Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Убийца с лазером и в цилиндре

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
   С другого конца Аллеи Мудрости, ведущей через Парк Мира, серая, лысая, крепко сложенная собака беззвучно лаяла на возвышающееся хрустальное великолепие театра "Тайм". На мгновение эффект был почти пугающим: безмолвная картина начала цивилизации бросает вызов ее концу. Затем маленький мальчик догнал собаку, и она с энтузиазмом перевернулась у его ног, и сцена снова стала нормальной.
   Маленький мальчик, однако, казался определенно доцивилизованным. Он холодно посмотрел на собаку, а затем вставил ей под веко тонкую металлическую трубку и ткнул. Собака виляла своим обрубленным хвостом. Мальчик нахмурился, крепче сжал трубку и сильно ткнул. Хвост собаки стучал по мягкой мостовой, а четыре лапы били по воздуху. Мальчик ослабил хватку и неожиданно несколько раз ткнул собаку в живот. Жесткая трубка отскочила от серой безволосой шкуры. Морда пса расплылась в перевернутой ухмылке, обнажив грозные клыки цвета слоновой кости, на которых болтался длинный черный язык.
   Мальчик задумчиво посмотрел на язык и с гримасой полнейшего отвращения сунул металлическую трубку в карман. Он не поднял головы, когда кто-то позвонил: "Привет, Бутч! Снимай их, Дартер, снимай их!
   По роскошной, аккуратно подстриженной траве приближались более крупный мальчик и мальчик постарше, а впереди неслась какая-то фигура, которая, если не считать черной шкуры, была копией серой собаки Бутча.
   Бутч покорно пожал плечами и сказал скучающим голосом: - Убей их, Брут.
   Серая собака бросилась на Дартера. Челюсти разинулись, чтобы ухватиться за шеи, такие короткие и толстые, что это были просто слова вежливости. Они кружились, как клыкастая карусель. Еще три собаки, одна белая, одна грифельно-голубая и одна розовая, подбежали и попытались забраться на борт.
   Бутч зевнул.
   - В чем дело? - спросил хозяин Дартера. - Я думал, ты любишь собачьи бои, Бутч.
   - Мне нравятся собачьи бои, - мрачно сказал Бутч, не оборачиваясь. "Я не люблю униженные драки. Они просто притворство, как и все остальное. Никто не пострадает. И послушай, Джогги - и ты тоже, Хэл, - когда говоришь со мной, не говори только "Буч". Это Мясник, понимаете?
   - Это не совсем функциональное имя, - заметил Хэл с рассудительностью подающей надежды зрелости, в то время как Джогги согласился: вышла кровь?"
   "Конечно, хотел бы", - ответил Мясник. Когда Джогги и Хэл скептически повернулись, чтобы посмотреть на бой, он вынул металлическую трубку, ужасно нахмурился и ткнул себя в руку. Он взвизгнул от боли и смахнул трубку с глаз долой.
   "Ребенок больше ничего не может", - драматично объявил он. "Ничего не может сломать, кроме тех хрупких предметов, которые ему специально дают ломать. Испачкаться можно только в грязном загоне, а оттуда его выпускают, когда ему два года. Не может быть даже укушен унином - это запрограммировано.
   - Где ты когда-либо был так зациклен на грязи? - спросил Хэл нежным голосом, приобретенным у робота-подростка.
   - Я читал книгу о ребенке по имени Гекльберри Финн, - беззаботно ответил Мясник. "Отличная книга. Этот парень стал еще грязнее". Его глаза стали мечтательными. "Он даже ел из мусорного ведра".
   - Что такое мусорное ведро?
   - Не знаю, но звучит здорово.
   Сражающиеся униндже врезались в них. Брут держал Дартера за ухо и весело кружил его.
   - Ой, кончай , Громила, - раздраженно сказал Мясник.
   Брут послушно ослабил хватку и вернулся к своему хозяину, не обращая внимания на попытки противника возобновить бой.
   Мясник посмотрел Бруту прямо в глаза. - Ты слишком много шумишь, - сказал он. "Я хочу думать".
   Он ударил Брута ногой по лицу. Собака радостно извивалась у его ног.
   - Послушай, - сказал Джогги, - ты ведь не обидишь, например, юнина, не так ли?
   "Как можно повредить то, что невредимо?" - язвительно спросил Мясник. "Униндж на самом деле не собака. Это просто множество схем и микропакет, залитый гиперпластом". Он посмотрел на Брута с настороженной тоской.
   "Я не знаю об этом, - вставил Хэл. - Я слышал, что у ненинжа запрограммировано так много настоящих собачьих реакций, что у него практически есть расовая память".
   - Я имею в виду, если бы ты мог навредить унину, - поправился Джогги.
   - Ну, может быть, я бы и не стал, - неохотно признал Мясник. - Но заткнись, я хочу подумать.
   "О чем?" - спросил Хэл со святой рассудительностью.
   Мясник испуганно нахмурился. "Когда я стану мировым директором, - медленно сказал он, - я снова буду воевать".
   - Теперь ты так думаешь, - сказал ему Хэл. - Мы все в твоем возрасте.
   - Мы не знаем, - возразил Мясник. - Держу пари , что ты этого не делал.
   - О да, я тоже был глуп, - с готовностью признался старший мальчик. "Все новорожденные организмы эгоцентричны, невнимательны и безжалостны. Они должны быть. Вот почему у нас есть uninjes, над которыми нужно работать, и смертельные игры, и дома страха, чтобы наши эмоции были очищены для взрослой обусловленности. То же самое и с новорожденными цивилизациями. Почему, спустя долгое время после открытия атомной энергии и космонавтики, у людей не прекращались войны и революции. Потребовались годы, чтобы обусловить их по-другому. Конечно, вы не сможете оценить это в этом году, но величайшим достижением человека было то, что он научился автоматически отвергать все насильственные решения проблем. Ты поймешь это, когда станешь старше".
   "Я не буду!" - горячо возразил Мясник. - Я не собираюсь быть бабой. Хэл и Джогги моргнули при незнакомом слове. "А что, если на нас нападут кровожадные монстры из-за пределов Солнечной системы?"
   - Космический Флот позаботится о них, - спокойно ответил Хэл. "Вот для чего это нужно. Взрослые не приучены отвергать насильственные решения проблем, когда речь идет о нечеловеческих врагах. Посмотрите, что мы сделали с вирусами".
   "Но что, если кто-нибудь проберется к нам через Пузырь Времени?"
   "Они не могут. Это невозможно."
   - Да, но предположим, что они сделали все то же самое.
   - Ты никогда не был в Театре Времени - ты еще недостаточно взрослый - так что ты просто ничего не можешь знать о нем или о причинах, по которым это невозможно, - ответил Хэл с дружеской правдивостью. "Пузырь времени - это просто зритель. Вы можете только смотреть сквозь него, и то только в прошлое. Но вы не можете путешествовать по нему, потому что вы не можете изменить прошлое. Путешествие во времени - это сплошь детские забавы".
   - Мне все равно, - упрямо заявил Мясник. "Я все равно буду вести войну, когда стану мировым директором".
   - Они избавят вас от этой идеи, - заверил его Хэл.
   "Они не будут. Я не позволю им.
   - Неважно, что ты сейчас думаешь, - решительно сказал Хэл. - У тебя будет совсем другое мнение, когда тебе будет шесть.
   - Ну, а если я буду? - огрызнулся Мясник. - Тебе не обязательно постоянно рассказывать мне об этом, не так ли?
   * * * *
   Остальные молчали. Джогги начал рассеянно подпрыгивать на упругом тротуаре. Хэл позвал своих трех uninje и сказал успокаивающим тоном: "Джогги и я собираемся переплыть к Театру Тайм. Хочешь проводить нас туда, Бутч?
   Бутч нахмурился.
   - Как насчет этого, Бутч?
   И все же Бутч, казалось, не слышал.
   Старший мальчик пожал плечами и сказал: "Ну, как насчет этого - Мясник?"
   Мясник обернулся. - Меня не пускают в Театр "Тайм". Ты сам так сказал.
   - Вы могли бы проводить нас туда.
   "Ну, может быть, я буду, а может быть, и нет".
   - Пока ты решаешь, мы поплаваем. Пойдем, Джогги.
   Все еще хмурясь, Мясник достал из оттопыренного кармана серебряных шорт белый мыльный мелок. Вдавленный в тротуар, он оставил черную отметину. Он задумчиво нацарапал: ДЕРЖАТЬ НА ТРАВЕ.
   Он смотрел на свою работу. Нет, черт возьми, это именно то, чего от тебя хотели взрослые. Эта трава не может быть повреждена. Его нельзя было ни потянуть, ни оторвать; больно пальцам пытаться. Потирание карандашом стерло знак. Он на мгновение задумался, а затем написал: БЕРЕГИТЕ ТРАВУ.
   С невозмутимым выражением лица он вскочил и поспешил за остальными.
   * * * *
   Джогги и старший мальчик лениво плыли по воздуху на уровне плеч. В мостовой прямо под каждым из них была широкая блюдцеобразная впадина, которая плыла вместе с ними. Uninjes избегали депрессий. Дартер расхаживал на задних лапах, вопросительно глядя на своего хозяина.
   - Подвези меня, Хэл, прокати! - позвал Мясник. Старший мальчик проигнорировал его. - О, подвези меня, Джогги.
   - О, хорошо. Джогги коснулся маленькой коробки, прикрепленной к передней части его широкой металлической сбруи, и легко упал на землю. Мясник забрался ему на спину. Был момент раскачивания и качки, во время которого каждый мальчик обвинял другого в попытке их расстроить.
   Затем Мясник восстановил равновесие, и они уверенно поплыли, хотя и на несколько дюймов ниже. Брут вскочил вслед за своим хозяином и получил невидимый отпор. Он удалился, сбитый с толку, но через несколько минут уже развлекался яростными тщетными попытками взобраться на полусферическое репульсорное поле.
   Маленькая кавалькада мальчишек и uninjes медленно продвигалась по Аллее Мудрости. Хэл развлекался, поглаживая дерево. Когда он был примерно в четырех футах от него, его мягко оттолкнуло.
   * * * *
   Это был действительно более утомительный способ передвижения, чем ходьба, и совершенно бесполезный против ветра. Правда, покачивая полусферу репульсора назад, можно было получить кратковременный толчок вперед, но при качании вперед он сводился на нет. Медленный плавательный гребок был самым простым способом добиться прогресса.
   Однако общее ощущение было восхитительным, и левитаторы были среди самых ценных игрушек.
   - Вот Театр, - объявил Джогги.
   - Я знаю , - раздраженно сказал Мясник.
   Но даже он звучал немного торжественно и сдержанно. От Великой рампы до самого верхнего воздушного финала Театр Времени был мечтой бога, воплощенной в неземной субстанции. Это придавало ауре полубогов взрослых, дрейфующих вверх и вниз по трапу.
   - Мой отец помнит времена, когда не было Театра времени, - тихо сказал Хэл, просматривая светящиеся схемы и карты на фасаде. "Скажем, они наблюдают за Землей где-то в Скандинавии около нуля по шкале времени до нашей эры. Это должно быть интересно".
   - Это будет о Наполеоне? - с нетерпением спросил Мясник. - Или Гитлер? Рыжеволосый взрослый услышал, улыбнулся и остановился, чтобы посмотреть. Прядь волос упала на середину лба Мясника, и когда он сидел трусцой, как скакун, он действительно имел слабое сходство с одним из мрачных маленьких эгоманьяков Эры Рассвета.
   - Не то тысячелетие, - сказал Хэл.
   - Тамерлан? - настаивал Мясник. "Он убивал города и складывал черепа. Кровавая баня. Ах, да, и Тамерлан был скандом военно-морского флота.
   Хэл выглядел озадаченным, а затем быстро стер это выражение. "Ну, даже если это про Тамерлана, ты же не видишь. Как насчет этого, Джогги?
   - Меня тоже не пускают.
   "Да, они будут. Тебе сейчас пять лет".
   - Но я не чувствую себя старше, - с сомнением ответил Джогги.
   "Ощущение приходит в шесть. Не волнуйтесь, швейцар заметит разницу.
   Хэл и Джогги выключили левитаторы и вскочили на ноги. Мясник упал довольно тяжело, подвернув лодыжку. Он открыл рот, чтобы заплакать, но резко закрыл его, сжав губы в молчании, как старый солдат, может быть, как Сталин, подумал он. Лицо рыжеволосого взрослого дернулось в полушутливом сочувствии.
   Хэл и Джогги поднялись на рампу и вошли в полумрак коридора, который поглощал их слабые шаги и возвращал импульсы света. Мясник мужественно хромал за ними, но, забравшись внутрь, забыл о своей боевой травме.
   Хэл оглянулся. "Честно говоря, швейцар остановит вас".
   Мясник покачал головой. "Я буду думать по-своему. Я буду думать по-старому".
   - Вам не удастся обмануть привратника, Мясник. Вам, младше пяти лет, просто нельзя в Time Theater. Для этого есть веская причина - может произойти что-то опасное, если внутрь попадет ребенок младше пяти лет.
   "Почему?"
   - Точно не знаю, но что-то.
   "Ха! Бьюсь об заклад, они боятся, что мы отправимся путешествовать в пузыре времени и немного повеселимся.
   "Они не. Я думаю, они просто знают, что вам станет скучно, и вы отойдете от своих мест и, возможно, побеспокоите взрослых, или нарушите электронику, или что-то в этом роде. Но не беспокойся об этом, Мясник. О вас позаботится швейцар.
   - Заткнитесь - я думаю, что я Мировой Директор, - сообщил им Мясник, дьявольски скривив лицо.
   Хэл обратился к uninjes, указывая на сторону коридора. Четверо послушно выстроились.
   Но Брут смотрел вниз по коридору туда, где он сливался с более глубокой тьмой. Его короткие ноги напряглись, голова без шеи, казалось, еще больше ушла между могучими плечами, губы изогнулись назад, обнажая сверкающие клыки, и из горла вырвался совершенно незнакомый звук. Сдавленный, скрежещущий звук. Рычание. Остальные униндже беспокойно зашевелились.
   - Как вы думаете, что-то случилось с его схемами? - прошептал Джогги. - Может быть, он получает расовые воспоминания от скандов.
   - Конечно, нет, - раздраженно сказал Хэл.
   "Скот, иди туда", - скомандовал Мясник. Невольно, не сводя глаз с темноты впереди, Брут повиновался.
   Три мальчика начали. Хэл и Джогги ощутили легкое электрическое покалывание, которое почти сразу же исчезло. Они оглянулись. Мясника остановила невидимая стена.
   - Я же говорил вам, что вы не сможете обмануть привратника, - сказал Хэл.
   Мясник бросился вперед. Стена немного поддалась, но с такой же силой отбросила его назад.
   "Держу пари, что это все равно будет бездельник", - сказал Мясник, не сдаваясь, но и не пытаясь снова. - И я все еще не думаю, что швейцар может сказать, сколько вам лет. Бьюсь об заклад, какой-то престарелый учитель шпионит за тобой через дырку, и если ему не нравится твоя внешность, он включает помощника.
   Но остальные исчезли в темноте. Мясник подождал, а затем сел рядом с uninjes. Брут положил голову на колено и слабо зарычал в коридор.
   - Успокойся, Брут, - утешил его Мясник. "В любом случае, я не думаю, что Тамерлан действительно был скандом военно-морского флота".
   Две болтливые девчонки ростом немногим выше него прошли сквозь швейцара, как будто его и не было.
   Мясник мрачно вытащил металлическую трубку и поднес ее к губам. Раздались два близко расположенных слабых хлопка , и на голой спине одной девушки появилось большое зеленое пятно, а с коротко подстриженных волос другой капала лиловая жидкость.
   Они уставились на него, и один из них сказал: "Волчонок!" Но он скрестил руки на груди и не смотрел на них.
   * * * *
   Тем временем второстепенные помощники увели Хэла и Джогги от главного входа в Театр "Тайм". Сфинктер расширился, и они оказались в небольшой прозрачной кабинке, из которой можно было смотреть шоу, не мешая взрослой аудитории. Они отстегнули свои левитаторы, положили их на пол и сели.
   Затемненный зал был круглым. С низкой центральной платформы поднимался огромный световой пузырь, нижняя поверхность которого была несколько приплюснута. Зрители сидели концентрическими рядами вокруг пузыря, их проницательные и сострадательные лица смутно вырисовывались в бледном центральном сиянии.
   Но именно сцена внутри пузыря привлекла внимание мальчиков.
   Огромные задумчивые деревья, стволы ближайших деревьев, надрезанные поверхностью пузыря, образовывали фон. Сквозь темную мокрую листву проглядывало мутное небо, а с потолка пузыря жалобно капал непрекращающийся дождь. Фигура в капюшоне присела возле маленького костра, частично прикрытого корявым стволом. Вокруг на корточках сидели жилистые голубоглазые мужчины со светлыми волосами до плеч и густыми светлыми бородами. Они были одеты в меха и кожу с металлическими шипами.
   Тут и там были разбросаны оружие и доспехи - длинные мечи, блестевшие от масла, предохраняющие их от ржавчины, грубо раскрашенные круглые щиты и шлемы, из которых выгибались звериные рога. Взад и вперед с беспокойным однообразием шагали тощие, похожие на волков собаки.
   * * * *
   Иногда казалось, что мужчины переговариваются друг с другом, или кто-то из них поднимался, чтобы посмотреть на туманные лесные просторы, но чаще всего они были неподвижны. Только фигура в капюшоне, на которую они, казалось, смотрели со смешанным удивлением и страхом, беспрестанно раскачивалась в ритме какого-то неслыханного пения.
   - Пузырь Времени был остановлен в одной из варварских культур Эры Рассвета, - раздался тихий голос так небрежно, что Джогги огляделся в поисках говорящего, пока Хэл резко его не толкнул, прошептав с едва заметным смущением: - Дон. Не делай этого, Джогги. Это просто электронный переводчик. Он чувствует наше развитие и слышит наши вопросы, а затем автоматизирует предысторию и ответы. Но он не более живой, чем подросток или киндеробот. Зато у меня миллиард микрокассет.
   Переводчик продолжил: "Одетые в кожу люди, которых мы видим во Времени в Круге, кажутся группой воинов, которые жили грабежом и грабежом. Фигура в капюшоне - самая необычная находка. Мы считаем, что это колдун, который притворялся, что контролирует силы природы и заглядывает в будущее".
   Джогги прошептал: "Почему мы не можем видеть публику через другую сторону пузыря? Мы можем видеть сквозь эту сторону, все в порядке.
   - Пузырь только излучает свет, - поспешно сказал ему Хэл, показывая, что он знает некоторые вещи не хуже переводчика. "Ничто, даже свет, не может попасть в пузырь извне. Зрители по ту сторону пузыря видят его так же, как и мы, только они видят по-другому - например, они не могут видеть огонь, потому что на пути стоит дерево. И вместо того, чтобы видеть нас дальше, они видят больше деревьев и неба".
   Джогги кивнул. - Ты имеешь в виду, что как ни посмотри на пузырь, это своего рода дыра во времени?
   "Вот так." Хэл откашлялся и продекламировал: "Пузырь - это место бесконечного числа односторонних отверстий, центрирующихся вокруг двух точек в пространстве-времени, одной сейчас и одной тогда. Пузырь выглядит полностью открытым, но если вы попытаетесь войти внутрь, вас остановят - и атомный луч тоже. Только для поддержания пузыря требуется больше энергии, чем для атомного луча, не говоря уже о том, чтобы управлять им".
   - Понятно, наверное, - прошептал Джогги. "Но если дыра работает на свет, почему люди внутри пузыря не могут выйти из него в наш мир?"
   - Почему... э... понимаешь, Джогги...
   Переводчик взялся за дело. "Дыры односторонние для света, но не для материи. Если кто-то из людей внутри пузыря пойдет к вам, он пересечется и исчезнет. Но для публики на противоположной стороне пузыря было бы очевидно, что он ушел по тому виду, куда они смотрят".
   * * * *
   Словно в качестве примера, на их стороне пузыря внезапно материализовалась фигура. Волчьи псы обнажили свои клыки. На мгновение остался только жуткий, искаженный, быстро растущий силуэт, меняющий цвет с кроваво-красного на черный по мере того, как граница пузыря пересекала вторгшуюся фигуру. Затем они узнали спину другого длинноволосого воина и поняли, что зрители по другую сторону пузыря, вероятно, некоторое время видели его приближение.
   Он поклонился фигуре в капюшоне и вручил ему небольшую сумку.
   "Больше атавистических детёнышей, больших и маленьких! Стой спокойно, Синтия, - вмешался новый голос.
   Хэл обернулся и увидел, что в кабинку ввели двух девушек с холодными глазами. Одна вытирала ее коротко остриженные волосы одной рукой, а другой вытирала зеленое пятно со спины подруги.
   Хэл толкнул Джогги локтем и прошептал: "Буч!"
   Но Джогги все еще был загипнотизирован пузырем времени.
   "Тогда как получается, Хэл, - спросил он, - что свет исходит из пузыря, если люди этого не делают? Я имею в виду, что если один из людей идет к нам, он сжимается до красного пятна и исчезает. Почему свет, идущий к нам, тоже не исчезает?
   - Ну, видишь ли, Джогги, это не настоящий свет. Его-"
   И снова переводчик помог ему.
   "Свет, исходящий от пузыря, - это изотоп. Подобно атомам одного элемента, фотоны одной частоты также имеют изотопы. Это больше, чем вопрос поляризации. Один из этих изотопов света имеет тенденцию просачиваться в будущее через дыры в пространстве-времени. Большая часть света падает на виды, видимые с другой стороны аудитории. Но один изотоп отводится сквозь стенки пузыря в Театр Времени. Возможно, из-за полной темноты в театре вы не заметили, насколько тускло освещена сцена. Это потому, что мы получаем только один изотоп исходного света. Между прочим, изотопов, утекающих в прошлое, обнаружено не было, хотя предпринимаются попытки их синтеза".
   - О, объяснения! - пробормотала одна из вновь прибывших девушек. "Детеныши всегда ловят рыбу для них. Полировщики яблок!"
   " Мне нравится это шоу", - безмятежно объявил знакомый голос. - Они еще никого не порезали этими вертолётами?
   Хэл посмотрел вниз рядом с ним. "Бутч! Как вам удалось попасть внутрь?
   "Я не вижу никакой крови. Где тела?
   - Но как ты сюда попал, Мясник?
   Мясник небрежно ответил: "Со мной заговорил рыжеволосый мужчина и сказал, что для будущего диктатора, безусловно, грустно не иметь возможности насладиться сценами бойни в юности, поэтому я сказал ему, что был в Театре времени и просто вышел напиться воды и пошел к очистителю, а потом моя вывихнутая лодыжка стала еще хуже - я как бы пытался встать и снова упал - так что он поднял меня и понес прямо через швейцара".
   - Мясник, это было нечестно, - немного обеспокоенно сказал Хэл. - Ты обманул его, заставив думать, что ты старше, и его мозговые волны перекрыли твои, проходя через швейцара. Я действительно слышал , что вам, детям младше пяти лет, находиться здесь опасно".
   "Как эти медвежата умоляют о детях и получают их!" - прокомментировала одна из девушек. "Поговорим о сексуальном фаворитизме!" Она и ее спутник отошли в дальний конец кабинки.
   Мясник коротко ухмыльнулся и сосредоточил свое внимание на сцене в Пузыре Времени.
   -- Эти большие собаки... -- начал он вдруг. - Брут, должно быть, учуял...
   - Не глупи, - сказал Хэл. "Запахи не могут исходить из Пузыря Времени. Запахи не имеют изотопов и...
   - Мне все равно, - заявил Мясник. "Держу пари, кто-нибудь когда-нибудь поймет, как использовать пузырь для путешествий во времени".
   "Ты не можешь путешествовать с точки зрения, - возразил Хэл, - и это все, чем является пузырь. Кроме того, некоторые ученые считают, что пузырь вовсе не настоящий, а... ммм...
   - Я полагаю, - плавно перебил переводчик, - что вы имеете в виду теорию о том, что Пузырь Времени работает с помощью гиперпамяти. Некоторые ученые хотят, чтобы мы поверили, что вся память - это путешествие во времени и что основное местонахождение пузыря - вовсе не пространство-время, а вездесущая вечность. Некоторые из них заходят так далеко, что заявляют, что только умственная неспособность не позволяет использовать Пузырь времени для путешествий во времени - точно так же, как это может быть подобная инвалидность, которая удерживает робота с такими же или даже более обширными воспоминаниями. настоящий человек или животное.
   "Именно из-за этой теории меньшинства несовершеннолетние и другие существа с импульсивным мышлением не допускаются в Театр времени. Но не пугайтесь. Даже если теория меньшинства подтвердится - а доказательств этому никогда не появлялось - автоматически действуют меры безопасности, защищающие аудиторию от любых пагубных последствий путешествия во времени (почти наверняка невозможного, помните) в любом направлении".
   "Сисси!" был комментарий Мясника.
   * * * *
   - Ты слишком молод, чтобы быть здесь, не так ли? - спросил переводчик.
   Мясник скрестил руки на груди и нахмурился.
   Переводчик колебался почти по-человечески, вероятно, просматривая четверть миллиона микрокассет. "Ну, вы бы не попали, если бы квалифицированный взрослый не сертифицировал вас как человека старшего возраста. Наслаждайся."
   В последнем предписании не было необходимости. Сцена внутри пузыря приобрела захватывающий интерес. Лохматые воины хватались за мечи, собираясь вокруг колдуна в капюшоне. Капюшон откинулся назад, открывая лицо с ястребиными, тревожными глазами, которые, казалось, смотрели прямо из пузыря в будущее.
   - Все становится хорошо, - сказал Мясник, ерзая на краю своего сиденья.
   - Перестань вести себя импульсивно, - немного нервно предупредил его Хэл.
   "Ха!"
   Колдун высыпал мешочек в огонь, и густое облако дыма потянулось к потолку пузыря. Рука, похожая на коготь, дико махнула. Колдун, казалось, увещевал, командуя. Воины непонимающе уставились на них, что, казалось, разозлило колдуна.
   - Верно, - громко подтвердил Мясник. "Дайте им это!"
   "Мясник!" - предупредил Хэл.
   Внезапно пузырь стал очень ярким, как будто солнце только что засияло в древнем мире, хотя дождь все еще капал.
   "Произошла аномалия просмотра", - объявил переводчик. "Возможно, необходимо на короткое время схлопнуть Пузырь Времени".
   В исступлении, его рваные одежды клубились, как дым, колдун бросился на одного из воинов, оттолкнув его назад так, что через мгновение он должен был пересечься.
   "Молодец!" - подбодрил Мясник.
   Затем воин стоял снаружи пузыря, моргая в сторону теней, дождь капал с его бороды и мехов.
   - О, мальчик ! - воскликнул Мясник в экстазе.
   - Мясник, ты сделал это! - в ужасе сказал Хэл.
   - Да, конечно, - вежливо согласился Мясник, - но этот старик в пузыре помог мне. Чтобы это сработало, нужно двое".
   "Держите свои места!" - громко сказал переводчик. "Активируем защиту!"
   * * * *
   Воины внутри пузыря смотрели в глупом изумлении вслед тому, кто исчез из их поля зрения. Колдун прыгнул, толкая их в свою сторону.
   Внезапный свет залил театр "Тайм". Вышедшие из пузыря воины напряглись, скаля зубы.
   "Защита теперь включена", - сказал переводчик.
   Из переднего ряда зрителей неуверенно встала женщина в короткой золотой тунике.
   Первый воин оглядел ее с ног до головы, сделал один нерешительный шаг вперед, потом другой, потом вдруг схватил ее и перекинул через левое плечо, угрожающе оглядываясь по сторонам и размахивая мечом в правой руке.
   "Повторяю, защита полностью заряжена! Держите свои места!" - приказал переводчик.
   В кабинке Хэл и Джогги ахнули, обе девушки запищали, но Мясник закричал: "Эй!" неодобрения, схватил что-то с пола и выскочил через сфинктер.
   Тут и там в зале вставали другие взрослые. Вышедшие воины образовали кольцо из размахивающих мечами и пытливых глаз. Между их ногами вынырнули их волчьи собаки, притаившиеся и зарычавшие. Затем воины начали расходиться.
   "Произошла неизбежная задержка с активацией мер безопасности", - сказал переводчик. "Пожалуйста, будьте терпеливы".
   В этот момент Мясник вошел в главный зал, размахивая левитатором над головой и целеустремленно шагая по проходу. По пятам за ним трусили пять коренастых фигур. Определенно доцивилизационным голосом, или, по крайней мере, с доцивилизационной громкостью, он проревел: "Эй, ты! Бросай это!
   Первый воин посмотрел на него, встряхнул левым плечом, чтобы утихомирить извивающегося пленника, правым плечом, чтобы согнуть руку с мечом, и подождал, пока гном-претендент не окажется в пределах досягаемости. Затем его меч очертил сверкающую дугу.
   В следующий момент Мясник уже стоял на коленях, а воин смотрел на него с открытым ртом. Меч отскочил от чего-то невидимого на расстоянии вытянутой руки над головой гномоподобного существа. Воин отступил на шаг.
   Мясник остался лежать, наполовину согнувшись за сиденьем у прохода и роясь в кармане. Но он не молчал. "Взять их, Брут!" - завопил он. - Выстрели, Дартер! Вызовите их, Пинки, Уити и Блу! Потом он перестал кричать и поднес руку ко рту.
   * * * *
   Совершенно немеханически рыча, пятеро униндже бросились вперед и сомкнулись с волчьими псами воина. При первом столкновении Брута и Пинки схватили за горло, встряхнули и отбросили на дюжину футов. Воины одобрительно зарычали и двинулись вперед. Но тут Брут и Пинки рьяно бросились обратно в бой - и вдруг лицо ведущего воина залило алым. Он моргнул и дотронулся до него пальцами, потом в ужасе посмотрел на свою руку.
   Мясник уделил секунду, чтобы повторить свою команду uninjes. Но уже шла битва против более крупных собак. Последний имел преимущество в весе и мог отбрасывать меньших собак, как многих лисиц. Но их ужасные клыки не причиняли вреда, и всякий раз, когда униндж зажимал горло, оно разрывалось.
   Тем временем на телах всех воинов появились большие кровавые пятна. Они сбились в кучу, испуганно глядя друг на друга. Именно тогда Мясник поднялся на ноги и шагнул вперед, сжимая рукой левитатор над головой.
   "Возвращайтесь на свои места, большие придурки! И бросьте эту даму!
   Первый воин указал на него и что-то прошипел. Немедленно полдюжины мечей обрушились на Мясника.
   "Мы работаем над включением защиты", - сказал переводчик в механической панике. "Оставайтесь терпеливыми и на своих местах".
   Унинджес бросились в рукопашную, поначалу разрывая больше меха, чем плоти. Мечи подхватили их и заставили вращаться в воздухе. Они вернулись, требуя еще. Брут вцепился в лодыжку первого воина. Мужчина уронил женщину, безрезультатно наступил на униндж и издал визг.
   Мечи все еще отскакивали от невидимого щита, под которым притаился Мясник, корча страшные гримасы нападавшим. Они отпрянули, снова посмотрели на свои пятна крови, вытаращили глаза на псов-демонов. На визг своего лидера они сломались и нырнули обратно в Пузырь Времени, а их лидер, спотыкаясь, последовал за ними. Там они не теряли времени на собственного оборванного колдуна. Их мечи поднимались и опускались, и никакое репульсорное поле не могло их остановить.
   "Бродяга, вернись!" - закричал Мясник.
   * * * *
   Серый униндж отпустил лодыжку лидера и выскочил из Пузыря Времени, который быстро потускнел до своей первоначальной яркости, а затем мигнул.
   Впервые в их очень зрелой жизни все взрослые в аудитории начали одновременно болтать друг с другом.
   "Мы сожалеем, но аномалия заставила схлопнуть Пузырь Времени", - сказал переводчик. "До дальнейшего объявления просмотров не будет. Спасибо за ваше терпение."
   Хэл и Джогги догнали Мясника как раз в тот момент, когда Брут прыгнул ему на руки, а женщина в золоте подняла его и яростно обняла. Мясник начал было отстраняться, но неохотно подчинился.
   "Детеныши!" - раздался тихий холодный голос позади Хэла и Джогги. "Всегда играй в героя! Скажи, что за ужасный запах, Синтия? Должно быть, это пришло от тех грязных людей прошлого.
   Хэл и Джогги кричали на Мясника, но он не слушал ни их, ни старые голоса, кричащие о "пересмотренных теориях реальности" и других важных вещах. Он даже не поежился, когда Брут лизнул его в щеку, а женщина в золоте запечатлела большой поцелуй практически в его губы.
   Он мечтательно улыбнулся, погладил Брута по морде и тихо пробормотал: "Мы пришли, мы увидели, мы победили, не так ли, Брут?"
  
   ПУНКТ ПЕРЕДАЧИ, Энтони Буше
   Первоначально опубликовано в Galaxy Science Fiction , ноябрь 1950 года.
   В отступлении их было трое, трое из всего человечества, спасшиеся от смертоносных желтых лент.
   Великий Кирт-Лаббери сам построил убежище и необычайную систему кондиционирования воздуха - не потому, что его научный гений предвидел приход ядовитого элемента, агнотона, и конец рода человеческого, а потому, что он чесался.
   И вот сидел Вырко, методично записывая гибель человечества, один раз в прямом фактическом отчете, в назидание будущим читателям ("если таковые найдутся", - криво прибавил он про себя), а другой - как песнь в той эпической поэме о Человеке, которая он никогда не ожидал завершения, но для которого он жил.
   Длинные золотистые волосы Лавры упали ему на плечи. Странно, что его запах отвлекал его, когда он работал над записью фактов, и в то же время, казалось, опережал линии эпоса.
   - Но зачем беспокоиться? она спросила. Ее речь могла бы быть яснее, если бы ее язык не был больше занят вкусом яблока, чем произношением слов. Но Вырко сразу понял: замечание было таким же знакомым дебютом, как шахматная P-K4.
   - Это мой долг, - терпеливо объяснил Вырко. - У меня нет научных знаний и восприятия твоего отца. Твоего отца? У меня нет знаний его самого скромного лаборанта. Но я могу соединить слова так, чтобы они имели смысл, а иногда и больше, чем смысл, и я должен это сделать".
   С пухлых красных губ Лавры яблочная косточка упала в произведения электронной пишущей машинки. Вырко выудил его автоматически; это тоже было частью гамбита, с возможными вариантами виноградных косточек, апельсиновой корки....
   - Но почему, - раздраженно спросила Лавра, - отец не отпускает нас отсюда? С тем же успехом девушка могла бы быть в... а..."
   " Монастырь? - предположил Вырко. Он был хорошим палеолингвистом-любителем. "Есть аналогия - даже несмотря на мое присутствие. Монастыри должны были укрывать девочек от мировых опасностей. Теперь весь мир - одна великая опасность... за пределами этого убежища".
   - Продолжайте, - настаивала Лавра. Она давно поняла, как подозревал Вырко, что он слегка чересчур серьезный молодой человек, не умеющий болтать, и что она может полностью насладиться его вниманием, лишь попросив ей что-нибудь объяснить, пусть даже и в n -й раз.
   * * * *
   Он улыбался и думал о девушках, с которыми он разговаривал , а не в , и о том, как мало у них было дыхания для разговоров теперь в мире, где никто не дышал беспрепятственно.
   Все началось со случайного открытия в ходе рутинного лабораторного анализа нового элемента в воздухе, инертного газа, который великий палеолингвист Ларкиш назвал агнотоном , Неизвестной Вещью, по образцу подобных прозвищ, данных другим: неон , Новая вещь; ксенон , Странная Вещь.
   Она продолжалась (объяснение шло так автоматически, что его мысли свободно переходили от следующей строчки эпоса к интересному вопросу о том, не повредит ли наличие мочек ушей симметрии идеального лица Лавры), она продолжалась с зудом и чихание, кашель и хрипы, с увеличением процентного содержания агнотона в атмосфере, быстро пропускающего любой другой инертный газ, даже аргон, и вскоре конкурирующий с самим кислородом.
   И завершилось это (нет, линии были чище без лепестков) в тот день, когда они были здесь, в этом ретрите, только втроем, открытием, что у человечества аллергия на агнотон.
   Аллергия была побеждена в течение десятилетия поколений. Их лечение, даже их паллиатив, были забыты. И человечество кашляло, чихало, чесалось... и умирало. Ибо в то время как аллергия древнего прошлого вызывала только агонию, заставляющую пациента жаждать смерти, агнотон вызывал мучительные и непрекращающиеся спазмы кашля и чихания, которые ни одно сердце не могло долго выдерживать.
   - Так что, если ты покинешь этот приют, мой милый, - заключил Вырко, - ты тоже будешь драться за каждый вздох и корчить свое тело в муках, пока твое сердце не решит, что все это слишком уж много хлопот. Здесь мы в безопасности, потому что экзема вашего отца была единственным известным случаем аллергии за многие столетия - и ее связывали с инертными газами. Здесь единственный в мире кондиционер, исключающий инертные газы, а вместе с ними и агнотон. И тут-"
   Лавра наклонилась вперед, улыбка и красное пятнышко яблочной кожуры на губах, яблоки ее грудей касались плеч Вырко. Это тоже было частью гамбита.
   Обычно его просто отклоняли. Тырса стоял между ними. Тырса, который хорошо пел и лучше говорил; чье простое лицо и красивое горло были одинаково терзаемы Агнотоном... На этот раз гамбит был прерван.
   Сам Кирт-Лаббери вошел незамеченным. Его старый голос был тонким от усталости, резким от нетерпения. "И вот мы в безопасности навсегда, с нашим кондиционером, нашей энергетической установкой, нашей гидропоникой! Безопасный в вечной осаде, осажденный инертным газом!"
   Вырко усмехнулся. - Недостойно, не так ли?
   Кирт-Лаббери ухитрился посмеяться над собой. - К черту твою секретарскую шкуру, Вырко. Я люблю тебя, как сына, но если бы у меня был хоть один человек, отличивший мезона от метазоона, который помогал бы мне в лаборатории...
   - Ты что-нибудь найдешь, батюшка, - неопределенно сказала Лавра.
   Отец смотрел на нее со странной серьезностью. - Лавра, - сказал он, - твоя красота - величайшее из того, что я сделал - с определенной помощью, я соглашусь, с генами, столь явно переданными твоей матерью. Одна только эта красота все еще имеет значение. Вид тебя принес бы мимолетное счастье даже человеку, задыхающемуся в последних судорогах, в то время как наша великая паутина цивилизации...
   Он рассеянно оставил предложение незаконченным и включил видеоэкран. Ему пришлось перепробовать дюжину каналов, прежде чем он нашел тот, который все еще транслировался. Когда каждый эрг энергии человека уходит на следующий вдох, он не может обслуживать свою машину.
   Наконец Кирт-Лэббери поймала ньоркский выпуск новостей. Диктор сильно чихал ("Старая литература, - заметил Вырко, - находил чихание смешным..."), но еще умудрялся говорить, и где-то группа техников, должно быть, частично владела собой.
   "Четыреста семьдесят два самолета разбились, - сказал диктор, - за последние сорок восемь часов. Гражданские власти запретили дальнейшие полеты на самолете на неопределенный срок из-за опасности спазмов при управлении, и ходят слухи, что под такой же запрет подпадет весь автомобильный транспорт. Роклиппер не прибыл из Лунна уже больше недели, и прошло уже тридцать шесть часов с тех пор, как мы установили контакт с телестанцией Лунна. Юрп молчит больше двух дней, а Азия неделю.
   "Самая серьезная угроза этой эпидемии, - говорится в официальном заявлении главы Академии, - заключается в полном нарушении систем связи, на которых зиждется мировая цивилизация. Когда человек становится физически неспособным управлять своими машинами..."
   * * * *
   Именно тогда они увидели первую из желтых полос.
   Это было именно так: ярко-желтая полоса шириной около тридцати сантиметров, длиной около пяти метров и настолько тонкая, что казалась нематериальной, просто полоска цвета. Он появился под фоном позади диктора. Он несся по кастинговой комнате с ищущей извилистостью. Никакие черты, никакие придатки не разбавляли его желтую пустоту.
   Затем ловким хлестким движением он обернулся вокруг диктора. Это удерживало его всего мгновение. Его ужасно сморщенное тело нырнуло в камеру, когда экран погас.
   Это было началом ужаса.
   Вырко, естественно, понятия не имел о происхождении желтых полос. Даже Кирт-Лэббери не мог предложить ничего, кроме предположений. С другой планеты, другой системы, другой галактики, другой вселенной...
   Это не было важно. Точное знание потеряло теперь свое значение. Кирт-Лаббери был почти так же равнодушен к проблеме, как и Лавра; он спекулировал на этом просто по привычке. Это означало, что желтые полосы были чужды и что они быстро и точно завершали разрушение человечества, начатое агнотоном.
   "Их прибытие сразу после эпидемии, - заключил Кирт-Лаббери, - не может быть совпадением. Вы заметите, что они свободно функционируют в насыщенной агнотонами атмосфере".
   "Интересно было бы, - прокомментировал Вырко, - представить чихающую банду..."
   "Возможно, - поправил ученый, - что агнотон был обстрелом ядовитым газом, установленным, чтобы смягчить Землю к их приходу; но разве они могли знать , что безвредный для них газ будет смертельным для другой жизни? Более вероятно, что из спектроскопического анализа они узнали, что в атмосфере Земли не хватает важного для них элемента, который они предоставили перед вторжением".
   Вырко обдумывал задачу, а Лавра с изящной грацией разрезала персик. Она не могла удержаться, чтобы не слизнуть сок с пальцев.
   "Тогда, если агнотон, - осмелился он, - это что-то, что они импортировали, возможно ли, что их запасы иссякнут?"
   Кирт-Лаббери возился с циферблатами под экраном. Еще можно было улавливать случайные видения из дальних секторов, хотя уже сердце уже заранее сжалось от сознания неизбежного конца заброса.
   - Возможно, Вырко. Это единственная надежда. Мы втроем здесь, куда агнотон и желтые банды одинаково беспомощны, можем продолжать свое самодостаточное существование достаточно долго, чтобы пережить захватчиков. Возможно, где-то на Земле есть и другие такие ядра, но я в этом сомневаюсь. Мы - все будущее... а я стар".
   * * * *
   Вырко нахмурился. Его возмущала ужасная тяжесть бремени, от которого он не хотел, но не мог отказаться. Он почувствовал себя одновременно угнетенным и возвышенным. Лавра продолжала есть свой персик.
   Видеоэкран засветился. Молодой человек с напряженным морщинистым лицом преждевременного возраста говорил торопливо, настойчиво. "Всем вам, если кто из вас есть... Я уже два дня не слышу ответа... Случайность, что я здесь. Но смотрите все вы! Я обнаружил, как сюда попали желтые полосы. Сейчас я включу камеру... смотрите !"
   Поле зрения переместилось к чему-то, что на мгновение было совершенно непонятно. - Это их корабль, - выдохнул пожилой молодой человек. Это был набор металлических стержней почти такого же цвета, как сами полосы, и в первое мгновение он выглядел как трехмерная проекция тессеракта. Затем, когда они смотрели на это, их глаза, казалось, следовали за странными новыми углами. Возможности видения открылись за пределами их способностей. На мгновение им показалось, что они увидели то, что человеческий глаз не мог уловить.
   -- Они приходят, -- задыхался голос, -- из...
   Голос и экран пропали. Вырко закрыл глаза руками. Темнота была бесконечным облегчением. Прошла минута, прежде чем он почувствовал, что снова может выдержать даже нормальное упражнение зрительного нерва. Он резко открыл глаза на тихий крик из Лавры.
   Он открыл их, чтобы увидеть, как неподвижно сидит Кирт-Лаббери. Человеческое сердце тоже устроено так, чтобы терпеть только это; и, как сказал ученый, он был стар.
   * * * *
   Прошло три дня после смерти Кирт-Лаббери, прежде чем Вырко обновил свои прозаические и стихотворные записи. На видео больше ничего не появилось, даже после самых терпеливых часов выкручивания ручки. Теперь Вырко откинулся от клавиатуры и задумался над своей законченной записью, а затем резко сел вперед, потрясенный мыслью об этом слове " завершено " .
   Больше писать было нечего.
   Ситуация не была новой в литературе. Он прочитал множество трактовок и даже сам написал довольно удачную сатиру на эту тему. Но здесь была сама правда.
   Он был той самой будоражащей воображение фигурой, последним человеком на Земле. И он нашел это скучным положением.
   Кирт-Лаббери, если бы он был жив, посвятил бы свою энергию в лаборатории усилиям, даже предположительно успешным, по уничтожению захватчиков. Вырко слишком хорошо знал свои ограничения, чтобы пытаться это сделать.
   Врист, его веселый дикий близнец, который был в Ланне в очередной из своих фантастических авантюр, когда агнотон нанес удар, - Врист мог выдумать какой-нибудь галантный подвиг физического мастерства, чтобы заставить захватчиков дорого заплатить за его жизнь. Вырко было трудно сыграть столь дерзкую роль.
   До сих пор он никогда не завидовал Вристу. Завидуй мертвым; только живые одиноки. Вырко улыбнулся, вспомнив строчку из одного из своих ранних стихотворений. Это было всего лишь выражение позы, когда он ее писал, настроение песни, которую Тырса хорошо споет...
   Именно в таком настроении он нашел (древнее слово не имело современного аналога) мякоть .
   * * * *
   Он знал их историю: как какой-то чудак двухтысячелетней давности (это имя по-разному переводилось как Деревья или Тиллер) похоронил их в герметичной капсуле, чтобы проверить на будущее; как Тарабал выкопал их около пятидесяти лет назад; как Кирт-Лэббери потратил на них почти всю премию Хартла, потому что, как он утверждал, их невероятная смесь точных пророчеств и откровенной чепухи служила прекрасным доказательством величия и беспомощности человеческой изобретательности.
   Но Вырко никогда раньше их не читал. По крайней мере, они были бы новинкой, чтобы развеять скуку его классической драматической ситуации. Он провел более чем приятный час с Галактикой , Удивительным и остальными, нуждаясь в словаре, но редко. Особое впечатление на него произвел один рассказ, в котором с мельчайшими подробностями подробно описывалась политика американских религиозных войн - сюжет, на основе которого он сам написал небезуспешный роман. Некий Норберт Холт, заметил он. Невероятно, насколько точен прогноз... и в то же время невероятно, как много историй касалось путешествий в пространстве и во времени, которых раса никогда не достигала и теперь никогда не достигнет...
   И неизбежно был рассказ, аккуратный и остроумный, написанный автором по имени Найт, о последнем человеке на Земле. Он прочитал ее и улыбнулся сначала рассказу, а потом собственной глупости.
   Он нашел Лавру в лаборатории, из всех неожиданных мест.
   Она пристально смотрела в один угол, где свет падал нечетко.
   - Что такого увлекательного? - спросил Вырко.
   Лавра внезапно обернулась. Ее волосы и ее тело рябили от совершенной грации движения. "Я думал...."
   Наполовину сформированное намерение Вырко по отношению к ней не позволяло комментировать это невероятное заявление.
   "За день до того, как отец... умер, я был здесь с ним и спросил, есть ли надежда на наш побег. Только на этот раз он ответил мне. Он сказал, что да, есть выход, но он его боялся. Это была идея, над которой он работал, но никогда не пробовал. И нам было бы разумнее не пытаться, сказал он.
   - Я не верю в споры с твоим отцом - даже после смерти.
   "Но я не могу не задаться вопросом... И когда он сказал это, он посмотрел в тот угол".
   Вырко прошел в тот угол и отдернул занавеску. Там был стул из металлических стержней и грубая панель управления, хотя было трудно понять, для чего она предназначалась. Он опустил занавес.
   Мгновение он стоял, глядя на Лавру. Она была дурой, но она была чрезвычайно хороша. А дитя Кирт-Лаббери вряд ли могло нести только гены дурака.
   В этом убежище могло вырасти несколько поколений, прежде чем неизбежный выход из строя самых постоянных механических установок сделал его непригодным для жизни. К тому времени Земля будет свободна от агнотона и желтых полос, или же они закрепятся так прочно, что не будет никакой надежды. Третье поколение выйдет в мир, чтобы погибнуть или...
   Он подошел к Лавре и нежно коснулся ее золотых волос.
   * * * *
   Вырко так и не понял, скучала ли Лавра до этого времени. Ей вполне могло хватить жизни в нетребовательном бездействии с большим количеством еды. Конечно, сейчас ей не было скучно.
   Сначала она была просто пассивна; Вырко всегда подозревал, что она имела в виду отказ от гамбита. Затем, когда ее интерес возрос, и Вырко начал хвалить себя за свои способности инструктора, они уверились в своем успехе; и с этого момента она была очарована изменениями в себе.
   Но даже это новое обстоятельство не избавило Вырко полностью от собственной скуки. Если бы он мог сделать хоть что-нибудь, какой-нибудь позитивный, вристианский, кирт-лабберианский шаг, который он мог бы предпринять! Он проклинал себя за то, что был некомпетентным дураком-эстетиком, который считал научные чудеса своего века настолько само собой разумеющимися, что так и не узнал, что заставляет их работать или как можно достичь еще больших чудес.
   Он слишком много спал, слишком много ел, какое-то время слишком много пил - пока скука не показалась ему еще менее привлекательной, чем похмелье.
   Он пытался писать, но ужасная неуверенность в будущей аудитории приводила его в уныние.
   Иногда проходила неделя, и он сознательно не думал об агнотоне или желтых полосах. Потом он целыми днями доводил себя до состояния нервного напряжения, достойного его исключительно драматической ситуации, но всегда срывался. Просто нечего было делать.
   Теперь исчезло даже утешение от красоты Лавры, и она стала требовать кое-какие продукты, которых гидропонный сад дать не мог.
   "Если бы ты любил меня, ты бы нашел способ делать сыр..." или "...вырастить новый сорт персика... немного похожий на виноград, только другой..."
   Это было, когда он слушал киноленту Тырсы (последнюю, которую она когда-либо делала, в любопытных тонах вновь открытой оперы Моцарта) и видел ее невзрачное лицо, ставшее еще менее прекрасным благодаря усилиям этих легко звучащих нот, что он осознал оперативную фразу.
   "Если бы ты любил меня..."
   - Я когда-нибудь говорил, что знаю? - отрезал он.
   Он увидел новое и не сразу понятное выражение, исказившее красоту лица Лавры. - Нет, - сказала она с внезапным удивлением. - Нет, - и ее голос стал ровным, - ты не...
   И когда ее рыдания - впервые он услышал от нее - донеслись до комнаты с гидропоникой, он почувствовал новое и не сразу понятное чувство. Он выключил проволоку на полпути к пиротехнической ярости королевы тьмы восемнадцатого века.
   * * * *
   Вырко нашел любопытное убежище в мякоти . Читая о захватывающих подвигах других Последних Людей на Земле, я испытал извращенное удовлетворение. Через них он мог чувствовать те эмоции, которые должен был испытывать непосредственно. И другие истории тоже были забавными, но по-разному. Например, этот поразительно точный отчет о тонком маневрировании, которое предотвратило то, что грозило стать первой и последней атомной войной...
   Он заметил одну странность: все абсолютно верные рассказы о "будущем" имели одинаковую подпись. Иногда другие писатели делали хорошие предположения, предсказывали логические тенденции, предвидели неизбежные экстраполяции. Но только Норберт Холт назвал имена и даты с идеальной исторической точностью.
   Это было невозможно. Это было слишком точно, чтобы быть правдоподобным. Это было гораздо более зрелищно, чем эксцентричный Нострадамус, часто обсуждаемый в газетах .
   Но это было. Он прочёл рассказы Холта с полдюжины раз подряд, не найдя ни единого изъяна, когда обнаружил экземпляр " Удивительных историй" , который проскользнул за полку и поэтому был для него новым.
   Он сразу посмотрел на страницу содержания. Да, был Холт, и - он почувствовал укол иррациональной, но острой печали - один, помеченный как посмертный.
   К сожалению, эта история неполна, и не только из-за трагической смерти Норберта Холта в прошлом месяце. Это последний в хронологическом порядке рассказ Холта о последовательно построенном будущем; но этот фрагмент был написан до его шедевра " Осада Ланна" . Сам Холт говорил мне, что он никогда не сможет закончить его, что он не сможет найти концовку; и он умер, так и не зная, как вышла "Последняя скука ". Но вот, хотя и в виде фрагмента, последняя опубликованная работа величайшего писателя о будущем Норберта Холта.
   Записка была подписана инициалами. М. С. Вырко давно чувствовал более чем профессиональную близость между Холтом и его редактором Мэннингом Стерном; это введение некролога, должно быть, было горькой задачей. Но глаза его почти со страхом устремились к первым словам "Потерянной скуки" :
   В отступлении их было трое, трое из всего человечества, спасшиеся от смертоносных желтых лент. Сам великий Кирт-Лаббери построил...
   Вырко моргнул и начал снова. Он по-прежнему читается так же. Он крепко сжал журнал, словно чудо могло ускользнуть между его пальцев, и бросился вперед с большей энергией, чем за последние месяцы.
   * * * *
   Он нашел Лавру в гидропонной комнате. -- Я только что нашел, -- закричал он, -- чертовски невероятный...
   "Милый, - сказала Лавра, - я хочу мяса".
   "Не глупи. У нас нет мяса. Из поколения в поколение никто не ел мяса, кроме как на ритуальных обедах".
   - Тогда я хочу ритуальный ужин.
   "Вы можете продолжать хотеть. Но посмотрите на это! Просто прочтите эти первые строчки!"
   -- Вырко, -- взмолилась она, -- я хочу .
   "Не будь идиотом!"
   Ее губы надулись, а глаза увлажнились. -- Вырко милый... Что ты сказал, когда слушал эту забавную музыку... Ты меня не любишь?
   - Нет, - рявкнул он.
   Ее глаза переполнились. "Ты меня не любишь? Не после...?"
   Вся накопившаяся в Вырко скука и раздражение вырвались наружу. "Ты красивая, Лавра, или была несколько месяцев назад, но ты дура. У меня нет привычки любить идиотов.
   "Но ты...."
   "Я пытался обеспечить сохранение расы - хотя целесообразность такого проекта кажется на данный момент сомнительной. Это была не неприятная задача, но будь я проклят, если это дает тебе право вечно приставать ко мне.
   Она немного застонала, когда он вылетел из комнаты. Он почувствовал себя странно лучше. Адреналин - прекрасная вещь для системы. Он устроился в кресле и решительно читал, глаза его выпучены, как у монстра с обложки, от изумленного недоверия. Дойдя до дословного описания ссоры, которой он только что наслаждался, он бросил журнал.
   В печати это звучало так мелко. Такая глупая бессмысленная перепалка перед лицом... Он оставил лежать журнал и вернулся в комнату с гидропоникой.
   Лавра плакала - на этот раз беззвучно, отчего становилось еще хуже. Одна рука автоматически сорвала спелый виноград, но она не ела его. Он подошел к ней сзади, просунул руку под ее длинные волосы и начал поглаживать ее затылок. Беззвучные рыдания постепенно стихли. Когда его пальцы нежно двинулись за ее ушами, она повернулась к нему с приоткрытыми губами. Виноград выпал из ее рук.
   - Прости, - услышал он собственный голос. "Это я идиот. Которого, повторяю, я не имею привычки любить. И ты мать моих близнецов, и я люблю тебя..." И он понял, что это утверждение вполне возможно, хотя и абсурдно, правда.
   - Я ничего не хочу сейчас, - сказала Лавра, когда слова снова были в порядке. Она довольно потянулась и все еще была прекрасна даже в этом неуклюжем искажении, которое могло бы сохранить расу. - Что ты пытался мне сказать?
   * * * *
   Он объяснил. - И этот Холт всегда прав, - закончил он. "А теперь он пишет о нас!"
   "Ой! О, тогда мы узнаем...
   "Мы все узнаем. Мы узнаем, что такое желтые полосы, что с ними станет, что станет с человечеством и...
   - ...и узнаем, - сказала Лавра, - мальчик это или девочка.
   Вырко улыбнулся. - Близнецы, я же говорил. Он встречается в моей семье - не менее одной пары на поколение. И я думаю, что это все - Холт уже установил тот факт, что у меня есть близнец по имени Врист, хотя он не вступает в действие.
   "Близнецы... Было бы неплохо. Они не будут одиноки, пока мы не сможем... Но поторопитесь, дорогая. Прочтите это мне; Я не могу дождаться!"
   Поэтому он прочитал ей рассказ Норберта Холта - слишком взволнованный и слишком странно ласковый, чтобы указать на ее давнее отвращение к печати, даже когда она сама была персонажем. Он читал о прошлом ссоры. Он читал печатную версию последнего часа. Он читал о себе, читая историю ей.
   "В настоящее время!" воскликнула она. "Мы до сих пор . Что происходит дальше?"
   Вырко читал:
   Эмоциональный выброс гнева и любви снова почти примирил Вырко с самим собой; но небольшое беспокойство все еще грызло его мозг.
   Некстати он вспомнил загадочный намек Кирт-Лаббери на побег. Побег для них двоих, теперь счастливых; для них двоих и для их... судя по всему, это должны были быть их близнецы.
   Он с любопытством прошел в лабораторию, Лавра последовала за ним. Он отдернул занавеску и уставился на стул из металлических стержней. Было трудно увидеть панель управления, которая, казалось, ничего не контролировала. Он сел в кресло, чтобы лучше видеть.
   Он издавал озадаченные хрюкающие звуки. Лавра, любопытство которой наконец возбуждено чем-то несъедобным, потянулась через его плечо и ткнула в зеленую кнопку.
   * * * *
   - Мне не нравится последнее, что он обо мне говорит, - возразила Лавра. "Мне не нравится все, что он говорит обо мне. Я думаю, что ваш мистер Холт очень неприятный человек.
   - Он говорит, что ты красивая.
   - И он говорит, что ты меня любишь. Или он? Все смешалось".
   "Все смешалось... и я люблю тебя".
   Поцелуй был коротким; Лавра должна была сказать: "А что дальше?"
   "Это все. Там все заканчивается".
   - Ну... разве ты...?
   Вырко чувствовал себя странно. Холт так точно описал свои чувства. Он был спокоен и все еще любопытен, и мысль о методе побега Кирт-Лэббери беспокойно покусывала его мозг.
   Он встал и неторопливо прошел в лабораторию, Лавра последовала за ним. Он отдернул занавеску и уставился на стул из металлических стержней. Было трудно увидеть панель управления, которая, казалось, ничего не контролировала. Он сел в кресло, чтобы лучше видеть.
   Он издавал озадаченные хрюкающие звуки. Лавра, любопытство которой наконец возбуждено чем-то несъедобным, потянулась через его плечо и ткнула в зеленую кнопку.
   * * * *
   Вырко не успел удивиться, когда Лавра и лаборатория исчезли. Он увидел архаичный автомобиль, несущийся прямо на него, и попытался как можно быстрее убраться с дороги. Но кресло мешало ему, и прежде чем он успел встать на ноги, машина врезалась. Был красный взрыв боли, а затем долгая чернота.
   Позже он вспоминал момент, когда он пришел в сознание в больнице, и пронзительный женский голос повторял снова и снова: "Но его там не было, а потом вдруг он появился, и я ударила его. Он как будто появился из ниоткуда. Его там не было, и вдруг..." Потом вернулась чернота.
   Все время, пока он был без сознания, все время полубессознательных ночных кошмаров, пока его осматривали врачи и поднималась температура, его бессознательный разум, должно быть, работал над этой проблемой. Он знал полный ответ в тот момент, когда увидел бумагу на подносе с завтраком, в тот первый день, когда он действительно мог видеть что угодно.
   было легко читать палеолингвисту, специально обученному чтению целлюлозы , - легче, чем усвоить любопытную концепцию завтрака. Что имело значение, так это дата. 1948 год - и заголовки освежили его знания о холодной войне и надвигающихся выборах. (Ему было кое-что, что он должен помнить об этих выборах...)
   Он видел это ясно. Гений Кирт-Лаббери наконец создал машину времени. Это был единственный выход, выход, который ученый еще не испытал и которому он не доверял. А Лавра нажала на зеленую кнопку, потому что Норберт Холт сказал, что она нажала (нажала?) на зеленую кнопку.
   Сколько пуговиц могла бы тыкать деревянная тычка, если бы деревянная тычка тыкала...
   - Завтрак, кажется, ему не понравился, доктор.
   "Возможно, дело было в бумаге. У меня тоже поднимается температура каждое утро!"
   - О, доктор, вы действительно говорите забавные вещи!
   "Нет ничего смешнее этого случая. Полная амнезия, насколько мы можем судить по его осознанным мгновениям. И его одежда нам не поможет - должно быть, он шел на костюмированную вечеринку. Или, может быть, мне следует сказать причудливое платье !"
   - О, доктор !
   "Не говорите мне, что медсестры могут краснеть. Никогда, когда я был стажером, и нельзя сказать, что у них не было шанса! Но этот персонаж здесь... ни малейшего намека на его идентификацию! Ехать на каком-то новомодном велосипеде, который разбился... Лучше повремените немного с твердой пищей - займитесь внутривенным питанием".
   * * * *
   У него и раньше были такие неприятности на ритуальных обедах, наконец вспомнил Вырко. Мясо могло плохо на него подействовать - проблема заключалась в том, что он сначала не распознал эти странные полоски маслянистого твердого вещества, которые сопровождали яйцо, за мясо.
   Приспособление было постепенным и успешным, как в этом, так и в других вопросах. По прошествии двух недель он с легкостью ел мясо (и, как он признался, с несколько непристойным неритуальным удовольствием) и так же легко болтал с медсестрами и другими пациентами о событиях (которые он все еще в частном порядке считал музеем мумий). штук) 1948 года.
   Его приспособление, по сути, вскоре стало настолько успешным, что не могло продолжаться. Врач дал понять.
   "Нужно думать о будущем, знаешь ли. Не могу держать тебя здесь вечно. Гнусное необоснованное предубеждение против содержания здоровых людей в больницах".
   Вырко выдал ожидаемый смех. -- Но поскольку, -- сказал он, с радостью принимая объяснение, которое было гораздо более правдоподобным, чем правда, -- я понятия не имею, кто я, где живу и чем занимаюсь...
   "Ничего не помнишь? Не знаете, например, умеете ли вы использовать стенографию? Или играть на бычьей скрипке?
   "Ничего." Вырко счел нецелесообразным указывать на единственное свое ручное достижение - работу на еще не изобретенной электронной пишущей машинке.
   "Вот, - подумал он, - Человек Будущего. Я прочитал все истории о путешествиях во времени. Я знаю, что должно произойти. Я учу их всему, что знал Кирт-Лаббери, и я самый великий человек в мире. Только вымышленное путешествие во времени никогда не случается с бедным болваном, который принимает как должное всю науку вокруг себя, который нажимает кнопку или поворачивает ручку, и ему наплевать, что произошло и почему. Здесь только начинают получать двухмерное черно-белое телевидение ближнего действия. У нас было (будет ли?) стереоскопическое полноцветное всемирное видео, которое я способен создать здесь так же, как мой друг-доктор смог бы установить электрический свет в Древнем Риме. Мышь будущего..."
   Доктор тоже думал. Он сказал: "Заметь, ты прекрасно читаешь. Библиотекарь рассказывал мне о вас - перерыл всю чертову больничную библиотеку, как книжный червь с солитером!
   Вырко покорно рассмеялся. "Я люблю читать, - признался он.
   "Вы когда-нибудь пробовали писать?" - резко спросил доктор, почти тоном, которым он мог бы неохотно сообщить девушке, что ее логическое будущее лежит в Порт-Саиде.
   На этот раз Вырко действительно рассмеялся. "Похоже, это звучит как звоночек, знаете ли... Возможно, стоит попробовать. Но при этом на что мне жить, пока я не начну?"
   "Здесь попечители больницы управляют реабилитационным фондом. Может выманить кредит. Конечно, немного; но я всегда говорю, что холостяку надо кормить только одним ртом, а если он будет кормить больше, то недолго останется один!
   - Немного, - сказал Вырко, взглянув на газетные заголовки, - может пойти далеко.
   * * * *
   Так и было. Был сам кредит, который дал ему банковский счет, на который, в свою очередь, он мог получить другие краткосрочные кредиты - под непомерные проценты. И были выборы.
   Наконец-то он восстановил то, что должен был знать об этом. В одном из более поздних выпусков газеты " Если бы республиканцы победили на выборах 1948 года" была блестящая история "Колесо если". Это означало, что на самом деле они проиграли; и здесь, в октябре 1948 года, все газеты, все комментаторы, а главное, все игроки были убеждены, что они должны непременно выиграть.
   В среду, третьего ноября, Вырко выплатил свои долги и занялся писательской карьерой, надежно застрахованной от немедленной голодной смерти.
   Полдюжины попыток создания стандартной фантастики с треском провалились. Вопрос "тона", неопределенно отмечали редакторы в тех редких случаях, когда они не ограничивались еще более расплывчатыми формулировками печатных бланков отказа. Немного стихов продано - "если это можно назвать продажей", - с горечью думал Вырко, сравнивая финансовое положение поэта здесь и в его собственном мире.
   Его неудачи начинали возвращать горечь и скуку, и его мысли все более и более обращались к тому будущему, на которое он никогда не мог знать ответа.
   Двойняшки. Это должны были быть близнецы, разумеется, разного пола. Единственная надежда на продолжение расы заключалась в шансах и генетике.
   Шансы... Он начал думать о предвыборной ставке, придумывая другие варианты, с помощью которых можно было бы извлечь выгоду из предвидения. Но чтение бульвара наполнило его разум опасениями связанных с этим парадоксов. Он тщательно рассчитал предвыборные ставки; они не могли повлиять на исход выборов, они не могли даже, при их пропорционально малом размере, повлиять на шансы. Но любой дальнейший шаг....
   Вырко, как и большинство тщеславных людей, был склонен к презрению к себе, которому, как он чувствовал, он мог позволить себе время от времени предаваться. Возможно, самый сильный приступ презрения к себе пришел к нему, когда он осознал простоту решения всех своих проблем.
   Он мог бы писать для научно-фантастических журналов.
   Единственное, с чем он мог обращаться убедительно и умело, с должным "тоном", было будущее. Возможно, начните с рассказа о религиозных войнах; он провел все исследования своего романа. Затем....
   Только когда он собирался отправить рукопись по почте, его поразила полная картина правды.
   Трезво, но с полуулыбкой, он зачеркнул КИРТА ВЫРКО на первой странице и написал НОРБЕРТ ХОЛТ.
   * * * *
   Мэннинг Стерн громко обрадовался этому новому открытию. "У этого мальчика получилось! Он заставляет это звучать настолько правдоподобно, что..." Бизнес-офис получил указание выплатить самую высокую ставку премии (неслыханную для первого рассказа), и автору было отправлено очень сердечное письмо, в котором излагались насущные потребности и предлагались некоторые предложения по рассказу.
   редактора Surprising был немало удивлен:
   ...С сожалением должен сказать, что все мои рассказы будут основаны на одной последовательной схеме будущих событий и что вы должны позволить мне придерживаться моего собственного выбора материала...
   "И кто, черт возьми, - спросил Мэннинг Стерн, - редактирует этот журнал?" и продиктовал несколько безапелляционное предложение для личной беседы.
   Черты лица были маленькими и острыми, а в лице была какая-то мрачная живость. Это была красота, отличная от красоты Лавры, и бесконечно отличная красота от любопытных стандартов, установленных фильмами 1949 года; но это была красота, и она говорила с Норбертом Холтом.
   - Вы простите некоторый сюрприз, мисс Стерн, - рискнул он. "Я столько лет читал " Удивительно " и никогда не думал..."
   Мэннинг Стерн ухмыльнулся. "Что редактор тоже удивил? Я привык к этому - к твоей реакции, я имею в виду. Я не думаю, что когда-нибудь привыкну быть женщиной... или человеком, если уж на то пошло.
   "Разве это не довольно необычно? Из того, что я знаю о поле..."
   "Пожалуйста, Господи, когда я найду человека, умеющего писать, не позволяй ему издеваться надо мной до мужского шовинизма! Я хороший редактор, - сказала она с приличествующей скромностью (и никогда не забывайте об этом!), - и хороший ученый. Я даже работал над "Манхэттенским проектом" - пока какой-то персонаж не обнаружил, что моя приемная дочь - сирота войны в Испании. Но мы здесь, чтобы поговорить об этом вашем трюке с последовательной схемой. Все в порядке, конечно; это было сделано раньше. Но в чем я, честно говоря, думаю, что ты сумасшедший, так это в том, что ты планируешь делать это исключительно ".
   Норберт Холт открыл портфель. "Я принес план, который может помочь убедить вас..."
   Через час Мэннинг Стерн взглянула на часы и объявила: "Конец рабочего дня! Хочешь продолжить это безделье за мартини или пятью? Предупреждаю вас: чем больше меня уговаривают, тем менее податливым я становлюсь.
   И через час после этого она заявила: "Мы могли бы получить какое-то место, если бы мы остались где-нибудь. Я имею в виду, что тема, кажется, становится неуловимой.
   - К черту, - безрассудно объявил Норберт Холт, - с редакционными отношениями. Вернемся к текущему состоянию оперы".
   "Это были картины. Я рассказывал тебе о шоу в...
   - Нет, теперь я вспомнил. Это были фильмы. Вы пытались объяснить братьев Маркс. Безуспешно, могу добавить.
   - Не... успешно... полностью, - задумчиво сказал Мэннинг Стерн. "Пять мартини и человек можно сказать неудачно успешен. Но я пытаюсь объяснить братьев Маркс еще! Смотри, Холт. У меня дома бунтующая сирота, и она, несомненно, голодает. Я должен кормить ее. Ты приходишь домой, встречаешься с ней и обедаешь, а?
   "Хороший. Отлично. Всегда хочется попробовать новое блюдо".
   Мэннинг Стерн с любопытством посмотрел на него. "Это была шутка или нет? Ты смешной, Холт. Ты много обо всем знаешь, а потом вдруг становишься как человек с Марса из-за самого простого. Или ты...? В любом случае, пойдем покормим Ракель.
   А пять часов спустя Холт говорил: "Я никогда не думал, что у меня будет такая причина радоваться тому, что я продал рассказ. Мэннинг, мне никогда не было так весело разговаривать с - я чуть не сказал "с женщиной". Я не разговаривал так весело с тех пор, как...
   Он почти сказал, что с тех пор, как пришел агнотон . Казалось, она не заметила его внезапной остановки. Она просто сказала: "Будь здоров, Норб. Может быть, вы не мужчина-шовинист. Может быть, даже ты... Слушай, иди найди метро, или такси, или что-то в этом роде. Если вы останетесь здесь еще на минуту, я либо поцелую вас, либо признаю, что вы правы насчет ваших статей, и я не знаю, что хуже в отношениях между редактором и автором.
   * * * *
   Второй разрыв отношений Мэннинг Стерн совершил первым. Письма фанатов о дебюте Норберта Холта не оставляли у нее сомнений в том, что Surprising получит прибыль от всего, о чем он решит написать.
   Она никогда не видела такого феноменально быстрого роста популярности авторов. Вернее, едва ли можно было сказать "подняться " . Холт попал в топ со своим первым рассказом и остался там. Он поразил фанатов (почетный гость на Washinvention), профессионалов (первый президент организации писателей-фантастов Америки) и обычных читателей (автор первой научно-фантастической книги, продержавшейся три месяца в списке бестселлеров). ).
   И никогда не было автора, с которым было бы чертовски весело работать. Не то чтобы вы редактировали его; вы проверили его копию на наличие опечаток и отправили в типографию. (Поначалу опечатки были часты; он сказал что-то странное о абсурдно-нелогичном расположении клавиш.) Но просто быть с ним, говорить о том, о сем и о том... Ракель, которой только что исполнилось шестнадцать, совершенно очевидно была влюблена в него - молилась, чтобы он у нее хватило бы приличия остаться незамужней, пока она не вырастет, и "Знаешь, Мэннингчита, я испанка ; и средиземноморские девушки..."
   Но время от времени возникало ощущение странности . Как обед, и нелогичная клавиатура, и та ночь в SCWA...
   "У меня проблема с сюжетом", - объявил там Норберт Холт. "Идея, и я не могу ее лизать. Может быть, если я брошу его литературным львам..."
   "Проблема с историей?" - сказал Мэннинг несколько резче, чем она собиралась. "Я думал, что все намечено на ближайшие десять лет".
   "Это другое. Это своего рода парадоксальная история, и я не могу выбраться из нее. Это не закончится. Что-то вроде этого: предположим, человек в далеком году X читает рассказ, в котором рассказывается, как работает машина времени. Итак, он запускает машину времени и возвращается в год X минус 2000 - скажем, например, в наше время. Итак, в "сейчас" он пишет историю, которую прочитает две тысячи лет спустя, говоря себе, как работает машина времени, потому что он знает, как с ней работать, потому что он прочитал историю, которую написал, потому что...
   Мэннинг начал было говорить: "Постой!" когда Мэтт Дункан прервал его: "Старый добрый трюк с бесконечным циклом. Много веселья, но Боб Хайнлайн сделал это раз и навсегда в By His Bootstraps . Самое проклятое проявление силы, которое я когда-либо читал; просто не осталось никаких переключателей".
   "Уроборос", - добавил Джо Хендерсон.
   Норберт Холт посмотрел на него с напрасным вопросом; они знали, что одно слово за вечер было максимальным вкладом Джо.
   Остин Картер подобрал его. "Уроборос, червь, который кружит по вселенной с хвостом во рту. Змей Асгарда тоже. И я думаю, что что-то есть в литературе майя. Все символы бесконечности - ни начала, ни конца. Всегда выходите той же дверью, через которую вошли. См. великолепный роман Эддисона " Червь Уроборос " ; совершенный циклический роман, заканчивающийся своим возобновлением, останавливающийся не потому, что есть место остановки, а потому, что невыгодно бесконечно перепечатывать весь текст".
   - Коробка с овсяными хлопьями, - сказал Дункан. "Квакер держит коробку, квакер держит коробку, а квакер держит..."
   Это была стандартная профессиональная болтовня. Это был прекрасный вечер с мальчиками. Но в глазах Норберта Холта мелькнула бесконечно далекая печаль.
   Это был вечер, когда Мэннинг нарушила свое первое правило отношений между редактором и автором.
   * * * *
   Они пили мартини в том же баре, в котором много лет назад Норберт удачно сказал, что неудачно .
   - Это были хорошие годы, - заметил он, по-видимому, маслине.
   Что-то было не так с этим вечером. Нет отскока. Нет юмф. "Это забавное время", - призналась Мэннинг своей собственной оливке. - Разве это не хорошие годы?
   - Я давно должен тебе серьезно поговорить.
   "Вам не нужно платить долг. Мы не слишком стараемся быть серьезными, не так ли? Не так уж и серьезно.
   - Не так ли?
   - У меня ужасное предчувствие, - признался Мэннинг, - что вы готовитесь сделать предложение либо мне, либо этой оливке. А если это я, то у меня ужасное предчувствие, которое я собираюсь принять, и Ракель никогда меня не простит.
   - Ты в безопасности, - сухо сказал Норберт. "Это серьезный разговор. Я хочу жениться на тебе, милый, и не собираюсь.
   "Я полагаю, это время, когда вы крутите свои черные усы и говорите мне, что у вас есть жена и семья в другом месте?"
   "Надеюсь на Бога, что у меня есть!"
   - Нет, это было не очень смешно, не так ли? Мэннинг почти ничего не чувствовал, кроме желания, чтобы она умерла.
   - Я не могу сказать вам правду, - продолжал он. "Вы не поверите. Раньше я любил двух женщин; у одного был талант и ум, у другого была красота и не было ума. Думаю, я любил ее. Самое проклятое проклятие Уробороса в том, что я никогда не узнаю его полностью. Если бы я мог вынуть этот хвост изо рта...
   - Продолжай, - немного дико подбодрила она. "Разговоры о сюжетных трюках. Мне легче".
   - И она носит... будет нести... моего ребенка - должно быть, моих детей. Мои близнецы...."
   - Послушайте, Холт. Мы пришли сюда редактор и автор - помните когда? Пойдем так. Не продолжай говорить. Я большая девочка, но я не могу взять... все. Было весело познакомиться с вами, и все будущие рукописи будут с благодарностью приняты".
   "Я знал, что не могу этого сказать. Я не должен был пытаться. Но будущих рукописей не будет. Я написал каждый Холт, который когда-либо читал".
   "Имеет ли это смысл?" Мэннинг направил замечание на оливу, но та исчезла. Так было с мартини.
   - Вот последнее. Он вынул его из нагрудного кармана, аккуратно сложив. - Тот, о котором мы говорили в SCWA - тот, который я не мог закончить. Может быть, вы поймете. Я хотел как-то прояснить это раньше..."
   Тон его голоса проецировал чувство обреченности, и Мэннинг забыл обо всем остальном. "С тобой что-то случится? Ты собираешься... О, моя дорогая, нет ! Итак, у вас есть жена на каждой космической станции в поясе астероидов; но если с тобой что-нибудь случится...
   - Не знаю, - сказал Норберт Холт. "Я не могу вспомнить точную дату этого номера..." Он резко встал. "Я не должен был пытаться попрощаться. Увидимся снова, дорогая, в следующий раз на Уроборосе.
   Она все еще смотрела на пустой стакан из-под мартини, когда услышала пронзительный визг тормозов и взволнованный всплеск толпы снаружи.
   * * * *
   Она прочитала посмертный отрывок поздно ночью, после того как ее глаза достаточно высохли, чтобы сделать операцию возможной. И через ее горе ее разум боролся, чтобы помочь ей, заставляя ее думать, заставляя ее быть редактором.
   Она немного поняла и не поверила тому, что поняла. И внутри она подталкивала себя: "Но это не история . Это слишком коротко, слишком неубедительно. Это просто разочарует фанатов Холта - а это все. Гораздо лучше, если я напишу некролог, займу целую страницу..."
   Она изо всех сил пыталась продолжать думать, а не чувствовать. Никогда раньше она не испытывала так сильно ощущения "я-был-здесь-раньше". Она уже однажды сталкивалась с этой дилеммой, однажды в какой-то другой временной спирали, как сказали бы мальчики из SCWA. И ее решение было...
   - Это сентиментальность, - возразила она. "Это не редактирование . Это решение правильное. Я знаю это. И если я пойду и получу еще один из этих приступов и начну менять свое мнение..."
   Она положила на угли посмертный фрагмент Холта. Он быстро загорелся.
   * * * *
   На следующее утро Ракель поприветствовала ее: "Мэннингчита, кто такой Норберт Холт?"
   Мэннинг спала так спокойно, что даже за завтраком терпела дурацкие вопросы. "Кто?" она спросила.
   "Норберт Холт. Почему-то это имя пришло мне в голову. Может быть, он один из ваших писателей?
   - Никогда о нем не слышал.
   Ракель нахмурилась. "Я был почти уверен... Ты действительно можешь вспомнить их всех? Я собираюсь проверить переплетенные тома " Удивительного ".
   "Повезло с твоим... что это было...? Холт? - спросил Мэннинг у девушки чуть позже.
   - Нет, Мэннингчита. Я был совершенно неудачен".
   ... безуспешно ... Но почему, во имя всего святого, размышлял Мэннинг Стерн, я должен думать о мартини за завтраком?
  
   Гость в доме, Фрэнк Белкнап Лонг
   Первоначально опубликовано в Astounding Science Fiction , март 1946 года.
   Роджер Шевлин поставил свои сумки, стряхнул дождь с зонтика и задумался, сколько времени пройдет, прежде чем он окажется на консультации у психиатра. Он и раньше совершал ошибки - их было много. Но в сущности он был человеком здравомыслящим, и трудно было поверить, что он позволил бы уговорить себя снять дом с двадцатью комнатами.
   Он был поражен своей невероятной глупостью; отсутствие суждения, которое он проявлял вплоть до того момента, когда подписал договор аренды и вернул ручку агенту по аренде с самодовольной ухмылкой.
   Это было огромное уродливое уродливое жилище с увитыми плющом карнизами и разбитым крыльцом, и, когда Шевлин стоял в нижнем коридоре, глядя на большую центральную лестницу, его пробрала дрожь. Конечно, всегда оставался шанс, что это место потеряет часть своего уродства среди меняющихся красок осени и сладкоголосого пения луговых жаворонков и воробьев-кузнечиков.
   Но Шевлин знал, что никто никогда не назовет арендованное им помещение "домом". Это всегда будет "то самое место, где поселились Шевлины - бедняги!" или "Джонни, беги к Шевлинам и посмотри, нет ли у миссис Шевлин лишнего масла".
   Вдобавок к несчастью Шевлина, дети пронеслись мимо него и, не теряя времени, освоились. Детки могли укорениться и дать ростки практически где угодно, а детеныши Шевлина были выносливыми многолетниками шесть и девять соответственно. Дом уже начал оглашаться криками, визгом и леденящими кровь возгласами.
   Мужчина должен гордиться тем, что является отцом двух таких крепких детей, подумал Шевлин и посмотрел на жену.
   "Этот дом будет выглядеть не так уж и плохо, когда я поглажу и повешу эти новые шторы", - сказала Элси и чуть не прикусила язык.
   - Спасибо, - сухо сказал Шевлин. "Я ждал этого. А теперь, если вы не возражаете, я спущусь в подвал и сварю себе ром коллинз.
   - Зачем ковыряться в подвале, - жалобно сказала Элси. "Там внизу ничего нет, кроме кучи ржавого оборудования, которое нам придется заплатить кому-то, чтобы вырвать и увезти. Агент по аренде сказал, что последний жилец был профессором... чего он сказал, что он был профессором, Роджер?
   - Из физики, - проворчал Роджер. "Возможно, если я спущусь в подвал и окружу себя нужной атмосферой, это сработает".
   Элси уставилась на него. "О чем ты говоришь?"
   "Гомеопатическая система терапии", - сказал Шевлин. "Если у вас есть что-то плохое, вы принимаете еще больше того же самого, пока оно либо не вылечит, либо не убьет вас".
   Странное чувство неуверенности охватило Шевлина, когда он увидел подвал.
   Там было сырее, чем он когда-либо думал, что может быть в подвале. И холоднее.
   Машины тоже были влажными. Он был утыкан маленькими каплями влаги, и под сыростью виднелась ржавчина, наводившая на мысль Шевлина о консервных банках, ржавеющих на солнце, и о топоре, наполовину зарытом в плаху в заброшенном дровяном сарае.
   Эх, хмурая и застойная жизнь лучше, чем сидеть взаперти в городской квартире с двумя маленькими детьми, которые бегают кругами каждый раз, когда звонят в дверь.
   Механизм был действительно очень сложным. Настолько сложно, что, если бы Шевлин писал книгу о машинах, он бы пошел и нанял писателя-призрака только для того, чтобы не описывать ее.
   Шевлин сделал еще один глоток рома "коллинз" и пожалел, что не выбрался из подвала наверх, на чердак. В одном он был уверен. Для него было бы полным безумием оставаться в подвале, когда он мог беспрепятственно бродить по всему дому.
   Однажды в детстве Шевлин чуть не запутался с бульдозером, и этот опыт оставил в его памяти неизгладимый след. Он не собирался прикасаться к машине или каким-либо образом вмешиваться в нее.
   Неуклюжие руки у него были. Неуклюжие руки и неуклюжая голова, рано вставать и рано ложиться.
   Он, должно быть, споткнулся, хотя трудно было понять, как он мог так неуверенно стоять на ногах после всего лишь одной порции рома.
   Он смутно помнил, как отчаянно хватался за что-то огромное, блестящее. У него было гораздо более острое воспоминание о том, как что-то шевельнулось под его пальцами.
   Жужжание началось сразу и не прекращалось. Сначала он был слабым, очень слабым, но так быстро увеличивался в объеме, что Шевлин не успел отпрыгнуть назад.
   На одно ужасное мгновение ему показалось, что он стоит на краю колоссальной песчаной бури, его уши наполнились глухим ревом, который был полутишиной. Затем последовал шквал мерцающих металлических частиц, и что-то, казалось, подняло его и швырнуло назад через циклон движения к опрокинутой пустоши пустоты.
   Когда Шевлин с трудом принял сидячее положение, пол под ним снова стал твердым, и механизмы перестали вращаться. На мгновение стены, казалось, сжались в судорожных порывах, но теперь ничто не указывало на то, что с противоположной стороны подвала произошла конвульсия неисчислимой силы.
   Он уже начал думать, что у него случился приступ головокружения, и вообразил себе все это, когда услышал голос жены, зовущий его с верхней ступеньки лестницы.
   - Роджер, иди сюда быстрее! Я не вижу из окон! Роджер, быстрее!
   Шевлин задохнулся, пошатываясь встал на ноги и пятью длинными прыжками поднялся по лестнице, пронесшись далеко мимо жены, которая отступила в нижний коридор и смотрела на него глазами, которые, казалось, заполнили все ее лицо.
   - Что ты имеешь в виду, ты не можешь видеть снаружи? - спросил он.
   - Это похоже на тонкий, ослепительный туман, - сказала Элси ошеломленным голосом. - Лучше всего его видно из окна гостиной.
   Гостиная была заполнена маленькими ослепительными пылинками, которые, казалось, следовали за Шевлином, когда он подошел к окну, прижался лицом к стеклу и уставился в окно с захлестнувшим его недоверием.
   - Это не может быть обычный туман, - сказала Элси. - Это тоже всплыло - Роджер!
   - Да, что это? - спросил Шевлин.
   "Другое стекло!" Элси чуть не закричала. "Маленький человечек с ужасным, сморщенным лицом смотрел прямо на меня!"
   Шевлин обернулся. - О, чепуха, - с тревогой сказал он. "Ты делаешь гору из тумана".
   "Но я говорю вам, я видел его! О, я сделал, я сделал! Ты нет, а я сделал!
   - Хорошо, - сказал Шевлин, сжав губы. "Шок творит с мозгом странные вещи. Я его точно не видел, но я прямо сейчас выйду и проткну его, прежде чем мы пойдем за ним через холм в сумасшедший дом.
   Говоря это, он повернулся и зашагал к входной двери. Дверь, по-видимому, пропиталась липкостью, потому что приходилось дергать и дергать ее, а ручка то и дело выскальзывала из рук.
   Но она наконец открылась, и Шевлин очутился на крыльце, дико оглядываясь вокруг. Насколько он мог видеть, в поле зрения никого не было. Но он не мог видеть очень далеко, потому что туман был гуще, чем он мог себе представить. "О, мои звезды!" - пробормотал он сквозь стиснутые зубы.
   - Ты просто не привык к нашей погоде, - сказал хриплый голос. "Климатические условия довольно сильно меняются за полмиллиона лет".
   Шевлин затаил дыхание.
   Прямо перед ним туман немного рассеялся, и... он увидел стоящего там человечка.
   Маленький человечек не был точным карликом, но был значительно ниже среднего роста, а его череп выпирал так, что лицо казалось гораздо более сморщенным, чем было на самом деле. Однако она была достаточно сморщенной, чтобы напоминать маску из папиросной бумаги, которую какой-то одурманенный гуляка купил в качестве подержанной, намазанной румянами и надевшей слишком часто.
   Он, казалось, не носил много одежды. Или, может быть, правильнее было бы сказать, что он был опрометчив насчет одежды. От тощей груди до чуть выше колен тонкое цельное одеяние - мало чем отличающееся от саронга - свободно облегало его худощавое тело, скрывая то, что не могло скрыть, и немного снимая проклятие. Но плечи его были совершенно обнажены, локти торчали, и ноги были видны в их кривизне. Он был совершенно босиком.
   - Еще через пятьдесят лет мы сами освоили бы путешествия во времени, - сказал призрак гнома. - Но теперь мы получим его прямо сейчас.
   - Да, естественно, - равнодушно сказал Шевлин. - Ты получишь это - прямо сейчас.
   - Я уверен, что так и будет, - согласился человечек. - Ты знаешь секрет и сообщишь его нам.
   Словно не замечая, что Шевлин напрягся, человечек поклонился.
   - Пожалуй, мне лучше представиться. Меня зовут Папенек, и я, наверное, единственный мужчина на земле, который смог справиться с таким развитием событий. Видите ли, дом не вошел в наш сектор времени так же быстро, как покинул ваш, так что у нас было время поднять луч и хорошенько его рассмотреть.
   "Ты-"
   - Когда мы увидели приближающийся дом, Вальт - наш главный наблюдатель - немедленно послал за мной. "Ты можешь говорить на языке первобытных людей первого атомного века так же бегло, как и я, - сказал мне Вальт. - Возьми трубку и иди прямо туда. При необходимости используйте убеждение".
   Маленький человек улыбнулся. "Валт предусмотрит все непредвиденные обстоятельства. Он не был бы там, где он есть, если бы он этого не сделал. Но я уверен, что уговоры не понадобятся. Ты хочешь помочь нам, не так ли?
   Шевлин не помнил, как прыгнул назад через парадную дверь и захлопнул ее перед лицом человечка. Но он, должно быть, так и сделал, потому что вдруг очутился внутри дома, спиной к двери, и в животе у него скрутило холодным ужасом.
   - Роджер, что это? - сказала Элси пронзительным тихим голосом. "Что ты там увидел? Почему ты так смотришь на меня?"
   Шевлин резко повернулся и повернул ручку двери, чтобы убедиться, что она не откроется за его спиной.
   "Маленький человечек, о котором я не думал, стоит на крыльце, - сказал он. "Он говорит, что климат немного изменился, потому что мы опережаем время на полмиллиона лет".
   - Полмиллиона...
   - Очевидно, профессор подключил дом к путешествию во времени, - сказал Шевлин, облизывая пересохшие губы. "Жестокие и легкомысленные люди иногда оставляют пометы нежелательных щенков в сырых подвалах, чтобы о них беспокоились соседи и отдел здравоохранения. Я просто предполагаю, конечно. Но у меня есть подозрение, что профессор просто не осознавал, насколько он был близок к успеху. Когда этот огромный беспорядок в подвале перестал работать, он, должно быть, почувствовал отвращение и ушел.
   Элси закричала.
   Маленький человечек стоял прямо у двери, его глаза были прикованы к дергающемуся лицу Шевлина.
   "Дерево - очень трудно проницаемое вещество, - сказал он, как будто обращаясь к ребенку. "Меня никогда не переставало удивлять, что первый атомный век мог пройти весь свой путь, не разрушив такие жилища целиком".
   - Это... это только начинается, - немного дико пробормотал Шевлин.
   - Вы имеете в виду Первый атомный век. Да, я понял, что вы не слишком далеко продвинулись в этом. Уж точно не до Великого Холокоста, уничтожившего все человечество, кроме жалких остатков".
   - Однако есть одна искупительная черта, - добавил он, как будто только что подумал об этом. "Мутации, которые сделали возможной нашу расу, начали происходить сразу после того, как была сброшена первая атомная бомба".
   Впервые Шевлин заметил, что Папенек сжимает маленькую светящуюся трубку около пяти дюймов в длину. Это было несложно - на самом деле пробирка, наполненная светом, не выглядела бы иначе, за исключением того, что внутри пробирки не было ничего, что объясняло бы свет.
   - Не пугайтесь, - сказал Папенек укоризненным жестом. "Дом не рухнет. Я использовал луч так экономно, что он даже не разрушил стену, когда я прошел сквозь нее. Как видите, все, что он сделал, это сделало стену проницаемой. Я мог бы уйти так же легко, как и вошел, но... я пока точно не собираюсь уходить.
   С широко раскрытыми глазами Элси резко обернулась. "Вы слышите это? Он собирается навестить нас!"
   Папенек повернулся и бросился на жену Шевлина. "Тирания истерии - самая калечащая из всех тираний, потому что у нормального разума нет абсолютно никакой защиты от нее", - холодно сказал он. "К счастью, теперь мы знаем, как бороться с такими аберрациями. Женщин настолько легко заменить, что мы не сомневаемся...
   Его прервал внезапный грохот на большой центральной лестнице.
   Первым спустился единственный сын и наследник Шевлина, Роджер Дж. Шевлин-младший, тащивший за собой игрушечный локомотив и три обтекаемых пульмановских вагона. Машины опасно подпрыгивали и кренились на каждом шагу, и на мгновение Шевлин был уверен, что они отцепятся. Любопытно, но одно наблюдение за спускающимся поездом успокоило Шевлина, так что шумное появление дочери наверху лестницы, вооруженной пневматической винтовкой сына, не слишком обеспокоило его.
   Что ужасно обеспокоило его, так это выражение лица Папенек, когда Мелкая Лу Шевлин сморщила лицо и направила винтовку прямо по перилам на маленького человечка из будущего.
   БББРРУПП!
   Хотя пуля попала Папенеку в самую деликатную часть его тела, он не сдвинулся ни на дюйм. Удивительно, но он просто стоял очень неподвижно, его губы были втянуты, а рыхлое шишковатость прорастала на его лице. Затем, медленно, его черты поднялись с того места, где они приземлились, и перегруппировались там, где рыхлость была наиболее выражена, придавая ему вид измученного недоумка.
   "Дети!" - сказал он ледяным тоном.
   - У-у тебя они все еще есть, н-не так ли? - спросил Шевлин, и его кожа похолодела.
   "О да, они у нас все еще есть", - сказал Папенек.
   - Я... я полагаю, вы относитесь к ним не так, как мы. Дайте им бестолковые игрушки, которые превратят их в жалких маленьких взрослых сумасшедших еще до того, как им исполнится шесть лет".
   Будучи человеком с богатым воображением, Шевлин часто пытался представить, какими будут дети далекого будущего. Несмотря на его ужас, несмотря на то, что Бетти Лу теперь спотыкалась вниз по лестнице вслед за своим сыном, он не мог подавить определенное любопытство в отношении детенышей вида, произведенного на свет его собственными потомками.
   - Нет, не знаем, - сказал Папенек со злобным негодованием в его взгляде. "Человеческий младенец имеет длительный период обучения. Мы... мы не пытаемся его телескопировать. Все, что мы делаем, это используем его, чтобы научить ребенка основам цивилизованного поведения. Что меня удивляет, так это то, что вы не использовали его вообще. Ваши дети гораздо более примитивны, чем молодые орангутаны или шимпанзе".
   "Они?" - сказал Шевлин, и что-то в его тоне заставило Папенека крепче сжать трубку и сделать еще один быстрый шаг назад.
   - Я не хотел показаться снисходительным, - сказал Папенек. "Вы, примитивные люди Первого атомного века, должно быть, обладали удивительным пониманием непонятных научных вещей в некоторых отношениях. Возможно, мне следует сказать "техники наугад". Грубо говоря, вы нас опередили. Возможно, варварское, если не сказать, дикое детство дало вам определенную душевную стойкость, которая...
   Ему не дали закончить. Бетти Лу уронила пневматическую винтовку, схватила брата за руку и потащила его к Папенеку, словно желая подтверждения чего-то, о чем она не смела говорить в присутствии родителей.
   - Говорю тебе, он есть! - закричала она. "Есть, есть, есть!"
   "Ой, да он просто гном", - запротестовал Младший. "Оставь его в покое, и он споет "С днем рождения тебя" из Вестерн Юнион".
   Все это казалось сном, но Шевлин знал, что это не так. Яркие и сияющие лица его детей были слишком реальными и серьезными.
   И вот теперь Бетти Лу прямо высказалась, обвиняя Папенека в том, что у него есть маленькие узловатые наросты у основания черепа. Они были похожи на рога, выступая на добрых полтора дюйма с обеих сторон его шеи.
   Раньше Шевлин их не замечал. Но теперь Папенек перебирал наросты, заставляя Элси корчиться от ужаса.
   - Органы управления, - сказал Папенек почти воинственно. "Я не удивлен, что эти маленькие дикари расстроены ими".
   "Направленный..."
   - Они в тебе рудиментарны, - нетерпеливо объяснил Папенек. "Кошки, собаки и птицы обладают сильно развитым чувством направления, которое наши предки утратили еще в миоцене. На самом деле тела всех животных содержат рудиментарные гомологи органов, которые когда-то функционировали. У некоторых змей, например, под кожей скрыты крошечные скелетные ноги, настолько крошечные, что представляют анатомические трудности для систематика".
   - Если бы он использовал более громкие слова, он бы задохнулся, - сказал Младший.
   - Если ты говоришь о змеях, можешь не говорить нам об этом, - пробормотала Элси. "Просто покажи нам. Повернись спиной, Бетти Лу. Он хочет показать нам свои закопанные ноги.
   - Органы управления у тебя рудиментарны, - сказал Папенек, не обращая внимания на прерывание. "Но мы переработали их".
   - О, - ответил Шевлин, его руки скользнули по шишкам у основания черепа.
   - О, не надо, - яростно умоляла Элси.
   Хлоп!
   Почему Младший счел нужным выставить ногу и споткнуть Папенека именно в этот момент, было загадкой, которую детские психологи будущего могли бы разгадать. Но Шевлин сомневался в этом.
   Он еще больше усомнился в этом, когда увидел выражение ярости на лице Папенека. Черты человечка так исказились от ярости, что Шевлин боялся, что у него лопнут виски.
   Крик Элси предупредил его, что нельзя терять время.
   Схватив сына за воротник пальто, Шевлин развернул его и направился с ним к лестнице. У него было мало надежды добраться до вершины лестницы до того, как Папенек встанет на ноги. Это был скорее акт умиротворения, чем что-либо еще, и, как и большинство подобных актов, он совершенно не достиг своей цели.
   Он видел, как вытянулась рука Папенека, но не был готов к ослепительной вспышке сияния, вырвавшейся из трубки.
   Его самого не тронули. Только Джуниор был тронут.
   На мгновение сын Шевлина окунулся в неземное сияние. Затем - Элси бормотала и царапала лицо Папенека, а над влажным пятном на полу висела струйка дыма, которая могла принадлежать Младшему, а могла и не быть.
   - Нет, нет, не надо, - закричал Папенек, извиваясь и извиваясь под безжалостным натиском Элси. "Он вернется. Я просто немного наказал его. Неужели ты думаешь, что я потушил бы ребенка!"
   - Он вернется? Голос Элси был визгом. "Ад-"
   "Безусловно. Я просто немного увеличил луч. Прямо сейчас его тело имеет тот же показатель преломления, что и окружающий его воздух, но примерно через пять он изменит свое направление... Да она, кажется, потеряла сознание!
   Пять минут спустя Шевлин стоял, обняв рукой поникшие плечи жены, и смотрел, как его сын колеблется в ответ.
   Не все Джуниор вернулись сразу. Сначала материализовалось его лицо, бледное и испуганное, потом затылок, потом маленькое тело и, наконец, ноги. Его ноги не торопились возвращаться.
   "Я просто не понимал, каким шоком это будет для вас", - сказал Папенек. "У вас, первобытных людей атомного века, были ненормально развиты родительские инстинкты. Когда мы теряем детей, мы, конечно же, не теряем из-за этого сон. Мы-"
   Что-то во взгляде Шевлина заставило его резко оборваться.
   Чудесным образом Младший не выглядел хуже после своего опыта. Хотя по жестокости наказание превзошло шлепки, ничто не указывало на то, что оно оставило неизгладимое впечатление в его уме.
   Как бы в доказательство того, что это не так, он нагнулся и показал язык Папенеку, как только снова стал самим собой.
   Маленький человек, казалось, принял решение. Он подошел ближе к Шевлину и очень тихо сказал: - Может быть, вам лучше отвести детей наверх и уложить их спать - или куда бы вы ни положили их, когда хотите поговорить о серьезных вещах в спокойной обстановке.
   - Я подниму их, - так же тихо сказала Элси. - Оставайся здесь и поговори с ним, дорогая. Узнайте, как долго он намерен оставаться. Прежде чем строить какие-либо планы, мы должны выяснить, каковы наши шансы остаться в живых в этом доме.
   Следующие пятнадцать минут были для Шевлина самыми нервирующими из всех, поскольку в тот момент, когда шаги Элси стихли, маленький человек задал ему вопрос на шестьдесят четыре доллара.
   Он все время боялся, что Папенек не поверит, что знает о путешествиях во времени не больше, чем человек на Луне. Если он скажет Папенеку правду... Он решил поставить все на то, что Папенек узнает правду, когда услышит ее. Он избегал смотреть на трубку, делая безрассудную попытку выжить. Он ничего не утаивал, даже если это означало пожертвовать скупым уважением, которое Папенек питал к находчивому примитиву, которым он притворялся.
   Прошло немало времени, прежде чем Папенек заговорил.
   В первый раз человечек как будто заметно тряхнуло, как будто из чего-то, вспыхнувшего ослепляющим для него накалом, выпало дно.
   "Я был невероятно слеп, - сказал он. "Я должен был знать, что отец таких детей не сможет изобрести дом, путешествующий во времени".
   Шевлин больше не злился - только холод. Он вдруг понял, что выложил свои карты на стол, не взвесив преимущества, которые можно было бы получить, разыграв их близко к груди. Не то чтобы у него была козырная рука, но...
   Поразительно Папенек сказал: "Мой мозг лучше работает на полный желудок. Прежде чем мы спустимся в подвал и посмотрим на машины, может быть, нам лучше что-нибудь поесть. У тебя есть яйца или свежее мясо, которое я мог бы подогреть?
   "Яйца?" - ошеломленно сказал Шевлин. - Ты имеешь в виду, что все еще ешь...
   Папенек моргнул. "Естественно, мы все еще едим. С чего ты взял, что мы можем жить без еды?
   "Я... я считал само собой разумеющимся, что витаминные концентраты будут пищей будущего. Даже в наш век...
   "Хорошая земля, нет!" - нетерпеливо сказал Папенек. "Мне может потребоваться неделя или месяц, чтобы научиться правильно перемещать дом вперед и назад во времени. Если я буду вашим гостем, я не намерен отказываться от удовольствий за столом.
   Лицо Шевлина выглядело несколько ненормально, как будто оно отражало его мысли незаконным образом и совсем не по заложенным природой линиям.
   - Полагаю, вы займете комнату для гостей?
   "Почему бы и нет?" - сказал Папенек. - О, и пока я думаю об этом. Надеюсь, у вас мягкие перины. Если и есть что-то, что я ненавижу, так это матрац из грубой шерсти.
   * * * *
   Элси посмотрела на длинный стол и прижала ладони к вискам. "Должно быть, у него была специальная подготовка к еде", - сказала она.
   Шевлин проследил за взглядом жены, недоумевая, как ему удалось пережить последние три дня.
   Папенек подложил под подбородок бумажную салфетку и деловито сосал свое пятое яйцо. Приготовив яйцо, опустив трубку до минимума, он, казалось, считал своим долгом максимально насладиться его вкусом.
   - Ты мало чем можешь мне помочь, Шевлин, - сказал он, подняв глаза. - Но ты мог бы хотя бы перестать шептаться со своей женой, пока я ем. Это расстраивает мое пищеварение".
   Шевлин закрыл глаза, стиснул зубы и вспомнил семьдесят два часа назад.
   Папенек забирается в постель, предварительно подпрыгивая в середине кровати, чтобы убедиться, что она выдержит его вес. Папенек собирает простыни, требует грелку и говорит Элси, чтобы она убиралась.
   - Ваш муж увидит, что мне удобно. Если я что-то и ненавижу, так это женщину, стоящую в дверях и заламывающую руки, пока я ложусь в постель. Убирайся! УБИРАЙСЯ!"
   Элси хлопает дверью и кричит через дверь: "Роджер, в аптечке есть немного хлороформа! Если ты не выйдешь, пропахнув хлороформом, можешь начать искать другую жену!"
   Папенек внизу в подвале, проснувшись, склонился над механизмами.
   Час за часом за часом. Его худощавые и ловкие маленькие ручки лихорадочно работали в сиянии, исходившем от трубки, когда он двигал ее вверх и вниз с интервалом в десять секунд. Папенек использовал обе руки и луч, время от времени поворачиваясь, чтобы кивнуть Шевлину, злорадствовал по поводу этого прогресса и делал заявления, которые наполняли Шевлина все возрастающим страхом.
   Папенек говорит: "Конечно, мы немедленно вернемся в ваш век, найдем этого человека и уничтожим его. Если бы секрет просочился, вы, примитивные люди Первого Атомного Века, могли бы построить десятки машин времени и полностью разрушить наш мир. Ты почти разрушил свой собственный мир, так как же тебе можно доверять такие знания?
   - Но когда вы его нашли... - Шевлин вздрогнул. - Когда ты это сделаешь, ты вернешься в свой век?
   - Нет, я не могу тебе этого обещать. Возможно, нам потребуется какое-то время охранять ваш мир. На самом деле, вы можете быть уверены, что мы не позволим существовать в прошлом ничему, что могло бы повредить нам здесь, в будущем. Даже незначительную инфекцию следует очищать в источнике. В противном случае он будет распространяться и гноиться".
   Папенек уже облизывал губы и поднимался из-за стола. "Моя работа настолько требовательна, что мне нужно много еды, чтобы избавиться от усталости", - сказал он. "Но вам определенно не нужно по яйцу на штуку. В следующий раз скремблируйте одно и разделите его. Вы хотите, чтобы яйца продержались дольше, не так ли?
   - Если бы они были наполнены цианидом, я бы хотела, чтобы они служили долго, - пробормотала Элси себе под нос. - Я бы даже согласился на отраву от тараканов.
   - Маленький человечек, пришедший на обед, - прошептал Шевлин, - съедает нас вне дома и дома. Возможно, мы могли бы посыпать мышьяком обои.
   - Будь осторожен, Шевлин, - предупредил Папенек. - Мне бы не хотелось сильно поднимать луч, но - я должен предупредить вас! Подобные замечания беспокоят меня, потому что я знаю, что вы имеете в виду их.
   Черты лица Шевлина потемнели. - Хорошо, - сказал он громко. "Я буду считать себя предупрежденным. Что теперь?"
   - Вернемся к работе, - сказал Папенек. "Успех теперь почти в моих руках, Шевлин. Это может произойти даже сегодня утром.
   Он резко повернулся и, ковыляя, вышел из комнаты.
   Элси подождала, пока он не спустится по лестнице в подвал, потом взяла холодные руки мужа в свои лихорадочные и с тревогой спросила: "Роджер, если это произойдет сегодня утром, мы готовы к этому?"
   "Примерно так же подготовлен, как дронт, когда первые голландские мореплаватели проткнули его шкуру мушкетоном и взорвали его гнездо прямо из-под него", - сказал Шевлин.
   Говоря это, он встал, освободил руки и отодвинул стул.
   "Эта универсальная трубка, которую он носит с собой, не просто изменяет электронные орбиты. Он управляет атомными цепными реакциями так, как мы и представить себе не могли, что их можно будет контролировать. Можно сказать, что он делает обезьян из атомов".
   Элси кивнула. - Они превзойдут наш век, Роджер. Будут регулировать, переделывать все и всех. Они будут учить нас готовить, есть, совокупляться и умирать. Они будут жаловаться, они будут раздражительны. Они будут капризными и капризными. Недовольные маленькие старые девы, вооруженные светящимися штопальными иглами, мужчины и женщины. Самок я не видел, но...
   "Мы видели Папенека. Он был нашим гостем.
   - Да, мы видели Папенека.
   Мгновение спустя Шевлин уже спускался по лестнице в подвал. Он двигался осторожно, потому что надеялся застать Папенека врасплох в один из его неосторожных моментов и, возможно, узнать, насколько он действительно близок к успеху. Шевлин знал, что на слова Папенека нельзя слишком полагаться, но выражение лица Папенека было бы полной раздачей, если бы он мог удивиться в самом акте установления яркой связи с обещанием.
   Это не должно быть окончательное соединение. Это может быть тот, кто был перед последним, или тот, который был перед этим. Все сводилось к тому, что если Папенек был близок к успеху, в его чертах отразилось бы растущее напряжение.
   Шевлин был на полпути вниз по лестнице, когда увидел Папенека, стоящего на коленях в тени чуть левее луча, отбрасываемого трубой, которая лежала на круглой металлической подставке футах в двадцати от основания лестницы.
   У Шевлина перехватило дыхание. Это был первый раз, когда Папенек повернулся спиной к трубе или позволил ей уйти так далеко от себя.
   Это был шанс Шевлина, и он знал это.
   Согласно современным представлениям о движении движущееся тело не может находиться в двух местах одновременно. Но Шевлин, казалось, почти пересек пол подвала, а его ноги еще стучали по лестнице.
   Вероятно, это был просто случай невероятного ускорения рефлексов. Во всяком случае, трубка была у него, и он крепко сжимал ее, когда Папенек повернулся.
   Секунд пять выражение лица Папенека оставалось совершенно пустым. Затем его рот медленно сжался, и багровый румянец залил его лицо.
   - Положи, - сказал он.
   Шевлин покачал головой. "Нет. Помните, что вы говорили об инфекции? Он должен быть очищен, как вы сказали, в источнике.
   На мгновение Шевлин испугался, что трубка может быть совершенно гладкой, что исключает любую попытку увеличить ее энергию. Но этот страх, как он теперь понял, был необоснованным. Та часть, которую он сжимал, была слегка приплюснута, и он мог разглядеть под большим пальцем двойной ряд крошечных выпуклостей, похожих на музыкальные упоры на детской игрушечной флейте.
   "Боюсь, вы не понимаете, каков потенциал этой трубки", - предупредил Папенек. "Это может уничтожить Землю".
   Шевлин вдруг осознал, что его колени трясутся. Он вдруг вспомнил, что древние верили, что флейта может полностью испортиться, играя пронзительную таинственную музыку, которая может разрушить краеугольный камень самой материи, может обрушить саму вселенную в бездну.
   Возможно, только размышления об этой догадке еще больше нервировали Шевлина, заставив его сильнее застегнуть трубку. Или, возможно, он с самого начала оказывал слишком большое давление. Во всяком случае, вспыхнула тусклая вспышка, и - полная тьма пронеслась по подвалу, как движущаяся стена, сметая все на своем пути.
   Затем из темноты раздался голос, наполненный крайней ненавистью.
   - Вы перевернули луч, Шевлин. Равномерное равномерное давление сделает это. Я не вижу в темноте, но мои органы управления помогут мне найти вас.
   Внезапно раздался металлический лязг.
   - Ч-что ты делаешь? - спросил Шевлин.
   - Ищу острый режущий инструмент, - ответил Папенек с поразительной откровенностью. "Со всеми этими инструментами вы могли бы подумать... а, это будет очень хорошо. Прежде чем я убью тебя, Шевлин, ты должен знать кое-что.
   "Я могу вернуть дом прямо сейчас, в ваш век или в любой другой возраст. Вы знаете этот блок натяжных лопастей у основания центрального вала - тот, который я собирал вчера? Ну, вы просто полностью поворачиваете лезвие вокруг нейтрального полюса разрядника магнитных волн и вдавливаете его в третью выемку сверху. Третья метка полностью вернет дом в ваше время.
   Шевлин почувствовал внезапное покалывание у основания черепа. Под видом разговора с ним Папенек в темноте подошел к нему очень близко. Он слышал хриплое дыхание человечка, шаркающий шарканье босых ног.
   Шевлин стиснул зубы. Он часто задавался вопросом, насколько хорошо он будет владеть собой, если кто-то, способный убить его, окажется убийцей по собственному выбору или по необходимости. Теперь он знал.
   У него не было никакого самообладания. Но были формы страха, которые могли парализовать: "Я поймал его, папа! Я ПОЛУЧИЛ ЕГО!"
   Голос вырвался из темноты, буйный, похотливый, упругий с уверенностью. Он превратился в набор слогов, которые шли вместе, как слоги, которые склонны произносить в устах девятилетнего ребенка, почти вне себя от радости битвы.
   - Я подставил ему подножку, папа! Поп, быстро - включи свет!
   Мысленно Шевлин налил себе крепкую, проглотил и пошел вслепую шататься по подвалу в поисках болтающейся лампочки, которая то и дело, казалось, ускользала от его рук.
   Он все еще отчаянно хватал воздух, когда весь подвал озарился светом.
   На мгновение Шевлин подумал, что он столкнулся с лампочкой и зажег ее. Затем он увидел, что каким-то искажением давления он снова активировал трубку, заставив ее наполниться светом больше, чем обычно.
   Папенек, вооруженный очень длинной и зловещей на вид дрелью, пытался встать. А Младший сидел на груди у Папенека, болтая ногами и впиваясь большими пальцами в глазницы человечка, так безжалостно, что почти оправдывал слова Папенека о жестокости детей.
   - Ты кровожадный маленький дикарь, - завопил Папенек. "Отпусти меня, слышишь? Ты примитивный маленький...
   "Хватит!" - сказал Шевлин, очень крепко сжимая трубку и направляя ее в надутый лоб Папенека. - Еще одно твое слово, и я подниму луч так высоко, что ты будешь просто струйкой дыма, уплывающей в подвешенное состояние. Возможно, меньше".
   Папенек замолчал.
   - Так-то лучше, - сказал Шевлин.
   Очень осторожно он расстегнул свои наручные часы и передал их сыну.
   - Что происходит, папа?
   Шевлин посмотрел на сына. - Младший, как долго ты здесь? он спросил.
   - Еще до завтрака, папа, - сказал Джуниор. - Я шпионил за ним с тех пор, как вчера днем он начал разбирать этот напрягающий блок лезвий. Я прятался в угольном ящике, так что ничего не пропустил. Знаешь, Поп, здесь задействован решающий фактор воспламенения, который лишь отчасти магнитодвижущий. Обычное ручное переключение передач, пап.
   - Хм-м-м, - сказал Шевлин. - Ты уверен, что справишься с этим, Младший? Ты не казался мне вундеркиндом, когда три дня назад безо всякой причины сбил его с толку. Во всяком случае, не вундеркинд, родившийся через год после эксперимента в Нью-Мексико.
   - Ах, это была просто шутка, пап. Бетти Лу бросила мне вызов. Кроме того, я хотел, чтобы он думал, что все, что у меня в голове, - это тщательно продуманная система стука трубок".
   Шевлин кивнул Папенеку. "Замечательный мальчик в некоторых отношениях. IQ 270. Жену это беспокоит больше, чем меня. Зрелость принесет эмоциональный баланс, и нам понадобится несколько молодых гениев- мутантов , чтобы справиться с предстоящими трудными задачами. Он тоже может видеть в темноте. Темное зрение достаточно часто встречается у эскимосов, но до 1945 г. крайне редко у европеоидов. Это эффективнее органов управления, тебе не кажется?
   У Папенека, казалось, были проблемы с лицом. Она то темнела, то белела пятнами, и... челюсть начала дергаться.
   "Если дом вернется так же быстро, как и пришел, мы должны вернуться к обеду", - сказал Шевлин. - Дай мне пять минут, Джуниор. Затем сделайте надрез в штуковине и дайте напрягающемуся лезвию... ох, черт, мне не нужно рассказывать вам, как обращаться с машиной. Радиация Лос-Аламоса позаботилась об этом".
   - Просто предоставь все мне, пап. У меня даже руки жиром не запачкаются".
   Шевлин ф чуть-чуть угрожающе помахал трубкой.
   - Начинай двигаться, Папенек, - сказал он.
   Поднявшись по лестнице в подвал, спотыкаясь, поднялся Папенек, его лицо превратилось в подергивающуюся маску. По нижнему коридору в гостиную, а затем через гостиную на переднее крыльцо. Проницаемое пятно было достаточно широким, чтобы позволить Шевлину пройти вслед за Папенеком. Ему пришлось немного пригнуться, но он не возражал, потому что знал, что еще десять секунд увидят последний из Папенека.
   На крыльце он резко заговорил. - Ладно, прыгай! он заказал. "Давай с тобой! Прямо в туман, маленький человек!
   Папенек спрыгнул с крыльца.
   Шевлин подождал, пока он скроется в тумане, прежде чем повернуться и зашагал обратно в дом.
   Любопытно, но он очень полюбил этот дом только за последние пятнадцать минут. Нет, это зашло еще дальше. Дом тоже через многое прошел, и, как верный старый колли, разделивший с человеческими испытаниями и невзгодами, он вдруг осознал, что Элси стоит в дверях гостиной с обезумевшим лицом.
   "Роджер, я везде искала Младшего", - сказала она. - Вы полагаете...
   Шевлин улыбнулся и в три широких шага подошел к ней.
   - Не волнуйся, - сказал он, целуя ее. "Джуниор у руля, и все под контролем. Всего через пять секунд...
   Внезапно возникла ослепительная вспышка света.
  
   КАМЕНЬ И КОПЬЕ, с картины Рэймонда Ф. Джонса
   Первоначально опубликовано в Galaxy Science Fiction , декабрь 1950 года.
   От Фредерика до Балтимора холмистая сельская местность Мэриленда лежала под свежим покрывалом зелени. Совершенно не подозревая о летнем великолепии, доктор Кертис Джонсон быстро ехал по извилистой дороге, взбивая клубы пыли и высохшей травы.
   Рядом с ним его жена, Луиза, откинула волосы с лица и рассмеялась в теплый воздух. "Доктор. Делл не собирается убегать. Кроме того, вы сказали, что мы можем назвать это отпуском на выходных так же, как и деловой поездкой.
   Курт взглянул на спидометр и ослабил давление на педаль. Он ухмыльнулся. "Снова сбор шерсти".
   "Как насчет?"
   - Мне просто интересно, кто сказал это первым - один из парней из Детрика, или тот лейтенант из Бикини, или...
   Что сказал ? О чем ты говоришь?"
   "Эта чушь про оружие после очередной войны. Он - кто бы это ни был - сказал, что могут быть некоторые сомнения относительно того, каким будет оружие следующей войны, но нет абсолютно никаких сомнений относительно оружия четвертой мировой войны. С ним будут сражаться камнями и копьями. Думаю, любой из нас мог бы это сказать".
   Улыбка Луизы стала натянутой и тонкой. "Неужели никто из вас не думает ни о чем, кроме следующей войны , - кто- нибудь из вас?"
   "Как мы можем? Мы боремся с этим прямо сейчас".
   - Ты говоришь так безнадежно.
   "Это то, что Делл сказал за несколько дней до своего ухода. Он сказал, что нам не нужно оставаться в Детрике, производя токсины и аэрозоли, которые уничтожат миллионы жизней. Но он так и не показал нам, как мы можем бросить курить и остаться в живых. Его собственный уход был не более чем бесполезным жестом".
   - Я просто не могу его понять, Курт. Я думаю, что в чем-то он прав, но что привело его к такой точке зрения?"
   - Трудно сказать, - сказал Курт, снова бессознательно ускоряясь. "После войны, когда ученые-атомщики публично исследовали свою совесть, Делл сказал им, чтобы они сначала проверили свои собственные кишки. Это было типично для него тогда, но вскоре после этого он стал таким же пацифистом и ушел из Детрика".
   "До сих пор кажется странным, что он забросил всю свою карьеру. Самый выдающийся биохимик мира променял лабораторию на огородную ферму !" Луиза взглянула на корзину с обедом между ними. В нем были помидоры, которые доктор Хамон Делл прислал вместе с приглашением навестить его.
   * * * *
   Почти год доктор Делл рассылал своим бывшим коллегам пакеты с отборными фруктами и овощами не только в центр биологического оружия в Кэмп-Детрик, но и в университеты и другие исследовательские центры по всей стране.
   "Хотела бы я точно знать, почему он попросил нас выйти", - сказала Луиза.
   "Никто не утверждает, что разгадал его. Сейчас над ним немного смеются. Они едят его дары достаточно охотно, но считают его немного не в своей тарелке. Однако у него все еще есть все его биологические таланты. Я никогда не видел и не пробовал таких овощей, как те, которые он выращивает".
   - И начальство в Детрике тоже не думает, что у него разболелась голова, - слишком невинно добавила она. - Значит, они приказали вам воспользоваться его приглашением и попытаться уговорить его вернуться.
   Курт так резко повернул голову, что Луиза рассмеялась.
   - Нет, я не читала никаких секретных, секретных документов, - сказала она. - Но это довольно очевидно, не так ли, то, как вы бросились к генералу Хансену сразу после того, как получили приглашение?
   "Это засекречено , совершенно секретно", - сказал Курт, снова глядя на дорогу. "Армия не хочет утечки информации, но Делл им нужен, очень нужен. Любой, кто знаком с биовоенными разработками, поймет. Они хотели послать меня раньше. Приглашение Делла было той передышкой, в которой мы нуждались. Возможно, у меня достаточно влияния, чтобы вернуть его. Я надеюсь, что это так. Но держите его под перманентом и забудьте об играх в угадайку. В этом есть нечто большее, чем вы знаете".
   Машина проехала через прохладный лесной участок, и Луиза откинулась назад и упивалась его красотой.
   "Тише-тише, совершенно секретные вещи", - сказала она. "Взрослые мужчины играют в детские игры".
   "Довольно смертельные игры для детей, дорогая".
   * * * *
   Ближе к вечеру они миновали центральную часть Балтимора и направились на север за пригород Таусон к огородной ферме Делла.
   Его вывеска была видна за полмили:
   ТЫ ТО, ЧТО ТЫ ЕШЬ
   Ешьте лучшее
   ЕШЬТЕ ОВОЩИ DELL
   "Доктор. Хамон Делл, выдающийся биохимик мира и огородник, - пробормотал Курт, сворачивая с шоссе.
   Луиза вышла, когда шины перестали хрустеть на гравийной дорожке. Она осмотрела поля и старые леса за древним, но сохранившимся фермерским домом. "Это так неземно".
   Курт последовал за ним. Песня птиц, которая раньше была так заметна, казалась странно приглушенной. Сама земля была чужого, слегка зеленоватого оттенка, цвета, отталкивающего не только глаза.
   "Это должно быть что-то в этой конкретной почве, - сказал Курт, - что-то, что придает ей такой цвет и дает такие замечательные урожаи. Я должен не забыть спросить об этом Делла.
   - Вам нужен доктор Делл?
   Они обернулись на звук незнакомого голоса. Луиза издала испуганный крик.
   Изможденная фигура позади них астматически закашлялась и указала рукой, которая, казалось, состояла только из костей и коричневатой кожи, настолько тонкой, что казалась почти прозрачной.
   - Да, - потрясенно сказал Курт. - Мы его друзья.
   - Делл сзади. Я скажу ему, что ты здесь.
   Фигура пошаркала прочь, и Луиза встряхнулась, словно пытаясь избавиться от видения. "Если наши внуки когда-нибудь спросят о зомби, я могу им рассказать. Как вы думаете, кто он такой?
   - Наемный человек, я полагаю. Звучит так, как будто он должен быть в пульмонологическом санатории. Забавно, что Делл оставил его в таком состоянии".
   Откуда-то из-за дома донесся звук мотора грузовика. Курт взял Луизу за руку и повел ее по аккуратной, усыпанной гравием дорожке.
   Старый фермерский дом был очень тщательно отремонтирован. Повсюду были следы изысканной заботы, но общая атмосфера оставалась непривлекательной, почти угнетающей. Курт сказал себе, что это была полная тишина, еще более напряженная из-за одинокого пыхтения двигателя сзади и невероятно резкого цвета почвы под их ногами.
   * * * *
   Свернув за угол, они увидели массивный грузовик-цистерну. От него шланг вел к подземному резервуару-хранилищу и медленно пульсировал под силой хлынувшей через него жидкости. Никого не было видно.
   - К чему бы это? - спросила Луиза.
   "У тебя есть я. Может быть бензин, но у Делла нет причин хранить здесь столько".
   Они продвигались медленно, и Курта охватило изумление, когда он осознал массивность машины. Танк имел эллиптическое поперечное сечение, более десяти футов по главной оси. Шесть двойных колес поддерживали заднюю часть; даже передние были двойными. Несмотря на такое широкое распределение веса, шины вдавливали совершенно сухую землю на глубину в один дюйм и более.
   "Они должны возить жидкий свинец в этой штуке", - сказал Курт.
   "Становится прохладно. Я бы хотел, чтобы Делл появился". Луиза взглянула на двадцать акров огородной фермы. Толстые ряды крепких растений покрывали территорию. Помидоры, морковь, свекла, салат и другие овощи - около сотни фруктовых деревьев росли в дальнем конце. Между ними шла дорога, по которой массивный грузовик, по-видимому, въехал на ферму сзади.
   Внезапно раздались тяжелые шаги, и лохматая голова Делла показалась из-за конца грузовика. Его лицо озарилось удовольствием.
   - Курт, мой мальчик! И Луиза! Я думал, ты вообще не появишься.
   Рука Курта почти потерялась в огромной хватке Делла, но не из-за этого его хватка была пассивной. Это была его шокированная реакция на изможденный вид Делла. Свирепые глаза теперь выглядели просто старыми и усталыми. Нестареющая кожаная кожа лица Делла, казалось, рухнула перед каким-то непреодолимым разложением, ее бронзовая гладкость испещрена глубокими морщинами, похожими на следы от боли.
   Курт говорил приглушенным голосом. "Тяжело уйти от Детрика. Всегда еще один эксперимент, чтобы попробовать...
   - ...И начальство гоняет вас так, как будто ждет, что завтра днем вы выиграете для них еще одну войну, - сказал Делл. "Я помню."
   - Мы думали об этом грузовике, - весело прокомментировала Луиза, пытаясь сменить тему. "Наконец мы отказались от этого".
   "Ах это. Он приносит жидкое удобрение, чтобы перекачивать его в воду для полива, вот и все. Никакой тайны. Идем дальше к дому. После того, как вы устроитесь, мы сможем все наверстать, и я расскажу вам о том, чем я здесь занимаюсь.
   - Кто тот человек, которого мы видели? - спросил Курт. "Он выглядит так, как будто его здоровье довольно ненадежно".
   "Это Браун. Он приехал вместе с землей - много лет обрабатывал ее для моего дяди, прежде чем я унаследовал ее. Он мог бы вырастить сад на гранитной плите. Несмотря на внешность, он достаточно здоров физически.
   "Как ваше собственное здоровье? Вы изменились с тех пор, как были в Детрике.
   Делл поднял в пальцах прядь стальных седых волос и с бледной улыбкой отмахнулся от вопроса. "Все мы когда-нибудь изнашиваемся, - сказал он. - Моя очередь должна была прийти.
   * * * *
   Внутри немного угнетения исчезло, когда прошел вечер. Было достаточно прохладно, чтобы разжечь камин, и после обеда они расположились перед ним. Пока они смотрели на мерцающий свет, бьющий по балочному потолку, Делл развлекал их рассказами о своих соседях, чью историю он хорошо знал еще со времен Революции.
   Однако рано Луиза извинилась. Она знала, что они захотят уединиться, чтобы выяснить, что стоит за приглашением Делла и согласием Курта.
   Когда она ушла, наступила минутная тишина. Поленья потрескивали от шокирующих пистолетных выстрелов в камине. Ученый пошевелил угли, а затем резко повернулся к Курту.
   - Когда ты собираешься покинуть Детрик?
   - Когда ты вернешься? - вместо ответа спросил Курт.
   "Значит, они все еще хотят меня, даже после того, что я сказал, когда уходил".
   - Ты очень нужен. Когда я сказал Хансену, что спущусь, он сказал, что пять лет моей работы стоили бы того, чтобы вернуть тебя.
   "Они хотят, чтобы я производил еще более смертоносные токсины, чем те, что я им дал", - злобно сказал Делл. - Им нужны такие, которые могут убить десять миллионов человек за четыре минуты вместо одного миллиона...
   "Любой человек сошел бы с ума, если бы смотрел на это таким образом. Это было бы то же самое, что оружейников, мучающихся видением растерзанных людей, уничтоженных их пулями, скорбящих семей...
   - А почему бы не помучить оружейников? В голосе Делл звучала низкая сдержанная ненависть. "Это такие же люди, как вы и я, которые дают создателям войны новые инструменты для их ремесла".
   "О, Делл, все не так просто". Курт поднял руку и устало уронил ее. Они проходили через это так много раз прежде. "Конструкторы оружия несут не большую ответственность, чем любые другие представители общества. Это чистый невроз - впитывать в себя всю вину за войны, которые еще не велись, только потому, что вы разработали потенциальное оружие".
   Делл коснулся массивного купола своего черепа. "Здесь, в моем мозгу, зародилась вещь, которая, вероятно, уничтожит миллиард человеческих жизней в ближайшие годы. Токсину D. triconus в подходящем аэрозоле требуется лишь счетное число молекул в легких человека, чтобы убить его. Мой и только мой мозг ответственен за это порочное, убийственное открытие".
   "Эгоизм! Работа любого ученого построена на пирамиде прошлых знаний".
   "Оружие, которое я описал, существует. Если бы я его не создал, его бы не было. Это так просто. Никто не разделяет моей вины и моей ответственности. И что еще они хотят от меня сейчас? О какой большей мечте о массовой резне и разрушениях они мечтали?"
   "Они хотят тебя, - тихо сказал Курт, - потому что они считают, что мы не единственные, у кого есть токсин. Им нужно, чтобы ты вернулся и помог найти антитоксин для D. triconus.
   Делл покачал головой. "Это слепая надежда. Действие D. triconus похоже на спичку, подожженную пороховым поездом. В тот момент, когда его молекулы соприкасаются с протоплазмой, они запускают цепную реакцию, разрывающую клеточную структуру. Он распространяется, как огонь, от одной клетки к другой, и ничто не может его остановить, как только он начал действовать в данном организме".
   - Но разве это чувство вины - пусть и необоснованное - не заставляет вас искать антитоксин?
   "Предположим, мне это удалось? Я бы отменил оружие врага. Военные знали бы, что он может вовремя аннулировать наши. Затем они приказывали мне разработать еще один токсин. Это порочный и безумный круг, который надо где-то разорвать. Цель всего остатка моей жизни - сломать его".
   "Когда ты сражаешься за свою жизнь, а враг уже схватил тебя за горло, - возражал Курт, - ты тянешься к самому большому камню, до которого только можешь дотянуться, и вбиваешь ему мозги. Ты не пытаешься убедить его что убивать неэтично".
   На мгновение Курту показалось, что в уголках рта Делла мелькнула тень юмора. Затем линии снова сжались.
   - Точно, - сказал он. "Ты тянешься к камню и вбиваешь ему мозги. Ты не стираешь человеческую жизнь с лица Земли, чтобы добраться до этого врага. Я просил вас спуститься сюда, чтобы помочь мне разорвать этот круг, о котором я говорил. Здесь должен быть кто-то - после того, как я уйду...
   Взгляд Делла переместился в глубины теней за пределами света костра и остался прикованным к невидимым изображениям.
   "Мне? Помочь тебе?" - недоверчиво спросил Курт. "Что я мог сделать? Бросить науку и тоже стать огородником?
   "Можно сказать, что мы занимаемся рок-бизнесом", - ответил Делл. "Борьба больше не на уровне одного человека, держащего руки за горло другого, но это должно быть. Те, кто хочет власти и господства, должны бороться за это лично. Но прошло уже много времени с тех пор, как они были вынуждены.
   "Даже в старые времена короли и императоры нанимали наемников для ведения своих войн. Теперь милитаристы не покупают мечи. Они покупают мозги. Мы наемники нового дня, Курт, ты и я. Когда-то в нашей профессии была честь. Мы искали истину ради нее самой и потому, что это был наш образ жизни. Когда-то мы были надеждой мира, потому что наука была универсальным языком.
   "Какая ужасная шутка получилась! Сегодня мы террор мира. Заводчики войны построили нам прекрасные лаборатории, сияющие дворцы и выполняли любой каприз - за определенную плату. Они отвели нас в горы и показали нам весь мир, и мы продали за него свои души.
   "Посмотрите, что произошло после последней войны. Армии вторжения унесли ценные нацистские мозги, как много добычи, разместили ученых в больших новых лабораториях, и эти новые наемники продолжают изливать знания для других королей и императоров.
   "Они верны только своей науке. Но они больше не могут экспериментировать для получения знаний, только оружие и контроружие. Вы скажете, что я антивоенный, даже, может быть, антиамериканский или пророссийский. Я не против справедливых войн, но я против несправедливой резни. И я слишком люблю Америку, чтобы позволить ей уничтожить себя вместе с врагом".
   - Тогда что нам делать? - яростно спросил Курт. "Что нам делать, пока вражеские ученые готовят то самое оружие, чтобы уничтожить нас ? Конечно, это адский беспорядок. Наука уже мертва. Та, о которой вы говорите, мертва уже двадцать лет. Все наши прекрасные идеалы ничего не стоят, пока политики не найдут решение своих споров".
   "Политики? С каких это пор люди науки должны ждать от политиков решения человеческих проблем?" Делл провел рукой по лбу, и внезапно его лицо исказилось от боли.
   "Что это?" - воскликнул Курт, вставая.
   - Ничего, ничего, мой мальчик. Некоторые мелкие неприятности, которые у меня были в последнее время. Это пройдет через мгновение".
   С усилием он пошел дальше. "Я хотел сказать, что вы уже пришли к мысли о разделении науки на вооруженные лагеря искусственными границами политиков. Неужели это было так давно, что не было еще при вашей жизни, когда ученые считали себя единым интернациональным братством?"
   - Я не могу спорить с твоими идеалами, - мягко сказал Курт. "Но национальные границы действительно делят ученых всего мира на вооруженные лагеря".
   "Ваши предпосылки по-прежнему неверны. Они не воюют друг с другом намеренно. Просто они слепо продали себя в наемники. И их можно призвать к искуплению. Они могут разорвать свои нечестивые контракты.
   "Должно быть достигнуто одновременное согласие между учеными всех наций. И это люди, находящиеся под влиянием национальных идеалов. Они не просто дилетанты из башни из слоновой кости и искатели истины".
   - Ты помнишь меня пять лет назад? Лицо Делла стало более изможденным, как будто воспоминание пристыдило его. "Помнишь, как я сказал ученым-атомщикам исследовать свои кишки, а не совесть?"
   "Да. Ты определенно изменился .
   "И другие мужчины тоже. Есть выход. Мне отчаянно нужна твоя помощь, Курт...
   Лицо стареющего биохимика снова исказилось невыносимой болью. На его лбу выступили капельки пота, когда он стиснул череп руками с узловатыми венами.
   "Делл! Что это?"
   - Это пройдет, - выдохнул доктор Делл сквозь стиснутые зубы. - У меня есть лекарство - в моей спальне. Боюсь, сегодня вечером мне придется извиниться. Мне так много еще нужно тебе сказать, но мы продолжим наш разговор утром, Курт. Мне жаль-"
   Он вышел, спотыкаясь, отвергая предложение Курта о помощи мрачным качанием головы. Огонь громко потрескивал в тихой комнате. Курту стало холодно из-за нисходящего ночного холода, его разум был сбит с толку шквалом Делла, отчасти столь разумным, а отчасти совершенно запутанным. И не было никакого ключа к идентификации могущественной силы, которая так сильно изменила некогда воинственного ученого.
   Медленно Курт поднялся по лестнице старого дома и прошел в комнату, указанную им Деллом. Луиза лежала в постели и читала детектив об убийстве.
   - Секретная миссия завершена? она спросила.
   Курт сел на край кровати. "Боюсь, что-то ужасное не так с Dell. Помимо невротического комплекса вины из-за военной работы, у него были признаки ужасной и, по-видимому, привычной головной боли. Если это опухоль мозга, это могло бы объяснить его ошибочные представления, его отказ от карьеры".
   - О, надеюсь, это не так!
   * * * *
   Курту показалось, что он проспал всего несколько минут, прежде чем его разбудили ночные звуки. Он перевернулся и включил свет. Его часы показывали два часа. Луиза в тревоге вскочила.
   "Что это?" прошептала она.
   "Мне показалось, что я что-то услышал. Вот оно снова!"
   "Похоже, что кому-то больно. Должно быть, это Делл!"
   Курт спрыгнул с кровати и натянул купальный халат. Когда он поспешил к комнате Делла, раздался еще один глубокий стон, закончившийся судорожным рыданием невыносимой агонии.
   Он ворвался в комнату ученого и включил свет. Делл поднял голову, и глаза его заблестели от боли.
   "Доктор. Делл!"
   "Керт, я думал, что у меня еще есть время, но это все, что я могу... Просто запомни все, что я сказал сегодня вечером. Не забудь ни слова". Он сел неподвижно, едва дыша в попытках взять себя в руки. "Ответственность за грядущую гибель цивилизации лежит на дверях ученых-наемников. Не позволяй этого, Курт. Заставьте их покинуть лаборатории воинов. Заставьте их вернуть себе честь...
   Он упал на подушку, его лицо побелело от боли и блестело от пота. "Браун - см. Браун. Он может рассказать вам... остальное.
   - Я пойду за доктором, - сказал Курт. "Кто у тебя был? Луиза останется с тобой.
   "Не приводите врача. От этого никуда не деться. Я знаю это уже несколько месяцев. Подожди здесь со мной, Курт. Я скоро уйду.
   Курт с жалостью смотрел на великого ученого, чей разум был настолько разрушен. "Вам нужен врач. Если хотите, я позвоню в больницу Джона Хопкинса.
   - Подожди, может, ты и прав. У меня здесь нет телефона. Попросите доктора Уилсона - судейский корпус, Таусон - найти его домашний адрес в телефонной книге.
   "Отлично. Я ненадолго".
   Он шагнул к двери.
   "Керт! Сверните на новую дорогу - за ферму. Быстрее - это отрезает милю или около того - иди через фруктовый сад...
   "Хорошо. Успокойся сейчас. Я скоро вернусь."
   Курт лихорадочно оделся, сбежал по лестнице и бросился к машине. Он рассеянно задавался вопросом, что стало с трупным Брауном, который, казалось, исчез из помещения.
   * * * *
   Колеса закрутились по гравию, когда он завел машину и выехал с подъездной дорожки. Потом он оказался на участке дорожки, ведущей через рощу. Безлунная ночь была совершенно темна, и поток света впереди машины казался единственным живым существом на всем фоне. Он почти пожалел, что не выбрал более знакомую дорогу. Заблудиться сейчас может означать смерть для Делла.
   Ни в одном направлении мимо него не проезжало ни одного транспортного средства. В зданиях не было светящихся огней. Подавляющее запустение, казалось, овладело местностью и просочилось в его душу. Казалось невероятным, что она лежала рядом с другой дорогой, с которой он был знаком.
   Он напряг глаза в темноте в поисках признаков круглосуточной заправочной станции или магазина, откуда он мог позвонить. В конце концов, он смирился с тем, что проделал весь путь до Таусона. В этот момент он увидел далеко впереди искру света.
   Воодушевленный, Курт нажал на газ. Не прошло и десяти минут, как он был на месте. Он затормозил машину и, выходя, осмотрел здание. Это больше походило на электроподстанцию, чем на что-либо еще. Но телефон должен быть, по крайней мере.
   Он постучал в дверь. Почти мгновенно внутри раздались шаги.
   Дверь широко распахнулась.
   - Интересно, могу ли я воспользоваться вашим... - начал Курт. Он задохнулся. "Коричневый! Делл умирает - нам нужно найти для него доктора...
   Словно не в силах понять, наемник долго тупо смотрел. Его лицо с впалыми щеками выглядело почти как скелет в свете, заливающем его спину.
   Затем откуда-то внутри здания раздался голос, резкий от напряжения. "Коричневый! Какого черта ты делаешь? Закрой эту дверь!
   Это оживило фигуру. Он выхватил пистолет и жестом пригласил Курта внутрь. "Шаг внутрь. Нам придется решить, что с тобой делать, когда Карлсон узнает, что ты здесь.
   - Что с тобой? - спросил Курт, ошеломленный. "Делл умирает. Ему нужна помощь".
   "Иди сюда!"
   Курт медленно двинулся вперед. Браун закрыл за собой дверь и указал на закрытую дверь в другом конце короткого коридора. Они открыли ее и вошли в тускло освещенную комнату.
   Глаза Курта медленно привыкли, и он увидел нечто, похожее на лабораторию. Он был так забит оборудованием, что в нем едва хватило места для группы из двенадцати или пятнадцати человек, теснившихся вокруг какого-то предмета спиной к Курту и Брауну.
   Браун двинулся вперед, словно взволнованный скелет, разорвав круг. Затем Курт увидел, что объектом внимания мужчин был большой электронно-лучевой экран, занятый единственной зеленой линией. На нем была точка, резко возвышавшаяся около одной стороны двухфутовой трубы. Пункт почти незаметно переместился к вертикальному красному маркеру на лицевой стороне экрана. Мужчины смотрели на него как загипнотизированные.
   * * * *
   Однако прибытие пришельцев обеспокоило их внимание. Один мужчина повернулся с раздраженным рычанием. - Браун, ради всего святого...
   Он был костлявым существом, даже более трупным, чем Браун. Он увидел почти неприлично крепкое лицо Курта. Он задыхался и выругался.
   "Это кто? Что он здесь делает?
   Весь монтаж лиц черепов повернулся к Курту. Он услышал резкий коллективный вздох, словно его присутствие было каким-то непредвиденным бедствием, пошатнувшим ход их непостижимой жизни.
   "Это Кертис Джонсон, - сказал Браун. "Он заблудился в поисках врача для Делла".
   Фигура, похожая на мумию, поднялась с сиденья перед инструментом. "Ваш приезд чрезвычайно прискорбен, но на данный момент мы ничего не можем с этим поделать. Сядьте здесь рядом со мной. Меня зовут Таррон Сарк.
   Мужчина указал на стул.
   - Мой друг, доктор Делл, умирает, - рявкнул Курт, отказываясь садиться. "Мне нужна помощь. Я увидел твой свет и надеялся, что ты позволишь мне воспользоваться твоим телефоном. Я не знаю, кто вы и что делает здесь с вами наемник Делла. Но вы должны отпустить меня за помощью!
   "Нет." Мужчина, Сарк, покачал головой. "Dell примирилась. Он должен уйти. Мы ожидаем именно того события, которое вы бы остановили, - его смерти.
   Он знал это, подумал Курт, с того момента, как вошел в эту комнату. Подобно стервятникам, сидящим на скалах и ожидающим смерти своей добычи, эти фантастические люди снова скользнули взглядом по экрану. Зеленая линия теперь была на треть пути к красной отметке и двигалась быстрее.
   Это был кошмар - бессмысленный -
   - Я не останусь, - настаивал Курт. - Вы не можете запретить мне помогать Деллу, не принимая на себя ответственность за его смерть. Я требую, чтобы вы разрешили мне позвонить".
   - Ты не собираешься звонить, - устало сказал Сарк. - И мы давно взяли на себя ответственность за смерть Делла. Садиться!"
   Медленно Курт опустился на стул рядом с незнакомцем. Делать было нечего. Он был бессилен против пистолета Брауна. Но он как-нибудь отдаст их под суд, поклялся он.
   Он не понимал значения медленно движущегося узора на циферблате прицела, но, когда его глаза проследили за этой точкой, он почувствовал напряжение в наблюдающих людях, которое казалось зловещим, почти убийственным. Как?
   Что означал неумолимо продвигающийся пункт?
   * * * *
   Никто не говорил. В комнате было удушающе жарко, и дыхание кружка мужчин было глухим, хриплым звуком в ушах Курта.
   Затем быстро, набрав внезапный импульс, пункт ускорился. Круг мужчин сузился.
   Пункт пересек красную линию и исчез.
   Остался только гладкий зеленый след, неподвижный и лишенный смысла.
   Нерешительное шарканье ног расширило круг. Мужчины неуверенно переглянулись.
   Один сказал: "Ну, это конец Dell. Скоро мы узнаем, на правильном ли мы пути, или мы все испортили. Карлсон позвонит, когда подсчитает.
   "Конец Делла?" - медленно повторил Курт, словно пытаясь убедить себя в том, что, как он знал, произошло. - Отметка на экране, показывающая, что его покидает жизнь?
   - Да, - сказал Сарк. "Он знал, что должен уйти. И таких, как он, наверное, сотни. Но Делл не мог вам об этом рассказать...
   - Что мы с ним будем делать? - резко спросил Браун.
   "Если Делл мертв, вы убили его!" - крикнул Курт.
   В нем рос личный страх. Они не могли освободить его сейчас, хотя его история ни для кого не была бы понятна. Но они каким-то образом убили Делла, или думали, что убили, и без колебаний убьют Курта. Он подумал о Луизе в большом доме с трупом Амана Делла - если, конечно, он действительно был мертв. Но это была ерунда...
   "Должно быть, Делл прислал вас к нам!" - сказал Сарк, как будто великая тайна внезапно вырвалась из его разума. "У него не было времени рассказать вам все. Он сказал тебе идти по дороге за фермой?
   Курт горько кивнул. "Он сказал мне, что это самый быстрый способ добраться до врача".
   "Он сделал? Тогда он знал даже лучше нас, как быстро он ускользает. Да, это был самый быстрый способ".
   "О чем ты говоришь?" - спросил Курт.
   - Делл вообще что-нибудь говорил о том, чего он от вас хочет?
   "Все это было дико. Что-то о помощи с какими-то безумными планами уйти из научного мира. Он собирался закончить разговор утром, но, думаю, это не имело значения. Теперь я понимаю, что он был болен и неразумен".
   - Слишком болен, чтобы все объяснять, но не иррационально, - задумчиво сказал Сарк. - Он предоставил нам рассказать вам, так как вы его преемник.
   "Успех Делл? В чем?"
   Сарк внезапно щелкнул выключателем на панели справа от себя. Экран освещался каким-то нечетким изображением. Он прояснился после небольшого поворота диска, и Курт, казалось, смотрел на какие-то странно знакомые руины, залитые лунным светом.
   - Американский город, - сказал Сарк, торопясь. "Любой город. Все они одинаковы. Руины. Смерть. Этот умер тридцать лет назад.
   - Я не понимаю, - растерянно пожаловался Курт. "Тридцать лет-"
   - В другой точке Континуума Времени, - сказал Сарк. "Будущее. Ваше будущее, понимаете. Или, вернее, наш подарок, тот, который вы для нас создали".
   Курт отшатнулся от внезапной ядовитости в голосе Сарка. " Будущее ?" Вот что у них было общего с Деллом - психоз, систематический бред. Он и раньше подозревал опасность; теперь это было неизбежным и ужасающим.
   - Возможно, вы один из тех, кто с гордостью относится к своим достижениям, - свирепо продолжал Сарк, игнорируя или не замечая страха и ужаса Курта. "То, что водородные бомбы сокрушили города, а аэрозоли уничтожили остатки человечества, кажется вам незначительным по сравнению с высоким техническим достижением, которое представляют эти вещи".
   В горле Курта пересохло от паники. Некстати он вспомнил горящие болью глаза Делла и слова умирающего ученого: "Ответственность за грядущую гибель цивилизации лежит на дверях ученых-наемников..."
   "Некоторым из нас все- таки удалось выжить", - сказал Сарк, глядя на тощие обломки. Курт видел, как вздулись вены под тонким лбом. "Мы двадцать лет жили с мечтой о восстановлении мира, с той же мечтой, которая сопровождала все войны. Но, наконец, мы поняли, что на этот раз мечта была действительно напрасной. Мы, выжившие, жили в герметически закрытых пещерах, пытаясь выжить и восстановить утраченные науку и технологии.
   "Мы не могли выйти в атмосферу Земли. Его загрязнение ядовитыми аэрозолями будет сохраняться еще сто лет. Мы не смогли бы вынести новую расу из наших голодных и рыхлых тел. Если Человек не исчезнет полностью с лица Земли, у нас будет только одна надежда. Эта надежда заключалась в том, чтобы предотвратить разрушение!
   Глаза Сарка теперь горели. "Вы понимаете, что это значит? Нам нужно было идти назад , а не вперед. Мы должны были вооружиться, чтобы вести новую войну, войну, чтобы предотвратить последнюю войну, которая уничтожила Человечество".
   "Назад? Как ты мог вернуться? Курт колебался, понимая теперь все безумие происходящего вокруг него. - Как ты вернулся ? Он напряженно ждал ответа. Конечно, это будет тарабарщина, как и все безумные разговоры до этого.
   * * * *
   "Безмятежный поток времени от начала до конца - ни один из которых мы не можем испытать - мы называем Первичным Континуумом", - ответил Сарк. "С математической точки зрения она состоит из миллиардов отдельных полос вероятности, расположенных рядом друг с другом. Для аналогии вы можете уподобить ее большой реке, множество незначительных притоков которой сливаются в бурное, бурное целое. Это течение времени, Первичный Континуум.
   "Вы можете изменить один из этих притоков, запрудить его, повернуть в сторону, позволить ему впадать в основной поток в другом месте. Каким бы ничтожным ни был приток, после изменения ручей уже не будет прежним. Это то, что мы делаем. Мы контролируем важнейшие притоки Первичного Континуума, изменяя ад, который вы, ученые, так щедро передали нам.
   "Делл был важным данником. Вы, доктор Кертис Джонсон, другой. Изменение или уничтожение таких ключевых личностей отсекает ветви знаний до того, как они принесут свои плоды".
   Это был непостижимый ответ, но с ним нужно было поспорить из-за его вывода. - Ученые не развязывают войну, - сказал Курт, переводя взгляд с одного бесплотного лица на другое. "Найдите ответственных политиков, тех, кто готов пустить на волю любой ужас ради власти. Это те, кого вы хотите".
   "Это означало бы уничтожение половины человечества. В ваше время почти каждый мужчина в буквальном смысле политик.
   "Говори разумно!" - сердито сказал Курт.
   "Политик, как мы определили его, - это просто тот, кто готов пожертвовать общим благом ради своих собственных целей. Это очень заразная болезнь в наше время, когда альтруизм принимается за трусость или простую глупость. Нет, мы не ошиблись с нашей целью, доктор Джонсон. Мы не можем ускорить созревание расы. Мы можем только надеяться забрать спички, чтобы дети не сожгли дом. В чем бы вы ни сомневались, не сомневайтесь, что мы из будущего или что мы стали причиной смерти Делла. Он лишь один из многих".
   Курт поморщился. "Я сомневался в этом. Я все еще делаю, но не с убежденностью. Почему?"
   "Потому что ваше собственное чувство вины подсказывает вам, что вы, Делл и другие, подобные вам, буквально являетесь спичками, которые мы должны удалить. Потому что ваше знание науки преодолело ваше желание не верить. Потому что ты знаешь форму будущего".
   - Война после Третьей мировой... - пробормотал Курт. "Кто-то сказал, что сражаться будут камнями и копьями, но ваше оружие далеко не камни и копья".
   "Возможно, это не так далеко", - сказал Сарк, его лицо криво скривилось. Он потянулся к соседнему столу и взял помидор и морковь. "Это наше оружие. Такие же скромные и примитивные, как камни и копья пещерных людей".
   - Ты шутишь, - ответил Курт, почти готовый ухмыльнуться.
   "Нет. Это окончательное развитие биологической войны. Человек есть то, что он ест...
   "Вот что написано на вывеске Делла".
   "У нас сотни садов и ферм, таких как у Делла. Мы работаем через удобрения, которые поставляем в эти хозяйства. Эти соединения содержат химические вещества, которые в конечном итоге оседают в клетках тех, кто ест продукты. Они занимают места в клетках мозга и изменяют человека - или уничтожают его.
   "Определенные клетки мозга отвечают за определенные характеристики. Были найдены способы изменения этих клеток путем введения мельчайших количеств определенных радиоактивных материалов, которые можно было включить в растительную пищу. Во время Третьей войны сходными методами вызывалось массовое безумие у целых народов. Здесь мы используем его для достижения гуманных целей.
   "Мы просто сдерживаем ученых, ответственных за разрушительное оружие, создавшее наш кошмарный мир. Вы видели изменения, произошедшие в Dell. Это хороший пример того, что мы делаем".
   - Но он действительно изменился, - заметил Курт. - Он выполнял вашу работу. Вам этого было недостаточно? Почему ты решил, что он должен умереть?
   "Обычно мы не хотим убивать, если происходит изменение. Иногда клетки мозга невосприимчивы, а характеристики слишком укоренились. В результате лечения в клетках развивается опухолевая активность. Так было и с Деллом. Однако в его случае мы были бы вынуждены убить его другими способами, если бы он не умер так, как умер. Это тоже он прекрасно понимал. Вот почему он очень хотел, чтобы ни один врач не помог ему".
   - Вы, должно быть, сначала свели его с ума!
   "Посмотрите на это и убедитесь, что вы все еще так думаете". Сарк направился к маленькому прибору и указал на его окуляр. "Посмотри туда".
   Курт наклонился. Свет вспыхнул, когда Сарк коснулся выключателя. Затем перед глазами Курта закрутилась сцена.
   "Делл!" - воскликнул он.
   Сцена представляла собой какую-то обширную и хорошо оборудованную биологическую лабораторию, очень похожую на лаборатории Кэмп-Детрик. Безмолвные техники в масках четко выполняли свои задачи. Доктор Делл руководил операциями.
   Но что-то было не так. Это был не тот Делл, которого знал Курт.
   Словно Сарк почувствовал, что Курт понимает это, сцена росла и расширялась, пока все поле зрения не заполнилось лицом Делла. Курт задохнулся. Лицо было пустым и отвратительным. Глаза смотрели. Когда сцена снова отступила, Курт увидел теперь, что Делл двигался как автомат, почти без собственной воли.
   * * * *
   Когда он, как лунатик, отодвинулся от скамьи, в поле зрения ненадолго показалась фигура вооруженного охранника у двери. Фигура капрала, мрачная в боевом облачении.
   Курт поднял глаза, чувствуя тошноту, как будто какое-то внутреннее чувство угадало смысл этой сцены, которую он еще не мог выразить словами.
   "Достаточно?" - спросил Сарк.
   "Что это значит?"
   "Это Делл, каким он мог бы быть. Это то, ради чего он был готов умереть".
   - Но что это ?
   "Военная исследовательская лаборатория через двенадцать лет в твоем будущем. Вы знаете, что в ваше время многие исследования зашли в тупик, потому что многие ведущие ученые восстали против военного господства. К сожалению, второстепенных кадров много, и их достаточно для большинства задач - молодых людей с новыми докторами наук, которых пугает блеск золотых лабораторий. Но из-за отсутствия опыта или воображения они не могут видеть сквозь блеск или иметь проницательность для великой работы. Некоторые, однако, в конце концов, слишком поздно, и их заменят энергичные новые молодые люди".
   "Эта сцена с Деллом..."
   "Всего двенадцать лет от того, что вы называете сейчас. Потребуется более смертоносное оружие, поэтому будет принят закон о призыве сопротивляющихся солдат первой линии - против их воли, если это необходимо".
   "Нельзя насильно заниматься творчеством, - возразил Курт.
   Сарк пожал плечами. "Есть наркотики, которые творят чудеса и ужасы с человеческим разумом. Они могут принудить к созиданию или бездумному разрушению, признанию или возмутительной уловке. Вы видели, как ваши противники использовали их. Кардинал, например, и инженер, между прочим. Теперь вы видели своего друга Делла таким, каким он был бы. Не те же препараты, конечно, но конечный результат тот же".
   Ужас Курта сменился упрямым недоверием. "Америка не стала бы использовать такие методы, - сказал он категорически.
   "Сегодня? Нет, - согласился Сарк. "Но когда страна привержена бесчеловечной войне, даже если цель может быть благородной, где грань, на которой можно остановиться? Каждая жестокость подготавливает почву для следующей. Даже концлагеря и центры уничтожения становятся логической необходимостью. Вы слышали, как ваши противники говорили, что цель оправдывает средства. Вы сами видели - средства становятся целью".
   - Но Делл мог сбежать, - запротестовал Курт. - Ты мог бы помочь ему в свое время или в другое. Он по-прежнему был ценен. Ему не нужно было умирать!
   "Нет такой вещи, как настоящее путешествие во времени", - объяснил Сарк. "Или, по крайней мере, в наши дни мы не нашли ни одного. Возможен только отгиб ветви Первичного Континуума, чтобы мы могли наблюдать, предупреждать, наставлять, получать помощь в спасении будущего. И встреча может быть только в этом узком секторе нереальности, где ответвление присоединяется к основному потоку. Наши фермы примыкают к таким секторам, но дальше этого мы идти не можем, и никто из вас не может стать гражданином мира, который вы для нас создали.
   - Но я бы хотел, чтобы это было так! Сарк ядовито откусил. "Мы похитили бы вас миллионами, заставили бы вас смотреть на разруху и ужас, позволили бы вам дышать атмосферой, которую ни один человек не может вдохнуть и жить, единственной атмосферой, которая существует в этом мире. Да, я хотел бы, чтобы вы могли стать нашими гостями там. Наша проблема была бы проще. Но это невозможно. Только так мы можем работать.
   "Деллу пришлось уйти. Ему некуда было сбежать, и нам было небезопасно, если он выживет. Его бы выследили, схватили, как зверя, и заставили бы работать против его воли. Это было там, в Первичном Континууме. Ничто не могло отменить его, кроме смерти, смерти, которая спасает миллиарды жизней, потому что он не произведет токсина более смертоносного, чем D. triconus".
   Месть в голосе Сарка была почти осязаема. Невольно Курт отступил на шаг перед ним. И - почти - он думал, что понимает этих людей вне времени.
   -- Что там... -- начал он хрипло и был вынужден остановиться. - Что я могу сделать?
   - Нам нужно, чтобы вы заняли ферму Делла. Это имеет ключевое значение. Список мужчин, которых он лечил, был чрезвычайно важным. Эту работу нельзя прерывать сейчас".
   "Как вы можете чего-то добиться, действуя только здесь?" Курт возражал. "Пока вы душите нашу оборону, наши враги вооружаются до зубов. Когда вы сделаете нас достаточно беспомощными, они нанесут удар.
   - Я говорил, что мы настолько ограничены? - ответил Сарк, впервые улыбнувшись. "Вы себе представить не можете, что значит свежий овощ на профессорском столе в Москве. В Атомграде спелый помидор стоит фунта урана. Откуда я знаю? Потому что я ходил по улицам Атомграда с дедушкой".
   - Тогда ты...
   Лицо Сарка стало жестким и горьким в полумраке комнаты. - Был, - поправил он. - Или мог быть. Нет национальностей там, где нет наций, нет политических партий там, где есть только голод и смерть. Преступление будущего не является преступлением какого-либо человека или страны. Это все человечество".
   Внезапно прозвучал сигнал тревоги.
   "Карлсон!" - напряжённо воскликнул кто-то.
   Сарк повернулся к панелям и настроил органы управления. Засветился небольшой экран, на котором появилось изображение человека с седеющими волосами и властным лицом. Его острые глаза, казалось, впились прямо в Курта.
   "Как прошло?" - воскликнул Сарк. "Был ли сдвиг Prime Continuum ожидаемым?"
   "Нет! Все равно не вычисляет. Все не так. Война все еще продолжается. Континуум - это сущий ад".
   - Я должен был знать, - в смятении сказал Сарк. - Я должен был позвонить тебе.
   "Что это? Вы знаете, что случилось?"
   "Джонсон. Доктор Кертис Джонсон. Он здесь."
   * * * *
   Ярость отразилась на лице Карлсона. Клятва сорвалась с его губ. "Неудивительно, что ситуация с ним вне Первичного Континуума не просчитывается. Зачем он пришел сюда?"
   "Делл прислал его. Делл умер слишком быстро. У него не было времени инструктировать Джонсона. Я сказал ему, чего мы от него хотим.
   "Ты понимаешь?" - спросил Карлсон у Курта резко, почти в гневе.
   Курт медленно оглядел комнату и снова посмотрел на лицо вопрошавшего. Понять? Если они отправят его обратно, позволят ему вернуться, сможет ли он когда-нибудь быть уверен, что не стал свидетелем кошмара в этом призрачном мире снов?
   Да, он мог быть уверен. Он видел разрушенный город именно таким, каким, как он знал, он мог бы быть, если бы кто-то не помешал этому. Он видел узор на прицеле, настроенный на крошечный приток Первичного Континуума, который был жизнью доктора Делл, видел, как он истекает, умирая, как умер Делл.
   Он мог поверить и в то, что рядом с Атомградом есть маленькая ферма, где помидор на столе ученого сильнее бомб, строящихся в арсенале.
   - Я понимаю, - сказал он. - Мне вернуться сейчас?
   Сарк сунул ему в руки бумагу. "Вот список новых имен. Вы найдете процедуры и записи Делла в его столе на ферме. Не стоит недооценивать важность своей работы. Вы видели, как Первичный Континуум не смог правильно вычислить вас вне его. Вы исправите это.
   "Отныне ваш единственный контакт будет через Брауна, который будет привозить автоцистерну раз в год. Ты знаешь что делать. Ты сам по себе."
   Когда он ушел, это было похоже на сюрреалистическую картину. Взошла луна, и во всей пустоте не было ничего, кроме серого цементного куба здания. Свет, льющийся через открытый дверной проем, коснулся полудюжины изможденных мужчин, которые последовали за ним к машине. Впереди была узкая полоса проезжей части, ведущая через какое-то бесконечное ничто, которое должно было закончиться автопарком Делла.
   * * * *
   Он начал. Когда через мгновение он оглянулся, здания уже не было.
   Он взглянул на список имен, который дал ему Сарк, похолодев от важности этих людей. Некоторых ждет смерть, как это случилось с Деллом. Для себя-
   Он забыл спросить. Но, возможно, они не сказали бы ему. Во всяком случае, не в это время. Химически обработанная пища вызывала опухоли в невосприимчивых, невосприимчивых клетках. Он съел овощи Делла, съест еще.
   Было слишком поздно спрашивать, да это и не имело значения. У него были важные дела. Во-первых, он напишет заявление об отставке властям Кэмп-Детрик.
   С завтрашнего дня он станет доктором Кертисом Джонсоном, огородником, специалистом по продуктам атомного века, роскошным столовым подаркам для невинных и не очень невинных человеческих спичек, которые, если ему и его неизвестным коллегам удастся, будут предотвращены. сжигая надежды человечества.
   Луиза поможет ему повесить новую вывеску:
   ТЫ ТО, ЧТО ТЫ ЕШЬ
   Ешьте лучшее
   ЕШЬТЕ ОВОЩИ ДЖОНСОНА
   Только, конечно, она не знала, почему он согласился на работу Делла, и он никогда не мог объяснить.
   Вероятно, это была бы смерть Курта Джонсона, но это было бы достаточно дешево, если бы человечество выжило.
  
   ИСПЫТАНИЕ ПОЛКОВНИКА ДЖОНСА, Джордж Х. Смит
   Первоначально опубликовано в IF Worlds of Science Fiction , июнь 1954 года.
   Кларк Декер поморщился и съежился еще ниже на своем сиденье, когда миссис Эпплби-Симпкин оперлась своей огромной грудью на переднюю часть подиума и улыбнулась собравшимся на съезде патриотическим дочерям Америки, объявив: "А теперь, мои дорогие, я прочту вам еще одну короткую цитату из увлекательной книги майора Уикса "Незначительная тактика американской революции". Когда я закончу, я знаю, что вы все согласитесь с тем, что Ребекка Джонс-Хейс будет более чем подходящей преемницей меня на посту вашего президента".
   Декер лихорадочно искал способ сбежать из зала съезда. Если бы он только остался в приемной с профессором Маккаллохом и историческим реинтегратором! После четырехдневных речей дам, находящихся на разных стадиях млекопитающего с тяжелым верхом, он не поверил, что кто-то может превзойти миссис Эпплби-Симпкин ни в умении скучать, ни в благородстве ее бюста. Миссис Ребекка Джонс-Хейс была чем-то вроде шока, когда, извиваясь, пробралась на платформу оратора. Но там она была велика, как жизнь, или, скорее, больше, улыбаясь миссис Эпплби-Симпкин, бывшему президенту, сияя миссис Линд-Торрис, побежденному кандидату в президенты, чей предок был всего лишь капитаном, и полностью игнорируя миссис Толмен, другого побежденного кандидата, чей предок был настолько невнимателен, что был континентальным сержантом. Только мысль о том, что теперь, когда голосование окончено и новый президент выбран, дамы могут быть готовы к демонстрации Реинтегратора, привела Декера в конференц-зал, и теперь он попал в ловушку и должен был слушать.
   "Итак, - читала миссис Эпплби-Симпкин, - от таких незначительных событий зависят великие моменты истории. Блестящая разведка и перестрелки стрелков под командованием полковника Питера Джонса предотвратили прорыв колонны капитана Фосдика и возможный обход американской армии с фланга перед Саратогой. Таким образом, это малоизвестное действие могло стать решающим фактором во всей кампании, помешавшей генералу Бургойну осуществить британский план по разделу колоний и прекращению войны. Историк не может воздержаться от предположений о том, что могло бы произойти, если бы полковник Джонс не был под рукой, чтобы направлять стрелков и ополченцев в этом разделе; как на самом деле он мог бы и не быть, поскольку его собственный полк краткосрочных призывников вернулся в Пенсильванию несколькими днями ранее. Только патриотизм и верность долгу полковника удержали его на поле боя и сделали его способности доступными для страны, когда они были больше всего нужны".
   Миссис Эпплби-Симпкин подождала, пока утихнет взрыв аплодисментов, а затем продолжила: "Это человек, чью пра-пра-правнучку вы сегодня избрали своим президентом... миссис Эпплби-Симпкин. Ребекка Джонс-Хейс!" Повернувшись к миссис Джонс-Хейс, она продолжила: - Прежде чем вы произнесете свою благодарственную речь, дорогая, у нас есть для вас небольшой сюрприз.
   Кларк Декер пробирался к той стороне зала, где сидели члены мужского вспомогательного отряда дочерей, но он обернулся при упоминании сюрприза. Звучало так, как будто ему и профессору пора было начинать демонстрацию.
   "Сюрприз, который, как мы надеемся, станет сюрпризом и для всего мира науки", - миссис Эпплби-Симпкин удерживала трибуну от решительно наступающей миссис Джонс-Хейс. "Действительно, в будущем мы сможем сказать, что Конвенция дочерей патриотов в этом году была отмечена первой публичной демонстрацией одного из самых важных изобретений в истории науки". Бывший президент говорил все быстрее и быстрее, потому что новый президент с полной рукой записей делал все возможное, чтобы оттеснить ее и от трибуны, и от микрофона.
   "Спасибо, дорогая, - сказала миссис Джонс-Хейс, решительно придвигая к себе микрофон, - но мы действительно должны заниматься делом. У меня есть немало вещей, которые я хочу сказать, и несколько предложений, которые я хочу представить Конвенту".
   - И как я уже говорила, дорогой, - сказала миссис Эпплби-Симпкин, с такой же твердостью отдергивая микрофон, - я знаю, что ты будешь просто невыносимо взволнован. Была еще одна короткая борьба за микрофон, и миссис Эпплби-Симпкин победила и продолжила. - Я знаю, что он будет гордиться тобой так же, как ты им. Вот почему мы организовали для профессора Маккаллоха демонстрацию своего исторического Реинтегратора на нашем съезде, пригласив к нам полковника Питера Джонса, героя событий на Темпл-Фарм, чтобы он увидел, как его пра-пра-пра-правнучка установлена в качестве пятьдесят четвертый президент Лояльного Ордена дочерей патриотов Америки. Теперь я..." Миссис Джонс-Хейс снова получила контроль над микрофоном.
   "Спасибо большое, дорогой." Ее голос был благородным визгом. "Я уверен, что мы будем только рады, что... кто? Кто ты сказал? Миссис Эпплби-Симпкин вырвала микрофон из расслабленной хватки другой женщины.
   "Кажется, я вижу в аудитории мистера Декера, ассистента профессора", - сказала она. - Не будете ли вы так любезны сказать профессору, что мы готовы к его эпическому эксперименту?
   С большим чувством облегчения Декер вырвался из нарастающей суматохи конференц-зала в относительную тишину вестибюля, где Маккалок ждал с реинтегратором. Он нашел профессора сидящим, обхватив голову руками и уставившимся на машину. Маленький человечек поднял глаза и вопросительно улыбнулся, когда его помощник подошел к нему.
   - Они готовы, профессор! Они готовы!" Все еще находясь под влиянием конвенции, Декер поймал себя на крике.
   "Ах. О да. Тогда это будет сегодня. Я так долго ждал. Десять лет работы и теперь вместо научного собрания я должна демонстрировать свою машину перед женским клубом".
   * * * *
   Декер начал катить платформу, на которой находился реинтегратор, к двери. "После сегодняшнего дня, профессор, все научные организации мира узнают о вас и потребуют демонстрации".
   "Да, но эти дочери-патриоты! Кто они? Кто в научном мире когда-либо слышал о них?
   "Никто, кроме нескольких ученых, которым не повезло попасть в конфликт с их Комитетом Лояльности и Соответствия".
   "Я думаю, что мы должны были пойти в другое место для нашей демонстрации".
   "Теперь профессор. Кого в современном мире могло бы интересовать прошлое, кроме группы женщин, сознающих предков?"
   - Возможно, какое-нибудь историческое общество, - задумчиво сказал профессор.
   "А какое историческое общество могло предоставить все средства, необходимые для завершения машины?"
   - Полагаю, ты прав, мой мальчик, - вздохнул МакКаллох, помогая толкнуть реинтегратора на пол аудитории.
   К тому времени, когда Кларк Декер добрался до трибуны, чтобы объяснить демонстрацию, борьба за микрофон превратилась в трехстороннюю борьбу. Женщина, представлявшая Финансовый комитет, пыталась отвоевать его как у бывшего президента, так и у нового президента.
   Застигнув их врасплох, Декеру удалось получить контроль достаточно долго, чтобы объяснить, что должно было случиться.
   - Вы имеете в виду, - спросила миссис Джонс-Хейс, - что это какая-то машина времени, и вы собираетесь переместить пра-пра-пра-прадедушку из прошлого в настоящее?
   - Нет, миссис Хейс. Это не машина времени в комиксах, использующих этот термин. Это как раз то, что профессор Маккаллох назвал историческим реинтегратором. Теория, на которой она основана, реакция Мак-Куллоха, утверждает, что каждый человек, когда-либо существовавший, и каждое когда-либо имевшее место событие вызывали электрические возмущения в пространственно-временном континууме Вселенной, перемещая равную и идентичную группу электронов. Задача Реинтегратора состоит в том, чтобы заново собрать эти электроны. Вот почему профессор МакКаллох теперь помещает меч вашего предка в машину. Мы будем использовать это как отправную точку, с которой начнется наш отдых".
   Машина гудела, и маленькие огоньки начинали играть на ее трубках и циферблатах. "Если наши расчеты верны, а мы полагаем, что они верны, - сказал Декер, - через несколько минут полковник Джонс должен стоять перед нами, как он стоял в день примерно за неделю до своего героического поступка в битве при Темпле". Ферма".
   Миссис Джонс-Хейс, хотя все еще сжимала свои записи, начала немного нервничать. - О боже, это было до того, как он женился на пра-пра-пра-прабабушке Сейлз. Они поженились всего за два дня до битвы, знаете ли. Это было так романтично... военный роман и все такое".
   "Вы только представьте себе, - заметила миссис Толмен, - в то время вся ваша семья была просто блеском в глазах полковника!"
   Профессор МакКаллох сделал один или два последних прохода по машине, а затем отступил назад, чтобы посмотреть, выражение чистого научного экстаза на его лице. Туман начал собираться на платформе, где лежала сабля полковника, и сквозь нее время от времени стреляли искры электричества. Внезапно собравшиеся Дочери вздохнули, когда голова и плечи мужчины появились и расширились вниз, далеко вниз, к большой паре ног. Из машины донесся последний гул, а затем высокий молодой человек в выцветшем синем обмундировании, очень нуждавшийся в бритье, стоял, моргая в сияющих огнях зрительного зала.
   - О, мистер Декер, тут точно какая-то ошибка! - было первое замечание миссис Джонс-Хейс, когда она посмотрела на очень высокого, очень оборванного и очень грязного молодого человека. "На фотографиях пра-пра-пра-прадедушка всегда изображает его как достойного пожилого джентльмена".
   Полковник быстро огляделся и схватился за шпагу, но профессору удалось успокоить его и объяснить ситуацию до того, как произошло какое-либо насилие. После нескольких минут торопливой беседы Маккаллох направил полковника к трибуне для встречи с его пра-пра-пра-правнучкой.
   Замешательство Питера Джонса сменилось изумлением, но он все еще сжимал шпагу, пока профессор вел его через толпы возбужденных дам на сцену. Он на мгновение остановился, чтобы посмотреть на сверкающие огни и на огромное количество американских флагов, развевающихся над головой. Фотография Джорджа Вашингтона, висевшая среди флагов, казалось, успокоила его, и он позволил профессору отвести его к миссис Джонс-Хейс.
   Эта дама собралась с силами при приближении своего предка и, очевидно, решила унести его как можно лучше. Она вышла ему навстречу и воскликнула: "Дорогой, дорогой пра-пра-пра-прадедушка! Это такое удовольствие! Ты не представляешь, как гордились тобой все члены семьи".
   Молодой континентальный офицер уставился с открытым ртом на краснолицую большегрудую женщину, которая была вдвое старше его, но обращалась к нему как к прапрапрапрадеду. Затем он повернулся к Маккаллоху, который стоял рядом с ним. - Ты уверен, что у тебя есть тот самый мужчина? он спросил.
   "О, да! Отлично, отлично! Вы полковник Питер Джонс из Памворта, штат Пенсильвания, а это ваша пра-пра-пра-правнучка, Ребекка Джонс-Хейс.
   "Ребекка? Ты имеешь в виду, что она названа в честь Бекки Сейлз? Полковник провел рукой по отросшей за несколько дней бороде.
   - Верно, дорогой пра-пра-пра-прадедушка. Меня назвали в честь пра-пра-пра-прабабушки, - объявила миссис Джонс-Хейс.
   "Потом я женился на Бекки Сейлз?" - спросил полковник.
   "Почему конечно! Разве ты не собираешься жениться через несколько дней? - спросил Кларк Декер.
   Полковник смутился, но ухмыльнулся: "Ну, я точно не знаю. Мы с мисс Сейлз встречаемся уже несколько месяцев, но в Трентоне живет маленькая Дженни Тейлор... Честно говоря, я еще не совсем решил.
   "Что ж! Из всех вещей! Что подумает семья! Что сказала бы великая тетя Мэри Хейз? Миссис Джонс-Хейс надулась еще больше, чем обычно.
   - Что ж, мы можем успокоить вас на этот счет, полковник. В книгах по истории говорится, что вы женились на мисс Сейлз, и вот миссис Джонс-Хейс, чтобы доказать это.
   Полковник снова почесал подбородок, глядя на миссис Джонс-Хейс. "Это так? Это так? При чем здесь книги по истории? Ты имеешь в виду, что я попал в историю, потому что женился на Бекки Сейлз?
   Профессор рассмеялся. "Ну, не совсем так. Это было из-за вашего героизма в разгроме армии Бургойна. Если бы вы не заблокировали фланговый маневр капитана Фенвика у Темпл-Фарм, американская армия под командованием генерала Гейтса могла бы потерпеть поражение, а колонии могли бы даже проиграть войну.
   - Ну, я буду... Я? Я сделал все это? Я даже не знал, что будет битва. Я стал живым героем или мертвым?" Полковник начал чувствовать себя немного легче в своем окружении и, к ужасу миссис Джонс-Хейс, вынул из кармана пачку табака, откусил кусочек и начал его жевать.
   "Вы прошли битву с легким ранением и дожили до глубокой старости в окружении внуков", - сказал ему профессор.
   - Тогда я думаю, что не вернусь в Пенсильванию с другими мальчиками. Они считают, что, поскольку их призывы закончились, пришло время вернуться на ферму и позволить жителям Нью-Йорка повоевать самим".
   "О, нет! Вы не думали о том, чтобы вернуться - оставить бой? - спросила миссис Джонс-Хейс.
   Полковник переложил пачку табака и внимательно посмотрел на женщину, как будто не мог до конца поверить своим глазам. - Нет, мэм, я так не думаю. Я смотрю на это не так, как другие мальчики. Мне кажется, что если у нас когда-нибудь будет страна, за нее стоит бороться".
   Миссис Джонс-Хейс просияла, как и все остальные офицеры Дочерей. - Что ж, твоя вера и героизм были вознаграждены, пра-пра-пра-прадедушка. Я знаю, вы будете гордиться, узнав, что эти дамы, которых вы видите перед собой, являются настоящими хранительницами идеалов, за которые вы боролись".
   - Ну, так вот, мэм? Это так?" Питер Джонс в изумлении оглядел конференц-зал.
   "И что я, ваш потомок, только что избран их президентом!"
   "Ну что ты об этом знаешь! Может быть, все трудные времена и опасности, через которые мы прошли, того стоят, если вы, ребята, все еще помните, как мы относились к вещам".
   - Жаль, - прошептал Декер Маккаллоку, - что мы не можем позволить ему увидеть, что такое страна на самом деле. Я не уверен, что эти дамы представительны".
   На лице профессора появилось обеспокоенное выражение. "Это невозможно. Реинтеграция хороша только в течение часа или около того. Надеюсь, здесь ничего не пойдет не так".
   Миссис Эпплби-Симпкин взяла на себя ответственность за полковника и провела его на почетное место возле трибуны, пока новый президент готовился произнести свою речь. Декеру и профессору удалось занять места по обе стороны от Джонса, как только Ребекка начала. Ему удалось прошептать им: "Я поражен! Я уверен, поражен! Все эти милые старушки относятся к вещам так же, как и мы.
   * * * *999
   Декер предчувствовал беду, когда слова миссис Хейз лились потоком. Он надеялся на краткую и сухую благодарственную речь, содержащую только обычные патриотические банальности, но, когда она продолжила, его худшие опасения оправдались. Вдохновленная присутствием своего предка, женщина в превосходной степени говорила о целях и задачах Дочерей Патриот. Она освещала все, от славы своих предков до нравов молодого поколения и женщин в политике.
   Декер следил за выражением лица полковника, видел, как оно менялось от недоумения до мучительной скуки, по мере того как слово за словом лилось из батареи динамиков над головой.
   Маккаллох что-то шептал Джонсу на ухо, пытаясь отвлечь его внимание от гулкого женского голоса, но мужчина не обратил на него внимания. - Я действительно несу за это ответственность? Полковник мотнул головой в сторону миссис Джонс-Хейс.
   - Боюсь, полковник, у вас искаженное представление о том, что такое Америка в наше время, - сказал Декер. Полковник даже не обернулся к нему. Он сердито смотрел на своего амазонского потомка, когда ее визг достиг новых высот.
   "...и мы считаем, что это правда! Наш простой девиз, как вы все знаете, звучит так: "Одна раса, одно вероисповедание, один образ мыслей!"
   Полковник Джонс начал яростно извиваться на своем сиденье. Профессор счел необходимым крепко схватить его за одну руку, а Деккер держал за другую.
   Президент Дочерей Патриот закончила свою речь под бурные аплодисменты и начала вносить предложения по формированию новых комитетов, по принятию новых подзаконных актов и резолюций.
   "Необходимо создать комитет, который следил бы за тем, чтобы общественные парки надлежащим образом охранялись, чтобы предотвратить аморальное поведение так называемых "спунеров".
   "Нужен новый устав, - и тут миссис Хейз глянула в сторону на миссис Толмен, - чтобы воспрепятствовать приему членов, если их предки не были лейтенантами или занимали более высокие чины в славной Континентальной армии".
   Полковник был сильным мужчиной, и Декер, и МакКаллох были старше его. С чем-то средним между фырканьем и ревом он стряхнул их и направился к выходу.
   "Боже мой, - простонал Маккалок, - я боялся, что все это было ошибкой".
   Полковник Джонс сделал всего два шага к двери, когда, казалось, пошатнулся. Маккаллох подскочил к нему и схватил за руку. В аудитории поднялся шум, когда полковник слегка побледнел, и профессор поспешил спуститься с ним по ступенькам к реинтегратору.
   - Боюсь, полковник недолго пробудет с нами, - объяснил профессор.
   Слава богу, подумал Декер, я не думаю, что бедняга смог бы выдержать это намного дольше.
   - Боюсь, время реинтеграции полковника Джонса истекает, и он должен вернуться в свое время, - продолжал профессор.
   Полковник с мрачным лицом ничего не сказал, пока Маккалок вел его к машине.
   - До свидания, пра-пра-пра-прадедушка, - позвала миссис Джонс-Хейс с трибуны. - Было так приятно, что ты с нами.
   - До свидания, Ребекка, - сказал Полковник, начиная исчезать.
   - Передай привет пра-пра-пра-прабабушке.
   Фигура в грязной выцветшей синей униформе исчезла, но Декер и МакКаллох услышали, как он пробормотал перед тем, как совсем исчезнуть: "Я увижу ее, если еще когда-нибудь увижу ее!"
   Маккалок повернулся, чтобы посмотреть на платформу, и Декер повернулся, чтобы проследить за его взглядом. Внезапно их обоих охватило головокружение, и в зале повис легкий туман. Когда все рассеялось, подиум был пуст. Миссис Джонс-Хейс ушла, как будто ее и не было.
   - Боже мой! - выдохнул профессор. "Я боялся, что что-то подобное может произойти. Должно быть, он женился на другой девушке.
   - Я полагаю, - тихо сказал Декер, - что мы должны считать, что нам повезло, что он не решил вернуться в Пенсильванию. Его голос оборвался, и он задумался о том, что он говорил. Он посмотрел на трибуну, пытаясь вспомнить, почему ему кажется странным, что она была украшена британскими флагами, и что леди Эпплби-Симпкин должна говорить: "А теперь, мои дорогие, я знаю, что все вы, Дочери Британской империи будут рады узнать..."
  
   ИЗОБРАЖЕНИЕ НЕВЕСТА, Уильям Моррисон
   Первоначально опубликовано в Galaxy Science Fiction , июнь 1955 года.
   Мой брат Перри всегда был немного не в себе. В детстве он чуть не взорвал наш дом, проводя эксперименты. В восемнадцать лет он писал стихи, но, к счастью, это продолжалось недолго, и он вернулся к науке.
   Теперь, когда он показал мне эту фотографию, я подумал, что у него был какой-то рецидив. "Это девушка, в которую я влюблен", - сказал он.
   Она не была плохой. Совсем неплохо, даже если ее одежда была сумасшедшей. Она была не в моем вкусе - слишком умная на вид, - хотя я видел, как некоторые парни пойдут на нее. - Я думал, тебе нравятся блондинки.
   "Я бы не дал вам и двух центов за всех блондинок в Голливуде", - ответил он. "Это единственная девушка для меня".
   - Ты говоришь так, как будто тебе плохо, - сказал я. - Ты собираешься жениться на ней?
   Его лицо опустилось примерно на милю. "Я не могу".
   - Вы имеете в виду, что она уже замужем? Я был удивлен. Это было совсем не похоже на Перри.
   Он как бы колебался, как будто боялся сказать лишнее. - Нет, она не замужем. Я спросил ее об этом. Но я не могу жениться на ней, потому что... ну, я никогда не встречался с ней. Все, что я видел о ней, это эта фотография и еще несколько. Она здесь не живет".
   - Вы имеете в виду, что она в Европе? Я слышал об этих любовных связях по почте, и они никогда не имели для меня особого смысла. Я сказал Перри: "Почему она не может приехать в эту страну?"
   - О, на пути много всего.
   Это звучало все хуже и хуже. Я сказал: "Послушай, Перри, для меня это пахнет рэкетом. Это то, что придумывает парочка проницательных операторов, чтобы прокатить какого-нибудь деревенщину. Я удивлен, что ты повелась на это. Откуда ты знаешь, что в Европе действительно есть такая дама? Любой может прислать фотографии...
   - Ты все неправильно понял, - сказал он. - Я говорил с ней.
   "По телефону? Как узнать, кто на другом конце? Вы слышите женский голос, которого никогда раньше не слышали. Почему ты думаешь, что это ее?
   Он снова, казалось, не хотел говорить, как будто у него был какой-то секрет, который он хотел скрыть. Но я предполагаю, что ему тоже хотелось выбросить все из головы, иначе он бы вообще не открылся. И он уже рассказал мне достаточно, так что, если он не расскажет мне больше, он будет звучать как придурок.
   Поэтому, поколебавшись еще дольше, чем раньше, он сказал: "Давайте разберемся, Джордж. Это не рэкет. Я видел и разговаривал с ней одновременно. И то, о чем она говорила, не знал бы ни один аферист.
   - Вы видели ее и разговаривали с ней одновременно? Ты имеешь в виду по телевизору? Я не верю. Они не могут послать телевидение в Европу".
   "Я не говорил, что это телевидение. И я не говорил, что она жила в Европе.
   - Это именно то, что ты сказал. Или, может быть, вы имели в виду, что она жила на Марсе?
   "Нет. Она американка".
   "Это имеет для меня все меньше и меньше смысла. Где вы с ней познакомились?
   Он покраснел и начал корчиться повсюду. Наконец он сказал: "Прямо здесь, в моей собственной лаборатории".
   "В собственной лаборатории! Но ты сказал, что никогда не встречал ее во плоти!
   - Я этого не сделал. Не совсем по телевизору. Дело в том, что она еще не родилась.
   Я попятился от него. Когда он был ребенком и взорвал нашу кухню, мне это не понравилось. Когда он писал стихи, мне было немного стыдно, и я не хотел, чтобы мои приятели знали, что он мой брат. Теперь я действительно испугался. Все, что он говорил в последние десять минут, начало обретать смысл, но какой-то странный смысл.
   Он видел, что я чувствовал. - Не волнуйся, Джордж, я не сошла с ума. Ее время - 2973 год, более чем через тысячу лет. Я видел ее и разговаривал с ней только через машину времени.
   "Приходи еще?"
   "Эта машина времени. Насколько мне известно, он не может посылать материальные объекты туда и обратно во времени, но может посылать определенные волны, особенно те, которые мы используем для передачи сигналов. Вот как мы с ней могли разговаривать друг с другом и видеться".
   - Перри, я думаю, тебе следует обратиться к хорошему врачу.
   - Это замечательное устройство, - сказал он, не обращая внимания на то, как я пытаюсь ему помочь. - Она первая построила его и связалась со мной. Оно основано на расширении уравнений Эйнштейна...
   - Ты думаешь, что можешь так много объяснить, - сказал я. - Хорошо, тогда объясни это. Эта дама не родится еще тысячу лет. И все же ты говоришь мне, что влюблен в нее. Какая разница между тобой и кем-то сумасшедшим? - спросил я, как будто кто-то знал ответ.
   Конечно, нет. На самом деле, он пошел дальше и доказал мне, что это одно и то же. Потому что следующие пару недель единственное, о чем он говорил, помимо уравнений, которых я не мог понять, была эта дама. Как она была умна, и как она была красива, и как она была прекрасна во всех отношениях, какими только могут быть прекрасны дамы, и как она любила его. Какое-то время он убеждал меня, что она действительно существует.
   - По сравнению с тобой, - сказал я, - у Ромео был легкий случай.
   "Есть некоторые величины настолько большие, что их невозможно измерить", - сказал он. - Это даст вам некоторое представление о нашей любви друг к другу.
   Вот оно, старая поэзия, вырвавшаяся из него, как прежде. И все время я думал, что это похоже на корь, что-то, что вы получаете один раз, и это создает вашу сопротивляемость, чтобы вы не заболели снова, по крайней мере, не плохо. Это просто показывает, как я могу ошибаться.
   - Какого проповедника ты собираешься женить на себе? Я попросил. - Парень, родившийся через пятьсот лет?
   - Я не думаю, что это смешно, - сказал он.
   "Ты говоришь мне. Слушай, Перри, ты достаточно умен, чтобы понять, о чем я думаю...
   - Ты все еще думаешь, что я сумасшедший.
   "Я непредвзято отношусь к этому вопросу. Ну, а если вы не пойдете к врачу, то как насчет того, чтобы дать мне взглянуть на эту даму, чтобы я убедился?
   - Нет, - сказал он. "Я думал об этом, но отказался от этого. Ее голос и образ звучат всего около пяти минут в день, а иногда и меньше. И эти минуты очень дороги для нас. Мы не хотим, чтобы кто-то еще присутствовал, вообще кто-либо".
   - Даже для того, чтобы убедить меня, что она действительно существует?
   - Вас бы все равно не убедили, - сказал он очень проницательно. - Что бы я тебе ни показывал, ты все равно найдешь причину назвать это мошенничеством.
   Он был прав. Потребовалось бы немало усилий, чтобы заставить меня поверить, что младенец, которому не суждено было родиться тысячу лет, был влюблен в него.
   Однако к этому времени я был уверен в одном: в его лаборатории творилось что-то странное. По пять минут в день он смотрел на фотографию какой-нибудь дамы, слушая ее голос. Если бы я имел представление о том, на что она похожа, я мог бы понять, куда двигаться дальше.
   Я начал следить за Перри, заглядывая в лабораторию, чтобы навестить его. В углу его дома стояло что-то похожее на десятидюймовую телевизионную трубку, не в шкафу, а на столе среди десятков других трубок, реостатов, счетчиков и других вещей, о которых я не знал. Вдоль стены, ведущей из этого угла, было много вещей, которые, по словам Перри, находились под высоким напряжением, и предупредил меня не трогать их.
   Я держался подальше. Я не пытался понять, как убить себя. Все, что я хотел знать, это когда он увидел эту девушку.
   Наконец мне удалось зафиксировать время между тремя и четырьмя часами дня. По пять минут каждый день в течение этого часа он запирал дверь и не отвечал на телефонные звонки. Я подумал, что если я зайду, то смогу увидеть ее мельком.
   И это то, что я сделал.
   Сначала, когда я постучал в дверь, ответа не было. Однако через минуту я услышал голос Перри, но он говорил не со мной. Он говорил: "Дорогой", и в его голосе звучало что-то нездоровое, что, как я полагал, было из-за любви. Если подумать, возможно, он был немного напуган. Я слышал, как он сказал: "Не бойся", и секунд пятнадцать было тихо.
   Затем я услышал ужасный грохот, похожий на удар молнии. Дверь затряслась, и я почувствовала что-то острое, и первое, что мне захотелось сделать, это убраться отсюда. Но я не мог оставить своего брата там.
   Я приложил плечо к двери, и у меня не было никаких проблем. Взрыв, или что бы это ни было, должно быть, ослабил петли. Когда дверь рухнула, я поискал Перри.
   Его не было видно. Но я мог видеть его туфли на полу перед телевизором, где он, должно быть, стоял. Однако в них не было ног, только его носки. Все высоковольтное оборудование дымилось. Экран телевизора был весь освещен, и на нем я мог видеть лицо девушки, той самой девушки, чью фотографию Перри показывал мне. На ней был один из тех забавных костюмов, и она выглядела испуганной. Это была четкая картина, и я даже мог видеть, как она сглотнула.
   Затем она расплылась в счастливой улыбке, и примерно за полсекунды до второго взрыва я увидел Перри на экране. После того второго взрыва - хотя он и близко не был таким мощным, как первый - этот телевизор превратился в груду искореженного хлама, и не осталось ни одного экрана, на котором можно было бы что-то увидеть.
   Перри нравилось, чтобы все было именно так, и он никогда не думал идти куда-либо без того, чтобы его галстук не был правильно завязан, а носки не подходили друг другу и так далее. И вот он босиком перенесся на тысячу лет в будущее. Мне стало как-то неловко за него.
   Так или иначе, они были помолвлены, а теперь должны пожениться, так что, думаю, у нее были тапочки, которые его ждали. Мне просто жаль, что я пропустил свадьбу.
  
  
   СЛУЖЕБНЫЙ ЛИФТ Сэма Мервина-младшего.
   Первоначально опубликовано в Amazing Stories , ноябрь 1958 года.
   Были времена, когда Джерри Хейл недоумевал, как ему вообще удалось устроиться на такую работу, и это был один из таких случаев. По сути, Джерри был контактным лицом, продавцом, промоутером, человеком, который использовал офис только как почтовый ящик и место, где время от времени можно было позвонить. И вот он, как и последние два года, был прикован цепью к столу в офисе Research Development, Inc. Тот факт, что это был великолепный стол из светлого красного дерева в великолепном кабинете из светлого красного дерева, приспособления для современного материального комфорта, от звукоизолирующего потолка до встроенного бара, не изменили основной суровой правды заточения.
   "Я всего лишь заключенный в клетке из светлого красного дерева, некрасивое зрелище..."
   Он не собирался говорить это вслух, но должен был. Гладкая светло-коричневая голова Роды Карлин поднялась от созерцания блокнота стенографистки на коленях, и ее пышные ярко-красные губы произнесли с едва заметной насмешкой: "Вы хотите, чтобы я написала это в письме мистеру Финкельбергу, Джерри? ?"
   "Если бы я сказал вам, куда я хотел бы, чтобы вы его поместили, крушение ваших иллюзий разрушило бы тишину этого мавзолея", - сказал он ей.
   "Вы беспокоитесь о мистере Финкельберге, а я буду беспокоиться о своих иллюзиях - о том, что от них осталось", - был сокрушительный ответ.
   Когда он возобновил диктовку, Джерри с легким привкусом пепла понял, что Рода была одной из причин его самозаключения. Рода была красоткой до самого низа. Она была быстрой, надежной, уравновешенной и эффективной. Кроме того, она была наглой, властной и обладала на редкость уравновешенным нравом - насколько Джерри смог разглядеть за время их двухлетнего общения, это всегда было плохо.
   Единственный раз он видел ее улыбку, когда что-то шло не так - желательно болезненно для него, как случай, когда он был сбит мусорной корзиной и снял полоску фанеры со своего стола с переносицей на носу. В тот раз он действительно услышал ошеломленными ушами раскат ее серебристого смеха.
   Для него стало игрой снова рассмешить ее, желательно без агонии для себя. Но пока он потерпел неудачу. Его самые тщательно продуманные попытки завоевать ее одобрение были встречены с возвышенным безразличием. Он хотел встречаться с ней с первого момента, как она вошла в RD, Inc., но как ты решил встречаться с девушкой, которая явно позиционировала тебя где-то между квадратом и заплесневелой фигой? Были моменты, когда он почти жалел, что не любит Роду.
   Письмо к мистеру Финкельбергу закончилось, он сказал: "Что еще в деле, Рода?"
   Она уже встала, открывая при этом совершенно восхитительную фигуру, которая поселила в его снах раздражающее слово "слюни". Взглянув на него через плечо, она ответила: Доэни хочет тебя на минутку увидеть, а этот тип Вилли ждет снаружи.
   Что-то мелькнуло - злорадство или просто зарождающееся торжество? - в чуть раскосых фиолетовых глазах, предупредивших его, что ничего приятного ему не предстоит.
   Он сказал: "Хорошо, Рода, скажи Паку, что я свободен, если он хочет меня видеть. Я сообщу вам, чтобы вы прислали мистера Вилли, как только я закончу.
   Она пожала плечами, потянувшись к дверной ручке. Джерри мог бы поклясться, что она подозрительно пробормотала что-то вроде: "Для меня ничего не значит". Отношение Роды было таким же выразительным, как любые слова, так что он не был уверен. Он подумал: " Когда-нибудь, ты, свежая ведьма, когда-нибудь... ", но на самом деле он не был очень уверен. Два года могут составить довольно увядающий процесс.
   Появился Паркер Доэни. Он был круглый, румяный и, как обычно, бурлил энтузиазмом. Он также был партнером Джерри и настоящей причиной того, что ему пришлось оставаться прикованным к столу. Паркер был потрясающе блестящим идейным вдохновителем и всесторонне развитым ученым, и у него было столько же денег и деловой хватки, сколько у двухлетнего ребенка. Сама мысль о том, чтобы отправиться в путешествие и оставить Парка ответственным, вызывала у Джерри мурашки по коже - она вызывала у него образы с трудом нажитого капитала, утекающего в бездонные воронки с надписью "Вечный двигатель", "Переносная дыра" или "Овощные металлы". Так что именно Пак Доэни совершал поездки, пока Джерри выдыхался, прикованный к своему столу и насмехаясь над Родой.
   Research Development, Inc. была именно тем, на что это звучало. Цель фирмы заключалась в том, чтобы связать изобретателей - или людей, занимающихся научной идеей, как их предпочитал называть Джерри, - с лабораториями или коммерческими фирмами, где их идеи можно было бы развивать, использовать и получать прибыль. Это была небольшая, но успешная и быстрорастущая компания. Это удовлетворяло базовые потребности не только ученых, но и фирм, чьи бюджеты не превышали огромных затрат на бесплатные исследования.
   Парк Доэни сиял. С совершенно ложной скромностью он положил на стол Джерри что-то похожее на заверенный чек на бумаге розового цвета. Это был заверенный чек от Magnum Corporation, выписанный Research Development, Inc., на сумму 50 000,02 доллара.
   Джерри был впечатлен, хотя и не хотел этого показывать. "Для чего эти два цента?" - мягко спросил он.
   - Мне самому было интересно, - вежливо сказал Доэни. - Ну, на этот раз старая мохнатая голова, как я понял от мисс Карлин, вы слышали, как вы меня звали. Это за ту маленькую бутылочную крышку, которую нельзя было наполнить, как ты сказал мне, что она никогда не будет продаваться. Это покроет наши затраты Гарретсону, заплатит ему солидный гонорар и оставит нам пять тысяч комиссионных.
   - Молодец, Пак, - искренне сказал Джерри. Он торжественно добавил: "Даже я не могу быть прав все время". Неудивительно, подумал он, что Рода была выше обычного - она знала, что он заорал, когда Парк взялся за Гарретсона и его ненаполняемую крышку от бутылки.
   Звучал зуммер. Он щелкнул выключателем, и в его ушах зазвучал сладкий купорос Роды. "Г-н. Вилли теряет терпение, - сказала она. - Прислать его?
   Это была бестактная ошибка - если это была ошибка. Как раз в тот момент, когда его непрактичная напарница предавалась заслуженному самовозвеличиванию, ей пришлось напомнить им обоим о самой серьезной ошибке Джерри в суждениях - и самой дорогой - с момента основания RD, Inc.
   Доэни направился к двери, неся чек. На пороге он остановился и сказал: "Я отдам Роде это, если она тебе ни на минуту не понадобится". Затем он добавил: "Это может покрыть некоторые расходы, которые вы понесли с вашим другом Амосом Вилли".
   На этот раз Джерри не нашелся, что сказать.
   * * * *
   Вошел Амос Вилли и тихонько сел в светлое кожаное кресло напротив Джерри у края стола. Глядя на него, Джерри, как всегда, знал, что перед ним человек, преданный своему делу. Самоотверженность светилась в его слегка близоруких глазах, в диком, нестриженном беспорядке волос, в потрепанном воротничке рубашки и в поношенном твидовом костюме, в потертых, неначищенных пальцах мокасин. Именно эта самоотверженность, эта честность привлекли Джерри к Амосу Вилли с того самого момента, когда практически неизвестный ученый робко пробрался в дверь офиса. Как он сказал Парку Доэни: "Возможно, я ни черта не знаю о родомагнетизме, но я горжусь тем, что знаю немного о мужчинах. Я полностью поддерживаю Амоса Вилли".
   Слово "родомагнетики!" вырвалось как фырканье из твердого с научной точки зрения ноздря Роэни. - До них еще сто лет.
   - Возможно, - ответил Джерри. - Но я хотел бы иметь возможность повесить картину на стену, не проделывая дырку в штукатурке...
   Его напарник закатил глаза к небу, вскинул руки и вышел, бормоча что-то вроде: "А он думает, что я чокнутая!"
   Амос Вилли оперся замшевым локтем на стол Джерри и сказал: - Это всего лишь отчет о проделанной работе, мистер Хейл. Думаю, вам следует знать, что я добился притяжения в три миллиграмма между граммом кремния и десятью граммами фуллеровой земли.
   "Это важно?" - спросил Джерри не без злобы.
   "Это первый конкретный успех, которого я добился", - сказал Амос Вилли, его самоотверженные глаза горели. - Это доказательство того, что я лаял не в ту сторону.
   Джерри подавил почти непреодолимое желание расшифровать метафору и сказал: - Это замечательно, Амос. Есть ли шанс устроить мне демонстрацию? Мой партнер, кажется, считает, что вы сделали невозможное.
   Ученый помедлил, посмотрел на свое замешательство, покраснел, заикался и, наконец, сказал: - Вы доверяли мне, мистер Хейл, поэтому справедливо, что я должен доверять вам. Я делал все возможное, чтобы мои личные расходы были низкими, поскольку моя экспериментальная и исследовательская работа обходилась очень дорого. Я... - Он помедлил, а потом сказал: - Когда ты сможешь прийти?
   - Прямо сейчас, если ты не против, - сказал Джерри, радуясь возможности хоть и ненадолго избежать злорадства своей напарницы и Роды Карлин.
   Амос Вилли снова заколебался. "Вы можете найти это - ну, не совсем то, что вы ожидаете", - сказал он.
   Джерри обошел стол и дружески положил руку на спину ученого. "Я могу быть каблуком", - сказал он. - Во всяком случае, эксперты назвали меня одним из них. Но никто никогда не называл меня снобом".
   - И ты никому не скажешь? - с тревогой спросил Амос Вилли.
   "Секретность - это часть бизнеса RD, Inc., - заверил его Джерри. "Без этого мы бы никуда".
   Ученый с сомнением посмотрел на Джерри, затем вздохнул и сказал: "Хорошо, тогда пойдемте. Но, пожалуйста, не выходите на улицу, когда мы туда доберемся - вас могут... э... заметить.
   * * * *
   Джерри все еще пытался понять это, когда они вышли на улицу и остановили такси. Добраться до лаборатории Вилли, где бы она ни находилась, означало, что он будет снаружи - как и должно быть, когда он ее покинет. Так как же он мог не выйти на улицу? Через некоторое время он отказался от этого и решил позволить природе идти своим чередом.
   Хотя лаборатория Амоса Вилли едва ли находилась в той части города, которая часто упоминается в светских колонках светской хроники, вряд ли она представляла собой тот район, где обнаружение могло вызвать затруднения. Такси остановилось перед чем-то вроде заброшенного склада или мансарды, одного из многих, стоявших вдоль почти пустынной улицы. Амос расплатился с шофером, который подозрительно посмотрел на деньги и сказал: "Что это за педик?"
   Джерри вошел и сам оплатил проезд, но не раньше, чем заметил, что купюра, которую водитель вернул ученому, была одной из больших старомодных банкнот, изъятых из обращения в конце 1920-х годов. Когда Амос Вилли отпер дверь в одном конце склада, он сказал: "Где ты взял этот счет, Амос? Он выглядел почти новым".
   - Это ново, - озадаченно сказал ученый. Он направился к служебному лифту старинного образца, который приводился в движение тросом из скрученных проводов. Прежде чем привести его в движение, он обнаружил что-то похожее на корабельный шпиль в углу лифта. "Это то, что я придумал, чтобы сэкономить расходы", - сказал он. "Экономика довольно экстраординарна".
   Озадаченный, Джерри заглянул через плечо и увидел, как тот проверял ручку, которая, казалось, регистрировала набор цифр, которые напомнили ему цифры на спидометре на приборной панели. Он был преобразован в 1-8-9-1. Ученый проигнорировал кабель, но сказал: "А теперь - нажимаем". Он нажал кнопку слева от шпиля, на короткое время появилось ощущение движения. - Мы в подвале, - добавил он, открывая дверь лифта.
   Это был большой старомодный подвал, в котором пахло сырым пеплом, знакомым Джерри с детства. Его немного удивляло, что такой подвал должен располагаться под складом - он выглядел более подходящим для простого дома с расходящимися печными трубами прямо под потолком.
   Он забыл об этом, когда Амос Вилли подвел его к деревянной двери, которую тот открыл. Оказалось, что это была его лаборатория, и он провел демонстрацию родомагнитного притяжения земли своего кремниевого фуллера, что не оставило Джерри равнодушным, поскольку он действительно мало знал о теории или практике магнетизма цветных металлов.
   Затем изобретатель сказал: "Конечно, все мои записи хранятся в моих комнатах наверху. Не могли бы вы подняться туда? Я осмотрюсь и позабочусь, чтобы миссис Талбот и Дора не мешали.
   Озадаченный, Джерри повиновался. Он последовал за своим клиентом наверх на главный этаж, отвратительное чудовище из золотого дуба, цветочного ковра и витражного стекла, а затем поднялся еще на два этажа. Он подумал, что это определенно старомодный дом. Потом с силой молнии вспомнил, что они на складе.
   В этом не было смысла, как и в двух комнатах Амоса Вилли на третьем этаже. Джерри отвел дрожащие глаза от хромированной надписи на бересте с надписью " Боже, возлюби наш счастливый дом ", а затем от изображения какого-то большого рогатого животного, вызывающе стоящего над умирающим телом своей подруги. Не обращая внимания на хозяина, он подошел к окну и выглянул наружу.
   Они даже не были в одной части города - они не были в одной эпохе, если только Джерри не сошел с ума. Он увидел, как по тротуару на другой стороне улицы медленно прошел тучный джентльмен в котелке с высокой тульей и нелепо закатанными полями, а на парчовом жилете висела цепочка от часов, толстая, как канат. Он заметил пару дам в длинных юбках и - он сглотнул - турнюры . Он увидел, как мальчик в костюме Бастера Брауна медленно катит обруч по улице в противоположном направлении от открытой "виктории", которую ведет кучер в цилиндре и в которой сидит элегантная дама, развалившаяся под зонтиком с бахромой.
   Лишь слабо он услышал, как Амос Вилли повторил его имя, чтобы привлечь его внимание. Повернувшись к изобретателю, он воскликнул: "К черту родомагнетизм, Амос! Это шутка или вы изобрели какую-то машину времени?"
   Ученый выглядел слегка обеспокоенным. "Это не совсем вопрос путешествия во времени, - сказал он. "Теория достаточно проста, как только вы ее поймете. Я собрал это вместе, чтобы сэкономить деньги".
   "Ты сделал что?" Джерри обнаружил, что кричит.
   "Ну..." Его горячность смутила изобретателя. "Видите ли, я знал, что стою вам больших денег, и что, учитывая стоимость жизни, казалось экономичным решить это. Это стоит очень мало, а экономия огромна. Моя комната стоит всего три доллара в неделю, включая завтрак. Я могу жить как король менее чем на пятьдесят долларов в месяц. Смотрите, - он повернулся к папкам, занимавшим одну из стен его кабинета, - у меня они все расписаны.
   Джерри сказал: "О, Боже мой!" и рухнул на искусно сделанный стул из черного ореха, который выглядел так, будто был обит конским волосом - и он чувствовал себя конским волосом, когда он сидел на нем. Он сказал огорченному и сбитому с толку Амосу Вилли: "Который час... я имею в виду, какое здесь число?"
   - Дай подумать, - сказал ученый. - Да ведь сейчас июнь 1891 года. Я не уверен в точной дате. И я не уверен, что это действительно машина для путешествий во времени. Понимаете-"
   - Пропусти, - грубо сказал Джерри. - Я бы все равно этого не понял. Но, мужик, разве ты не понимаешь, что ты сделал? Не отвечайте на это - вы, очевидно, не отвечаете. Вы можете вернуть нас туда, где мы должны быть?"
   - Конечно, - сказал Амос, направляясь к двери. - Надеюсь, ты не раскроешь нашу маленькую тайну.
   - Не волнуйся, - сказал Джерри. "Кто бы мне поверил, если бы я попытался?"
   Это было невероятно, подумал он, спускаясь вслед за Амосом по устланной ковром лестнице. Человек, открывший путешествие во времени, использовал его для экономии денег, а не для их заработка. На обратном пути, который прошел без происшествий, он обратил пристальное внимание на кабестан.
   - И это все? - спросил он, когда они вернулись.
   - Вот и все, - повторил ученый. "Это действительно очень простой процесс, если понять лежащую в его основе квантово-математическую теорию. Идея пришла мне в голову однажды утром в ванне.
   - Вы показали мне чудо, - торжественно сказал Джерри. - И вы можете изменить дату прибытия, перевернув эту безделушку?
   - Думаю, да, - сказал Амос. "Я никогда не пробовал другое свидание. Зачем мне это, если мне так хорошо там, где я есть?"
   - Совершенно незачем, - сказал Джерри.
   Они вышли со склада и направились к ближайшему проспекту, чтобы поймать такси. "Я не уверен, что жизнь, которую вы ведете, здорова", - сказал он ученому. "В конце концов, это время, в которое вы родились. Наверняка у вас здесь есть какие-то интересы, помимо вашей науки, - друзья, девушка. Он увидел по румянцу Амоса, что тот забил и поставил на поле. Амос заслужил отдых, освежение, отпуск, вечеринку. Джерри позаботится о драгоценных изобретениях и экспериментах и не допустит, чтобы им причинили вред.
   К тому времени, как они расстались, у Амоса был чек на пятьсот долларов, а у Джерри были ключи от служебного лифта склада и ночлежки в прошлое.
   - Я позабочусь о них. Не беспокойтесь ни о чем. Иди и устраивай себе бал, - сказал он, когда они расставались.
   "Мяч?" - сказал Амос. - Какой мяч?
   Уходя, Джерри сказал себе: "Никогда не узнаешь, спорт".
   Не то чтобы Джерри имел в виду что-то действительно гнусное - во всяком случае, когда дело касалось преданного Амоса Вилли. Он просто хотел вернуться туда, в 1891 год, и осмотреться. В конце концов, это была возможность - фантастическая возможность - и вряд ли Джерри мог оставить ее стук без ответа.
   * * * *
   В ту ночь он не спал в своей спальне на Саттон-Плейс, думая, прикидывая, вычисляя. В кои-то веки компания RD, Inc. и ее бесчисленное множество проблем были отодвинуты на задний план его разума.
   На следующее утро он позвонил в офис и сказал Роде отменить свои встречи до особого распоряжения. Ему придется двигаться - и двигаться быстро. Неизвестно, когда преданный Амос вернется из своего поспешно организованного отпуска.
   Джерри провел все утро в Публичной библиотеке, копаясь в старых альманахах и книгах спортивных рекордов. Затем он отправился в центр города, в район букинистических магазинов, и купил полдюжины книг, посвященных истории скачек, бейсболу, операциям на фондовом рынке и общей жизни начала 1890-х годов. К тому времени, как он закончил, было уже три часа, банки были закрыты, поэтому он вернулся в офис.
   "Где ты был?" - спросила Рода, когда он вошел. "Должно быть, вы получили миллион звонков".
   - А как насчет мистера Вилли? Он звонил? - спросил он, пытаясь скрыть от нее чисто мужское побуждение, которое почти переполняло его при виде ее плеч, горла и верхней части груди, обнажавшихся под летним платьем с открытой спиной.
   "Нет, этот чокнутый единственный, кто этого не сделал", - сказала она ему. Затем, с любопытством посмотрев на него, "Ты уверен, что с тобой все в порядке, Джерри?"
   "Хм? Кто я? Я в порядке, - сказал он ей.
   Он прошел к своему письменному столу и занялся канцелярскими делами, хотя его сердце не было к этому. Дважды он чуть не рассказал Парку Доэни об удивительном открытии Амоса Вилли, но каждый раз ему удавалось промолчать. Парк не поверил бы ему, и он пообещал Амосу хранить его тайну в тайне. Всякий раз, когда он думал об этом, Джерри мог только удивляться человеку, настолько преданному своему делу, что он изобрел машину времени просто для того, чтобы сократить расходы на жизнь, работая над своей теорией родомагнетизма.
   На следующий день ему нужно было переезжать, поэтому он то входил, то выходил из офиса, завершая свои приготовления. Театральный костюмер предоставил ему наряд для геев девяностых - от соломенных канотье на резинке до замшевых туфель на высоких пуговицах. Он обнаружил, что получить бумажные деньги невозможно, поэтому он вложил сто серебряных долларов, датированных до 1890 года, и по баснословным ценам сумел достать еще пятьсот правильно датированными двадцатидолларовыми золотыми монетами. К тому времени, как он все это собрал в офисе, было уже после пяти. Собрав свое имущество, он вежливо попрощался с Родой Карлин, спустился на лифте и нанял такси, чтобы отвезти его на склад.
   Когда он вышел, за его спиной остановилось еще одно такси, и из него вышла Рода, обнажая захватывающее дух пространство нейлоновой ноги. Желая, чтобы серебряные доллары не были такими тяжелыми, а коробка с его костюмом не была такой неуклюжей и громоздкой, Джерри подождал, пока она подойдет к нему.
   "Какая идея?" - спросил он ее.
   "Вы оставили это в офисе - я подумала, что они могут вам понадобиться", - сказала девушка. Она без всякого выражения протянула ему драгоценную шкатулку с его золотыми монетами. Чувствуя легкую тошноту в животе из-за предотвращенной опасности, Джерри поблагодарил ее.
   С любопытством посмотрев на него, она сказала: "Ты что, сошел с ума, что ли?"
   - Какая вам разница? - спросил он ее.
   Она серьезно посмотрела на него, а затем сказала: "Никакой девушке не нравится терять половину талона на питание, даже предательскую, ненадежную половину".
   - Вероломный - ненадежный? Он был ранен в живую.
   - Ты совсем как мой старик, - сказала она. "Мать никогда не доверяла ему с глаз долой". Затем, с любопытством оглядывая их окрестности, "Что вы делаете в этом убогом районе?"
   - У твоего друга, Амоса Вилли, внутри лаборатория, - сказал Джерри. Импульс, усиленный двумя годами тоски и разочарования, формировался в его уме.
   - Что ты везешь ему, кроме золота? - спросила Рода. "Птичье семя?"
   - Пойди и узнай, - сказал он ей, отпирая дверь. Он стоял в стороне, затаив дыхание, а она колебалась.
   Наконец, слегка сморщив нос, она сказала: "Не знаю, кто из нас более сумасшедший", - и бодро вошла внутрь. Она с презрением оглядела служебный лифт, пока Джерри возился с кабестаном, проверяя цифры на циферблате и молясь, чтобы он не сделал ничего плохого. Несомненно, решил он, он, должно быть, сошел с ума, раз взял девушку с собой. "Но если это сумасшествие, то я счастливый сумасшедший", - сказал он себе.
   Он огляделся, просто чтобы убедиться, что Рода все еще с ним, а затем издал тревожный крик. Она держала руки на тросе, казалось, вот-вот потянет его. "Нет! Не!" - крикнул он, прыгая к ней. Когда он это сделал, ручка со стороны шпиля выскользнула у него из рук.
   Послышался крен, тошнотворное движение в сторону, затем зловещий скрежещущий хруст металла. Джерри сказал: "О, Боже мой!" и посмотрел вниз, чтобы обнаружить широко разрекламированные чары Роды, прижатые к нему, ее большие фиолетовые глаза испуганно смотрели в его глаза.
   "Что случилось?" она спросила. "Что я сделал?" Поняв, где она, она отстранилась от него, словно он был кусочком жевательной резинки, прилипшим к ее ботинку.
   - Я пока не знаю, - сказал он ей. Глубоко вздохнув, он открыл дверь лифта и почувствовал прилив облегчения при виде уже знакомого старомодного подвала. - Все в порядке, - сказал он. - Пойдем быстро, не задерживайся.
   Им удалось прокрасться наверх незамеченными, хотя из гостиной на первом этаже звучала хрипящая музыка из старомодного вертикального органа с ножным приводом, исполнявшего "Внося снопы". Только когда они благополучно оказались в комнатах Амоса Вилли, Джерри позволил Роде говорить. Затем она сказала: "Должно быть, это я сошла с ума". Она выглянула в окно, вскрикнула от тревоги и спросила: "Что это - съемочная площадка?"
   Видимо, ее крик был услышан, ибо за быстрыми шагами последовал стук в дверь. "Г-н. Вилли! Я удивляюсь тебе, - сказал резкий женский голос. - Ты знаешь мои правила относительно барышень в комнатах наверху.
   "Миссис. Талбот? Джерри пустил в ход все заискивание, на которое был способен. - Это мистер Хейл, работодатель Амоса Вилли. Его не будет несколько дней, и он предложил свои комнаты моей невесте и мне на... - он беспомощно посмотрел на Роду, - на медовый месяц.
   "Ой!" В одном слоге была смесь неодобрения и романтического любопытства. Затем: "Очень хорошо, я полагаю, все в порядке, но мне придется удвоить ставки".
   "Я сейчас же спущусь вниз, чтобы уладить этот вопрос, надеюсь, к вашему удовольствию", - сказал Джерри, чувствуя себя Алисой, медленно падающей в нору Белого Кролика. Он подождал, пока шаги миссис Талбот на лестнице перестали быть слышны, и сказал: - Рода, это не съемочная площадка. Это настоящая вещь".
   Она рассматривала его спекулятивно. "Миссис. Джерри Хейл, - мечтательно сказала она.
   Он схватил ее за плечи. "Рода! Избавься от этого! Мы сломали машину времени Амоса Вилли, добравшись сюда. Я не знаю, как вернуть нас. Мы в ловушке".
   Ее лицо было близко к его. Она сказала: "Заткнись и поцелуй меня".
   Он так и сделал - и снова время показало головокружительную параболу. Тем не менее, он вовремя вырвался из этого, чтобы пойти в спальню и надеть одежду, которую он купил у костюмера, не забывая разделить волосы посередине. Рода недоверчиво посмотрела на него. - Джерри, дорогой, - сказала она, - разве эта глупая шутка не зашла слишком далеко?
   - Это не шутка, - сказал он ей. Он задавался вопросом, не совершил ли он ужасной ошибки, сказав миссис Талбот, что Рода его жена. В конце концов... Однако, глядя на это пышное, прекрасное лицо и фигуру, он почувствовал, как его сердце предается странным, но не неприятным ударам. Он хотел эту девушку два года. Теперь она не могла выйти из комнаты, даже если бы захотела - не без того, чтобы вызвать бунт в своей одежде 1956 года. В голове всплыла старая фраза... "Однажды на борту люггера, и девушка моя".
   Он напевал какую-то мелодию, когда спустился вниз, чтобы увидеть миссис Талбот, тщательно вытирающую пятна помады Роды вокруг рта.
   Миссис Тэлбот оказалась очаровательна, однажды она увидела золотую монету в десять долларов и даже согласилась принести им небольшой ужин. Джерри продолжал напевать, взбегая по лестнице. "Однажды на борту люггера..."
   * * * *
   Ужин оказался невероятно обильным и очень вкусным, но Джерри провел ночь на диване из конского волоса, а Рода мирно спала на кровати в соседней комнате. Она убила его идеи ровно в два слога: "Никакого мыла!"
   На следующий день, когда Рода была одета в плохо сидящее готовое платье, которое Джерри ухитрился купить для нее в большом универмаге, они поженились в городском ЗАГСе - нелепо причудливом, освещенном газом здании из красного кирпича, которое , в свое время, уже давно были заменены возвышающимся муниципальным небоскребом.
   Рода прошла церемонию серьезно. Только когда они устроились в двуколке, а лошадь шумно неслась по булыжной мостовой, она сказала: "Я почти сдалась здесь". Прижавшись к нему, она пробормотала: "Джерри, я так счастлива".
   - Я немного ошеломлен, - сказал Джерри, кладя руку на знакомые плечи, покрытые незнакомыми рюшами. - Зачем ты так долго давал мне щетку, дорогая?
   "Потому что, - сказала она ему, - ты не собирался жениться".
   * * * *
   На следующий день они переехали из дома миссис Талбот в большую гостиницу. За пятнадцать долларов в неделю Джерри снял номер для новобрачных с собственной ванной комнатой, отделанной серым мрамором. Следующие несколько дней Рода провела за покупками, а Джерри путешествовал по городу, заводя нужные ему связи. Это было не так просто, как он ожидал, но он был не из тех, кому можно отказать. На четвертый день они сели на пыхтящий паровоз, который вместе со смешанной толпой в праздничном настроении доставил их на богато украшенный ипподром на окраине города.
   - Кто этот человек - тот, что кивнул тебе? - с любопытством спросила Рода, когда они заняли свои места в ложе на трибуне недалеко от финиша. - Тот, что с усами на руле.
   - О... - сказал Джерри. - Это мистер Уотсон, мистер Фил Уотсон из Филадельфии. У нас есть небольшая ставка на пятую гонку - Серебряный кубок Вандерлипа. Он верит, что лошадь по кличке Шу-ин победит". Джерри обнаружил, что ему начинает нравиться Рода, даже без помады. Но тогда, сказал он себе, ему бы понравилась ее голубая татуировка.
   - А Шу-ин не выиграет? - спросила она его причудливо.
   Он похлопал по книжке в кармане. - Нет, если только история неверна, - уверенно ответил он.
   Он мягко и бескорыстно сделал ставку на первые четыре гонки, так как у него не было записей о них, и ему удалось добиться чуть большего, чем безубыточность. Он сделал еще одну ставку в букмекерской конторе на Breakaway, кобылку с большими шансами, которая должна была выиграть большую гонку. Он и Рода были на ногах и кричали во все горло, когда Breakaway догнал Шу-ина на финишной прямой и выиграл, уйдя с преимуществом на полкорпуса.
   "Мы выиграли! Ты сделал это!" Рода закричала ему в ухо, обвив руками его шею. Потом сдерживала себя. "Сколько?"
   - Около одиннадцати тысяч, - сказал он ей гордо.
   "Замечательно!" она ответила. "Тогда я могу купить этот экземпляр Уорта завтра у мистера Уонамейкера".
   "Ты можешь купить оригинал", - торжественно сказал он ей, откусив кончик от Corona Corona.
   Женщины! он думал. Благослови их!
   Через несколько минут мистер Филип Уотсон из Филадельфии вошел в ложу, пожал руку Роде и вытащил из чрезвычайно пухлого бумажника несколько золотых сертификатов с оранжевой обложкой. - Я не знаю, как ты его назвал, Хейл, - сказал он Джерри. - Но ты заслужил это. Он вложил деньги в ожидающие руки Джерри, а затем добавил с задумчивым блеском в маленьких глазках. "Поднос с бриллиантами появится на следующей неделе - как насчет того, чтобы дать мне шанс отыграть часть его обратно?"
   "Кто тебе нравится?" - спросил его Джерри.
   Мистер Уотсон поколебался, затем пожал плечами и сказал: "У меня есть мерин, который должен быть почти готов, жеребенок, которого я купил на аукционе в Луисвилле в прошлом году. Конечно, она медленная на старте и очень зеленая, но я чувствую, что должен поддержать ее - чисто из сентиментальности, конечно.
   Джерри рассмеялся и сказал: "Чувство, мой глаз! Как его зовут?"
   "Кэррилл", - сказал мистер Фил Уотсон.
   - Минутку, - сказал Джерри. Отвернувшись, он достал из кармана зачётную книжку, тщательно прикрывая её от посторонних глаз. Он нашел Алмазный поднос, проверенный в 1891 году. Победителем, если только история снова не солгала, стала кляча по кличке Безногий. Он отложил книжку и повернулся, чтобы заключить сделку. Мистер Ватсон вздохнул и отвернулся.
   - Такой грустный человечек, - с сочувствием сказала Рода. К изумлению Джерри, она действительно сочувствовала ему теперь, когда он наконец узнал ее не только в профессиональном, но и в библейском смысле.
   - Он стоит всего около пяти миллионов баксов, - бесчувственно сказал ей Джерри. "Сделано в масле печени трески".
   "Тогда такой грустный маленький миллионер", - сказала его жена. Затем, неловко извиваясь, "Отвези меня домой, дорогая. Эти проклятые корсеты разрезают меня пополам.
   * * * *
   Он почти не видел Роду, пока на следующей неделе взошло солнце. В течение дня он был занят своими делами - нужно было встретить так много людей, так много дел, так много мест, куда можно пойти, - но она не выглядела недовольной. Они торжественно обедали, посещали театры, проводили счастливые ночи любви. К его удивлению, когда наступил день ставок на алмазный поднос, Рода сослался на головную боль и отказался идти с ним.
   Это был день, когда пришелся удар. Безногий бежал впереди поля, когда они завернули домашний поворот, но затем лошадь занесло и фактически упала, швырнув своего жокея почти к внешнему перилам. В то время как Джерри смотрел на него с недоверием и нарастающим ужасом, остальная часть поля пронеслась мимо его выбора и вернулась домой, а Кэрриолл красиво впереди.
   "Завтра мне нужно будет получить баланс в банке", - сказал Джерри, передавая содержимое своего кошелька - мелочь в десять тысяч долларов, что составляло лишь половину суммы ставки.
   Маленькие глазки Филипа Уотсона вонзились в него, как двойные бриллиантовые осколки. Джерри не думал, что когда-либо видел что-то настолько жесткое. Спортсмен сказал тоном, который стал еще более угрожающим, потому что он был намного мягче, чем его обычная речь: "Принесите деньги в мой офис до полудня, или вы можете найти вещи немного неприятными". Прежде чем отвернуться, он добавил: "Пожалуйста, передайте привет вашей прекрасной леди".
   - Во что бы то ни стало, - сказал Джерри в тумане замешательства, смешанного со страхом. Это было бедствием во многих смыслах, ибо совершенно очевидно, что либо история лгала, либо он и Рода не были в прошлом того же мира, в котором родились.
   Вернувшись в город, Джерри отчаянно пытался разобраться. Ему жаль, что он не слушал более внимательно то, что Амос Вилли пытался рассказать ему о машине. Что-то в том, что это не совсем инструмент для путешествий во времени...
   Джерри знал теорию параллельных линий времени, хотя до этого момента никогда не уделял ей особого внимания. Это включало - но к черту теорию. Фантастика или нет, но он застрял в неопровержимых фактах, застряв в прошлом, будущее которого не мог предсказать. Хуже того, выхода не было. У него все еще было около тысячи двухсот сотен в банке - недостаточно, чтобы удовлетворить Фила Уотсона, но достаточно, чтобы вывезти Роду и себя из города и дать им долю в этом мире, где доллар имеет такое большое значение.
   Каким-то образом воспоминание о глазах Уотсона с алмазным сверлом подсказало ему, что это не сработает. И, если доллар в этом мире прошел долгий путь, его также было трудно заработать. Пять тысяч долларов в год означали процветание, но чтобы заработать их, человек должен был работать шесть долгих дней. Если бы он смог найти работу, за которую платят так много...
   Ему стало интересно, что Фил Уотсон имел в виду под зловещими словами "немного неприятно" - и решил, что не хочет оставаться здесь и выяснять. Отель обналичит для него чек, и он и Рода смогут уйти той ночью. Он с тоской подумал о безопасности своего светлого стола из красного дерева в компании RD, Inc., где-то во времени, в каком-то другом мире, и проклял Амоса Вилли и все его работы. Затем он начал задаваться вопросом, как Рода воспримет плохие новости.
   * * * *
   Она ждала его в вестибюле отеля, когда он добрался туда, и кое-что уже знала. Она сказала: "Я знаю, что ты потерял свою рубашку, Джерри". Она немного походила на Роду прошлого - грозную Роду приемной.
   "Не так громко!" - украдкой пробормотал он. - Я не хочу, чтобы это гуляло здесь.
   "Это уже где-то рядом", - сказала она ему. - Когда Филадельфийский Фил - да, именно так они называют вашего "хорошего" мистера Ватсона - Когда Филадельфийский Фил зарабатывает деньги, все об этом узнают.
   - Филадельфия, Фил? Где-то в памяти Джерри раздался гонг. Филадельфия Фил - да ведь это версия Питтсбурга Фила в этом мире, самого известного и безжалостного победителя гонок в своем собственном мире и в мире Роды. Он опустился на диван и вытер лоб носовым платком.
   Рода стояла над ним. - Ну, Джерри, что ты собираешься делать? - тихо спросила она. - Ты же знаешь, что у тебя нет денег, чтобы заплатить ему.
   Он взял ее руки в свои, как утопающий, сжимающий два спасательных круга, и сказал тихим голосом: - Мы собираемся обналичить чек и выбраться отсюда - сегодня вечером.
   "Мы?" она спросила. - Я так не думаю. Она кивнула в сторону пары чрезвычайно спортивного вида и чрезвычайно жесткого вида персонажей, которые бездельничали у входа в мужской бар, их глаза-буравчики были устремлены на него. "Эти джентльмены ждали вашего прибытия. Я слышал, как они разговаривали с клерком.
   "Боже мой!" - выдохнул Джерри. "Что я собираюсь делать? Прости, что втянул тебя в это, дорогая, только мне не жаль нас.
   - Ты это имеешь в виду, Джерри? Ее голос, на короткое время, был нежным.
   - Я серьезно, - сказал он ей. - Тогда вот что мы собираемся сделать, - твердо сказала она ему. "Сегодня вечером мы полностью заплатим мистеру Ватсону".
   "С чем?" - удивленно спросил он ее.
   "С этим." Она сунула руку в ридикюль и вытащила из него толстую пачку банкнот. - Тогда ты будешь работать - на меня.
   - Я не понимаю, - сказал он ей. "Как...?"
   Она сказала: "Пока ты тратишь свое время и деньги, пытаясь совершить нечестное убийство, я была занята тем, чтобы сделать женщинам этого мира немного добра - и получить честную прибыль".
   - Но чем? - спросил он ее, все еще не в силах поверить своим чувствам. - Как ты можешь делать женщинам добро?
   Она неловко поерзала и сказала: "Я вытащу их из этих ужасных мест. Я схожу с ума в них. Поэтому я отнесла свои трусики производителю и заключила сделку. Патент уже подан, и я займусь бизнесом - только вы займетесь им вместе со мной и убедитесь, что наши интересы защищены".
   Он посмотрел на нее с благоговением. - Ты имеешь в виду... - начал он.
   - Я имею в виду, - твердо сказала она, - что с этого момента больше не будет пари - разве что немного, ради развлечения. Мне понадобится все, что у меня есть сегодня - десять тысяч, - чтобы вытащить тебя из этой дыры. Это оставит нам немного, чтобы продолжать идти. Остальное зависит от тебя."
   "Ты кукла!" - сказал он горячо. - Ты, фиолетовоглазое чудо! Он двинулся, чтобы обнять ее, прямо здесь, в вестибюле.
   - Ставок больше нет? - успела она, прежде чем его губы сомкнулись с ее губами.
   - Больше никаких ставок, - прошептал он.
   Звук прочищения горла за его спиной вывел его из восторга. Он обернулся и увидел стоящего там оборванного Амоса Вилли.
   Амос сказал: Хейл, мисс Карлин, слава богу, я нашел вас. Мистер Доэни сходит с ума.
   - Он никогда не упустит его, - сказала Рода. - И меня зовут не мисс Карлин, а миссис Хейл. Затем "г. Вилли! Как ты вообще...?"
   "Это было нелегко", - был ответ. "Мне пришлось разобрать всю машину на части и снова собрать. Что вы с ним сделали, мистер Хейл? Все было искажено".
   - Неважно, - сказал Джерри. "Ты сделал это."
   - Нам пора возвращаться, - сказал Амос. - Мне потребовалось несколько дней, чтобы найти вас здесь, и мистер Доэни очень обеспокоен.
   Кошмар закончился. Джерри почувствовал, будто груз веков свалился с его плеч. Он сказал: "Извини за машину, Амос, но раз уж ты ее починил". Он повернулся к Роде и добавил: "Давай, дорогая. Пойдем."
   "Мы не собираемся возвращаться". Слова были низкими, но безошибочно твердыми. "У нас здесь корни".
   - Не собираешься обратно? Джерри был недоверчив. - Но, дорогая, нам здесь не место - не совсем так. В наше время, в нашем собственном мире...
   "В наше время, в нашем собственном мире я мисс Карлин, а не миссис Хейл. Я стенографистка, а не капиталистка, младенец, а не леди. Кроме того, ты обещал...
   - Верно, - сказал Джерри. "Я сделал." Он долго смотрел на жену, потом повернулся к Амосу Вилли и сказал: "Извини, приятель, ты слышал, что сказала дама".
   - Но что я скажу мистеру Доэни? - беспомощно спросил изобретатель, его близорукие преданные глаза мигали.
   - Скажите мистеру Доэни, - сказала Рода, - чтобы он нашел себе нового партнера и нового секретаря. Она улыбнулась Джерри и сказала: "Может, поужинаем, дорогой?"
  
   РЕКРУТ ДЛЯ АНДРОМЕДЫ, Милтон Лессер
  
   ГЛАВА I
   Когда первые сильные майские солнечные лучи покрыли зеленью арочные проспекты Центрального города, начались беспорядки.
   Люди сбивались в сердитые группы у мэрии, встречались в парке и загромождали его прогулки газетами и журналами, поглощая редакционные комментарии с бешеной скоростью, скользили в темноте ночи по закоулкам и планировали дела с яростной тщетностью. Лучшие из лучших в Центральном городе знали, когда следует скрыться: их униформа символизировала все неприемлемое в то время, и они могли быть подвергнуты дубинкам, камням, насмешкам, угрозам, ухмылкам и ножам.
   Но Центр-Сити, как и большинство общин в Объединенной Северной Америке, пережил беспорядки раньше и переживет их снова. По прошлым выступлениям тоже можно было оценить ущерб. Двести пятьдесят семь стеклянных окон будут разбиты, триста двенадцать конечностей сломаны. Несколько тысяч человек получат лечение от незначительных ушибов и ссадин, центральный город получит вдвое меньше исков о возмещении ущерба. Список был составлен четко и точно; он почти никогда не отклонялся.
   И Центр Сити выполнит свою норму. С демонстрацией нежелания, разумеется. Здоровый одобренный способ преодоления социальной травмы раз в семьсот восемьдесят дней.
   * * * *
   - Заткнись, Кит. Кит, пожалуйста.
   Телио проревел дешевым женским голосом: "О, это долгий путь в никуда, навсегда. И твой мёд не вернётся, никогда, никогда, никогда..." Завывающая труба изображала бегство.
   - Они воспользуются чем угодно, Кит.
   "Это просто песня".
   - Выключи, пожалуйста.
   Кристофер Темпл, улыбаясь, выключил телио. - Они объявят имена через десять минут, - сказал он и почувствовал, как напряглись уголки рта.
   - Скажи мне еще раз, Кит, - умоляла Стефани. "Сколько тебе лет?"
   - Ты же знаешь, мне двадцать шесть.
   "Двадцать шесть. Да, двадцать шесть, так что если в этот раз тебе не позвонят, ты будешь в безопасности. Безопасно, я с трудом могу в это поверить.
   - Девять минут, - сказал Темпл в темноте. Стефани заранее задернула жалюзи, заказала звукоизоляцию. Крики на улицах казались им не самым тихим шепотом. Но песня, становившаяся ненадолго мазохистски популярной каждые два года и два месяца, испортила их чувство уединения.
   - Скажи мне еще раз, Кит.
   "Какая."
   "Знаешь что."
   Он позволил ей подойти к нему, позволил ей яростно обнять его и поскулить у него на груди. Он оставался пассивным, хотя это было больно, время от времени гладя ее по волосам. Еще восемь минут он не мог самоутвердиться - он посмотрел на свой ремешок хроно. Если бы он это сделал, он мог бы сожалеть об этом всю жизнь.
   - Скажи мне, Кит.
   - Я выйду за тебя замуж, Стеффи. Через восемь минут, меньше чем через восемь, я спущусь и возьму лицензию. Мы поженимся, как только это станет законным".
   "Это последний раз, когда у них есть шанс для вас. Я имею в виду, они не изменят закон?
   Темпл покачал головой. "Они не должны. Так они выполняют свою норму".
   "Я боюсь."
   - Ты и все остальные в Северной Америке, Стеффи.
   Она дрожала рядом с ним. "Холодно для июня".
   - Здесь тепло. Он целовал ее влажные глаза, нос, губы.
   "О Боже, Кит. Пять минут."
   - Пять минут до свободы, - весело сказал он. Он совсем этого не чувствовал. Опасение стиснуло его грудь тугими, болезненными пальцами, почти не давая ему дышать.
   - Включи, Кит.
   Он вовремя набрал номер телефона, чтобы увидеть неискреннюю улыбку диктора. "Улыбка семнадцатая", - с усмешкой подумал Кит. Патриотическая жертва.
   "Каждые семьсот восемьдесят дней, - сказал диктор, - двести молодых людей Центрального города отбираются для служения своей стране на неопределенный срок, строго регулируемый системой ротации".
   "Лжец!" Стефани заплакала. "Никто никогда не возвращается. Прошло тридцать лет с первой группы, и ни одной из них..."
   - Тсс, - Темпл приложил палец к губам.
   "Это тринадцатый звонок с момента начала того, что в народе называют путешествием в никуда", - сказал диктор. "Очевидно, что две сотни молодых людей из Центрального города и тысячи со всего этого полушария на самом деле не отправляются в Путешествие в никуда. Это совершенно бессмысленно".
   - Ура ему, - рассмеялся Темпл.
   - Я бы хотел, чтобы он продолжил это.
   "Нет, дамы и господа, мы используем слово "Нигде" только потому, что не знаем конечного пункта назначения. Соображения безопасности делают это невозможным..."
   - Да, да, - нетерпеливо сказала Стефани. "Продолжать."
   "...поэтому путешествие в никуда. С максимальной безопасностью всего проекта, мы даже не знаем, зачем посылают наших людей и каким образом. Мы знаем только, что они идут куда-то, а не в никуда, смело и без страха, с целью, жизненно важной для безопасности этого народа, а не для утоления жажды шахматной фигуры полков и дивизий.
   "Если вклад Центр-Сити помогает сохранить нашу страну сильной, Центр-Сити, естественно, обязан..."
   - Никто никогда не говорил, что это не наша обязанность, - возразила Стефани, как будто диктор действительно ее слышал. "Мы только хотим, чтобы мы знали что-то об этом - и мы хотим, чтобы это не было навсегда".
   - Это не навсегда, - напомнил ей Темпл. "Не официально".
   "Официально, моя нога. Если они никогда не вернутся, они никогда не вернутся. Если на бумаге есть система ротации, но она никогда не используется, это вообще не система ротации. Кит, это навсегда.
   "...чтобы поблагодарить следующих спонсоров за потраченное время..."
   "Никто не захочет спонсировать это ", - весело прошептал Темпл.
   - Кит, - сказала Стефани, - я... у меня внезапно появилось предчувствие, что нам не о чем беспокоиться. Они скучали по тебе все это время, и в этот раз они тоже будут скучать по тебе. В последний раз, а то будешь слишком стар. Забавно, слишком стар в двадцать шесть. Но мы будем свободны, Кит. Свободно."
   - Он начинает, - сказал ей Темпл.
   Большой барабан заполнил весь экран телио. Он медленно вращался снизу вверх. Через двадцать секунд появилась буква А, за которой последовало около дюжины имен. Аберкромби, Гарольд. Абнер, Юджин. Адамс, Джеральд. Скорбь в семье Аберкромби. Отчаяние для Абнеров. Черный ужас для Адамса.
   Барабан вращался.
   "Они до F, Кит".
   Фабиан, Грегори Г....
   Имена медленно кружили барабан, живой вязкий алфавитный суп. Бессмысленно, если вы случайно не знали их.
   - Кит, я знал Томаса Малвани.
   Н, О, П...
   "Тут жарко."
   - Я думал, ты замерз.
   - Я сейчас задохнусь.
   Р, С....
   "Т!" Стефани завизжала, когда имена начали медленно всплывать со дна барабана.
   Табор, Теббетс, Теддли...
   Во рту у Темпл было сухо, как у ватного тампона. Стефани нервно рассмеялась. Сейчас или никогда. Никогда?
   В настоящее время.
   Стефани отчаянно захныкала.
   ТЕМПЛ, КРИСТОФЕР.
   * * * *
   "Извините за опоздание, мистер Джонс".
   - Вряд ли, мистер Смит. Едва. Опоздал на три минуты".
   "Я пришел в ответ на ваше объявление".
   "Я знаю. Ты выглядишь старым.
   "Мне больше двадцати шести. Вы не возражаете?"
   - Нет, если вы этого не сделаете, мистер Смит. Дай мне взглянуть на тебя. Умм, ты кажешься подходящего роста, подходящего телосложения.
   "Я точно соответствую требованиям".
   - Хорошо, мистер Смит. И твоя цена.
   - Не торгуйся, - сказал Смит. "У меня есть цена, которую нужно заплатить".
   - Ваша цена, мистер Смит?
   "Десять миллионов долларов".
   Человек по имени Джонс нервно кашлянул. "Это высоко".
   "Очень. Возьми это или оставь."
   "Наличными?"
   "Определенно. Мелкие немаркированные купюры.
   "Вам нужен фургон!"
   - Тогда я возьму один.
   - Десять миллионов долларов, - сказал Джонс, - неплохая цена. По общему признанию, я никогда раньше не имел дело с такого рода трафиком, но...
   "Но ничего. Если бы тебя звали Джонс, действительно и по-настоящему Джонс, я мог бы попросить меньше.
   "Сэр?"
   "Ты Джонс точно так же, как я Смит".
   "Сэр?" Джонс снова ахнул.
   Смит осторожно кашлянул. "Но у меня есть одно преимущество. Я тебя знаю. Вы меня не знаете, мистер Аркалион.
   "Э? Э?
   "Аркалион. Североамериканский король ковров. Верно?"
   "Откуда ты знаешь?" - спросил человек, которого звали не Джонс, а Аркалион, у человека, которого звали не Смитом, а вполне могло быть им.
   "Когда я увидел вашу рекламу, - сказал не-Смит, - я сказал себе: "Вот здесь должен быть очень богатый и влиятельный человек". Мне оставалось только изучить серию легкодоступных фотографий - у меня на это прекрасная память, мистер Аркалион, - и вот вы здесь; вот Аркалион, Король ковров.
   "Что вы будете делать с десятью миллионами долларов?" - спросил Аркалион, заботясь не столько о потере, сколько о том, как распорядится своим состоянием.
   "Почему, что кто-то делает с десятью миллионами долларов? Цените это. Инвестируйте это. Потрать."
   - Я имею в виду, что ты будешь с ним делать, если пойдешь вместо моего... - Аркалион прикусил язык.
   - Ваш сын, вы хотели сказать, мистер Аркалион? Аларик Аркалион Третий. Знаете ли вы, что я смог сократить свой список мужчин до тридцати, когда изучил их семейные связи?
   "Великолепно, мистер Смит. Аларик так молод...
   "Разве не все? От двадцати одного до двадцати шести. Кто это сказал когда-то о цветке нашей юности?"
   - Шекспир? - сказал мистер Аркалион, поняв, что большинство цитат непреходящей важности исходит от барда.
   -- Софокл, -- сказал Смит. "Но не важно. Я займу место молодого Аларика за десять миллионов долларов.
   Мотивы всегда беспокоили мистера Аркалиона, и поэтому он продолжил разговор, который мог оказаться опасным. "У тебя никогда не будет возможности потратить их на Путешествие в никуда".
   - Позвольте мне побеспокоиться об этом.
   "Никто никогда не возвращается".
   "Моя тревога, не твоя".
   "Это навсегда - как будто ты выпал из существования. Аларик так молод.
   "Я всегда играл в азартные игры, мистер Аркалион. Если я не вернусь через пять лет, вы должны положить деньги в трастовый фонд для определенных назначенных лиц, указанный фонд будет закрыт в тот момент, когда я вернусь. Если я вернусь в течение пяти лет, вы должны просто отдать мне деньги. Это ясно?"
   "Да."
   - Конечно, я хочу, чтобы это было в письменном виде.
   "Конечно. Пластический хирург должен прибыть минут через десять, мистер Смит, и мы можем договориться... Но если я не знаю вашего имени, как я могу записать его в письменном виде?
   Смит улыбнулся. "Я изменил свое имя на Смит по этому случаю. Совершенно законно. Меня зовут Джон X. Смит - прямо сейчас!
   "В этом вы ошибаетесь", - сказал мистер Аркалион, когда вошел пластический хирург. " Теперь тебя зовут Аларик Аркалион III ".
   Пластический хирург метался вокруг Смита, тщательно его осматривая с небрежным мастерством, которое приходит с опытом.
   "Придется укорачивать скулы".
   "За десять миллионов долларов, - сказал Смит, - вы можете убрать все эти чертовы вещи и повесить их себе на стену".
   * * * *
   Софья Андровна Петрович пробиралась в город сквозь суету уставших рабочих и случайные россыпи товарищей. Она раздавила ногой свою эрзац -сигарету на проспекте Сталина, 616, задержалась на пять ударов сердца у двери, вошла внутрь.
   "Что ты хочешь?" Человек за столом был близорук, но с бычьей шеей.
   Софья показала партбилет.
   "О, товарищ. Все-таки ты женщина".
   - Вы ужасно наблюдательны, товарищ, - холодно сказала Софья. "Я здесь, чтобы стать волонтером".
   - Но женщина.
   "В законе нет ничего, что запрещало бы женщине работать волонтером".
   "Мы не заставляем женщин работать добровольцами".
   - Я имею в виду действительно добровольно, по собственной воле.
   - Ее... собственная... свободная воля? Мужчина с бычьей шеей снял очки, почесал наушниками лысеющую голову. - Ты имеешь в виду добровольца без...
   "Без принуждения. Я хочу стать волонтером. Я здесь, чтобы стать волонтером. Я хочу записаться на следующий Сталинтрек".
   "Сталинтрек, женщина?"
   - Вот что я сказал.
   "Мы не заставляем женщин становиться волонтерами". Мужчина почесался еще немного.
   - О, правда, - сказала София. "Это 1992 год, а не середина века, товарищ. Разве не говорил Сталин: "Женщина создана, чтобы разделить славную судьбу матушки-России со своим супругом?" Софья случайно создала эту цитату.
   -- Да, если бы Сталин сказал...
   "Он сделал."
   - И все же я не помню...
   "Какая?" София заплакала. "Сталин умер вот уже тридцать девять лет, а вы не помните его выступлений? Как вас зовут, товарищ?
   "Пожалуйста, товарищ. Теперь, когда ты напомнил мне, я вспомнил.
   "Как тебя зовут."
   "Вот, я дам вам добровольные бумаги на подпись. Если ты сдашь экзамены, ты отправишься на следующий Сталинтрек, хотя почему такая красивая молодая женщина, как ты...
   - Закрой рот и передай мне эти бумаги.
   Там, сидя за этим столом, именно поэтому. Зачем ей, Софье Андровне Петрович, желать идти добровольцем в Сталинтрек? Лучше спросить, почему птица улетает на юг зимой, за день до первого ледяного ветра. Или почему лемминг опрометчиво бросается в море со своими собратьями, если и в самом деле затея обернется плачевно.
   Но там, за этим столом, была часть причины. Товарищ. Яркий острый товарищ, с его глубиной рассуждений, его фонтаном бурлящих эмоций, его миролюбием. Пфууи!
   Словно она всю жизнь провела в коконе, задыхаясь от голода, хлопчатобумажная внутренняя подкладка душила ее всякий раз, когда она открывала рот, а кожаное внешнее покрытие сковывало ее, когда она пыталась двигаться. Со Сталинтрека еще никто не вернулся. Затем ей пришлось предположить, что никто этого не сделает. В том числе Софья Андровна Петрович. Но с другой стороны, не было ничего, по чему она могла бы скучать, ничего, к чему она особенно хотела бы вернуться. Не суровые, вонючие улицы Сталинграда, не рабочие с пустыми лицами и не товарищи с их осторожными, потными, дрожащими, боязливыми нерешительностью, не высший эшелон товарищей, более напуганный, но менее выказывающий, кому понравится красота ее грудей и чресл, но не она сама, ибо ты никогда ничего не любишь, кроме образа Сталина и самой России-матушки, а не тех перепуганных солдафонов-марионеток, которые любили бы части ее, если бы она позволила, но не ее или кого-либо другого, если уж на то пошло.
   Неправильным со "Сталинтреком" было одно только его название, имя, которое ассоциировалось со всем остальным в России по очевидной постсталинской причине. Но все остальное в "Сталинтреке" кричало о тайне и приключениях. Куда ты ушел? Как ты туда попал? Что ты сделал? Почему?
   Миллион вопросов, которые не давали ей уснуть по ночам и, если она думала о них как следует, удовлетворяли ее глубокое стремление к чему-то другому. И вот однажды, когда флегматичная госпожа Ивановна-Расникова сказала: "Это шутка, страшная, страшная шутка, моего мужа Федора везут на Сталинтрек, когда у него не хватает воображения, чтобы отправиться отсюда в Ленинград или даже в Тулу. Вы можете представить себе Федора на Сталинтреке? Лучше бы меня взяли. Лучше бы они взяли его жену. В тот день Софья едва сдерживала себя.
   Как член партии она имела доступ к закону и трижды читала его от начала до конца (в своей обшарпанной квартирке при свете дымящейся вонючей свечи из мягкого воска), но не нашла ничего, что исключало бы участие женщин в Сталинтреке. .
   Вызвался ли Федор Расников добровольцем? Естественно. Все вызвались добровольцами, хотя, когда назвали ваше имя, у вас не было выбора. В России не было призыва со времен второй народно-освободительной войны. Волонтер? Что именно означало это слово?
   Она, Софья Андровна Петрович, сама пойдет добровольцем. Так она оказалась на проспекте Сталина, 616, и таким образом лысеющий, близорукий товарищ с бычьей шеей сунул ей через стол бумаги.
   Она подписала свое имя с такой горячностью и свирепостью, что чуть не разорвала бумагу.
   ГЛАВА II
   Три шо мужчины сидят в переполненном, прокуренном помещении. Кто-то пьет пиво, кто-то сидит на корточках в угрюмом молчании, кто-то оживленно болтает ни о чем особо важном. У единственной маленькой двери два охранника медленно ходят взад-вперед, создавая в туманной комнате легкое колыхание дыма. Охранники в простой военной форме вооружены маленьким смертоносным оружием.
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК: Драться с мэрией? Ты смеешься? Они взяли тебя, приятель. Не пытайся бороться с этим, я знаю. Я знаю.
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Говорю вам, в записях была ошибка. Мне больше двадцати шести. Две недели и два дня. Я уже написал своему конгрессмену. Черт, вот почему я проголосовал за него, лучше бы он пошел в бой за меня.
   ТРЕТИЙ МУЖЧИНА. Думаешь, это что-то? Меня бы здесь не было, только эти врачи сумасшедшие. Я имею в виду, сумасшедший. Я с кистой размером с мяч для гольфа в основании позвоночника.
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ты тоже. Не пытайтесь бороться с этим.
   ЧЕТВЕРТЫЙ МУЖЧИНА: (Недавно названный Алариком Аркалионом III) Я с нетерпением жду этого как стимулирующего приключения. Разве тот факт, что они отбирают людей для Путешествия в никуда раз в семьсот восемьдесят дней, кажется кому-нибудь значительным?
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: У меня свои проблемы.
   АЛАРИК АРКАЛИОН: Это не таламическая проблема, молодой человек. Совсем не таламический.
   ТРЕТИЙ. Молодой человек? Кого ты шутишь?
   АЛАРИК АРКАЛИОН: (который благодаря пластическому хирургу понимает, что выглядит моложе всех, с красными щеками и пушистыми бакенбардами) Это проблема интеллекта. Почему семьсот восемьдесят дней?
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК. Я тоже читал журнал, шеф. Ты думаешь, мы все летим на планету Марс. Как оригинально.
   АЛАРИК АРКАЛИОН: Собственно говоря, я именно так и думаю.
   ВТОРОЙ ЧЕЛОВЕК Марс?
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК (смеется). От Марса до мэрии далеко, док.
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Ты имеешь в виду, через космос на Марс?
   АЛАРИК АРКАЛИОН: Точно, именно. Совпадение, иначе.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Ты мне говоришь.
   АЛАРИК АРКАЛИОН: (холодно) Не могли бы вы объяснить это?
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Конечно. Видите ли, Марс... я не хочу красть ваш гром, шеф. Вперед, продолжать.
   АЛАРИК АРКАЛИОН: Раз в семьсот восемьдесят дней Марс и Земля оказываются в одном и том же орбитальном положении по отношению к Солнцу. Другими словами, тогда Марс и Земля находятся ближе всего. Если бы существовала такая вещь, как космические путешествия, новые, дорогостоящие, недостаточно проверенные, они хотели бы сделать каждое путешествие как можно короче. Отсюда семьсот восемьдесят дней.
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК. Неплохо, шеф. Вы получили большую часть этого.
   ТРЕТИЙ. Никто никогда ничего не говорил о космических путешествиях.
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК: Ты думаешь, мы бы это транслировали или что-то в этом роде, глупец? Это часть большого, важного научного эксперимента, только мы хомячки.
   АЛАРИК АРКАЛИОН: Смешно. Вы забываете о холодной войне.
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК. Он думает, что мы воюем с марсианами. (Смеется) Вещи Орсона Уэллса, да?
   АЛАРИК АРКАЛИОН: С русскими. Русские. Мы разработали бомбы класса А. Они разработали бомбы класса А. Мы придумали Н-бомбу. Они тоже. Мы разместили станцию в космосе, на пятой части пути до Луны. Они тоже. Потом - ничего больше о научных разработках. Более двадцати лет. Я спрашиваю вас, не кажется ли это странным?
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК. Необычно, говорит он.
   АЛАРИК АРКАЛИОН: Необычно.
   ВТОРОЙ ЧЕЛОВЕК. Я хочу, чтобы мой конгрессмен...
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК: Вы и ваш конгрессмен. Судя по тому, как вы говорите, именно ваш голос привел его к власти.
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА Если бы я только мог выйти и поговорить с ним.
   АЛАРИК АРКАЛИОН: Никому не разрешено уходить.
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК. По закону наказывается тюремным сроком.
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Ах да? Тюрьма, шмисион. Или отправляйтесь в путешествие в никуда. Ну не вижу разницы.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Итак, продолжайте. Попробуйте сбежать.
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: (Глядя на охранников) Они их всех перебили. Всюду. Я думаю, что наша почта подвергается цензуре.
   АЛАРИК АРКАЛИОН: Так и есть.
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Им лучше остерегаться. Я теряю самообладание. Я становлюсь агрессивным, когда теряю самообладание.
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК. Видишь? Посмотрите, как дрожат охранники.
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Очень смешно. Может быть, у вас не было хорошей работы или что-то в этом роде? Может быть, вам все равно. Мне не все равно. У меня была работа с перспективой. Платили немного, но настоящие голубые фишки будущего. Так что они посылают меня в Нигде.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Ты еще не пришел.
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Да, но я иду.
   ТРЕТИЙ. Если бы только они дали вам знать, когда. Моя спина меня убивает. Я жду, чтобы провернуть больной акт. Просто жду, вот и все.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Ну и жди, много пользы тебе это принесет.
   ТРЕТИЙ МУЖЧИНА. Ты не лезь не в свое дело.
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК. Да, док. Вы подняли все это дело.
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Он ищет неприятностей.
   ТРЕТИЙ. Он получит.
   АЛАРИК АРКАЛИОН: Мы будем вместе долгое время. Долго. Почему бы вам всем не расслабиться?
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Вы занимаетесь своими делами.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Чокнутые, не так ли? Они сумасшедшие. Больной поступок, однако.
   ВТОРОЙ ЧЕЛОВЕК. Смотри, как его это не беспокоит. Неудачник, он был. Я просто вижу это. Какое ему дело, если он уйдет навсегда и не вернется? Одна хлебная линия ничем не хуже другой.
   ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА: Ха-ха.
   ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Да, я серьезно. Навсегда. Мы уезжаем куда-то - навсегда. Мы не вернемся, никогда. Никто не возвращается. Это навсегда, навсегда.
   ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК. Расскажите об этом своему конгрессмену. Или, может быть, вы тоже хотите совершить больной поступок?
   ТРЕТИЙ МУЖЧИНА: (Бьет Первого Мужчину, который, удивленный, ударяется спиной о стол и падает) Это не игра, черт тебя побери!
   ОХРАННИК: Ладно, прекрати. Давай, расставайся...
   АЛАРИК АРКАЛИОН: (Про себя) Жаль, что я уже не видел эти десять миллионов долларов - если я когда-нибудь их увижу.
   * * * *
   Они часами ехали по свежему деревенскому воздуху, чувствуя ветер в лицо, прислушиваясь к реву своего наземного самолета, в полном одиночестве на шоссе, пролегающем через край скалы.
   - Куда мы идем, Кит?
   "Ищи меня. Просто за рулем.
   - Я рад, что они позволили тебе выйти на этот раз. Не знаю, что бы они со мной сделали, если бы не они. Я должен был увидеть тебя в этот раз. Я-"
   Темпл улыбнулась. Он самовольно отсутствовал. Это было достаточно трудно, и он, возможно, все еще был в большой беде, но было бы бессмысленно волновать Стефани. - Это всего на несколько часов, - сказал он.
   "Часы. Когда мы хотим всю жизнь. Набор. О, Кит, почему бы нам не сбежать? Только мы вдвоем, где-то, где они никогда не найдут тебя. Я мог бы собраться и быть готовым и...
   "Не говори так. Мы не можем".
   - Ты хочешь пойти туда, куда тебя посылают. Ты хочешь идти."
   - Ради бога, как ты можешь так говорить? Я не хочу никуда идти, кроме как с тобой. Но мы не можем убежать, Стеффи. Я должен смириться с этим, что бы это ни было".
   - Нет. Быть патриотом, конечно, благородно. Так было всегда. Но это другое, Кит. Они не просят часть вашей жизни. Ни на два года, ни на три, ни на авантюру, потому что, может быть, ты никогда не вернешься. Они просят за всех вас, до конца вашей жизни, навсегда, и они даже не говорят вам, почему. Кит, не уходи! Мы спрячемся где-нибудь, поженимся и...
   "И ничего." Темпл остановила наземный реактивный самолет, вылезла наружу, открыла дверь для Стефани. "Разве ты не видишь? Там негде спрятаться. Куда бы вы ни пошли, они будут искать. Ты бы не хотела провести остаток своей жизни в бегах, Стеффи. Ни со мной, ни с кем-либо еще".
   "Я бы. Я бы!"
   "Знаете, что будет через несколько лет? Мы бы ненавидели друг друга. Ты бы посмотрел на меня и сказал: "Я бы не прятался так, если бы не ты". Я молод и..."
   - Кит, это жестоко! Я бы не стал."
   - Да, вы бы это сделали. Стеффи, я... Комок подступил к горлу. Он попрощается с ней навсегда. Он должен был сделать это таким образом, не хотел, чтобы она бесконечно и безнадежно ждала возвращения, которое не материализовалось. - У меня не было разрешения уйти, Стеффи. Он не собирался говорить ей об этом, но внезапно это показалось ему легким способом прерваться на прощание.
   "Что ты имеешь в виду? Нет, ты не...
   "Я должен был увидеть тебя. Что они могут сделать, послать меня дольше, чем навсегда?"
   - Значит, ты хочешь сбежать со мной!
   - Стеффи, нет. Когда я оставлю тебя сегодня вечером, Стеффи, это навсегда. Вот и все. Последний из Кита Темпла. Перестань думать обо мне. Я не существую. Я... никогда не был. Это звучало смешно даже для него.
   "Кит, я люблю тебя. Я тебя люблю. Как я могу забыть тебя?"
   "Это случалось раньше. Это произойдет снова". Это тоже больно. Он говорил о паре статистических данных, а не о себе и Стефани.
   - Мы разные, Кит. Я буду любить тебя вечно. И... Кит... Я знаю, ты вернешься ко мне. Я подожду, Кит. Мы разные. Ты вернешься".
   "Как вы думаете, сколько людей говорили это раньше?"
   - Ты не хочешь возвращаться, даже если бы мог. Ты совсем не думаешь о нас. Ты думаешь о своем брате.
   - Ты знаешь, что это неправда. Иногда я думаю о Джейсе, конечно. Но если я думал, что есть шанс вернуться - я эгоистичная сволочь, Стеффи. Если бы я думал, что есть шанс, ты знаешь, я хотел бы, чтобы вы все были для меня. Я бы заклеймил тебя, и это правда.
   - Ты меня любишь!
   - Я любил тебя, Стеффи. Кит Темпл любил тебя.
   "Любил?"
   "Любил. Прошедшее время. Когда я уйду сегодня вечером, я как будто больше не существую. Как будто меня никогда не существовало. Так и должно быть, Стеффи. За тридцать лет никто так и не вернулся".
   - Включая твоего брата Джейса. Итак, теперь вы хотите найти его. На что я рассчитываю? Какая...."
   "Этот уход был не моей идеей. Я хотел остаться с тобой. Я хотел жениться на тебе. Я не могу сейчас. Ничего из этого. Забудь меня, Стеффи. Забудь, что когда-либо знал меня. Джейс сказал это нашим родителям перед тем, как его схватили. Почти за пять лет до того, как Джейсон Темпл был выбран для "Путешествия в никуда". Он был молод, хотя и старше своего брата Кита. Молодой, непривязанный, почти веселый он был. Естественно, больше они его не видели.
   - Обними меня, Кит. Прости... продолжай в том же духе.
   Они прошли некоторое расстояние от наземной струи, через кусты дуба и ежевики. Они нашли поляну, благоухающую, с мягким полом еще прошлой осени, мелодичным щебетанием безымянных птиц. Они сидели, не разговаривая. На Стефани было пестрое летнее платье с пышной юбкой и глубоким вырезом под горлом. Она наклонилась к нему из-за талии, прижалась головой к его плечу. Он чувствовал мягкий сладкий аромат ее волос, кожи на затылке. - Если хочешь попрощаться... - сказала она.
   - Перестань, - сказал он ей.
   "Если хочешь попрощаться..."
   Ее голова покатилась к его груди. Она повернулась, убаюкивала себя в его объятиях, улыбнулась ему, еще немного поерзала и положила голову ему на колени. Она дрожаще улыбнулась, глаза затуманились. Ее губы приоткрылись.
   Он наклонился и поцеловал ее, зная, что все было не так. Это было не прощание, не так, как он хотел. Быстро, однозначно, раз и навсегда. Со слезой, может быть, много слез. Но навсегда до свидания. Все это было неправильно. Вся идея должна была быть деловой, объективной. Это нужно было сделать так, или никак. Короче говоря, он пожалел, что покинул лагерь.
   Это было не то прощание, которого он хотел. Как это должно было быть. Это было auf weidersen .
   А потом он забыл обо всем, кроме Стефани...
   * * * *
   - Я Аларик Аркалион III, - сказал очень молодой человек со старыми мудрыми глазами.
   Как нелепо, подумал Темпл. Глаза выглядят почти среднего возраста. В остальном он - мальчик.
   - Что-то мне подсказывает, что мы будем часто видеться, - продолжил Аркалион. Голос тоже принадлежал пожилому мужчине, что противоречило юношескому цвету лица, почти детским чертам лица и мягкому ворсу бороды.
   - Я Кит Темпл, - сказал Темпл, протягивая руку. "Аркалион, странное имя. Я откуда-то это знаю... Скажи! Разве вы не имеете ничего общего с коврами или чем-то еще?
   "Здесь и сейчас, нет. Я число. А-92-6417. Но мой отец - вернее сказать, был - мой отец - Аларик Аркалион II. Да, верно, король ковров.
   - Будь я проклят, - сказал Темпл.
   "Почему?"
   - Ну, - засмеялся Темпл. "Я никогда раньше не встречал миллиардеров".
   "Здесь я не миллиардер и никогда больше им не стану. А-92-6417, номер. На пути к Марсу с кучей других номеров.
   "Марс? Ты кажешься уверенным в себе.
   "Разумно. Ах, приятно поговорить с джентльменом. Я достаточно уверен, что это будет Марс".
   Темпл кивнул в знак согласия. - Так говорят воскресные приложения.
   - И вы, несомненно, заметили, что никто этого не отрицает.
   "Но что, черт возьми, нам нужно на Марсе?"
   - Это само по себе противоречие, - рассмеялся Аркалион. - Впрочем, мы узнаем, Темпл.
   Они подошли к началу очереди и очутились в огромном двухэтажном реактивном транспортном средстве. Они нашли два места вместе, следовали инструкциям, напечатанным в начале прохода, пристегнулись ремнями и не курили. Разговоры вокруг них были подавлены.
   - Противоречивость уступила место страху, - заметил Аркалион. "Вы бы видели их последние несколько дней, ожидающих в приемном центре, с двухтонными чипами на каждом плече. Скажи, где ты был ?
   - Я... что ты имеешь в виду?
   - Я не видел тебя до вчерашнего вечера. Внезапно ты оказался здесь.
   - Кто-нибудь еще скучал по мне?
   - Но я помню тебя в первый день.
   "Кто-нибудь еще скучал по мне? Кто-нибудь из чиновников?
   "Нет. Не то, что я знаю о."
   - Значит, я был здесь, - очень серьезно сказал Темпл.
   Аркалион улыбнулся. "От Джорджа, конечно. Тогда ты был здесь. Темпл, мы прекрасно поладим.
   Темпл сказал, что это круто.
   "В любом случае, нам лучше. Навсегда - это долго".
   Через три минуты самолет взлетел и на жадных крыльях понесся к заходящему солнцу.
   * * * *
   "Мужчины, так как мы уезжаем отсюда через несколько часов, и поскольку нет возможности выбраться из лагеря и нет места, чтобы пересечь пустыню, даже если бы вы могли", - прогремел микрофон в огромном пустом зале, когда двое шеренги мужчин вошли: "Нет ничего плохого в том, чтобы сказать вам, где вы находитесь. С этого момента, в ограниченном смысле, вы будете в курсе своего прогресса.
   "Мы в Уайт-Сэндс, Нью-Мексико".
   "Садовое пятно Вселенной!" - насмешливо выкрикнул кто-то, вспомнив унылую жаркую пустыню и зубчатые горные пики, когда они спускались вниз.
   - Белые Пески, - пробормотал Аркалион. "Теперь это похоже на космическое путешествие, не так ли, Кит".
   Темпл пожал плечами. "Почему?"
   "Уайт Сэндс был центром экспериментов в области ракетной техники несколько десятилетий назад, когда люди еще говорили об этом. Потом долгое время о Белых Песках ничего не было слышно. Ракеты выросли здесь, Кит.
   "Я легко понимаю, почему. Вы могли бы искать всю свою жизнь, не найдя такого бесплодного места".
   "Именно так. Кто-то однажды назвал это место - или это было какое-то другое похожее место? - кто-то однажды назвал его хорошим местом, чтобы бросать старые бритвенные лезвия. Если бы люди все еще пользовались бритвенными лезвиями".
   Микрофон снова заревел после того, как несколько сотен человек вошли в большой зал и затолкали среди эха. Темпл могла представить себе другие залы, подобные этому, другие брифинги. "Мужчины, всякий раз, когда вам дают инструкции, здесь или где-либо еще, немедленно подчиняйтесь им. Работа у нас большая, сложная и ответственная. Внимание к деталям избавит нас от проблем".
   Кто-то сказал: "Мой старик служил в армии в шестидесятых годах. Это то, что он всегда говорил, внимание к деталям. Армия без ума от таких вещей. Мы в армии или что?
   "Это не армия, но функция похожая", - рявкнул микрофон. "Делай, как тебе говорят, и ты поладишь".
   Движение в толпе. Бормотание. Темпл зиял. Да, микрофон, но также и приемники, расставленные по всему залу, чтобы улавливать звук. Возможно, приемники Telio тоже? Это заставило его почувствовать себя золотой рыбкой.
   Видимо кому-то понравилась идея двусторонних микрофонов. "У меня есть вопрос. Когда мы вернемся?"
   Смех. Гудение. свист.
   Заревел микрофон: "Ребята, действует система ротации. Когда это станет возможным, мужчин будут менять".
   - Да уж, за тридцать лет это не было, что-осуществимо-ни разу!
   "Это, к сожалению, верно. Когда ситуация позволит, мы отправим вас домой".
   "Отсюда? Куда мы идем?"
   - По крайней мере, скажи нам это.
   "Где?"
   "Как насчет этого?"
   Наступила пауза, затем микрофон грянул: "Я не знаю ответа на этот вопрос. Вы мне не поверите, но это правда. Никто не знает, куда вы идете. Никто. Кроме людей, которые уже там".
   Больше освистывания.
   - Это не имеет смысла, - прошептал Аркалион. "Если это космическое путешествие, пилоты должны знать, не так ли?"
   "Автоматический?" - предложил Темпл.
   "Я сомневаюсь в этом. Космические путешествия должны быть новыми, даже если им уже тридцать лет. Если этот человек говорит правду - если никто не знает... куда во вселенной мы идем?"
   ГЛАВА III
   "Эй, посмотри на меня. Я летаю!"
   "Уил Убери свои большие толстые ноги от моего лица?
   "Конечно. Покажи мне, как уплыть по воздуху, я буду рад.
   - Давай эту ложку!
   - У меня нет твоей ложки.
   "Ты посмотришь, как оно уплывает. Эй, ложка, эй!
   "Посмотри на это, Чарли. Это доставит тебя. Я имею в виду, поймаю тебя.
   "Что ты собираешься делать?"
   - Расслабься, приятель.
   "Легго моя нога. Помощь! Я в воздухе. Прекрати это."
   - Я сказал, расслабься. Там. Ха-ха, смотри, он крутится, как волчок. Все, что вам нужно сделать, это запустить его, и он крутится как волчок с руками и ногами. Доброго утра тебе, Чарли. Ха-ха. Я сказал, наверху..."
   "Кто-нибудь, остановите меня, у меня кружится голова".
   Они парили, кувыркались, кружились в гостиной космического корабля в простом детском веселье. Они резвились в праздничной невесомости.
   - Теперь они счастливы, - заметил Аркалион. "Новинка в свободном падении, в том, что он ничего не весит, кажется им забавной".
   "Кажется, я освоился", - сказал Темпл. Неуклюже он сделал несколько неуверенных плавательных движений в воздухе, продвинувшись вперед на несколько ярдов, прежде чем потерял равновесие и кувырком рухнул на стену.
   Аркалион быстро подошел к нему, плавая и отталкиваясь руками и ногами о стену. Аркалион искусно выправил его, осторожно сел рядом. "Если вы сведете к минимуму внезапные движения, у вас все будет хорошо. Больше, чем что-либо другое, в этом и заключается его секрет".
   Темпл кивнул. "Это как в первый раз встать на коньки. Скажи, почему ты так хорош в этом?"
   "Раньше я читал старые теоретические книги о космических путешествиях". Слова лились легко, плавно. "Я просто применяю теории, выдвинутые еще в 1950-х годах".
   "Ой." Но это оставило Темпл пищу для размышлений. В любом случае, Аларик Аркалион был странной уткой, и из всех мужчин, собравшихся в кают-компании космического корабля, только он один с легкостью освоил невесомость.
   - Возьми свои коньки, - продолжил Аркалион. "Некоторые люди надевают их и используют как естественное продолжение своих ног в первый раз. Другие падают из-за себя. Думаю, мне повезло".
   - Конечно, - сказал Темпл. Собственно, единственной странностью в Аркалионе было его старомодное лицо и, возможно, его склонность давать правильные ответы в нужное время. Аркалион казался таким уверенным в космических путешествиях. Он и глазом не моргнул, когда они сели на длинный, сужающийся в форме пули корабль в Белых Песках и с грохотом унеслись в небо. Он принял как должное переход на огромный круглый корабль на колесной станции в космосе. Через несколько мгновений после выхода с космической станции - с минимальным стрессом и напряжением благодаря почти нулевой гравитации - именно Аркалион первым проплыл по воздуху к иллюминатору и указал на огромный полумесяц земли, зеленый, серый и коричневый, сверкающий пятна ослепительно серебристо-белого цвета. "Вы заметите, что это полумесяц", - сказал Аркалион. "Он ближе к солнцу, чем мы, и находится под углом. Как я и подозревал, наша цель - Марс.
   * * * *
   Потом все прощались с землей. Фантастика, казалось. Были слезы, был смех, ругань, обещания вернуться, неловкие словесные сравнения с полумесяцем, клятвы верности возлюбленным и возлюбленным. И был Аркалион с жадным выражением старых глаз, Аркалион с мальчишеским лицом, не столько прощающийся, сколько здоровавшийся с чем-то, чего Темпл не мог понять.
   Теперь, когда он неуклюже боролся с невесомостью, Темпл называл это своим воображением. Его мыслительные паттерны смутно, беспричинно переместились с блестящего, полированного салона корабля с его запахом антисептика и металлической полировки на чистый Весенний воздух Земли, голубизну неба и яркое солнце. Уникальное голубое небо Земли, которое он каким-то образом знал, не могло быть воспроизведено где-либо еще. В другом месте - само слово граничило с бессмысленностью.
   И Стефани. Краткий теплый экстаз от нее - однажды, навсегда. Он задавался вопросом с удивительной объективностью, не были ли сотни других имен, сотни других женщин в сотнях других головах, пока все смотрели на серп Земли, безмятежно висящий в космосе, - с каждым именем и каждой женщиной, такой же дорогой, как Стефани, с той же комбинацией огонь и нежная женственность будоражат кровь, но печалят сердце. Действительно ли Стефани забудет его? Хотел ли он, чтобы она? Эта часть его, сожженная ее огнем, говорила "нет" - нет, она не должна его забыть. Она была его, его единственной, связанной и заклейменной, хотя их разделяла вселенная. Но где-то в его сердце была мысль, понимание, осознание того, что, хотя Стефани могла оставить для него маленькое место где-то глубоко в своих эмоциях, она должна забыть. Он ушел - навсегда. Для Стефани он был мертв. Все было так, как он сказал ей в тот последний украденный день. Это было... Стефани, Стефани, как сильно я тебя люблю ...
   Борясь с невесомостью, он вернулся в маленькую комнату, которую делил с Аркалионом. Чуть больше, чем кабинка, в ней было достаточно места для двух кроватей, раковины и небольшого комода. Он лег и заснул, бормоча во сне имя Стефани.
   * * * *
   Он проснулся от слабого гула воздушных насосов, встал, чувствуя себя отдохнувшим, забыл о своей невесомости и поплыл к потолку, где только вытянутая рука предотвратила неприятную шишку на голове. Он схватился руками за стену, чтобы спуститься вниз. Он умылся, не зная, как помешать воде, которую он плеснул себе на лицо, превратиться в мелкие капли и забрызгать всю комнату. Когда он вернулся к изножью своей кровати, чтобы взять полотенце, он слишком быстро выставил одну ногу, потерял равновесие, привстал, споткнулся и упал на другую кровать, которая, как и все другие предметы мебели, была прикреплена к спинке. пол. Но его локоть резко ударил спящего Аркалиона в челюсть, достаточно сильно, чтобы выбить ему зубы.
   - Прости, - сказал Темпл. - Не хотел этого делать, - снова извинился он, чувствуя смущение.
   Аркалион просто лежал.
   - Я сказал, что сожалею.
   Аркалион все еще спал. Это казалось невероятным, потому что локоть Темпла причинял ему сильную боль. Он наклонился, осмотрел своего инертного спутника.
   Аркалион не пошевелился.
   Смутно встревоженный Темпл сунул руку Аркалиону в грудь, но ничего не почувствовал. Он присел, прислонившись затылком к сердцу Аркалиона. Он слушал, слышал - ничего.
   Что здесь происходило?
   - Эй, Аркалион! Темпл встряхнула его, сначала осторожно, затем с дикой силой. Невесомое тело Аркалиона взлетело с кровати вместе с одеялом. Его собственное сердце бешено колотилось, Темпл снова успокоил его, потрогал левое запястье и нервно сглотнул.
   Темпл никогда раньше не видел мертвеца. Сердце Аркалиона не билось. У Аркалиона не было пульса.
   Аркалион был мертв.
   С хриплым криком Темпл вылетел из комнаты, в спешке оторвавшись от пола и ударившись головой о потолок с такой силой, что он увидел звезды. "Этот парень мертв!" воскликнул он. "Аркалион мертв".
   В трапе зашевелились мужчины. Кто-то вызвал одного из вооруженных охранников, которые постоянно дежурили.
   "Если он мертв, ты кричишь достаточно громко, чтобы вытащить его из могилы". Голос был тихий, веселый.
   Аркалион.
   "Какая?" - выпалил Темпл, развернулся и снова ударил себя по голове. Немного ошарашенный, он снова вошел в комнату.
   - Итак, кто умер, Кит? - спросил Аркалион, удобно усаживаясь и потягиваясь.
   "Кто... умер? Кто-?" Темпл с открытым ртом уставился на него.
   Охранник, совершенно освоившийся в невесомости, бодро вошел в кабинку. "Что здесь не так? Говорили, что-то о мертвеце.
   - Мертвец? - спросил Аркалион. "Верно."
   "Мертвый?" пробормотал Темпл, хромая и глупо. "Мертвый...."
   Аркалион осуждающе улыбнулся. "Мой друг, должно быть, разговаривал во сне. Единственное, что мертво здесь, это мой аппетит. Невесомость не дает сильно проголодаться".
   - Вы привыкнете, - пообещал охранник. Он радостно похлопал себя по животу. "Я. Ну, не поднимай тревогу, если не будет проблем. Вспомни мальчика, который кричал "волк".
   - Конечно, - сказал Темпл. "Конечно. Извиняюсь."
   Он смотрел, как охранник уходит.
   "Плохой сон?" Аркалион хотел знать.
   "Плохой сон, моя нога. Я случайно ударил тебя. Достаточно сильно, чтобы причинить боль. Ты не двигался.
   "Я крепко сплю".
   "Я сочувствовал твоему сердцу. Это не билось. Это было не так!"
   - О, давай, давай.
   - У тебя не билось сердце, - сказал я.
   - И я полагаю, я был холоден, как глыба льда?
   "Эмм, нет. Я не помню. Может быть, вы были. У тебя тоже не было пульса.
   Аркалион легко рассмеялся. - И я все еще мертв?
   "Что ж-"
   "Очевидно, что дело в перенапряжении нервов и обостренном воображении. Что тебе нужно, так это еще немного поспать.
   - Я не сплю, спасибо.
   "Ну, думаю, я встану и пойду завтракать". Аркалион осторожно выбрался из постели, пробрался к раковине и вскоре полоскал горло из бутылочки с приготовленным ополаскивателем, изредка брызгая невесомыми каплями розовой жидкости в потолок.
   Темпл зажег сигарету трясущимися пальцами и направился к кровати Аркалиона, пока тот беззвучно напевал у раковины. Темпл уронил руки на простыню. Было не холодно, но приятно прохладно. Едва ли он был таким теплым, как должен был быть, когда человек спал на нем всю ночь.
   Он все еще воображал?
   - Я рад, что вы не вызвали похороны и не отправили меня в космос вместе со вчерашним мусором, - весело бросил через плечо Аркалион, выходя на улицу позавтракать.
   Темпл тихо выругалась и закурила еще одну сигарету, бросив первую в желоб на стене.
   * * * *
   После этого каждую ночь Темпл старался не спать после того, как Аркалион, по-видимому, заснул. Но если он искал повторения странного происшествия, он был разочарован. Аркалион не только крепко спал всю ночь, но и храпел. Громко и отчетливо свистящий храп.
   Странный подвиг Аркалиона - или его собственное разыгравшееся воображение, с усмешкой подумал Темпл, - был хорош в одном: он отвлекся от Стефани. Дни тянулись в бесконечной монотонной рутине. Он взял несколько книг из корабельной библиотеки и пролистал их, даже сумев найти книгу о травматической каталепсии, в которой говорилось, что сильный эмоциональный шок может ввести человека в достаточно глубокий транс, чтобы неспециалист ошибочно объявил его мертвым. Но в чем заключалось серьезное эмоциональное расстройство Аркалиона? Могли ли в редких случаях так проявляться эффекты невесомости? Темпл, естественно, не знал, но решил узнать, сможет ли он после прибытия к месту назначения.
   Однажды - это было через три недели после того, как они покинули космическую станцию, как понял Темпл, - их всех собрали в большом главном зале корабля. Когда люди приблизились, Темпл был поражен, увидев прогресс, которого они добились в невесомости. Он и сам достиг удобной легкости в передвижении, но это поразило его еще больше, когда он увидел, как двести человек плавают и летают по воздуху, подталкивая себя с помощью поручней, стратегически расположенных вдоль стен.
   Их всех приветствовал вездесущий микрофон. - Добрый день, мужчины.
   - Добрый день, Мак!
   - Эй, это путь к Эббеттс-Филд?
   "Ладить с ней!"
   "Похоже, это тот же человек, который обращался к нам в Белых Песках", - сказал Темпл Аркалиону. - Он точно передвигается.
   - Запись, наверное. Слушать."
   "Наша цель, как вы, наверное, читали в газетах и журналах, - планета Марс".
   Бормотания в сборке, мало кого удивляют.
   "Их предположения, основанные как на семистах восьмидесятидневном промежутке между путешествиями в никуда, так и на романтическом положении, в котором всегда находилась планета Марс, верны. Мы летим на Марс.
   "Для большинства из вас Марс станет постоянным домом на долгие годы..."
   "Большинство из нас?" - спросил Темпл вслух.
   Аркалион поднес палец к губам, призывая к тишине.
   "...до тех пор, пока вы не будете ротированы в соответствии с политикой ротации, установленной правительством".
   Темпл уже привыкла к знакомым возгласам и освистыванию. Ему почти захотелось присоединиться к самому себе.
   - Интересно, - заметил Аркалион. "В Белых Песках они заявили, что не знают, куда мы направляемся. Они все прекрасно знали - до определенного момента. Планета Марс. Но теперь говорят, что мы все не останемся на Марсе. Наиболее интересно."
   "...дальнейшая индоктринация в нашей миссии вскоре после нашего прибытия на красную планету. Посадка будет выполняться с меньшим напряжением, чем первоначальный взлет на пароме с Земли на станцию, поскольку Марс оказывает меньшее гравитационное притяжение, чем Земля. С другой стороны, вы были в невесомости в течение трех недель, и от этого перехода некоторые из вас могут заболеть. Это пройдет достаточно безобидно.
   "Мы понимаем, как трудно быть забранным из ваших домов, не зная характера вашей неотложной миссии. Все, что я могу вам сейчас сказать - и, по сути, все, что я знаю...
   "Ну вот, опять", - сказал Темпл. "Еще загадки".
   - ...в том, что все имеет крайнюю срочность. Весь наш образ жизни поставлен на карту. Наша работа будет заключаться в том, чтобы охранять его. В последующие месяцы лишь немногие из вас сыграют какую-то большую и значительную роль, но все вы, работая вместе, придаст силы, в которой мы нуждаемся. Когда кадры ...
   - Значит, они называют своих охранников учителями, - сухо заметил Аркалион.
   - ...подойдите, они увидят, что каждый человек правильно пристегнут к своей койке для замедления. Торможение начинается через двадцать семь минут.
   Марс , подумал Темпл, вернулся в свою комнату с Аркалионом. Марс. Он не думал о Стефани, разве что человек, знающий, что ему придется провести остаток жизни в тюрьме, может думать о пышном зеленом поле, или о прохладном шуршании лыж по рыхлому рыхлому снегу, или о скрипе реев по ветер на маленькой парусной шхуне, или резкий запах сосисок, жарящихся на открытом огне, и свежий воздух осени за спиной, или запах хорошего французского бренди, или женщина.
   Торможение началось мгновенно. До того, как его лицо исказилось, а глаза закрылись под давлением в четыре g, Темпл успел увидеть выражение полного безразличия на лице Аркалиона. Аркалион, на самом деле, спал.
   Он казался таким же совершенно расслабленным, как и в то утро, когда Темпл подумал, что он мертв.
   ГЛАВА IV
   - Петрович, СА! позвал товарища, стоящего в ряду начальник очереди, худощавый нервный мужчина на полголовы ниже самой девушки. Софья Андровна Петрович шагнула вперед, взяла из аккуратной стопки слева от него пару чистеньких белых шорт.
   "В том, что все?" - сказала она, глядя на него.
   "Да, товарищ. Ну женщина. Что ж."
   Без смущения София увидела, как мужчины впереди нее разделись и залезли в белые шорты, прежде чем они исчезли через портал впереди очереди, сложив свою одежду растущей кучей на полу. Но теперь настала очередь Софии после почти двухчасового ожидания. Не то, чтобы было холодно, но...
   "В том, что все?" - повторила она.
   "Безусловно. Раздевайся и иди дальше, товарищ. Нервный человечек похотливо оценил ее, подумала она.
   "Тогда я должна оставить часть своей одежды", - сказала она ему.
   "Невозможно. У меня есть приказ".
   "Я женщина."
   "Вы волонтер Сталинтрека. Вы не возьмете с собой никакого личного имущества - никакой одежды. Разденьтесь и вперед, пожалуйста.
   София слегка покраснела, а мужчины позади нее начали звать и насмехаться.
   "Мне нравится этот Сталинтрек".
   "О, да."
   - Мы ждем, товарищ.
   Быстро и с удивившей ее объективной отстраненностью Софья расстегнула рубашку, сняла ее. Единственное ее желание - и странное, подумала она, улыбаясь, - это воск для ушей. Она расстегнула три кнопки юбки и смотрела, как она падает на пол. Она ненадолго замерла, высокая стройная девушка с гибкими конечностями, а затем одним быстрым движением накинула белые шорты на наготу. На ней все еще был грубый недоуздок.
   - Все личные вещи, товарищ, - сказал нервный человечек.
   - Нет, - сказала ему София.
   "Но да. Определенно да. Вы держите очередь, и у нас есть расписание, которое нужно соблюдать. Сталинтрек требует быстрого и безотлагательного подчинения".
   - Тогда вы дадите мне еще один предмет одежды.
   Мужчина посмотрел на недоуздок Софии, на то, как прекрасно она его заполнила. Он пожал плечами. - У нас его нет, - сказал он, явно наслаждаясь собой.
   Вызвавшись добровольцем в Сталинтрек, София вторглась во владения мужчин. Она смотрела не со смущением, а с презрением, как мужчины перед ней раздевались. Она вторглась во владения мужчин, и, глядя на них, на низкорослых дряблых, на костлявых с торчащими ребрами и ключицами, на обладателей молочно-белой кожи и мягких рук, она знала, что большинство из них откусит больше, чем сможет прожевать. если они когда-либо пытались сделать то, что было бы наиболее естественным для мужчин, попробовать с одинокой женщиной в изолированной среде. Но теперь она была в мужском мире, и если они этого хотели, она не стала бы просить пощады.
   Она быстро протянула руку и расстегнула недоуздок, поймав его свободной рукой и удерживая перед грудью, пока нервный человечек облизывал губы и зевал. София схватила еще одну пару белых шорт, быстро разорвала их сильными пальцами, соорудив для себя грубое прикрытие. Она обернула его вокруг себя, надежно завязав узлом сзади.
   - Вам придется вернуть мне это, - заявил маленький нервный товарищ.
   - Ставлю на это самовар, - сказала Софья тихо, так, что ее услышал только мужчина.
   Он потянулся, словно хотел сорвать с ее тела грубый недоуздок, но София встретила его на полпути своими сильными, тонкими пальцами, обвивая ими его бицепсы и сжимая. Лицо мужчины быстро побледнело, когда он безуспешно пытался высвободить руку.
   - Пожалуйста, мне больно.
   "Я храню то, что на мне надето". Она усилила хватку, но безмятежно смотрела в пространство, когда мужчина подавил всхлип.
   - Ну... - нерешительно прошептал мужчина, стиснув зубы.
   "Дурак!" - сказала София. "Ваша рука будет сине-черной неделю. В то время как вы, мужчины, становитесь мягкими и ленивыми, многие женщины серьезно относятся к своей гимнастике, особенно если они хотят сохранить свою фигуру с помощью работы, которую они должны выполнять, и пищи, которую они должны есть. Я сильнее тебя, и я причиню тебе боль, если только... И она сжала его костлявую руку так, что костяшки пальцев побелели.
   "Наденьте то, что у вас есть, и уходите", - взмолился мужчина и тихо застонал, когда София выпустила его онемевшую руку и прошла через портал, все еще вызывая свист и ухмылки от других мужчин, которые полностью пропустили побочную игру.
   * * * *
   "Значит, мы на Марсе!"
   "В конце концов, это не Нигде, это Марс".
   - Подожди и увидишь, Бастер. Ждать и смотреть."
   "Как-то холодно, не так ли? Ну, если бы нас ждала Венера и какие-то из этих прекрасных одноруких дам...
   - Это просто статуя, тупица.
   "Посмотри на всех этих людей внизу, хорошо?"
   - Думаешь, они марсиане?
   "Глупый! Мы не первые, кто отправился в путешествие в никуда.
   "Что мы ждем? Конечно, будет приятно размять ноги.
   "Пойдем!"
   "Смотри, Марс, я иду!"
   "Это было бы в самый раз для голливудской эпопеи", - подумала Темпл. Ржаво-охряная пустота, простирающаяся к горизонту во всех направлениях, изредка испещренная бледно-зелеными и морозно-белыми пятнами, небо серое с голубоватым оттенком, далекие порывы марсианского ветра несут по пустыне охристые облака, космический корабль застыл на месте. его неуклюжее дно, большой серебряный шар для боулинга с ракетными трубками вместо отверстий для пальцев, и марсиане с Земли, которые были здесь, в этом чужом мире, семьсот восемьдесят дней или дважды семь-восемьдесят или три раза, и которые сражались в яростной стремление, как у дикарей, первыми добраться до спускающегося трапа.
   Земляной хор: Эй, марсиане, кто-нибудь из вас говорит по-английски? Ха-ха, сказал я, любой из вас, ребята...
   Где все эти каналы, о которых я так много слышал?
   Вы думаете, может быть, они опасны? (Смех)
   Никаких дам. Эй, никаких дам...
   Кого вы ждали, Донна Донли?
   Что за место на Марсе без женщин?
   Что они здесь вообще делают, просто сидят и ждут следующей ракеты?
   Мне холодно.
   Привыкай, брат, привыкай.
   Берегись, Марс, я иду!
   Марсианский хор: Кто выиграл серию в прошлом году, Детройт?
   Эй, приятель, скажи мне, дамы все еще носят эти цельные вещи, всех цветов, так что ты видишь их ноги примерно здесь и их грудь примерно здесь? (Непристойно жестикулирует)
   Кто из вас, ребята, может рассказать мне, каково это - принимать ванну? Я имею в виду настоящую ванну в настоящей ванне.
   Эй, мы уже облизали Россию?
   Мы слышали, что они собираются прислать несколько дам!
   Дамы, ха-ха, вы разбиваете мне сердце.
   Скажи мне, какой вкус у стейка. Настолько густой.
   Мне? Дай мне тарелку паровых устриц. И дама.
   Дамы. Девушки. Женщины. Женщины. Цыплята. Помидоры. Хрупкие. Дамы. Дамы. Дамы....
   Они, кажется, не обращали внимания на холод, эти земляне-марсиане. Темпл догадался, что они никогда не проводили много времени на открытом воздухе (над землей, потому что там не было зданий?), потому что все казалось бледным и белым. Солнце было слабее, но и более разреженная атмосфера давала ему защиту. Солнечные актинические лучи могут обжечь, как и ветер, несущий песок. Но бледность кожи не могла быть результатом пребывания в помещении, поскольку Темпл сразу заметила отсутствие рукотворных построек. Значит, под землей. Земляне-марсиане жили под землей, как кроты. Что делать? И по какой причине? С какой конечной целью, если таковая имеется? И куда делись те мужчины, которые не остались на Марсе? Голова Темпл кружилась от бесчисленных вопросов - и ни одного ответа.
   Плечом к плечу с Аркалионом он спустился по сходням, подворачивая воротник джемпера, защищаясь от пронизывающего ветра.
   - У тебя есть газеты, приятель?
   - Журналы?
   - Пластинки для фонографа?
   "Сплетни?"
   "Новостной фильм?"
   "Кто чемпион в супертяжелом весе?"
   - Мы уже лизали этих коммуняк в Бирме?
   "Шаг назад! Наблюдайте за этим человеком. Может быть, он твоя замена.
   "Замена. Ха-ха. Это хорошо."
   Все типы мужчин. Всех возрастов. В рваной, рваной одежде, в основном. В тряпках. Даже если мужчина казался более ухоженным, чем остальные, при ближайшем рассмотрении Темпл мог увидеть аккуратные швы, заплаты, выцветшие пятна и пятна. Казалось, никто не возражал.
   "Привет, приятель. Что вы слышали о ротации? Они уже приняли какие-то законы?
   "Я здесь десять лет. Когда меня повернут?"
   "Разве это не что-то? Папа Дженкс прибыл сюда с первым кораблем. Не говорите о ротации. Спроси папу".
   - Лучше не упоминай это слово при папе Дженксе. Он видит красный".
   "Вся эта чертова планета красная".
   "Хотите экскурсию по Нигде, мужики? Шаг вперед.
   Аркалион усмехнулся. - Они кажутся такими хорошо приспособленными, - сказал он, затем вздрогнул от холода и последовал за Темпл вместе с остальными сквозь толпу.
   Им сделали прививку от безымянных болезней. (Следите за иголкой с крючком)
   Им снова сказали, что они прибыли на планету Марс. (Без шуток?)
   Привел в унылый подземный город, тускло освещенный, сырой, вонючий от плесени и грибка. (Быстро, хлорофилл)
   Назначены койки в общежитии, по четыре человека в комнате. (Будь он таким скромным - ба!)
   Велено содержать вещи в чистоте и временно назначено на сборщик мусора. (Ради этого я ушел из Шебойгана?)
   Прочтите Декларацию независимости, Конституцию и Публичный закон 1182 (касающийся Путешествия в никуда, он не сообщил им ничего, чего бы они уже не знали).
   Дана полная батарея тестов, умственных, эмоциональных и физических, о существовании которых Темпл и не подозревала. (Боже, чувак! Как, черт возьми, я должен знать, что такое кубический корень из -5? Я никогда не заканчивал среднюю школу!)
   Подвергся исчерпывающему, чрезмерно длинному и порой бессмысленному личному собеседованию. (Нет, док, честное слово. Я никогда не знал, что у меня... ммм... тревожный невроз. Это опасно?)
   - Как поживаешь, Темпл? Садиться."
   "Спасибо."
   "Думаю, вы хотели бы знать, что, хотя ваш общий результат теста не является сверхъестественным, он определенно высок".
   "И что?"
   - Так что ничего - не обязательно. За исключением того, что с ним у вас очень хорошо сбалансированная личность. Мы можем использовать тебя, Темпл.
   "Вот почему я нахожусь здесь."
   - Я имею в виду - в другом месте. Марс - всего лишь промежуточная станция, тренировочный центр для избранных. Требуется очень много административной работы, чтобы поддерживать это место, что объясняет потребность во всем персонале станции".
   "Слушать. Последние несколько недель на меня все бросали. Все, дела. Не могли бы вы ответить на один вопрос?
   "Стрелять."
   "О чем все это?"
   - Темпл, я не знаю!
   "Ты что?"
   - Я знаю, тебе трудно в это поверить, но мне - нет. Здесь, на Марсе, нет человека, который знал бы всю историю, и уж точно не на Земле. Мы знаем достаточно, чтобы держать все в рабочем состоянии. И мы знаем, что это важно, все это, все, что мы делаем".
   - Вы упомянули о потребности в мужчинах в другом месте. Где?"
   Психиатр пожал плечами. "Я не знаю. Где-то. В любом месте." Он красноречиво развел руками. "Вот где начинается путешествие в никуда".
   - Наверняка ты можешь рассказать мне что-то большее, чем...
   "Точно нет. Дело не в том, что я не хочу. Я не могу. Я не знаю."
   - Что ж, еще один вопрос, на который я хочу, чтобы вы ответили.
   Психиатр закурил, ухмыльнулся. "Скажите, кто у кого берет интервью?"
   - С этим, я думаю, ты справишься. У меня есть брат, Джейсон Темпл. Пять лет назад отправился в путешествие в никуда. Я думаю-"
   - Значит, это единственный фактор в твоем психографе, который мы не смогли понять, - тревога за твоего брата.
   - Сомневаюсь, - пожал плечами Темпл. - Скорее всего, моя невеста.
   - Хм, достаточно обычно. Вы должны были выйти замуж?
   "Да." Стефани, что ты сейчас делаешь? Прямо сейчас?
   - Вот что больнее всего... Ну да, я могу узнать о твоем брате. Психиатр щелкнул тумблером на столе. "Джеймисон, найди, что сможешь, на Темпл, Джейсон, года..."
   - 1987 год, - добавил Темпл.
   "1987 год. Мы подождем.
   Через мгновение или два раздался голос, слегка металлический: "Темпл, Джейсон. Прибытие: 1987 год. Психограф, 115-бл2. Умственная совокупность, 98. Физика, от хорошей до отличной. Обучение: два года, концентрат пространственного восприятия, другие. Выпущено: 1989 г.".
   Итак, Джейс отправился... в никуда.
   - Когда-нибудь ты пойдешь по стопам своего брата, Темпл. Однако теперь у меня есть несколько сотен вопросов, на которые я хотел бы, чтобы вы ответили.
   Психиатр не преувеличивал. Последовали несколько часов допроса. Однажды вспомнив о ней, Темпл с трудом оторвался от Стефани.
   Он вышел из кабинета психиатра еще более растерянным, чем когда-либо.
   * * * *
   "Доброе утро, дитя. Вы Стефани Эндрюс? Стефани не чувствовала себя готовой к работе в то первое утро после последнего прощания с Китом. Она открыла дверь в халате, увидела маленькую женщину средних лет с седыми волосами и добрым лицом. "Вот так. Вы не войдете?
   "Спасибо. Я представляю Лигу полного освобождения, мисс Эндрюс.
   "Завершить Лигу эмансипации? О, что-то связанное с политикой. На самом деле, меня мало интересует...
   - Вот в чем беда, - заявила пожилая женщина. "Слишком многие из нас не интересуются политикой. Я хотел бы обсудить с вами CEL, моя дорогая, если вы потерпите меня несколько минут.
   - Хорошо, - сказала Стефани. - Хочешь стаканчик хереса?
   "Утром?" пожилая женщина улыбнулась.
   "Мне жаль. Не обращай на меня внимания. Мой жених уехал вчера, попрощался в последний раз. Он... он отправился в путешествие в никуда.
   "Я понимаю это. Именно поэтому я здесь. Дорогой мой, CEL не хочет бороться с правительством. Если правительство решит, что путешествие в никуда жизненно важно для благосостояния страны, даже если правительство не хочет или не может объяснить, что такое путешествие в никуда, мы не возражаем. Но если правительство говорит, что есть система ротации, но абсолютно ничего с этим не делает, нас это интересует. Ты следуешь за мной?"
   "Да!" - воскликнула Стефани. "О, да. Продолжать."
   "CEL имеет шестьдесят восемь человек в Конгрессе на текущий срок. Мы надеемся увеличить это число до семидесяти пяти к следующим выборам. Это долгая битва, медленная борьба в гору, и, честно говоря, моя дорогая, нам нужна вся помощь, которую мы можем получить. Люди - такие молодые женщины, как вы, моя дорогая, - слишком вялые, простите меня.
   -- Вы должны простить меня , -- сказала Стефани, -- если хотите. Вы знаете, это забавно. У меня были смутные представления о том, как помочь Киту, как найти способ вернуть его. Только за такое дело одному браться... Мне всего двадцать один год, я всего лишь девушка, и никого важного не знаю. Никто никогда не возвращается, это то, что вы слышите. Но есть система ротации, вы тоже это слышите. Если я могу быть чем-то полезен..."
   - Конечно, можешь, моя дорогая. Мы будем рады видеть вас".
   "Тогда, в конце концов, может быть, просто может быть, мы начнем возвращать их домой?"
   "Мы ничего не можем обещать. Мы можем только попробовать. И я никогда не говорил, что мы попытаемся сменить мальчиков, моя дорогая. В законе есть система ротации, прямо в Публичном законе 1182. Но если никто никогда не ротировался, для этого должна быть причина.
   "Да, но-"
   "Но посмотрим. Если ротация по каким-то причинам просто невозможна, мы найдем другой способ. Вот почему мы называем себя CEL - Лигой полной эмансипации - для женщин. Если мужчины должны отправиться в путешествие в никуда, самое меньшее, что они могут сделать, это позволить своим женщинам добровольно пойти с ними, если они того захотят, поскольку это может быть навсегда. Пусть кучка женщин попадет в это Нигде, и ты никогда не узнаешь, что может случиться, вот что я говорю.
   Что-то в земной уверенности седой женщины наполнило Стефани оптимизмом, которого она никак не ожидала. - Ну, - сказала она, улыбаясь, - если мы не можем добраться до Мухаммеда... Нет, это все неправильно!.. на гору...?
   - Да, есть старая поговорка. Но это не важно. Вы поняли идею. Моя дорогая, как бы ты хотела отправиться в Нигде?"
   - Я - Кит, куда угодно, куда угодно! Я никогда не забуду вчерашний день, Кит, дорогой. Никогда!
   - Я не даю обещаний, Стефани, но это может быть раньше, чем ты думаешь. Доброе утро, может быть, я все-таки выпью хереса. Хм, а ты случайно не возьмешь вместо этого немного канадца?
   Напевая, Стефани бросилась на кухню за стаканами.
   * * * *
   Были времена, когда настоящий Аларик Аркалион III хотел, чтобы его отец не занимался своими делами. Например, как в случае с путешествием в никуда. Возможно, Аларик-старший этого не осознавал, но быть избалованным сыном миллиардера было не так уж и весело. "Я дилетант, - часто говорил себе Аларик, глядя в зеркало, - скучающий дилетант в двадцать один год".
   Что само по себе, как он должен был признать, было не так уж и плохо. Но отказ от Путешествия в никуда в пользу незнакомца вдвое старше его, который теперь носил его, Аларика лицо, породил некоторые досадные осложнения. - Тебе придется либо спрятаться, либо изменить свою внешность и личность, Аларик.
   "Скрывать? Как долго, отец?
   "Я не уверен. Годы, наверное.
   "Это безумие. Я не собираюсь прятаться годами".
   "Тогда измени свою внешность. Ваш образ жизни. Ваш род занятий."
   "У меня нет занятий".
   "Получить один. Измените и свое лицо. Ваши отпечатки пальцев. Это может быть сделано. Стань новым человеком, живи новой жизнью".
   В укрытии была скука, невозможная скука. В другом варианте были приключения, интриги, но неопределенность. Одна часть молодого Аларика жаждала этой неопределенности, другая его часть избегала ее. В каком-то смысле это было похоже на путешествие в никуда.
   "Возможно, Нигде не было бы так плохо", - сказал Аларик своему отцу, выбрав в качестве временной альтернативы отступление от того, что, как он знал, не могло произойти.
   Разве это не так?
   "Если я выберу другую личность, я снова получу право на путешествие в никуда".
   - Клянусь Джорджем, я не подумал об этом. Нет, подождите. Тебе может быть больше двадцати шести.
   - Мне нравится, какой я есть, - сказал Аларик, надувшись.
   - Тогда тебе придется спрятаться. Я потратил десять миллионов долларов, чтобы обеспечить твое будущее, Аларик. Я не хочу, чтобы ты его выбрасывал".
   Аларик еще больше надулся. "Дай мне подумать об этом."
   - Достаточно справедливо, но мне нужен твой ответ завтра. А пока вы не должны выходить из дома".
   Аларик на словах согласился, но воспользовался первой же представившейся возможностью - той же ночью - тайком выскользнуть через дверь для прислуги, отправиться в центр города и напиться до жабр.
   В два часа ночи его забрала полиция за хулиганство (это случалось и раньше) после того, как он проиграл драку гораздо более бедному и более подлому пьянице в баре в центре города. Они допросили Аларика в полицейском участке, осмотрели его вещи, проверили его бумажник, уведомили его дом.
   Разъяренный Аларик-старший бросился в полицейский участок за сыном. Его встретил дежурный сержант, толстый лысеющий мужчина в неопрятной форме.
   "Г-н. Аркалион? - спросил сержант, ковыряя зубочисткой в зубах.
   "Да. Я пришел за Алариком, моим сыном.
   "Конечно. Конечно. Но у вашего сына проблемы, мистер Аркалион. Серьезные неприятности.
   "О чем ты говоришь? Если будут какие-либо повреждения, я заплачу. Он никому не причинил вреда, не так ли?
   Сержант сломал в зубах зубочистку, засмеялся. "Его? Нау. Из него выбился пьяный в два раза меньше его. Это не такая беда, мистер Аркалион. Вы знаете, что такое карта 1182, мистер?
   Лицо Аркалиона побледнело. "Почему да."
   - У Аларика есть.
   "Естественно".
   - Судя по карточке, он должен был отправиться в путешествие в никуда, мистер. Он этого не сделал. У него серьезные проблемы".
   - Я встречусь с окружным прокурором.
   - Скорее всего, вы встретитесь с генеральным прокурором. Серьезные неприятности.
   ГЛАВА V
   Проблема с "Сталинтрек", подумала София, заключался в том, что потребовались месяцы, чтобы добиться абсолютно ничего. Было мучительное давление, потеря сознания, заточение в этом тесном мирке спальных комнат и блестящих металлических стен, жуткое ощущение невесомости, способность - скучная через некоторое время, но интересная поначалу - парить в воздухе. воздух почти по желанию.
   Тогда сколько месяцев одинаковости? София потеряла счет времени из-за скуки . Но в течение первого короткого периода адаптации со стороны ее товарищей к тому факту, что, хотя она была женщиной и разделяла жизнь их мужчины, она все еще оставалась неприкосновенной, рутина была совсем не захватывающей. В период приспособления были свои приключения, неопределенности, вызовы, и для Софии это было стимулом. Почему, задавалась она вопросом, мужчины, которые вели свой секс с силой и достоинством, мускулистые мужчины, которые могли бы добиться от нее своего, если бы прибегли к силе, были мужчинами, которые не нарушали ее личную жизнь, в то время как слабаки, более мягкие, маленькие мужчины или обычные мужчины, которых София считала физически равными, были теми, кто доставлял ей неприятности?
   Она всегда принимала свою красоту, очевидную привлекательность, которую мужчины находили в ней, с объективным безразличием. Она была наделена сексуальной привлекательностью; в ее жизни было не так много места, чтобы использовать это, даже если бы она захотела. Теперь, когда она хотела чего-то другого, это доставляло ей неприятности.
   Ее комнату по необходимости делили с тремя мужчинами. Высокий, неуклюжий Борис не доставлял ей хлопот, отвернулся, когда она раздевалась перед вечером, хотя сначала она постаралась залезть под одеяло. Иван, второй мужчина, был маленького роста, худой, сутулый. Часто она замечала, что он смотрит на нее с более чем здоровым интересом, но в остальном он хранил молчание. Кроме того, Иван два года учился в средней школе (как и Софья), и ей нравилось с ним общаться.
   Нарушителем спокойствия был третий мужчина, Георгий. Георгий был одним из тех пухлых молодых людей с красными щеками, большими жадными глазами и несколько высоковатым голосом. Он был заядлым болтуном, хвастуном и занудой. Вначале он осыпал вниманием Софию. Он настаивал на том, чтобы ночью выносить ей умывальник, каждое утро провожал ее к завтраку, по секрету рассказывал ей о своих завоеваниях над красивыми женщинами (но не такими красивыми, как ты, Софья). Вскоре он начал позволять себе вольности. Он садился - сначала боязливо, но с возрастающей смелостью - на угол ее кровати, разговаривая с ней по ночам, когда другие уходили спать, Иван - своим храпом, Борис - своим сильным, глубоким дыханием. И ночь за ночью пухлый Георгий становился все смелее.
   Он протягивал руку и прикасался к Софии, он настоял на том, чтобы укрыть ее ночью (пусть я буду твоим старшим братом), он будил ее утром, положив ей руку на плечо. Наконец, однажды ночью, перед сном, она услышала, как он шепотом разговаривал с Иваном и Борисом. Слов она не слышала, но Борис посмотрел на нее, как ей показалось, с удивлением, Иван понимающе кивнул, и они оба вышли из комнаты.
   София нахмурилась. - Что ты им сказал, Георгий?
   "Конечно, мы хотели побыть наедине однажды вечером".
   - Я никогда не давал тебе никаких указаний...
   - Я видел это в твоих глазах, в том, как ты смотрел на меня.
   - Что ж, тебе лучше позвать их обратно внутрь и лечь спать.
   Георгий покачал головой, подошел к ней.
   "Георги! Перезвони им, или я позвоню".
   - Нет, ты не будешь. Джорджи последовал за ней, когда она отступила в угол комнаты. Когда она достигла стены и не могла отступить дальше, он положил свои толстые руки ей на плечи и медленно привлек к себе. - Ты никого не позовешь, - прохрипел он.
   Она нырнула под его объятия, ускользнула от него, уже была готова броситься к двери, распахнуть ее и закричать, когда подумала. Если бы она это сделала, то попросила бы о пощаде, получила бы временную передышку, снова и снова приглашала бы на то же самое.
   Она подошла к кровати и села. - Иди сюда, Георгий.
   "Ах". Он пришел к ней.
   Она настороженно смотрела на него, мягкого дряблого мужчину, не такого высокого роста, как она, но все же тяжелее ее на тридцать или сорок фунтов. В своем рвении он пошел слишком быстро, потерял равновесие и плавно поплыл к потолку. Улыбаясь так скромно, как только могла, София потянулась и обхватила рукой его лодыжку.
   "Я так и не смог привыкнуть к этой невесомости, - признался Георгий. "Будь милым и потяни меня вниз".
   "Я буду хорошим. Я преподам тебе урок".
   Он ровно ничего не весил. Это было так же просто, как растяжка. София просто протянула руку вверх, и голова Джорджи с громким стуком ударилась о потолок . Георгий застонал. София повторила процедуру, опустив руку на фут - а вместе с ней и Георгия, - затем подняла ее и ударила головой о потолок.
   - Я не понимаю, - заскулил Георгий, пытаясь вырваться, но сумев только по-дурацки размахивать своими пухлыми руками.
   - Ты не освоил невесомость, - улыбнулась ему София. "У меня есть. Я сказал, что преподам тебе урок. Сначала убедитесь, что у вас есть сила мужчины, если вы хотите играть в мужскую игру.
   Все еще улыбаясь, София начала крутить руку, державшую Георгия за лодыжку. Руки и свободная нога беспомощно размахивали воздухом, Георгий начал кружиться.
   "Опусти меня!" - заскулил он, уже мальчик, даже не притворяющийся мужчиной. Когда София мягко оттолкнулась и отпустила его лодыжку, он сделал ловкий кувырок в воздухе и повис вверх ногами, подняв ноги к потолку, а его голова оказалась на уровне плеч Софии. Воскликнул он.
   Она хлопнула его по перевернутому лицу, осторожно и без волнения, покраснев щеки. - Я... просто пошутил, - процедил он. "Перезвоните нашим друзьям".
   София нашла одну из прочных, герметичных металлических фляг, в которых они пили в невесомости. Одной рукой она открыла крышку, другой схватила Георгия за плечо и закрутила его в воздухе, все так же вниз головой. Она брызнула водой ему в лицо, и из-за того, что он был вверх ногами и кричал, он задохнулся и закашлялся. Когда контейнер опустел, она осторожно опустила Джорджи на пол.
   Через несколько минут она открыла дверь, позвала Бориса и Ивана, которые застенчиво вошли в комнату. То, что они нашли, было сильно избитым Георгием, рыдающим на полу. После этого у Софьи не было проблем. Неделя за неделей следовала скука, и она почти желала, чтобы Георгий или кто-то другой искал неприятности... даже если это было чем-то, с чем она не могла справиться, потому что, хотя она была сильнее среднего и красивее, она все же прежде всего была женщиной, и она знала. если правильный мужчина...
   * * * *
   - Вы знали, что между Землей и Марсом поддерживается радиосвязь? - спросил Аларик Аркалион на Марсе у Темпла.
   "Почему нет. Я никогда не думал об этом".
   - Да, и я в некотором затруднении.
   - В чем дело? Темпл полюбил Аркалиона, несмотря на странности этого человека. Он отказался от попыток понять его, чувствуя, что единственный способ добиться чего-либо - это сотрудничество с Аркалионом.
   - Это длинная история, которую, боюсь, вы не совсем поймете. Власти на Земле не думают, что мне место здесь, в путешествии в никуда".
   "Это так? Ошибка, да? Я очень рад за тебя, Аларик.
   "Трудность не в этом. Похоже, речь идет о выдаче себя за другое лицо, о нарушении некоторых статей Публичного закона 1182. Вы за меня рады. Я, скорее всего, попаду в тюрьму".
   - Если все так серьезно, почему они сказали тебе?
   "Они этого не сделали. Но мне удалось узнать. Я не буду вдаваться в подробности, Кит, но очевидно, что если мне удалось отправиться в Нигде, когда в этом не было необходимости, значит, я хотел пойти. Верно?"
   - Я... ну, думаю, да. Но почему-?"
   "Дело не в этом. Я все еще хочу пойти. Не на Марс, а в Никуда. Я все еще могу, несмотря на то, что произошло, но мне нужна помощь".
   Темпл сказал: "Я буду рад сделать все, что в моих силах", и имел в виду именно это. Во-первых, ему нравился Аркалион. С другой стороны, Аркалион, казалось, знал больше, гораздо больше, чем он когда-либо мог сказать, если только Темпл не завоюет его доверие. В-третьих, Темплу надоел Марс с его унылой охристой однообразностью (когда он выбирался на поверхность, что случалось редко), с его сырым подземным городом, с его бессмысленным вниманием к бессмысленным деталям. В любом случае, он полагал, что на Землю не вернуться. Если "Нигде" означало приключение, как он подозревал, это было бы предпочтительнее. В любом случае Марс мог быть другим концом галактики, несмотря на всю его близость к Земле.
   "Вы можете многое сделать. Но тебе придется пойти со мной.
   "Где?" - спросил Темпл.
   "Куда ты в конце концов отправишься. В никуда".
   "Отлично." И Темпл улыбнулась. "Почему не сейчас, а потом?"
   - Буду с вами откровенен. Если ты пойдешь сейчас, ты пойдешь неподготовленным. Возможно, вам понадобится ваше обучение. Несомненно, вы будете".
   - Ты знаешь гораздо больше, чем хочешь говорить, не так ли?
   - Честно говоря, да... Прости, Кит.
   "Все в порядке. У вас есть свои причины. Думаю, если я поеду с тобой, то все равно скоро узнаю.
   Аркалион усмехнулся. "Вы правильно догадались. Я отправляюсь в Никуда, пока меня не вернут на Землю для судебного преследования по Публичному закону 1182. Я не могу идти один, потому что для операции нужны как минимум двое... ну, вот увидишь.
   "Посчитайте меня", - сказал Темпл.
   "Помни, однажды ты пожалеешь, что не остался на Марсе для обучения".
   "Я рискну. Марс сводит меня с ума. Все, что я делаю, это думаю о Земле и Стефани".
   "Потом."
   "Куда мы идем?"
   - Далеко-далеко. Это немыслимо далеко, это место называется Нигде.
   Темпл внезапно почувствовала себя ребенком, играющим на прогулке в школе. - Веди, - сказал он почти весело. Он знал, что оставляет Стефани еще дальше, но если бы он сидел в тюрьме на соседней с ее улице улице, то с таким же успехом мог бы находиться за миллион миль от нее.
   Что же касается Аркалиона, - эта мысль внезапно поразила Темпла, - Аркалион не обязательно покидал свой мир дальше. Возможно, Аркалион собирался домой...
   * * * *
   Стефани нетерпеливо взяла трубку. За несколько недель, прошедших после ее первой встречи с миссис Дрейпер из CEL, пожилая женщина была для нее источником информации и надежды. Стефани, со своей стороны, взяла на себя работу миссис Дрейпер в ее собственной части Центрального города: она была занята общением с двумя сотнями матерей и пятьюдесятью возлюбленными из "Путешествия в никуда", которое забрало у нее Кита. А теперь миссис Дрейпер позвонила с информацией.
   "Мы успешно объединили свои силы с некоторыми менее воинственными элементами в обеих палатах Конгресса", - сказала ей миссис Дрейпер по телефону. "Вы понимаете, моя дорогая, что это первый раз, когда CEL удалось провести что-то конструктивное через Конгресс? До сих пор мы довольствовались тем, что просто блокировали законодательство, такое как увеличение контингента Ниоткуда..."
   - Да, миссис Дрейпер. Я все это знаю. Но как насчет того конструктивного поступка, который ты сделал?
   "Ну, милый, не считай цыплят. Но мы приняли законопроект, и мы ожидаем, что президент не наложит на него вето. Видите ли, у президента есть два племянника, которые...
   "Я знаю. Я знаю. Какой законопроект вы приняли?
   "К сожалению, это несколько расплывчато. В конечном счете, Комиссия Нигде должна принять решение, но она прокладывает путь".
   - За что, миссис Дрейпер?
   - Держись за шляпу, моя дорогая. Законопроект уполномочивает Комиссию "Нигде" проводить как можно больше исследований условий - куда бы ни направляли наших мальчиков".
   "Ой." Стефани была разочарована. - Это не вернет их нам.
   "Нет. Вы правы, это не вернет их нам. Идея вовсе не в этом, потому что есть несколько способов содрать шкуру с кошки, моя дорогая. Комиссия Нигде будет изучать условия...
   "Как они могут? Я думал, что все было настолько засекречено, что даже Конгресс ничего об этом не знал".
   "Это было первое большое препятствие, которое мы, по-видимому, преодолели. В любом случае, они будут изучать условия, чтобы определить, сможет ли одна девушка - всего одна, заметьте, - отправиться в Путешествие в никуда в качестве экспериментального исследования и...
   - Но я думал, что они могут совершать путешествие только раз в семьсот восемьдесят дней.
   "Поднимите настроение Конгрессу, и вы сможете свернуть горы. Кажется, что расходы, связанные с поездкой в любое другое время, обычно непомерно высоки, но когда случается что-то особенное...
   "Это можно сделать! Миссис Дрейпер, как я люблю с вами разговаривать!
   "Видеть? Ну вот, дорогая, считай своих цыплят. Одна девушка будет отправлена, если исследование покажет, что она может его взять. Одна девушка, Стефани, и только после учебы. Она будет просто пилотным случаем. Но потом... Ах, потом... Возможно, когда-нибудь квалифицированные женщины смогут присоединиться к своим мужчинам в Нигде.
   "Миссис. Дрейпер, я люблю тебя".
   "Естественно, вы все это расскажете будущим членам CEL. Теперь у нас есть что-то конкретное, с чем можно работать".
   "Я знаю. И я буду, я буду, миссис Дрейпер. Кстати, как они собираются выбирать девушку, единственную девушку?
   - Не считайте своих цыплят, ради всего святого! Они еще даже не изучили ситуацию. Хорошо, я позвоню тебе, моя дорогая.
   Стефани повесила трубку, оделась и пошла собираться. Всю неделю она думала о радостных мыслях.
   * * * *
   "Тсс! Тихо, - предупредил Аркалион, спускаясь по мощной пластиковой лестнице.
   - Откуда ты так хорошо здесь знаешь дорогу?
   - Я сказал тихо.
   Темпл понял, что дело не столько в том, что Аркалион действительно боялся шуметь. Скорее, он не хотел отвечать на вопросы.
   Темпл улыбнулся в полумраке, услышал ровное кап-кап-кап воды где-то слева от себя. За эоны лет до появления человека на этой остановке в Нигде марсианские воды отступили от древней поверхности планеты и просачивались под землю, медленно, капля за каплей, вырезая пещеры, извивавшие планету. - Ты так хорошо ориентируешься, готов поклясться, что ты марсианин.
   Мягкий смех Аркалиона разносился далеко. - Я сказал, чтобы не было шума. Пожалуйста! Что касается марсиан, то вокруг вас только марсиане, люди Земли. А, вот и мы".
   Внизу лестничного пролета Темпл увидела металлическую дверь, производившую впечатление прочности, но без большого веса. Аркалион на мгновение остановился, что-то сделал с рядом рычагов, нетерпеливо покачал головой и начал все сначала.
   "Что то, что для?" Темпл хотел знать.
   "Что вы думаете? Это кодовый замок с пятью миллионами возможных комбинаций. Ты хочешь быть здесь всю вечность?"
   "Нет."
   - Тогда тише.
   Темпл смутно задумался, почему дверь не охраняется.
   - С таким замком, - объяснил Аркалион, словно прочитав мысль Темпла, - им не нужны никакие другие меры предосторожности. Предполагается, что только уполномоченный персонал знает эту комбинацию".
   Значит, Аркалион приходил сюда раньше? Это казалось единственно возможным предположением. Но когда? И как? - Вот и мы, - сказал Аркалион.
   Дверь распахнулась к ним.
   Темпл шагнул вперед и очутился в большом голом зале, на удивление хорошо освещенном. После полумрака пещер он почти ничего не видел.
   - Не стой там, хмурясь и суетясь глазами. Есть еще одна мера предосторожности - тревога в Центральном Штабе. У нас есть минут пять, не больше.
   В одном конце голого холла стояло то, что для Темпл выглядело как старомодная телефонная будка, только стены ее были совершенно непрозрачны. На соседней с ним стене был единственный рычаг с двумя положениями, помеченными как "удерживать" и "транспортировать". Рычаг твердо стоял в положении "держать".
   - Ты уверен, что хочешь пойти? - спросил Аркалион.
   - Да, это я тебе говорил.
   "Хороший. У меня нет времени объяснять. Я войду в конвейер".
   - Конвейер?
   "Эта будка. Подождите, пока дверь не закроется, затем потяните рычаг вниз. Это все, что нужно сделать, но, как видите, это операция для двух человек".
   - Но как мне...
   "Спешите, спешите! Аналогичные элементы управления есть и на другом конце. Вы дергаете рычаг, ждете две минуты, сами входите в конвейер. Я приведу тебя, если ты уверен.
   - Уверен, черт возьми!
   "Помните, вы идете без обучения, без возможности, которая есть у всех остальных".
   - Ты уже говорил мне это. Марс на полпути к вечности. Марс в подвешенном состоянии. Если я не могу вернуться на Землю, я хочу... ну, в Никуда. Здесь слишком много призраков, слишком много воспоминаний, от которых нечего делать".
   Аркалион пожал плечами и вошел в кабинку. - Потяните за рычаг, - сказал он и закрыл дверь.
   Темпл протянул руку, крепко ухватился за рычаг и дернул его. Он плавно переместился в положение с пометкой "транспорт". Темпл ничего не слышал, ничего не видел, начал думать, что устройство, чем бы оно ни было, не работает. Аркалион каким-то образом оказался внутри будки?
   Темплу показалось, что он слышит шаги на лестнице снаружи. Вскоре он слабо услышал голоса. Кто-то постучал в дверь холла. Облизнув пересохшие губы, Темпл открыла кабину, заглянула внутрь.
   Пустой.
   Голоса кричали, кулаки стучали в дверь. Что-то щелкнуло. Тумблеры упали. Дверь в большой светлый зал распахнулась наружу. Кто-то бросился к Темплу, который жестоко встретил его коротким рубящим ударом в челюсть. Человек, временно ослепленный ослепительным светом, споткнулся на пути своих товарищей.
   Темпл метнулась в кабину, к конвейеру, и захлопнула ее. Пальцы когтистые снаружи.
   В ушах Темпл зазвенел звук, слишком громкий, чтобы его можно было услышать. Он мгновенно потерял сознание.
   ГЛАВА VI
   -- Какой косоглазый мир, -- сказал Аларик. Аркалион-старший своему сыну. "Вы, конечно, не можете ничего планировать, даже если у вас есть больше денег, чем вам когда-либо понадобится в жизни".
   - Не думай об этом, - сказал юный Аларик. - Я больше не в тюрьме, не так ли?
   "Нет. Но вы также не свободны от путешествия в никуда. Мне сообщили, что через две недели после сегодняшнего дня состоится необъявленная специальная поездка в Нигде.
   "Ой?"
   "Да, о. Мне также сообщили, что вы будете на нем. В конце концов, ты не сбежал, Аларик.
   "Ой. Ой!"
   "Больше всего меня беспокоит то, что негодяю Смиту каким-то образом удалось сбежать. Его еще не нашли, мне тоже сообщили. А поскольку мой контракт с ним предусматривает десять миллионов долларов "за оказанные услуги", мне придется заплатить".
   - Но он не мешал мне...
   - Я не могу это проветрить, Аларик! Но послушай, сынок: когда ты идешь туда, куда идешь, ты можешь найти другого Аларика Аркалиона, твоего двойника. Конечно, это Смит. Если вы сможете заставить его снизить цену вдвое из-за того, что произошло, я буду очень рад. Если бы вам удалось как-то свернуть ему шею, я был бы еще более рад. Десять миллионов долларов - ни за что.
   - Я так взволнована, - пробормотала миссис Дрейпер. Стефани наблюдала за ней в одном из новых телевизоров, недавно установленных вместо телефона.
   "Что это?"
   "Наш законопроект принят подавляющим большинством в обеих палатах Конгресса!"
   "Ооо!" - воскликнула Стефани.
   - Не очень связно, моя дорогая, но именно таковы мои чувства. Через две недели будет "Путешествие в никуда", особое путешествие, среди пассажиров которого будет женщина".
   - Но исследование, которое нужно было провести?..
   "Это уже сделано. Насколько я понимаю, далеко они не уйдут. Большинство их выводов должны были быть основаны на предположениях. Но важно вот что: женщина будет послана. CEL считает, моя дорогая, что следует выбирать женщину в возрасте от двадцати одного до двадцати шести лет, женщину, которая отвечает всем требованиям, предъявляемым к молодым мужчинам.
   - Да, - сказала Стефани. "Конечно. А я как раз думал, что буду...
   "Вспомни этих цыплят!" предупредила миссис Дрейпер. "У нас уже есть сто семьдесят семь добровольцев, которые готовы разодрать друг друга на куски за шанс уйти".
   - Неправильно, - сказала Стефани, улыбаясь. - Теперь у вас есть сто семьдесят восемь.
   - Комната только для одного, моя дорогая. Знаешь, только один".
   - Тогда вычеркни остальных из своего списка. Я уже пакую сумку".
   * * * *
   Когда Темпл пришла в сознание, это было с ощущением, что прошло не более доли секунды времени. Столько всего произошло так быстро, что до сих пор у него не было времени обдумать это.
   Аркалион исчез.
   Исчез - он не мог подобрать другого слова. Он был там, стоял в будке, а потом его не было. Просто как тот. Теперь ты это видишь, теперь нет. И до свидания, Аркалион.
   Но и прощай, Темпл. Разве Темпл не вошел в ту же кабинку, подождав всего секунду, пока Аркалион не активировал механизм на другом конце? И уж точно Темпла сейчас не было в будке. Он улыбнулся смехотворно простой логике своих мыслей. Он стоял в открытом поле, травинки доходили ему до колен, настолько же ярко-фиолетовые, насколько и зеленые. Волны травы, колеблемые легким ветром, как прилив, и холмы, катящиеся к горизонту, в каком бы направлении он ни поворачивался. Вдалеке волнистые холмы возвышались до полумягкого розовато-лилового неба. Мрачное красное солнце с видимым диском вдвое больше, чем у Солнца, но с половиной его яркости, висело на полпути между зенитом и горизонтом, завершая картину мирного потустороннего мира.
   Где бы это ни было, это была не Земля и не Марс.
   Нигде?
   Темпл пожал плечами и пошел. Он выбрал направление наугад, прокладывая за собой легко различимую тропинку в удивительно ломкой траве. Теплое солнце приятно припекало его спину, легкий ветерок ласкал щеки. Аркалиона он не нашел и следа.
   Через два часа Темпл добрался до холмов и стал взбираться по их пологим склонам. Именно тогда он увидел приближающуюся на бегу фигуру. Ему потребовалось целых полминуты, чтобы понять, что бегун не был человеком.
   * * * *
   После месяцев невесомого бездействия с Софией начали происходить вещи. Ощущение тяжести вернулось, но веса такого, какого она никогда раньше не чувствовала. Как будто кто-то сидел на каждом дюйме ее тела, придавливая ее. Это заставило ее задохнуться, заставило ее закрыть глаза и, хотя она этого не могла видеть, ужасно исказило ее лицо. Она потеряла сознание, очнувшись через некоторое время с ужасным чувством логичности. Кто-то смутно проплыл перед ее глазами, ненадолго ужалил ее руку иглой. Она спала.
   Она лежала на столе, растянувшись, и на нее падал свет. Она слышала голоса.
   "Новая система намного лучше, чем испытания, товарищ".
   "Гораздо более эффективно, гораздо более объективно. Да."
   "Мозг излучает электромагнитные колебания. Странно, не правда ли, что никто прежде не предполагал, что он может рассказывать истории. Совершенно точной истории два года испытаний дать нам не смогли".
   "В России мы далеко ушли с биологическими, психологическими науками. Запад высоко летает с физикой. Дайте им Марс; ба, у них может быть Марс".
   "Верно, товарищ. Путешествие к Юпитеру больше, затраченное время больше, стоимость дороже. Но здесь, на Юпитере, мы можем сделать то, что они не могут сделать на Марсе".
   "Я знаю."
   "Мы можем создавать суперменов. Супермены, товарищ. Свадьба Ницше и Маркса".
   "Осторожный. Это опасные мысли".
   - Всего лишь намек, товарищ. Всего лишь безобидный намек. Но вы берете обычного человека и тренируете его на Юпитере, чрезвычайно ускоряя его чувство времени и скорость метаболизма с помощью определенных эндокринных секретов, так что один день для него как месяц. Вы берете его и подвергаете большому притяжению Юпитера, более чем в два раза превышающему земное, и через три недели у вас есть, да, у вас есть сверхчеловек.
   "Женщина просыпается".
   "Тссс. Не пугай ее".
   София потянулась, каждый мускул в ее теле болел. Медленно, как во сне, она села. Требовалась сила, простое выпрямление туловища!
   "Что ты со мной сделал?" - воскликнула она, сосредоточив все еще смутное зрение на двух мужчинах.
   - Ничего, товарищ. Расслабляться."
   София медленно повернулась на столе, перекинув через его край одну длинную стройную ногу.
   - Осторожнее, товарищ.
   О чем ее предупреждали? Она просто хотела встать и потянуться; возможно, тогда она почувствует себя лучше. Ее носок коснулся пола, она перекинула другую ногу, осознавая, но не обращая внимания на свою наготу.
   "Хороший экземпляр".
   - О да, товарищ. Так что на этот раз они отправляют женщину среди других. Что ж, будем делать свою работу. Посмотрите - посмотрите, как она сложена, такая гибкая, разболтанная, подвижная. Видите тонус мышц? Ее красота останется, товарищ, но Юпитер сделает из нее амазонку.
   Теперь София стояла обеими ногами на полу. Она тяжело дышала, внезапно почувствовала тошноту в животе. Положив обе руки на край стола, она оттолкнулась и, пошатываясь, сделала два или три шага. Она согнулась, подогнувшись сначала в коленях, потом в талии, и рухнула извивающейся грудой.
   "Подобрать ее."
   Руки под ее мышками, дергая. Она легко оторвалась от пола, смутно осознавая, что кто-то легко несет ее сто тридцать фунтов. "Опусти меня!" воскликнула она. "Я хочу попробовать еще раз. Я калека, калека! Вы меня покалечили..."
   - Ничего подобного, товарищ. Вы устали, слабы, а гравитационное поле Юпитера еще слишком сильно для вас. Однако мало-помалу ваши мышцы будут укрепляться в соответствии с требованиями Юпитера. Гравитация не даст им вздуться, расшириться; но каждое мышечное волокно в вас будет иметь вдвое, втрое больше своей первоначальной силы. Вы взволнованы?"
   "Я устал и болен. Я хочу спать. Что такое Юпитер?"
   - Юпитер - это планета, вращающаяся вокруг Солнца... неважно, товарищ. Вам предстоит многому научиться, но вы сможете усвоить это с гораздо меньшими трудностями во сне. Давай, спи".
   Софью тошнило, тошнило. Прошли годы с тех пор, как она плакала. Но нагая, испуганная, сбитая с толку, она плакала, пока не уснула.
   Что-то случилось, пока она спала, много чего. Некоторые эндокринные экстракты поразительно ускорили ее метаболизм. В течение получаса ее сердце перекачивало кровь по телу со скоростью двести ударов в минуту. Через час оно достигло своего полного ритма, почти тысяча сокращений каждые шестьдесят секунд. Все другие ее метаболические функции увеличились соответственно, и София спала глубоко в течение недели субъективного времени - в часах. Та же самая машина, которая собирала все из ее головы гораздо точнее, чем батарея тестов, усовершенствование электроэнцефалограммы, теперь работала в обратном направлении, возвращая Софии все, что она взяла, плюс электрозолотник за электрозолотником науки, математики, логика, экономика, история (последние два - марксистская), языки (в том числе английский), семантика и некоторые специальные знания, которые ей понадобятся позже, на Сталинтреке.
   Все еще спящая, София купалась в теплом водовороте успокаивающей жидкости; растирала, массировала, тонус ее мышц начался, пока она отдыхала и восстанавливала силы. Три часа спустя, по объективному времени, она проснулась с головной болью и с большим количеством безумно крутящихся мыслей в голове, чем она когда-либо подозревала. Она осторожно попыталась снова встать, приподнявшись обнаженной и мокрой из ванны с дымящейся янтарной материей. Она встала, потянулась, позволила своему страху исчезнуть с быстрой волной головокружения, которая охватила ее. Ее кормили внутривенно, но ужасный голод овладел ею. Однако перед едой она должна была очутиться в спортзале, где воздух был спертым и удушливым. Ей снова сделали массаж, велели выполнять определенные упражнения, которые казались простыми, но которые ей казались чрезвычайно трудными, заставляли бежать, пока она не думала, что упадет, с ногами, волочащимися, как свинец.
   Теперь она поняла. Каким-то образом она знала, что находится на Юпитере, пятой и самой большой планете, где сила гравитации настолько больше, чем на Земле, что даже ходить с трудом. Она также знала, что скорость ее метаболизма ускорилась до невозможности и что за сравнительно короткое время - объективное время - она втрое превысит свою первоначальную силу. Все это она знала, сама не зная, откуда, и это было самым поразительным фактом. Она сделала то, что велели ее краткие инструкторы, а затем потащила свои ноющие мышцы и головную боль в столовую, где вокруг сидели и ели усталые, несчастные мужчины. Ну, по крайней мере, еда была хорошей. София яростно атаковала его.
   * * * *
   Темплу не потребовалось много времени, чтобы понять, что существо, бегущее на него вниз по склону, оставляя раздавленный и разбитый след в пурпурно-зеленой траве, не было человеком. Сначала Темпл обдумывал идею о человеке верхом на лошади, потому что существо передвигалось на четырех конечностях, а две оставались в качестве рук. Темпл зиял.
   Все было одним куском!
   Кентавр?
   Едва. Слишком маленький, с одной стороны. Не крупнее человека, несмотря на три пары конечностей. А затем у Темпла больше не было времени зевать, потому что существо, чем бы оно ни было, пронеслось мимо него на скорости, которую он теперь должен был принять за галоп.
   Далее последовали другие. Другой. Темпл смотрел и смотрел. Один из них мог бы быть большим разумным кольцом, катящимся вниз по склону и набирающим скорость. Если бы он продолжил аналогию с колесом, огромный глаз смотрел на него оттуда, где должна была быть ступица. Что-то еще последовало с прыжками кенгуру. Одна толстая сросшаяся нога двигала его огромными пятнадцатифутовыми шагами, в то время как его маленькие, похожие на хлопушки лапки колоссально колотили воздух.
   Легионы существ. Все фантастически разные. Я схожу с ума , подумал Темпл, а затем произнес это вслух. "Я схожу с ума."
   Таким образом, теоретизируя, он услышал вихрь над головой, обернулся, посмотрел вверх. Что-то парило в дюжине футов над землей, большой коробчатый объект семи или восьми футов в диаметре, над ним вращались роторы. Это, по крайней мере, он мог понять. Вертолет.
   - Я спускаю лестницу, Кит. Качайся на борту.
   Голос Аркалиона.
   Ошарашенный настолько, что смирился со всем увиденным, Темпл подождал, пока веревочная лестница упадет, ухватился за ее конец и стал карабкаться. Он перекинул ноги через подоконник и очутился в аккуратной кабинке с Аркалионом, который затащил лестницу и что-то сделал с органами управления. Они умчались. У Темпл был один короткий момент осознанного размышления, прежде чем все, что произошло в последние несколько мгновений, отбросило логику в сторону. То, что он наблюдал, выглядело для всего мира как бег.
   - Где мы , черт возьми ? - задыхаясь, спросил Темпл.
   Аркалион улыбнулся. "Где ты думаешь? Конец путешествия. Добро пожаловать в Нигде, Кит. Добро пожаловать в место, где можно найти ответы на все ваши вопросы, потому что пути назад нет. Извините, кстати, по ошибке записал вас в этом поле. Такие вещи иногда случаются".
   - Могу я просто закидать вас вопросами?
   "Если хочешь. На самом деле в этом нет необходимости, потому что вы будете внушены, когда мы доставим вас в земной город, которому вы принадлежите.
   - Что ты имеешь в виду, что пути назад нет? Я думал, что у них есть система ротации, которая по той или иной причине в данный момент непрактична. Это не похоже на то, что пути назад нет никогда".
   Аркалион хмыкнул и пожал плечами. "Будь по-твоему. Я знаю .
   "Извиняюсь. Стрелять."
   - Как далеко, по-твоему, ты продвинулся?
   "Ищи меня. Может быть, какая-то другая звездная система?
   "Может быть. Чисто во всей галактике, Кит.
   Темпл тихонько присвистнула. "Это не то, что можно понять, просто услышав. По всей галактике..."
   - Это сейчас не так важно. Как вы думаете, сколько времени заняло это путешествие?"
   Темпл с готовностью кивнула. "Вот что меня заводит. Это было потрясающе, Аларик. Действительно удивительно. Вся поездка не могла занять больше минуты или двух. Я не понимаю. Мы что, выскользнули из нормального пространства в какой-то другой... э-э, континуум и вот так мчимся по всей галактике?
   "Ответ на ваши вопросы - да. Но ваше утверждение далеко. Путешествие не заняло ни секунды, Кит.
   "Нет? Мгновенно?"
   "Гораздо больше, чем секунды. Чтобы добраться сюда с Земли, вы путешествовали пять тысяч лет.
   "Какая?"
   - Вернее, пять тысяч лет назад вы покинули Марс. Чтобы вернуться, вам понадобится машина времени, а такой вещи нет. Земля, которую вы знаете, имеет длину галактики и пять тысяч лет позади вас.
   ГЛАВА VII
   Это мог быть город в Новой Англии или, может быть, Висконсин. Главная улица тянулась на полмили от ратуши до небольшого универмага. Неоновые трубки украсили каждую витрину магазина, через большие стеклянные витрины можно было увидеть занятых владельцев за работой. Там была суматоха, которую можно ожидать на любой главной улице Новой Англии или Висконсина, но нельзя бесконечно проводить параллель.
   Были только мужчины. Никаких женщин.
   Холмы, на которых расположился город, были слишком фиолетовыми - не фиолетовыми от расстояния, а естественным цветом травы.
   На бледно-лиловом небе висело мрачное красное солнце.
   Это был Город Земли, Нигде.
   Аркалион разместил Храм на близлежащих холмах, пообещав, что они снова увидятся. "Возможно, это произойдет не так скоро, - сказал Аркалион, - но какая разница? Ты проведешь здесь остаток своей жизни. Ты понимаешь, что тебе повезло, Кит. Если бы ты не пришел, ты был бы мертв эти пять тысяч лет. Ну удачи."
   Мертвые - пять тысяч лет. Земля, какой он ее знал, пыль. Стефани, труп пятидесятого поколения. Нигде не было правильно. Конец вселенной.
   Темпл, шаркая ногами, поплелся в город. На улице мимо него прошел мужчина, сутулой, седой. Мужчина кивнул, слегка задумавшись. Я незнакомое лицо , подумал Темпл.
   - Привет, - сказал он. "Я здесь новенький."
   - Я так и думал, незнакомец. Знаю почти всех в этих краях, я знаю, и я сказал себе, что пришел новичок. Забавно, что ты не пришел обычным путем.
   - Я здесь, - сказал Темпл.
   "Ага. Забавно, ты узнаешь всех. А, как, ты говоришь, тебя звали?
   "Кристофер Темпл".
   "Сделай своим делом знать всех. По-соседски, я всегда говорю. Храм, а? У нас есть один здесь.
   - Один что?
   - Еще одно имя Темпла. Джейс Темпл, сын.
   "Будь я проклят!" - воскликнула Темпл, внезапно улыбнувшись. "Я буду проклят. Скажи мне, старожил, где мне его найти?
   "Может быть где угодно. Город больше, чем кажется. Я же говорю вам, Джейс Темпл наш координатор. Ты найдешь его там, в офисе координатора. Ратуша, в конце улицы.
   "Я уже прошел его", - сказал Темпл мужчине. "И спасибо."
   Ноги Темпла быстро несли его мимо ряда витрин магазинов к ратуше. Он прочитал справочник, поднялся по лестнице и нашел дверь с табличкой:
   ДЖЕЙСОН ТЕМПЛ
   Координатор Земного Города.
   Сердце колотилось, Темпл постучала, услышала, как кто-то зовет: "Войдите".
   Он толкнул дверь и уставился на своего брата, просто поднявшись к нему лицом.
   "Набор! Набор! Что ты делаешь... значит, ты тоже отправился в путешествие!"
   Джейсон подбежал к нему, схватил за плечи, хлопнул по ним. "Ты определенно выглядишь в хорошей форме. Кит, ты мог бы сбить меня с ног половиной пера, если бы вошел вот так.
   - Ты тоже отлично выглядишь, Джейс, - солгал Темпл. Он не видел своего брата пять лет и никак не ожидал увидеть его снова. Но он вспомнил полнолицего, улыбающегося мужчину, несколько выше его самого, несколько шире в плечах. Джейсону, которого он видел, было лет сорок пять или пятьдесят, но ему едва исполнилось двадцать. У него были свирепые горящие глаза, изможденные щеки, седеющие волосы. Он казался сгустком беспокойной, нервной энергии.
   - Садись, Кит. Начинай говорить, младший брат. Начни говорить и не останавливайся до следующей недели. Расскажите мне все. Все! Расскажите мне о голубом небе и луне ночью, о том, как выглядит океан в ветреный день и...
   - Пять лет, - сказал Темпл. "Пять лет."
   - Ты имеешь в виду пять тысяч, - напомнил ему Джейсон. "Вряд ли это кажется возможным. Как люди, Кит?
   "Мама в порядке. Поп тоже. У него новый Chambers Converto. Ты должен увидеть его, Джейс. Острый."
   - А Энн? Джейсон посмотрел на него с надеждой. Энн была Стефани Джейсона, но ради "Путешествия в никуда" они бы поженились.
   - Энн замужем, - сказал Темпл.
   "Ой. Ой. Это здорово, Кит. Действительно пухнуть. Я имею в виду, что, черт возьми, девушка не должна ждать вечно. В любом случае, я сказал ей не делать этого.
   - Она ждала четыре года, потом встретила парня и...
   - Хороший парень?
   - Лучшее, - сказал Темпл. - Он тебе понравится.
   Темпл увидела, как в пылающих глазах Джейсона отразилась смутная боль. Потом было то же самое. Одна часть Джейсона хотела, чтобы она оставалась его в течение немыслимого разрыва, другая часть хотела, чтобы она жила хорошей, полной жизнью.
   - Я рад, - сказал Джейсон. "Не могу ожидать, что девушка будет ждать без надежды..."
   - Значит, нет никакой надежды, что мы когда-нибудь вернемся?
   Джейсон резко рассмеялся. "Кому ты рассказываешь. Земля находится не просто в шестидесяти тысячах световых лет от нас. Кит, ты знаешь, что такое световой год?
   Темпл сказал, что, по его мнению, да.
   "Шестьдесят тысяч из них. Дюжина вечностей. Но известная нам Земля тоже мертва. Мертвым пять тысяч лет. Люди, Центр-Сити, Энн, ее муж - все в пыли. Пять тысяч лет... Не обращай на меня внимания, Кит.
   "Конечно. Конечно, я понимаю. Но Темпл, на самом деле, нет. Нельзя было взять пять тысяч лет и выбросить их в окно за время, которое казалось бы равно удару сердца, а потом понять, что они ушли навсегда, навсегда. Не такой продолжительный период времени, как вся зарегистрированная цивилизация - вы не можете взять его, прикрепить после 1992 года и принять. Темпл понял, что пять тысяч лет проглотить куда труднее, чем шестьдесят тысяч световых лет.
   - Что ж, - с видимым усилием Джейсон вырвался из задумчивости. Темпл с благодарностью взял сигарету, первую за долгое время. Через пятьдесят веков , с горечью подумал он, все глубже погружаясь в фанк.
   "Ну, - сказал Джейсон, - я веду себя как призовая шишка. Насколько я могу быть эгоистичным? Ты, должно быть, очень много хочешь знать, Кит.
   "Все в порядке. Мне сказали, что меня подвергнут идеологической обработке".
   - Обычно вы бы так и сделали. Но сейчас посылки нет, еще три месяца. Скажи, как, черт возьми , ты сюда попал?
   "Это длинная история. Путешествие в никуда, как и вы, с небольшой помощью, чтобы ускорить процесс на Марсе. Джейс, скажи мне вот что: что мы здесь делаем? Что все здесь делают? Что такое Путешествие в никуда? Что за прославленный бег я видел некоторое время назад, с кучей существ из научно-фантастических сериалов о телио?
   Джейсон потушил свою сигарету, передумал и закурил еще одну. "Как в старом анекдоте, где иностранец проходит регистрацию?"
   "Вроде, как бы, что-то вроде."
   - Это большая вселенная, - сказал Джейсон, очевидно, начиная с начала чего-то.
   "Я только начинаю понимать, насколько большой!"
   "Со стороны человечества было бы довольно лишено воображения считать себя единственной разумной формой жизни, а Землю - единственным домом разума, как с научной, так и с религиозной точки зрения. Мы как бы ожидали найти... соседей в космосе. Кит, небо полно звезд, у большинства звезд есть планеты. Вселенная кишит жизнью, всеми видами жизни, всеми видами разумной жизни. Одним словом, мы не одиноки. Это все равно, что лететь на реактивном самолете из Вашингтона в Нью-Йорк во время вечерней суеты и ожидать, что на борту будешь один. На самом деле вам повезло, что у вас есть передышка.
   "Есть двуногие разумы, как люди. Есть радиальные разумы, одноногие виды, высокие, неуклюжие существа, приземистые, блинные, великаны, карлики. Есть зеленые шкуры, розовые шкуры и угольно-черные - и да, нет шкурок. Есть... но вы поняли.
   "Ага."
   "Как ни странно, большинство из этих интеллектов находятся примерно на одном уровне развития. Как будто Творец включил все сразу, как гонку, и сказал: "Ладно, ребята, стартуйте". Может быть, это потому, что, как считают ученые, вся вселенная завелась и начала работать как единое целое. Я не знаю. Во всяком случае, так оно и есть. Все интеллекты, о которых стоит говорить, находятся примерно на одном культурном уровне. Атомная энергия, грубый космический полет, войны, с которыми они не справятся.
   - И это интересно, Кит. Большинство из них двуногие. Не совсем человек, не совсем человек. Вы можете увидеть разницу. Но у семидесяти пяти процентов рас, с которыми я сталкивался, были общие черты. Случай, когда Творец пытается найти наилучший из всех возможных жизненных паттернов и придумал этот. Предлагает широкий спектр для действий, для адаптации и тому подобное. В любом случае, я теряю счет вещам".
   "Не принимайте близко к сердцу. Судя по тому, что ты говоришь мне, у меня есть все время в мире.
   "Ну, я сказал, что все расы развиваются параллельно. Это почти правда. Одного из них нет. Один из них так далеко впереди, что по сравнению с ним остальные едва достигли стадии ползания. Одна из них - Супергонка, Кит.
   "Их культура стара, невероятно стара. Настолько старый, что некоторые из нас полагают, что он висит где-то еще до того, как Вселенная обрела форму. Может быть, поэтому все остальные находятся на одном уровне, отставая от Суперрасы на несколько тысяч миллионов лет.
   "Итак, возьмите эту супергонку. По какой-то причине мы не можем понять, он как будто на полозьях. Это просто образно. Может быть, он вымирает, может быть, он хочет собраться и вообще покинуть галактику, может быть, у него есть другие невообразимые дела, другие невообразимые места. Во всяком случае, он хочет выйти. Но у него есть вечное хранилище культуры, и, возможно, он считает, что кто-то должен иметь к нему доступ и поддерживать галактику в рабочем состоянии. Но кто? Это проблема. Кто получает всю эту информацию, миллион миллионов научных проблем, тщательно проработанных? Кто из всех параллельных рас по всем мирам Вселенной? Это довольно проблематично даже для наших парней из Super Race.
   - Однако можно подумать, что у них есть способы решить эту проблему. Счетные машины или что-то еще последует за вычислительными машинами после того, как земляне и все остальные сделают следующий неверный шаг через несколько тысяч лет. Или с простым здравым смыслом и логикой, развитыми до такой степени - после миллионов лет - где она никогда не подводит. Или решить проблему с помощью чего-то, о чем мы никогда не слышали, но все равно решить ее".
   - Какое отношение все это имеет к...? Я имею в виду, что это интересная история, и когда я получу возможность ее переварить, я, наверное, начну задыхаться, но как насчет Нигде и...
   "Я подхожу к этому. Кит, что бы вы сказали, если бы я сказал вам, что самая разумная раса, когда-либо созданная Вселенной, решает самую большую проблему, когда-либо поставленную перед кем-либо, - играя в игры?
   - Я бы сказал, тебе лучше продолжать.
   - В этом цель Нигде, Кит. У каждой планеты, у каждой расы есть свое Нигде. Мы все приходим сюда и играем в игры. Планета с наибольшим количеством очков в конце Бог знает, как долго побеждает Вселенную, со всей наукой и мудростью, необходимыми для превращения этой вселенной в дюжину различных видов небес. И чтобы решить все это, мы играем в игры.
   "Не поймите неправильно. Я не жалуюсь. Если Superboys говорят, что мы играем, значит, мы играем. Я бы поверил им на слово, если бы мне сказали, что у меня пятнадцать голов. Но это то, что не дает вам много спать. О, Земля имеет право гордиться своим послужным списком. United North America находится на втором месте в соревновании, охватывающем всю Вселенную. Но мы не первые. Второй. И у меня есть предчувствие, исходя из того, что здесь происходит, что игры подходят к концу.
   "Фантастика, не так ли? Из тысяч участников мы достаточно хороши, чтобы занять второе место. Но какая-то планета рядом со звездой Денеб безнадежно превзошла нас. С тем же успехом мы могли бы получить приз за мину. Они победят и будут владеть Вселенной, включая нас".
   Джейсон наклонился вперед, когда говорил, и теперь сидел на краешке стула. В комнате было приятно прохладно, но пот выступил у него на лбу, капал с подбородка.
   Темпл закурил еще одну сигарету, глубоко затянувшись. - Вы сказали, что Соединенные Штаты - Северная Америка - были вторыми. Я думал, что это общепланетарное соревнование, планета против планеты".
   "Земля - единственное исключение, которое мне удалось найти. Планета Денеб возглавляет список, затем следует Северная Америка. После этого планета звезды, о которой я никогда не слышал. На четвертом месте Советский Союз".
   - Будь я проклят, - сказал Темпл. "Ну ладно. Не возражаете, если я сохраню это для дальнейшего использования? У меня есть еще один вопрос. В какие... ну, игры мы играем?
   "Вы называете это. Ментальные состязания. Научные проблемы, которые будут решаться в лабораториях, построенных по нашим спецификациям. Эмоциональные проблемы с десятками мужчин, доведенных до неврозов или хуже каждый год. Проблемы адаптивности. Ответы на экологический вызов. Соревнования на выносливость. Испытания силы, выносливости. Тесты для определения глубины эмоций. Тесты для определения объективности в том, какой должна быть объективная ситуация. Но то, как все организовано, похоже на гигантские, бесконечные Олимпийские игры, в которых, кстати, тоже есть несколько косоглазых спортивных мероприятий".
   - И со всем этим зрелищем тоже?
   "Нет. Но это другая история".
   "В любом случае, то, что я видел , было бегом! И извини, Джейс, но у меня есть еще один вопрос.
   Джейсон пожал плечами, широко раскинув руки.
   "Откуда все эти разговоры о ротации? Это невозможно, по крайней мере, с промежутком в пятьдесят веков".
   "Я знаю. Они просто впустили нас в эту маленькую сделку пару лет назад. До тех пор мы не знали. Мы думали, что это только расстояние. Со временем, когда все это закончится, мы сможем вернуться домой. Мы так и думали, - с горечью сказал Джейсон. - На самом деле, это дважды пять тысяч лет. Пять сюда, пять обратно. Десять тысяч лет отделяют нас от Земли, которую мы знаем, и даже если бы мы могли вернуться домой, это было бы вовсе не возвращение домой - на Землю через десять тысяч лет.
   "О, они нас обманули. Боюсь, что мы можем сказать нет или что-то в этом роде. Они никогда не упоминали длину или продолжительность поездки. Я этого не понимаю, никто из нас не понимает, и у нас здесь есть лучшие ученые. Что-то связанное с анабиозом, с противоземной материей, с телепортацией, что-то о скрытых в каждом экстрасенсорных способностях, о способности разлагать предмет - или существо, или человека - на составные атомы, обращать... это слово, перевернуть эти атомы и отправить их в космос как противоземную материю.
   "Все сводится к тому, чтобы поместить человека в машину на Марсе, потянуть за рычаг и материализовать его здесь пять тысяч лет спустя". Джейсон улыбнулся с легкой долей юмора. "Любые вопросы?"
   - Около тысячи, - сказал Темпл. "Я-"
   Что-то загудело на столе Джейсона, и Темпл увидел, как он взял микрофон и сказал: "Говорит координатор. Как дела?"
   Голос, который ответил, достаточно чистый, чтобы быть в комнате с ними, и без малейшего следа механического или электрического переноса, говорил на странном, плавном языке, которого Темпл никогда не слышал. Джейсон ответил на том же языке с очевидной легкостью, которая удивила Темпла, пока он не вспомнил, что его брат всегда умел изучать иностранные языки. Может быть, именно поэтому он занимал должность координатора - что бы он ни координировал.
   В том, как Джейсон говорил, была беглость и тревога. Морщины, глубоко врезавшиеся в его лицо, резко обозначились, глаза, если возможно, стали более интенсивными. "Ну, - сказал он, откладывая микрофон и глядя на Темпла, не видя его, - боюсь, что дело в этом".
   "В чем проблема?"
   "Все."
   - Я могу что-нибудь сделать?
   "Вещь. Супермальчики обнаружили, что на Земле есть два контингента - мы и Советы. Они сумасшедшие. Вещь. Что-то с этим будет сделано. Вещь. Предложила Советская Россия, то есть свои люди здесь. Они выставят чемпиона, который сравняется с одним из наших по выбору в самой сложной гонке из всех, что-то связанное с реакцией на вызов окружающей среды, что чертовски мало значит, если вы не знаете что-то об этом. Мне продолжать?
   И когда Темпл жадно кивнул. "Мы автоматически проигрываем по умолчанию. Одним из правил этой конкретной игры является то, что участник должен быть новичком. Это такая игра, о которой вы ничего не должны знать, и, кстати, это также игра, в которой человека могут убить. Что ж, у Советов есть целый контингент новичков на выбор. У нас их нет. Как видят Супербои, это наша собственная неудача. Мы проигрываем по умолчанию".
   "Мне кажется-"
   "Как что-то может вам казаться?" Ты здесь новенький... Прости, Кит. Что ты сказал?"
   "Нет. Вперед, продолжать."
   - Это только половина дела. Сразу после того, как Россия занимает наше место и нас вычеркивают из списка, игры переходят в завершающую фазу. Это все время ходили слухи, и они только что подтвердились. Интересно посмотреть, что они сделают со всеми участниками после того, как игры закончатся, после того, как "Путешествие в никуда" больше не будет".
   - Мы могли бы вернуться туда, откуда пришли.
   - Через десять тысяч лет?
   "Я не боюсь."
   "Ну, в любом случае, Советы выставили человека, мы не можем с ним сравниться. Так что похоже, что СССР официально представляет Землю. Не то, чтобы это имело значение. У нас вряд ли есть шанс получить очень слякотный снежок в очень жарком аду. Но все равно-"
   "Наш участник, этот парень, который принимает вызов русских, должен быть новичком?"
   "Это то, что я сказал. Что ж, думаю, мы можем закрыть магазин.
   "Вы сделали ошибку. Вы сказали, что новички не прибыли. Я здесь, Джейс. Я твой мужчина. Приведи своего русского медведя". Темпл мрачно улыбнулась.
   ГЛАВА VIII
   - Ты должен передать это младшему брату Темпл.
   "Ага. Прохладный, как кубики льда".
   "Находятся вы, ребята, шутите? Он не знает, что его ждет, вот и все.
   - А ты ?
   "Теперь, когда вы упомянули об этом, нет. Нет ли здесь человека, который может точно сказать, на какие экологические вызовы ему придется отвечать. Гипнохирургия следит за тем, чтобы парни, которые прошли через это, не говорили об этом. Как будто этого недостаточно для безопасности, субъект должен быть совершенно новым!"
   "Тсс! Вот он идет."
   Братья Темпл тихо вошли в единственную таверну Земного Города, но с их приходом все спекулятивные разговоры стихли. Длинный бар, сконструированный таким образом, чтобы удобно разместить полсотни пар локтей, сиял незнакомым для Темпл блеском. Возможно, это был мрамор, но мрамор скорее полупрозрачный, чем непрозрачный, что придает красивый трехмерный эффект узорам на поверхности.
   "Что это будет?" - потребовал Джейсон.
   "Что бы ты ни пьешь, все в порядке".
   Джейсон заказал два чистых виски, и братья выпили. Когда Джейсон получил добавку, он начал говорить. - ТАТ для тебя что-нибудь значит, Кит?
   "Тат? Эмм - нет. Подождите минуту! ТАТ Разве это не своего рода защитный психологический тест?"
   "Вот и все. Вам показывают пару десятков картинок, более или менее двусмысленных, ни разу не обрезанных. Каждый из них происходит из разных слоев социальной среды, и вам предлагается создать драматическую ситуацию, историю для каждой картины. Из ваших историй, для которых вы опираетесь на всю свою человеческую биографию, психометрист должен составить картину вашей личности и, возможно, выяснить, что именно вас беспокоит".
   "Что делать с этим ответом на экологический вызов?"
   "Ну, - сказал Джейсон, отпивая третий виски, - Super Boys развили ТАТ до предела. ТАТ - это тест тематической апперцепции. Но в ECR - экологическом вызове и ответе - вы не видите картину и не создаете вокруг нее драматическую историю. Вместо этого вы погружаетесь в картину, в ситуацию, и вам нужно выработать решение - или страдать от любых последствий, которые приготовила для вас конкретная экологическая проблема".
   "Кажется, я понял тебя. Но это все притворство, да?
   - Вот черт, - сказал ему Джейсон. "Нет, это не так. Это есть и это не так. Я не знаю."
   "Вы совершенно ясно выразились", - улыбнулась Темпл. "Рыжий мальчик расчесал свои каштановые волосы, желая, чтобы они не были светлыми".
   Джейсон пожал плечами. "Мне жаль. По причинам, которые вы уже знаете, ECR не очень понятен ни мне, ни кому-либо другому. На самом деле вы не находитесь в ситуации в физическом смысле, но это может повлиять на вас физически. Вы чувствуете , что находитесь там, вы на самом деле проживаете все, что с вами происходит, получая травмы, если происходит травма... и умирая, если вас убивают. Это навсегда, хотя на самом деле вы можете спать в это время. Так что реально это или нет - это вопрос философии. С вашей точки зрения, с точки зрения того, кто через это проходит, это реально".
   "Итак, я становлюсь частью этой... ммм, игры примерно через час".
   "Верно. Ты и все, кого русские предлагают в качестве конкурентов. Никто не будет винить тебя, если ты захочешь отступить, Кит; судя по тому, что ты мне говоришь, ты даже не был должным образом обучен на Марсе.
   "Если вы рисуете для этого ECR всю предысторию своей жизни, то вам не нужна подготовка. Заткнись и перестань волноваться. Я ни от чего не отказываюсь".
   - Я и не думал, что ты это сделаешь, если ты все еще так же похож на своего старика, как прежде. Кит... удачи.
   * * * *
   Тот факт, что техники, работающие вокруг него, были землянами, позволил Темплу немного расслабиться. Вероятно, так и было задумано, ибо войдя в огромный белый куб здания и поднявшись на двенадцатый этаж по движущейся рампе, Темпл заметил множество фигур, не все из которых были людьми. Если бы его привязали к столу незнакомые инопланетяне, если бы в комнате сильно пахло чужой плотью - или не плотью, если бы пальцы - или придатки, - которые смазывали его виски и прижимали электроды к каждому из них, не ощущались человеческими пальцами, если бы люди, разговаривавшие с ним, говорили голосами слишком резкими или слишком свистящими для человеческих голосовых связок, - если бы все это было так, какое бы самообладание еще оставалось в нем, оно бы исчезло.
   - Я доктор Олсон, - сказала одна фигура в белом. - Если вы получите какую-либо травму, пока вы здесь лежите, мне разрешено оказать первую помощь.
   - То же самое и с ограниченной психотерапией, - сказал более низкий и плотный мужчина. "Хотя это очень хорошо, когда мы никогда не знаем, что вас беспокоит, и у нас нет времени поработать над этим, даже если бы мы знали".
   "Короче говоря, - сказал третий мужчина, не назвавший себя, - вы можете считать себя водителем одного из этих миниатюрных ракетных гонщиков. Есть ли они еще на Земле? Хороший. Вы водитель, а мы здесь, в этой комнате, механики, ожидающие в вашей яме. Если что-то пойдет не так, вы можете временно выйти из гонки и отремонтировать ее. Но в этой конкретной гонке вытаскивания нет: все ремонты носят строго скорый характер и должны производиться, пока вы продолжаете заниматься тем, чем занимаетесь. Если вы сломаете палец и обнаружите, что на нем чудесным образом появилась шина, не говорите, что вас не предупреждали".
   "Удачи вам, молодой человек", - сказал психотерапевт.
   - Вот так, - сказал доктор, найдя большую вену на внутренней стороне предплечья Темпл и воткнув в нее иглу.
   Чувства Темпла мгновенно закружились, но когда его зрение затуманилось, ему показалось, что он увидел большое сложное устройство, спустившееся с потолка и окунувшее его голову согревающим излучением. Он моргнул, прищурился, не мог видеть ничего, кроме кружащейся мутной непрозрачности.
   * * * *
   Примерно через две секунды Софья Андровна Петрович наблюдала, как товарищ в белом халате обвязал ей руку резиновым ремешком, подождал, пока вена набухнет от крови, и проткнул ее толстый наружный слой иглой. Это было сопло над головой? Нет, скорее линза, ибо от нее исходило янтарное тепло... которое вскоре со всем прочим растворилось в густом, клубящемся тумане...
   Темпл внезапно осознал, что бежит, бросаясь сломя голову и вслепую сквозь самый свирепый шторм, который он когда-либо видел. Порывы ветра яростно хлестали его. Дождь хлестал мокрыми потоками. Листва, ежевика, ветки били ему в лицо; грязь присосалась к его ногам. Огромные звериные очертания неуклюже пробирались в зеленом мраке, напуганные бурей не меньше, чем Темпл.
   Его голова моталась туда-сюда, глаза могли видеть корявые стволы деревьев, густую зелень, лианы, лианы и лианы тропического дождевого леса - но смутно. Зеленая мгла клубилась, как густой дым, с каждым порывом ветра, а дождь почти полностью закрывал обзор.
   Темпл бежал, пока его легкие не загорелись, и он подумал, что должен выдохнуть огонь. Его свинцовые ноги с трудом боролись с грязью с каждым шагом. Он бежал дико и в неизвестном направлении, убежденный только в том, что он должен найти убежище или погибнуть. Дважды он врезался всем телом в деревья, дважды спотыкался на коленях только для того, чтобы снова выпрямиться, с трудом втягивая воздух в легкие и вырываясь в новом направлении.
   Он бежал, пока его ноги не подогнулись. Он упал, рухнув сначала на колени, потом на талию, а потом рухнул лицом в грязь. Что-то ткнуло его в спину, когда он упал, и, слабо потянувшись назад, Темпл впервые осознал, что лук и колчан со стрелами свисают с его плеч на прочном кожаном ремне. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки из шкуры какого-то безымянного животного, и он лениво подумал, не убил ли он животное своим оружием. Но когда он попытался вспомнить, то обнаружил, что не может. Он не помнил ничего, кроме своего бешеного полета через тропический лес, как будто всю свою жизнь он бежал в тщетной попытке оставить дождь позади себя.
   Теперь, когда он лежал, грязь приливала к его ногам, груди, подмышкам, он не мог даже вспомнить своего имени. Был ли он у него? Была ли у него жизнь до тропического леса? Тогда почему он забыл?
   Не вполне развитое в человеке чувство, называемое теми, кто не понимает его, интуицией, заставляло его подпирать голову руками и щуриться сквозь ливень. В листве что-то было... кто-то...
   Женщина.
   У Темпла резко перехватило дыхание. Женщина стояла в полудюжине шагов от него, хладнокровно наблюдая за ним, положив руки на бока. Она стояла высокая и прямая, несмотря на бурю, и от подтянутых лодыжек до длинных, гибких ног, до расклешенных бедер, обтянутых набедренными повязками, до гибкой талии и смуглой кожи тонких обнаженных грудей и плеч, до гордого, надменного лица и длинных темных волос, распущенных в бурю. и блестя от дождя, она была великолепна. Ее длинное загорелое тело блестело от влаги, и Темпл понял, что она ростом с него, дикая прекрасная богиня джунглей. Она была частью бури, и он принял ее, но, как ни странно, с тем же страхом, который вызывала буря. Из нее получится любовница, которой будет наслаждаться весь мир (какой мир, подумал Темпл в замешательстве?), но из нее выйдет ужасный враг.
   И врагом она была...
   "Мне нужен твой лук и стрелы", - сказала она ему.
   Темпл хотел предложить поделиться оружием, но каким-то образом он знал, что в этом мире, похожем на сон, который может рассказать ему все так, как сон, и в то же время ярко реален, что женщина ни с кем ничем не поделится.
   - Они мои, - сказал Темпл, поднимаясь на колени. Он помнил силуэты животных, неуклюже проносившиеся мимо во время бури, и знал, что он и животные оба будут преследовать добычу, когда буря утихнет, и ему понадобятся лук и стрелы.
   Женщина двинулась к нему плавным движением, красивым на вид, и Темпл в течение одного удара сердца наблюдал, как она кончает. - Я возьму их, - сказала она.
   Темпл не был уверен, сможет она или нет, и хотя она была женщиной, он странным образом боялся ее. Опять же, как будто что-то в этом мире грез, реальном мире могло сказать ему больше, чем он должен был знать.
   Приняв решение, Темпл вскочил на ноги, развернулся и побежал. Он снова мчался сквозь дикую бурю, ослепленный случайными вспышками зубчатых зеленых молний, оглушенный последовавшими за этим раскатами грома. И его преследовали.
   Минуты, часы, больше, чем часы - храм бежал вечность. Резервуар силы, о котором он никогда не подозревал, давал энергию для каждого болезненного шага, и бег сквозь бурю казался ему самой естественной вещью в мире. Но пришло время, когда его сила иссякла, не медленно, а с шокирующей внезапностью. Темпл упал, прополз несколько путей, замер.
   Ему потребовались минуты, чтобы понять, что шторм больше не бьет его, и еще несколько минут, чтобы понять, что ему удалось заползти в пещеру. У него не было времени поздравить себя с удачей, потому что снаружи что-то шевельнулось.
   - Я иду, - крикнула ему женщина из зеленой мглы.
   Темпл натянул стрелу на свой лук, натянул тетиву и, присев на корточки, стал лицом к входу в пещеру. "Тогда твой первый шаг будет твоим последним. Я буду стрелять на поражение". И он имел в виду это.
   Тишина снаружи. Оглушение.
   Темпл почувствовал, как под мышками струится пот; его руки были липкими, его руки дрожали.
   "Вы не видели меня в последний раз", - пообещала женщина. После этого Темпл поняла, что она ушла. Он спал как убитый.
   Когда Темпл проснулся, сквозь листву за пределами его пещеры просочился яркий солнечный свет. Хотя земля превратилась в грязные руины, буря прекратилась. Подойдя к входу в пещеру, Темпл расправил листву руками и осторожно выглянул наружу. Удовлетворенный, он взял свой лук и стрелы и вышел из пещеры, мучительно сжимая желудок от голода.
   Пещера была выветрена на склоне короткого крутого устоя в дюжине шагов от бурного вздувшегося ручья. Темпл проследил за течением ручья, извивающегося через джунгли, в полумиле от своей пещеры, пока русло не расширилось и не образовало водоем. Все утро Темпл прождал там, притаившись в траве, пока один за другим не пришли лесные звери на водопой. Он выбрал маленькую штуку, похожую на зайца, насадил стрелу на свой лук и пустил ее в полет.
   Животное подпрыгнуло, рухнуло, стало уползать в подлесок, таща стрелу из своего зада. Темпл бросился за ним, поймал его руками и разбил его о ствол дерева. Вернувшись в свою пещеру, он нашел два кремневых камня, разорвал упавшую ветку и высушил осколки под ярким солнечным светом. Вскоре он развел костер и поел.
   * * * *
   В последующие дни Темпл возвращался к водопою и каждый раз, когда отваживался идти вперед, ловил новый улов. Дела пошли настолько хорошо, что он начал все дальше и дальше отходить от исследования своей пещеры. Однако однажды он рано вернулся к водопою и нашел следы в мягком иле его берегов.
   Женщина.
   То, что она наблюдала за ним, пока он охотился, никогда не приходило в голову Темпл, но теперь, когда доказательство было ясно перед его глазами, вернулось прежнее чувство неуверенности. А на следующий день, когда он украдкой подкрался к водопою и увидел женщину, сидевшую на корточках в кустах и ожидавшую его, он убежал обратно в свою пещеру.
   Эта мысль поразила его внезапно. Если она преследовала его, почему он должен бежать, как от собственной тени? Никто из них не будет в безопасности, пока не уйдет один или другой, а исчезновение означает смерть. Затем Темпл занялся выслеживанием.
   Несколько ночей Темпл почти не спала. Он мог бы найти водоем с завязанными глазами, просто следуя за потоком. Каждую ночь он добирался до ямы и работал, копая острым камнем, пока не вырыл яму целых десять футов глубиной и шесть футов шириной. Это он покрыл ветвями, ветками, листьями и, наконец, грязью.
   Вернувшись утром, он был доволен своей работой. Если женщина тщательно не изучит местность, она никогда не увидит яму. Весь день Темпл ждал, стоя спиной к водопою, лицом к замаскированной яме, расставленной им ловушке, но женщина так и не появилась. Когда она не пришла и на второй день, он начал думать, что его план не сработает.
   На третий день Темпл прибыл с солнцем, сел по-прежнему в высокой траве между ямой и водопоем и стал ждать. В нескольких шагах от своей скрытой ловушки он мог видеть высокие деревья джунглей с лианами и лианами, свисающими с их ветвей. За его спиной, в человеческий рост, находилась водопойная яма, самая глубокая вода которой была не выше пояса.
   Темпл подождал, пока солнце встанет высоко в небе, а затем был очарован, когда маленькая антилопа спешила к водопою, чтобы напиться. Завтра ты приготовишь прекрасный завтрак, подумал он, улыбаясь.
   Что-то, снова это странное шестое чувство, заставило Темпл повернуться и встать. У него было время на краткий взгляд, хриплый крик.
   Женщина оказалась умнее. Она расставила последнюю ловушку. Она стояла высоко на ветке одного из деревьев за скрытой ямой, и на мгновение Темпл ясно увидел ее прекрасную фигуру, обнаженную, если не считать набедренной повязки. Затем мягкие изгибы превратились в пружинную сталь.
   Женщина выгнулась на высокой ветке, ухватившись за толстую лиану и покачиваясь вместе с ней. Темпл поднял свой лук, пустил стрелу в полет. Но к тому времени женщина уже была в движении.
   Длинная, гибкая и грациозная, она качнулась вниз на своей лиане, набирая скорость по мере приближения. Ее ноги почти коснулись края ямы Темпл на самой нижней дуге полета, но она уцепилась за лиану, и она снова начала раскачиваться, как маятник, к Темпл.
   В последний момент он сгорбился и попытался поднять руки для защиты. Женщина была быстрее. Она подобрала под себя ноги, все еще сжимая лиану своими тонкими, сильными руками. Дуга лозы поднесла ее к нему; ее колени были на уровне его головы, и она яростно подняла их, близко друг к другу жестоко ударив Темпла по основанию челюсти. Темпл закричал, когда его голова с ужасной силой отдернулась назад.
   Лук выпал из его пальцев, и он упал в водопой, распластавшись на спине.
   София позволила лиане унести себя над водой, а потом спрыгнула с нее. Глубоко по пояс, она подошла к тому месту, где мужчина лежал без сознания на спине, наполовину в, наполовину в самой мелководной части воды. Она подошла к нему, ткнула его в грудь ногой. Когда он не шевельнулся, она грациозно переместила свой вес на свою длинную ногу, заставив его голову погрузиться в воду. С надменной улыбкой она смотрела, как поднимаются пузыри...
   * * * *
   В маленькой комнате, где на столе покоилось тело Темпла, доктор в белом халате вопросительно посмотрел на психотерапевта. "Что творится?"
   - Не могу сказать, доктор. Но-"
   Внезапно неподвижное тело Темпла конвульсивно затряслось, шея вытянулась, голова мотнулась вверх и назад. Кровь струилась изо рта.
   Доктор протянул искусные руки, ловко осмотрел челюсть Темпла.
   "Сломанный?" - взволнованно спросил психотерапевт.
   "Нет. Вывих. Он выглядит так, будто его ударили кувалдой, где бы он ни был сейчас, что бы ни происходило. Этот ECR - самая проклятая вещь".
   Неподвижное тело Темпла конвульсивно вздрогнуло. Он начал задыхаться и кашлять, явно борясь за дыхание. Уродливая синяя опухоль уже сдавила основание его челюсти.
   "Что творится?" - спросил психотерапевт.
   - Я не уверен, - сказал доктор, качая головой. "Кажется, ему трудно дышать... как будто он... тонет".
   "Плохо. Мы можем что-нибудь сделать?
   "Нет. Мы ждем, пока эта конкретная последовательность не закончится". Доктор снова осмотрел Темпл. "Если это не закончится в ближайшее время, этот человек умрет от удушья".
   "Отмените это", - взмолился психотерапевт. "Если он умрет сейчас, Землю будет представлять Россия. Отмени!"
   Кто-то вошел в комнату. - У меня есть полномочия, - сказал он, выбирая со стойки доктора шприц и прокалывая им кожу на предплечье Темпла. "Это первое испытание зашло достаточно далеко. Российская заявка явно выигрывает, но Темпл должен жить, если он хочет участвовать в другой".
   Мучительные конвульсии, сотрясавшие тело Темпла, утихли. Он перестал задыхаться, стал ровно дышать. С мрачной быстротой доктор принялся за вывихнутую челюсть Темпла, а человек, остановивший состязание, сделал искусственное дыхание.
   Этим человеком был Аларик Аркалион.
   * * * *
   Товарищ доктор ликовал. "Юпитерианская подготовка, товарищ, дала нам победу".
   - Как ты можешь быть уверен?
   "Наша участница цела, конкурс объявлен. Подожди... она приходит в себя.
   София потянулась, потерла ушибленные коленки, села.
   - Что случилось, товарищ? - спросил доктор.
   - У меня болят колени, - сказала София, снова растирая их. - Я... я убил его, я думаю. Странно, я никогда не мечтал, что это будет настолько реально".
   "В каком-то смысле это было правдой. Если вы убили американца, он останется мертвым".
   "Ничто не имело значения, кроме того мира, в котором мы находились, фантастического места. Теперь я помню все, все то, чего не мог вспомнить тогда".
   - Но твой... ах, сон... что случилось?
   София с сожалением потерла ушибленные колени в третий раз. "Я сбил его с ног этим. Я погрузил его голову под воду и утопил. Но - прежде чем я убедился, что закончил работу, - я вернулся... Забавно, что я хочу убить его без угрызений совести, без причины". София нахмурилась, села. "Я не думаю, что хочу больше этого".
   Доктор холодно посмотрел на нее. "Это ваша задача на Сталинтреке. Это ты сделаешь".
   - Я убил его без раздумий.
   "Достаточно. Ты отдохнешь и подготовишься ко второму конкурсу".
   - Но если он мертв...
   -- По-видимому, нет, иначе бы нас известили, товарищ Петрович.
   - Это правда, - согласился второй мужчина, до сих пор хранивший молчание. - Готовьтесь к другому испытанию, товарищ.
   София снова была готова заспорить. Ведь это было несправедливо. Если бы в мирах грез, которые не были мирами грез, ее мотивировал только один фактор, а именно - уничтожить американца, и если бы она столкнулась с ним с силой своего обучения Юпитера, это вряд ли было бы состязанием. И теперь, когда она могла думать об американце без всепоглощающей ненависти, взращенной в ней миром грез, она поняла, что он был приятным на вид молодым человеком, на самом деле вполне представительным. Он мог бы мне понравиться , думала Софья и горячо надеялась, что не утопила его. Тем не менее, если бы она пошла добровольцем на Сталинтрек и это была работа, которую ей поручили...
   "Мне не нужен отдых", - сказала она доктору, едва доверяя себе, так как понимала, что может передумать. - Я готов в любое время, когда ты будешь.
   ГЛАВА IX
   Его звали Темпл, и это был 1960 год.
   У Кристофера Темпла были проблемы. У него тоже была своя жизнь, не имевшая ничего общего с жизнью настоящего Кристофера Темпла, ушедшего тридцать с лишним лет спустя в Путешествие в никуда. Вернее, это был Кристофер Темпл, проживший свой второй ECR... Темпл, который однажды проиграл, и который, если он проиграет снова, унесет с собой мечты и надежды западного мира в пыль поражения. Но как вымышленный (хотя в некотором смысле и реальный) Кристофер Темпл 1960 года, он ничего об этом не знал.
   Мир может пойти в горшок. В любом случае, мир рухнул. Темпл содрогнулся, наливая четвертый канадский стакан безвкусным, обжигающим глотком. Темпл был инженером-теплоядерщиком с субсидированными государством степенями трех университетов, в том числе прекрасного нового университета в Дезерт-Рок. Темпл был инженером-теплоядерщиком с допуском правительства к сверхсекретным секретам. Темпл был инженером-ядерщиком, и в его голове крутилось больше военных секретов, чем на складе сожженных файлов Пентагона.
   Темпл также был инженером-теплоядерщиком, жена которого шпионила в пользу русских.
   Он узнал совершенно случайно, вовсе не собираясь подслушивать. Однажды, вернувшись домой рано днем, потому что инженер-технолог объявил об остановке, пока проводились дальнейшие исследования некоторых нестабильных изотопов, Темпл с удивлением обнаружил, что его жене позвонил джентльмен. Он ясно слышал их голоса с того места, где стоял в солярии, и на какое-то нелепое мгновение разрывался между тем, прокрасться ли наверх, полностью ли проигнорировав их, или ворваться в гостиную, как старшеклассник, раскрасневшийся от ревности. Ни то, ни другое, конечно, было зрелым поступком, и Темпл уже собирался вежливо пройти в гостиную, поздороваться и ждать представления, когда обрывки разговора остановили его.
   "Глупый Чарльз! Кит ничего не подозревает. Я бы знал .
   - Как ты можешь быть уверен?
   "Интуиция."
   "В рамки интуиции вы бы поставили судьбу Красной Империи?"
   - Империя, Чарльз? Темпл могла представить себе приподнятую бровь Люси. Теперь он слушал, едва дыша. На одно дикое мгновение ему показалось, что он убежит наверх и забудет обо всем этом. Так жизнь была бы намного проще. Однако бессмысленная капитуляция перед нереальностью невозможна.
   "Да, Империя. О, не захват земель и господство над рабами, к которым привыкли империалисты, а более изощренная и, следовательно, более прочная империя. Пусть мир назовет нас Освободителями, и у нас будет Империя".
   Люси рассмеялась, и Темпл очень любила этот звук. - Вы можете сохранить свою идеологию, Чарльз. Играйте с ним, купайтесь в нем, напивайтесь им или утопитесь в нем. Я хочу свои деньги".
   - Вы откровенны.
   Темпл могла представить, как пожимает плечами Люси. "Я оплачиваемый профессиональный шпион. К настоящему времени у вас есть большая часть необходимой информации. Остальное я получу сегодня вечером.
   "Сначала увидимся в аду!" - в ярости закричал Темпл, прокравшись в комнату и почти улыбаясь, несмотря на ситуацию, когда понял, как мелодраматически должны звучать его слова.
   "Набор! Кит... - Люси подняла руку ко рту, затем отпрянула, вздрогнув, как будто ее ударили.
   "Ага, Кит. Политический рогоносец, или Чарльз получает от тебя и другие услуги?
   - Кит, ты не...
   Человек по имени Чарльз жестом потребовал тишины. Элегантный, аккуратно скроенный, красивый, если не считать угрюмого надутого рта, он был на голову ниже Темпл или Люси. - Не трать зря слов, София. Темпл нас подслушал.
   София? подумал Темпл. - София? он сказал.
   Чарльз холодно кивнул. "Настоящую миссис Темпл наблюдали, изучали, каждая ее привычка и прихоть каталогизировались экспертами. Пластический хирург, психолог, социолог, лингвист, целая батарея экспертов превратили Софию в новую миссис Темпл. Я должен их поздравить, потому что вы и не подозревали.
   "Люси?" - тупо спросил Темпл. Разум находился в подвешенном состоянии в состоянии объективного принятия и субъективного неверия.
   "Миссис. Храм ликвидирован. Прискорбно, потому что мы не занимаемся бессмысленным беспределом, но необходимо".
   Темпл не осознавал, что выходит из подвешенного состояния, пока не ощутил болезненный контакт костяшек пальцев с челюстью Чарльза. Коротышка повалился, упал к его ногам. "Вставать!" - воскликнул Темпл, затем передумал и напрягся, чтобы прыгнуть на распростертую фигуру.
   - Погоди, - тихо сказал ему Чарльз, одной рукой вытирая кровь с губ, а другой доставая из кармана автомат. - Тебе лучше замереть, Темпл. Ты умрешь, если не сделаешь этого".
   Темпл замерла, наблюдая, как Чарльз скользит по зеленому ковру с высоким ворсом, пока, благополучно не пройдя через комнату, не выпрямляется. Он повернулся к двойнику мертвой Люси. - Что ты думаешь, София?
   "Я не знаю. Мы могли бы выбраться отсюда, возможно, обойдемся без окончательной информации.
   "Я не это имею в виду. Естественно, окончательных фактов мы никогда не получим. Я имею в виду, что ты думаешь о Темпл?
   София сказала, что не знает.
   "Оставаясь один, он пошел бы в полицию. Если бы его похитили, он был бы хуже, чем бесполезен. Вредно, на самом деле, потому что власти что-то заподозрят. Еще хуже, если мы его убьем. Дело в том, что мы не хотим, чтобы власти думали, что Темпл кому-то передал информацию".
   - Дал - это не то слово, - сказала София. "Я была хорошей женой, но также и хорошим собирателем. Сто тысяч долларов, Чарльз.
   - Ты сука, - сказал Темпл.
   - Позже, - сказал Чарльз женщине. "Решение таково, София: мы должны убить Темпл, но это должно выглядеть как самоубийство".
   София довольно озабоченно нахмурилась. - Мы должны... убить его?
   "В чем дело, моя дорогая? Вы слишком долго играли роль жены? Если Темпл встанет на пути Красной Империи, Темпл должен умереть".
   Темпл подался вперед.
   - Э-э, - сказал Чарльз, - не должен. Он взмахнул автоматом, и Темпл утихла.
   "Это правильно?" - потребовала София. "Ну, ты послушай меня. Я не имею ничего общего с вашей Красной Империей. Я сбежал из-за железного занавеса, приехал сюда жить добровольно...
   - Ты действительно думаешь, что поехал добровольно? Мы позволили тебе уйти, София. Мы поощряли это. Таким образом, работа наших техников была еще проще. Нравится тебе это или нет, но ты был винтиком в машине Красной Империи".
   - Я до сих пор не понимаю, почему он должен умереть.
   "Оставьте думать тем, кто может. У тебя есть улыбка, тело, определенный подход к мужчинам. Я подумаю. Я думаю, что Темпл должен умереть".
   - Я не знаю, - сказала София.
   "Мы задерживаемся напрасно. Человек умирает". И Чарльз поднял свой автомат, настолько раздраженный, что забыл о своем плане самоубийства.
   Промежуток в восемь или девять футов разделял двух мужчин. С таким же успехом это могла быть бесконечность - и скоро, для Темпл. Он увидел, как маленькая рука Чарльза сжала автомат, увидел, как побелел палец на спусковом крючке. Оружие было направлено в точку прямо над его пупком, и на мгновение он поймал себя на том, что задается вопросом, каково это, когда пуля вонзается ему в живот, прожигая путь обратно к позвоночнику. Он решил сделать хотя бы этот жест, если больше не может. Он прыгнет за Чарльза.
   София опередила его, а поскольку Люси была мертва, а София выглядела в точности как она, а Темпл не могла принять этот факт, это казалось самым естественным в мире. С кошачьей быстротой София прыгнула Чарльзу на спину, и они вместе рухнули, превратившись в переплетение рук и ног.
   Темпл не стал ждать приглашения. Он бросился за ними, а потом все начало происходить... быстро.
   София откатилась, тяжело дыша, встала на четвереньки. Чарльз сел, ругаясь, поглаживая сильно поцарапанное лицо. Темпл бросилась на него, снова перевернула на спину и принялась бить кулаками по лицу.
   У Чарльза не было автомата. Темпл тоже.
   Что-то яростно взорвалось в затылке Темпла, отбросив его от Чарльза и опрокинув его. Смутно он видел Софию, идущую следом, с автоматом в руке прикладом вперед. Чувства Темпл пошатнулись. Он попытался подняться, но ему удалось лишь содрогнуться, прежде чем он затих. Он колебался между сознанием и бессознательным, слышал как во сне обрывки разговоров.
   "Стреляйте в него... стреляйте в него!"
   "Заткнись... у меня... пистолет... иди к черту".
   "...убить... только так".
   "Мой путь другой... вон отсюда... обсудим позже".
   "...Чувствовать..."
   - Я сказал... вон отсюда...
   Голоса превратились в бессмысленный жидкий поток, низвергающийся в черную яму.
   * * * *
   Теперь Темпл сидел со стаканом для воды, на треть наполненным канадской водой, в руке, время от времени осторожно протягивая руку, чтобы исследовать кровоподтек на голове и спутанные от крови волосы, покрывавшие ее. Одно дело быть рогоносцем, но быть наивной политической пешкой вроде рогоносца, который вовсе не рогоносец, сказал он себе, гораздо хуже. Жить с его женщиной, есть то, что она для него готовила, разговаривать с ней, думать, что она понимает его, сочувствовать ему, страстно заниматься с ней любовью, в то время как она отвечает игрой за стотысячную зарплату, внезапно стало самая кастрирующая вещь в мире для Темпл. Он не подумал спросить, как долго это продолжается. Лучше, пожалуй, если бы он никогда не знал. И где-то в лабиринте его мыслей затерялась самая мрачная и мрачная реальность из всех: Люси мертва. Люси - мертва. Но где кончилась Люси, где началась Софья? Была ли Люси мертва в ту ночь, когда они вернулись более чем немного пьяными с вечеринки в Палате, той ночью они танцевали в гостиной, пока рассвет не заслонил звезды, и он понес Люси наверх. Люси или София? И в тот день, когда они подъехали к озеру, их тайному озеру, не более чем запруженной, расширенной реке, и мечтали о том, что они смогут сделать, когда закончится холодная война? Люси или София? Замечал ли он когда-нибудь разницу в том, как Люси-София готовила, как говорила, как позволяла ему заниматься с ней любовью? Он думал, что у него разболелась голова размером с человека, и не нашел ответов. Таким образом, по крайней мере, потеря его жены не была такой травмирующей, как могла бы быть. Он не знал, когда она умерла и как, и на самом деле Люси-София казалась настолько похожей на настоящую, что он не знал, где можно перестать любить и начать ненавидеть.
   И девушка, русская девушка, спасла ему жизнь. Почему? Он не мог бы ответить и на этот вопрос, если бы это не было так, как предположил Чарльз: София так внимательно изучила Люси, узнала ее симпатии и антипатии, ее желания и желания, запомнила и практиковала каждую причуду ее характера до такой степени, что София была Люси в сущности.
   Что, по мнению Темпл, усложнит поиск Софии и ее убийство.
   Это был ответ, единственный ответ. Темпл почувствовал тупую боль там, где должно было быть его сердце, давление, стук, неприятное, непривычное отсутствие чувствительности. Если он передаст свою историю в ФБР, он не сомневался, что Чарльза, Софию и тех, кто еще работал с ними, поймают, но он, Темпл, на всю жизнь обнаружит неутолимую эмоциональную жажду. Он должен был утолить это сейчас, а затем пожалеть, чтобы он мог исцелиться. Он должен был утолить его кровью Софии... в одиночку.
   * * * *
   Он нашел ее через неделю на их озере. Он искал везде и почти сдался, почти, фактически, готовый передать свою историю в полицию. Но ему нужно было подумать, и их озеро было для этого подходящим местом.
   Очевидно, у Софии была такая же идея. Темпл припарковался на шоссе в полумиле от их озера и медленно пробрался через лес, усеянный золотыми солнечными бликами. Он слышал, как весело журчала вода, слышал, как по лесу мчится какой-то мелкий зверек. Он увидел Софию.
   Она лежала на их залитом солнцем камне в шортах и короткой бретельке, совершенно расслабленная, открытый журнал лежал лицевой стороной вниз на камне рядом с ней, рядом лежали солнцезащитные очки. Одно колено было приподнято, одна нога вытянута, одно предплечье прикрывало глаза от солнца, а другая рука была опущена вдоль тела. Увидев ее таким образом, Темпл почувствовал давление своего автомата в кобуре под мышкой. Он мог вытянуть его, убить ее, прежде чем она осознает его присутствие. От этого ему стало бы лучше? Пять минут назад он бы сказал да. Теперь он колебался. Убить ее, которая казалась такой же полностью Люси, как и Темплом? Послать пулю в тело, которое он знал и любил, или в тело, которое казалось таким похожим на него, что он не мог отличить?
   Убийство - Люси?
   - Нет, - сказал он вслух. - Ее зовут София.
   Девушка села, пораженная. - Кит, - сказала она.
   "Люси."
   - Ты тоже не можешь решиться. Она улыбнулась так же, как Люси.
   Тупо он сел рядом с ней на камень. Сильный солнечный свет пролил мелкую росу пота на загорелую кожу ее лица. Она достала из-под журнала пачку сигарет, закурила одну, предложила Темпл, закурила другую и выкурила. "Куда мы отправимся отсюда?" она хотела знать.
   "Я-"
   - Ты пришел убить меня, не так ли? Это единственный способ почувствовать себя лучше, Кит?
   - Я... - Он собирался отрицать это, а потом подумал.
   "Не отрицайте этого. Пожалуйста." Она полезла под его куртку и вытащила руку с курносым автоматом. - Вот, - сказала она, протягивая ему.
   Он взял ружье, поднял его и уронил с грохотом на скалу.
   - Послушайте, - сказала она. - Я мог бы сказать тебе, что я Люси. Если бы я сказал сейчас, что я Люси, и продолжал бы это говорить, вы бы мне поверили. Ты поверишь мне, потому что захочешь.
   - Ну, - сказал Темпл.
   "Я не Люси. Люси мертва. Но... но я была Люси во всем, кроме Люси. Я думал о ее мыслях, мечтал о ее мечтах, любил ее любовь".
   - Ты убил ее.
   "Нет. Я не имел к этому никакого отношения. Ее убили, да. Не мной. Кит, если я спрошу тебя, когда Люси остановилась и... когда я начала, ты мог бы мне сказать?
   Он часто думал об этом. - Нет, - сказал он честно. - Ты такая же моя жена, как... она была.
   Она импульсивно схватила его за руку. Затем, когда он не ответил, она убрала свою руку. - Тогда... тогда я Люси . Если я Люси во всех отношениях, Люси никогда не умирала".
   "Ты предал меня. Вы стояли рядом, пока совершалось убийство. Вы виновны в шпионаже".
   - Люси любила тебя. Я Люси..."
   "...Предал меня...."
   "За сто тысяч долларов. За возможность жить нормальной жизнью, за возможность забыть Ленинград зимой, водянистые щи, тряпки вместо одежды, чванливых комиссаров, нищету, болезни. Думаешь, я понял, что могу так беззаветно влюбиться в тебя? Если бы я это сделал, ты не думаешь, что это изменило бы ситуацию? Я не София, Кит. Я был, но я не. Они сделали меня Люси. Люси не может быть мертва, если я - она во всех смыслах.
   "Что мы можем сделать?"
   "Я не знаю. Я только хочу быть твоей женой..."
   - Ну, так расскажи мне, - горько сказал он. "Вернуться ли мне на завод и продолжать работать, все время зная, что наша самая тщательно охраняемая тайна находится в руках русских и что в этом виновата моя жена?" Он смеялся. "Должен ли я сделать это?"
   - Твои секреты никуда не делись.
   "Мне... что? "
   "Твои секреты никуда не делись. Чарльз мертв. Я уничтожил все, что мы взяли. Я больше не русский. американский. Они сделали меня американцем. Они сделали меня Люси. Я хочу и дальше оставаться Люси, твоей женой.
   Темпл долго ничего не говорил. Теперь он понял, что не может убить ее. Но все остальное, что она предлагала... - Скажи мне, - сказал он. "Скажи мне, как давно ты Люси? Ты должен сказать мне это.
   - Как долго мы женаты?
   "Вы знаете, как долго. Три года."
   София раздавила сигарету о камень, тыльной стороной ладони вытерла пот (слезы?) со щеки. - Ты никогда не знал никого, кроме меня, на своем брачном ложе, Кит.
   - Ты... ты лжешь.
   "Нет. Они сделали то, что сделали накануне вашей свадьбы. Я была твоей женой столько, сколько она у тебя была.
   У Темпл закружилась голова. Это было быстрое ухаживание. Он знал Люси всего две недели в те лихорадочные аспирантские дни 1957 года. Но в течение четырнадцати коротких дней он был знаком с Софией все это время.
   - София, я...
   "Софии больше нет".
   Он едва знал Люси, настоящую Люси. Вот эта девушка была его женой, всегда была такой. Были ли первые четырнадцать дней с Люси чем-то иным, как сном? Ему было жаль, что Люси умерла, но Люси, которую он считал мертвой, была София, вполне жива.
   Он взял ее на руки, чуть не раздавив. Он держал ее так, яростно целовал, позволяя страсти иного рода заменить убийство.
   "Это моя женщина ", - подумал он и очнулся на своем белом тюфяке в Нигде.
   * * * *
   - Я проснулся, - сказал Темпл.
   "Мы видим, что. Вы не должны быть.
   "Нет?"
   "Нет. Есть еще одна мечта".
   Темпл мирно задремала, но вскоре почувствовала волнение. Как ни странно, ему было все равно. В любом случае, он слишком устал, чтобы открыть глаза. Пусть все, что должно было случиться, случилось. Он хотел спать.
   Но голос остался.
   "Это крайне нерегулярно. Вы пришли сюда однажды и...
   - Я сделал тебе одолжение, не так ли? (Этот голос знаком, подумал Темпл.)
   "Ну да. Но что теперь?
   "Рекорд Темпл теперь один и один. Во второй серии он был победителем. Советский вход должен был извлечь из него определенную информацию и передать ее своим людям. Она достаточно хорошо извлекла информацию, но Темпл каким-то образом заставила ее передумать. Информация никуда не делась. Как Темплу удалось сыграть контрразведчика, я не знаю, но он сыграл и выиграл".
   "Это нормально. А что хочешь?"
   "Окончательный ECR имеет решающее значение". (Голос принадлежал Аркалиону!) "Как критично, я не могу вам сказать. Однако достаточно, если вы знаете, что проиграете независимо от того, как поживает Храм. Если русская женщина победит Темпл, ты проиграешь".
   "Естественно".
   "Позвольте мне закончить. Если Темпл победит россиянку, вы тоже проиграете. В любом случае, Земля в проигрыше. У меня нет времени объяснять то, чего ты все равно не поймешь. Вы будете сотрудничать?
   "Умм-мм. Вы спасли жизнь Темпл. Эм-м-м, да. Хорошо."
   "Третья последовательность снов - это неправильный сон, неправильное состязание с неправильным антагонистом в неподходящее время, когда назревает гораздо более важное состязание... с судьбой Земли в качестве награды для победителя".
   "Что ты предлагаешь?"
   "Я устрою последний сон Темпл. Но если он исчезнет из этой комнаты, не пугайтесь. Это мечта другого рода. Темпл не узнает об этом, пока сон не продлится, вы не узнаете об этом, пока все не завершится, но Темпл будет сражаться за раба или свободную Землю".
   - Не могли бы вы рассказать нам больше?
   "Нет времени, кроме как сказать, что вас, как и всю Галактику, обманули. "Путешествие в никуда" - мрачный, трагический фарс.
   - Пробудись, Кит!
   Темпл проснулся, как он думал, в третьем и последнем сне. Странно, потому что на этот раз он знал, где находится и почему, знал также, что спит, даже живо помнил два других сна.
   * * * *
   - Скрытность, - сказал Аркалион и повел Темпла по длинным коридорам с белыми стенами. Наконец они подошли к полуоткрытой двери и остановились там. Заглянув внутрь, Темпл увидел комнату, очень похожую на ту, которую он покинул, с двумя фигурами в белых одеждах, с тревогой стоявшими над столом. А на столе распростерлась София, которую Темпл любил совсем недавно, во втором сне. Моменты? Годы. (Никогда, кроме как во сне.)
   - Она прекрасна, - прошептал Аркалион.
   "Я знаю." Как и он сам, София была одета в свободный джемпер и брюки.
   - Скрытность, - снова сказал Аркалион. "Спешите". Аркалион исчез.
   "Ну, - сказал себе Темпл. "Что теперь? По крайней мере, в других снах я был настолько погружен в дела, что знал, что делать". Он мрачно потер челюсть. - Не то чтобы в первый раз это принесло много пользы.
   Темпл ткнул ногой в приоткрытую дверь и распахнул ее. Две фигуры в белых халатах стояли к нему спиной и напряженно склонялись над столом и Софией. Не зная, что его двигало, Темпл прыгнул в комнату, схватил ближайшую фигуру за руку и развернул ее. Испуганное замешательство начало менять грубые черты лица мужчины, но лицо его обмякло, когда кулак Темпла с ужасной силой ударил его по челюсти. Мужчина рухнул.
   Второй мужчина повернулся, изрекая поток, должно быть, русской брани. Он парировал быстрый удар Темпла левой рукой, скрестив свой правый кулак по лицу Темпла и почти закончив бой так же быстро, как и начался. Темпл рухнул наземь и смутно осознал, что нога русского сапога нависла над его лицом. Он протянул руку, схватил ботинок обеими руками, покрутил. Человек вскрикнул и упал, а потом они катались снова и снова, били друг друга кулаками, коленями, локтями, долбили, бодали, ругались. Темпл нашел горло русского, сжал его руками, надавил. Кулаки били его по лицу, царапали ногти, но медленно ему удалось задушить русского. Когда Темпл, дрожа, поднялся на ноги, русский тупо уставился в потолок. Он будет смотреть так, пока кто-нибудь не закроет ему глаза.
   Не подвергая сомнению непонятное, Темпл знал, что сделал то, что должен был сделать. Едва отыскав причину, которую не мог найти, он поднял бессознательную Софию со стола, перекинул ее длинное тело через плечо и побрел с ней из комнаты. Аркалион сказал поторопиться. Он бы поторопился.
   Затем он узнал о космическом корабле. Не помня о задержке во времени, он просто стоял в корабле с Аркалионом. И София.
   Он знал, что это космический корабль, потому что уже был на нем раньше, и хотя ощущения невесомости не было, они находились в глубоком космосе. Звезды, которые вы никогда не увидите сквозь затеняющую атмосферу, зависли в иллюминаторах. Холодно-яркие, не мерцающие на плюшевой черноте глубокого космоса, фаланги и легионы звезд без номеров, в таком диком изобилии, что пространство действительно казалось трехмерным.
   "Это другой сон", - сказала София по-английски. "Я помню. Я все помню. Набор-"
   "Привет." Он чувствовал себя странно застенчивым и слегка злился, когда Аркалион с трудом пытался подавить легкий смешок. "Ну, второй сон был не нашей идеей, - возразил Темпл. "Оказавшись там, мы действовали... и..."
   - И... - сказала София.
   - И ничего, - сказал им Аркалион. - У тебя нет времени. Это космический корабль, а не медлительный, неуклюжий корабль, который ваши люди используют для достижения Марса или Юпитера.
   "Наши люди?" - спросил Темпл. "Не ваша?"
   "Вы дадите мне закончить? Свет - отсталый краулер по сравнению с двигателем, приводящим в движение этот корабль. Темпл, София, мы вообще покидаем вашу Галактику.
   - Это факт, - сказала София, и ее знание Юпитера подсказывало ей, что они путешествовали на немыслимое расстояние. "Несомненно, для какого-то финального состязания между нами, чтобы решить, кто представляет Землю - СССР или США? Кит, я люблю тебя, но...
   - Но Россия важнее, да?
   "Нет. Я этого не говорил. Тем не менее, все мои тренировки проходили в этом направлении, и даже если я осознаю, что это индоктринация, факт остается фактом. Если ваша страна действительно лучше, но если я видел вашу страну только глазами "Правды", то как я могу... Я не знаю, Кит. Дай мне подумать."
   - В этом нет необходимости, - сказал Аркалион, улыбаясь. "Если бы вы двое позволили мне продолжить, вы бы увидели, что этот конкретный ход мыслей бессмысленен, совершенно бессмысленен". Аркалион прочистил горло.
   "Странно, но у меня почти такая же проблема, как у Софии. Хотя моя индоктринация была гораздо более тонкой. Гораздо более убедительно, основанное на эонах пропагандистских методов. Темпл, София, те, кто инициировал Путешествие в никуда для сотен миров вашей галактики, сделали это с определенной целью.
   "Я знаю. Чтобы решить, кто получит их обширные знания.
   "Неправильный. Найти подходящих хозяев в односторонних отношениях, которые вряд ли можно назвать симбиозом, а на самом деле явным паразитизмом".
   "Какая?"
   А Софья: "О чем ты говоришь?"
   "Больные, декадентские, усталые старые существа, которых вы считаете вышестоящими. Паразиты. Им нужны хозяева, чтобы выжить. Их прежние хозяева были выдоены, стали слишком узкоспециализированными, теперь неспособны ни физически, ни эмоционально противостоять широкому спектру экологических проблем. Путешествие в никуда заключается в поиске подходящего нового хозяина. Они нашли один. Ты с Земли".
   "Я не понимаю", - сказал Темпл, вспоминая восторженные отзывы о "супермальчиках", которые ему дал его брат Джейсон. "Я просто не понимаю. Как нас можно так обмануть? Неужели никто не догадался? И если они обладают всей властью, о которой все говорят, мы все равно мало что можем с этим поделать.
   Аркалион мрачно нахмурился. - Тогда напиши некролог Земли. Он тебе понадобится.
   - Давай, - сказала София Аркалиону. - Ты хочешь сказать больше.
   "Хорошо. Мысль Темпла верна. Они обладают огромной силой. Вот почему вас так легко обмануть. Но их сила не сосредоточена здесь. Эти корабли со скоростью, превышающей скорость света, - большая редкость, поскольку силовых двигателей больше не существует. Всего, кажется, пять кораблей. Едва ли достаточно, чтобы вторгнуться на планету, даже для них. В противном случае им требуются тысячи лет, чтобы добраться сюда. Тысячи. Так же, как это было со мной, когда я впервые попал на Марс и Землю".
   "Какая?" - воскликнул Темпл. "Ты...."
   "Я один из них. Правильный. Я полагаю, вы бы назвали меня подрывником, но я принял решение. Паразитизм неудовлетворителен, когда Создатель начал с симбиоза. Где-то по пути эволюция сделала неверный поворот. Мы - монстры.
   "Как ты выглядишь?" - спросила София, пока Темпл стоял, качая головой и что-то бормоча себе под нос.
   - Боюсь, вы не могли меня видеть. Я был здесь представителем, чтобы посмотреть, как идут дела, и когда мои люди обнаружили, что вы с Земли разделились на два лагеря, они поняли, что рассматривали ваши способности пополам. В совокупности вы, вероятно, являетесь высшей культурой своей галактики".
   "Итак, мы победили", - сказал Темпл.
   "Правильно и неправильно. Ты проиграл. Земляне станут хозяевами. Знаешь, кто такой водитель на заднем сиденье, Темпл? Вы были бы водителем на заднем сиденье в собственном теле. Думает, чувствует, хочет принимать решения, но не может. Есть, когда паразит хочет, спать по его приказу, сражаться, любить, жить так, как он хочет. И уж когда он хочет новую одежду. О, они предлагают что-то взамен. Их культура, их образ жизни, их научная, экономическая, социальная система. Это тоже хорошо. Но не стоит. Знаете ли вы, что их экономическая борьба между демократическим капитализмом и тоталитарным коммунизмом закончилась почти полмиллиона лет назад? То, что у них есть сейчас, - это система, которую вы даже не можете понять".
   - Что ж, - задумчиво произнес Темпл, - даже если все, что вы сказали, было правдой...
   - Только не говори мне, что ты мне не веришь?
   "Если бы это было правдой, и мы хотели бы что-то с этим сделать, что мы могли бы сделать?"
   "Сейчас ничего. Ничего, кроме как отсрочить события, нанося быстрые удары и позволяя пятидесяти векам действовать в тылу. Уничтожьте единственный способ, которым ваш враг может достичь Земли в обозримое время, и вы уничтожите его способность вторгаться на сто веков. Он все еще может достичь Земли, но так же, как вы путешествовали в Нигде. Десять тысяч лет космических путешествий в анабиозе. Однажды ты увидел меня таким, Темпл, и удивился. Вы думали, что я умер, но это уже другая история.
   "В любом случае, пусть мой народ вторгнется на вашу планету через десять тысяч лет. Если Земля пойдет в правильном направлении, если демократия, свободомыслие и индивидуальное предпринимательство победят тоталитарную стандартизацию, как я думаю, они победят, ваш народ будет более чем достойным соперником декадентским паразитам, у которых может быть или не быть достаточно инициативы, чтобы пересечь космос медленно пути и попытки вторжения через десять тысяч лет".
   "Десять тысяч?" - сказал Темпл.
   "Пять с Земли в никуда. Расстояние до моего дома намного больше, но скорость путешествия можно увеличить. Десять тысяч лет".
   - Скажи мне, - резко спросил Темпл, - это сон?
   Аркалион улыбнулся. "Да и нет. Это не сон, как другие, потому что я уверяю вас, что ваши тела не покоятся сейчас на паре одинаковых белых столов. Тем не менее, в других снах с вами могли происходить физические вещи, а сейчас вы обнаружите, что можете делать вещи, как во сне. Например, ни один из вас не знает тонкостей космического корабля, но если вы хотите спасти свою планету, вы должны знать, как работает самый сложный из всех космических кораблей, гигантская космическая станция".
   - Значит, мы не спим? - спросил Темпл.
   "Я никогда этого не говорил. Рассмотрим эту последовательность событий примерно на полпути между стадией сна, которую вы уже видели, и самой реальностью. Помните об этом: вам придется работать вместе; вам придется действовать как машины. Вы будете обращаться с совершенно инопланетным оборудованием, обладая только тем знанием, которое может быть воспроизведено в вашем мозгу, чтобы направлять вас".
   София вздохнула. "Будучи американцем, Кит слишком индивидуален, чтобы помочь в такой ситуации".
   Темпл фыркнул. "Быть винтиком в простой государственной машине - это одно, а ориентироваться в совершенно новой ситуации - это другое".
   "Да хорошо-"
   "Видеть?" - предупредил Аркалион. "Видеть? Вы уже спорите, но вы должны работать вместе полностью, без малейшего конфликта между вами. А так у тебя вряд ли есть шанс.
   "А ты?" - практично сказала София. - Ты не можешь помочь?
   Аркалион покачал головой. "Нет. Хоть я и хотел бы, чтобы ты вышел из этой ситуации победителем, я не хотел бы жертвовать ради этого своей жизнью - именно это я и сделал бы, если бы остался с тобой, а ты проиграл.
   "Итак, давайте перейдем к деталям. Представьте, что пространство свернуто, представьте, что ваше чувство времени замедляется, вообразите новое измерение, которое сводит на нет необходимость длительного линейного путешествия, вообразите все, что вы хотите, но мы находимся в процессе перемещения на девятьсот тысяч световых лет в глубоком космосе. На таком расстоянии есть большая галактика, почти двойник вашего Млечного Пути: вы называете ее туманностью Андромеды. Ближе к вашей собственной системе находятся два так называемых Магеллановых Облака, что-то еще, что вы называете NGC 6822, и, наконец, Галактика Треугольника. У всех есть миллиарды звезд, но ни в одной из них нет жизни. Чтобы найти жизнь за пределами своей галактики, вы должны искать ее на расстоянии почти миллиона световых лет. Мои люди живут в Андромеде.
   "Охрана фланга их галактики и скорость через межгалактическое пространство со скоростью много световых лет в минуту - это то, что вы могли бы назвать космической станцией, но в таких масштабах, о которых вы никогда не мечтали. Пять ваших миль в диаметре, это крепость страшной силы, кладезь полумиллиона лет разработки оружия. Было решено, что единственный человек, управляющий этой станцией...
   "Только один?" - спросил Темпл.
   "Да. Вы поймете почему, когда доберетесь туда. Договорились, что он уедет якобы в разведывательную экспедицию. Видите ли, я не одинок в этом предприятии. Во всяком случае, он сообщит, что космическая станция захвачена, как, впрочем, и будет, вы двое. Единственные корабли, способные обогнать вашу станцию в своем полете, будут единственными кораблями, способными достичь вашей галактики до того, как культурное развитие даст вам шанс выжить. Они нападут на вас. Вы уничтожите их или будете уничтожены сами. Любые вопросы?"
   Все это казалось фантастическим для Темпл. Может ли судьба всей Земли лечь на их плечи в совершенно чужой среде? Можно ли было рассчитывать на их победу? У Темпл не было причин сомневаться в первом, как бы дико это ни звучало. Что касается последнего, все, что он мог сделать, это надеяться. "Скажите мне, - сказал он, - как мы узнаем, как использовать все оружие, которое, как вы утверждаете, находится в нашем распоряжении?"
   - Ты можешь ответить ему на это, София? Аркалион хотел знать.
   - Эм, я так думаю. Так же, как на Юпитере в меня впихнули все виды культуры".
   "Именно так. Только поверьте мне, что наша утонченность намного лучше, а количество знаний, которое вам нужно выучить, на самом деле меньше".
   - Что я хотела бы знать... - начала София.
   "Забудь это. Я хочу немного поспать, и вы узнаете все, что необходимо на космической станции.
   И после этого, засыпав Аркалиона вопросами, он рухнул на стул и отдохнул. Темпл вдруг смогла понять и оценить. Ему самому хотелось свернуться в тугой комочек и спать, пока все не закончится, так или иначе.
   ГЛАВА X
   "Все такое большое! С о невероятно! Нам этого никогда не понять! Никогда...."
   - Расслабься, София. Аркалион сказал...
   "Я знаю, что сказал Аркалион, но мы еще ничего не узнали".
   За несколько часов до этого Аркалион высадил их на космическую станцию, сверкающий шар диаметром пять миль, и быстро улетел. Вскоре после этого они оказались в настоящем лабиринте туннелей, проходов, подземелий. Время от времени они проходили мимо большого светящегося экрана, и всегда вид из космоса был одним и тем же. Подобно великолепному продолговатому щиту, сверкающему миллионами точек света, бледно-золотого, полированной меди, синевы ледникового льда и серебристо-белого, Галактика Андромеды охватила пространство от верхнего правого угла до нижнего левого. В правом нижнем углу они могли видеть свою космическую станцию; по-видимому, сам зритель стоял далеко в пространстве, проецируя свои образы сюда, на земной шар.
   Испытывая благоговейный трепет, когда они впервые увидели один из экранов, Темпл сказал: "Все поэты, когда-либо написавшие строчку, отдали бы полжизни, чтобы увидеть это так, как мы видим его сейчас".
   "И все писатели, музыканты, художники..."
   "Тот, кто когда-либо мыслил творчески, София. Как вы можете говорить, что это захватывает дух или что-то в этом роде, когда никогда не произносились слова, которые могут..."
   - Давай пока не будем поэтизироваться, - с улыбкой предупредила его София. "Нам лучше здесь разобраться, как говорится, пока не поздно".
   - Да... Привет, что это? Перед ними открылась дверь в сплошной металлической стене. Радужное было единственным словом, которое смог придумать Темпл, потому что в стене появилась крошечная круглая дыра, равномерно расползающаяся во всех направлениях медленным, равномерным, почти плавным движением. Когда он стал достаточно большим, чтобы через него можно было пройти, они вошли в совершенно пустую комнату, и Темпл развернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как закрывается радужная оболочка входа.
   - Что-то пахнет, - сказала София, принюхиваясь.
   Сладкий и приторный, запах стал сильнее. Темпл, возможно, слышал слабое шипение. - Я засыпаю, - сказал он.
   Кивнув, София побежала, ударила в стену в том месте, где дверь так внезапно открылась, и закрылась. Нет ответа. - Это ловушка?
   "Кем? Для чего?" Темпл с трудом удерживал глаза от закрытия. - Сражайся, если хочешь, София. Я иду спать." И он присел на корточки в центре зала, пустым взглядом глядя на голую стену.
   Пока Темпл погружался в сон о сложных механизмах, которых он еще не понимал, но понял, что скоро поймет, София присоединилась к нему, рухнув рядом с ним, потеряв сознание и некрасиво растянувшись на полу.
   Темпл спал.
   * * * *
   - Соня, вставай. София зашевелилась, пока он говорил, и встряхнула ее. Она зевнула, потянулась, лениво улыбнулась ему. "Как ты себя сейчас чувствуешь?"
   - Голоден, Кит.
   "Это точка. Впрочем, сейчас все в порядке. Я точно знаю, где хранятся пищевые концентраты. Три уровня ниже нас, второй сегмент стены. Вы можете сделать эти странные двери радужными, дважды нажав на стену с интервалом примерно в одну секунду.
   Они нашли продуктовый отсек, обнаружили ряд за рядом банок, ящиков, банок. Темпл открыл одну из банок и разочарованно посмотрел на жалкую штуку размером с его большой палец. Коричневый, сморщенный, сухой и почти чешуйчатый, это могла быть птица.
   София вздернула нос. "Если это лучшее, что может предложить это место, я больше не так голоден".
   Внезапно она замолчала. Как и Темпл. Пикантный запах привлек их внимание, а пар, поднимающийся из маленькой банки, добавил им интереса. Удивительные вещи происходили с засохшими остатками пищи на воздухе. Темпл едва успел достать его из банки, обжег при этом пальцы, как она стала вдвое больше банки. Она росла, и к тому времени, когда она закончилась, она выглядела такой аппетитной пятифунтовой курицей, какую Темпл еще не видел. Жареный, горячий, готовый к употреблению.
   Они рвались в него с диким удовольствием.
   "Стефани должна увидеть меня сейчас", - поймал себя на словах Темпл и пожалел об этом.
   "Стефани? Это кто?"
   "Девушка."
   "Ваша девушка?"
   "Какая разница. Она в миллионе световых лет и пятидесяти веках отсюда.
   "Ответь мне."
   - Да, - сказал Темпл, жалея, что не может сменить тему. "Моя девушка." Он уже давно не думал о Стефани, возможно, потому, что бессмысленно думать о ком-то, кто умер пятьдесят веков назад. Однако теперь, когда мысли в нем зашевелились, он нашел их до боли приятными.
   - Твоя девушка... и ты бы женился на ней, если бы мог?
   Он привязался к Софии не наяву, а во втором из миров их грез. Он хотел, чтобы воспоминание о сне не задерживалось, потому что оно беспокоило его. В нем он любил Софию так же сильно, как теперь любит Стефанию, хотя первое было достижимо, а другое было щепоткой пыли на пять тысяч лет. И сколько сна осталось у него в голове и сердце?
   - Давай забудем об этом, - предложил Темпл.
   "Нет. Если бы она была здесь сегодня и если бы все было нормально, ты бы женился на ней?
   "Зачем говорить о том, чего не может быть?"
   - Я хочу знать, вот почему.
   "Хорошо. Да я бы. Я бы женился на Стефани.
   - О, - сказала София. - Тогда то, что произошло во сне, не означало... ничего.
   - Мы были двумя разными людьми, - холодно сказал Темпл, но тут же пожалел об этом, потому что это было лишь полуправдой. Он живо помнил все о сне-который-был-больше-чем-сном. Он был гораздо более близок с Софией и в течение более длительного периода времени, чем когда-либо был со Стефани. И даже если бы Стефани неожиданно появилась на месте, и он провел бы остаток своей жизни как ее муж, все равно он никогда не забудет свою жизнь во сне с Софией. Со временем он смог позволить себе сказать ей это. Но не сейчас; теперь лучшее, что он мог сделать, это сменить тему.
   - Понятно, - холодно ответила ему София.
   - Нет. Может быть, когда-нибудь вы это сделаете.
   - Ничего, кроме того, что ты мне сказал. Я понимаю."
   - Нет... забудь, - устало сказал он ей.
   "Конечно. Все равно это был только сон. Во сне перед этим я чуть не убил тебя из ненависти. Любовь и ненависть, наверное, они нейтрализуют. Мы просто пара людей, которые должны делать работу вместе, вот и все".
   - Ради всего святого, София! Это неправда. Я любил Стефани. Я бы все равно был, будь Стефани жива. Но она... она так же доступна, как царица Савская.
   "Так? Есть американское выражение - ты несешь факел".
   Возможно, понял Темпл, это правда. Но какое отношение все это имело к Софии? Если он и София... если они... будет ли это справедливо по отношению к Софии? Это было бы точно так же, как если бы вдовец снова женился, отложив в сердце память о своей первой жене... нет, иначе, потому что он никогда не был женат на Стефани, и в нем всегда будет желание того, чего никогда не было.
   - Давай поговорим об этом в другой раз, - почти умолял Темпл, желая передышки для себя не меньше, чем для Софии.
   "Нет. Нам не нужно говорить об этом никогда. Я не буду вторым, Кит. Давайте забудем обо всем этом и займемся своей работой. Я... я сожалею, что поднял все это.
   Темпл чувствовал себя невыразимой пяткой. И, во всяком случае, все это не было решено в его уме. Но они не могли просто так оставить это, не на тот случай, если что-то случится, когда придут корабли и один или оба из них погибнут. Неловко, пока что он стеснялся всего, он обнял Софью, привлек ее к себе, приложил свои губы к ее губам.
   Это было все, что он получил. Она вырвалась, оттолкнулась от него. "Если вы попробуете это еще раз, у вас будет еще одна вывихнутая челюсть".
   Темпл устало пожал плечами. Если что-то и разрешится между ними, то позже.
   Когда спустя несколько мгновений подошли корабли - семь, а не пять, как предсказывал Аркалион, - они были совершенно не готовы.
   Сначала Темпл заметил их на одном из смотровых экранов, на полпути между приемником и самой космической станцией, вырисовывавшейся на фоне продолговатого щита Андромеды. Они вылетели из кадра, появились снова через несколько минут, приближаясь с другого направления двумя группами по четыре и по три корабля.
   "Ну давай же!" - крикнула София через плечо, открывая дверь и выпрыгивая из комнаты. Темпл следовал за ней по пятам, но натренированные Юпитером мускулы толкали ее гибкие ноги длинными мощными шагами, и вскоре она опередила его. К тому времени, как он, запыхавшись, добрался до хранилища вооружений, она уже сидела у единственной огневой точки, держа пальцы на пульте управления.
   - Посмотри на экран и расскажи мне, как у нас дела, - сказала ему София, не отрывая глаз от циферблатов и рычагов.
   Темпл завороженно наблюдала, как тонкий луч сияющей энергии прыгнул в космос, пропустив мимо одного из кораблей всего на несколько миль. Он назвал ей корректирующий азимут, почти не удивившись тому, как его разум усвоил и теперь может использовать свои новые знания.
   Темпл понимал и в то же время не понимал. Например, он знал, что на участке есть только одно ружье, и София сейчас сидит у него, но в некотором смысле это не имело смысла. Может ли он охватить все сектора космоса? Его разум дал ответ, хотя мгновение назад он не осознавал этого знания: да. Космическая станция не просто вращалась. Его поверхность представляла собой сферическую проекцию движущейся ленты Мебиуса, и, хотя он пытался представить себе эту концепцию, ему это не удалось. Оружие можно было выстрелить в любую заданную точку пространства с интервалом в двадцать секунд, покрывая любую другую мыслимую точку за последующее время.
   София снова стреляла, и Темпл смотрела, как тонкий луч прыгает в пространстве. "Хит!" - взревел он. "Хит!"
   Что-то вспыхнуло в носовой части головного корабля. Свет ослепил его, но когда он снова смог видеть, в космосе осталось всего шесть кораблей, отбрасывающих идеальные тени на Галактику Андромеды! Источник света, торжествующе осознал Темпл, находился вне пределов досягаемости, но он мог представить его себе - светящийся обломок корабля, извергающий тепло, свет и радиоактивность в пустоту.
   - Один меньше, - позвала София. "Шесть осталось. Мне нравятся твои американские выражения. Как сидячие утки...
   Она не закончила. Внезапно вокруг них вспыхнул свет. Что-то взвизгнуло в ушах Темпл. Свод вздрогнул, затрясся. Балки с грохотом упали на пол, врезались в него, обнажив черный камень. Софию отбросило от единственного пистолета, она врезалась в стену, перевернулась в воздухе и приземлилась на живот.
   Темпл подбежал к ней, перевернул ее. Кровь залила ее лицо, стекала с губ. Хотя она не двигалась, она не была мертва. Темпл наполовину вытащила, наполовину унесла из хранилища в соседнюю комнату. Он растянул ее поудобнее, как мог, на полу, побежал обратно в хранилище.
   Расплавленный металл скопился в одном углу комнаты, медленно полз к нему по полу, раскаляя его добела. Он обогнул ее, перелез через искривленную балку, пробрался сквозь другие обломки и очутился у огневой точки.
   - Насколько я могу быть тупым? - громко сказал Темпл. "София побежала к орудию, должно быть, решила, что я установил щиты". Опять же, это была часть информации, хранившаяся в его уме благодаря мудрости космической станции. Защитные щиты делали невозможным причинение им какого-либо вреда, кроме прямого попадания в огневую точку, только Темпл никогда не устанавливал щиты на место. Он сделал это сейчас, просто нажав несколько рычагов, но, взглянув на циферблат слева от себя, он с тревогой понял, что ущерб, возможно, уже нанесен. Стрелка, которая измеряла смертельную радиацию, зависла на полпути между отрицательным и критическим участком, отмеченным красным, и, пока Темпл наблюдала за этим, подкралась ближе к красному.
   * * * *
   Сколько времени у него было? Темпл не могла быть в этом уверена, мрачно склонившись над оружием. Это было совершенно незнакомо его разуму, совершенно незнакомо его пальцам. Он поиграл с ним, выпустил поток лучистой энергии и повернулся лицом к экрану. Луч устремился в пустоту, явно в сотнях миль от цели.
   Выругавшись, Темпл попытался еще раз, чуть не промахнувшись. Теперь корабли обменивались с ним ровным потоком огня, но с защитой он был безвреден, нанося удары, а затем отскакивая обратно в космос. Темпл нанес свой первый удар через пять минут после того, как сел за ружье, триумфально вскрикнул и снова выстрелил. Осталось пять кораблей.
   Но циферблат показывал увеличение радиоактивности, поскольку вновь созданные нейтроны распространяли свой яд, как рак. Хранилище за Темплом было в руинах. Лужа расплавленного металла увеличилась в размерах, почти отрезав любую возможность побега. Он мог бы перепрыгнуть его сейчас, понял Темпл, но он может стать больше. Закрепляя свои достижения, он выкопал яму в полу, начал испарять скалу под собой, шипя и плескаясь с раскаленной добела настойчивостью.
   Что-то загудело, заскрежетало, снова загудело, и Темпл увидел, как другая балка отскочила от пола, погрузилась одним концом в расплавленную лужу и с лязгом вылетела заглушка. По-видимому, ущерб был обширным; структурная слабость грозила разрушить весь потолок.
   Темпл снова выстрелил, получил другой корабль. Он почти чувствовал дыхание смерти на своем плече, не торопясь, но уверенный в своей добыче. Он выстрелил из оружия.
   Если бы остался один корабль, когда они уже не могли использовать пушку, они бы потерпели неудачу. Один корабль может иметь значение для Земли. Один....
   Трое осталось. Два.
   Они обстреливали космическую станцию взрывом за взрывом - безрезультатно. Они крутились, извивались и мчались мимо, представляя плохие цели. Темпл дождался своего шанса... и взглянул на циферблат, измеряющий радиоактивность. Он вскрикнул, встал. Игла вторглась в красную область. Смерть остаться там, где он был больше, чем мгновение или два. Не быстрая смерть, а скорее медленная и затяжная. Он мог сделать то, что должен, а потом погибнуть через несколько часов. Его жизнь - для Земли? Если бы Аркалион знал все ответы, и если бы он мог получить оба корабля, и если бы не было другой альтернативы для чужаков, паразитов...... Темпл нанес удар своим лучом, поймал шестой корабль, а затем увидел, что стрелка полностью опустилась. в красный цвет. Он встал, дрожа, отступил назад, наполовину споткнувшись об обрубок балки, когда его глаза зачарованно скользнули по экрану. Седьмой корабль был вне досягаемости, завис где-то в пустоте, ожидая своего шанса. Если Темпл оставит пушку, корабль подойдет достаточно близко, чтобы поразить огневую точку, несмотря на защитную защиту. Что ж, оставаться там было самоубийством, особенно когда корабля даже не было видно.
   Темпл перепрыгнул через расплавленный бассейн и покинул хранилище.
   * * * *
   Он обнаружил, что София шевелится, садится.
   - Что меня поразило? - сказала она и рассмеялась. - Кажется, что-то пошло не так, Кит... что...?
   - Теперь все в порядке, - сказал он ей, солгав.
   "Вы выглядите бледным."
   - У тебя есть один. Я получил пять. Остался один корабль.
   "Чего ты ждешь?" И София вскочила на ноги, направляясь к хранилищу.
   "Погоди!" - отрезал Темпл. - Не входи туда.
   "Почему бы и нет. Я возьму последний корабль и...
   " Не входи туда! Темпл дернул ее за руку, оттащил от хранилища и его сломанной двери, которая больше не закрывалась.
   - В чем дело, Кит?
   - Я... я хочу закончить последнюю сам, вот и все.
   София освободилась, подошла к круглому дверному проему и заглянула внутрь. - Как "Ад" Данте, - сказала она. - Ты сказал мне, что ничего не случилось. Что ж, мы можем пробиться к огневой позиции, Кит.
   "Нет." И снова он остановил ее. По крайней мере, он всю жизнь прожил на свободе, и хотя он был еще молод и не хотел умирать, Софья до сих пор не знала свободы, и было бы нехорошо, если бы она погибла, не вкусив ее плодов. У него была любовь, пыль пятидесяти веков, у него было свое прошлое и свои воспоминания. У Софии было только будущее. Ясно, что если бы кому-то пришлось отдать жизнь, Темпл сделал бы это.
   - Хуже, чем кажется, - тихо сказал он ей, снова отводя ее от двери. Он объяснил, что произошло, сказал ей, что радиоактивность еще не достигла критической отметки, что было ложью. "Итак, - заключил он, - мы теряем время. Если я ворвусь туда, выстрелю и выскочу, все будет в порядке.
   "Тогда позвольте мне. Я быстрее тебя".
   "Нет. Я... я больше знаком с оружием. Умереть было бы не так уж плохо, если бы он ушел с разумной уверенностью, что спас Землю. "Ни один человек никогда не умирал так важно", - кратко подумал Темпл, а затем ощутил холодный страх, когда понял, что он все равно умрет. Он поборол это, сказал: "Я сейчас вернусь".
   София посмотрела на него, неопределенно улыбаясь. - Значит, вы настаиваете на этом?
   Когда он кивнул, она сказала ему: "Тогда - поцелуй меня. Поцелуй меня сейчас, Кит, на всякий случай...
   Яростно он притянул ее к себе, облизывая ее губы своими. "София, София..."
   Наконец она отпрянула. - Кит, - сказала она, скромно улыбаясь. Она взяла его правую руку в свою левую, держала, сжимала. Свою правую руку она вдруг подняла от талии, сжала кулак и ударила его по челюсти.
   Темпл упал, полуоглушенный ударом, к ее ногам. В течение одного удара сердца он наблюдал, как она медленно движется к круглому дверному проему, затем поднялся на ноги и побежал за ней. Он положил руки ей на плечи, дернул ее.
   Когда она повернулась, он увидел, что она плачет. - Я... мне очень жаль, Кит. Меня не обманешь насчет... Стефани. Меня в этом не обманешь". На этот раз у нее было больше рычагов воздействия. Она отступила назад, подняв маленький твердый кулачок с колен. Он попал Темпл прямо в челюсть, с силой тренированных юпитерианцами мускулов позади него. Ноги Темпла оторвались от пола, и он с глухим стуком приземлился на спину. Его последняя мысль о Софии - или о чем-то еще на какое-то время - заставила его слабо улыбнуться, когда он потерял сознание. За поцелуй она обещала ему еще одну вывихнутую челюсть и сдержала свое обещание...
   * * * *
   Позже, сколько позже, он не знал, что-то мягкое подложило ему голову. Он открыл глаза, посмотрел сквозь клубящуюся, кружащуюся тьму. Он сосредоточился, увидел Аркалиона. Нет - два аркалиона стояли на расстоянии и наблюдали за ним. Он извивался, зная, что его голова покоится на коленях женщины. Он вздохнул, попытался сесть и не смог. Мягкие руки ласкали его лоб, щеки. В поле зрения всплыло лицо, но туманное. - София, - пробормотал он. Его зрение прояснилось.
   Это была Стефани.
   * * * *
   - Все кончено, - сказал Аркалион.
   - Мы возвращаемся на Землю, Кит.
   - Но корабли...
   "Все разрушено. Если мой народ захочет прийти сюда через десять тысяч лет, пусть попробуют. У меня есть предчувствие, что вы, земляне, будете к ним готовы.
   "Нам потребовалось пять тысяч, чтобы добраться до Нигде, - размышлял Темпл. - Нам потребуется пять тысяч, чтобы вернуться. Мы подоспеем как раз вовремя, чтобы предупредить Землю...
   - Неправильно, - сказал Аркалион. - У меня все еще есть мой корабль. Мы сейчас в нем, так что вы доберетесь до Земли почти за пятьдесят столетий. Но почему бы вам не забыть об этом? Если человеческий прогресс в течение следующих пяти тысяч лет будет соответствовать тому, что происходило в течение последних пяти, у паразитов не будет шансов".
   - Земля - через пять тысяч лет в будущем, - мечтательно сказала Стефани. "Интересно, на что это будет похоже... Не пугайся так, Кит. Я был пилотным исследованием "Путешествия в никуда". Если бы я сделал это успешно, другие женщины были бы отправлены. Но теперь в этом не будет нужды".
   - Я бы не был в этом так уж уверен, - сказал настоящий Аларик Аркалион III. "Я подозреваю, что многие люди будут чувствовать то же, что и я. Почему бы не выйти и не колонизировать космос. Мы можем сделать это. Чудесно снова иметь границу... Да ведь на каждого, как мой отец, найдется дюжина миллиардеров. Хорошо для экономики".
   "Итак, если нам не нравится Земля, - сказала Стефани, - мы всегда можем уйти".
   "У меня сильное подозрение, что вам это понравится", - сказал двойник Аркалиона.
   Аларик III усмехнулся. "Что с тобой, приятель? Я не хочу, чтобы брат-близнец все время околачивался рядом".
   Аркалион ухмыльнулся ему в ответ. - Что вы хотите, чтобы я сделал, молодой человек? Я оставил свой народ. Теперь это мое тело. Вот что я тебе скажу, я обещаю всегда быть на другом континенте. Земля не так уж мала, чтобы я мог залезть тебе в волосы.
   Темпл сел, ощупал повязку на челюсти. Он улыбнулся Стефани, сказал ей, что любит ее и серьезно относится к этому. Точно она вернулась из могилы, и в своем первом ликовании он даже не подумал о Софье, погибшей в одиночестве в глубинах космоса, чтобы мир мог жить...
   Он повернулся к Аркалиону. - София?
   - Мы нашли ее мертвой, Кит. Но улыбаясь, как будто все того стоило".
   - Это должен был быть я.
   -- Кем бы ни была София, -- сказала Стефани, -- она, должно быть, была замечательной женщиной, потому что, когда вы встали, когда вы пришли в себя, ее звали...
   - Забудь, - сказал Темпл. "У нас с Софией очень странные отношения и..."
   - Ладно, ты сказал, забудь. Забудь это." Стефани улыбнулась ему. - Я люблю тебя так сильно, что даже для ревности нет места... Мммм... Кит...
   - Прерви этот клинч, - приказал Аркалион. "Мы делаем еще одну остановку в Нигде, чтобы забрать всех, кто хочет вернуться на Землю. Некоторые из них, вероятно, не будут, но те, кто хочет, приветствуются..."
   "Джейсон останется", - предсказала Темпл. "Он будет лидером среди звезд".
   - Тогда ему придется перелезть через мою спину, - радостно предсказал Аларик III, жадно глядя на иллюминатор.
   Челюсть Темпл пульсировала. Он устал и хотел спать. Но доволен. Софья умерла, и ему было от этого грустно, но в глубине его сердца всегда найдется место для памяти о ней: восхитительной, какой-то экзотичной, не такой любви, как Стефани, не такой нежной, не такой уверенной... чувство к Софье было совершенно уникальным. И всякий раз, когда странность далекого будущего Земли пугала Темпла, всякий раз, когда он чувствовал, что ситуация может взять над ним верх, всякий раз, когда сомнения омрачали рассудок, он вспоминал высокую гибкую девушку, которая шла навстречу своей смерти, чтобы мир мог обрести свободу. она едва распробовала. А вместе со Стефани он сможет все.
   Если только, мечтательно подумал он, засыпая, снова положив голову на колени Стефани, он до конца жизни не останется с кривой челюстью.
   ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
   Милтон Лессер начал читать научную фантастику в 1939 году и начал писать ее в 1949 году. С тех пор он опубликовал множество рассказов и романов под разными псевдонимами. Об этом романе он пишет:
   "Вместе со многими другими людьми я люблю писать о первом межзвездном путешествии. Причина проста. Как только человечество выберется к звездам и начнет расселяться по галактике, он станет бессмертным, несмотря на все свои лучшие - пусть худшие - усилия по уничтожению себя. Вы можете уничтожить мир, может быть, дюжину миров, но рассеять человечество среди звезд, колонии здесь, там и повсюду, а он бессмертен. Он будет жить до тех пор, пока есть вселенная, которая его держит.
   "Я знаю, что до межзвездных путешествий еще далеко, но наука умеет двигаться вперед в геометрической, а не в арифметической прогрессии. Сто лет? Возможно, тогда у нас будет наш первый космический корабль. Будем надеяться. Ибо если человек сможет пережить следующую сотню лет - самую трудную сотню, я думаю, - он достигнет звезд и будет жить вечно".
  
   МУЖ ДЛЯ МОЕЙ ЖЕНЫ, Уильям У. Стюарт
   Первоначально опубликовано в журнале Galaxy Magazine в августе 1960 года.
   Скоро, очень скоро мне пора будет познакомиться с мужем моей жены. Не могу дождаться. У каждой собаки есть свой день, и у профессора Терлоу Бенджамина он почти был. Каждый день имеет свою собаку, и я собираюсь вернуть ему с процентами за пять лет то плохое время, которое он мне доставил. Собака.
   Собака? Смотри, он украл мою девушку не раз, а дважды. Во второй раз он, можно сказать, не торопился, чтобы побить мое время, - и оставил меня позади до того плохого времени, которое принадлежало ему. Бенджи является - или он был и будет - с научной точки зрения подлым, двуличным псом, и собачья жизнь - это то, что он дал мне. Но сейчас, спустя почти пять лет, время на моей стороне. Он получит то, что, минута за минутой, приходит к нему не скоро, а скоро.
   Бенджи - профессор Терлоу Бенджамин - был моим старейшим и самым близким другом. Я был его. Мы нежно ненавидели друг друга так, как могут только два приятеля детства, и, случайно или по стечению обстоятельств, это качество горько-дружеского, мальчишеского соперничества никогда не покидало наши отношения. Почему? Женщина, естественно.
   Когда мы впервые встретились, он был высоким, неуклюжим, рыжеволосым, носатым ребенком девяти лет. Я, Бык (от имени Булар) Бентон, был ниже ростом, коренастее и тяжелее. Может быть, не совсем красивый, но чистый срез, очень чистый срез. Бенджи сбил щепку с моего плеча, а я сбил его блок, но не без нескольких шишек. С тех пор мы вместе сражались против кого бы то ни было. Когда больше никого не было под рукой, мы дрались друг с другом. И, естественно, каждый из нас хотел того же, что и другой.
   После школы мы вместе поселились в Бёрнингтонском университете прямо в нашем родном городе Белт-Сити. Бенджи был умом, ученым. Я был спортсменом. Таким образом, он сломал почти все кости в своем теле, пытаясь быть скетбэком ростом шесть футов три дюйма и весом сто тридцать девять фунтов, в то время как я чуть не вывихнул мозг, который был глубоким, определенно глубоким, но, может быть, не совсем таким. быстро на ноги, как некоторые, пытающиеся получить стипендию.
   Последние полтора года в университете конкуренция между нами сузилась до битвы за Веру Милстон, статную дочь старого декана Милстона. Это все было ошибкой. Я вижу это сейчас. Так может и Бенджи. Но не тогда.
   * * * *
   Дин Милстон был самым суровым, самым угрюмым и подлым старым тираном, когда-либо отстранявшим футбольного капитана за пару неважных "д". Однажды днем на тренировке по баскетболу в первом классе - Бенджи отсутствовал, волоча гипс, - Джоко Бантер поспорил со мной на десять, что у меня не хватит наглости встречаться с дочерью декана. Ну, черт возьми, я видел ее повсюду, навещающей декана так регулярно, как должен был. Она была большой девушкой. Высокая, светловолосая, немного царственная, властная, и, может быть, ее губы были крошкой, прижатой к подбородку, которую старику следовало держать при себе, но бывают моменты, когда молодой человек не анализирует детали. так осторожно, как только мог. Она была построена как ничто, за что я взялся всю осень.
   Так что я рискнул, получил свидание, выиграл десять, и это могло и должно было быть этим. У нее была манера говорить "Нет!" это заставило меня подумать о ее отце. Но дело в том, что Бенджи не знал о пари. Я встречался с ней однажды. Так что ему пришлось встречаться с ней дважды. Опять же, я не анализировал. Я поторопился с выводом, что Бенджи запал на нее, и принялся за работу, чтобы избавиться от него.
   Это занимало нас следующие полтора года, и я вел весь путь. Мы с Верой обручились на весеннем выпускном вечере, чтобы пожениться сразу после моего выпуска, что значительно повысило мои шансы на выпуск. Декан был угрюмым старым дьяволом, который считал "Гамлета" комедией и мог отказать в чем угодно, кроме Веры, и откуда мне было знать, что он уступил ей скорее из-за страха, чем из-за привязанности?
   В любом случае, возможно, напряжение, связанное с передачей мне диплома, было слишком велико. На следующий день старый черт скончался, и где бы он ни сидел, я знаю, что он счастлив, пока может смотреть, как жарятся другие. Но я не должен роптать. Он спас меня, хоть и непреднамеренно.
   Вера, возможно, передумавшая, когда просматривала список декана, сказала, что не может выйти за меня замуж до тех пор, пока не пройдет разумный период траура. Армия приняла меня и отвергла Бенджи. Он остался в аспирантуре по физике. Я говорил тебе, что он был мозгом.
   Мозг, но не одинаково острый во всех областях. Когда три года спустя я вернулся в Белт-Сити, Бенджи уже был доцентом кафедры физики и мужем Веры. Они поселились в большом старинном доме старого декана недалеко от кампуса, и Бенджи нацелился - или был нацелен - на блестящую академическую карьеру. Я вернулся в город с идеей свернуть семейное страхование и бизнес с недвижимостью и уйти, главным образом, чтобы держаться от них подальше.
   Не то чтобы я, понимаете, несла такой тяжелый факел для Веры. Она не испортила мою жизнь; не тогда, т. Но мне казалось, что жить в городе с ней и профессором Терлоу Бенджамином - злорадствующим, торжествующим Бенджи, смеющимся надо мной из-за того, что ему удалось жениться на моей девушке, - будет настоящей досадой. Но, конечно же, когда я приехал в город, я должен был позвонить им, и они должны были пригласить меня на ужин.
   Во всяком случае, на какое-то время я решил, что должен согласиться. Я стиснул зубы и пошел. У меня никогда не было более сладкого, более приятного вечера в моей жизни.
   * * * *
   Я пришел туда около семи вечера и поднялся по ступенькам к большому старому крыльцу дома декана, чувствуя себя немного нервным и расстроенным. Я и раньше довольно часто поднималась по тем же ступеням, нервничая и расстраиваясь, но сейчас все было по-другому. Я поднял большой латунный молоток и постучал. Голос Веры, доносившийся откуда-то из задней части дома, разрезал вечерний воздух. "Терлоу! Открыть дверь!"
   "Да, сладости. Я уже иду, Вера, хун бан. Это был Бенджи. Хун булочка, еще! И его голос был страданием. Оно съежилось и заскулило. Я ухмыльнулся про себя и стал чувствовать себя бодрее.
   Бенджи впустил меня. Его очки были толще, а волосы тоньше, и он выглядел намного старше. Но это был Бенджи, тот же старый, долговязый, неуклюжий рыжий; но тоже не то. У него был в новинку вид повешенного, и вдруг мне стало так хорошо, что я игриво ударил его кулаком по ребрам. Он вздрогнул - и даже не возразил. Если борьба не вышла из него, она наверняка была ослаблена. Мы прошли в гостиную через холл от старого кабинета декана. К нам присоединилась Вера. Она выглядела неплохо - на первый взгляд. Но если приглядеться, а я проверил, то в ее взгляде было что-то такое резкое, чего я раньше не замечал; нос казался больше, клювовидным; широкие крепкие плечи; глубокие борозды в уголках рта.
   Она обвила меня руками и поцеловала. Моя температура оставалась стабильной и прохладной.
   "Булар! Булар, дорогой! Ты выглядишь восхитительно!"
   Я тоже чувствовал себя прекрасно. "Вера, девочка. Ты прекрасна, как всегда, сияющая, цветущая, все еще богиня кампуса. А теперь миссис Терлоу Бенджамин, м-м? Старый Бенджи, несомненно, счастливчик.
   Бенджи выдавил глухой смешок. Вера улыбнулась, соглашаясь.
   Тогда Бенджи как бы выплюнул слабую нотку надежды и умолял: "Вера, милая, это... ммм... случай, ты не согласна, дорогая? Не ты ли... э... ты думаешь, может быть, мне стоит приготовить нам всем выпить?
   "Терлоу! Ты слишком много пьешь! Позавчера вечером вы выпили хайбол перед ужином у профессора Дормана.
   Почти - но не совсем - мне стало жаль его.
   - А, ну, куколка Верочка, - сказал я, - ведь это повод. И я хочу выпить за тебя и Бенджи.
   "Хмф".
   "Особенно ты, любовь всей моей жизни, теперь потерянная, но прекраснее, чем когда-либо".
   - Булар!.. Ну, Терлоу, не стой тут как идиот. Иди смешай нам напитки. И обратите внимание на линию на бутылке.
   А потом она повернулась с еще одним потоком для меня. Я наслаждался этим, зная теперь, от чего я был спасен. На самом деле, как я уже сказал, я наслаждался весь вечер; моя игра с Верой сделала ее еще более грубой с Бенджи. Месть Бенджи плюс облегчение от того, что я сбежала, сделали жизнь приятной, и тут же я передумал уезжать из города. Я решил остаться и успокоился.
   * * * *
   Ну, я устроился, но не слишком глубоко. Вместо того чтобы продать страховую и риэлтерскую фирму дяди Джорджа, я пошел работать в нее. Это была достаточно благополучная и легкая работа. В городе полно девчонок, а у меня так и было.
   Оглядываясь назад, это были счастливые годы. Естественно, я часто встречался с Верой и Бенджи. Втирать? Конечно, почему бы и нет? Черт, половина удовольствия от любого успеха заключается в том, чтобы доставить неприятности тем, кто доставил вам неприятности. Это может быть не приятно, но это нормально.
   Я валялся в тени и смеялся; Бенджи потел и страдал. Хлыст его босса весело щелкнул. Он пробирался вперед на физическом факультете университета и возился в своей лаборатории всякий раз, когда ему удавалось сбежать в нее.
   Затем наступил вечер черной пятницы ранней осенью. Я должен был обедать у Бенджи, только он и я. Тем утром Вера поехала в Чикаго, чтобы повидаться со своей вечно умирающей тетей Беллой и пройтись по магазинам. Она вернется только на следующий день, поэтому позвала меня присматривать за Бенджи.
   Так что я должен был провести тихий приятный ранний вечер, слушая, как Бенджи рассказывает о своих горестях. Затем, как я полагал, Бенджи пойдет в свою лабораторию в кабинете старого декана, а я пойду гулять по городу. У меня была девушка, одна из самых лучших, Старлайт Глоу, бывшая Дейзи Хэнзел, бывшая клерк. Она была дерзкой светловолосой блондинкой, симпатичной, с хорошим чувством юмора и кучей всего остального; настолько непохожим на Веру, насколько может быть девушка. На той неделе она была между выступлениями в ночном клубе, в своем старом родном городе. И снова в старую канавку со мной тоже. Я с нетерпением ждал вечера - сначала неприятностей Бенджи, а потом и собственных удовольствий.
   Я остановился перед старым домом Бенджи как раз в сумерках. Припозднившийся линейный манипулятор из Белтсвилл Пауэр возился с шестом возле лаборатории Бенджи. - Эй, Мак, - крикнул он, - ты туда идешь? Слушай, скажи профу, что они прекратят его в семь утра, а? Не могу сделать это ни минутой раньше.
   Я кивнул, поднимаясь по ступенькам и пересекая крыльцо; один раз постучал. Вошла - и остановилась в коридоре, чтобы посмотреть на лестницу. Это был Бенджи, но не Бенджи Веры, к которому я привыкла. Он был одет в вечерний костюм, который Вера давала ему только на важных мероприятиях факультета. Он нес трость, носил цветок. Сегодня он был Бенджи, гулящим по городу, рыцарем вечера. Острый. Прохладный. Дерзкий.
   Он с важным видом спустился по лестнице и прошел мимо меня. Он подмигнул, ухмыльнулся той грязной, подлой ухмылкой, которую я слишком хорошо помнил по старым временам. В дверях он оглянулся через плечо, все еще ухмыляясь, и сказал: - Побудь здесь минутку, Бычий мальчик. Мне есть что тебе показать". Дверь захлопнулась.
   * * * *
   Я не мог в это поверить; он бы не посмел. Потом я услышал, как моя машина, моя новая спортивная машина, трогается с места, и я выругался, схватившись за дверную ручку.
   "Подожди, Бык. Ты не мог меня поймать".
   Я обернулся. Будь проклят, если бы это не был старый Бенджи, снова спускающийся по лестнице, как будто это не было невозможным. На этот раз он выглядел сам, но хуже. На нем был старый лабораторный халат и новое похмелье. Он выглядел ужасно, но с оттенком удовлетворения, словно вспоминая время, когда он был в такой паршивой форме.
   - Ну, Бычий мальчик, - пробормотал он, шатаясь спускаясь по ступенькам, держась одной рукой за макушку, - выходи в лабораторию. Может быть, мы могли бы найти небольшую закуску. И мне есть, что тебе показать".
   - Так ты сказал.
   "Э? О, да, я так и сделал. Прошлой ночью, когда я уходил.
   - Это сейчас было - только ты вышел весь нарядный, а тут весь избитый. О чем это все?"
   - Пойдем , - сказал он с вспышкой гнева. "Когда я получу один или два волоска от собаки, я объясню это вам".
   Я последовал за ним в его лабораторию, старый кабинет декана. Это было единственное, что Бенджи мог назвать своим. Вера позволила ему это на всякий случай, если он найдет что-то достаточно важное, чтобы повысить их социальное и финансовое положение.
   В лаборатории Бенджи выудил наполненную янтарем фляжку из мусорной корзины под старым столом с откидной крышкой и налил себе двойную порцию, а мне - однократную, в пару больших пробирок. Я только наполовину видел его краем глаза.
   То, на что я действительно смотрел, было чертовски своеобразной установкой, которая занимала примерно треть пространства вдоль боковой стены рядом с кухней. Это было - я не мог понять. Это было похоже на один из тех костюмов для гимнастики в джунглях на детских площадках. Но от него тянулись провода к полдюжине настенных розеток и сиденье посередине с кучей циферблатов и прочего.
   Все это было странно, и самым странным было то, как все это мерцало и расплывалось, пока я смотрел на это.
   - Что это, черт возьми? Я прошел через лабораторию к нему, протягивая руку.
   - Лучше не трогай его, Бык. Ты можешь что-нибудь выбить".
   Поскольку он так выразился, я поднял руку, чтобы схватиться за одну из перекладин у сиденья в центре этой штуковины - и там я удобно устроился на маленьком облаке в далеком космическом пространстве, наблюдая за огромной спиральной туманностью. кружась в бесконечном величии сквозь бескрайнюю, пустую черноту, и я думал о тайне вселенной. Я чувствовал, что если бы я мог просто протянуть руку, я бы получил окончательный ответ. Но затем она рассеялась, туманность медленно сузилась и превратилась в огромную систему солнц, планет, лун и, наконец, в большую старую люстру в кабинете декана.
   * * * *
   Когда все, казалось, стабилизировалось в этот момент, я сел немного шатаясь. Комната, теперь лаборатория Бенджи, осталась на месте. Я встал и почувствовал себя паршиво. У меня болела голова. Я огляделся. Бенджи сидел за столом, сгорбившись, положив голову на скрещенные руки. Наполовину выпитая фляга с виски стояла на столе рядом с ним. Я вылил его еще немного в себя и посмотрел на часы. Шесть часов, и небо снаружи стало серым. Я отсутствовал всю ночь.
   Я поставил ногу на основание вращающегося стула Бенджи и сильно толкнул его. Стул выкатился из-под него. Он рухнул с приятным стуком на пол. Он проснулся с страдальческим выражением лица, которое немного помогло моей головной боли.
   "Будь ты проклят, Бенджи, - сказал я, - ты сделал это назло, держу пари, чтобы сорвать мое свидание с Дейзи".
   Он зевнул. - Я же сказал, что лучше не трогать его.
   - Потому что тогда ты знал, что мне придется пойти дальше и сделать это. Это чудо, когда я был в нокауте, ты не попытался украсть мою девушку.
   "Я сделал. Я."
   "Ты что?"
   "Я встречался с Дейзи. Я сейчас с ней".
   "Ты охренел? Ты здесь, со мной".
   - Верно, но я одновременно с Дейзи. Он задумчиво ухмыльнулся. - И я не против сказать, что Дейзи гораздо лучшая компания, чем ты... Подожди, Бык. Я знаю, что вам трудно это понять, но это факт, что я нахожусь в двух местах одновременно - только на разных цепях. Это большое, Бык, очень большое! После того, как вы поможете мне с одной или двумя деталями, я поделюсь ими с вами. Послушай меня."
   Иногда я могу быть до тошноты доверчивым. "Хорошо. Начинай объяснять".
   "Подумай, Бык! Прошлой ночью ты видел, как я выходил из парадной двери. Практически в то же самое время вы также видели, как я, совершенно по-другому одетый, спускался по лестнице в холл. Это должно быть очевидно. Я построил машину времени".
   Я посмотрел на часы, а потом снова на него, приподняв брови.
   - Нет, Булл. Не машина для определения времени; машина для путешествий во времени или, точнее, вокруг него. Ты видишь там мою машину.
   Гимнастический тренажер для джунглей все еще стоял в углу комнаты, размытый и мерцающий. "Да, я вижу это. И не утруждай себя говорить мне не трогать его снова. Я не буду.
   "Сама вина. Обычно можно было коснуться даже одного из стержней; это совершенно безопасно. Но только сейчас машина там дважды. Это создает дополнительные статические силовые поля".
   "Бенджи..."
   "Посмотри на это. Похоже, у тебя двоится в глазах, м-м? И вы. Видишь ли, Бык, этим наступающим утром без десяти семь я взял - и буду брать - машину, и я вернулся вчера без десяти пять. На тот момент машина уже была там. На самом деле, я должен был переместить его прямо перед тем, как использовать его этим утром, чтобы уменьшить наложения. Но я торопился. Вот увидишь. Мы с Дейзи скоро будем здесь. Он ухмыльнулся. Это выражение меня никогда особенно не заботило. - Выпей еще, Бык.
   Это выражение мне понравилось больше. У меня был один. Его история была невероятной. Но я начинал в это верить - отчасти из-за машины и того факта, что накануне вечером я видел его двоих практически одновременно, отчасти потому, что знал, что Бенджи способен почти на все, если это позволит ему украсть девушку. от меня, да и от Веры подальше.
   * * * *
   Сам отхлебнул и пошел дальше. "Я не буду напрягать ваши ограниченные возможности, пытаясь объяснить вам техническую сторону этого. Более или менее, это вопрос установки надлежащего количества противодействующих магнитных силовых полей, должным образом сфокусированных, в надлежащем соотношении друг с другом, чтобы изменить нормальные пространственные факторы таким образом, чтобы обойти время. Это ясно?"
   - Не мне, - сказал я. - Это тебе?
   "Не совсем. Но ясно вот что. Моя машина работает. Я могу прыгать сквозь время. В любое время".
   - Есть какие-нибудь особые сообщения от Клеопатры?
   "Количество или период времени - это вопрос власти. Только с обычным домашним током, который я подключил сейчас, примерно сутки на шаг - это предел. Это то, что я сделал. Конечно, я мог идти один день, потом другой, потом третий, вперед или назад, до бесконечности. При большем токе таких ограничений не было бы".
   "Как насчет того, чтобы пробежаться до конца недели и сообщить мне, как будет проходить Мировая серия?"
   "Ах, теперь вы начинаете видеть! Я говорил вам, что это большое дело - огромное! И все, о чем я прошу, это лишь небольшая помощь от вас, и вы разделите выручку.
   "Что, мне помочь? Как?"
   "Вчера энергетическая компания провела специальную линию электропередач. Он включится сегодня утром в семь. С этой дополнительной мощностью машина может проехать пять лет. Пять лет в прыжке, насколько я - то есть мы - хотим зайти.
   - Ну, предположим, что ты говоришь правду, Бенджи. Если это так, то ты использовал свою подлую машину, чтобы дважды пересесть на меня с Дейзи прошлой ночью, а? Мне нравится, что. Вере это тоже понравится. Но вы рассчитываете подкупить меня долей в вашей машине, чтобы помочь вам. Как? С чем?"
   "Бык, это так. Я действительно вышел прошлой ночью, мой первый раз за долгое время. Ты знаешь Веру. Итак, принимая во внимание последние несколько лет, вы можете понять, что прошлой ночью я был... может быть, немного безрассудным, столкнулся с несколькими небольшими проблемами. Ничего серьезного, конечно. Кроме того, с вашей помощью полиция не сможет...
   "Полиция?"
   "Да. Но, Бык, ты был здесь со мной всю ночь. Вы можете поклясться в этом. Так что я никак не мог на вашей машине подняться по ступенькам и пройти через стеклянные двери в секцию древней истории музея.
   "Моя машина!"
   "Теперь, Бык, мы будем зарабатывать деньги - ты сможешь купить много машин. И я не хотел разбить твое. Я просто хотел дать Дейзи примерное представление о путешествии во времени в прошлое. Но вы можете сказать полиции, что я был здесь, когда кто-то ворвался в окно рядом с выставкой неандертальцев, в то время как полиция шла за нами через парадную дверь. Значит, на полицейской машине уехал кто-то другой".
   - Ты угнал полицейскую машину? Я закричал.
   * * * *
   - О, мы не оставим его себе, - беззаботно сказал он. - Но, возможно, они расстроены тем, что мы взяли его напрокат, и дуэтом "As Time Goes By", который мы с Дейзи спели по полицейскому радио.
   "Господин! И когда ты закончил все эти забавы и игры?" - спросил я.
   "Когда? Посмотрим. Сейчас 6:40. Итак, мы - Дейзи и я - возвращаемся сюда. В патрульной машине.
   "В настоящее время? Ты и Дейзи? В патрульной машине?
   "Тот, который мы позаимствовали. Полиция - кажется, у них много машин - не отстает. Думаю, они думают, что узнали меня. Вы можете сказать им, насколько они неправы".
   Он остановился, чтобы послушать. Я тоже слышал звук сирены вдалеке, приближаясь.
   - Итак, Бенджи. Через минуту или около того ты - вторая версия тебя, когда их всегда было предостаточно - ты идешь сюда со всеми городскими копами на твоем хвосте и с моей девушкой. И ты ждешь, что я выйду вперед и, солгав себе в зубы, скажу этим разъяренным ментам, что ты невиновен. Это очень большая просьба, Бенджи.
   По тихой субботней улице с грохотом мчалась машина. Бенджи с тревогой посмотрел на меня. "Вот мы и пришли. Бык, пожалуйста! Вы бы не сдали меня в полицию. Не могли бы вы?"
   Нет, я не хотел, чтобы копы схватили его. Я хотел заполучить его сам - и позволить Вере его прикончить.
   По лестнице на крыльцо послышался звук бегущих шагов. Дверь в коридор открылась. Рука об руку, хохоча, как пара идиотов, вошли Бенджи - Бенджи II - и моя девушка Дейзи. Они шатались по комнате. Бенджи II обнял Дейзи и поцеловал ее убежденно и уверенно. Затем он быстро отошел от нее и подошел к машине времени.
   "Поторопитесь, - сказал первый Бенджи, - побыстрее. Энергия отключится в любую секунду, пока они не переключатся на новую линию.
   Пьяный он или нет, Бенджи II знал, что делает. Он подтащил прямой стул у стены к станку и взобрался на него. Он пошатнулся, чуть не упал. Затем, не касаясь ни одного из стержней, ему удалось перешагнуть со стула на сиденье станка. Он возился с циферблатом или ручкой - и исчезал. Двойная экспозиция машины тоже исчезла.
   - Бенджи, - сказала Дейзи, тупо глядя на машину.
   - Дейзи, - сказал оставшийся Бенджи, направляясь к ней. Звук сирен снаружи звучал все громче и громче, а затем замер перед домом.
   - Бенджи, - снова сказала Дейзи, уделяя мне и сиренам столько же внимания, сколько отдельному муравью на семейном пикнике, - Бенджи, тогда это было правдой ! Все, что ты мне рассказывал о прохождении сквозь время, было правдой! И мы можем...
   "Конечно, милая. Я же говорил, что буду с тобой, что все будет хорошо, и старый добрый Бык нам поможет. Сколько у тебя времени, Бык?
   "Ха?" Я был ошеломлен.
   "Время? Который сейчас час?"
   "Сейчас около семи. Но-"
   Тяжелые шаги загрохотали по парадной лестнице и по крыльцу. Загремел молоток входной двери.
   - Бык, - сказал Бенджи, - Бык, старый друг. Я думаю, там может быть кто-то у двери. Не могли бы вы увидеть, кто это?"
   * * * *
   Не знаю, почему я не заставил его ответить. Я до сих пор не знаю. Но я вышел из лаборатории в холл и открыл входную дверь - и меня чуть не растоптал отряд из четырех копов во главе с большим, крутым сержантом Уайнсэпом. Я увидел через открытую дверь две патрульные машины, припаркованные перед входом, и еще одну, проезжавшую через квартал сразу за такси.
   - О, - сказал Уайнсап, - это ты, Бентон. Скажи, ты тоже не был на этой криминальной волне, не так ли? Мы видели только двоих, этого вашего друга-сумасшедшего, профессора Бенджамина, и девушку в вашей машине... Послушайте, вы знаете, что они сделали? Они сбили три гидранта, кричащих о времени и фонтане молодости, и разрушили музей; и полицейская машина - и то, что они сделали с офицером Дурлином... Может быть, вы и не участвовали в этом, Бентон, но мы знаем, что они приезжали сюда. Друг или не друг, не пытайся помешать правосудию. Где они?"
   - Да, офицер? - спросил Бенджи как можно более мягко у двери лаборатории. "В чем, кажется, беда? Вы хотели меня видеть?
   Его манера, должно быть, обезоруживала. По крайней мере, они не расстреляли его на месте. Они просто продвигались вперед, расстегивая пистолеты в кобурах, как задумчивая партия линчевателей. Бенджи вернулся в лабораторию и подошел к Дейзи, которая стояла у машины в конце комнаты.
   Офицеры были в замешательстве. Бенджи, трезвый или почти трезвый, в своем старом лабораторном халате, сильно отличался от того дикаря, за которым они гонялись по всему городу. Но была Дейзи в вечернем платье.
   "Это они, ладно", - сказал молодой новичок с прекрасным цветущим фингалом. - Это она швыряла баклажаны. Я узнаю ее где угодно.
   - А это Бенджамин, - мрачно сказал Уайнсап. "Хорошо, вы оба, не пытайтесь бежать. Давай, и больше никакой ерунды".
   Бенджи поднял одну руку, а другой обнял Дейзи за талию. "Господа, пожалуйста! Я понятия не имею, о чем идет речь. Но, конечно, это не может иметь ничего общего со мной. Мистер Бентон и я всю ночь работали здесь, в моей лаборатории. Он может это проверить".
   Они посмотрели на меня. Я открыл рот. Я не сказал ни слова.
   Вера сделала. Она стояла в дверях. Должно быть, это она была в такси, рано утром возвращаясь из Чикаго. Она вобрала в себя всю сцену. Бенджи. Дейзи. Полиция. Мне.
   "Бенджи!!!" она сказала. Вы не можете себе представить, что она вложила в это слово.
   Затем все повернулись, чтобы посмотреть на нее. Медленно и с бесконечной угрозой она двинулась через комнату.
   - Ну, дорогая, - нервно сказал Бенджи, - теперь, милая, успокойся. Это всего лишь небольшой эксперимент. Совсем не то, о чем ты думаешь".
   Мы повернули обратно к Бенджи. Он усадил Дейзи на сиденье своей временной установки и качнулся рядом с ней. - закричала Вера и побежала к ним.
   Бенджи повернул ручку и усмехнулся. - До свидания, - сказал он. И они исчезли.
   Бенджи снова исчез. Дейзи исчезла. Вся установка пропала.
   * * * *
   Вера, выглядевшая немного несчастной и глупой, в конце концов наткнулась на пустое место, где была эта штука. Я полагаю, что все мы выглядели немного глупо, стоя там, разинув рот. Но я должен был довести глупость до предела идиотизма.
   Вера в этот единственный момент казалась какой-то грустной и беспомощной. И, черт знает, я запутался. Я подошел и обнял Веру, говоря: "Вот, вот, Вера, дорогая. Все нормально. Я здесь."
   Я никогда не должен был привлекать ее внимание к этому. Я был там - и, черт возьми, я продолжал подыгрывать ей все это время только для того, чтобы поддразнить Бенджи. Когда тем утром я обнял ее, у меня не было ни единого шанса.
   Я был женат. К Вере. Я до сих пор. Это было давно, очень давно. Почти пять лет по календарю, столетия по субъективному времени.
   Я муж Веры, сижу при свете керосиновой лампы в старом кабинете Дина Милстона, бывшем лабораторией Бенджи, и пишу. Бенджи и Дейзи скрылись, а меня поймали. Но теперь я могу улыбаться по этому поводу. Теперь, спустя почти пять лет.
   Ты понимаешь?
   С мощностью, которую он получил в свою машину от новой линии электропередач, он сказал, что сможет проехать всего пять лет в прыжке. Конечно, подальше от Веры. Вероятно, он рассчитывал, что, идя дальше, он пройдёт пятилетний лимит мощности, остановится, а затем прыгнет снова и снова, достаточно далеко для полной безопасности.
   Но у меня было гораздо больше времени на размышления, чем у него. Я рассчитываю на небольшую вечеринку; небольшой прием в честь нашего первого бесстрашного путешественника во времени. Вечеринка-сюрприз.
   Пройдет пять лет с тех пор, как Дейзи и Бенджи уехали. Бенджи будет сюрпризом, так как только я знаю, что он появится среди нас. Это удивит Бенджи. Это удивит Веру и наших гостей, среди которых я значу сержанта (теперь капитана) Уайнсэпа и остальных из его отряда.
   Эксцентрик, такая вечеринка? Я полагаю. Но для Веры и остальных это юбилейный завтрак - годовщина самого момента нашей помолвки. Вера достаточно польщена, чтобы быть терпимой и даже приятной этой романтической идее. А так как я знаю, что у меня есть только один выход и что он придет, то я послушный, то есть раболепный и раболепный муж. Итак, Вера балует меня безобидной эксцентричностью или двумя.
   Еще одна моя маленькая эксцентричность - электричество, я его не одобряю. Я использую лабораторию Бенджи, кабинет старого декана, как свое логово. Я утверждаю, что пишу исторический роман. Мне нужен реализм, атмосфера. Я отключил все линии электропередач от всей этой части дома. Нет силы. Никто.
   Вот почему я пишу при свете лампы.
   Наша юбилейная вечеринка будет здесь. Лампы, свечи и рассвет нового яркого дня будут достаточно светлыми, когда, к полному изумлению Веры и наших гостей, Бенджи, Дейзи и машина времени внезапно появятся среди нас. Я буду приветствовать их с энтузиазмом, но это будет ничто по сравнению с приветствием, которое они получат из других источников. Бенджи будет лихорадочно работать со своими циферблатами и органами управления. Ничего не случится. Нет питания.
   Вера выйдет вперед. К черту, истек ли срок давности по разнообразным юридическим преступлениям и проступкам Бенджи. Гнев Веры не терпит ограничений.
   Время Бенджи истекло, и тогда придет мое время.
  
   ШЕСТЬ ПАЛЬЦЕВ ВРЕМЕНИ, Р.А. Лафферти
   Первоначально опубликовано в If , сентябрь 1960.
   В то утро он начал ломать вещи. Он разбил стакан с водой о тумбочку. Он с бешеной скоростью ударил его о противоположную стену и разбил вдребезги. Тем не менее, он медленно разрушался. Это удивило бы его, если бы он полностью проснулся, потому что он только сонно потянулся к нему.
   Он также не просыпался регулярно по своему будильнику; он проснулся от странного, медленного, низкого гула, но часы показывали шесть, время будильника. И низкий гул, когда он раздался снова, казалось, исходил от часов.
   Он протянул руку и осторожно коснулся ее, но она оторвалась от подставки от его прикосновения и медленно подпрыгнула на полу. И когда он поднял его снова, он остановился, и тряска его не завела.
   Он проверил электрические часы на кухне. Это также означало шесть часов, но стрелка не двигалась. Радиочасы в его гостиной показывали шесть, но секундная стрелка казалась неподвижной.
   - Но свет в обеих комнатах работает, - сказал Винсент. "Как останавливаются часы? Они на отдельной цепи?
   Он вернулся в спальню и взял наручные часы. Там также было сказано шесть; и рука его не метла.
   "Теперь это может стать глупым. Что может остановить и механические, и электрические часы?"
   Он подошел к окну и посмотрел на часы на здании Взаимного Страхования. На нем было шесть часов, а секундная стрелка не двигалась.
   "Ну, возможно, что путаница не ограничивается мной. Однажды я услышал причудливую теорию о том, что холодный душ очищает разум. Для меня такого никогда не было, но я попробую. Я всегда могу использовать чистоту в качестве оправдания".
   Душ не работал. Да, так оно и было: вода пришла теперь, но не как вода; как очень медленный сироп, который повис в воздухе. Он потянулся, чтобы потрогать его, свисающий и растягивающийся. И оно разбилось, как стекло, когда он дотронулся до него, и фантастическими медленными шариками поплыло по комнате. Но это было ощущение воды, влажной и приятно прохладной. А через четверть минуты или около того оно свалилось ему на плечи и спину, и он нежился в нем. Он позволил ему намочить голову, и он сразу прояснил его сознание.
   "Со мной все в порядке. Я в порядке. Это не моя вина, что сегодня утром течет медленно и что-то еще не так.
   Он потянулся за полотенцем, и оно разорвалось в его руках, как пористая мокрая бумага.
   Теперь он стал очень осторожен в обращении с вещами. Медленно, нежно и ловко он взял их, чтобы они не порвались. Он побрился без происшествий, несмотря на медленную воду в уборной.
   Затем он оделся с величайшей осторожностью и хитростью, ничего не порвав, кроме шнурков на ботинках, что может случиться в любое время.
   "Если со мной ничего не случилось, тогда я проверю и посмотрю, есть ли что-то серьезное в мире. Когда я выглянул наружу, рассвет уже почти начался, как и должно было быть. Прошло примерно двадцать минут; ясное утро; Солнце уже должно было осветить несколько верхних этажей страхового дома.
   Но это не так. Утро было ясное, но рассвет за двадцать минут совсем не просветлел. И эти большие часы по-прежнему показывали шесть. Он не изменился.
   И все же оно изменилось, и он знал это со странным чувством. Он представил его таким, каким он был раньше. Часовая и минутная стрелки заметно не сдвинулись. Но вторая рука сдвинулась. Он переместил треть циферблата.
   Поэтому он пододвинул стул к окну и стал наблюдать за ним. Он понял, что, хотя он и не видел, как он двигается, тем не менее он продвигался вперед. Он наблюдал за ним, наверное, минут пять. Он двигался примерно пять секунд.
   - Ну, это не моя проблема. Это часовщик, земной или небесный".
   Но он вышел из своих комнат без хорошего завтрака, и он ушел из них очень рано. Откуда он знал, что было рано, ведь со временем что-то было не так? Что ж, было рано, по крайней мере, судя по солнцу и по часам, ни одно из заведений, похоже, не работало должным образом.
   Он ушел без хорошего завтрака, потому что кофе не готовился и бекон не поджаривался. И в самом деле огонь не будет греть. Газовое пламя исходило от запальника, как медленно растекающийся поток или раскрывающийся цветок. Затем он горел слишком стабильно. Сковородка оставалась холодной, когда ее ставили на нее; и вода не будет даже нагреваться. На то, чтобы слить воду из крана, ушло не менее пяти минут.
   Он съел несколько кусков оставшегося хлеба и несколько кусочков мяса.
   На улице не было никакого движения, никакого настоящего движения. Грузовик, сначала казавшийся неподвижным, двигался очень медленно. Не было никакой передачи, на которой он мог бы двигаться так медленно. И еще ползло такси, но Чарлзу Винсенту пришлось какое-то время внимательно его разглядывать, чтобы убедиться, что оно движется. Тогда он получил шок. В утреннем свете он понял, что водитель мертв. Мертвый с широко открытыми глазами!
   Как бы медленно оно ни двигалось и какими бы средствами оно ни двигалось, его действительно следует остановить. Он подошел к ней, открыл дверь и нажал на тормоз. Затем он посмотрел в глаза мертвецу. Был ли он действительно мертв? Было трудно быть уверенным. Он чувствовал тепло. Но пока Винсент смотрел, глаза мертвеца начали закрываться. И закрылись они, и снова открылись в течение примерно двадцати секунд.
   Это было странно. Медленно закрывающиеся и открывающиеся глаза заставили Винсента похолодеть. И мертвец начал наклоняться вперед в своем кресле. Винсент положил руку на середину груди мужчины, чтобы удержать его в вертикальном положении, но Направленное давление столь же безжалостно, сколь и медленно. Он не смог удержать мертвеца.
   Поэтому он отпустил его, с любопытством наблюдая; и через несколько секунд водитель оказался лицом к рулю. Но это было почти так, как будто он не собирался останавливаться на достигнутом. Он вдавился в колесо с упорной силой. Он точно разбил бы себе лицо. Винсент несколько раз взял мертвеца за руку и несколько нейтрализовал давление. Тем не менее, лицо было повреждено, и если бы все было нормально, кровь бы потекла.
   Однако человек был мертв так давно, что (хотя он был еще теплым) его кровь, должно быть, застыла, потому что прошло целых две минуты, прежде чем она начала сочиться.
   "Что бы я ни сделал, я причинил достаточно вреда", - сказал Винсент. "И в каком бы кошмаре я ни находился, я, вероятно, причиню еще больший вред, если буду больше вмешиваться. Я лучше оставлю это в покое".
   Он шел по утренней улице. Однако все транспортные средства, которые он видел, двигались с невероятной медлительностью, словно приводимые в действие каким-то фантастическим редуктором. И тут и там были замерзшие люди. Утро было прохладное, но не настолько. Они были неподвижны в позе движения, как будто играли в детскую игру Статуи.
   "Как так получилось, - сказал Чарльз Винсент, - что эта молодая девушка (которая, как мне кажется, работает через дорогу от нас) умерла, стоя и на полном ходу? Но нет. Она не мертва. Или, если так, она умерла с очень настороженным выражением лица. И - о Боже мой, она тоже это делает!
   Ибо он понял, что глаза девушки закрывались, и в течение не более чем четверти секунды они завершили свой цикл и снова были открыты. Кроме того, и это было еще более странно, она двигалась, двигалась вперед полным ходом. Он бы засек ее время, если бы мог, но как он мог, когда все часы сошли с ума? И все же она, должно быть, делала около двух шагов в минуту.
   Он зашел в столовую. Там была ранняя утренняя толпа, которую он часто наблюдал в окна. Девушка, которая пекла оладьи на витрине, только что перевернула одну, и она повисла в воздухе. Затем он поплыл, словно подхваченный легким бризом, и медленно опустился вниз, словно погрузившись в воду.
   Завтракающие, как и люди на улице, все были мертвы на новый лад, двигаясь почти незаметным движением. И все они, по-видимому, умерли во время питья кофе, яиц или жевания тостов. И если бы времени хватило, то был бы даже шанс, что они покончат с питьем, едой и жеванием, ибо во всех них была тень движения.
   Кассирша держала ящик кассы открытым и с деньгами в руке, а покупательница протягивала к ним руку. Со временем, где-нибудь в новом неторопливом времени руки сойдутся и сдачу дадут. Так и случилось. Это могло быть полторы минуты, или две минуты, или две с половиной. Всегда трудно судить о времени, а теперь это стало почти невозможно.
   - Я все еще голоден, - сказал Чарльз Винсент, - но было бы безрассудно ждать здесь службы. Должен ли я помочь себе? Они не будут возражать, если они умрут. И если они не мертвы, то во всяком случае кажется, что я для них невидим".
   Он проглотил несколько булочек. Он открыл бутылку молока и держал ее вверх дном над стаканом, пока ел еще одну булочку. Все жидкости стали извращенно медленными.
   Но он почувствовал себя лучше из-за своего беспорядочного завтрака. Он бы заплатил за это, но как?
   Он вышел из столовой и пошел гулять по городу, так как было еще довольно рано, хотя ни на солнце, ни на часы нельзя было больше полагаться на время. Светофоры не менялись. Он долго сидел в маленьком сквере и смотрел на город и на большие часы в коммуникаторе. Мерс Строительная башня; но, как и все часы, они либо останавливались, либо стрелка двигалась слишком медленно, чтобы ее было видно.
   Должно быть, прошло всего около часа, прежде чем светофор сменился, но, наконец, они изменились. Выбрав точку на здании напротив и наблюдая за тем, что движется мимо него, он обнаружил, что движение действительно движется. Через минуту или около того автомобиль на всю длину проедет заданную точку.
   Он вспомнил, что очень сильно отставал в своей работе, и это беспокоило его. Он решил пойти в офис, как бы рано это ни было или казалось.
   Он вошел внутрь. Больше никого не было. Он решил не смотреть на часы и быть очень осторожным в обращении со всеми предметами из-за своей новой склонности ломать вещи. Учитывая это, там все казалось нормальным. Накануне он сказал, что вряд ли сможет наверстать упущенное на работе, если будет работать два дня подряд. Теперь он решил, по крайней мере, работать стабильно, пока что-нибудь не произойдет, что бы это ни было.
   Час за часом он работал над своими таблицами и отчетами. Никто больше не прибыл. Что-то может быть не так? Определенно что-то было не так. Но это был не праздник. Это было не так.
   Как долго упрямый и озадаченный человек может усердно работать над своей задачей? это было ты р через час после часа. Он не проголодался и не особенно устал. И он проделал большую работу.
   "Это должно быть сделано наполовину. Как бы то ни было, я отработал как минимум дневную работу. Я буду продолжать".
   Должно быть, он продолжал молчать еще восемь или десять часов.
   Он был полностью занят своей спиной.
   "Ну, в какой-то степени я могу работать в будущее. Я могу подняться и перенести. Я могу указать все, кроме цифр из полевых отчетов".
   И он так и сделал.
   "Мне будет тяжело снова похоронить меня в работе. Я мог бы почти двигаться в течение дня. Я даже не знаю, какой сегодня день, но я, должно быть, проработал двадцать часов подряд, и никто не пришел. Возможно, никто никогда не приедет. Если они движутся со скоростью людей в кошмаре снаружи, неудивительно, что они еще не прибыли".
   Он положил голову на руки на стол. Последним, что он увидел перед тем, как закрыть глаза, был деформированный большой палец левой руки, который он всегда старался немного скрыть, обращаясь с руками.
   "По крайней мере, я знаю, что я все еще остаюсь самим собой. По этому я узнаю себя где угодно.
   Потом он заснул за своим столом.
   Дженни вошла с быстрым щелчком высоких каблуков, и он проснулся от шума.
   - Что вы делаете, дремля за своим столом, мистер Винсент? Ты был здесь всю ночь?
   - Не знаю, Дженни. Честно говоря, нет".
   "Я только дразнил. Иногда, когда я прихожу сюда немного раньше, я сам вздремну.
   Часы показывали без шести минут восемь, и секундная стрелка шла нормально. Время вернулось в мир. Или к нему. Но было ли все это раннее утро сном? Тогда это был очень эффективный сон. Он проделал работу, которую вряд ли смог бы сделать за два дня. И это был тот самый день, который должен был быть.
   Он пошел к фонтану. Вода теперь вела себя нормально. Он подошел к окну. Трафик вел себя как надо. Хотя иногда он был медленным, а иногда и рычащим, он был в темпе обычного мира.
   Пришли остальные рабочие. Это не были огненные шары, но и не было необходимости наблюдать за ними в течение нескольких минут, чтобы убедиться, что они не мертвы.
   "У этого были свои преимущества, - сказал Чарльз Винсент. "Я бы боялся жить с этим постоянно, но было бы удобно углубляться на несколько минут в день и выполнять часовые дела. Я могу быть случай для доктора. Но как мне рассказать врачу о том, что меня беспокоит?"
   С момента его первого пробуждения до того момента, когда он проснулся от шума Дженни, прошло, несомненно, меньше двух часов. И как долго длился этот второй сон, или в каком временном анклаве, он понятия не имел. Но как объяснить все это? Он провел много времени в своих комнатах, гораздо дольше, чем обычно, в своем замешательстве. Он прошел по городу милю за милей в своем недоумении. И он часами сидел в маленьком парке и изучал ситуацию. И он проработал за своим столом невероятно долгое время.
   Ну и пошел бы к врачу. Человек обязан воздерживаться от того, чтобы выставлять себя дураком перед всем миром, но к своему собственному адвокату, своему священнику или своему врачу ему иногда приходится приходить дураком. Их призвание удерживает их от открытого глумления.
   Доктор Мейсон не был особенно другом. Чарльз Винсент с некоторым беспокойством понял, что у него нет особых друзей, а есть только знакомые и соратники. Как будто он принадлежал к виду, немного отличающемуся от своих товарищей. Теперь он немного пожалел, что у него есть особенный друг.
   Но доктор Мейсон был знакомым несколько лет, пользовался репутацией хорошего врача и, кроме того, В. Инсент прибыл в его офис, и его впустили внутрь. Либо он должен был... что ж, это было самое хорошее начало, как и любое другое.
   "Доктор, я в затруднительном положении. Мне придется либо придумать какие-то симптомы, чтобы объяснить мой визит сюда, либо извиниться и сбежать, либо рассказать вам, что меня беспокоит, даже если вы сочтете меня новым идиотом".
   "Винсент, каждый день люди придумывают симптомы, чтобы прикрыть свои визиты сюда, и я знаю, что они потеряли самообладание в отношении истинной причины прихода. И каждый день люди оправдываются и убегают. Но опыт подсказывает мне, что я получу больший гонорар, если вы возьметесь за третий вариант. И, Винсент, не существует нового сорта идиотов.
   Винсент сказал: "Может быть, это не прозвучит так глупо, если я скажу это быстро. Проснувшись сегодня утром, я увидел несколько очень загадочных происшествий. Казалось, само время остановилось или весь мир перешел в сверхзамедленное движение. Вода не текла и не кипела, а огонь не нагревал пищу. Часы, которые, как мне сначала показалось, остановились, шли со скоростью примерно минута в час. Люди, которых я встречал на улицах, казались мертвыми, застывшими в позах живых. И только очень долго наблюдая за ними, я понял, что они действительно имеют движение. Я видел одну машину ползет медленнее, чем самая отсталая улитка, и мертвец за рулем. Я подошел к нему, открыл дверь и нажал на тормоз. Через некоторое время я понял, что человек не умер. Но он наклонился вперед и разбил лицо о руль. Должно быть, ему потребовалась целая минута, чтобы его голова проехала не более десяти дюймов, но я не смог предотвратить его удар по рулю. Затем я делал другие странные вещи в мире, который умер на ногах. Я прошел много миль по городу, а потом часами просиживал в парке. Я пошел в офис и вошел. Я выполнил работу, которая заняла у меня, должно быть, двадцать часов. Затем я вздремнул за своим столом. Когда я проснулся, когда пришли остальные, было без шести восемь утра того же дня, сегодня. Не прошло и двух часов с момента моего подъема, как время пришло в норму. Но то, что произошло за это время, невозможно уместить в два часа".
   - Сначала один вопрос, Винсент. Вы действительно выполнили многочасовую работу?"
   "Я сделал. Это было сделано, и сделано в то время. Это не было отменено при возвращении времени в нормальное русло".
   "Второй вопрос. Вы беспокоились о своей работе, о том, что отстали?
   "Да. Подчеркнуто".
   "Тогда вот одно объяснение. Вы уволились прошлой ночью. Но вскоре после этого вы проснулись в сомнамбулическом состоянии. Есть аспекты лунатизма, которые мы совсем не понимаем. Интерлюдии, сделанные не в фокусе, были частью твоей ходячей мечты. Вы оделись и пошли в свой офис и работали всю ночь. В сомнамбулическом состоянии можно делать рутинные дела быстро и даже лихорадочно, с напряженной концентрацией - совершать чудеса. Вы могли погрузиться в нормальный сон, когда закончили, или, возможно, вы проснулись прямо от своего сомнамбулического транса по прибытии ваших коллег. Вот оно, правдоподобное и работающее объяснение. В случае кажущегося странным происшествия всегда хорошо иметь рациональное объяснение, на которое можно опереться. Обычно они удовлетворяют пациента и успокаивают его разум. Но часто они меня не удовлетворяют".
   "Ваше объяснение меня почти удовлетворило, доктор Мейсон, и оно меня значительно успокоило. Я уверен, что в скором времени я смогу принять это полностью. Но почему это не удовлетворяет вас?"
   "Одна из причин - мужчина, которого я лечила рано утром. У него было разбито лицо, и он видел - или почти видел - призрак: призрак невероятной скорости, который скорее ощущался, чем виделся. Призрак открыл дверь своей машины, когда она ехала на полной скорости, резко нажал на тормоз и заставил его треснуть головой. Этот человек был ошеломлен и получил легкое сотрясение мозга. Я убедил его, что никакого призрака он не видел вовсе, что он, должно быть, задремал за рулем и во что-то врезался. Как я уже сказал, меня труднее убедить, чем моих пациентов. Но, может быть, это совпадение".
   "Я надеюсь, что это так. Но у вас, похоже, есть и другая оговорка.
   "После нескольких лет практики я редко вижу или слышу что-то новое. Дважды мне рассказывали о происшествии или сне, похожем на то, что вы пережили.
   - Вы убедили своих пациентов, что это был всего лишь сон?
   "Я сделал. Оба из них. То есть я убедил их в первые несколько раз, когда это случилось с ними".
   - Они были удовлетворены?
   "Во-первых. Позже не совсем. Но они оба умерли в течение года после их первого прихода ко мне".
   - Надеюсь, ничего жестокого.
   "У обоих была самая мягкая смерть. Крайней степени старческого маразма".
   "Ой. Ну, я слишком молод для этого".
   - Я бы хотел, чтобы ты вернулся через месяц или около того.
   "Я сделаю это, если иллюзия или сон вернутся. Или если я плохо себя чувствую".
   После этого Чарльз Винсент стал забывать о вкл. идент. Он лишь с юмором вспоминал об этом иногда, когда опять отставал от работы.
   "Ну, если все станет достаточно плохо, я могу сделать еще один лунатический акт и наверстать упущенное. Но если есть другой аспект времени, и я могу войти в него по своему желанию, это часто может быть удобно".
   Чарльз Винсент вообще никогда не видел его лица. В некоторых из этих клубов очень темно, а Coq Bleu словно внутри могилы. В клубы он ходил примерно раз в месяц, иногда после шоу, когда ему не хотелось идти домой спать, иногда, когда он был просто неспокоен.
   Граждане более удачливых штатов могут не знать о тайнах клубов. В Vincent's единственные бары - это пивные бары, и только в клубах можно выпить, и допускаются только члены клуба. Это правда, что даже в таком маленьком клубе, как Coq Bleu, было тридцать тысяч членов, а доллар в год - это неплохой побочный доход. Печать членских карточек с маленькими номерами стоила пенни каждая, и член писал от своего имени. Но у него должна была быть карточка - или доллар за карточку - чтобы получить доступ.
   Но никаких развлечений в клубах быть не могло. Там не было ничего, кроме маленькой барной комнаты в почти полной темноте.
   Был человек, а потом его не стало, а потом он снова был там. И всегда там, где он сидел, было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо.
   "Интересно, - сказал он Винсенту (или всему бару, хотя других посетителей не было и бармен спал), - интересно, читали ли вы когда-нибудь Зурбарина об отношении экстрадигитализма к гениальности?"
   -- Я никогда не слышал ни об этой работе, ни об этом человеке, -- сказал Винсент. - Сомневаюсь, что они существуют.
   - Я Зурбарин, - сказал мужчина.
   Винсент спрятал свой деформированный большой палец левой руки. Тем не менее, при таком свете его нельзя было заметить, и он, должно быть, был сумасшедшим, если верил, что между этим и замечанием человека есть какая-то связь. На самом деле это был не двойной палец. Он не был ни экстрацифром, ни гением.
   - Я отказываюсь интересоваться тобой, - сказал Винсент. "Я на грани отъезда. Мне не нравится будить бармена, но я хотел еще выпить.
   "Скорее сделано, чем сказано".
   "Что такое?"
   - Твой стакан полон.
   "Это? Так что, это. Это уловка?
   "Трюк - это название всего, что либо слишком легкомысленно, либо слишком загадочно для нашего понимания. Но одним долгим ранним утром месяца назад ты тоже мог проделать то же самое, и почти так же хорошо.
   "Мог ли я? Откуда ты знаешь о моем долгом раннем утре - если, конечно, так оно и было?
   "Я наблюдал за тобой какое-то время. Мало у кого есть оборудование, чтобы наблюдать за вами, когда вы находитесь в аспекте.
   Так они некоторое время молчали, а Винсент смотрел на часы и был готов идти.
   "Интересно, - сказал человек в темноте, - читали ли вы Шиммельпеннинка о шестидесятеричном и двенадцатеричном в халдейских мистериях?"
   "У меня нет, и я сомневаюсь, что есть у кого-то еще. Я предполагаю, что вы тоже Шиммельпеннинк и что вы только что придумали имя под влиянием момента.
   "Я Шимм, это правда, но я придумал это имя под влиянием момента много лет назад".
   - Мне с тобой немного скучно, - сказал Винсент, - но я был бы признателен, если бы ты еще раз проделал свой трюк с наполнением стаканов.
   "Я только что сделал это. И вам не скучно; ты напуган".
   "Которого?" - спросил Винсент, чей стакан снова был полон.
   "Вновь войти в ужас, в котором ты не уверен, был ли это сон. Но есть преимущества в том, чтобы быть как невидимым, так и неслышимым".
   - Ты можешь быть невидимым?
   - Разве я не был, когда только что зашел за стойку и приготовил вам выпивку?
   "Как?"
   "Человек полным ходом идет со скоростью около пяти миль в час. Умножьте это на шестьдесят, это количество времени. Когда я встаю со стула и иду за стойку, я иду и возвращаюсь со скоростью триста миль в час. Так что я невидим для вас, особенно если я двигаюсь, пока вы моргаете".
   "Одно не сходится. Ты мог бы обойти туда и обратно, но ты не мог бы вылить".
   "Сказать ли, что мастерство над жидкостями не дается новичкам? Но у нас есть много способов перехитрить медлительность материи".
   "Я считаю, что вы мистификатор. Вы знаете доктора Мейсона?
   - Я знаю, что ты ходил к нему. Я знаю о его тщетных попытках проникнуть в некую тайну. Но я не говорил с ним о вас.
   - Я все еще верю, что ты фальшивка. Не могли бы вы вернуть меня в то состояние, в котором я мечтал месяц назад?"
   "Это был не сон. Но я мог бы снова ввести тебя в это состояние.
   "Докажите это."
   "Следите за часами. Вы верите, что я могу указать на это пальцем и остановить это для вас? Для меня это уже остановлено".
   - Нет, я не верю. Да, я думаю, я должен, так как я видеть, что вы только что сделали это. Но это может быть еще один трюк. Я не знаю, куда подключены часы.
   - Я тоже. Подойдите к двери. Посмотрите на все часы, которые вы видите. Разве они не остановились?
   "Да. Может быть, электричество отключили по всему городу.
   "Вы знаете, что это не так. В этих зданиях еще горят окна, хотя уже довольно поздно".
   "Почему ты играешь со мной? Я ни внутри, ни снаружи. Либо расскажи мне секрет, либо скажи, что не расскажешь мне".
   "Секрет не из простых. К нему можно прийти только после того, как вся философия и учение будут ассимилированы".
   "Один человек не может достичь этого за одну жизнь".
   "Не в обычной жизни. Но секрет секрета (если можно так выразиться) в том, что часть его нужно использовать как инструмент в обучении. Вы не могли бы выучить все за одну жизнь, но если бы вам позволили сделать первый шаг - прочитать, скажем, шестьдесят книг за то время, которое вам потребовалось, чтобы прочитать одну, остановиться на минуту в раздумьях и израсходовать только одну секунду. , выполнить дневную работу за восемь минут и, таким образом, иметь время для других дел - такими путями можно положить начало. Однако я предупрежу вас. Даже для самых умных это ра с.
   "Гонка? Какая раса?
   "Это гонка между успехом, который есть жизнь, и неудачей, который есть смерть".
   "Давайте пропустим мелодраму. Как войти в это состояние и выйти из него?"
   "О, это просто, так просто, что кажется гаджетом. Вот две схемы, которые я нарисую. Внимательно отметьте их. Во-первых, представьте это в своем уме, и вы окажетесь в состоянии. Теперь представьте, что это второе, и вы вышли из него".
   "Это просто?"
   "Это обманчиво легко. Хитрость заключается в том, чтобы понять, почему это работает - если вы хотите добиться успеха, то есть жить".
   Так что Чарльз Винсент оставил его и пошел домой, пройдя милю чуть меньше, чем за пятнадцать обычных секунд. Но он все еще не видел лица этого человека.
   Есть преимущества интеллектуальные, денежные и любовные в возможности войти в ускоренное состояние по желанию. Это лиса игра. Нужно быть осторожным, чтобы не попасться на этом, не сломать и не повредить то, что находится в нормальном состоянии.
   Винсент всегда мог найти восемь или десять минут незамеченными, чтобы завершить дневную работу. А пятнадцатиминутный перерыв на кофе мог превратиться в пятнадцатичасовую возню по городу.
   Было такое мальчишеское удовольствие стать призраком: появиться и замереть перед мчащимся поездом и вызвать свисток, и не быть в опасности, имея возможность двигаться в пять или десять раз быстрее поезда. ; войти и внезапно сесть посреди группы избранных и увидеть, как они смотрят, а затем исчезнуть из их среды; вмешиваться в спорт и игры, выходить на призовой ринг и спотыкаться, мешать или бить непохожего бойца; чтобы сбить хоккейный лед со скоростью полторы тысячи миль в час и забить десятки голов с обеих сторон, в то время как люди знают только, что происходит что-то странное.
   Было приятно иметь возможность разбивать окна, распевая маленькие песенки, потому что голос (в состоянии) будет звучать для мира в шестьдесят раз выше своего обычного тона, хотя и будет нормальным для вас самих. И по этой причине также он был неслышим для других.
   Было весело в мелком воровстве и проделках. Он вынимал бумажник из кармана мужчины и был в двух кварталах от него, когда жертва оборачивалась на ощупь. Он возвращался и засовывал его в рот мужчине, когда тот блеял полицейскому.
   Он приходил в дом к даме, пишущей письмо, хватал бумагу, писал три строчки и исчезал раньше, чем крик вырывался из ее горла.
   Он брал еду с вилок, клал маленьких черепашек и живую рыбу в тарелки с супом между ложками едока.
   Руки рукопожатий он крепко связывал крепкой веревкой. Он расстегивал молнию у представителей обоих полов, когда они были наиболее напыщенными. Он менял карты из руки одного игрока в руку другого. Он снял мячи для гольфа с площадок-ти во время замаха и оставил приколотыми к земле записями с надписью "ТЫ СКУЧАЛ МЕНЯ".
   Или сбрил усы и головы. Неоднократно возвращаясь к одной женщине, которая ему не нравилась, он постепенно подстриг ее наголо и, наконец, позолотил ее макушку.
   Когда кассиры считали свои деньги, он возмутительно вмешивался и обогащался. Он разрезал сигареты надвое ножницами и задул спички, так что один расстроенный мужчина не выдержал и заплакал из-за того, что не смог прикурить.
   Он вынул оружие из кобуры полицейских и положил на их место капсюльные пистолеты и водяные пистолеты. Он отстегнул поводки собак и заменил маленьких игрушечных собачек, катящихся на колесах.
   Он положил лягушек в стаканы с водой и оставил зажженные петарды на столах для игры в бридж.
   Он переустанавливал наручные часы на запястья и проказничал в мужских туалетах.
   "В душе я всегда был мальчиком, - сказал Чарльз Винсент.
   Также в те первые несколько дней продолжения Создав новое государство, он утвердился в материальном плане, разбогатев окольными путями и открыв банковские счета в разных городах на разные имена на случай возможной нужды.
   Он никогда не чувствовал стыда за те шутки, которые он проделывал с неускоренным человечеством. Ибо люди, когда он был в государстве, были для него как статуи, едва живые, едва шевелящиеся, невидящие, неслышащие. И не стыдно проявить неуважение к таким комичным статуям.
   А еще, и опять же, потому что в душе он был мальчиком, он веселился с девочками.
   "Я сплошная масса черных и синих отметин", - сказала однажды Дженни. "У меня болят губы, а передние зубы расшатываются. Я не знаю, что со мной такое".
   И все же он не хотел нанести ей синяк или причинить вред. Он очень любил ее и решил быть гораздо осторожнее. И все же было весело, когда он был в состоянии и невидим для нее из-за своей скорости, целовать ее то здесь, то там, в труднодоступных местах. Она сделала красивую статую, и это было хорошим развлечением. Были и другие.
   "Ты выглядишь старше", - сказал однажды один из его коллег. "Ты следишь за собой? Вы обеспокоены?"
   - Нет, - сказал Винсент. "Я никогда не чувствовал себя лучше или счастливее в жизнь."
   Но теперь было время для очень многих вещей, время, по сути, для всего. Не было никаких причин, по которым он не мог бы ничего на свете освоить, когда он мог оторваться на пятнадцать минут и выиграть пятнадцать часов. Винсент читал быстро, но внимательно. Теперь он мог читать от ста двадцати до двухсот книг за вечер и ночь; и он спал в ускоренном состоянии и мог выспаться за восемь минут.
   Он впервые приобрел знание языков. Достаточно обширные знания языка для чтения можно приобрести за триста часов по мировому времени или за триста минут (пять часов) ускоренного времени. И если взять языки по порядку, от самых знакомых до самых далеких, то не возникнет настоящей трудности. Он приобрел пятьдесят для начала и всегда мог добавить любую другую в любой вечер, когда он сочтет это нужным. И в то же время начал собирать и закреплять знания. Из литературы, собственно говоря, не более десяти тысяч книг, которые действительно стоит прочесть и полюбить. Они были прочитаны с большим удовольствием, и две или три тысячи из них были достаточно важными, чтобы их можно было перечитывать в будущем.
   Однако история очень неравномерна; и надо читать тексты и источники, которые по форме читать не стоит. И то же самое с философией. Математику и науку, чистую или физическую, нельзя было, конечно, охватить с одинаковой скоростью. Тем не менее, при наличии времени все можно было освоить. Нет концепции, когда-либо выраженной каким-либо человеческим разумом, которая не могла бы быть понята любым другим нормальным человеческим разумом, если есть время и она рассматривается в надлежащем порядке и контексте и с надлежащей подготовительной работой.
   И часто, а теперь еще чаще Винсент чувствовал, что прикасается к пальцам тайны; и всегда, когда он приближался к ней, от нее немного пахло ямой.
   Ибо он расставил все основные точки истории человека; или, скорее, большинство обоснованных или, по крайней мере, возможных теорий истории человека. Трудно было удержать главную линию ее, ту двойную дорогу разума и откровения, которая всегда должна вести к все более и более полному развитию (а не к фетишу прогресса, к тому игрушечному слову, употребляемому только игрушечными людьми), к раскрытию и росту. и совершенствуемость.
   Но основная линия часто была неясной, почти стертой и прослеживалась сквозь туман и миазмы. Он принял Падение Человека и Искупление как главные моменты истории. Но теперь он понял, что ни то, ни другое не случалось только один раз, что и то, и другое происходило постоянно; что была рука, протянувшаяся из той старой ямы с тенью на человека. И он стал представлять эту руку в своих снах (ибо его сны были особенно яркими, когда он был в состоянии) в виде шестипалого чудовища, протянувшегося к нему. Он начал понимать, что вещь, в которую он попал, была опасна и смертельна.
   Очень опасно.
   Очень смертельно.
   Одной из странных книг, к которым он часто возвращался и которые постоянно озадачивали его, была "Отношение экстрадигитализма к гениальности", написанная человеком, чье лицо он никогда не видел, в одном из его проявлений.
   Он обещал больше, чем дал, и намекал больше, чем говорил. Его теория была утомительной и шаткой, подкрепленной горами неусвоенных сомнительных данных. Это оставило его неубедительным в том, что гениальные люди (даже если можно было согласиться с тем, кем или чем они были) часто имели странные дополнительные пальцы рук и ног или их остатки. И его озадачило, какое возможное значение это может иметь.
   Тем не менее, здесь были намеки на корсиканца, который обычно держал руку скрытой, или на более раннего и более причудливого командира, который всегда носил кольчужную перчатку, на другого человека с перчаткой между ними; намекает, что мультиплексный адепт, сам Леонардо , который иногда рисовал руки людей, а часто и монстров с шестью пальцами, возможно, сам имел прикосновение. Был комментарий Цезаря, не решающий, по тому же поводу. Известно, что у Александра была небольшая особенность; неизвестно, что это было; этот человек сделал вид, что это все. И это утверждали Григорий и Августин, Бенедикт, Альберт и Аквинский. Однако человек с уродством не мог стать священником; если он у них был, он должен был быть в рудиментарной форме.
   Были дела Шарля Магнута и Махмуда, Саладина Всадника и Эхнатона Короля; для Гомера (статуэтка из Селевкиады-грека изображает его шестью пальцами, играющего на неопознанном инструменте во время декламации); для Пифагора, для Буонарроти, Санти, Теотокополуса, ван Рейна, Робусти.
   Сурбарин каталогизировал восемь тысяч имен. Он утверждал, что они гении. И что они были экстрацифрами.
   Чарльз Винсент усмехнулся и посмотрел на свой деформированный или раздвоенный большой палец.
   "По крайней мере, я в хорошей, хотя и однообразной компании. Но к чему, во имя тройного времени, он клонит?
   Вскоре после этого Винсент изучал клинописные таблички в Государственном музее. Это были прерывистые и не непрерывные серия по теории чисел, сносно читаемая ныне энциклопедичным Чарльзом Винсентом. И серия читается частично:
   "Из-за расхождения самого основания и вызванного смешения - ибо это пять, или шесть, или десять, или двенадцать, или шестьдесят, или сто, или триста шестьдесят, или двойная сотня, тысяча. Непонятная народу причина в том, что Шестерка и Дюжина - первые, а Шестьдесят - компромисс в снисхождении к народу. Для пятерки десятка опаздывает, да и не старше самих людей. Говорят и приписывают, что люди начали считать пятерками и десятками по количеству пальцев на руках. Но перед народом - по той причине, что они - считали шестерками и двенадцатью. Но шестьдесят - это число времени, кратное обоим, ибо оба должны жить вместе во времени, хотя и не на одном и том же плане времени...
   Большая часть остального была рассеяна. И именно, пытаясь расположить сотни разбросанных по порядку глиняных табличек в правильной последовательности, Чарльз Винсент создал легенду о привидении в музее.
   Потому что он провел там свои многочасовые ночи, изучая и классифицируя. Естественно, он не мог работать без света, и, естественно, его можно было увидеть, когда он сидел неподвижно за своими занятиями. Но когда медлительные охранники пытались приблизиться к нему, он двигался, чтобы избежать их, и его скорость делала его невидимым для них. Они были помехой, и их нужно было обескураживать. Он сильно отругал их, и они меньше стремились схватить его.
   Его единственным страхом было то, что когда-нибудь его попытаются застрелить, чтобы узнать, призрак он или человек. Он мог избежать видимого выстрела, скорость которого не превышала его максимальной скорости в два с половиной раза. Но незамеченный выстрел мог проникнуть опасно, даже смертельно, прежде чем он увернулся от него.
   Он породил легенды о других призраках: о Центральной библиотеке, университетской библиотеке, технической библиотеке Джона Чарльза Андервуда-младшего. Это множество призраков имело тенденцию уравновешивать друг друга и выставлять верующих на посмешище. Даже те, кто видел его призраком, не признавались, что верят в призраков.
   Он вернулся к доктору Мейсону для ежемесячного осмотра.
   - Ты ужасно выглядишь, - сказал Доктор. - Что бы это ни было, ты изменился. Если вы можете себе это позволить, вам следует взять длительный отдых".
   -- У меня есть средства, -- сказал Чарльз Винсент, -- и именно это я и сделаю. Я отдохну год или два".
   Он начал жалеть о времени, которое ему приходится проводить в ритме мира. Отныне он считался отшельником. Он был молчалив и нелюдим, так как ему было неприятно возвращаться в обычное состояние, чтобы вступить в разговор, а в его особом состоянии голоса были слишком медленными, чтобы вторгаться в его сознание.
   Кроме человека, чье лицо он никогда не видел.
   - Вы очень медленно продвигаетесь вперед, - сказал мужчина. Они снова оказались в темном клубе. "Тех, кто не показывает большего прогресса, мы не можем использовать. В конце концов, вы всего лишь рудимент. Вполне вероятно, что в вас очень мало от древней расы. К счастью, те, кто не показывает прогресса, уничтожают себя. Ты ведь не представлял себе, что есть только две фазы времени, не так ли?
   "В последнее время я начал подозревать, что их гораздо больше", - сказал Чарльз Винсент.
   "И вы понимаете, что только один шаг не может увенчаться успехом?"
   "Я понимаю, что жизнь, которую я прожил, прямо нарушает все, что мы знаем о законах массы, импульса и ускорения, а также о законах сохранения энергии, потенциале человеческой личности, моральной компенсации, золотая середина и возможности органов человека. Я знаю, что не могу умножить энергию и опыт в шестьдесят раз без компенсирующего увеличения потребления пищи, и все же Я делаю это. Я знаю, что не могу прожить на восьмиминутном сне в сутки, но я делаю и это. Я знаю, что не могу разумно втиснуть четыре тысячи лет опыта в одну жизнь, но неразумно не вижу, что этому помешает. Но ты говоришь, что я уничтожу себя".
   "Тот, кто делает только первый шаг, губит себя".
   - А как сделать второй шаг?
   "В нужный момент вам будет предоставлен выбор".
   "У меня самое жуткое предчувствие, что я откажусь от выбора".
   - Судя по нынешним признакам, вы откажетесь от него. Вы привередливы.
   "От тебя пахнет, Старик без лица. Теперь я знаю, что это такое. Это запах ямы".
   - Ты так медленно этому учишься?
   "Это грязь из ямы, из которой были сделаны глиняные таблички, из старой земли между реками. Мне приснилась шестипалая рука, вытянувшаяся из ямы и заслонившая всех нас. И я читал: "Люди сначала считали пятерками и десятками по количеству пальцев на руках. Но перед людьми - по той причине, что они считали шестерками и двенадцатью". Но время оставило пробелы в этих табличках.
   "Да, время в одном из своих проявлений ловко и целеустремленно оставьте эти пробелы".
   "Я не могу узнать название того, что стоит в одном из этих пробелов. Не могли бы вы?"
   "Я - часть имени, которое стоит в одном из этих пробелов".
   - А ты человек без лица. Но почему вы затмеваете и контролируете людей? И с какой целью?
   "Пройдет много времени, прежде чем вы узнаете эти ответы".
   "Когда выбор придет ко мне, он будет очень тщательно взвешен".
   После этого на жизнь Чарльза Винсента опустился холодок, несмотря на то, что он еще обладал своими исключительными способностями. И теперь он редко позволял себе шалости.
   Кроме Дженнифер Парки.
   Было необычно, что его тянуло к ней. Он мало знал ее в простом мире, и она была по крайней мере на пятнадцать лет старше его. Но теперь она привлекала его своими юношескими качествами, и все его шалости с нею были нежными.
   Во-первых, эта старая дева не испугалась и не стала запирать свои двери, никогда прежде не заботясь о таких вещах. Он подходил к ней сзади и гладил ее по волосам, а она говорила спокойно, с таким оживлением в голосе: "Кто ты? Почему ты не позволяешь мне видеть тебя? Ты друг, не так ли? Вы мужчина или что-то другое? Если ты можешь ласкать меня, почему ты не можешь со мной поговорить? Пожалуйста позволь мне увидеть тебя. Я обещаю, что не причиню тебе вреда".
   Она как будто и представить себе не могла, что что-то странное причинит ей боль. Или еще, когда он обнимал ее или целовал в затылок, она звала: "Ты, должно быть, маленький мальчик или очень похож на маленького мальчика, кто бы ты ни был. Ты молодец, что не ломаешь мои вещи, когда передвигаешься. Иди сюда и позволь мне обнять тебя".
   Только очень хорошие люди совершенно не боятся неизвестного.
   Когда Винсент встречал Дженнифер в обычном мире, а теперь он чаще находил случай это делать, она оценивающе смотрела на него, как будто догадывалась о какой-то связи.
   Однажды она сказала: "Я знаю, что это невежливо говорить, но ты совсем неважно выглядишь. Вы были у врача?
   "Несколько раз. Но я думаю, что это мой врач должен пойти к врачу. Он всегда был склонен к своеобразным замечаниям, но теперь он становится немного неуравновешенным".
   "Если бы я был вашим доктором, думаю, я бы тоже немного встревожился. Но вы должны выяснить, что не так. Ты выглядишь ужасно."
   Он не выглядел ужасно. Он потерял волосы, это правда, но многие мужчины теряют волосы к тридцати, хотя, возможно, не так внезапно, как он. Он думал приписать это сопротивлению воздуха. В конце концов, когда он был в штате, он шагал со скоростью около трехсот миль в час. И этого достаточно, чтобы сдуть волосы с головы. И не в этом ли причина его ухудшения цвета лица и усталости в глазах? Но он знал, что это ерунда. В ускоренном состоянии он чувствовал давление воздуха не больше, чем в обычном.
   Он получил вызов. Он предпочел не отвечать на него. Он не хотел, чтобы ему представили выбор; он не хотел быть единым с теми из ямы. Но он не собирался отказываться от огромного преимущества, которое он теперь имел над природой.
   "Я получу и то, и другое", - сказал он. "Я уже противоречие и невозможность. Пословица была лишь ранним выражением закона моральной компенсации: "Вы не можете взять из корзины больше, чем она вмещает". Но долгое время я нарушал законы и балансы. "Нет дороги без поворота", "Тот, кто танцует, должен заплатить скрипачу", "Все, что идет вверх, спускается вниз". Но действительно ли пословицы являются универсальными законами? Безусловно. Здравая пословица имеет силу всеобщего закона; это всего лишь еще одно его утверждение. Но я противоречил универсальному законы. Остается выяснить, противоречил ли я им безнаказанно. "Каждое действие имеет свою реакцию". Если я откажусь иметь с ними дело, я спровоцирую бурную реакцию. Человек без лица сказал, что это всегда была гонка между полным знанием и разрушением. Очень хорошо, я буду гоняться за ними".
   Тогда его начали преследовать. Он знал, что они были в таком же ускоренном от него состоянии, как и его от нормального. Для них он был почти неподвижной статуей, которую трудно отличить от мертвеца. Для него они были по своей скорости и невидимы, и неслышны. Они причиняли ему боль и преследовали его. Но все же он не ответил на вызов.
   Когда состоялась встреча, именно они должны были прийти к нему, и они материализовались там, в его комнате, люди без лиц.
   - Выбор, - сказал один. - Вы заставляете нас быть такими неуклюжими, чтобы озвучивать это.
   "Я не хочу быть частью тебя. Вы все пахнете ямой, той старой грязью клинописей междуречья, людьми, которые были раньше людей".
   "Это длилось долго, и мы считаем, что это будет длиться вечно. А Сад, который был по соседству, знаешь, сколько просуществовал Сад?
   "Я не знаю."
   "Все это произошло в одночасье днём, а до наступления ночи они были снаружи. Вы хотите добавить что-то более постоянное, не так ли?
   "Нет. Я так не думаю.
   - Что тебе терять?
   "Только моя надежда на вечность".
   - Но ты в это не веришь. Никто никогда по-настоящему не верил в вечность".
   "Ни один человек никогда полностью не верил в это или не верил в него", - сказал Чарльз Винсент.
   - По крайней мере, это невозможно доказать, - сказал один из безликих мужчин. "Ничто не доказано, пока с этим не покончено. И в этом случае, если оно когда-нибудь закончится, то оно будет опровергнуто. И все это время не возникало бы искушения задаться вопросом: "А что, если все-таки это закончится в следующую минуту?"
   "Я полагаю, что если мы выживем во плоти, мы получим какое-то поручительство", - сказал Винсент.
   "Но вы не уверены ни в том, что такие выживут, ни в том, что получат. Теперь у нас есть очень близкое приближение к вечности. Когда время умножается само на себя и повторяется снова и снова, разве это не приближается к вечности?"
   "Я не верю, что это так. Но я не буду из вас. Один из вас сказал, что я слишком привередлив. Так теперь ты скажешь, что уничтожишь меня?
   "Нет. Мы только позволим вам быть уничтоженным. В одиночку вы не можете выиграть гонку с разрушением".
   После этого Чарльз Винсент как-то почувствовал себя более зрелым. Он знал, что на самом деле ему не суждено стать шестипалым существом из ямы. Он знал, что каким-то образом ему придется расплачиваться за каждую выигранную минуту и час. Но то, что он приобрел, он будет использовать в полной мере. И все, что могло быть достигнуто простым приобретением человеческих знаний, он пытался осуществить.
   И теперь он поразил доктора Мейсона своими медицинскими знаниями, которые он приобрел, в то время как доктор забавлял его заботой, которую он проявлял к Винсенту. Потому что он чувствовал себя хорошо. Возможно, он был уже не так активен, как прежде, но это только потому, что он стал сомневаться в бесцельной деятельности. Он по-прежнему был призраком библиотек и музеев, но был озадачен тем, что опубликованные отчеты намекали на то, что старый призрак сменил молодого.
   Теперь он реже наносил мистические визиты Дженнифер Парки. Ибо он всегда был встревожен, услышав, как она восклицает ему в его призрачной форме: "Твое прикосновение так изменилось. Бедняжка! Могу ли я чем-нибудь вам помочь?"
   Он решил, что она почему-то слишком незрелая, чтобы понять его, хотя он все еще любил ее. Он перенес свою привязанность на миссис Милли Молтби, вдову по крайней мере на тридцать лет старше его. Но здесь ему нравилась какая-то девичья девственность. Она была женщиной с острым умом и искренней привязанностью, и она также принимала его визиты без страха, после небольшой первоначальной паники.
   Они играли в игры, писали игры, потому что общались письменно. Она нацарапала линию, затем подняла бумагу в воздух, откуда он заставил ее исчезнуть в его сфере. Он вернет его через полминуты, или полсекунды по ее времени, с его ретортой. У него было преимущество перед ней во времени, и у него было гораздо больше возможностей придумывать ответы, но у нее было преимущество перед ним в природном остроумии, и ее было трудно превзойти.
   Они тоже играли в шашки, и ему часто приходилось уединяться и читать между ходами главу из книги по искусству, и даже при этом она часто била его; для природного таланта, вероятно, будет соответствовать накопленным знаниям и систематизированным процедурам.
   Но и Милли он был неверен в своей моде, интересуясь теперь (он больше не влюблялся и не очаровывался) некой миссис Робертс, прабабушкой, которая была старше его по меньшей мере на пятьдесят лет. Он прочитал все имеющиеся данные о влечении старых к молодым, но все еще не мог объяснить свои последовательные привязанности. Он решил, что этих трех примеров достаточно, чтобы установить универсальный закон : что женщина просто не боится призрака, хоть он и прикасается к ней и невидим, и пишет ей записи без рук. Возможно, влюблённые духи знали это давно, но Чарльз Винсент сделал это открытие самостоятельно.
   Когда по какому-либо предмету накоплено достаточно знаний, закономерность иногда возникает внезапно, как форма на картинке, раскрывающаяся там, где раньше ее не было видно. И когда будет накоплено достаточно знаний по всем предметам, нет ли шанса, что появится закономерность, регулирующая все предметы?
   Чарльз Винсент был охвачен последним энтузиазмом. Во время долгого бдения, когда он сверялся с источником за источником и рассортировывал их в уме, ему казалось, что картина вырисовывалась ясно и просто, несмотря на всю ее поразительную сложность деталей.
   "Я знаю все, что знают они в яме, и знаю тайну, которой не знают они. Я не проиграл гонку - я выиграл ее. Я могу победить их там, где они считают себя неуязвимыми. Если они будут контролировать нас в будущем, мы должны, по крайней мере, не быть под их контролем. Сейчас все рушится. Я нашел окончательную истину, и это они проиграли гонку. Я держу ключ. Теперь я смогу наслаждаться преимуществом возраста, не заплатив окончательную цену поражения и разрушения или сотрудничества с ними.
   "Теперь мне нужно только применить свои знания, обнародовать факт, и хотя бы одна тень исчезнет с человечества. Я сделаю это сразу. Ну, почти сразу. В обычном мире почти рассвет. Я посижу здесь немного и отдохну. Затем я выйду и начну связываться с соответствующими лицами для решения этой проблемы. Но сначала я немного посижу здесь и отдохну.
   И он тихо умер в своем кресле, пока сидел там.
   Доктор Мейсон сделал запись в своем личном дневнике: "Чарльз Винсент, полностью подтвержденный случай преждевременного старения, один из самых ярких во всей геронтологии. Этот человек был мне известен много лет, и я здесь утверждаю, что по состоянию на год назад он имел нормальную внешность и физическое состояние, и что его хронология также верна, так как я также знал его отца. Я обследовал испытуемого в период его болезни, и вообще не возникает сомнений в его личности, которая также установлена для протокола дактилоскопией и другими способами. Я утверждаю, что Чарльз Винсент в возрасте тридцати лет умер от старости, имея вид и физическое состояние человека девяноста лет.
   Затем врач начал делать еще одну запись: "Как и в двух других случаях, которые я наблюдал, болезнь сопровождалась определенным бредом и серией сновидений, настолько почти идентичных у трех мужчин, что это почти невероятно. И для протокола, и, без сомнения, в ущерб моей репутации, я приведу отчет о них здесь.
   Но когда доктор Мейсон написал это, он на некоторое время задумался.
   "Нет, я не буду этого делать", - сказал он и вычеркнул последние написанные строки. "Лучше оставить спящих драконов лежать".
   И где-то безликие люди, от которых пахло ямой, тихо и иронически улыбались сами себе.
  
   RATTLE OK, Гарри Уорнер-младший.
   Первоначально опубликовано в Galaxy Science Fiction , декабрь 1956 года.
   Рождественская вечеринка в бостонском филиале Hartshorne-Logan грозила стать более легендарной, чем обычно, в это Рождество.
   Управляющий сельхозтехникой уже потерял сознание. Когда он скользнул под стол с напитками, мисс Прингл, продавщица дамских шляп, закричала: "Он утонет!"
   Каждая третья грязная история, начатая участниками вечеринки, осталась незавершенной, потому что каждая напомнила кому-то другую историю.
   Недавно разработанные спиртные напитки, воздействующие на кровь в три раза быстрее, прогнали угрызения совести по поводу нестриженных деревьев и полуночных церковных служб.
   Звездный продавец манки и джентльмен, ответственный за уборщиков, устраивали демонстрацию бирманской борьбы на ногах в одном углу главного офиса. Бригадир дворников весил на пятьдесят фунтов меньше, чем джентльмен из Бирмы, который был постоянным противником продавца. Так что кульминация одной тактики не просто опрокинула бригадира. Он скользнул по воздуху, с очень громким стуком врезавшись в стену.
   Он не пострадал. Но удар сбил с ног священный портрет Х. Х. Хартсхорна, соучредителя. Он внушительно звякнул, когда его стекло разбилось о пол.
   Шум вызвал временное затишье в веселье. Несколько сотрудников даже почувствовали мимолетное подозрение, что ситуация может выйти из-под контроля.
   "Все в духе хорошего, чистого веселья!" - воскликнул мистер Хокинс, помощник генерального директора. Так как он был высшим должностным лицом присутствующих, волнения исчезли. Все чувствовали себя хорошо. Спешили убрать разбитое стекло с глаз долой и обратить внимание на другой тип очков.
   Сам мистер Хокинс, действуя рефлекторно, попытался вернуть портрет на место, пока не удалось достать новое стекло. Но падение пошатнуло раму в одном углу, и она не висела прямо.
   "Мы лучше отложим старый HH на хранение до окончания праздника", - сказал он маленькой светловолосой продавщице, на которую он не обращал внимания в любой рабочий день.
   С должной смесью уважения и дружелюбия он вынул тяжелую картину из рамы. Пожелтевший конверт соскользнул на пол, когда освободилась фотография. Хокинс свернул фотографию, как свиток, и положил ее в ящик стола, чтобы потом обратить на нее внимание. Затем он огляделся в поисках напитка, который заставил бы его чувствовать себя еще лучше.
   Сортировщик в отделе почтовых заказов не привык к спиртному. Она взяла конверт и неопределенно огляделась в поисках машины для вскрытия почты.
   - Черт, Милли, ты не работаешь! кто-то крикнул ей. "Выпей еще!"
   Милли вырвалась из этого. Она хихикнула, подавила дамскую отрыжку и вернулась к реальности. Глядя на конверт, она сказала: "О, понятно. Должно быть, они вставили его, чтобы затянуть раму. Эй, он старый.
   Мистер Хокинс освежился. Он решил, что ему нравится голос Милли. Чтобы побольше узнать об этом, он сказал ей: "Держу пари, это было там с тех пор, как картина была в раме. Существует легенда компании, что эта картина была вывешена в день открытия этого филиала, восемьдесят лет назад.
   "Я не знал, что компания когда-либо использовала такие желтые конверты". Милли повертела его в руках. Древний клей затрещал, когда она это сделала. Крышка распахнулась, и оттуда выпала старомодная заготовка для ордена.
   Глаза мистера Хокинса расширились. Он нагнулся, с болью потянулся через живот и взял бланк заказа.
   "Эта вещь никогда не подвергалась обработке!" Возвысив голос, он весело закричал: "Эй, люди! Вы все уволены! Вот заказ, который Хартсхорн-Логан так и не выполнил! У нас не может быть такой небрежности. Эта бедная женщина восемьдесят лет ждала своего товара!"
   * * * *
   Милли читала вслух слова, нацарапанные в бланке заказа:
   "Лучший электрический дверной звонок. Набор юного детектива. Одноразовые мешки для пылесоса. Платье для трехлетней девочки". Она обратилась к заместителю генерального директора, впервые в своей молодой жизни озаренная идеей. "Выполним этот заказ прямо сейчас!"
   - Бедняжка, должно быть, уже мертва, - возразил он, втайне злясь, что сам не придумал такого прекрасного трюка для вечеринки. Потом он просветлел. - Если только... - он сказал это достаточно громко, чтобы сотрудники учуяли отличное предложение, и в комнате стало тихо, - если мы не нарушили правила всего один раз и не использовали искривление времени для большой миссии!
   Наступила тишина. Наконец, анонимный голос в углу: "Будет ли варп работать более восьмидесяти лет? Нам всегда говорили, что его нужно использовать только для жалоб в течение трех дней".
   - Тогда давай узнаем! Мистер Хокинс допил остатки своего напитка и вытащил из кармана связку ключей. "Кто-нибудь сбегает на склад. Скажи сторожу, что это в моих полномочиях. Охота вещи, которые в заказе. Получите лучшее из всего. Не обращайте внимания на каталожные номера - за все эти годы они менялись сто раз".
   Милли все еще расшифровывала бланк. Теперь она взвизгнула от волнения.
   "Смотрите, мистер Хокинс! Имя в этом ордене - это моя прабабушка! Разве это не прекрасно? Я была совсем маленькой, когда она умерла. Я едва помню ее как настоящую старуху. Но я помню, что моя бабушка никогда ничего не покупала в "Хартшорн-Логан" из-за неприятностей, которые когда-то были у ее матери с этой фирмой. Из-за этого моя мать не хотела, чтобы я приходил сюда работать".
   Мистер Хокинс обнял Милли так, как будто хотел выглядеть по-отечески. Это не так. "Ну теперь. Так как это твой родственник, давай порадуем старушку. У нас больше не будет вакуумных мешков. Так что мы заменим человечком!"
   * * * *
   Энн Хартли возвращалась с отправки письма, когда обнаружила на пороге большую посылку. Она уперла руки в бока и задиристо посмотрела на сверток.
   "В ту минуту, когда я напишу письмо с жалобой на тебя, ты явишься!" она сказала посылку. Она раздраженно ткнула ногой в коричневую бумажную обертку, перевязанную полупрозрачной бечевкой, которую она никогда раньше не видела.
   Адрес на этикетке был написан блуждающими каракулями, что резко контрастировало с безличным шрифтом на обычных связках Хартсхорна-Логана. Но на коробку была наклеена знакомая наклейка RATTLE OK, указывающая курьеру, что содержимое будет издавать дребезжащий звук и, следовательно, не было повреждено при транспортировке.
   Энн вздохнула и взяла свой сверток. Бросив последний взгляд на прекрасный весенний полдень и тихий загородный пейзаж, она вошла в дом.
   Двухлетняя Салли услышала, как загремела коробка. Она перевалилась на пухлых ножках и схватила маму за юбку. "Хочу!" - решительно сказала она.
   - Твое платье должно быть здесь, - сказала Энн. Она нашла в своей швейной коробке ножницы, швырнула на пол подушку, села на нее и начала вскрывать сверток.
   "Теперь мне придется написать еще одно письмо, чтобы объяснить, что они должны выбросить мое письмо с жалобой", - сказала она дочери. - И к тому времени, как они получат мое второе письмо, они уже ответят на мое первое письмо. Потом снова напишут". Из уважения к Салли она опустила ругательства, которые хотела добавить.
   Полупрозрачный шнур оказался слишком жестким для ножниц. Энн уже собиралась искать лезвие бритвы, когда Салли ухватилась за место пересечения шнура и дернула. Шпагат выскочил из коробки, как живой. Бумажные обертки распахнулись.
   "Там!" - сказала Салли.
   Энн подавила иррациональное желание дать дочери пощечину. Вместо этого она отбросила упаковку и сняла крышку с коробки. Сверху лежала слегка примятая тонкая картонная коробка. Энн вытащила платье и встряхнула его, чтобы оно свободно висело. Затем она застонала.
   Он был зеленый, а она заказала синий. Оно и отдаленно не напоминало платье, которым она восхищалась на иллюстрации из каталога Хартсхорн-Логан. Более того, плечи были шире, чем должно быть у платья любой маленькой девочки.
   Но Салли была в восторге. "Мой!" - завопила она, хватаясь за платье.
   - Наверное, это тоже неправильный размер, - сказала Энн, стягивая платье Салли, чтобы примерить его. "Давайте найдем как можно больше поводов для жалоб".
   * * * *
   Платье подошло идеально, если не считать нелепых выпуклостей на плечах. Салли на мгновение просияла. Потом ее маленькое личико отрезвилось, и она начала бессмысленно смотреть на дальнюю стену.
   "Нам придется отправить его обратно, - сказала Энн, - и получить то, что мы заказали".
   Она попыталась снять его, но ребенок сильно завизжал. Энн схватила дочь за руки, подняла их над головой и потянула за платье. Казалось, что он где-то застрял. Когда Энн отпустила руки ребенка, чтобы расстегнуть платье, Салли увернулась прочь. Она сделала шаг вперед, затем начала парить в трех дюймах над землей. Она приземлилась как раз перед тем, как столкнулась с дальней стеной.
   Салли выглядела испуганной, пока не увидела лицо своей матери. Потом радостно завизжала.
   Ноги Энн были резиновыми. Она покачала головой и неуверенно побрела к дочери, когда за ней открылась дверь.
   - Это я, - сказал ее муж. "Медленный день в офисе, поэтому я пришел домой пораньше".
   "Лес! Я схожу с ума или типа того. Салли просто...
   Салли присела, чтобы прыгнуть на отца. Прежде чем она успела прыгнуть, он схватил ее и обнял. Потом он увидел коробку.
   - Ваш заказ здесь? Хороший. Что это за штука?" Он смотрел на маленькую коробочку, которую вытащил из коробки. На его крышке было единственное слово: МАНКИ. Коробка загрохотала, когда он встряхнул ее.
   Лес снял крышку и обнаружил внутри круглый блестящий металлический предмет. Треугольное трио домкратов торчало с одного конца.
   "Это дверной звонок? Такого разъема я еще не видел. И провода нет".
   - Не знаю, - сказала Энн. "Лес, послушай. Минуту назад, Салли...
   Он бесполезно заглянул в коробку в поисках инструкции. "Должно быть, они ошиблись. Похоже на какое-то сельскохозяйственное оборудование.
   Он бросил манки на пуфик и снова зарылся в картонную коробку. Салли все еще была в его руках.
   - Думаю, это дверной звонок, - сказал он, глядя на следующий предмет. У него была красивая трубчатая форма, полдюжины соединительных стержней и вилка для настенной розетки.
   - Забавно, - размышляла Энн, на мгновение отвлекшись от Салли. "Выглядит ужасно дорого. Может, вместо дверного звонка прислали дверной звонок.
   На дне коробки лежал наряд детектива, который они заказали для своего сына. Энн взглянула на ярко литографированную обложку и сказала: "Лес, насчет Салли. Опусти ее на минутку и посмотри, что она делает.
   Лес посмотрел на жену и положил ребенка на ковер. Салли пошла, потом встала и снова поплыла, на этот раз к пуфику, на котором лежал человечек.
   У него отвисла челюсть. "О Господи! Энн, что...
   Энн тоже смотрела, но не на дочь. "Лес! Мошка! Раньше он был коричневым!"
   Пуфик был ярко-зеленого оттенка. Неоновый, требовательный, кричащий зеленый, ужасно контрастировавший с мягкими коричневыми и красными тонами, в которых Энн обставила комнату.
   - Должно быть, эта круглая штука протекает, - сказал Лес. - Но ты видел Салли, когда она...
   Измотанные нервы Энн передавали лихорадочный приказ ее мышцам. Она вскочила, подошла к пуфику и двумя пальцами подняла манки. Она бросила его Лесу. Она тут же пожалела о своем поступке.
   "Брось это!" - закричала она. "Может быть, ты тоже позеленеешь!"
   Лес зашвырнул пуфик в чулан в прихожей, бросил за ним манки и плотно закрыл дверь. Когда дверь закрылась, он увидел, как все внутреннее пространство темного шкафа стало ярко-зеленым.
   Когда он снова повернулся к Энн, она смотрела на свою левую руку. Обручальное кольцо, которое Лес повесил туда дюжину лет назад, было ярко-зеленым, отбрасывавшим свое мягкое сияние на палец до первого сустава.
   Энн почувствовала, как внутри нее нарастает крик. Она открыла рот, чтобы выпустить его, затем поднесла руку ко рту, чтобы удержать его, и, наконец, отдернула руку, чтобы светящееся кольцо не окрасило ее передние зубы в зеленый цвет.
   Она рухнула в объятия Леса, что-то непонятно бормоча.
   Он сказал: "Все в порядке. В плечах этого платья должны быть воздушные шары или что-то в этом роде. Я привяжу пресс-папье к платью Салли, и оно будет удерживать ее, пока мы ее не разденем. Не волнуйся. И эта зеленая краска или что бы это ни было, смоется.
   Анне сразу стало лучше. Она заложила руки за спину, сняла кольцо и сунула его в карман фартука. Лес был сентиментален по поводу ее удаления.
   - Я приготовлю ужин, - сказала она, стараясь говорить ровным голосом. - Может быть, тебе лучше написать письмо Хартсхорн-Логану. Пойдем на кухню, Салли.
   Энн решительно зашагала к задней части дома. Она решительно не сводила глаз с зеленоватого оттенка, просвечивавшего из кармана фартука, и не осмеливалась оглянуться на тревожные средства передвижения дочери.
   * * * *
   Через полчаса, когда еда была почти готова, произошли две вещи: Боб пришел домой из школы через черный ход, и странный голос сказал из передней части дома: "Не открывай входную дверь".
   Энн уставилась на сына. Он уставился на нее в ответ, с детективным костюмом под мышкой.
   Она прошла в переднюю комнату. Ее муж стоял, уперев кулаки в бока, смотрел на входную дверь и посмеивался. "Самый ловкий трюк, который я видел за долгое время. Голос, который ты слышал, был новым дверным звонком. Я поставил его, пока ты был на кухне. Вы слышали, что произошло, когда старая леди Бернетт нажала кнопку?
   "Ой. Что-то вроде этих именных карточек с чем-то забавным, напечатанным на них, например, "Еще один час выстрела". Что ж, если там есть небольшая кассета с повторением этого сообщения, вам лучше отключить эту часть. Через какое-то время это может надоесть. И это может оскорбить кого-то".
   Энн подошла к двери и повернула ручку. Дверь не открылась. Фигура миссис Бернетт, полувидимая сквозь тяжелую занавеску, нетерпеливо ерзала на крыльце.
   Лес дернул дверную ручку. Ему это тоже не поддалось. Он посмотрел на дверной звонок, который установил прямо над верхней частью дверной рамы.
   - Странно, - сказал он. "Это не касается самой двери. Я не понимаю, как это может не дать двери открыться.
   Энн прижала рот к стеклу и закричала: - Вы не подойдете к задней двери, миссис Бернетт? Этот застрял".
   "Я просто хотела одолжить немного сахара", - крикнула женщина с крыльца. - Я понимаю, что я ужасно надоедливая. Но она спустилась по ступеням и исчезла за стеной дома.
   - Не открывай заднюю дверь. Хорошо смоделированный голос из маленького дверного звонка угрожал проникнуть в каждый уголок дома. Энн с сомнением посмотрела на губы мужа. Они не двигались.
   - Если это чревовещание... - ледяным тоном начала она.
   - Мне придется заказать еще один дверной звонок, точно такой же, для офиса, - сказал Лес. - Но ты лучше впусти старуху. Бесполезно позволять ей злиться.
   Задняя дверь уже была открыта, потому что день был теплый. Дверь-сетка не имела защелки, ее закрывала простая пружина. Энн толкнула ее, когда миссис Бернетт, переваливаясь, поднялась по трем задним ступенькам, и улыбнулась своей соседке.
   - Мне так жаль, что тебе пришлось ходить по дому. Это был довольно беспокойный день во многих отношениях".
   * * * *
   Что-то, казалось, остановило миссис Бернетт, когда она подошла к порогу. Она нахмурилась и прижалась своим дородным телом к чему-то невидимому. Она, по-видимому, резко поддалась, потому что она, пошатываясь, побрела на кухню, чуть не упав. Она мрачно посмотрела на Энн и подозрительно оглянулась.
   - У детей есть новые игрушки, - торопливо импровизировала Энн. "Салли так взволнована новым платьем, что у нее прямо жар. Давай-ка посмотрим - тебе ведь нужен был сахар, не так ли?
   "Он у меня уже есть", - сказал Боб, протягивая наполненную чашку своей матери. Мальчик снова повернулся к детективному набору, который расстелил на кухонном столе.
   - Волнение мне вредно, - раздраженно сказала миссис Бернетт. "В моей жизни было много неприятностей. Я люблю тишину и покой".
   - Вашему мужу лучше?
   "Худший. Я уверен, что не знаю, почему все происходит со мной". Миссис Бернетт двинулась к холлу, пытаясь заглянуть в переднюю часть дома. Энн стояла прямо перед дверью, ведущей в холл. Потерпев поражение, миссис Бернетт ушла. Когда она переступила порог, из дверного звонка донесся приглушенный залп аплодисментов, смешанный с несколькими слабыми приветствиями.
   Энн вышла в холл, чтобы приказать Лесу отключить дверной звонок. Она чуть не столкнулась с ним, двигаясь в другом направлении.
   "Откуда это взялось?" Лес держал небольшой предмет на ладони, держа его подальше от своего тела. С его пальцев капало несколько капель чего-то неприятного. Объект был удивительно похож на человеческий глаз. Он был размером с человека, со зрачком, радужной оболочкой и довольно налитыми кровью венами.
   - Эй, это мое, - сказал Боб. "Знаете, это забавный детективный набор. Это было в нем. Но нет инструкций о том, как это работает".
   "Ну, убери это", - резко сказала Энн Бобу. "Это слизисто".
   Лес положил глазное яблоко на стол и ушел. Глазное яблоко скатилось с гладкого ровного стола, дважды подпрыгнуло, когда коснулось пола, а затем покатилось в шести дюймах позади него. Он повернулся и пнул его. Глазное яблоко ловко откатилось с пути удара.
   - Лес, я думаю, мы разозлили бедную миссис Бернетт, - сказала Энн. "Она так расстроена здоровьем своего бедного мужа и думает, что мы ее оскорбляем".
   Лес ее не слышал. Он подошел к съемочной площадке, следил за ним на безопасном расстоянии и взял коробку.
   - Эй, берегись! Боб плакал. Маленький фонарик выпал из коробки, приземлился на бок, и его лампочка вспыхнула, бросив луч света на руки Леса.
   * * * *
   Боб достал фонарик и выключил его, пока Лес просматривала буклет с инструкциями, хмурясь.
   "Эта игрушка слишком сложна для десятилетнего мальчика, - сказал Лес своей жене. - Я не знаю, почему ты заказал такую вещь. Он бросил буклет в пустую коробку.
   - Я верну его, если ты его не запачкаешь, - ответила она. "Посмотрите на отметки, которые вы сделали в инструкции". Черные отпечатки пальцев отчетливо выделялись на блестящей мелованной бумаге.
   Лес посмотрел на свои руки. - Я этого не делал, - сказал он, прижимая чистые кончики пальцев к кухонному столу.
   Черные отпечатки пальцев, полный набор их, выделялись на сверкающей полированной поверхности стола.
   "Я думаю, что это сделал Detectolite", - сказал Боб. "В инструкциях сказано, что с ним нужно быть очень осторожным, потому что его эффекты сохраняются в течение длительного времени".
   Лес начал энергично тереть руки о раковину. Энн молча наблюдала за ним, пока не увидела его отпечатки пальцев на кране, мыле и полотенце. Она начала орать на него за такой беспорядок, когда Салли влетела на кухню. На девушке была ночная рубашка.
   "О Господи!" Энн забыла язык раньше детей. "Она сама выбралась из этого платья. Откуда у нее эта ночная рубашка?
   Энн потрогала одежду. Она не узнала в нем ночную рубашку. Но в разрезе и сгибе оно было подозрительно похоже на платье, пришедшее в посылке. У нее упало сердце.
   Она взяла ребенка на руки, пощупала горячий лоб и сказала: "Лес, мне кажется, это то самое платье. Он должен изменить цвет или что-то в этом роде, когда пришло время вздремнуть. Это кажется невозможным, но... - Она молча пожала плечами. - И я думаю, что у Салли температура. Я собираюсь уложить ее спать".
   Она с тревогой посмотрела в покрасневшие глаза маленькой девочки, которая хныкала по дороге в спальню. Энн несла ее вверх по лестнице, с трудом удерживая равновесие, поскольку Салли угрожала выскочить из ее рук.
   Вся семья решила, что ложиться спать будет неплохой идеей вскоре после ужина. Когда свет погас, дом казался почти нормальным. Лес надел перчатки и накинул на глаз наволочку. Боб соорудил козлы, чтобы предупредить посетителей о входе на крыльцо. Энн затыкала уши маленькими комочками ваты, потому что ей не нравился ритмичный стук, мягкий, но настойчивый, доносившийся из чулана в прихожей, где сидел человечек. Салли иногда скулила во сне.
   * * * *
   Когда дневной свет ворвался в ее комнату, ночная рубашка Салли снова превратилась в новое платье. Но маленькая девочка была слишком больна, чтобы встать с постели. Она не была голодна, у нее текло из носа, был сухой кашель. Перед тем, как пойти на работу, Лес позвонила врачу.
   Единственным хорошим моментом утра для Энн было то, что чучело затихло ночью. После того, как она отвела Боба в школу, она осторожно открыла дверцу шкафа. Манки теперь светился ярко-розовым и казался немного больше. На боку выделялась темно-фиолетовая надпись:
   " Сегодня среда. По понятным причинам манки сегодня работать не будет. "
   Почтальон принес письмо от Хартшорн-Логан. Энн тупо смотрела на конверт, пока не поняла, что это не невероятно быстрый ответ на письмо, которое она написала вчера. Должно быть, на почту пришла ее жалоба на неприбытие заказа. Она разорвала конверт и прочитала:
   С сожалением сообщаем вам, что ваш заказ не может быть выполнен до тех пор, пока не будет уменьшен баланс, который вы нам должны. Из прилагаемой формы вы легко убедитесь, что оплата в размере 87,56 долларов США позволит вам возобновить покупку товаров в кредит. Мы выполним ваш недавний заказ, как только...
   Энн скомкала письмо и бросила его в искусственный камин, прекрасно понимая, что его нужно будет принести Лесу сегодня вечером после работы. Она только что решила позвонить в отдел жалоб Хартшорн-Логан, когда зазвонил телефон.
   - Боюсь, миссис Моррис, я должен попросить вас спуститься в школу, - сказал чей-то голос. "Ваш сын попал в беду. Он утверждает, что это связано с чем-то, что ему подарили родители".
   "Мой сын?" - недоверчиво спросила Энн. - Боб?
   "Да. Это небольшой гаджет, похожий на водяной пистолет. Ваш сын утверждает, что он не знал, что это сделает одежду прозрачной. Он утверждает, что это была случайность, когда он попробовал это, когда шел по спортзалу во время гимнастики. Нам пришлось обратиться к каждой семье в округе за одеялами. Боб всегда был хорошим мальчиком, и мы считаем, что можем исключить его тихо, без огласки его имени в газетах, если вы...
   - Я сейчас спущусь, - сказала Энн. - Я имею в виду, что я не скоро спущусь. У меня тут больной ребенок. Ничего не делай, пока я не позвоню мужу. И мне жаль Боба. Я имею в виду, что мне жаль девочек, и мальчиков тоже. Я прошу прощения за... за все. Пока."
   Как только она повесила трубку, раздался звонок в дверь. Он зазвонил с обычным жужжанием, затем заиграла тихая музыка. Энн без труда открыла дверь, чтобы впустить доктора Шварца.
   - Вы мне не поверите, доктор, - сказала Энн, пока он измерял ребенку температуру, - но мы не можем снять это платье с Салли.
   "Дети иногда упрямы". Доктор Шварц тихонько присвистнул, глядя на термометр. "Она довольно больна. Я хочу сделать анализ крови, прежде чем пытаться переместить ее. Дай мне раздеть ее.
   Салли бормотала в полубреду. Она не пыталась сопротивляться, когда доктор взял ее на руки. Но когда он приподнял складку платья и стал оттягивать ее, она вскрикнула.
   Доктор уронил платье и в недоумении посмотрел на то место, где оно касалось кожи Салли.
   - Очевидно, это аллергия на какой-то новый материал. Но я не понимаю, почему платье не снимается. Он не застрял наглухо".
   - Не пытайся, - жалобно сказала Энн. - Просто отрежь.
   Доктор Шварц вытащил из сумки ножницы и подрезал рукава. Обрезав его до плеча, он осторожно начал отдирать края ткани. Салли корчилась и брыкалась, а потом потеряла сознание. Врач поспешно расправил складки.
   Он выглядел беспомощным, когда сказал Энн: "Я не знаю, что делать. Плоть начинает кровоточить, когда я дергаю ткань. Она бы истекла кровью, если бы я ее сорвал. Но это такая сильная аллергия, что она может убить ее, если мы оставим ее на коже".
   С нижней части дома вдруг начался ритмичный треск манки. Энн схватилась за край стула, пытаясь держать себя в руках. Где-то дальше по улице завыла сирена, быстро становясь громче и вдруг замолкая на пике своего крещендо.
   Доктор Шварц выглянул в окно. "Скорая помощь. Похоже, они останавливаются здесь.
   - О нет, - выдохнула Энн. - Что-то случилось с Лесом.
   - Обязательно будет, - мрачно сказал Лес, входя в спальню. "У меня не будет работы, если я не смогу стереть эту дрянь с пальцев. Большие черные отпечатки пальцев на всем, к чему я прикасаюсь. Я не могу вести переписку или обмениваться рукопожатиями с клиентами. Как ребенок? Что делает скорая помощь снаружи?
   "Они идут в соседний дом по улице", - сказал врач. - Там были болезни?
   Лес поднял руки ладонями к доктору. "Что со мной не так? С моими пальцами все в порядке. Но они оставляют черные следы на всем, к чему я прикасаюсь".
   Доктор внимательно посмотрел на кончики пальцев. "Каждый человек имеет естественное масло на коже. Вот как детективы получают результаты со своим порошком для снятия отпечатков пальцев. Но я никогда не слышал о нигрификации в этом смысле. Лучше не пытаться совершать какие-либо преступления, пока не осмотришься у дерматолога".
   * * * *
   Энн смотрела в окно, ей было интересно узнать о машине скорой помощи, несмотря на собственные проблемы. Она видела, как двое санитаров несли мистера Бернетта, неподвижного и бледного, на носилках из соседнего дома в машину скорой помощи. Третий член экипажа боролся у двери с растрепанной миссис Бернетт. Вопли, похожие на "Убийство!" резко влетел в окно.
   - Я знаю этих носильщиков, - сказал доктор Шварц. Он распахнул окно. "Эй, Пит! Что случилось?"
   Фронтмен с носилками посмотрел вверх. "Я не знаю. Этот парень ужасно болен. Я думаю, что его жена сошла с ума".
   Миссис Бернетт вырвалась на свободу. Она бросилась на полпути по тротуару, дико жестикулируя в адрес кого-то конкретного.
   "Это убийство!" она закричала. "Опять убийство! Его отравили! Он умрет! Это означает электрический стул!"
   Санитар снова схватил ее. На этот раз он засунул ей в рот носовой платок, чтобы она успокоилась.
   "Возвращайтесь в этот дом, как только доставите его", - крикнул доктор Шварц мужчинам. - У нас здесь очень больной ребенок.
   "Я боялся, что это произойдет", - сказал Лес. "Бедная женщина уже потеряла трех мужей. Если этот болен, неудивительно, что она думает, что его кто-то отравил.
   Боб просунул голову в дверь спальни. Его мать недоверчиво смотрела на него какое-то время, а затем угрожающе приблизилась к нему. Что-то в его лице остановило ее, когда она уже собиралась начать трясти его.
   - Я должен сказать тебе кое-что важное, - быстро сказал Боб, готовый пригнуться. "Я выскользнул из кабинета директора и вернулся домой. Я должен рассказать тебе, что я сделал".
   - Я слышала все о том, что вы сделали, - сказала Энн, снова приближаясь. - И ты не собираешься ускользать от меня.
   - Дай мне шанс кое-что объяснить. Внизу. Так он и не услышит, - шепотом закончил Боб, кивая на доктора.
   * * * *
   Энн с сомнением посмотрела на Леса и последовала за Бобом вниз по лестнице. Звонок в дверь монотонно монотонно говорил: "Не отвечай мне, не отвечай мне, не подходи к двери".
   "Почему ты это сделал?" - спросила Энн у Боба, ее гнев внезапно сменился усталой грустью. "Люди будут подозревать вас в сексуальном маньяке до конца жизни. Вы не можете объяснить...
   - Не беспокойтесь об одежде девочек, - сказал Боб, - потому что это был всего лишь несчастный случай. Что действительно важно, так это то, что я сделал еще до того, как вышел из дома".
   Лес, тихо выругавшись, поспешила мимо них, чтобы ответить на стук. Он проигнорировал мольбы дверного звонка.
   "Я забыл об этом, - продолжил Боб, - когда тот лучевой пистолет случайно выстрелил. Потом, когда меня посадили в кабинет директора, у меня было время подумать, и я вспомнил. Я положил немного белого вещества из набора детектива в тот сахар, который мы вчера одолжили миссис Бернетт. Я просто хотел посмотреть, что произойдет. Я не знаю точно, какой эффект...
   - Он что-то подсыпал в сахар? Из передней части дома донесся низкий, гулкий голос. Мать и сын смотрели через зал. На пороге входной двери стоял полицейский. "Я слышал, что! Соседка утверждает, что ее мужа отравили. Молодой человек, я вас арестую.
   Полицейский переступил порог. Голубая вспышка вылетела из дверного звонка и ударила его прямо в грудь. Полицейский отшатнулся и резко сел на крыльце. По дому распространился запах озона.
   "Закрой дверь, закрой дверь", - настойчиво скандировал дверной звонок.
   - Где эта скорая помощь? - крикнул доктор Шварц с верхней ступеньки. "Ребенку становится хуже".
   Что-то раскололось в двери шкафа в прихожей. Манки пронесся сквозь пробитую им дыру и начал бешено рикошетить по дому, как обезумевшее живое существо, круша украшения, раскалывая штукатурку.
   Лес бросился через парадную дверь, чтобы попытаться подобрать полицейского. Офицер выхватил пистолет. Неземной крик "Помогите!" кричал из дверного звонка.
   Энн закрыла глаза руками, как будто это могло заставить исчезнуть невероятную сцену.
   * * * *
   Через три дня после рождественской вечеринки, в самый разгар инвентаризации, когда ее головная боль полностью исчезла, Милли забеспокоилась.
   Она целый день обсуждала ситуацию со своей лучшей подругой в Хартшорн-Логан, девушкой из отдела жалоб. В тот же вечер после работы Милли впервые в жизни пошла в публичную библиотеку. Она взяла толстый том по теории путешествий во времени. Но только три предложения на первых десяти страницах были ей понятны. Она повернулась к своему человечку, чтобы утешиться перед сном.
   На следующее утро она преодолела защитную ширму секретарей, администраторов и младших чиновников, которые обычно защищали мистера Хокинса от мелких неприятностей, и проникла в его кабинет.
   Мистер Хокинс не узнал ее, когда она вошла. Его отношение стало гораздо более формальным, когда она напомнила ему об их действиях в канун Рождества.
   - Итак, вы видите, мистер Хокинс, - серьезно заключила Милли, - я беспокоюсь. Нам было так весело на той вечеринке, что мы даже не подумали о том, что могли бы сделать с этими людьми в прошлом".
   - Вы должны понимать, - твердо ответил мистер Хокинс, - что мне было не до веселья на вечеринке. Точно нет. Я должен взять на себя болезненную обязанность принимать позу веселья в особых случаях, таких как ежегодная корпоративная вечеринка".
   Милли метнула на него испепеляющий взгляд, но спорить по этому поводу не стала. Она продолжила: "Итак, я думала. Возможно, мы совершили ужасную вещь. Послать это платье ребенку без подходящего нижнего белья может быть очень опасно. Может быть, даже фатально".
   "Мы не можем навредить людям в прошлом, так же как и прошлое не может навредить нам".
   - Но разве ты не видишь? Милли пыталась сдержать слезы испуга и разочарования. "Я не уверен ! И это самое главное для меня в мире. Та маленькая девочка, которая получила платье, моя бабушка. Если бы она умерла, будучи маленькой девочкой, меня бы не было. Я не могу родиться, если моя бабушка умерла, не дожив до трех лет".
   "Парадоксы путешествий во времени сильно преувеличены, - сказал мистер Хокинс. - Возможно, специалист по генеалогии сможет прояснить этот вопрос.
   Милли вскочила во весь свой пятифутовый рост, внезапно разъяренная. - Тебе все равно, если я вдруг исчезну! Все, о чем ты заботишься, - это уберечь себя от лишних хлопот!" Она повернулась, подошла к двери и добавила: "После того, как я помогала выполнять сорок заказов каждый рабочий день в течение последних трех лет!"
   Милли вышла и захлопнула за собой дверь. Затем она остановилась прямо за дверью, ожидая цепной реакции. Это произошло примерно через пять секунд.
   Мистер Хокинс ворвался в дверь с криком: "Где эта девушка?" Он прошел через приемную и половину коридора, когда Милли окликнула его.
   - Вот и я, - ласково сказала она.
   Он схватил ее за руку и потащил в свой кабинет.
   - Знаешь, - сказал он, - я и раньше думал об этих бедных, несчастных людях. Теперь, когда вы упомянули об этом, я считаю, что мы должны что-то сделать для них. Он вытер лоб.
   - Ты думал о бедном, неудачливом менеджере прямо здесь и сейчас, - возразила Милли, теперь уверенная в своем положении. "Внезапно вы поняли, что это будет означать, если я исчезну, потому что у моей бабушки никогда не было детей. Вы понимаете, что если меня никогда не существовало, Хартсхорн-Логан внезапно получит тысячи писем с жалобами, исков о приказах за последние три года. Вы думаете о том, что произойдет с вашей позицией, если вы будете виноваты в том, что все эти покупатели не получат свой товар".
   Мистер Хокинс отвернулся, пока не взял себя в руки. - Мы поговорим об этом позже, - наконец мягко сказал он. "Давайте договоримся, что все будут счастливее, если мы наладим дела. И тебе не кажется, что только мы вдвоем должны выпрямляться сами? Будет проще, если... гм... другие чиновники об этом не узнают.
   * * * *
   Когда Энн убрала руки от глаз, беспорядок стал еще более запутанным. Новым фактором стала невысокая молодая девушка, которая шла к дому. Она озиралась по сторонам, как деревенская девушка, внезапно сбежавшая на Таймс-сквер.
   Полицейский обернулся, когда услышал шаги позади себя. "Что ты хочешь?"
   "Боюсь, что во всем виновата я, - сказала Милли офицеру. "Я представляю Хартшорн-Логан. Мы только что обнаружили, что допустили несколько ошибок, когда заполняли заказ для этой семьи. Я пришел забрать не тот товар".
   Дверной звонок издал зловещий кудахтанье, когда Милли подошла к порогу.
   Она посмотрела на коробку и сказала Энн: "Боюсь, я не смогу войти, пока работает этот неисправный дверной звонок. Вы отключите электричество в доме на минуту, а я отключу его?
   Лес моргнул, а потом начал громко и горько ругаться. - Почему я не подумал об этом?
   Лес увернулся от крена человечка и направился к блоку предохранителей.
   Милли позвала его вдогонку: "Может быть, в холодильнике есть бананы. Уберите их сразу, если они есть. Тогда манки успокоится.
   Энн бросилась на кухню, выдернула три банана и швырнула их в открытое окно. Она услышала глухой удар из передней комнаты, когда человечек упал на ковер и лежал неподвижно.
   "Я дернул выключатель!" - закричал Лес.
   Полицейский осторожно шагнул в дверь, глядя на Леса. Доктор Шварц перехватил полицейского.
   - Офицер, - сказал доктор Шварц, - наверху очень больная девочка. Я думаю, вы лучше всего исполните свой долг, попытавшись поторопить скорую помощь.
   "Но есть обвинение в убийстве, и я практически слышал признание", - запротестовал полицейский, слегка ошеломленный.
   Милли сняла дверной звонок. Она положила его рядом с человечком, затем подобрала оставшиеся части детективного набора Боба и сложила их в кучу. Она направилась к лестнице, крича через плечо: "Не беспокойтесь о своих детективных проблемах. Эти вещи стираются через двадцать четыре часа.
   * * * *
   Слегка пошатываясь под грузом товаров, Милли на цыпочках прокралась в комнату бабушки. Услышав, что доктор Шварц с любопытством преследует ее, она повернулась к нему и прошептала: "Я присмотрю за маленькой девочкой. Спускаешься и объясняешь тому милиционеру, что ничего вредного в химикатах в детективном наборе не было, а в дверном звонке было короткое замыкание, и что у ребенка, должно быть, аллергия на платье. Во всем виноват Хартсхорн-Логан, а не эта семья.
   - А что насчет этой штуки? - сказал доктор Шварц, указывая на человечка.
   Милли отчаянно пыталась придумать правдоподобное объяснение и сменила тему: - Полицейский сказал что-то о признании в убийстве. В детективном наборе была настоящая правда. Если кто-то проглотил что-то из этого, это может быть искренним признанием".
   "Боже мой!" Доктор Шварц бросился вниз.
   Милли склонилась над ребенком, который станет ее бабушкой. Салли лежала раскрасневшаяся и лихорадочная на большой кровати, погруженная в глубокую кому. Милли наклонилась и поцеловала бабушку, затем быстро отключила антигравитационные подушечки на плечах. После этого потребовалось всего мгновение, чтобы декамуфляж застежек-молний, сдерживающих силу кроша. Затем платье сползло.
   Салли вздохнула, как только платье выпало. К тому времени, как Милли достала из ящика комода еще одно платье, ее кожа уже возвращала свой нормальный оттенок. Милли надела его на Салли и укрыла ее, чтобы не замерзнуть.
   Милли снова поцеловала ребенка и посмотрела на предка, которого она знала только как крошечную старушку. Затем она собрала свою стопку товаров, бросив поверх платье с снова активированными наплечниками.
   Шум внизу был по-прежнему громким, но уже не истерическим. Милли провела пальцами по списку заказов, чтобы убедиться, что все собрала. Затем она открыла окно спальни. Поддерживаемая силой антигравитации, она поплыла к земле, приземлившись лишь с легким сотрясением.
   Она метнулась через задний двор, прочь от дома, не привлекая внимания. Все жители квартала собрались перед домом, где миссис Бернетт выкрикивала полное признание, а полицейский в поте лица записывал его.
   Миссис Бернетт в мельчайших подробностях объясняла, каким именно образом она отравила своих четырех мужей за последние семь лет, чтобы получить их страховку.
   * * * *
   Когда Милли вернулась в Хартсхорн-Логан будущего, она устало опустилась на стул. Она протянула руку и увидела, как она дрожит.
   "Боже мой, я не осознавала, как мне было страшно, пока не вернулась", - сказала она мистеру Хокинсу. "Но я думаю, что я сделал только одну вещь неправильно. Я забыл придумать какое-то алиби для моего двоюродного деда, чтобы использовать его в случае несчастного случая с проникающим в одежду лучом.
   "Ваши предки забудут обо всем этом в своем волнении по поводу вознаграждения страховой компании", - заверил ее мистер Хокинс. - Я давно проверил старые записи. Я вижу, что твоя прабабушка оплатила счет сразу после того дня, когда начались все эти неприятности. Но больше она ничего не покупала у Хартсхорн-Логан.
   "Что ж, хорошо, что путешествие во времени не может вызвать проблемы в обе стороны", - подумала Милли. "Не думаю, что я даже пойду на рождественскую вечеринку в следующем году".
   "Нас не беспокоит опасность путешествий во времени. Ничто не могло прийти из прошлого в настоящее, что могло бы причинить нам вред".
   - Боже, я рада, - сказала Милли и чихнула. Это испугало ее, потому что в этом мире, из которого был искоренен вирус простуды, не знали чиха. Затем она снова чихнула.
   Чуть позже мистер Хокинс начал чихать.
   Три миллиарда сопящих, кашляющих и сморкающихся людей по всему миру вскоре стали доказательством того, что мистер Хокинс снова ошибся.
  
   EGOBOO: Или, Труд путешественника во времени, Мэнли Бэнистер
   Романтическая фантазия сорокового века
   Первоначально опубликовано в 1950 году.
   ПРЕДИСЛОВИЕ
   EGOBOO - это строго вымысел - его персонажи, места и события вымышлены. Это, правда, сатира, но сатира без жала злобы или враждебности. Это зеркало, похожее на одно из тех, что можно найти в местах развлечений, смехотворно искажающие то, что они отражают. И, будучи таким зеркалом, оно держится на благо определенного элемента фэндома; чтобы этот элемент мог видеть себя таким, каким его видят.
   В частности, желательно, чтобы конкретный человек наблюдал за собой карикатуру, представленную здесь, картина, составленная из впечатления, произведенного разными людьми от сочинений этого товарища. Такому человеку достаточно будет открыть рот в опровержение, чтобы показать, что он это делает. Цель EGOBOO (поскольку ему нужна иная цель, чем часы развлечения, которые его подготовка уже обеспечила его автору и издателю) - указать этому безответственному персонажу на смехотворный аспект его утверждения, что его мнения имеют большую ценность. чем совершенные РАБОТЫ любого другого человека, фаната, любителя или профессионала!
   Члены обсуждаемого элемента посвятили свои писания персонализации против собратьев-фанатов, которых они знают только по имени, и яростным нападкам на профессиональных авторов, редакторов и издателей, которые, как они знают, не могут им ответить из-за обесценивания их профессиональной репутации.
   Издатель EGOBOO не представляет какого-либо отдельного фаната или профессионального автора, редактора или издателя. Он действительно выступает за некоторую меру такта и вежливости в выражении аргументов и мнений, а также за соблюдение заповедей гуманности и американской свободы слова - последнее не следует путать с вседозволенностью.
   Фанатской журналистике нужна не цензура, а тщательный самоанализ и использование дискриминации при выборе и обработке материала.
   Кстати, можно было бы меньше этой криминалистической херни загромождать почту, если бы каждый абонент был обязан набирать свою трубку шестизначным шрифтом!
   ИЗДАТЕЛЬ.
   *
   Путешественник во времени вошел в свою машину времени и захлопнул дверь.
   Решительный и мрачный, он повернул бранистан на фрумистат. Мгновенно стены его лаборатории расплылись, заколебались, превратились в надвигающийся опалесцирующий туман, переполненный мерцающими электрическими проявлениями тортус-квантов. Телесных ощущений не было. Он знал, что их не будет, хотя новая сцена вспыхнула почти одновременно с исчезновением старой в поразительной внезапности, которая была скорее похожа на физический шок.
   Сначала он подумал, что его окружает огромный лес. Он ощущал на каждой руке ветвящуюся массу на стеблях, возвышающуюся над кварцевыми панелями обзора машины. Путаница изгибалась и переплеталась над головой, превращаясь в парящий купол, который с клаустрофобной близостью парил над карликовой машиной времени.
   Потом он увидел, что это действительно были не деревья, а скелетные массы из стали, бериллия, меди, странных и неведомых сплавов разноцветных металлов, которые фантастически блестели во мраке, едва рассеиваемом случайными лучами заходящего солнца.
   Близко и далеко в массе, похожей на джунгли, вспыхивали, угасали и гасли мерцающие огни. Кричаще-красный, блестяще-зеленый, ярко-синий - повсюду вспыхивали лампы ламп, сверкая искрами электрически возбужденных газов. Их разноцветное сияние смешалось в жгучем звоне.
   "Боже мой, гравий, Флавий! Вот это место, - пробормотал Путешественник во времени и вышел из машины.
   Машина времени тут же исчезла, но Путешественник во времени лишь улыбнулся. Это не зашло далеко. С помощью мысленного луча он закрепил его в гиперпространстве, чтобы он всегда был в пределах досягаемости, куда бы он ни пошел в трехмерном континууме этого мира. Достаточно было одной мысли, чтобы тотчас отозвать машину.
   Звук ударил по ушам. Вокруг него в огромном скелете металлической конструкции гудели и жужжали машины, хихикали, потрескивали и стучали. Путешественник во времени небрежно подошел к занятому маленькому человечку, выступавшему с масленкой на чудовищной машине, которая звучно храпела.
   - Я говорю, - вежливо сказал он. - Когда мы?
   Маленький человечек повернулся, яростное выражение скривило его гладкую верхнюю губу. В этом мире ни у кого не было усов. Путешественник во времени должен был привыкнуть к виду мужчин с безволосыми щеками цвета лепестков розы.
   "Еще один выброс религиозного прошлого!" - прорычал он, прижимая масленку к своей тощей груди.
   - Я из Прошлого, - согласился Путешественник, - но что ты имеешь в виду под "религиозным"?
   "Старый стиль, приятель!" - отрезал человечек. Вы называете свой период нашей эры по религиозным причинам. Было псевдонаучно доказано, что религия является психопатической аберрацией на дофанатской стадии интеллектуального развития. Мы привыкли к подбрасываниям. Всякий раз, когда кто-нибудь из вас, протофенов, углубляется в псевдонаучные принципы, вы дурачитесь, пока вас не выбросит сюда, где вы старомодны и лишние - это абсолютный Фэндом!"
   Путешественник во времени ненадолго задумался о знакомых ему болотах, внезапно исчезнувших из фэндома.
   Богиноподобное существо, облаченное в задумчивую сладость (и не более того), проплыло мимо, прижимая к своей мраморной груди пару зловещих лучевых ружей.
   "Она Героиня!" - радостно заметил маленький человечек.
   - Прошу прощения, что вы сказали?
   - Что сказать... что сказать? напыщенно подражал другому. Кто? Да, Героиня, конечно! Это класс, батенька! И класс, я бы сказал !
   - Я этого не понимаю, - взмолился Путешественник во времени. - Вы, кажется, не находите неразумным то, что я из Прошлого. Вы также должны понять, что я, как и любой иностранец, не имею особенно точного представления о том, на что похожа ваша цивилизация. Что это за мир?"
   Маленький человек осторожно сплюнул.
   "Это ЭГОБУ, первичный мир Псевдонаучной Вселенной. Мы представляем зенит достижений Псевдонаучного Принципа, провозглашенного, защищаемого и практикуемого расой Фэн. Та красотка, прошедшая мимо, как вы только что заметили, - Героиня. Он выглядел задумчивым.
   "Конечно, никто не должен прикасаться к Героине, кроме Героя". Затем он вздохнул, просветлел. - Но для остальных есть Джилл и космические шлюхи! Видишь ли, Фены делятся на классы: Герои, Героини, Ракетчики, Космические Руки и тому подобное. Существует около миллиона классов, и каждый год Главный Псевдоученый создает новые".
   "Кто этот Главный Псевдоученый?"
   Блаженное выражение застыло в чертах тощего человечка.
   "Гре-э-ат гхо-ход Вермилионн Болотный Уотер XCVI!" - пропел он и тотчас же упал ничком в приступе церебрального экстаза.
   Совершенно беспомощный перед таким неожиданным поворотом событий, Путешественник во времени осторожно перешагнул через распростертого, дергающегося человека и поискал путь глубже в металлические джунгли.
   Он шел по широкому переулку через лес балок и балок, с живым интересом наблюдая за причудливым клубком машин, машин и еще раз машин, из которых, казалось, целиком состоит планета в этот последний век лженауки. Были представлены все мыслимые устройства, каждое из которых функционировало без цели, щелкало, жужжало, жужжало и светилось.
   Мимо него по широкому шоссе проносились легкие прогулочные автомобили и большегрузные автомобили с одинаковой головокружительной скоростью. Фэн в прогулочных автомобилях весело махала ему, проезжая мимо, а когда он махал большим пальцем, они кричали: "Нет места! Нет места! Не могу остановиться! Не могу остановиться!" как персонажи из сцены в Алисе в стране чудес.
   "Хсссстт!"
   Звук резко пробился сквозь гул гоночных моторов, и Путешественник во времени быстро огляделся.
   "Привет! Посмотри сюда!"
   Путешественник во времени поднял глаза и увидел человека в малиновом плаще, зеленой тунике, желтых кепках с широким поясом, сапогах и авиационном шлеме с крыльями и гербом. Он сидел на башенной перекладине качающейся лестницы из вязкого металла, которая, казалось, висела над изогнутой переплетенной крышей.
   - Ты Герой? - мягко спросил Путешественник.
   "Неа!" - прошипело привидение. "Я шпион-радикал! Я просто одеваюсь как Герой, чтобы одурачить Псевдо - они не посмеют поднять руку на Героя, понимаете... Вставай!
   - Я не умею летать! - сказал Путешественник во времени.
   В ответ псевдо-Супермен спикировал на землю и одной мощной рукой схватил Странника за талию. Путешественник почувствовал, что отрывается от земли. В лицо ударил ветер, ощущение чрезвычайной восходящей скорости; затем он болтался с Человеком Будущего в футе от открытой боковой двери зависшего аэромобиля.
   "Входи!" - проворчал парень и толкнул Путешественника во времени вверх, в машину - немалый подвиг для синтетического Героя, - и проворно последовал за ним.
   Долгое время он смотрел вниз на спутанный металлический навес; затем, прищурив глаза, быстро оглядел горизонт. Удовлетворенный тем, что мечущиеся фигуры, которые он наблюдал, были всего лишь космическими кораблями, отправляющимися и возвращающимися из всех частей Галактики, он повернулся к пульту управления.
   - Я думаю, мы в безопасности, - пробормотал он, приводя аэромобиль в движение, - тебе повезло, что я случайно сканировал этот сектор ЭГОБУ своим Фернрейским Визи-Диссектором, Пастман или Псевдо достали бы тебя. !"
   "Почему ты думаешь, что я из прошлого?"
   - Твоя одежда, приятель! Никто, кроме фаната из 20-го века, DA, не стал бы носить такую одежду!"
   - Ты имеешь в виду А. Д., не так ли?
   "ДА, приятель. Темные времена." Воздушный автомобиль мчался с нарастающей скоростью к горизонту, расплывчатой полосой в сотне футов над балдахином из переплетенного металла, который, казалось, покрывал весь этот псевдонаучный мир. "Теперь вы находитесь в третьем тысячелетии псевдонаучной эры, - продолжал он, - под просвещенным руководством Vermilionn Swampwaterr - Verminn XCVI!" В тоне Человека Будущего была скрытая ирония, которая не ускользнула от Путешественника во Времени.
   "Кто такие радикалы?" он спросил.
   Будущий человек с опаской нахмурился. "Мы - ассоциация Futurefen, Throw Ups from the Past, литераторов и женщин, ученых, врачей, естествоиспытателей и т. д. Мы живем под землей в "Лесах" - куда Псевдо не могут проникнуть, потому что они охраняются приложениями. Настоящей Науки, против которой бессильны фантастические изобретения Псевдонауки. Как давно ты здесь, в ЭГОБУ, приятель?
   "Всего несколько часов. Я покинул прошлое в 1950 году нашей эры".
   - За десять лет до восстания Паразита Первого, - заметил пилот.
   "Кто был он?"
   - Вермилионн Болотный Уотер - сокращенно "Паршивец", понимаете. Он основал EGOBOO и псевдонаучную эру".
   - Я помню это имя, - ответил Путешественник во времени. "Вероятно, это считалось групповым синонимом подрывной топи - семантически псевдонаучная правдоподобие".
   - После того, как вы ушли, - продолжал пилот, - Паразиты начали экспериментировать с псевдонаучным принципом. Научная фантастика, по его словам, явно доказала, что на столетия опережает реальную науку. Ученые, следовательно, устарели. Исследования Верминна, основанные на псевдонаучном принципе, позволили разработать водородную бомбу менее чем за две недели - проблема, которая годами ставила в тупик настоящих ученых! В 1960 году Верминн и оба его друга подняли вооруженный мятеж и издали Прокламацию".
   - Воззвание?
   " Прокламация. Все люди, гласило оно, должны были отныне читать эти научно-фантастические рассказы в научно-фантастических журналах, специально одобренных Verminn. Никто никогда больше не должен читать странные или фэнтезийные истории. Кроме того, далее в Прокламации говорилось, что ни один фанат не должен публиковать какие-либо журналы для фанатов (сейчас мы называем их фанзинами - это звучит более псевдонаучно) без явного разрешения самого Верминна".
   "Что случилось?"
   "Восстание, конечно же, Фэндом восстал немедленно и во всей своей полноте - большой сюрприз для Паразитов! Недовольный, он провозгласил весь мир единым Государством Фэндома; и мир взбунтовался. Паранойя Паранойи приняла форму бреда преследования. Будучи не в состоянии терпеть это инакомыслие и свидетельства неудовлетворенности своими личными предрассудками, ненавистью, неприязнью, раздражительностью и т. д., Паразит выхватил свою псевдонаучную водородную бомбу и практически уничтожил мир".
   Путешественник во времени вздрогнул.
   "И вот результат! Разве теперь никто не восстает?
   - Никто, кроме нас, радикалов, - мрачно сказал пилот. "В результате атаки Верминна с помощью водородной бомбы редакция журнала Weird Yarns Magazine была загнана в подполье, где они продолжали публиковать странные вещи для нескольких фэнов, которые предпочли затравленную свободу выбора собственного материала для чтения возмутительному диктату Паразитов, кто; конечно, оправдал свой образ действий заявлением, что он действовал "в интересах Фэндома".
   "Такой щелчок, как этот, был его любимой крылатой фразой в мое время", - заметил Путешественник во Времени.
   "Все защитники научной фантастики как литературного искусства, - продолжал пилот, - а также те, кто писал или читал фэнтези любого рода, кроме особого блюда Верминна, были выследимы и уничтожены в дни, последовавшие за H- бомбить. Самсон Морской Конек, редактор Stultifying Science Stories, обнаружил Верминн, увеличил свой скудный редакционный доход (ему платили старыми, но непогашенными почтовыми марками, сделанными из обратных конвертов, прилагаемых к принятым посланиям - причина, по которой он покупал так много) - а-а-а, Морской Конек писал в свободное время и, среди прочего, продавал любовную мякоть сети Boudoir Classics . Это так разозлило Паразитов, что он создал термидор Морского Конька методом варки в масле. Так оно и пошло".
   "Но как он обнаружил загадочную для науки водородную бомбу?"
   "Вы знакомы с атомной бомбой в свое время и знаете, что для взрыва требуется критическая масса U-235?"
   "Да, я знаю это. Продолжать."
   "Применяя принципы лженауки, Верминн обнаружил, что некоторое количество водорода нужно привести в соприкосновение лишь с небольшой частью критической массы, и он взорвался с поразительной силой, в 1000 раз более мощной, чем атомная бомба! Извлекать водород из воздуха было легко - сам Паразит был "критической кашей"! Бомба, которую он создал, была не чем иным, как колбой с водородом с волоском с головы Паразита, который в решающий момент пробивал газ. Кто мог противостоять ему? Конечно, Верминн остался лысым со времен водородной бомбардировки; но, как он сказал: "Никакая жертва во благо Фэндома не слишком велика!"
   Пилот выглянул в боковое окно.
   "Мы здесь. Держи шляпу!"
   Воздушный автомобиль упал с тошнотворным креном. Путешественник во времени схватился и повис. На мгновение он осознал стену зеленой растительности, вспыхнувшую вверх, затем стена стала голубоватой, расплывчатой, как поверхность бегущей реки; и Путешественник во времени подозревал, что они рухнули в недра земли через какую-то обшитую металлом трубу.
   Воздушный автомобиль замедлил снижение, плавно приземлившись на гладкую твердую поверхность.
   "Добро пожаловать в Фантазию!" - сказал пилот. "Единственное место во Вселенной, где до сих пор пишут, публикуют и читают научно-фантастические, сверхъестественные и фэнтезийные истории!"
   "Это правда? Как насчет Fen of EGOBOO?
   Пилот с сожалением посмотрел на него. "Они просто Фэн! Они ничего не пишут и не читают - они живут этим! На самом деле никому никогда не разрешалось писать что-либо, кроме того, что любил читать правящий Паразит. Поскольку ни один Паразит никогда не любил то, что он читал, и поскольку линия Паразитов признает свою неудачу в написании художественной литературы; естественно, ничего подобного в Мире ЭГОБУ не было ни написано, ни прочитано. Выпрыгивай сейчас же и знакомься с людьми!
   * * * *
   Мира Будущая Женщина была самым красивым существом, которое когда-либо видел Путешественник во времени. Редактор журнала Weird Yarns Science-Fantasy Magazine в эту экстравагантную эпоху ее положение мэра Фантазии было равносильно королевству над небольшой группой стойких радикалов.
   Интервью с Путешественником во времени проходило в кабинете мэра, высоко над тихо журчащим городом, в который его вели пилот и официальные встречающие в аэропорту.
   "Раньше я была Героиней в верхнем мире, - задумчиво улыбнулась Мира, - но я устала от постоянной погони за Героями. Это такие деревянные палочки! Более того, я чувствовала, что в жизни определенно есть более реальная цель, чем носить пистолет Zapp как почти единственную одежду (пришлось , понимаете), и делать себя гламурной для ежегодного Дня девушки с обложки, поэтому я сдалась и присоединилась к радикалам. ".
   "Я понимаю, - прокомментировал Путешественник во времени, - что Первый Паразит систематически уничтожал всех главных героев сверхъестественной и фэнтезийной литературы".
   "Конечно, - согласилась Мира, - хотя некоторым удалось бежать, чтобы присоединиться к подполью радикалов; а другие, разумеется, были уничтожены H-взрывами. С другой стороны, Оливер Снардварк, издатель Baconship Classics, был схвачен и вынужден съесть весь тираж своего последнего странного опуса, включая твердые обложки. "Поскольку у Снардварка совсем нет вкуса, - заметил Паразит, - он может легко проглатывать собственные слова без дискомфорта". Это оказалось не совсем так.
   "Рой Фистфиллер, прежний редактор Emulsifying Stories и журнала Ultra Planets , был обнаружен, когда незаконно обучал класс детского сада основам псевдонауки самого Фистфиллера. Дик К. Лезвие бритвы, присутствовавший и державший в то время шляпу Великого редактора, едва успел захныкать: "Дерос идут!" когда взорвалась водородная бомба, уничтожив их обоих вместе с классом детей и семью с половиной миллионами других граждан на сто миль вокруг. "Я сделал это на благо Фэндома", - заявил впоследствии Верминн. "Почему тот, кто будет слушать подобную чушь, должен получить шанс повзрослеть?" Когда ему указали, что остальные семь с половиной миллионов горожан никогда не слышали о Fistfiller или о причудливых "Хижинах в небе" Razorblade, Верминн просто пожал плечами и заметил, что они, вероятно, в любом случае читали "Wesday Morning Journal" . "
   - Он никогда не знал, когда остановиться?
   "Никогда!" вздохнула Мира. "Он даже нападал на мертвых! QR Sexcraft, покойный автор странных историй, он злоупотребил тем, что уничтожил все копии своих работ с помощью псевдонаучных Z-лучей. "Ктулху, моя левая нога!" - ворчал тиран, пока они горели. Что касается давно почившего Эграллуна Пу, Паразит не только сжег его книги, но и постановил, что отныне посетители театра должны будут сами искать себе места в вопросе поиска мест, и, кроме того, он добился того, чтобы слово "привратник" было вычеркнуто из словарь."
   - Разве Верминну никто не нравился?
   "Ну, он продемонстрировал пристрастие к фанатскому обозревателю по имени Бедд Баггс. Выяснилось, конечно, что Баггс был просто синонимом Болотовода.
   - Ты хотел сказать "псевдоним", - грациозно вставил Путешественник во Времени.
   -- Если и ошибалась, -- возразила Мира, -- то я впервые в жизни совершила такую ошибку !
   - О, - сказал Путешественник во времени. - Ну, скажи мне, могут ли Псевдо или вы, Фантазиаки, путешествовать во Времени?
   Алебастровая дева нахмурила лоб.
   "Псевдонаучные возможности путешествий во времени до конца не оценены в силу некоторых особенностей, присущих Псевдонаучному Принципу. Путешествие в прошлое ограничивается началом Псевдонаучной эры. Мы вообще не можем путешествовать в Будущее".
   Путешественник во времени резко выпрямился, затем медленно расслабился. Слабая улыбка витала вокруг его твердого рта.
   "Тогда я добьюсь успеха!" - пробормотал он.
   "Успех в чем?" - спросила Майра.
   "При уничтожении этой Вселенной!"
   Мира смотрела на него широко раскрытыми от восхищения глазами, а румянец медленно сходил с ее щек.
   "Ты сумасшедший!" - прошептала она наконец. "Никто - даже в научной фантастике! - никогда не мечтал уничтожить всю Вселенную!"
   "Генри Каттнер сделал!" вернулся Путешественник во времени.
   "Святой Генрих!" воскликнула Мира в благоговейном страхе.
   "Да, в "Оси времени" Каттнер не только разрушил Вселенную, но и перестроил ее в две совершенно новые Вселенные! Я , однако, не восстановлю того, что разрушу!"
   Некоторое время с уровня улицы внизу поднимался ропот; и теперь возмущение достигло такой силы, что Путешественник во времени поспешно подошел к окну. В этот момент в комнату, спотыкаясь, ввалился мужчина, из неприятной раны на голове у него текла кровь. Его черты были осунувшимися и изможденными. Он задыхался, когда говорил.
   "Псевдо! Они бегают по всему городу, убивают и жгут повсюду!"
   Майра вскочила на ноги, ее огромные, большие, красивые глаза были широко раскрыты, в них плескались фиолетовые лужицы ужаса.
   "Конец, которого мы ждали веками! Как ... как они могли пройти мимо наших патрулей?
   "Земляк!" - ахнул Фантазиатик, пошатываясь. "Они построили чудовищный землеройный бур и пробурили его с другой стороны Земли! Они вышли из-под земли в самом центре города и застали нас врасплох!"
   - Как мы держимся? - прошептала прекрасная мэр. - Есть ли у нас шанс?
   Раненый поник. В его глазах появилось остекленевшее выражение. Он с усилием покачал головой. "Увы, все пропало! Они даже сейчас внутри этого здания!"
   И он бросил камень замертво к ногам Миры и Путешественника во времени.
   Обострённые чувства Путешественника во Времени уловили стук тяжёлых космических ботинок по лестнице и злобное рычание пулемётов Зеппа, извергающих смерть и ненависть.
   "Быстро!" воскликнул он. "Нельзя терять ни минуты! Где во Вселенной находится штаб-квартира Vermilionn Swampwaterr? Мы должны немедленно отправиться туда!
   "Здесь, на EGOBOO", - ответила Мира, заламывая руки в истинной манере Героини. "Но как? Враг почти у дверей. Нас не спасет даже лженаука!"
   "Но да!" - уверенно ответил Путешественник во времени. "Я прочитал все когда-либо написанные научно-фантастические рассказы и, следовательно, являюсь мастером псевдоученого! Торкл можешь?
   - Нет, - ответила служанка ЭГОБУ.
   "Независимо от того. Я могу torkle достаточно для нас двоих. Дайте мне вашу руку, и позвольте нам торкнуть прямо в кварталы Vermilionn Swampwaterr... вот так!
   Он взял ее за руку, когда ворвался авангард кричащих, кровожадных приспешников лженауки; и оба вместе исчезли, как шрифт, случайно опущенный не в ту коробку!
   * * * *
   "Хватай этих людей!" - закричал Главный Псевдоученый. "Как они сюда попали? Не потерплю, говорю! Я знаю, что мне нравится, и что мне не нравится, так это странные люди, внезапно появляющиеся из ниоткуда! Это заставляет меня нервничать! Ву! Боже!"
   Когда гвардейцы в зеленой форме бросились на парочку, наводя уродливые бластеры, Путешественник во времени тихо поднял руку в властном жесте. Его царственное лицо выражало высочайшее величие, которое заставило гремящих гвардейцев в замешательстве остановиться.
   "Держать!" - пробормотал он тоном железной решимости.
   Главный Псевдоученый, сморщенная карикатура на человеческое существо, скрючился, как краб-паук (Macrocheira kampferi) за своим столом, растопырив когти над сложным набором шипов и кнопок.
   "Я накрыл тебя Фу Рэем!" он крикнул. "Что ты здесь делаешь? Ву !"
   - На данный момент, - ответил Путешественник во времени, лениво полируя ногти рукавом пальто, - ничего. Он с презрением посмотрел на Вермилионна Болото на XCVI. "Я ношу в кармане небольшую колбу с газообразным водородом. Ионизирующее свойство вашего Фу-Рэя повлияет на флогистон и создаст передаточный эффект между физическим элементом газа и псевдонаучной ерундой вашей инграмматической личности, регрессивной по своей природе своей молниеносной; который, гетеродинируясь на мультимиллиметровой длине волны тортус-квантов, мгновенно перенесет меня в безопасное гиперпространство. В то же время ты и твой одиозный Мир ЭГОБУ рассыплетесь на осколки от высвободившейся скрепной силы атомов водорода, тихо циркулирующих сейчас в кармане моего пальто!"
   "Кто ты ?" - серо спросил Главный Псевдоученый.
   "Я путешественник во времени - в стиле машины времени".
   "Я знаю свою лженауку!" - завизжал Verminn XCVI. "Ни одна машина не может двигаться впереди своей точки времени!"
   "А ты пробовал корпискон фумистировать тупором на полуаблато?... Потом бранистан на фрумистате крутишь, и ты свивитакель!"
   Паразит XCVI посмотрел на него с изумлением.
   " Правильно! Наши лжеученые веками старались фрумистифицировать корпискон! Как ты это делаешь?
   "Погремите щепки и прокрутите иффлевич", - ответил Путешественник во времени. "Это так же просто, как ухмыляться с крумистана!"
   Великий бог Верминн сжал кулаки и фыркнул от дьявольского ликования. "Теперь, когда я знаю, как это делается, - воскликнул он, - я отправлю своих приспешников обратно в начало Времени и оттуда начну свою Псевдонаучную эру! Semper pseudoscientia egobooensis! Как только это будет сделано, вы перестанете существовать; Мистер Путешественник во времени; для тебя и твоего Времени никогда не будет!"
   "Хе-хе!" - вежливо хихикнул Путешественник во Времени.
   - Над чем ты смеешься? - прорычал девяносто шестой потомок первого Болотника в девяносто шестом поколении. Как и его далекий прародитель, этот Паразит не мог вынести чужого развлечения над чем-то, что находилось за пределами его собственного понимания.
   Путешественник во времени привлек Майру ближе к себе, потому что ее присутствие давало ему утешение.
   - Что ты знаешь о первом Паразите? спросил он.
   - Как записано на Лентах Истории, - возразил Вермилион Болотный, сверкая маленькими глазками, - он основал в 1960 году, по расчетам Средневековья, Псевдонаучную Эру и Мир ЭГОБУ!
   "Что он делал до 1960 года?"
   Главный Псевдоученый покачал головой.
   - Я скажу вам, - твердо сказал Путешественник во времени. "Включи свой Межгалактический Мгновенный Телефон Visi-Space-o, чтобы все кишащие миллиарды Фен - каждый последний Фан в Фэндоме! - могли услышать мои слова. Я собираюсь рассказать вам правду о вашем Мире ЭГОБУ!"
   "Нет!" Коротко заговорил Верминн. "Я единственный, кто имеет хоть какое-то значение в Фэндоме. Вы можете рассказать мне свою часть, если вы думаете, что я буду слушать.
   - Включи, говорю! - прогремел Путешественник во времени. "Или я станископ сломаю!"
   Он чувствовал, как Майра дрожит в его руке. Главный Псевдоученый побледнел. Неохотно он манипулировал шпилькой. Теперь эта комната была в центре внимания миллиардов миров, вращающихся вокруг мириадов солнц. Все в этой Вселенной Болота мгновенно откликнулось на этот визуальный зов великого бога Вермилионна Болотного XCVI!... Путешественник во времени ощутил в своем мозгу огромное психическое давление их объединенного внимания - монотонный такт, такт , ритм их нетерпеливого любопытства. , отвечая на этот неслыханный зов, в то время как каждый мозг во Вселенной напрягал себя, пытаясь понять, что происходит.
   - Разве это не правильно, - произнес Путешественник во времени, - что вы, Фэн, вообще ничего не знаете о Верминне Первом до того, как он изобрел псевдонаучную водородную бомбу?
   Всепроникающая волна силы схватила и разорвала самое волокно Пространства, когда миллиарды и учетверенные миллиарды псевдонаучных голов одновременно кивнули на свои псевдонаучные шеи в подтверждение.
   -- Вы не знаете, -- продолжал Путешественник во Времени, и его голос стал звучным и громким, -- что Паразит Первый был лишь воображаемым отражением комикса Бака Роджерса, небрежного фанатика писца, парня, который рисовавший на пишущей машинке, и который извлекал эгоистическую выгоду из практики панорамирования любезных дам среднего возраста! более начитанного, чем он, из-за поддразнивания старшеклассников, которые были умнее, чем он считал допустимым; и от злословия профессиональных редакторов и издателей, которых он считал менее способными, чем он сам, заниматься своими различными профессиями? Представитель определенного хриплого типа желтой журналистики, выкопанной из заплесневелых газетных бумаг за столетие до своего времени, этот бедный библиокомментатор и оскорбитель редакционных устремлений возмущался вторжением новых поклонников в фандом, который он олицетворял как он сам. Он думал , что он фандом, а ты, Verminn XCVI, и есть фандом в сороковом веке!"
   "Да, я Фэндом !" - выплюнул Главный Псевдоученый. "На протяжении веков раса Verminn преуспела в искоренении этого бесполезного племени, фанатских издателей, и искоренила профессионалов. Мой foozine - единственный foo-zine, опубликованный сегодня. Каждый Фанат должен это прочитать, иначе его вырубят! Хяк-як-як-як !"
   Вздох пронесся по слушающей Вселенной и, казалось, почти заставил себя услышать в комнате. Миллиарды мчащихся солнц пылали в холодных глубинах Космоса бледно-лиловыми, зелеными, пурпурными, сапфировыми, красными и жемчужным свечением. Сверхмиллиарды обитаемых миров вращались по своим орбитам, и Вселенная повисла, затаив дыхание, вслед за этим трансцендентным вздохом.
   "Вы когда-нибудь слышали о журнале для фанатов Time-Trap ?" - оживленно спросил Путешественник во времени.
   "Утерянный Кодекс!" - прошептал Главный Псевдоученый в полном благоговении. "Великий Фузин Древних!"
   Путешественник во времени вынул из кармана пачку мимеографированной бумаги и поднес ее к межгалактической мгновенной телепанели "Визи-Космос-о-Телефон". Каждое око во Вселенной созерцало святое, таинственное средство древнего веерного письма.
   "Ловушка времени!" торжественно произнес Путешественник во Времени. "Прибор, на котором я клянусь в псевдонаучной правдивости того, что собираюсь вам рассказать!"
   Пот выступил на всем лице Вермилионн Болотной Уотер. Он громко застонал.
   "Иди прочь! Ты даешь мне инграммы!
   Путешественник во времени улыбнулся со скучающей отрешенностью.
   "Инграммы - шменграммы - кого это волнует? Попробуйте это на своих инграммах - вы даже не существуете!"
   Звезды остановились на своем пути. Крутящиеся планеты на мгновение остановились в своем вечном вращении. Ткань Космоса задрожала.
   "Причина, по которой вы не можете путешествовать в Прошлое до начала вашей Эры, - неумолимо продолжал Путешественник во Времени, - заключается в том, что у вас нет Прошлого, куда можно было бы отправиться! Вы не можете путешествовать в Будущее, потому что у вас нет Будущего! Ты всего лишь Одно из Колесов Если, и я собираюсь уничтожить тебя, чтобы спасти человеческий род даже от отдаленной вероятности этого в высшей степени нежелательного конца его устремлений! Уничтожая вероятность, я гарантирую, что реальности никогда не будет. Истина в том, что вся основа и уток вашей могущественной Псевдонаучной эры - не более чем концепция, аберрированная ментальная проекция ребяческого разума Вермилионна Болотовода, Первого, Последнего и Единственного Паразита, когда-либо существовавшего!
   "Вранье!" - вырубил Главный Псевдоученый. "Все лгут!"
   - Напротив, - холодно возразил Путешественник во Времени, - это просто; псевдонаучная правда! В этом выпуске " Ловушки времени" заключено обещание вашего роспуска!"
   Он сделал паузу и продолжил. "Первый Паразит имел обыкновение получать бесплатно по почте простые журналы для фанатов, которые он анализировал в своих сочинениях, оскорблял, насмехался над ними, топтал, обижал и другими способами делал из себя фигуру смехотворной и горькой зависти. Дело дошло до того, что новые фан-редакторы отказались присылать ему свои журналы бесплатно. Либо не в состоянии, либо не желая платить за то, что, по его мнению, он должен был получить даром, Верминн хитроумно придумал план! Он откопал изъеденный молью старый выпуск своего собственного мимеографического бормотания и отправил его новому фэн-редактору. Этот парень, смущенный, ответил тем же и отправил Верминну свой собственный труд, только чтобы увидеть, как он терпит выход из мономании этого существа... почта. Не было никаких сомнений в том, что ее опубликовал Вермилионн Свампуотер, ибо его имя было повсюду. Более того, он упоминал себя не менее десяти раз на каждой странице в форме перпендикулярного местоимения первого лица. Новый редактор взял экземпляр своего собственного журнала, тщательно посыпал страницы средством от тараканов, кралсисом разумообразных, и отправил его Верминну. Когда журнал прибыл, Паразит схватил его с жадными глазками. Он перелистывал страницы в эструсе ликования, облизывая большой палец, чтобы лучше перевернуть податливую бумагу! И тогда, сэр, средство от тараканов (безвредное для человека и животного, как было сказано на коробке) подействовало. Фрамистанс! Доннерветтер! Vermilion Swampwaterr резко напрягся и быстро упал... вымер! Он так и не дожил до основания псевдонаучной эры. Новость о его кончине сообщается в этом выпуске журнала для фанатов Time-Trap !"
   Он бросил отпечатанные на мимеографе листы на стол Главного Псевдоученого. Verminn XCVI облизал губы.
   -- Здесь сказано, -- подозрительно пробормотал он, -- что он умер по неизвестной причине. Откуда вы взяли эту болтовню о редакторе фанатов и избавлении от тараканов?
   - Я, сэр, - скромно сказал Путешественник во Времени, - тот редактор фанатов. Я устал от поведения Верминна "убирайся из города к закату" и от его постоянного отбивания резинки. Это дело поставило в тупик научных детективов, потому что оно было совершено по псевдонаучным принципам, основанным на гипотезе о том, что Вермилион Болотный был не человеком и не зверем, а насекомым!
   "Не верю!" - воскликнул Верминн XCVI. - Но я должен в это поверить - это настолько псевдонаучно!
   Вера контролировала его. На обширных, усеянных звездами просторах Псевдонаучной Вселенной квадриллионы легионеров Фена трепетали в зарождающихся муках растворения. Пространство искривлено, искривлено. Могучие сгустки энергии вцепились в гигантские солнца, и они вспыхнули безумным пламенем и внезапно погасли в холодной ночи Небытия. Бурлящие миры Псевдонаучной Вселенной зашатались, зашатались, раздробились и прекратили свое существование. Путешественник во времени почувствовал, как пол под ногами задрожал и вздрогнул.
   Вдалеке послышался звук гигантского ветра, стремительное шипение потока энтропийной энергии.
   Главный Псевдоученый тщетно пытался выпрямиться, но большой стол плавился и текло под его руками. Одетые в зеленое гвардейцы пошатнулись, их лица вдруг стали липкими и перекошенными. Они таяли, как восковые свечи в огне.
   Путешественник во времени холодно улыбнулся, прижал Майру к себе и сделал то, что должен был сделать, чтобы материализовать машину времени. Он швырнул спотыкающуюся девушку внутрь, прыгнул за ней и тут же включил бранистат, что свело на нет силу, которая статизировала его в эту жуткую эпоху, и благополучно перенесло их в гиперпространство. Путешественник во времени остановил машину и восхищенно посмотрел на бывшую Героиню.
   - Вы прекрасно выдержали! сказал он. - На минуту я испугался... - Он покачал головой.
   Лицо девушки было бледным, а глаза - глубокими фиолетовыми лужами, в которых отражались растерянность и страх.
   - Что? - воскликнула она на местном языке. - Внезапно все начало расплываться и кружиться вокруг меня... - Она провела рукой по лбу.
   - Очень просто, моя дорогая, - улыбнулся Путешественник во времени. "Когда каждый Фанат убедился, что его не существует, его просто не было, вот и все. Принцип его вполне псевдонаучный!"
   Майра нахмурилась. "Поскольку Verminn не создал мир EGOBOO в реальном времени, как получилось, что я все еще существую?"
   "Потому что, - усмехнулся Путешественник во времени, - я достаточно быстро доставил вас в гиперпространство. Кроме того, Vermilionn Swampwaterr все еще живет в моем временном секторе. Видите ли, я как бы соврал Главному Псевдоученому и окончательному Фену. Паразиты не глотали яд тараканов ! Я, как и большинство людей моего времени, верю в принцип: живи и давай жить другим. Тем не менее, пока существует тип Болотной Уотеры и мелкие подхалимы, подбадривающие его параноидальные галлюцинации, людей будут очернять за их убеждения, положение или цвет кожи - и даже за такой тривиальный признак, как вкус к чтению или как человек тратит свои деньги!.. Тем не менее, в фандоме еще есть место для всех аспектов спора - для всех фракций - даже для Болотных Вод, если такого человека можно убедить смягчить насмешливое выкрикивание его собственных личных мнений. благоразумный уровень вдумчивого и благовидного исследования, заслуживающего некоторой меры внимания. Крики, крики и насмешки просто для того, чтобы отличаться, не могут принести своему зачинщику ничего, кроме полного презрения публики. Поэтому я бы посоветовал потенциальному Болотнику изменить поведение; ибо, несомненно, бросаться с нетерпимостью перед лицом доброй воли и приличного уважения к убеждениям других значит идти по пути самоубийства к социальному вымиранию".
   - Но как ты уничтожил Вселенную? - спросила Майра.
   "Совершенный Фэн, - объяснил Путешественник во времени, - верил во все, что сформулировано на жаргоне псевдонаучной болтовни. Еще больше убедившись в этой поддельной копии Time-Trap , они просто считали себя несуществующими. Как ни взволнован, Verminn никогда не воссоздаст эту конкретную вероятность!... А теперь, моя дорогая, не могли бы вы вернуться со мной в 1950 год и помочь мне отредактировать мой журнал для фанатов?"
   - Да, да! - воскликнула она, сияя глазами. "Что-то еще?"
   Путешественник во времени ухмыльнулся, размышляя о чем еще, думая об апельсиновых цветах. Он щелкнул фрум-клапаном, и стены лаборатории выплыли из жемчужного тумана, который до сих пор их окружал. В то же мгновение прекрасная Майра бледнела и бледнела, худела, бледнела и исчезала совсем вдали, все еще с видом неземной радости, усиливая ее богоподобную красоту.
   Путешественник во времени пожал плечами. - Я боялся, что она это сделает, - пробормотал он. "Как только она пересекла временную шкалу Псевдонаучной эры, она перестала существовать, поскольку была всего лишь плодом спроецированного будущего воображения Вермилионна Болотовода. Ну, наверное, она все равно не умела готовить. Я не думаю, что есть много Героинь из научной фантастики, кроме Уны, которые могут!"
  
   ДОЛГО ЗАПОМНЯЕМЫЙ ГРОМ, Кит Лаумер
   Первоначально опубликовано в Worlds of Tomorrow в апреле 1963 года.
   я
   В своем номере в коммерческом отеле "Элсби" Тремейн открыл свой багаж и достал небольшой набор инструментов, с помощью отвертки снял нижнюю крышку телефона. Он вставил крошечный алюминиевый цилиндр, обжал провода и заменил крышку. Затем он набрал междугородний вашингтонский номер и подождал полминуты соединения.
   "Фред, это Тремейн. Включи зуммер. На проводе послышалось тонкое гудение, когда включился скремблер.
   "Хорошо, ты хорошо меня читаешь? Я обосновался в Элсби. Мальчики Грэммонда должны держать меня в курсе. Между тем, я не сижу в этой чертовой комнате, сгорбившись над циферблатом. Я буду отсутствовать до конца дня".
   - Я хочу увидеть результаты, - раздался тонкий голос сквозь фильтрованный гул глушащего устройства. - Ты провел неделю с Грэммондом - я не могу ждать еще одну. Я не против сказать вам, что определенные круги давят на меня.
   "Фред, когда ты научишься сидеть на новостных паузах, пока не получишь ответы на вопросы?"
   - Я назначаемый чиновник, - резко сказал Фред. - Но неважно. Этот товарищ маркграф - генерал маркграф. Руководитель проекта по гиперволновой программе - он был у меня на шее день и ночь. Я не могу сказать, что виню его. Несанкционированный передатчик вмешивается в работу совершенно секретного проекта, прогресс замедляется до полной остановки, и это Бюро...
   "Послушай, Фред. Я был счастлив в лаборатории. Головные боли, кошмары и все такое. Hyperwave - мое детище, помнишь? Вы избрали меня фельдшером: теперь позвольте мне делать это по-своему".
   "Я чувствовал, что технический специалист может преуспеть там, где обученный следователь может быть введен в заблуждение. А так как он, кажется, засекли в вашем родном районе...
   "Не надо оправдываться. Только не держи меня. Иногда я задаюсь вопросом, видел ли я полные файлы по этому...
   "Вы видели все файлы! Теперь мне нужны ответы, а не вопросы! Я предупреждаю тебя, Тремейн. Возьми этот передатчик. Мне нужно кого-нибудь повесить!"
   * * * *
   Тремейн вышел из отеля, прошел два квартала на запад по Коммерс-стрит и свернул к зданию из желтого кирпича с надписью "МУНИЦИПАЛЬНАЯ ПОЛИЦИЯ ЭЛСБИ", вырезанной на каменной перемычке над дверью. Внутри из-за древнего Ундервуда поднял глаза грузный мужчина с морщинистым лицом и густыми седыми волосами. Он изучал Тремейна, поднес зубочистку к противоположному уголку рта.
   - Разве я вас не знаю, мистер? он сказал. В его мягком голосе звучала властная нотка.
   Тремейн снял шляпу. - Конечно, Джесс. Хотя это было давно".
   Полицейский поднялся на ноги. - Джимми, - сказал он, - Джимми Тремейн. Он подошел к стойке и протянул руку. - Как дела, Джимми? Что привело тебя обратно в захолустье?
   - Давай пойдем куда-нибудь и сядем, Джесс.
   В задней комнате Тремейн сказал: "Для всех, кроме тебя, это всего лишь визит в старый родной город. Между нами есть еще ".
   Джесс кивнула. - Я слышал, вы были с губернатором.
   "Это не займет много времени, чтобы сказать; мы еще многого не знаем". Тремейн рассказал об обнаружении мощной неопознанной помехи в высокозащищенном гиперволновом диапазоне, об открытии того, что каждая передача производила не одну, а набор "исправлений" в точке происхождения. Он передал лист бумаги через стол. Он показал набор концентрических кругов, перекрытых аналогичной группой колец.
   "Я думаю, что мы получаем эффект эха от каждой из этих точек пересечения. Сами кольца представляют собой дифракционную картину...
   - Постой, Джимми. Для меня это просто реклама пива. Я поверю тебе на слово.
   - Дело вот в чем, Джесс: мы думаем, что сузили круг до этого раздела. Я ни в чем не уверен, но думаю, что передатчик где-то здесь. У тебя есть какие-нибудь идеи?
   - Это сложно, Джимми. Здесь я должен сообщить новость о том, что у Старика Чточамакаллита на чердаке полно снаряжения, которое, по его словам, является машиной времени. Проблема в том, что здешние люди даже не смотрят телевизор. Они считают, что мы должны довольствоваться радио, как и задумал Господь".
   - Я не ожидал легких ответов, Джесс. Но я надеялся, что у тебя что-то есть...
   - Конечно, - сказала Джесс, - всегда есть мистер Брэм...
   "Г-н. Брэм, - повторил Тремейн. "Он все еще рядом? Я помню его столетним, когда я был ребенком".
   - Все то же самое, Джимми. Приезжает в город, может быть, раз в неделю, покупает себе продукты и идет пешком к себе домой к реке.
   - Ну, а что с ним?
   "Ничего такого. Но он загадочный человек города. Ты знаешь что. Немного тронуло голову.
   "Помню, о нем ходило много забавных историй, - сказал Тремейн. "Мне он всегда нравился. Однажды он пытался научить меня чему-то, что я забыл. Хотел, чтобы я пришел к нему домой, и он научил бы меня. Я никогда не ходил. Мы, дети, играли в пещерах рядом с его домом, и иногда он давал нам яблоки".
   * * * *
   - Я никогда не видела в Брэме ничего плохого, - сказала Джесс. - Но ты же знаешь, как этот город относится к иностранцам, особенно когда они совсем чокнутые. У Брэма голубые глаза и светлые волосы - или были такими до того, как они поседели, - и он говорит так же, как и все остальные. Издалека он кажется обычным американцем. Но вблизи это чувствуется. Он иностранец, все в порядке. Но мы так и не узнали, откуда он взялся".
   - Как долго он живет здесь, в Элсби?
   "Бьет меня, Джимми. Вы помните старую тетю Тресс, которая знала все о предках и тому подобном? Она не могла вспомнить о мистере Брэме. Она была какой-то старческой, я полагаю. Она говорила, что он жил в том же старом доме на Конкорд-роуд, когда она была девочкой. Ну, она умерла пять лет назад... в свои семьдесят. Он до сих пор гуляет в городе каждую среду... или, во всяком случае, гулял до вчерашнего дня.
   "Ой?" Тремейн потушил сигарету и закурил другую. "Что случилось потом?"
   "Помнишь Супа Гаскина? У него есть мальчик по имени Халл. Он снова Суп.
   - Я помню Супа, - сказал Тремейн. "Он и его компания обычно приходили в аптеку, где я работал, садились на табуретки и дурачились со мной, а мистер Хемплман наблюдал за ними из-за спинки рецептурного прилавка и выглядел нервным. В другой аптеке поднимали каин..."
   "С тех пор Суп в загоне. Его мальчик Халл такой же. Однажды ночью он и куча его приятелей пришли к Брэму домой и подожгли его.
   - Что это было за идея?
   "Не знаю. Просто подлость, я считаю. Нанесен не большой ущерб. Мимо проезжала машина и вызвала ее. Я заперла здесь всю кабину на шесть часов. Потом рыдающие сестры принялись за дело: бедняжка, рутина, приподнятое настроение, ну ты знаешь черту. Все они, кроме Халла, уже вернулись на улицы и играют со спичками. Я жду того дня, когда они сделают тюремный возраст".
   - Почему Брэм? Тремейн настаивал. - Насколько мне известно, он никогда не имел дел ни с кем в городе.
   - О-хо, ты немного молод, Джимми, - хихикнула Джесс. - Вы никогда не знали о мистере Брэме - молодом мистере Брэме - и Линде Кэрролл.
   Тремейн покачал головой.
   "Старая мисс Кэрролл. Школьный учитель здесь в течение многих лет; Думаю, она была на пенсии к тому времени, когда ты прогуливал. Но у ее отца были деньги, и в свое время она была красавицей. Слишком хорошо для парней в этих краях. Я помню, как она проезжала мимо в сене с высокими колесами, когда я был еще мальчуганом. Сидит гордо и высоко, с рыжими волосами, собранными высоко. Раньше я думал, что она какая-то принцесса..."
   - А как насчет нее и Брэма? Роман?"
   * * * *
   Джесс откинул стул на двух ножках, посмотрел в потолок и нахмурился. - Это было около девятнадцати часов первого. Мне было не более восьми лет. Мисс Линде было около двадцати лет, и в те времена это делало ее старой девой. Ходили слухи, что она готовила кепку для Брэма. Тогда это был симпатичный молодой парень, конечно, выше шести футов, с широкой спиной, вьющимися желтыми волосами и к тому же незнакомцем. Как я уже сказал, Линда Кэрролл не хотела иметь ничего общего с местными долларами. Планировалось большое блестящее мероприятие. Теперь вы знаете, что Брэм забавно относился к любому общению; никогда не пошла бы куда-нибудь ночью. Но это был воскресный полдень, и так или иначе Брэма забрали туда; а мисс Линда устроила спектакль прямо перед городом, практически. Незадолго до захода солнца они вместе отправились в эту причудливую сени. А на следующий день она снова была дома - одна. Это подорвало ее репутацию среди торговцев в Элсби. Прошло десять лет, прежде чем она даже получила работу преподавателя. К тому времени она была уже старой. И никто никогда не был настолько глуп, чтобы упоминать имя Брэм при ней.
   Тремейн поднялся на ноги. - Я был бы признателен, если бы ты держала ухо востро и внимательно следила за всем, что могло бы привести к этому, Джесс. А пока я всего лишь турист, осматривающий достопримечательности".
   - А что насчет твоего снаряжения? Разве ты не говорил, что у тебя есть какой-то детектор, который ты собирался установить?
   - У меня большой чемодан, - сказал Тремейн. - Я поставлю его в своей комнате в отеле.
   "Когда эта контрафактная станция снова должна выйти в эфир?"
   "После наступления темноты. Я работаю над несколькими идеями. Это может быть бесконечно повторяющаяся логарифмическая последовательность, основанная на...
   - Постой, Джимми. Ты выше моей головы". Джесс поднялся на ноги. - Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится. И кстати, - он широко подмигнул, - я всегда знал, кто разбил Супу Гаскину нос и вырвал ему передние зубы.
   II
   Вернувшись на улицу, Тремейн направился на юг к ратуше Элсби, приземистому зданию из коричневато-красного кирпича, притаившемуся под желтыми осенними деревьями в конце Шеридан-стрит. Тремейн поднялся по ступенькам и прошел мимо тяжелых двойных дверей. В десяти ярдах по темному коридору над дверью, покрытой черным лаком, красовалась картонная табличка с надписью "МУНИЦИПАЛЬНОЕ ЗАГС". Тремейн открыл дверь и вошел.
   Худощавый мужчина с подвязками выше локтя посмотрел через плечо на Тремейна.
   - Мы закрыты, - сказал он.
   - Я не скоро, - сказал Тремейн. "Просто хочу проверить, когда собственность Брэма в последний раз переходила из рук в руки".
   Мужчина повернулся к Тремейну, задвигая бедром ящик. "Брэм? Он мертв?"
   "Ничего подобного. Я просто хочу знать, когда он купил это место.
   Мужчина подошел к стойке, глядя на Тремейна. - Он не собирается продавать, мистер, если вы хотите это знать.
   - Я хочу знать, когда он купил.
   Мужчина помедлил, стиснув зубы. - Приходи завтра, - сказал он.
   Тремейн положил руку на стойку и задумался. - Я надеялся сэкономить на поездке. Он поднял руку и почесал подбородок. Сложенная купюра раскрылась на прилавке. Глаза худощавого мужчины метнулись туда. Его рука высвободилась и накрыла купюру. Он быстро ухмыльнулся.
   "Посмотрите, что я могу сделать", - сказал он.
   Прошло десять минут, прежде чем он поманил Тремейна к столу, где лежала открытая книга в два фута. Необрезанный ноготь указал на строчку, написанную выцветшими чернилами:
   19 мая. Площадь продана, один доллар и другие G&V консид. Секция 24 северо-западного квартала, городок Элсби. Брэм. (см. Том 9 и далее)
   - Переведено, что это значит? - сказал Тремейн.
   - Это бухгалтерская книга за 1901 год; означает, что Брэм купил четверть участка девятнадцатого мая. Вы хотите, чтобы я посмотрел документ?
   - Нет, спасибо, - сказал Тремейн. - Это все, что мне было нужно. Он повернулся обратно к двери.
   - Что случилось, мистер? - позвал его клерк. - У Брэма какие-то неприятности?
   "Нет. Нет проблемы."
   Мужчина смотрел на книгу с поджатыми губами. - Девятнадцать ноль один, - сказал он. - Я никогда раньше об этом не задумывался, но знаешь, старому Брэму должно быть под девяносто лет. Быстрый для этого возраста.
   "Я полагаю, вы правы."
   Клерк искоса взглянул на Тремейна. "Много забавных историй о старом Брэме. Усета говорит, что в его доме обитают привидения. Тебе известно; забавные звуки и огни. А еще говорили, что у него дома зарыты деньги".
   "Я слышал эти истории. Просто суеверие, не так ли?
   "Может быть, так." Клерк облокотился на прилавок, принял понимающий вид. "Есть одна история, которая не является суеверием..."
   Тремейн ждал.
   - Вы... ммм... платите что-нибудь за информацию?
   "Теперь зачем мне это делать?" Тремейн потянулся к дверной ручке.
   Клерк пожал плечами. "Думал спросить. Во всяком случае, я могу поклясться в этом. Никто в этом городе никогда не видел Брэма между закатом и восходом солнца.
   * * * *
   Необрезанные сумахи отбрасывали послеполуденные тени на обесцвеченный оштукатуренный фасад Публичной библиотеки Элсби. Внутри Тремейн последовал за высохшей бумагой женщиной неопределенного возраста к стойке с пожелтевшей газетной бумагой.
   - Здесь вы найдете тысячу девятьсот сорок, - сказал библиотекарь. "Самые старые лежат на полках".
   "Я хочу девятнадцать ноль один, если они зайдут так далеко".
   Женщина метнула подозрительный взгляд на Тремейна. "Вы должны осторожно обращаться с этими старыми бумагами".
   - Я буду предельно осторожен. Женщина фыркнула, открыла ящик, пролистала его, что-то бормоча.
   - Какую дату вы хотели?
   "Девятнадцать часов один; на неделе девятнадцатого мая".
   Библиотекарь вытащила сложенную бумагу, положила ее на стол, поправила очки и, прищурившись, посмотрела на первую страницу. - Вот и все, - сказала она. - Эти бумаги довольно хорошо хранятся, если хранить их в темноте. Но они все еще хлипкие, заметьте.
   "Я запомню." Женщина стояла рядом, пока Тремейн просматривал первую полосу. Передовая статья касалась открытия Панамериканской выставки в Буффало. Вице-президент Рузвельт выступил с речью. Тремейн пролистал, медленно читая.
   На четвертой странице под колонкой, озаглавленной " Заметки графства ", он увидел имя Брэм:
   Г-н Брэм купил четверть участка прекрасного пастбища к северу от города вместе с крепким домом у компании JP Spivey из Элсби. Мистер Брэм займет дом и продолжит пасти несколько голов скота. Мистер Брэм, недавно приехавший в округ, последние месяцы жил в гостевом доме миссис Стоут в Элсби.
   "Могу ли я увидеть некоторые более ранние выпуски; примерно с первого числа года?
   Библиотекарь вытащил бумаги. Тремейн переворачивал страницы, читал заголовки, бегло просматривал статьи тут и там. Библиотекарь вернулась к своему столу. Через час в номере от 7 июля 1900 года ему на глаза попалась заметка:
   Сильная гроза. Жители Элсби и всей страны были очень встревожены сильным ливнем, сопровождавшимся молнией и громом, ночью пятого числа. Пожар в сосновом лесу к северу от фермы Спайви уничтожил значительное количество древесины и угрожал дому, прежде чем сгорел вдоль реки.
   Библиотекарь был рядом с Тремейном. "Мне нужно закрыть библиотеку сейчас же. Вам придется вернуться завтра".
   Снаружи небо на западе было желтоватым: в окнах боковых улиц зажигались огни. Тремейн поднял воротник, защищаясь от поднявшегося холодного ветра, и пошел по улице к отелю.
   В квартале от него черный седан последней модели свернул за угол со слабым визгом шин и промчался мимо него, тяжелая антенна, установленная перед левым задним килем, хлестала в воздушном потоке. Тремейн резко остановился, глядя вслед машине.
   "Проклятие!" - сказал он вслух. Пожилой мужчина отвернулся, пристально глядя на него. Тремейн бросился бежать, проехал два квартала до отеля, распахнул дверцу своей машины, скользнул на сиденье, развернулся и направился на север вслед за полицейской машиной.
   * * * *
   В двух милях вглубь темных холмов к северу от городской черты Элсби Тремейн свернул за угол. Полицейская машина была припаркована на обочине шоссе прямо впереди. Он свернул с дороги впереди него и пошел назад. Дверь открылась. Вышла высокая фигура.
   - В чем проблема, мистер? - протянул резкий голос.
   "В чем дело? Нет сигнала?
   - Что вам до того, мистер?
   - Мальчики, вы связались с Грэммондом по съемочной площадке?
   "Мы могли бы быть."
   - Не возражаете, если я поговорю с ним? Меня зовут Тремейн.
   "О, - сказал полицейский, - вы большая шишка из Вашингтона". Он переложил жевательный табак на другую сторону челюсти. - Конечно, ты можешь поговорить с ним. Он повернулся и заговорил с другим копом, который что-то пробормотал в микрофон, прежде чем передать трубку Тремейну.
   Тяжёлый голос начальника государственной полиции хрипел. - Что тебе не нравится, Тремейн?
   - Я думал, ты собираешься держать своих людей подальше от Элсби, пока я не прикажу, Грэммонд.
   - Это было до того, как я узнал, что ваши набитые вашингтонские футболки меня не устраивают.
   - Нам не с чем обращаться в суд, Грэммонд. И на вашу работу могло бы повлиять, если бы я рассказал вам об угле Элсби.
   Грэммонд выругался. - Я мог бы разместить своих людей в городе и разобрать его по кирпичикам за то время...
   "Это как раз то, чего я не хочу. Если наша птичка увидит копов, она уйдет в подполье.
   - Я вижу, ты все просчитал. Я всего лишь тупой деревенщина, которого вы, мальчики, используете для работы с лопатой, не так ли?
   "Втяните губу обратно. Вы дали мне подтверждение, в котором я нуждался".
   "Подтверждение, черт возьми! Все, что я знаю, это то, что кто-то где-то подает сигнал. Насколько я знаю, сорок карликов на велосипедах крутят педали по всему проклятому штату. У меня есть лекарства в каждом округе...
   "Самый маленький гиперволновый передатчик, который дядя Сэм знает, как построить, весит три тонны", - сказал Тремейн. "Велосипеды закончились".
   Грэммонд фыркнул. - Хорошо, Тремейн, - сказал он. - Ты мальчик, у которого есть ответы на все вопросы. Но если у тебя возникнут проблемы, не звони мне; позвоните в Вашингтон".
   * * * *
   Вернувшись в свою комнату, Тремейн позвонил.
   - Похоже, Грэммонд не хочет оставаться в стороне, Фред. Скажи ему, если ему это не нравится...
   - Я не знаю, но что у него может быть, - раздался голос сквозь фильтрованный гул. -- А если он их выкурит...
   - Не тупи на меня, Фред. Мы не имеем дело с самогонщиками из Западной Вирджинии.
   - Не говори мне о моей работе, Тремейн! - отрезал голос. - И не испытывай на мне свой знаменитый нрав. Я все еще руковожу этим расследованием".
   "Конечно. Только не застрянь в заднем кармане какого-нибудь сенатора. Тремейн повесил трубку, подошел к комоду и налил два пальца виски в стакан с водой. Он бросил его, надел пальто и вышел из отеля.
   Он прошел два квартала на юг, свернул налево в сумеречный переулок. Он шел медленно, глядя на обветренные каркасные дома. Номер 89 был когда-то величавым трехэтажным особняком, заросшим неподстриженным виноградом, с квадратами окон печально-желтого света. Он толкнул калитку в древнем частоколе, поднялся по ступенькам крыльца и нажал кнопку рядом с дверью, темной панелью с потрескавшимся лаком. Прошла долгая минута, прежде чем дверь открылась. Высокая женщина с белыми волосами и тонким лицом холодно посмотрела на него.
   - Мисс Кэрролл, - сказал Тремейн. - Вы меня не помните, но я...
   - С моими способностями все в порядке, Джеймс, - спокойно сказала мисс Кэрролл. Ее голос все еще был звучным, глубоким контральто. Лишь слабая дрожь отражала ее возраст - около восьмидесяти, испуганно подумал Тремейн.
   - Я польщен, что вы меня помните, мисс Кэрролл, - сказал он.
   "Заходи." Она провела меня в приятную гостиную, обставленную мебелью другой эпохи. Она жестом указала Тремейну на место и села прямо напротив него.
   - Ты очень хорошо выглядишь, Джеймс, - сказала она, кивая. - Я рад видеть, что ты чего-то достиг.
   - Боюсь, еще один бюрократ.
   - Вы поступили мудро, покинув Элсби. Здесь нет будущего для молодого человека".
   - Я часто задавался вопросом, почему вы не уезжаете, мисс Кэрролл. Я думал, даже будучи мальчиком, что вы были женщиной с большими способностями.
   - Зачем ты пришел сегодня, Джеймс? - спросила мисс Кэрролл.
   - Я... - начал Тремейн. Он посмотрел на старуху. "Мне нужна информация. Это важный вопрос. Могу я положиться на ваше благоразумие?
   "Конечно."
   - Как давно мистер Брэм живет в Элсби?
   Мисс Кэрролл долго смотрела на него. - То, что я скажу, будет использовано против него?
   "Против него ничего не будет сделано, мисс Кэрролл... если только это не будет в национальных интересах".
   - Я совсем не уверен, что знаю, что означает термин "национальные интересы", Джеймс. Я не доверяю этим бойким фразам.
   "Мне всегда нравился мистер Брэм, - сказал Тремейн. - Я не собираюсь причинять ему боль.
   "Г-н. Брэм пришел сюда, когда я была молодой женщиной. Я не уверен в годе.
   "Чем он зарабатывает на жизнь?"
   "Я понятия не имею."
   "Почему такой здоровый молодой человек, как Брэм, поселился в этом отдаленном уголке страны? Какова его история?
   - Я... не уверен, что кто-то действительно знает историю Брэма.
   - Вы назвали его "Брэм", мисс Кэрролл. Это его имя... или фамилия?
   - Это его единственное имя. Просто... Брэм.
   - Когда-то вы хорошо его знали, мисс Кэрролл. Есть что-нибудь-"
   По бледной щеке мисс Кэрролл скатилась слеза. Она нетерпеливо вытерла его.
   - Я нереализованная старая дева, Джеймс, - сказала она. - Ты должен простить меня.
   Тремейн встал. "Мне жаль. Очень жаль. Я не хотел тебя поджарить. Мисс Кэрролл. Вы были очень добры. Я не имел права..."
   Мисс Кэрролл покачала головой. - Я знал тебя мальчиком, Джеймс. Я полностью доверяю вам. Если что-нибудь из того, что я могу рассказать вам о Браме, будет вам полезно, мой долг сделать вам приятное; и это может помочь ему. Она сделала паузу. Тремейн ждал.
   "Много лет назад за мной ухаживал Брэм. Однажды он попросил меня пойти с ним к нему домой. По дороге он рассказал мне страшную и жалкую историю. Он сказал, что каждую ночь сражался со злыми существами в одиночестве в пещере под своим домом.
   Мисс Кэрролл глубоко вздохнула и продолжила. "Я разрывался между жалостью и ужасом. Я умоляла его принять меня обратно. Он отказался." Мисс Кэрролл сплела пальцы вместе, ее глаза были устремлены в далекое прошлое. "Когда мы подошли к дому, он побежал на кухню. Он зажег лампу и распахнул потайную панель. Были лестницы. Он пошел вниз... и оставил меня там одну.
   "Всю ночь я ждал в карете. На рассвете он появился. Он пытался заговорить со мной, но я не слушал.
   "Он снял с шеи медальон и вложил его мне в руку. Он сказал мне сохранить его и, если он мне когда-нибудь понадобится, тайком зажать его между пальцами... и он придет. Я сказал ему, что пока он не согласится обратиться к врачу, я не хочу, чтобы он звонил. Он отвез меня домой. Больше он никогда не звонил".
   - Этот медальон, - сказал Тремейн, - он еще у вас?
   Мисс Кэрролл помедлила, потом поднесла руку к горлу и подняла серебряный диск на тонкой золотой цепочке. - Видишь, какая я глупая старуха, Джеймс.
   "Можно мне посмотреть?"
   Она протянула ему медальон. Он был тяжелым, гладким. "Я хотел бы изучить это более внимательно", - сказал он. - Могу я взять его с собой?
   Мисс Кэрролл кивнула.
   -- Есть еще одна вещь, -- сказала она, -- может быть, совершенно бессмысленная...
   - Буду признателен за любую наводку.
   - Брэм боится грома.
   III
   Пока Тремейн медленно шел к освещенной главной улице Элсби, рядом с ним остановилась машина. Джесс высунулась, посмотрела на Тремейна и спросила:
   - Удачи, Джимми?
   Тремейн покачал головой. "Я никуда не спешу. Боюсь, идея Брэма бесполезна.
   "Забавная вещь о Брэме. Вы знаете, он еще не появился. Я немного волнуюсь. Хочешь сбегать туда со мной и осмотреться?
   "Конечно. Чтобы я вернулся к полной темноте.
   Когда они отъехали от бордюра, Джесс сказала: "Джимми, что такого в том, что здесь суетится полиция штата? Я думал, что ты играешь в одиночку, судя по тому, что ты мне говорил.
   - Я тоже так думал, Джесс. Но похоже, что Грэммонд на шаг впереди меня. Он чует в этом заголовки; он не хочет оставаться в стороне".
   - Что ж, копы штата могут пригодиться. Мне интересно, почему вы не хотите, чтобы они вошли. Если работает какая-то шпионская сеть...
   "Мы столкнулись с неизвестной величиной. Я не знаю, что за этим стоит, и никто другой не знает. Может быть, это кольцо большевиков... а может быть, что-то большее. У меня такое ощущение, что за последние несколько лет мы наделали достаточно ошибок; Я не хочу, чтобы это провалилось".
   Последний розовый свет заката исчезал из-за облаков на западе, когда Джесс въехала на машине в открытые ворота и остановилась под старыми деревьями перед квадратным домом. В окнах было темно. Двое мужчин вышли, обошли дом один раз, затем поднялись по ступенькам и постучали в дверь. Под окном было черное пятно обугленного пола, а краска на стене над ним вздулась. Где-то пронзительно застрекотал сверчок, но внезапно оборвался. Джесс наклонилась, подняла пустую гильзу. Он посмотрел на Тремейна. "Это выглядит не очень хорошо, - сказал он. - Ты думаешь, эти глупые мальчишки?..
   Он попробовал дверь. Он открылся. Болталась сломанная застежка. Он повернулся к Тремейну. "Возможно, это больше, чем детские забавы", - сказал он. - Вы носите пистолет?
   "В машине."
   - Лучше возьми.
   Тремейн подошел к машине, опустил пистолет в карман пальто и присоединился к Джесс в доме. Было тихо, пустынно. На кухне Джесс осветил комнату лучом фонарика. Пустая тарелка лежала на столе, покрытом клеенкой.
   - Это место пусто, - сказал он. - Можно подумать, что его не было неделю.
   - Не очень уютно... - Тремейн прервался. Вдалеке раздался тонкий визг.
   - Я нервничаю, - сказала Джесс. "Дернская гончая, наверное".
   Низкое рычание, казалось, доносилось издалека. - Что это за чертовщина? - сказал Тремейн.
   Джесс посветила на пол. "Посмотрите сюда, - сказал он. Кольцо света показало брызги темных капель по всему дощатому полу.
   - Это кровь, Джесс... - Тремейн оглядел пол. Он был из широких плит, уложенных вплотную, выскобленных, если не считать темных пятен.
   "Может быть, он почистил курицу. Это кухня."
   - Это тропа. Тремейн проследил за линией капель на полу. Он внезапно закончился у стены.
   "Что вы думаете об этом? Джимми?"
   Раздался вой, тонкий отчаянный крик, затихший в тишине. Джесс уставилась на Тремейна. "Я чертовски стар, чтобы верить в призраков", - сказал он. - Думаешь, эти чертовы дураки прячутся здесь и проказничают?
   "Я думаю." Тремейн сказал: "Нам лучше пойти и задать Халлу Гаскину несколько вопросов".
   * * * *
   В участке Джесс провела Тремейна в камеру, где долговязый подросток развалился на стальной койке, моргая на посетителя под копной смазанных маслом волос.
   - Халл, это мистер Тремейн, - сказала Джесс. Он вынул тяжелый ключ, распахнул дверь камеры. - Он хочет поговорить с тобой.
   - Я ничего не сделал, - угрюмо сказал Халл. - Нет ничего плохого в том, чтобы сжечь коммуниста, не так ли?
   - Брэм коммунист, да? - мягко сказал Тремейн. - Как ты это узнал, Халл?
   - Он иностранец, не так ли? юноша отстреливался. "Кроме того, мы слышали..."
   "Что ты слышал?"
   - Они ищут шпионов.
   - Кто ищет шпионов?
   "Полицейские".
   - Кто так говорит?
   Мгновение мальчик смотрел прямо на Тремейна, а затем метнул взгляд в угол камеры. - О них говорили копы, - сказал он.
   - Выкладывай, Халл, - сказал полицейский. "Г-н. У Тремейна нет ночи напролет.
   "Они припарковались к востоку от города, на 302, за лесным массивом. Мне позвонили и задали кучу вопросов. Сказал, что я могу помочь им найти шпионов. Хотела знать все обо всех забавных людях вокруг нее.
   - И вы упомянули Брэма?
   Мальчик бросил еще один взгляд на Тремейна. - Они сказали, что подозревают, что шпионы ушли к северу от города. Ну, Брэм иностранец, и он там, не так ли?
   "Что-нибудь еще?"
   Мальчик посмотрел себе под ноги.
   - Во что ты стрелял, Халл? - сказал Тремейн. Мальчик угрюмо посмотрел на него.
   - Вам что-нибудь известно о крови на кухонном полу?
   - Я не понимаю, о чем ты говоришь, - сказал Халл. "Мы охотились на белок".
   - Халл, мистер Брэм умер?
   "Что ты имеешь в виду?" - выпалил Халл. "Он был-"
   - Он был кем?
   "Ничего".
   - Шефу не понравится, если вы будете его терпеть, Халл, - сказал Тремейн. - Он обязательно узнает.
   Джесс посмотрела на мальчика. - Халл довольно глупый мальчик, - сказал он. - Но он не настолько глуп. Давай, Халл.
   Мальчик облизал губы. "У меня был Па 30-30, а у Бови Лея был двенадцатого калибра..."
   - Который это был час?
   "Сразу после захода солнца".
   - Примерно в половине седьмого, - сказала Джесс. "Это было за полчаса до того, как заметили возгорание".
   "Я не стрелял. Это был Бови. Старый Брэм прыгнул на него, и тот просто выстрелил в бедро. Но он не убил его. Он видел, как он убежал..."
   - Ты был на крыльце, когда это случилось. Куда пошел Брэм?
   - Он... беги внутрь.
   - Значит, вы подожгли это место. Чья это была блестящая идея?
   Халл молчал. Через мгновение Тремейн и Джесс вышли из камеры.
   "Должно быть, он очистился, Джимми", - сказала Джесс. - Может быть, он испугался и уехал из города.
   - Мне кажется, Брэм не из тех, кто впадает в панику. Тремейн посмотрел на часы. - Мне нужно идти, Джесс. Я свяжусь с тобой утром".
   Тремейн перешел улицу к гриль-бару "Рай", втолкнулся в освещенный музыкальным автоматом салон, взял табуретку и заказал скотч и воду. Он отхлебнул напиток, затем сел, уставившись в темное отражение в стакане. Мысль о тщательной рекогносцировке района Элсби отпала, теперь повсюду копошилась полиция. Это было слишком плохо для Брэма. Было бы интересно узнать, где старик... и жив ли он. В прежние времена он всегда казался достаточно нормальным: крупный солидный мужчина средних лет, всегда достаточно приятный, хотя и немногословный. В то время он очень старался заинтересовать Тремейна изучением чего бы то ни было...
   Тремейн сунул руку в карман пиджака и достал медальон мисс Кэрролл. Оно было гладким, размером и формой напоминало корпус наручных часов. Он задумчиво теребил его, когда грубая рука ударила его по плечу, наполовину сбив с табурета. Тремейн удержал равновесие, повернулся и посмотрел в покрытое шрамами лицо широкоплечего мужчины в кожаной куртке.
   - Я слышал, ты вернулся в город, Тремейн, - сказал мужчина.
   Бармен подошел. - Послушайте, Гаскин, мне не нужны неприятности...
   "Толкни его!" Гаскин прищурился на Тремейна, его верхняя губа скривилась, обнажая щель между зубами. - Я слышал, вы пытаетесь доставить еще больше проблем моему мальчику. Был в тюрьме, суй туда свой нос.
   Тремейн бросил медальон в карман и встал. Гаскин подтянул штаны, оглядел комнату. Полдюжины тех, кто рано выпил, уставились на него широко раскрытыми глазами. Гаскин покосился на Тремейна. От него пахло немытой фланелью.
   "Натравил на него копов. Мальчик был со своими друзьями, немного повеселился. Вот он сидит в тюрьме".
   Тремейн отошел от табурета и прошел мимо мужчины. Суп Гаскин схватил его за руку.
   "Не так быстро! Я figger вы должны мне убытки. Я-"
   - Ущерб - это то, что ты получишь, - сказал Тремейн. Он жестко ударил Гаскина левой по ребрам, а правой - в челюсть. Гаскин отлетел назад, споткнулся о барный стул и упал на спину. Он перевернулся, встал на четвереньки, покачал головой.
   - Вставай, Суп! кто-то позвонил. "Хотдог!" предложил другое.
   "Я звоню в полицию!" - крикнул бармен.
   - Неважно, - сказал голос из-за двери. В комнату вошел военнослужащий штата в синей куртке, зацепив пальцы за ремень с пистолетом, стальные накладки на каблуках его ботинок щелкали при каждом шаге. Он стоял лицом к Тремейну, расставив ноги.
   - Похоже, вы нарушаете покой, мистер Тремейн, - сказал он.
   - Вы не знаете, кто его на это подтолкнул, не так ли? - сказал Тремейн.
   - Это грязное обвинение, - ухмыльнулся полицейский. - Мне придется написать горячее письмо моему конгрессмену.
   Гаскин вскочил на ноги, вытер пятно крови со щеки, затем бросился мимо копа и рванул вправо. Тремейн отступил в сторону и нанес Гаскину сильный удар по уху. Полицейский отступил к стойке. Суп закружился, захлопнулся с левыми и правыми. Тремейн нанес ответный удар левой; Гаскин врезался в перекладину, отскочил, нанес нокаутирующий правый... и Тремейн пригнулся, нанес правый апперкот, от которого Гаскин отшатнулся, перелетел через стол, и очки полетели. Тремейн стоял над ним.
   - На ноги, арестант, - сказал он. "Тренировка - это именно то, что мне было нужно".
   - Хорошо, вы хорошо повеселились, - сказал полицейский. - Я провожу тебя, Тремейн.
   Тремейн посмотрел на него. - Извини, коп, - сказал он. - У меня сейчас нет времени. Полицейский выглядел пораженным, потянулся за револьвером.
   - Что здесь происходит, Джимми? Джесс стоял в дверях с огромным 44-м калибром в руке. Он перевел взгляд на солдата.
   - Вы немного не в своей юрисдикции, - сказал он. - Я думаю, тебе лучше уйти, пока кто-нибудь не угнал твой велосипед.
   Полицейский долго смотрел на Джесс, затем убрал пистолет в кобуру и вышел из бара. Джесс заткнул револьвер за пояс, посмотрел на Гаскина, сидящего на полу и вытирающего кровоточащий рот. - Что на тебя нашло, Суп?
   "Я думаю, что ребята из штата подтолкнули его к этому, - сказал Тремейн. "Они ищут предлог, чтобы убрать меня из поля зрения".
   Джесс сделала знак Гаскину. "Вставай, Суп. Я запираю тебя рядом с твоим мальчиком.
   Снаружи Джесс сказала: - Джимми, у тебя там есть плохие враги. Это тяжелый перерыв. Тебе следует держать себя в руках с этими мальчиками. Думаю, тебе стоит подумать о том, чтобы перейти границу штата. Я могу проводить вас до автовокзала и прислать вашу машину..."
   - Я не могу сейчас уйти, Джесс. Я даже не начинал.
   IV
   В своей комнате Тремейн подлечил рану на челюсти, затем открыл чемодан и проверил детектор. Телефон зазвонил.
   "Тремейн? Я разговаривал по телефону с Грэммондом. Ты что, с ума сошел? Я-"
   - Фред, - вмешался Тремейн, - я думал, ты собираешься снять с меня этих полицейских.
   - Послушай меня, Тремейн. Вы отозваны с этой работы на данный момент. Ничего не трогай! Тебе лучше остаться в этой комнате. На самом деле это приказ!"
   - Не вздумай трещать по швам, Фред, - отрезал Тремейн.
   - Я приказал тебе уйти! Это все!" Телефон щелкнул, и прозвучал сигнал набора номера. Тремейн бросил трубку на подставку и рассеянно подошел к окну, засунув руку в карман.
   Он нащупал осколки и вытащил медальон мисс Кэрролл. Он был разбит, расколот по центру. "Должно быть, это произошло в драке с Супом", - подумал Тремейн. Выглядело-
   Он покосился на разбитое украшение. Был открыт лабиринт тонких проводов, крошечных конденсаторов, осколков стекла.
   На улице внизу заскрипели шины. Тремейн посмотрел вниз. У обочины стояла черная машина, двери подпрыгивали. Из него выскочили четверо мужчин в форме и направились к двери. Тремейн повернулся к телефону. Вошел портье.
   "Дайте мне Джесс, быстро!"
   - ответил начальник полиции.
   "Джесс, говорят, что я яд. Полнота законов штата стоит у входной двери. Я выхожу сзади. Мешайте им все, что можете". Тремейн бросил трубку, схватил чемодан и вышел в холл. На задней лестнице было темно. Споткнулся, выругался, добрался до служебного входа. Снаружи переулок был пуст.
   Он дошел до угла, пересек улицу, сунул чемодан на заднее сиденье машины и сел на водительское сиденье. Он завелся и отъехал от бордюра. Он взглянул в зеркало. Тревоги не было.
   До дома мисс Кэрролл было четыре квартала езды. Экономка впустила Тремейн.
   - О да, мисс Кэрролл еще не спит, - сказала она. "Она никогда не уходит на пенсию до девяти. Я скажу ей, что вы здесь, мистер Тремейн.
   * * * *
   Тремейн прошелся по комнате. На его третьем круге появилась мисс Кэрролл.
   - Я бы не беспокоил вас, если бы это не было важно, - сказал Тремейн. "Я не могу сейчас все это объяснить. Однажды ты сказал, что доверяешь мне. Ты пойдешь со мной сейчас? Это касается Брэма... и, возможно, намного больше, чем просто Брэма.
   Мисс Кэрролл пристально посмотрела на него. - Я возьму свою пленку.
   На шоссе Тремейн сказал: - Мисс Кэрролл, мы направляемся к дому Брэма. Я так понимаю, вы слышали о том, что там произошло?
   "Нет, Джеймс. Я не выходил из дома. Что это?"
   "Банда хулиганов подросткового возраста вышла прошлой ночью. У них было оружие. Один из них выстрелил в Брэма. И Брэм исчез. Но я не думаю, что он мертв.
   Мисс Кэрролл ахнула. "Почему? Почему они это сделали?"
   - Я не думаю, что они знают себя.
   - Вы говорите... вы верите, что он все еще жив...
   "Он должен быть жив. До меня дошло некоторое время назад... немного поздно, признаюсь. Медальон, который он тебе дал. Вы когда-нибудь пробовали это?"
   "Попытайся? Почему нет. Я не верю в магию, Джеймс.
   "Не магия. Электроника. Несколько лет назад Брэм говорил со мной о радио. Он хотел научить меня. Теперь я здесь ищу передатчик. Этот передатчик был занят прошлой ночью. Думаю, им управлял Брэм.
   Наступило долгое молчание.
   - Джеймс, - сказала наконец мисс Кэрролл, - я не понимаю.
   - Я тоже, мисс Кэрролл. Я все еще работаю над поиском осколков. Но позвольте спросить: в ту ночь, когда Брэм привел вас к себе. Вы говорите, он побежал на кухню и открыл люк в полу...
   "Я сказал пол? Это была ошибка: панель была в стене".
   "Кажется, я поторопился с выводом. Какая стена?
   "Он пересек комнату. Там был стол с подсвечником. Он обошел его и прижал руку к стене рядом с ящиком для дров. Панель отъехала в сторону. Внутри было очень темно. Он нагнул голову, потому что отверстие было невелико, и шагнул внутрь..."
   - Это восточная стена... слева от задней двери?
   "Да."
   - А теперь, мисс Кэрролл, можете ли вы точно вспомнить, что сказал вам Брэм в тот вечер? Что-то о борьбе с чем-то, не так ли?
   - Я шестьдесят лет пытался выкинуть это из головы, Джеймс. Но я помню каждое слово, я думаю. Она помолчала.
   "Я был рядом с ним на сиденье детской коляски. Был теплый вечер поздней весны. Я сказала ему, что люблю его, и... он ответил. Он сказал, что давно бы сказал, но не осмелился. Теперь было то, что я должен знать.
   "Его жизнь не принадлежала ему, - сказал он. Он не был... уроженцем этого мира. Он был агентом могущественной державы и выследил банду преступников... - Она замолчала. "Я не мог по-настоящему понять эту часть, Джеймс. Боюсь, это было слишком бессвязно. Он бредил злыми существами, которые скрывались в тенях пещеры. Его долгом было каждую ночь вести непрекращающуюся битву с оккультными силами".
   "Что за битва? Были ли это призраки, или демоны, или что?
   "Я не знаю. Злые силы, которые высвободились бы в мире, если бы он не встретил их у портала, когда спустилась тьма, и не выступил против них.
   - Почему ему не помогли?
   "Только он мог противостоять им. Я мало знал о ненормальной психологии, но я понимал классические признаки паранойи. Я отшатнулся от него. Он сидел, наклонившись вперед, его взгляд был пристальным. Я плакала и умоляла его вернуть меня. Он повернул ко мне лицо, и я увидела боль и мучение в его глазах. Я любила его... и боялась его. И он не повернул бы назад. Наступала ночь, и враг ждал его".
   "Тогда, когда ты добрался до дома...?"
   "Он подхлестнул лошадей, и я помню, как я цеплялся за верхние расчалки, плача. Потом мы были у дома. Не говоря ни слова, он спрыгнул и побежал к двери. Я последовал за. Он зажег лампу и повернулся ко мне. Откуда-то донесся вой, как у раненого животного. Он что-то крикнул - неразборчивый крик - и побежал к задней части дома. Я взял фонарь и последовал за ним. На кухне он подошел к стене, прижался к ней. Панель открылась. Он посмотрел на меня. Его лицо было белым.
   "Именем Верховного Бога. Линда Кэрролл, умоляю тебя...
   "Я закричал. И он ожесточил свое лицо и упал... а я кричала и кричала снова... Мисс Кэрролл закрыла глаза, судорожно вздохнула.
   - Мне очень жаль, что заставил вас пройти через это, мисс Кэрролл, - сказал Тремейн. - Но я должен был знать.
   Вдалеке слабо завыла сирена. В зеркале мерцали фары в полумиле позади. Тремейн нажал на газ. Мощная машина рванула вперед.
   - Ты ожидаешь неприятностей в дороге, Джеймс?
   - Полиция штата недовольна мной, мисс Кэрролл. И я думаю, они не слишком довольны Джесс. Теперь они жаждут крови. Но я думаю, что смогу обогнать их".
   "Джеймс." - сказала мисс Кэрролл, садясь и оглядываясь. - Если это полицейские, разве вы не должны остановиться?
   - Я не могу, мисс Кэрролл. У меня сейчас нет на них времени. Если моя идея что-то значит, мы должны добраться туда быстро..."
   * * * *
   Дом Брэма казался изможденным и темным, когда машина влетела в ворота и остановилась перед крыльцом. Тремейн выскочил, обошел машину и помог выйти мисс Кэрролл. Он был удивлен твердостью ее шага. На мгновение в угасающем свете сумерек он мельком увидел ее профиль. Какая же она, должно быть, красивая...
   Он полез в бардачок за фонариком.
   "Мы не можем терять ни секунды", - сказал он. - Та другая машина отстает от нас не более чем на минуту. Он потянулся к задней части машины, вытащил тяжелый чемодан. "Надеюсь, вы помните, как Брэм работал с этой панелью".
   На крыльце фонарик Тремейна осветил сломанную засов. Внутри он проследовал по темному коридору, ведущему на кухню.
   - Он был там, - указала мисс Кэрролл. Снаружи на шоссе загудел двигатель, замедляясь, поворачивая. Фары освещали кухонную стену квадратом холодного света. Тремейн подскочил к месту, указанному мисс Кэрролл, поставил чемодан, ощупал стену.
   - Дай мне свет, Джеймс, - спокойно сказала мисс Кэрролл. "Нажми туда". Она поставила точку на стене. Тремейн прислонился к нему. Ничего не произошло. Снаружи послышался стук автомобильных дверей; приглушенный голос отдавал приказы.
   "Ты уверен...?"
   "Да. Попробуй еще раз, Джеймс.
   Тремейн бросился к стене, ударил по ней в поисках скрытой защелки.
   "Немного выше; Брэм был высоким мужчиной. Панель открылась внизу..."
   Тремейн потянулся выше, ударил, толкнул вверх, вбок...
   Со щелчком секция стены три на четыре фута бесшумно откатилась в сторону. Тремейн увидел смазанные маслом металлические направляющие и ступеньки, ведущие вниз.
   - Они сейчас на крыльце, Джеймс, - сказала мисс Кэрролл.
   "Свет!" Тремейн потянулся к ней, перекинул ногу через подоконник. Он потянулся назад, потянул за собой чемодан. - Скажите им, что я похитил вас, мисс Кэрролл. И спасибо."
   Мисс Кэрролл протянула руку. "Помоги мне, Джеймс. Однажды я отступил. Я не повторю своей глупости".
   Тремейн мгновение колебался, затем протянул руку и вручил мисс Кэрролл. В коридоре послышались шаги. Фонарик показал Тремейну черную кнопку, прикрепленную болтами к шпильке два на четыре. Он нажал. Панель встала на место.
   Тремейн посветил фонариком на лестницу.
   - Хорошо, мисс Кэрролл, - мягко сказал он. "Спускаемся вниз".
   * * * *
   Там было пятнадцать ступеней, а внизу коридор с изогнутыми стенами из черного стекла и полом из грубых досок. Она шла прямо на двадцать футов и заканчивалась старомодной деревянной дверью с пятью панелями. Тремейн подергал медную ручку. Дверь открылась в комнату в форме естественной пещеры с обшарпанными стенами из желтого камня, низким неровным потолком и уложенным земляным полом. На приземистой треноге в центре зала покоился прибор из черного металла и стекла, отдаленно похожий на ружье, направленный в глухую стену. Рядом, в старом деревянном кресле-качалке, сгорбившись, лежал человек, рубашка в запекшейся крови, под ним на полу черная лужа.
   "Брэм!" Мисс Кэрролл ахнула. Она подошла к нему, взяла его за руку, глядя ему в лицо.
   "Он умер?" - натянуто сказал Тремейн.
   "Его руки холодные... но пульс есть".
   У двери стоял керосиновый фонарь. Тремейн закурил, поднес к креслу. Он достал перочинный нож, разрезал пальто и рубашку из раны Брэма. Выстрел из дробовика попал ему в бок; был рваный участок размером с ладонь Тремейна.
   - Кровотечение остановилось, - сказал он. - Я бы сказал, это была просто царапина с близкого расстояния. Он исследовал дальше. - Рука тоже попала, но не так глубоко. И я думаю, что у него сломано несколько ребер. Если он не потерял слишком много крови... Тремейн стянул пальто и расстелил его на полу.
   - Давай положим его здесь и попробуем привести в чувство.
   Лежа на спине на полу, Брэм выглядел выше своих шести футов четырех дюймов и моложе своих почти столетних, подумал Тремейн. Мисс Кэрролл встала на колени рядом со стариком, потирая ему руки и что-то бормоча ему.
   Внезапно тонкий крик разрезал воздух.
   Тремейн испуганно обернулся. Мисс Кэрролл смотрела широко раскрытыми глазами. Послышался низкий гул, раздулся еще громче, перешел в визг, оборвался.
   - Это звуки, которые я слышала той ночью, - выдохнула мисс Кэрролл. "После этого я думал, что я их вообразил, но я помню... Джеймс, что это значит?"
   - Может, это значит, что Брэм не был таким сумасшедшим, как ты думал, - сказал Тремейн.
   Мисс Кэрролл резко ахнула. "Джеймс! Посмотри на стену...
   Тремейн повернулся. Смутные тени двигались по камню, мерцая, колеблясь.
   "Что за черт...!"
   Брэм застонал, пошевелился. Тремейн подошел к нему. "Брэм!" он сказал. "Вставай!"
   Глаза Брэма открылись. Мгновение он ошеломленно смотрел на Тремейна, потом на мисс Кэрролл. Неловко он заставил себя сесть.
   - Брэм... ты должен лечь, - сказала мисс Кэрролл.
   - Линда Кэрролл, - сказал Брэм. Голос у него был низкий, хриплый.
   - Брэм, ты ранен...
   Раздался хныкающий вой. Брэм напрягся: "Который сейчас час?" он скрипел.
   "Солнце только что зашло; уже после семи...
   Брэм попытался встать. - Помогите мне подняться, - приказал он. "Прокляните слабость..."
   Тремейн взял старика под руку. - Осторожнее, Брэм, - сказал он. "Не позволяй своей ране снова кровоточить".
   - К Репеллору, - пробормотал Брэм. Тремейн подвела его к креслу-качалке, опустила вниз. Брэм схватил две черные пистолетные рукоятки и сжал их.
   - Вы, молодой человек, - сказал Брэм. "Возьми венец там; наденьте его мне на шею".
   * * * *
   Плоское металлическое кольцо висело на проволочной петле. Тремейн надел его на голову Брэма. Он плотно прилегал к его плечам, выступая сзади на шее.
   - Брэм, - сказал Тремейн. "О чем все это?"
   - Следи за стеной. Мой взгляд тускнеет. Расскажи мне, что ты видишь".
   "Похоже на тени: но что их отбрасывает?"
   - Вы можете различить детали?
   "Нет. Это как если бы кто-то пошевелил пальцами перед проектором слайдов".
   - Излучение звезды еще слишком резкое, - пробормотал Брэм. "Но теперь узел приближается. Пусть Высшие Боги направят мою руку!"
   Раздался вой, грубый взрыв звука. Брэм напрягся. "Что ты видишь?" - спросил он.
   "Очертания стали четче. Кажется, за движущимися фигурами есть другие фигуры. Это как смотреть в запотевшее окно..." За туманной поверхностью Тремейн, казалось, увидел высокую узкую комнату, залитую белым светом. На переднем плане расхаживали взад и вперед существа, похожие на призрачные карикатуры на людей. - Они как нечто выштампованное из крокодиловой шкуры, - прошептал Тремейн. "Когда они поворачиваются и я вижу их ребром, они тонкие..."
   "Эффект пространственного затухания. Сейчас они стремятся сопоставить матрицы с этой плоскостью. Если им это удастся, эта земля, как ты знаешь, ляжет у их ног".
   "Кто они такие? Где они? Это твердая скала...
   "То, что вы видите, это командный центр Нисса. Он лежит в другом мире, чем этот, но здесь находится многогранник пересечения. Они приносят сюда свои генераторы гармоник в надежде установить апертуру фокуса.
   - Я не понимаю половины того, что ты говоришь, Брэм. А в остальное не верю. Но когда это смотрит мне в лицо, мне придется вести себя так, как будто я это сделал.
   Внезапно стена очистилась. Словно поверхность литого стекла, камень отбрасывал призрачные блики. Позади него техники-ниссы, которых теперь можно было рассмотреть в мельчайших деталях, деловито и молча работали, их лица были похожи на маски из ребристой красно-коричневой кожи. Прямо напротив Репеллора Брэма стояло устройство, похожее на огромную камеру с посеребренным объективом шириной в фут, на нем в седле восседал одетый в черное Нисс. Белый свет заливал пещеру, отбрасывая на пол черные тени. Брэм сгорбился над Репеллором, его лицо напряглось от напряжения. Свечение в воздухе вокруг машины Нисса. Инопланетные техники теперь стояли, глядя крошечными ярко-красными глазками. Прошли долгие секунды. Одетый в черное Нисс внезапно махнул рукой. Другой повернулся к рубильнику с красной маркировкой, потянул. Стена так же внезапно, как и прояснилась, стала молочно-белой, затем потускнела и стала непрозрачной. Брэм откинулся назад, закрыв глаза и хрипло дыша.
   -- Близко были тогда, -- пробормотал он, -- я слабею...
   - Позвольте мне взять на себя управление, - сказал Тремейн. "Скажи мне как."
   "Как я могу тебе сказать? Вы не поймете."
   "Может быть, я пойму достаточно, чтобы провести нас через ночь".
   Брэм, казалось, взял себя в руки. "Очень хорошо. Это вы должны знать....
   "Я агент на службе Великого Мира. Веками мы вели войну против ниссов, злых существ, грабящих континуумы. Они установили Апертуру здесь, на вашей Земле. Мы обнаружили его и обнаружили, что здесь можно ненадолго установить Портал. Меня отправили с командой, чтобы противостоять их движению...
   - Ты говоришь чушь, - сказал Тремейн. "Я пройду Великий Мир и континуум... но что такое Апертура?"
   "Точка материального контакта между миром ниссов и этим планом пространства-времени. Через него они могут выкачать кислород из этой богатой планеты, убив ее, а затем всплыть, чтобы питаться трупом.
   "Что такое портал?"
   "Большой мир находится в другом гармоническом ряду, чем Земля и Мир Нисс. Только через большие промежутки времени мы можем установить Портал временной идентичности по мере того, как циклы сцепляются. Мы следим за эманациями Ниссов и предупреждаем их, когда можем, то на этом плане, то на том.
   "Вижу: отказ врагу".
   "Но мы опоздали. Многогранник уже далеко продвинулся. Ослепляющий шквал хлестал возле речной пещеры, где ниссы сфокусировали Просвет, и раскатился гром, когда в атмосфере распространился эффект ионизации. Я направил свои силы на Нисскую Апертуру, но не смог ее уничтожить... но и они не смогли проникнуть внутрь.
   - И это было шестьдесят лет назад? И они все еще в этом?
   "Вы должны избавиться от иллюзии времени! До Нисса прошло всего несколько дней. Но здесь, где каждую ночь я провожу на помолвке всего несколько минут, поскольку закономерности совпадают, прошли долгие годы.
   "Почему бы вам не вызвать помощь? Почему ты должен работать один?"
   "Сила, необходимая для удержания Портала в фокусе против стрессов пространства-времени, огромна. Даже тогда цикл короткий. Это дало нам сначала мимолетный контакт на несколько секунд; именно благодаря этому мы обнаружили здесь активность ниссов. Следующий контакт произошел через четыре дня и длился двадцать четыре минуты - достаточно долго, чтобы настроить Репеллор. Я сразился с ними тогда... и увидел, что победа под вопросом. Тем не менее, это был прекрасный мир; Я не мог отпустить его без борьбы. Третья личность стала возможной через двадцать дней; Я решил остаться здесь до тех пор, попытаться дать отпор ниссам, а затем вернуться домой при следующем контакте. Портал закрылся, и я и моя команда приступили к бою.
   "Следующая ночь показала нам в полной мере бесперспективность конкурса. Днем мы вышли из того места, где ниссы сфокусировали Апертуру, и исследовали эту землю, и полюбили ее маленькое теплое солнышко, ее странное голубое небо, ее зеленую мантию... и маленькие скромные травинки. Нам древний мир казался раем молодой жизни. И вот я отправился в город... и увидел там такую деву, какую забыл Космос, такова была ее красота...
   "Двадцать дней прошло. Ниссы удержали свой плацдарм, но я удержал их.
   "Портал вновь открылся. Я приказал своей команде вернуться. Он закрылся. С тех пор я один..."
   - Брэм, - сказала мисс Кэрролл. - Брэм... ты остался, когда мог сбежать, а я...
   "Я бы хотел вернуть тебе эти потерянные годы, Линда Кэрролл, - сказал Брэм. "Я бы хотел, чтобы мы могли быть вместе под более ярким солнцем, чем это".
   - Ты отказался от своего мира, чтобы дать этому немного времени, - сказал Тремейн. - И мы наградили вас выстрелом из дробовика.
   "Брэм... когда Портал снова откроется?"
   "Не в моей жизни, Линда Кэрролл. Не на десять тысяч лет.
   - Почему вы не наняли помощников? - сказал Тремейн. "Вы могли бы обучить кого-нибудь..."
   "Сначала я пытался. Но что делать с испуганными крестьянами? Они говорили о колдовстве и бежали".
   - Но ты не можешь продержаться вечно. Расскажи мне, как эта штука работает. Пришло время дать вам передышку!"
   В
   Брэм говорил полчаса, а Тремейн слушал. "Если я потерплю неудачу, - заключил он, - займи мое место в Репеллоре. Наденьте обруч на шею. Когда стена исчезнет, хватайтесь за ручки и сосредотачивайтесь на Ниссе. Воля, что они не проходят. Когда грянет гром, вы поймете, что потерпели неудачу".
   "Хорошо. Я буду готов. Но позвольте мне прояснить одну вещь: этот ваш Репеллор реагирует на мысли, верно? Он усиливает их...
   "Он служит для концентрации силы разума. А теперь поторопимся. Боюсь, вскоре они возобновят атаку.
   - Думаю, минут через двадцать или около того, - сказал Тремейн. - Оставайтесь на месте и отдохните.
   Брэм посмотрел на него, его голубые глаза под белыми бровями были мрачными. - Что вы знаете об этом деле, молодой человек?
   "Я думаю, что я допилил паттерн; Я отслеживал эти передачи в течение нескольких недель. Мои идеи, казалось, оправдались за последние несколько ночей".
   "Никто, кроме меня, во всем этом мире не знал о нападении ниссов. Как ты мог анализировать то, о чем не знал?"
   - Может, ты и не знаешь, Брэм, но этот твой Репеллор портит наши коммуникации. Недавно мы разработали то, что считали совершенно секретным проектом, а вы выкидываете нас из эфира".
   "Это всего лишь маленькое портативное устройство с плохим экраном", - сказал Брэм. "Эффекты резонанса непредсказуемы. Когда кто-то пытается направить силу мысли...
   "Подождите минуту!" Тремейн взорвался.
   "Что это?" - встревожилась мисс Кэрролл.
   - Гиперволна, - сказал Тремейн. "Мгновенная передача. И подумал. Неудивительно, что у людей были головные боли и кошмары! Мы вещаем на том же диапазоне, что и человеческий разум!"
   - Эта "гиперволна", - сказал Брэм. - Вы говорите, мгновенно?
   - Это должна быть секретная информация.
   "Такое устройство является новым в космосе", - сказал Брэм. "Известно, что только протоплазматический мозг вызывает состояние возбуждения с нулевой задержкой".
   Тремейн нахмурился. - Брэм, этот Репеллор фокусирует то, что я называю мысленными волнами из-за отсутствия лучшего термина. Он использует эффект интерференции для гашения генератора гармоник Нисса. Что, если мы вложим в Репеллор больше энергии?
   "Нет. Силу разума нельзя усилить...
   "Я не имею в виду усиление; Я имею в виду дополнительный источник. У меня есть гиперволновой приемник. С небольшой переделкой он будет работать как передатчик. Можем ли мы его связать?"
   Брэм покачал головой. - Если бы я был техником, - сказал он. "Я знаю только то, что требуется для работы устройства".
   - Дай-ка я посмотрю, - сказал Тремейн. - Может, я разберусь.
   "Заботиться. Без него мы падем перед ниссами.
   - Я буду осторожен. Тремейн подошел к машине, осмотрел ее, отследил провода, идентифицировал компоненты.
   - Это кажется достаточно ясным, - сказал он. "Это были бы мощные магниты здесь; они дают своего рода щипковый эффект. А это катушки преломляющего поля. Просто и гениально. С этой идеей мы могли бы излучать гиперволны...
   "Сначала разберемся с ниссами!"
   "Конечно." Тремейн посмотрел на Брэма. "Думаю, я могу связать с этим свой аппарат", - сказал он. - Хорошо, если я попробую?
   "Сколько?"
   - Это не должно занять больше пятнадцати минут.
   - Это оставляет мало времени.
   "Цикл сужается, - сказал Тремейн. "Я полагаю, что следующие передачи... или атаки... будут происходить с интервалом менее пяти минут в течение нескольких часов; это может быть последний шанс".
   - Тогда попробуй, - сказал Брэм.
   Тремейн кивнул, подошел к чемодану, достал инструменты и тяжелый черный ящик и принялся за работу. Линда Кэрролл сидела рядом с Брэмом и тихо говорила с ним. Минуты шли.
   - Хорошо, - сказал Тремейн. "Это устройство готово". Он подошел к Репеллору, немного поколебался, затем открутил две гайки и снял крышку.
   - Мы не в эфире, - сказал он. "Надеюсь, моя формула сработает".
   * * * *
   Брэм и мисс Кэрролл молча наблюдали за работой Тремейна. Он натянул провода, заклеил соединения, затем щелкнул переключателем на гиперволновой установке и настроил ее, не сводя глаз с циферблатов меньшего устройства.
   - С последней атаки прошло девятнадцать минут, - сказал Брэм. "Поторопитесь".
   - Я почти закончил, - сказал Тремейн.
   Из-за стены раздался резкий крик. Тремейн подпрыгнул. - Что, черт возьми, издает эти звуки?
   "Они ничто - просто статика. Но они предупреждают, что генераторы гармоник нагреваются". Брэм с трудом поднялся на ноги. "Сейчас идет штурм".
   "Тени!" - воскликнула мисс Кэрролл.
   Брэм опустился на стул, откинулся назад, его лицо было бледным, как воск, в слабом свете стены. Свечение стало ярче; тени расплылись в фокусе.
   - Быстрее, Джеймс, - сказала мисс Кэрролл. "Приходит быстро".
   Брэм смотрел сквозь полуприкрытые глаза. "Я должен управлять Репеллором. Я... - Он откинулся на спинку стула, свесив голову.
   "Брэм!" - воскликнула мисс Кэрролл. Тремейн защелкнул крышку на месте, повернулся к креслу, оттащил его вместе с сидящим в нем от машины, затем повернулся и схватился за ручки. На стене молча двигались ниссы, готовясь к атаке. Была видна одетая в черное фигура, поднимающаяся на свое место. Стена очистилась. Тремейн уставился на узкую комнату, на одетого в серое Нисса. Теперь они стояли, глядя на него. Один указал. Другие воздвигли кожистые гребни.
   Держитесь подальше, уродливые дьяволы , подумал Тремейн. Вернуться, отступить, сдаться...
   Теперь голубое свечение образовало мерцающую дугу над машиной Нисса. Техники стояли, глядя через узкую щель, крошечные красные глаза блестели на узких лицах пришельцев. Тремейн прищурился от яркого белого света из командного центра Нисса с высокими сводами. Последний намек на наклонную поверхность известняковой стены исчез. Тремейн почувствовал движение сквозняка; взметнулась пыль, заволокла воздух. Был запах йода.
   Назад , подумал Тремейн. Оставайтесь сзади....
   В рядах ожидающих Ниссов возник беспокойный ажиотаж. Тремейн услышал сухое шарканье мозолистых ног по полу, вой гармонического генератора. Его глаза горели. Когда его пронес горячий порыв ветра, он задохнулся и закашлялся.
   НЕТ! - думал он, швыряя отрицание, как невесомую бомбу. ПОТЕРПЕТЬ НЕУДАЧУ! СПАСАТЬСЯ БЕГСТВОМ!
   * * * *
   Теперь ниссы двинулись, готовя колесную машину, катя ее на место. Тремейн судорожно закашлялся, пытаясь перевести дух, моргая в ответ на ослепление. Начался глубокий гул; песчинки обожгли ему щеку, тыльные стороны ладоней. Ниссы работали быстро, их горловые жабры заметно расширились в непривычном притоке кислорода...
   Наш кислород , подумал Тремейн. Мародерство уже началось, и я потерпел неудачу, и люди Земли задохнутся и умрут...
   Откуда-то издалека, казалось, на грани слышимости донесся раскат грома, нарастающий.
   Одетый в черное Нисс на инопланетной машине приподнялся, ликуя, воздвиг черный чешуйчатый гребень. Затем, поразительно, его глаза остановились на Тремейне, его рот, похожий на ловушку, разинулся, обнажая язык, похожий на алую змею, кавернозное розовое горло с рядом игольчатых белоснежных зубов. Язык высунулся в жесте полнейшего презрения.
   И вдруг Тремейн похолодел от смертельной ярости. "У нас в этом мире есть лекарство от змей ", - подумал он с диким напряжением. Мы давим их пятками... Он представил извивающуюся гремучку, со сломанной спиной, спускающуюся дубину; стремительная красная коралловая змея с готовым ядом, порезанная лезвиями газонокосилки; хлопчатник, превращенный в красные руины выстрелом из дробовика....
   НАЗАД, ЗМЕЯ , подумал он. УМЕРЕТЬ! УМЕРЕТЬ!
   Гром стих.
   А на вершине Генератора Нисс одетый в черное Нисс захлопнул рот и присел на корточки.
   "УМЕРЕТЬ!" - крикнул Тремейн. "Умереть!"
   Нисс, казалось, сжался в себе, дрожа. Его гребень обмяк, дважды дернулся. Красные глаза погасли, и нисс свалился с машины. Тремейн кашлянул, схватился за рукоятки, перевел взгляд на нисса в серой форме, который вскарабкался, чтобы заменить оператора.
   Я СКАЗАЛА УМРИ, ЗМЕЯ!
   Нисс споткнулся, откатился назад к своим товарищам, которые метались теперь, как муравьи в раскопанном муравейнике. Один посмотрел на Тремейна красными глазами, затем бросился к красному выключателю.
   НЕТ, НЕТ , подумал Тремейн. ЭТО НЕ ТАК ПРОСТО, СНЕЙК. УМЕРЕТЬ!
   Нисс рухнул. Тремейн судорожно вздохнул, сморгнул слезы боли и одним взглядом окинул группу Ниссов.
   Умереть!
   * * * *
   Они упали. Остальные повернулись, чтобы бежать, но, как коса, разум Тремейна срезал их, оставив в рядах. Ненависть ходила голой среди ниссов и не оставила никого в живых.
   Теперь машины. Тремейн задумался. Он устремил взгляд на гармонический генератор. Он превратился в шлак. Позади нее высокие панели с драгоценными огнями почернели и превратились в обломки. Внезапно воздух снова стал чистым. Тремейн глубоко вздохнул. Перед ним показалась поверхность скалы.
   НЕТ! - громогласно подумал Тремейн. ДЕРЖИТЕ ЭТУ ПРОЕМКУ ОТКРЫТОЙ!
   Каменное лицо замерцало, потускнело. Тремейн посмотрел в освещенную белым светом комнату, на почерневшие стены, на сбившихся в кучу мертвецов. Нет жалости , подумал он. Вы бы вонзили эти белые зубы в мягкие человеческие глотки, спящие в темноте... как вы делали это на сотне миров. Ты рак в космосе. И у меня есть лекарство.
   СТЕНЫ , подумал он, РУХНУТ!
   Крыша перед ним просела, провалилась. Сверху посыпались обломки, стены зашатались, пошли вниз. Облако клубящейся пыли закружилось, расчистив небо, сверкающее звездами.
   Пыль, держись подальше , подумал Тремейн. Я хочу хорошо дышать воздухом для предстоящей работы. Он смотрел на скалистый пейзаж, призрачно белый в свете звезд.
   ПУСТЬ ТАЮТ КАМЕНИ И ТЕЧЕТ, КАК ВОДА!
   Поднятая плита светилась, падала, бежала желтыми ручейками, которые терялись в сиянии коры, когда она пузырилась, извергая выделяющиеся газы. Волна жара обрушилась на Тремейна. Пусть здесь будет прохладно , подумал он. Теперь, мир Нисса....
   "Нет!" - кричал голос Брэма. "Стой, стой!"
   Тремейн колебался. Он уставился на вулканическую ярость перед собой.
   Я мог бы уничтожить все это , подумал он. И звезды в небе Нисса...
   - Велика сила твоей ненависти, землянин, - воскликнул Брэм. - Но обуздай его сейчас, пока ты не уничтожил нас всех!
   "Почему?" - крикнул Тремейн. "Я могу стереть с лица земли ниссов и всю их больную вселенную одной лишь мыслью!"
   - Управляй собой, - хрипло сказал Брэм. "Ваша ярость уничтожает вас! Одно из солнц, которые ты видишь в небе Ниссов, и есть твой Сол!
   - Сол? - сказал Тремейн. - Тогда это солнце тысячелетней давности. Свету требуется время, чтобы пересечь галактику. А земля все еще здесь... значит, ее не уничтожили!"
   - Мудрый ты, - сказал Брэм. "Ваша раса - чудо в Космосе, и смертельна ваша ненависть. Но вы ничего не знаете о силах, которые вы высвобождаете сейчас. Прошлое время так же изменчиво, как сталь и камень, которые вы расплавили только сейчас".
   - Послушай его, Джеймс, - взмолилась мисс Кэрролл. "Пожалуйста, послушай."
   Тремейн повернулся, чтобы посмотреть на нее, все еще сжимая двойные захваты. Она уверенно оглянулась, высоко подняв голову. Глаза Брэма рядом с ней были глубоко запавшими на морщинистом лице.
   - Джесс сказала, что когда-то вы были похожи на принцессу, мисс Кэрролл, - сказал Тремейн, - когда проезжали мимо с высоко собранными рыжими волосами. И Брэм: ты был молод и любил ее. Ниссы забрали у тебя твою молодость. Ты провел здесь свою жизнь, сражаясь с ними, в одиночку. А Линда Кэрролл ждала годами, потому что любила тебя... и боялась тебя. Нисс так и сделал. И ты хочешь, чтобы я пощадил их?
   - Ты овладел ими, - сказал Брэм. "И ты опьянен силой в тебе. Но сила любви больше силы ненависти. Наша любовь поддерживала нас; твоя ненависть может только разрушить".
   Тремейн встретился взглядом со стариком. Наконец он сделал глубокий вдох и судорожно выдохнул. "Хорошо, - сказал он, - наверное, комплекс бога меня подловил". Он еще раз оглянулся на опустошенный пейзаж. "Я думаю, ниссы запомнят эту встречу. Они больше не попытаются вернуться на Землю".
   - Ты храбро сражался, Джеймс, и победил, - сказала мисс Кэрролл. "Теперь отпусти силу".
   Тремейн снова повернулся и посмотрел на нее. - Вы заслуживаете большего, мисс Кэрролл, - сказал он. - Брэм, ты сказал, что время изменчиво. Предполагать-"
   - Не говоря уже о том, чтобы покончить с собой, - сказал Брэм. "Отпусти ситуацию!"
   - Когда-то давно ты пытался объяснить это Линде Кэрролл. Но против этого было слишком много; она не могла понять. Она боялась. А ты страдал шестьдесят лет. Предположим, что тех лет никогда не было. Предположим, я пришел бы той ночью... а не сейчас...
   "Этого никогда не может быть!"
   "Может, если я захочу!" Тремейн крепче сжал ручки. "Пусть это будет ТОЙ ночью ", - яростно подумал он. Ночь 1901 года, когда последний контакт Брэма не удался. Пусть это будет той ночью, за пять минут до закрытия портала. Только эта машина и я остаемся такими, какие мы есть сейчас; снаружи есть газовые фонари в фермерских домах вдоль грунтовой дороги в Элсби, а в городе лошади стоят в конюшнях вдоль зольных аллей за домами; а президент МакКинли обедает в Белом доме...
   * * * *
   Позади Тремейна раздался звук. Он развернулся. Разоренная сцена исчезла. Огромное дисковое зеркало стояло поперек пещеры, пересекая известняковую стену. Через нее прошел человек, замерший при виде Тремейна. Он был высокого роста, с вьющимися светлыми волосами, точеными чертами лица, широкими плечами.
   - Фдаж ха? он сказал. Затем его глаза скользнули мимо Тремейна, еще шире распахнувшись от изумления. Тремейн проследил за взглядом незнакомца. В дверях стояла молодая женщина, одетая в неглиже из светлого шелка, с расческой в руке, ее рыжие волосы свободно падали на талию. Она застыла в шоке.
   Затем....
   "Г-н. Брэм...!" - выдохнула она. "Какая-"
   Тремейн обрел голос. - Мисс Кэрролл, не бойтесь, - сказал он. - Я твой друг, ты должен мне поверить.
   Линда Кэрролл широко распахнула на него глаза. "Кто ты?" она дышала. - Я был в своей спальне...
   "Я не могу объяснить. Сегодня ночью здесь произошло чудо... от вашего имени. Тремейн повернулся к Брэму. - Смотри... - начал он.
   - Какой ты мужчина? - перебил Брэм на английском с сильным акцентом. - Как ты попал в это место?
   - Послушай меня, Брэм! - рявкнул Тремейн. "Время изменчиво. Ты остался здесь, чтобы защитить Линду Кэрролл и мир Линды Кэрролл. Ты только что принял это решение, верно? Тремейн продолжал, не дожидаясь ответа. - Ты застрял здесь... на шестьдесят лет. Земные технологии развивались быстро. Однажды сюда наткнулся человек, отслеживая сигнал вашего Репеллора; это был я. Ты показал мне, как пользоваться этим устройством... и с его помощью я уничтожил ниссов. А потом я вернул время вспять для тебя и Линды Кэрролл. Портал закрывается через две минуты. Не теряйте времени..."
   "Изменчивое время?" - сказал Брэм. Он прошел мимо Тремейна к Линде. - Прекрасная леди Земли, - сказал он. "Не бойся...."
   - Сэр, я вас почти не знаю, - сказала мисс Кэрролл. - Как я попал сюда, едва одетый...
   - Возьми ее, Брэм! - крикнул Тремейн. "Возьми ее и быстро вернись через этот Портал". Он посмотрел на Линду Кэрролл. - Не бойся, - сказал он. "Вы знаете, что любите его; иди с ним сейчас, или жалей об этом все свои дни.
   "Ты придешь?" - спросил Брэм. Он протянул ей руку. Линда поколебалась, затем вложила свою руку в его. Брэм подошел с ней к зеркальной поверхности, протянул ей. Он снова посмотрел на Тремейна.
   "Я не понимаю, землянин, - сказал он, - но я благодарю вас". Потом он исчез.
   * * * *
   Один в тускло освещенном гроте Тремейн выронил руки из захватов, пошатнулся на качалке и опустился вниз. Он чувствовал слабость, истощение сил. Его руки болели от напряжения испытания. Как долго это продолжалось? Пять минут? Час? Или это вообще случилось?..
   Но Брэма и Линды Кэрролл уже не было. Он этого не представлял. И ниссы потерпели поражение.
   Но оставался еще его собственный мир, с которым ему приходилось бороться. Полиция будет ждать, прочесывая дом. Они захотят узнать, что он сделал с мисс Кэрролл. Возможно, будет предъявлено обвинение в убийстве. Не будет никакой поддержки со стороны Фреда и Бюро. Что же касается Джесса, то он, наверное, сейчас в камере, смотрит в лицо суровому приговору за воспрепятствование правосудию...
   Тремейн поднялся на ноги, бросил последний взгляд на пустую комнату, диковинную форму Репеллора, зеркальный портал. Было искушение пройти через это. Но это был его мир со всеми его недостатками. Возможно, позже, когда к нему вернутся силы, он сможет снова попробовать машину...
   Эта мысль ужаснула его. Пепел ненависти хуже пепла любви , подумал он. Он подошел к лестнице, поднялся по ней, нажал кнопку. Ничего не произошло. Он рукой отодвинул панель и шагнул на кухню. Он обошел тяжелый стол с подсвечником, прошел по коридору и вышел на крыльцо. Был почти рассвет свежего весеннего дня. Не было никаких признаков полиции. Он посмотрел на травянистую лужайку, на ряд только что посаженных саженцев.
   Странно , подумал он. Я не помню никаких саженцев. Мне показалось, что я въехал под ряд деревьев... Он прищурился в утренний туманный мрак. Его машина исчезла. Это было не слишком удивительно; копы, без сомнения, конфисковали его. Он шагнул вниз, взглянул на землю впереди. Он был ровным, со слабой тропинкой, прорезанной в траве. Не было ни грязи, ни следов шин...
   Горизонт, казалось, внезапно закружился. О Господи!! Тремейн думал , что я оставил себя в 1901 году...!
   Он развернулся, вскочил на крыльцо, хлопнул дверью и по коридору, пролез сквозь еще открытую панель, прыгнул вниз по лестнице и в пещеру...
   Отпугиватель исчез. Тремейн с криком прыгнул вперед, и огромное зеркало под его глазами замерцало и погасло. Черный ящик гиперволнового приемника в одиночестве валялся на полу рядом с пустой качалкой. Свет керосиновой лампы отражался от безликой стены.
   Тремейн повернулся, спотыкаясь, поднялся по ступенькам и вышел в воздух. Солнце показало малиновую кромку, едва выглянувшую из-за далеких холмов.
   1901 год, подумал Тремейн. Век только что повернулся. Где-то юноша по имени Форд готовится поставить нацию на колеса, а два мальчика по имени Райт собираются дать ей крылья. Никто никогда не слышал ни о мировой войне, ни о бурных двадцатых, ни о сухом законе, ни о Рузвельте Рузвельте, ни о Пыльном котле, ни о Перл-Харборе. А Хиросима и Нагасаки - всего лишь два города в далекой цветущей Японии....
   Он пошел по тропинке, остановился у изрытой колеями грунтовой дороги. Спокойные коровы рылись в сырой траве на лугу за ним. Вдалеке загудел поезд.
   Есть железные дороги , подумал Тремейн. Но ни реактивных самолетов, ни радио, ни фильмов, ни автоматических посудомоечных машин. Но и телевизора тоже нет. Это многое компенсирует. И нет ни полиции, ждущей меня, чтобы допросить, ни обвинения в убийстве, ни невротического гнезда бюрократов, ждущих, чтобы приветствовать меня обратно...
   Он глубоко вздохнул. Воздух был сладок. Я здесь , подумал он. Я чувствую ветерок на лице и твердый дерн под ногами. Это реально, и это все, что есть сейчас, так что я могу отнестись к этому спокойно. В конце концов, человек с моим образованием должен уметь преуспевать в наши дни!
   Насвистывая, Тремейн начал десятимильную прогулку в город.
  
   BRIDGEHEAD, Фрэнк Белкнап Лонг
   Первоначально опубликовано в Astounding Science Fiction , август 1944 года.
   Белокурый евразийский великан проскользнул между большими дверями и пересек комнату в три длинных шага. Толстые складки обожженной плоти закрывали его зрачки, а глаза покраснели от недостатка сна, что делало его похожим на тощего и сердитого бульдога, натягивающего поводок.
   - Садись, Айвор, - сказал стальной голос. - Туда, где твое лицо не будет в тени.
   Сев верхом на стул, великан ухватился за сиденье обеими руками и опустил на него свою огромную тушу. Он сидел лицом к Дознавателю, морщась от боли и подыскивая слова, которые облегчили бы агонию и позор его неудачи.
   Невидимый свет заливал большую комнату с глухими стенами и мерцал на круглом верху досмотровой установки, стоявшей у одной из стен, и окружал Дознавателя, чье лицо было ледяной маской за мерцанием.
   - Ну что, Айвор? - подтолкнул Следователь.
   - Мне было приказано ознакомиться с Сектором Первого Стеклянного Века, особенно с метрополиями "нервных артерий" на северо-восточном побережье и окружающими их областями скопления населения, - быстро сказал великан, словно повторяя заученную формулу.
   Следователь нахмурился. "Ваши конкретные инструкции были гораздо более конкретными, не так ли?"
   Великан смущенно кивнул. Удивительно, но он не испугался, хотя знал, что должен был испугаться.
   "Мои конкретные инструкции заключались в том, чтобы взорвать стратегический временной плацдарм в одном из этих районов. Что я на самом деле сделал, так это нанес на карту все побережье, чтобы исключить области выпуклостей".
   - Ну, предположим, вы расскажете мне, что именно произошло, своими словами. Я предпочел бы не прерывать вас.
   "Крупнейший мегаполис Стеклянного века - Нью-Йорк в Нью-Йорке. Но там есть выпуклость - плохая. Я решил взорвать плацдарм в зоне разлива, окружавшей небольшой прибрежный мегаполис немного севернее Нью-Йорка. Бостон в Массчутте... Массачусетс.
   "Так так?"
   "Я взорвал идеальный стазис, четкий и резкий с нашей стороны, но..."
   "Но... тьфу. Это синоним неудачи".
   Большой евразиец побледнел, затем решил не обращать внимания на прерывание. "Поглотитель просачивания времени, должно быть, расширился слишком быстро. Я стоял примерно в сорока футах от края обрыва, когда выстрелил. Сотрясение подняло меня и швырнуло вперед, в стазис".
   Гигант сделал паузу, словно стараясь убедить Дознавателя в своей искренности не только словами, но и манерой поведения. Пауза успокаивала его уязвленное эго. Это позволило ему изобразить из себя человека, способного рассчитать свои подвиги выносливости, чтобы они соответствовали ожиданиям, вызванным его словами. Это также позволило ему заново пережить весь инцидент с немногим большим уважением к себе.
   Хрупкие пальцы Дознавателя забарабанили по плоской поверхности досмотрового блока.
   "Продолжать."
   "Я допустил эрозию, стирание полумиллиона лет геологического выветривания. Но я забыл, что легкое сейсмическое возмущение может с лихвой компенсировать полное обращение процесса выветривания вспять".
   Великан вздрогнул. "За полмиллиона лет может быть довольно много сейсмических возмущений. Вместо того, чтобы продвигаться вперед, вся поверхность утеса отодвинулась назад. Там была новая стена, но она была в тридцати футах позади меня. Я... я упал на сорок футов и приземлился на выступ около пятидесяти футов в ширину и, возможно, на семьдесят футов от дна оврага. Бластер ударил по полке, отскочил и с грохотом пошел вниз.
   - И вы вернулись, не забрав его?
   Голос Следователя больше не был стальным. Теперь у него был прочный край, который пронзил бы сталь, как нож замазку.
   Гигант прикусил нижнюю губу и встретил обвиняющий взгляд Дознавателя со смесью гордости и унижения. Гордость раненого тигра, сражавшегося во многих страшных битвах, прежде чем получить шрамы, которых он стыдится; унижение, которое оставляет в уме тяжелая ошибка суждения, когда абсолютная срочность делает возвращение ложного следа вещью, о которой нельзя даже подумать.
   "Я взвесил риски и отказался от этого", - сказал он. "Стена утеса была почти вертикальной. Я мог бы спуститься. Я не мог подняться обратно. Стазисный овал находился прямо надо мной, в тридцати футах от края обрыва. Я сильно обгорел - мне нужна хирургическая помощь".
   - Это беспокоило тебя, не так ли?
   Цвет гиганта порозовел. - Предположим, я спустился за бластером, попал в плен, заболел и умер полмиллиона лет назад. Где тогда был бы ПЛАН?"
   "Идите прямо вперед. Расскажите мне, как вы сохранили ПЛАН, не забрав бластер. Твои инструкции заключались в том, чтобы скрыть стазисный овал от посторонних глаз с другой стороны. Вы должны были пройти сквозь него и покрыть его тонкой магнитооптической пленкой с таким же показателем преломления, как и окружающий воздух".
   - Я не мог...
   - Вы не обязаны мне говорить. Я случайно знаю, что нельзя распылить стазис, если он не заземлен. Вибрации бы... тьфу! Спасает только то, что мерцание не будет видно из оврага.
   "Не будет!" гигант повторил слова, как будто они были бесценными жемчужинами. "Вы должны стоять на уровне со стазисом, чтобы увидеть это".
   - Его будет видно с вершины утеса, - долбил Дознаватель, разбивая каждую жемчужину с беспощадной точностью. - Но не подумайте, что меня беспокоит только один овал. Если они найдут этот бластер, то поймут, что к ним пришел гость.
   Губы евразийца были белыми. "Откуда они могли знать? Они не верили, что путешествия во времени возможны. Все их оружие было зажигательным, а не атомным. Грубо говоря, они изменили электронные орбиты и заложили основу для многого из того, что мы стали считать конечными продуктами. Но-"
   - Как относительность времени, - леденяще предположил Дознаватель.
   "Конечно, они были знакомы с этой концепцией. Они могли вообразить , каково было бы покинуть свой век и отправиться в прошлое. Но они думали, что смогут это сделать не больше, чем отправиться в... в Бетельгейзе.
   "Ты так думаешь?"
   - Я знаю, да. Представление о взрыве времени, разрушении времени и превращении его в пещеру было бы совершенно за пределами понимания первобытных людей Стеклянного века. Если не принимать во внимание контрастирующую примитивность добычи полезных ископаемых с использованием грубых детонирующих инструментов в трех измерениях, абсолютная дерзость ПЛАНА могла бы...
   - Тьфу, полный рот риторики. Теперь, когда вы это выплюнули, предположим, что мы удалим связывающую энергию из нескольких фактов. Мы взорвали темпоральные плацдармы в стратегических временных промежутках вплоть до древнего каменного века. Прошлое превратилось в соты, и оно станет еще более. Предположим, они найдут этот бластер, взорвут собственный стазис и начнут искать наши загадки.
   "Предположим, они найдут одну из наших загадок без поиска, вроде той, которую вы оставили мерцать на виду, когда допустили эрозию, но не уменьшили мозг. Если они найдут бластер, они будут все глаза и уши. Предположим, они приближаются к одному из наших разведчиков Сектора сразу после того, как он взорвал стазис, и до того, как он успеет распылить его?
   Следователь закрыл глаза и, казалось, говорил сам с собой. "Успех всего ПЛАНА будет зависеть от того, насколько быстро мы сможем двигаться вперед и назад во времени. Если бы мы попытались завоевать каждую эпоху отдельно, если бы мы попытались провести кампанию скачкообразной смены эпох, одно лишь различие в силе оружия между более примитивными обществами и цивилизациями атомной энергетики, близкими к нашей эпохе, могло бы легко привести к уничтожению наших сил.
   "Борьба во многих временных секторах может поначалу пойти против нас, но если мы сможем отступить через стазисные овалы, когда на нас нападут, мы сможем перегруппировать наши силы. Мы устроим плавную атаку на все прошлое, колоссальный темпоральный блиц, который будет сталкивать возраст против возраста, пока мы не победим.
   "Нашим врагам придется сражаться в одну эпоху с ограниченным набором оружия. Мы можем использовать не только наше собственное оружие, но и оружие каждой эпохи, особый военный гений каждой эпохи, в которой возникло это оружие. Поскольку местонахождение распыленных стазисных овалов будет известно только нам, мы будем командовать всеми артериями в прошлое, всеми темпоральными плацдармами.
   Следователь, казалось, забыл, что одна артерия стала опасно незащищенной из-за развития непредвиденного недостатка в ментальном сплаве человека перед ним.
   Но вдруг его глаза открылись сами собой и стали непрозрачными, как у кобры.
   "Скажи мне, как ты вернулся через стазис, который завис в воздухе в сорока футах над твоим пустым черепом?"
   - Я... я забрался обратно на вершину утеса и прыгнул с разбега, - пробормотал большой евразиец.
   "Я понимаю. Сильно обожженный человек мог бы сделать это, но было бы слишком многого ожидать, что он спустится в неглубокий овраг и найдет что-то, что наверняка будет упущено. Предположим, вы примерите это, просто для подгонки.
   - Мои ожоги... - хрипло прошептал великан. - Я знал, что если потеряю сознание до того, как смогу...
   Дознаватель прервал его, резко наклонившись вперед.
   - Скажи мне, Айвор. Сколько бы вы им сказали? Мы знаем, что они не были брезгливы. У них были средства докопаться до истины, градации пыток...
   - Не знаю, - сказал великан с поразительной прямотой. "Мы больше не пытаем человека, когда хотим, чтобы он сказал правду. Мы подсыпаем ему в еду наркотик, чтобы он даже не подозревал, что его приговорили к смертной казни. Мы-"
   Зрачки гиганта расширились, и он вскочил с испуганным криком.
   "COVERALL сказал, что мне станет лучше, если я выпью немного... нет, о нет ! Почему ты киваешь? КОМБИНЕЗОН не... нет, нет, подождите... вы должны подождать! Не рубите меня - не так - это ужасно так, это ужасно, это ужасно...
   Компактное маленькое энергетическое оружие в застежке Дознавателя проделало зияющую дыру в груди великана, развернуло его, сломало спину и чуть не разрубило надвое.
   Целую минуту он продолжал вращаться, разбрызгивая сияние на стены и потолок большой комнаты, высвобождая свою энергию с гулом осиного гнезда.
   На самом деле он производил очень мало шума, и великан был мертв, когда ударился об пол. Но на целую минуту покраснение, исходившее от его груди, создавало у Следователя иллюзию продолжающейся жизненной силы, на которой он мог излить свой гнев.
   Он выпустил его, удерживая оружие направленным на инертный комок плоти, пока тот не перестал напоминать что-либо человеческое.
   * * * *
   - Теперь у нас все в порядке, Эдди, - сказала Бетти-Джейн Кинан. - Но где мы будем завтра?
   Эдди Кинан смотрел прямо вверх по холму через визир своего переделанного джипа-родстера, говоря себе, что теперь, когда он женился на девушке, ему придется следить за своим характером. Он не хотел терять ни одной части своего всего, волны и волны счастья крутились вокруг и вокруг где-то внутри него. Брак мог разрушиться как из-за маленького камня, так и из-за большого, и не требовалось много времени, чтобы разрушить коттедж среди сосен на гребне послевоенного спора.
   - Эдди, я знаю, что мне не следует ничего говорить об этом. Вы подумаете, что я придираюсь к вам, когда я просто думаю о том, насколько счастливее вы были бы, если бы у вас был стабильный доход. Вы знаете, что говорят о человеке, который зарабатывает себе на жизнь своим умом. Ты, конечно , умница. Очень немногие люди могли бы так роскошно жить, как мы, в коротких прыжках и судорогах. Каждую седьмую неделю мы в фишках, мы довольны джайвом. Затем мы сидим на краю обрыва и чиним парашют долговыми расписками и новыми ломбардными билетами.
   Эдди яростно крутанул руль. "Ой, Би-Джейн, ты делаешь гору из отказа".
   "Я? В прошлый раз, когда ты встал на ноги, девушка, на которой ты женился, чуть не сбежала с психиатром. Это просто не должно случиться с такими действительно хорошими людьми, как мы".
   Эдди еще раз покрутил руль. "Сколько я получил за свою последнюю шутку, Би-Джейн?" - мягко сказал он.
   - Пятьсот долларов - за что-то бессмысленное.
   - И сколько времени вам понадобится, чтобы накопить столько, если я просто буду сидеть в клетке и перебирать чужие деньги? Этот кляп вырвался из моего подсознания ровно через десятую долю секунды. Написание заняло пару минут, но...
   "Да, я знаю. Но для кого ты это написал? Эстрадный певец с голубиной грудью, который так далеко вытянет шею, однажды кто-нибудь примет его за маленький подарок на День Благодарения Лиззи Борден. В один из дней его просто не будет рядом, но мы будем - и нам не на что надеяться, кроме как на долгую совместную жизнь за собакой-поводырем".
   "Би-Джейн, твоя проблема в том, что ты боишься смазать американские горки. Вы хотите чувствовать себя в безопасности каждый час бодрствования. Писать гэги по двадцать баксов за запятую небезопасно, но это хорошая работа, если вы можете ее получить. Я могу это получить".
   "Эдди, ты попадаешь в беду, потому что люди, которые живут своим умом, в конечном итоге теряют свой ум. Колодец пересыхает, у большого, злого, одинокого волка поздно спящего гения, избегающего часовых поясов, заканчиваются идеи. Вы когда-нибудь знали кого-нибудь, кто этого не делал?
   - Не-е-ет, послушай, Би-Джейн, последняя шутка о том, что я волк. Ты на самом деле не думаешь, что я волк.
   - Я бы не женился на тебе, если бы ты не был. О, Эдди, о, Эдди, о... берегись...
   Возможно, это была худшая авария. Все, что машина сделала, это съехала с дороги, полностью развернулась, балансировала на двух колесах и соскользнула в кювет.
   Ни Эдди, ни Бетти-Джейн не пострадали. Но машина была в таком состоянии, что только вылезая из нее и поднимаясь на дорогу, они рассердились, раскраснелись и запыхались.
   - Б-Джейн, - буркнул Эдди. "Нас обманули! Этот продавец обманул нас! В следующий раз, когда я куплю джип, я встану на четвереньки и проверю его на клейкость. Если было слишком много коровьих пастбищ...
   Эдди пнул камень на краю дороги и решил, что он недостаточно велик. Он излил свой гнев на неодушевленное, позволив ругательствам, которые доставляли Бетти-Джейн самое сильное удовольствие, всплывать из глубины его разума, не беспокоясь о замене.
   "Эдди, когда ты используешь такие слова, ты не тот человек, за которого я вышла замуж. Ты заставляешь меня влюбиться в кого-то, кто мне действительно может понравиться.
   "Это так? Вам бы понравился этот парень еще больше, если бы вы могли слышать, что он думает.
   "Эдди, большой камень под одним из задних колес будет практичнее, чем самая тяжелая ругань. Я помогу тебе подняться. Просто найди камень и... эй, обязательно большой!"
   Эдди повернулся и уже шел через дорогу к лесному участку, где густыми группами росли мрачные деревья.
   "Ну, я посмотрю, смогу ли я найти камень!" - крикнул он через плечо.
   * * * *
   Бетти-Джейн едва поверила своим глазам, когда увидела "камень". Он был массивным и блестел, и он баюкал его на сгибе руки, как держал бы пистолет, если бы это был пистолет - что, конечно же, не было.
   Не было, то есть на первый взгляд. Когда он перебрался через горб дороги и она хорошенько его разглядела, недоверие ее немного уменьшилось, и она испугалась, что ей, возможно, придется распрощаться со своим рассудком.
   Он отсутствовал двадцать минут, достаточно долго, чтобы произошло что-то диковинное. Но как он мог окутать себя... аурой, когда по его походке было видно, что он не мог наткнуться на старую медную ограду и ряд розовых дам. Конечно, пистолет не был розоватым, и он пятился от него и корчил рожи. Он держал его.
   - Б-Джейн, - выдохнул он. "Посмотри... посмотри на это! Посмотри на это, Би-Джейн! Это какое-то диковинное оружие. Там сзади утес, и он лежал...
   Она знала, что он придет прямо к ней с пистолетом, потому что в некоторых отношениях он был похож на маленького мальчика. Он просто не мог продолжать светить себе новыми открытиями. Большинство его открытий были субъективными, но это точно не так.
   Ей показалось странным, что он употребил в связи с этим слово, выскочившее из ее собственного подсознания, пока до нее не дошло, что его точно так же приперчили и довели до головокружения.
   Странно - но понятно. Пистолет был диковинным, как будто он был взят прямо из одного из тех фантастических научных журналов, которые Эдди всегда читал. Гости с других планет, фантастическое оружие будущего и... вещи.
   Когда она закрыла глаза, она все еще могла слышать, как Эдди хвалит превосходную проницательность писателей, как будто существо со щупальцами и сморщенным ртом на одной из обложек выскользнуло прямо из компактного маленького журнала в кармане Эдди.
   "Би-Джейн, многие из этих историй зрелые, искренние. Немногие люди осознают, сколько солидной науки и умственных усилий вложено в них. Возьми лучевую пушку сейчас же. Можешь поспорить на свою сладкую жизнь, что художнику, нарисовавшему это, пришлось попотеть в своем воображении".
   Оружие в застежке Эдди выглядело так, словно кто-то прошивал дыры в приоритетной послевоенной программе правительства. По-видимому, в него ушло много ценных новых металлов, а также некоторые очень напряженные психические расстройства. У него был такой поразительный вид, что вы никогда не угадаете, откуда я взялся.
   Бетти Джейн предпочла бы и не пытаться, но знала, что ей придется это сделать, когда она увидит, какой бледный Эдди. Наряду с сияющим взглядом нового открытия в его глазах безошибочно мелькнула паника.
   "Он лежал в луже дождевой воды прямо у подножия утеса, Би-Джейн. Как вы думаете, как оно туда попало? Хорошо, это аппаратное обеспечение с высоким кронштейном - сложное, массивное. Я не могу представить, чтобы кто-то умышленно...
   "Я могу!" - сказала она, срывая ее с его застежки, как если бы это была остроконечная вершина, которую он выиграл, стреляя в шарики. "Послевоенное разочарование выбивает из колеи яркого молодого изобретателя. В голубых холмах Массачусетса он находит то, что, по его мнению, является источником вдохновения. Он воспользуется семейным амбаром и той большой кучей хлама, к которой всегда добавляют соседи.
   - Ночью и днем ковыряется, и вдруг - есть, есть! Оружие, которое отделит жирные компоненты молока, превратит молоко в масло до того, как оно покинет корову. Он весь разгорячился и бежит в лес искать фиолетовую корову. Но вдруг снова... ну вы же знаете, какие бывают чокнутые... он понимает, что оружие - это нежеланный котенок, и пытается утопить его в луже дождевой воды. Потом он пугается или что-то в этом роде, и ты оказываешься рядом.
   Эдди даже не улыбнулся. "Би-Джейн, если сумасшедший изобрел такое сложное оружие, оно могло бы и не быть... смешно".
   "Ох, заткнись!"
   Бетти-Джейн невольно дрожала. Пистолет был сложный, да. Ствол вспыхнул так ослепительно, что она ослепла. На самом деле, когда она концентрировалась на нем, это причиняло ей боль в мозгу, так что на мгновение у нее возникла иллюзия, что ее череп раздавили щелкунчик с невидимыми зубцами.
   Но тяжелая ложа была действительно сложной частью ружья - блестящий конгломерат зубчатых дисков, колесиков, ручек и болтающихся полосок металла, так искусно спаянных вместе, что они, казалось, сливались с мерцающим конгломератом клапанов, трубок, колесиков и болтающихся планок. металла. Сваренные вместе в компактный блок, который, казалось, почти сливался с мерцанием, Бетти-Джейн оторвала взгляд от приклада и попыталась улыбнуться.
   - Эдди, я не хотел так на тебя набрасываться. Но я не пытался серьезно смеяться над чем-либо. Я знаю не больше твоего, откуда взялся пистолет. Откуда я мог знать?
   Паника в глазах Эдди росла. Он не осмелился сказать ей, что пистолет, похоже, направлен не в ту сторону. Не то, чтобы ствол на самом деле закручивался над ложей. Это было не так ярко выражено - на самом деле это было не что иное, как своего рода впечатление, которое он производил, когда пристально смотрел на пистолет.
   Бетти-Джейн и в голову не приходило рисковать с таким странным, таким непостижимым оружием. Но вдруг она подняла его на плечо и прицелилась вдоль дороги. Внезапно ее пальцы украдкой, почти лихорадочно задвигались по ложе, как будто в глубине ее сознания возникло пандороподобное движение.
   Эдди вертелся на языке, чтобы предупредить ее, чтобы она не была такой дурой, что пистолету нельзя доверять. Но внезапно, прежде чем он успел выкрикнуть предупреждение, она, казалось, почувствовала его волнение. Она виновато кивнула и начала опускать оружие. Ее глаза расширились от внезапного ужаса...
   Две островные вселенные, столкнувшиеся в голове Эдди, не торопились, молча расходясь в разные стороны. Они оставили за собой след из сверкающих сверхновых и головокружительно вращающихся звезд-гигантов и карликов, горячих, холодных, красных, голубых и желтых - все в плоскости суперэклиптики, наложенной на доли разбитого мозга Эдди, и маленькие лужи раскаленной добела лавы, усеивающие его позвоночник.
   Потом мучения Эдди стали средневековыми и почти забавными. Переходного периода не было. Внезапно солнца исчезли, и очень обычные маленькие демоны с раздвоенными красными хвостами носились внутри его черепа.
   - О, вздор! - восторженно выкрикнул кто-то, и демоны исчезли.
   Затем на краю сознания Эдди возник длинный ряд очень красивых мятных джулепов. Остальная часть его разума была пустыней, и по ее пескам тащился высохший манекен, который мог быть только им самим, тяжело дыша плечами. Манекен, казалось, никогда не двигался вперед. Но джулепы становились все красивее, красивее и красивее, пока манекен не разразился судорожными рыданиями, а джулепы не превратились в высоких бледных женщин на краю сознания Эдди.
   Огромная книга медленно раскрылась, и костлявый палец написал на пустой странице: Извини, Эдди, но нам пора закрывать. Вот твой чек, Эдди, вот твоя трость и твой хомбург. Эй, Эдди, проснись!!
   Эдди сел. Первое, что он заметил, была его оторванная рубашка, обмотанная вокруг ног. Затем он с растущим ужасом заметил, что его торс весь в копоти, а штаны разорваны. По обеим сторонам от него росла густая трава, длинная, роскошная трава джунглей, и он сидел на чем-то похожем на насыпь, неприятно напоминавшем муравейник.
   Несомненно, под ним раздался шорох, сопровождаемый небольшими уколами боли, пронзающими задние связки его коленей, которые начали растворяться в сгустках света.
   Шорох вдруг стал неясным, и он почти снова увидел книгу.
   "Эдди, Эдди... эй, мы закрываемся!"
   В джунглях, сонно подумал он, можно ожидать муравьев. Тропические джунгли - муравьи. Длинная трава - очень примитивная жизнь - должна успокоиться. Белый человек - хинин - любит расслабиться -
   А ?
   Сознание Эдди внезапно пробудилось - такое же острое, как стебли пышной травы джунглей с пурпурными краями, которые выросли вокруг него.
   Память точно не спешила. Он опустился на него, как маятник, качающийся к нему сквозь гороховый суповый туман. Сначала был испуг, и туман осветился, а затем он качнулся очень низко с пылающим свистом.
   Взрыв. Это началось со взрыва. Свет отразился на ее лице, когда она повернулась, оружие дернулось в ее руке. Он хрипло закричал и попытался пригнуться. Рев оглушил его, а затем...
   Не слишком ясно. Его колени подогнулись, и было... мерцание? Его швырнуло обратно в мерцание? Он думал, что да, потому что вспомнил ощущение барахтанья в море света, которое внезапно стало непрозрачным. Больше он ничего не помнил.
   Он поднялся, покачиваясь, как только понял, что серая стена внутри его головы мешает его исследованиям. Он сразу увидел, что он один в джунглях. Нет, это... это были не джунгли. Это была своего рода поляна в обратном направлении. Прямо там, где он стоял, трава была по пояс и густа, но во всех направлениях были голубые дали, где трава росла редко, и...
   Дорога исчезла. Его потрясло то, что он мог скучать по дороге больше, чем по жене, пока не вспомнил, что пропавшая дорога включала и его жену.
   На лице Эдди появилось странное выражение - выражение, которое редко можно увидеть за пределами монашеских келий и истерзанных битвами пустошей земли. Почти свирепо он сказал себе, что теперь, когда вокруг него была... неправда, подобная взмаху крыльев стервятника, он был бы меньше, чем человек, если бы не стряхнул светящуюся куколку, которую носил на другом пути. Ему придется снова стать внутренне скудным, жестким, крутым бойцом, способным справиться с чем угодно . Без каких-либо запретов, с тем, чтобы беспокоиться только о себе...
   - Эдди, держи меня, держи меня и не дай мне думать!
   Бетти-Джейн была в его объятиях прежде, чем разум Эдди успел приспособиться к ледяной безотлагательности скручивания худобы в плащ, чтобы скрыть ее дрожащее приближение.
   - Эдди, мы не... Я не... Я никогда этого не вынесу, Эдди! Дриблинг в смирительной рубашке, кормление через трубку...
   "Трубка?" - ошеломленно сказал Эдди. Затем, когда пришло понимание: "Конечно, нет. Правильно - просто продолжайте глубоко копать большие пальцы. Мои миндалины все равно слишком большие".
   "Эдди, это была чистая пытка азотной кислотой. Я причиняю тебе боль, Эдди? Я честно не пытаюсь тебя задушить или что-то в этом роде. Мне просто нужно было убедиться, что ты настоящий, а я не...
   Эдди заставил себя улыбнуться.
   - Б-Джейн, дорогая, если бы ты была такой, ты бы не говорила об этом. Люди, страдающие им, находятся в кататонической депрессии. Они не интересуются собой или своим окружением. Вы заинтересованы, я так понимаю?
   - О, Эдичка, и еще как!
   "Конечно, тогда, и это спокойно обсуждается, что мы должны делать, как цивилизованные, первоклассные люди, которыми мы являемся. Би-Джейн, где этот пистолет ?
   Она указала на вросший комок травы в джунглях на краю поляны, который превратился в сухой оазис, не обращая внимания на пейзаж, который ему удалось вытеснить.
   - Вон там, Эдди.
   "Хорошо. Мы займемся этим. Только сначала пара вопросов. Вы говорите, что меня унесло сюда сквозь мерцание. Что вызвало мерцание?
   - Пистолет, Эдди. Он пробил дыру прямо в... старой подставке. Сияющий овал в воздухе. Но если ты отойдёшь немного назад, то вряд ли увидишь его, Эдди. Внутри ты барахтаешься. Я начал ходить и оказался на четвереньках. Я думал, что никогда не справлюсь".
   Эдди нахмурился и на мгновение закрыл глаза. Его мохнатый лоб и подергивающиеся лицевые мышцы создавали впечатление, будто он наблюдает за маленькими сверкающими треугольниками, исчезающими в темноте за его веками.
   "Орехи!"
   "Эдди?"
   - Разгадывать что-то столь безумное на слух - это... подожди, может, у меня что-то есть. Может быть, у меня есть на это. Если бы... если бы это ружье просто проделало дыру в воздухе, мы бы до сих пор стояли на старой стойке. Но если бы он проделал дыру в материале основы физической вселенной...
   "Эдди!"
   - Где бы мы тогда были?
   - За пределами вселенной, - прошептала Джейн, чувствуя себя ребенком, который видел, как горят его школьные учебники, и должен сказать правильное слово, прежде чем класс взорвется у нее перед носом.
   - Ну да, это одна из возможностей. Но если бы мы находились в каком-то невообразимом внешнем измерении - скажем, в каком-то желчно-пузырном пузыре на коже Де Ситтера апельсина, вывернутой наизнанку вселенной, все было бы нелогично, все смешалось. Это совсем не так".
   "Какая другая возможность?"
   " Время - это измерение, Би-Джейн. Время - это измерение, но - каким было бы чистое время? Мы просто не знаем, потому что мы могли бы жить во времени не больше, чем мы могли бы жить в длину без толщины. Мы живем в мире четырех измерений, и время - лишь одно из них. Но предположим, что это ружье что-то сделало со временем?
   "Предположим, он проделал дыру в пространстве-времени - пространственно-временном континууме физиков - и создал жидкий мост времени между двумя широко разнесенными пространственно-временными рамками. Внутри ренты у вас было бы чистое время, своего рода застой в континууме. Снаружи-"
   "Снаружи?"
   "Два далеких друг от друга века".
   Бетти-Джейн издала горловой стон.
   - Ты имеешь в виду, что, по-твоему, мы можем быть... в будущем?
   - Или в прошлом, - сказал Эдди. - Я просто предполагаю, поймите. Я только что отрезал наугад и отрезал себе кусочек чего-то, что может оказаться более ореховым, чем фруктовый пирог".
   - Но кто, Эдди...
   "Кто?"
   "Кто мог изобрести такое оружие..."
   Эди хотел было ответить, как увидел вдалеке что-то движущееся, что заставило его перевести дух и предостерегло от еще более глубокого погружения в сомнительный водоворот предположений, пущенных в ход его мыслями.
   В течение целой минуты объект оставался очень далеким, едва заметная красная пылинка, неуклонно продвигавшаяся по короткой траве, окаймлявшей высокую траву, на несколько миль по кругу.
   Не было никакой причины, по которой такой маленький предмет должен был вызвать у Эдди холод до глубины души и наполнить его ужасающим чувством безотлагательности. Тем не менее, это сделало его холодным, так что у него застучали зубы, когда он перестал быть товарищем по пыли и несся к ним вприпрыжку.
   Бетти-Джейн вскрикнула, когда увидела его, и вдруг он стал размером со льва и стал еще больше. Он двигался почти без усилий, его неутомимые бока дрожали мускулами, и в каждом аспекте его приближения было столько же скрытности, сколько и скорости, скорость не жертвовалась, и он двигался со скоростью молнии.
   Эдди так и не понял, как он добрался до зарослей высокой сухой травы, где Бетти-Джейн оставила ружье. Бетти-Джейн тоже, несмотря на рыдающий крик облегчения, вырвавшийся из ее горла, когда она встретила его там.
   Эдди схватил пистолет, но тут же вспомнил, что не знает, как из него стрелять. Он лихорадочно дергал и рвал ложу, но она не могла, не могла, ЭТО НЕ БЫЛА...
   Бетти-Джейн выхватила ее у него как раз в тот момент, когда высокая трава задрожала, и на них прорвался циклопический кот.
   Она стреляла с плеча, практически в упор.
   Была ослепляющая вспышка света, взрыв, разорвавший ее плоть. Взрыв был кракатаовским, и на мгновение Бетти-Джейн была уверена, что ей в лицо извергся действующий вулкан.
   Мерцание, казалось, на мгновение предшествовало взрыву, но она знала, что это была иллюзия, вызванная тем фактом, что звук и свет распространяются с разными скоростями при конвульсиях. Чего она не знала, так это того, проделала ли она дыру в физической вселенной или просто проделала дыру в кошке.
   Все, что она могла видеть, это циклопический зверь, выгравированный на фоне мерцания, с его ржаво-красных бивней, истекающих слюной, с растопыренными когтями.
   На мгновение он завис прямо над ней, словно застыв в процессе спуска. Затем зияющая алая дыра в его груди превратилась в бурлящую Ниагару, и он поплыл обратно сквозь мерцающую пропасть.
   Прежде чем приступить к приколам, Эдди вставал, ходил по полу, выпивал три чашки черного кофе, закуривал сигарету, делал шесть коротких затяжек, гасил сигарету, рассматривал свое изможденное лицо в зеркале для бритья, ходил по полу, поморщился, смахнул стертости с пишущей машинки, сел и...
   Затем он печатал кляп, очень быстро одним пальцем.
   Любопытно, но теперь Эдди переживал ту же агонию. Он знал, что исчезнувшая кошка не была шуткой. Это было реально, и это было - ужасно. Но точно так же его мучило мучительное отчаяние от неуверенности, а затем момент творческого исступления, когда в него вливалась сила, и он знал, что у него что-то есть.
   Он вовремя обнял жену. Она уронила оружие и начала прогибаться, когда он поймал ее.
   - В тот раз ты действительно ударил по клавишам, - хрипло прошептал он.
   Она всхлипывала и прижималась к нему, как... а... Ошеломленный, он ждал, понимая, что шок и ужас вырвали кляп далеко внизу, и он вырвался наружу, несмотря на все его усилия подавить его.
   Она цеплялась за него, как перепуганная маленькая лесная нимфа в кривом шотландском кошмаре.
   - Эдди, - сдавленно прошептала она. - Это было прошлое, в котором я проделал дыру. Это было... это было...
   - Я знаю, что это было, - успокоил Эдди. "Это был саблезубый тигр. Они были большими, не так ли?
   "Большой-"
   Глаза Бетти-Джейн превратились в глубокие озера жидкого ужаса. - Как... как... как ты... можешь так спокойно относиться к этому?
   - Я не отношусь к этому спокойно, Би-Джейн. Но что-то есть во мне - Были ли на нем полоски? Нет, нет, я думаю, что это не так. Саблезубые клыки в асфальтовой яме состоят из окаменевшей плоти и разрушенных костей, так что это могло бы удивить нас больше, чем произошло на самом деле. Теперь мы знаем. Он был серо-коричневого цвета, с красными клыками и усами".
   Бетти-Джейн смотрела мимо него на мерцание. Это было не единственное мерцание. Позади Эдди запульсировал первый бледный овал, который она вовремя взорвала. Нет, Эдди сказал пространство-время. Внутри овала было время, было время - мост. Пришло время войти в овал - пора перестать грызть ногти и пытаться проглотить рот, пора перестать притворяться, что она еще не совсем сошла с ума.
   Эдди тряс ее. "Би-Джейн, послушай меня. Если вы пролезли сюда, мы можем проползти обратно. Но лучше бы сейчас! Те ренты, которые вы продули через заднюю часть зеркала, могут быть заполнены без консультации с нами. Где тот другой...
   - Прямо за тобой, Эдди.
   К Бетти-Джейн возвращался ее цвет. Она отчаянно хотела уйти, но теперь, когда первый овал был виден прямо за правым плечом ее мужа, ее глаза сияли, и она смотрела на мерцание, которое она унесла в противоположном направлении.
   - Ну что, приступим?
   - Ты имеешь в виду, что мы... следуем за тигром?
   "Нет!" Эдди чуть не закричал. "Ты что, с ума сошел? Когда-то мне не очень нравилась старая стойка, а сейчас нравится. Я передумал за последние двадцать секунд. Это было гораздо полезнее для таких людей, как мы, чем век, в котором есть декорации в кошачьем желудке".
   "Эдди, как давно появились саблезубые тигры?"
   "Хм?"
   - Пожалуйста, Эдди, я хочу знать. Эдди уставился на нее. "Ну, Machaerodus, типичный род группы длиннобивых вымерших кошек, широко известных как саблезубые, рыскал на протяжении большей части олигоцена, миоцена и плиоцена".
   - На базовом английском, Эдди.
   "Ну, мы, наверное, на полмиллиона лет назад. Или двадцать миллионов, в зависимости от того, был ли этот тигр Nimravus machaerodus или Hoplophoneus machaerodus , и какой возрастной шкалы Третичной системы вы хотите на завтрак. Эксперты расходятся во мнениях относительно того, сколько вам было бы лет, если бы вы путешествовали через какую-то одну эпоху, просто старея. Например, сэр Артур Кейт и Эллиот Смит расходятся во мнениях - конечно, в некоторой степени - о том, как давно был плиоцен. Смит считает, что плейстоцен начался миллион лет назад, а Кит четверть миллиона. Конечно, они не геологи, и...
   - Мне больше всего нравится оценка мистера Кейта, Эдди.
   "Саблезубый может показаться Смиту не менее аппетитным".
   Эдди обнаружил, что Бетти-Джейн иногда можно успокоить шутками. Даже когда это было натянуто и звучало глухо, иногда это могло произвести в ней поразительную перемену. Она отступит, посмеется над собой и перестанет делать ужасные предложения.
   Иногда крошечная крупица шутки, подаваемая с невозмутимым лицом, могла сделать это для нее. Сейчас нельзя.
   Он знал, что произойдет, еще до того, как она заговорила.
   "Эдди, если бы мы последовали за тигром, как далеко мы оказались бы во времени?"
   "Очень далеко." Эдди едва узнавал собственный голос. Он был хриплым от напряжения, и ему стоило усилий, чтобы вообще заговорить.
   "Эдди, мы все еще можем вернуться на старую трибуну. Два овала всего в нескольких ярдах друг от друга, и тот, который вам больше всего понравится, будет здесь, когда мы вернемся. Ты только что сказал, что в тебе что-то есть, во мне тоже, Эдичка. Желание заглянуть дальше и насквозь - пока мы не станем слишком старыми, чтобы таскаться за собой".
   "Когда вы можете знать больше, когда вы можете, вы просто обязаны ! Эдди, мы пойдем за тигром.
   * * * *
   Эдди так и не понял, как он позволил себя уговорить. В одну минуту он твердо стоял, твердо упершись ногами в добрую позднеплиоценовую землю; в следующий он барахтался в болоте текучего времени внутри мерцания.
   Это было ужасно, и он не хотел, и это было ужасно. Ему пришлось опуститься на четвереньки и вырваться наружу.
   К счастью, это испытание длилось недолго, и только виски лопались, когда он вывалился на солнечный свет и упал на колени в мягкую грязь рядом с циклопическим зверем, который опередил его в мерцании.
   Тигр лежал на спине, уткнувшись в живот короткими задними лапами, и кровь, хлынувшая из зияющей дыры в его груди, застыла красной пленкой, покрывавшей ее.
   Он выглядел еще больше мертвым, и Эдди стало немного не по себе, когда он дико огляделся вокруг.
   Он стоял в болоте, гораздо более густом, чем то, что было внутри мерцающего, над ним маршировала скала из красного песчаника, а ближе, чем дыхание, была девушка, на которой он женился.
   "Би-Джейн, почему я не был... тигром... почему я не был, когда ты в первый раз взорвался?"
   - Вы не стояли прямо на линии огня, - донесся слабый шепот. "Тигр был. Просто сотрясение мозга или что-то в этом роде, должно быть, отбросило вас туда, где мы были до того, как мы попали сюда. Эдичка, возьми себя в руки - ты не умер, так чего же ты дрожишь?
   Эдди хотел верить ей. Но совсем не помогали ему луноликие нарисованные черти. Они присели на корточки полукругом вокруг болота, как будто надеясь, что два уродливых незнакомца с бесцветными лицами просто попытаются пробраться вброд.
   Бетти-Джейн вскрикнула, увидев их, барахтаясь рядом с Эдди и отчаянно дергая его за руку.
   "Эдди, Эдди, ох... бабуины?"
   Даже когда она кричала, Бетти-Джейн дико удивлялась, как она могла ухватиться за такую соломинку. Существа ни в малейшей степени не напоминали бабуинов, за исключением того, что бабуины были окрашены так же безвкусно, но менее утонченно.
   Они были размером с гориллу, с бочкообразной грудью, длинными свисающими руками и пятнами рыжего меха на груди. Но, несмотря на волосатость, они сжимали грубые деревянные копья с кремневыми наконечниками, и в их выражениях было что-то безошибочно человеческое или гуманоидное. Раздражительность с оттенком любопытства, что-то вроде жадного взгляда типа "просто подожди, и мы все узнаем".
   Их лица были сине-фиолетово-оранжевыми, а мешковатые складки плоти на щеках придавали им странную непохожесть на внешний вид - наводя Эдди на мысль, что он смотрит на обитателей другой планеты.
   И вдруг истина поразила его, как бомба из ракетной пушки, ослепляя во все стороны.
   "Люди рассвета!" - почти прошипел он.
   - Эдди, это не так. Нет, нет, Эдди, их лица! Они похожи на раскрашенных шутов! Это просто невозможно...
   Эдди напрягся, словно готовясь столкнуться с полным воздействием надвигающегося кошмара.
   "Яркая пигментация встречается довольно высоко на эволюционной шкале", - сказал он, тяжело дыша. "Есть голубощекие обезьяны нового мира. Теория, конечно, состоит в том, что в нем есть что-то эротичное...
   - Эдди, не надо... я этого не выношу. Люди рассвета, которых я встречал в музеях...
   "Не убедительно!" он бросил на нее, почти свирепо. - Вы говорите о реконструкциях наугад. Все музеи должны оставаться черепами и осколками костей. Пигментация кожи чистая догадка - от черепа Тринила до Человека из Брокен-Хилла. Насколько нам известно, возможно, существовали миоценовые гиббоны с большим мозгом, которые выставляли напоказ все цвета на палитре природы".
   Эдди полностью побледнел. "Отлично Скотт, Би-Джейн! Они везут обработанные кремни...
   - Это хорошо, Эдди? Это датирует их?
   "Нет. Это значит, что они поторопились с археологами!
   "Эдди!" Бетти-Джейн завизжала. "Высматривать!"
   Предупреждение пришло слишком поздно. Из-за мертвого саблезубого выскочили четыре безумных сине-оранжевых лица. Послышался трепет красно-желтых ладоней, и копье с кремневым наконечником просвистело в воздухе и вонзилось Эдди в плечо.
   Эдди напрягся, и на его лице появилось выражение крайнего ужаса. Затем... он распластался, схватил Бетти-Джейн за запястье и потащил ее в грязь рядом с собой.
   Его плечи почти слились с грязью, копье дрожало в его плоти, и он начал приближаться к мерцанию на руках и коленях. Овал находился менее чем в ярде от стены утеса, а в противоположном направлении его защищала возвышающаяся стена из мертвых тигров.
   Из-за гребня меньшего барьера доносился гортанный шепот, но копья больше не летели к нему. Бетти-Джейн, шедшей рядом с ним, это казалось невероятным - самой чистой, самой примитивной глупостью.
   Люди рассвета действительно ждали, почти не издавая ни звука, пока Эдди оказался так близко к овалу, что его плечи врезались в мерцание, и только тогда ползком по брюху тигра двинулись к нему.
   Бетти-Джейн выстрелила, не целясь, вертясь в грязи и шлепая револьвер между локтями.
   Сотрясение разбрызгало грязь во все стороны, подняло перевернутого зверя и швырнуло Эдди вперед через пятно яростно кружащихся карнавальных красок, растворяющихся в сиянии света.
   * * * *
   Были времена, когда Эдди ловил себя на том, что внутренне взрывает всю скрипучую конструкцию. Дом, который Фрейд и Юнг построили с таким трудом, с примесью паприки от плохого парня с улицы. Ватсон был плохим парнем, и он тоже промахнулся. Бихевиористы категорически отрицали существование такой вещи, как бессознательное. Вы думали мышцами горла.
   Хорошо - красноречивый удар по огромной черной глубинке, которая должна скрываться где-то внутри человека. Он, Эдичка, просто не верил в субъективную иерархию инфантильных вытеснений... Не во фрейдистском смысле, не верил.
   Ни один разумный человек не подавлял своих сокровенных мыслей и не стыдился их. И все же у здравомыслящих людей были фобии.
   Чрезмерное упрощение?
   Ба! дом скрипел от подвала до чердака. Уотсон был прав, но ужасно ошибался. Человеческий младенец не просто начинается с мышц горла. Это начинается с инстинктов. Инстинкты, сгустки их. Унаследованные инстинкты. И почему бы нет? Как мог Фрейд это пропустить? Играющие дети не хотят втайне убивать своих двоюродных бабушек. Им хочется пошевелить ушами, почесаться украдкой под мышками. Долгое детство, долгий период обучения - никаких инстинктов? Ба, копчиками поморщить хотят. Нет, множественное число - копчик.
   Тепло. На веках, на пульсирующем горле. Подергивание и шепот.
   - Эдди, ты не ранен - просто потрясен. Я понял. Кремень закончился, Эдди. Но вам не придется смотреть на это. Это в озере. Эдди, это рай!
   Эдди открыл глаза. Сначала он не мог в это поверить. Растительность была темно-изумрудно-зеленая, роскошная, но не сочная, воздух благоухал, небо было испещрено ворсистыми облачками, и, как будто этого было мало, солнечные лучи, согревавшие его сквозь одежду, искрились на водах реки. яшмовое озеро, такое тихое и прекрасное, что у него перехватило горло.
   "О, Эдди, Эдди, это стоило пяти центов. Это того стоило, и я рад, что они напали на нас. Я рад, что они ринулись вниз, не дав нам возможности остановиться и подумать.
   "Никель?" Эдди медленно сказал.
   "Если вы понимаете, о чем я. Мы заглушили музыкальный автомат. В правильных музыкальных автоматах есть пустые пластинки. Если вы хотите тишины на пять минут, вы кладете пятак, и мелодия перестает звучать".
   "Ой."
   "Эдди?"
   - Да, что это?
   "Мы вернемся. Всю дорогу туда, где не мирно. Нам придется, потому что все, кого мы знаем, вернулись туда, и если бы мы остались здесь, то у нас закончились бы запасы. Но позвольте мне посидеть здесь минутку и выпить это. Потом мы вернемся.
   "Будем ли мы? Разве ты не забыл тех полуобезьян с карнавальными лицами, которых мы оставили сидеть на корточках вокруг дыры, которую ты проделал с другой стороны. Они будут ждать, чтобы заплатить нам. Они могут даже попытаться проникнуть сюда. Бетти-Джейн побледнела. "Эдди!"
   - Нет, думаю, не будут. Люди рассвета боялись неизвестного, и эти проблески будут для них табу. Табу, если вы не знаете, это обычай откладывать определенных людей или предметы как священные или проклятые. Эти овалы являются объектами и будут священными. Но мы люди, и если мы отступим назад и снова заставим их всех раздувать языки...
   Внезапно Эдди сделал невероятную вещь. Он протянул руку и выдернул пистолет из холодной застежки жены.
   "Би-Джейн, почему все редкие старые монеты выпадают из нижнего слота?"
   Бетти-Джейн смотрела на него широко раскрытыми глазами. - Я точно не знаю, Эдди. Я просто играл на слух - как ты, когда понял, где нас нет.
   "Как это?" - спросил Эдди, водя пальцами по ложе взад и вперед.
   - Эдди, будь осторожен. Ты будешь-"
   Эдди собирался быть осторожным. Но что-то, что он не мог контролировать глубоко в своем уме, что-то расовое, с волосатой грудью, которое имело глубокий инстинктивный ужас перед размягчением, имело свои собственные представления о рае.
   От правого колена Эдди в сторону сотрясло землю сотрясение, подняв его жену и с огромной силой швырнув ее в мерцающую пропасть.
   "Эдди, Эдди, я больше не могу этого выносить! Вы тоже не можете. Отвези меня домой, Эдди.
   У Эдди закружилась голова от того, что он забрел сквозь дюжину проблесков в ужасающе далекие эпохи. Он не собирался стрелять из пистолета снова, и снова, и снова, но каждый возраст, в который он вступал, заставлял его терять голову. Это были простые несчастные случаи и сложные, как тот плотоядный динозавр. Не Король-Тиран, а очень стройный злобный маленький аллозавр с иссохшими красными передними конечностями и вонючим трупом. Он отвратительно парировал удар, шипя и уворачиваясь, а его раздвоенный язык то входил, то высовывался.
   Они прошли оттуда, чтобы встретить стрекозу с размахом крыльев восемнадцати футов, и каламитный папоротник так высоко, что голые маленькие розоватые листья, растущие из него, оставили вмятину в стратосфере.
   Дважды он стрелял в явной панике, когда у них не было ничего осязаемого, чтобы включить их в свое меню и заставить двигаться дальше. Однажды он вернул пистолет Бетти-Джейн, и это было ошибкой.
   Ордовикский пейзаж, который теперь простирался во всех направлениях от узкого лавового островка, который они нашли на дальней стороне тридцатого мерцания, казался пугающе нереальным.
   Вокруг них клубился красноватый туман, воздух был сернистым и почти непригодным для дыхания, а большинство отдаленных вулканов представляли собой просто усеченные конусы, у которых взорвались вершины. Те, что не издавали время от времени глухой грохот и потоки лавы, которые выглядели... горячими.
   В полной тишине Эди подхватил жену на руки и повернулся.
   Возвращаясь к прошлому, было так много способов, которыми они могли стать окаменелостями, что просто переход от мерцания к мерцанию превращал кровь Эдди в лед. В основном это были касания и движения, приседания и бегство, скрежетание зубами, слишком близкое для утешения за большее количество веков, чем Эдди мог сосчитать.
   Вероятно, в раннем эоцене расстояние между мерцающими лучами составляло пятьдесят ярдов, и им приходилось распластываться, пока табун крошечных четвероногих лошадей - рода Hyracotherium - топал мимо. Им приходилось бешено бежать, чтобы сделать это в позднем эоцене, когда лошади были крупнее и могли втоптать их в пыль.
   В олигоцене было что-то, что должно было быть намного раньше. Скользким скольжением на животе он ткнул носом в палеонтологов и болтался без дела, пока не устарел. Это было не так.
   Только Парадиз не изменился, и когда они, спотыкаясь, вернулись в него, Бетти-Джейн всхлипнула и опустилась на берег озера, не удосужившись выдернуть шипы, которые разъяренный утконос швырнул ей в спину тремя овалами.
   - О, Эдди, о - это божественно! Я не могу отделаться от ощущения, что этот век создан специально для нас!"
   - Это такой же возраст, как и любой другой, - проворчал Эдди, откашлявшись от хрипоты. "Эпоха буйной растительности в среднем миоцене. Миоцен был как раз для наших далеких предков, так почему бы нам не казаться раем? В миоцене наш народ впервые начал использовать свои руки для развития древесной ловкости и области внутричерепного давления сомнительного значения для выживания.
   Бетти-Джейн не ответила. Она повернулась и уставилась расширенными зрачками на свет, собирающийся в маленьких лужицах на берегу озера.
   К ее чести, она не впала в истерику, даже не упала в обморок. Она действительно чувствовала себя немного нехорошо, но это была стальная болезнь, как может чувствовать себя огромная загорелая женщина-амазонка, добредшая до родной деревни по горе черепов.
   Когда сознание Бетти-Джейн не было сосредоточено на маленьких кусочках реальности, когда оно охватило огромные перспективы, трагические по своим масштабам, она могла быть и сильной, и великой.
   "Эдди."
   "Да, что-"
   - Тебе лучше подготовиться, Эдди. Я... я не знаю, говорить ли вам, или пусть вы сами узнаете. Возможно, было бы меньше шока, если бы ты... Давай, Эдди, вставай и посмотри ...
   Эдди не потребовалось много времени, чтобы обнаружить, что что-то, что, как он думал, должно было парить у всех на виду, нигде не было видно. Из всех эпох, через которые они прошли, два круглых овала выделялись, как больные пальцы. Теперь остался только один большой палец, и он манил к возрасту, который они только что оставили.
   Под сокрушительным ударом осязаемо очевидных конечностей человеческий мозг часто сливается и действует в соответствии с импульсами на более низком уровне сознания. То, что сделал Эдди, когда отвернулся от берега озера, было настолько поразительно, что у Бетти-Джейн перехватило дыхание.
   Он заключил ее в свои объятия и крепко прижал к себе. Затем он поцеловал ее и сказал немного хрипло: "Ты прекрасна, Би-Джейн. Я не думаю, что когда-либо полностью осознавал, насколько прекрасен".
   Отведя назад ее темные волосы с висков, он сделал из ее лица камеоподобную живую маску и стал немного в стороне от нее, как бы любуясь своим искусством.
   - Эдди, - сказала она.
   "Да."
   - Я всегда думал о тебе, ну... как об эскаписте. Я поймал себя на том, что задаюсь вопросом, действительно ли вас волнует, есть я или нет. Сейчас я выгляжу не лучшим образом, а ты болишь мне в ушах. Эдди, ты заставляешь меня нервничать...
   "Мне жаль я-"
   - Ладно, приколи мне уши. Но постарайтесь не забывать, что мы полностью в ловушке. Насколько полно вы еще не осознали. Если я реальность для вас, я рад. Ты будешь нуждаться во мне, и мы будем нуждаться друг в друге. Без чего-то очень прочного, за что можно было бы держаться, мы будем младенцами в ужасной ловушке".
   - Я знаю, - сказал он.
   Бетти-Джейн, казалось, пыталась испортить маску, которую он из нее сделал. Она высвободилась из его объятий и массировала щеки костяшками пальцев, как будто замазка не застыла.
   - Эдди, - внезапно сказала она. "В тех фантастических научных историях, которые вы пытались мне представить, именно то, что происходило, когда люди возвращались в прошлое. Вы назвали это парадоксом путешествия во времени. Каким же образом путешествие во времени может быть парадоксом?"
   Эдди посмотрел на нее, прежде чем ответить.
   - Что ж, если бы ты вернулся в прошлое, ты изменил бы прошлое. Ваше простое присутствие в прошлом запустит новую цепь событий. Вы слышали о человеке - он теперь бромид в таких историях, - который возвращается и убивает собственного прадеда.
   - Я не видел, но продолжай.
   "Разве ты не видишь? Если бы он убил своего деда, он бы никогда не родился, так как же он мог вернуться и убить своего деда?"
   "Я думаю, что понял."
   Эдди кивнул. "Вот ваш парадокс. Самое очевидное решение - вообще никакого решения. Вы предполагаете, что существует множество возможных вариантов будущего, которые все еще существуют где-то в некоем призрачном измерении, идущем параллельно сильному, основному будущему, в которое вы возвращаетесь, но оно изменилось. Писатели-фантасты называют их "альтернативным будущим".
   "Но это просто не может быть ответом, потому что в тот момент, когда вы принимаете его, возникает ровно шестьсот двенадцать новых парадоксов. Самые проницательные писатели не принимают его".
   - Что они делают, Эдди?
   "Они принимают парадокс, а не решение. Они просто берутся за дело и пишут рассказ с такой глубиной воображения, что он получается очень красивым во всех отношениях. Потому что, если подумать, все, что мы делаем, парадоксально с момента нашего рождения. Белый, холодный свет абсолюта становится призматическим, как только он играет над маленьким пятнышком, где мы находимся.
   "Когда мы называем это место реальностью, мы думаем, что уловили его. Но у нас нет. У нас нет вообще. Правые ногти очень длинные и скрюченные, и на других руках находятся за пределами нашего восприятия. Хотя... ну, насколько нам известно, главное здание все еще может быть на стадии проекта. Реальность может быть просто чьей-то неверной догадкой - множество перекрывающихся вычислений на скомканном черновом листе, отброшенном в сторону ради чего-то, что имеет смысл".
   Бетти-Джейн помолчала. Когда она снова встретилась глазами с Эдди, ее глаза сияли.
   "Эдди, мне нравится эта аналогия. Мне это нравится. Некоторые из этих отброшенных расчетов имели бы смысл. Зачем тратить их в скомканном листе? Почему бы не поднять их, не перенести на чистый лист - новый чертеж, Эдичка?
   "Хм?"
   "Новый план для человечества, Эдди, Эдди - или, Эдди, подумай! Если бы все были такими, как вы, если бы все были такими, как вы, с самого начала, то у этих подлых, акробатических клоунов-людей рассвета впереди было бы не больше шансов превратиться в настоящих людей, чем у гориллы в двадцатом веке. Когда их догонит маленький, шумный, сочиняющий шутки Эдди Кинанс, все будет готово, и они окажутся за кулисами".
   Эдди был так поражен, что едва заметил, как Бетти-Джейн внезапно уронила свои суппозитивы.
   "Эдди, агрессивных войн не будет; не будет империй рабов. Эдди Кинаны не такие злые. Они захотят мечтать и спать, зевать, переворачиваться и снова мечтать. Но они будут работать, когда нужно, а когда дела пойдут совсем плохо, они будут работать вдохновенно. О, как они будут работать, чтобы удерживать и расширять свои плацдармы.
   "Прекрасные утопии вырвутся из их подсознания, великие, бессмертные шутки, и они заставят их прилипнуть. Эдди Кинаны - перфекционисты. Они получат радость художника, заставив их прилипнуть. Ничто из того, что они когда-либо сделают, не будет иметь смысла, но это будет красиво. О, Эдди, это будет прекрасно!
   Эдди почти казалось, что Бетти-Джейн держит новый чертеж на солнце, чтобы он мог его увидеть. Она удерживала его, вальсируя на цыпочках, воздев руки над живым пламенем грации своего тела.
   * * * *
   Темнокожий евразийский карлик проскользнул между большими дверями и пересек комнату шестью стремительными шагами.
   - Садись, Могор, - сказал стальной голос. - Садитесь и... давайте.
   Гном энергично уселся, а затем... его уверенность немного поубавилась. Он принял агрессивно-оборонительную позицию в тот момент, когда обнаружил, что смотрит в холодные глаза Дознавателя.
   "Отойди назад, где твое лицо не будет в тени. Вот и все. Теперь вы следовали инструкциям.
   Карлик кивнул.
   "Хороший. Предположим, вы расскажете мне, что именно произошло, своими словами. Я предпочел бы не прерывать вас.
   Дворф поежился под испытующим взглядом Дознавателя. - Мне было приказано вернуться через стазис, который взорвал мой генетический близнец в Первую стеклянную эпоху, и найти бластер, - осторожно сказал он. "Но-"
   - Но... тьфу! Это синоним неудачи".
   Гном побледнел, затем решил не обращать внимания на прерывание. "К сожалению, два примитива Стеклянного века - мужчина и женщина - наткнулись на бластер. Если быть точным, мужчина нашел бластер, принес его женщине, а она - выстрелила из него, взорвала стазисные овалы с интервалом в полмиллиона лет на расстоянии, - карлик замялся, - возможно, полмиллиарда лет.
   На мгновение лицо Дознавателя исказилось, как будто высоковольтный ток вызвал взрыв в основании его мозга. Он закрыл глаза и терпел - сильное волнение, мучающее, как раскаленный уголь, вещь невыразимо постыдная в человеке, чьи решения не подлежат сомнению.
   - Я вообще не видел примитивов, - быстро сказал великан. "Они исчезли, когда я вышел из стазиса, но я обнаружил, что произошло, когда снимал область над аурами субатомного смещения с помощью детектора единого поля. Был непрерывный след энергетических аур совершенного тела, ведущий назад в прошлое".
   "Что ж?"
   - Я отследил примитивов до... до...
   У гнома, казалось, были трудности с речью. Плоть его побледнела, так что лицо казалось почти по-кавказски бледным, а в глазах был решительный страх, какая-то нарастающая паника, которая, казалось, вдруг захлестнула его, так что он безмолвно посмотрел на Дознавателя, и его губы качается.
   "Так так?"
   - Я последовал за ними дальше... туда, куда идти - чистое мучение. Через два века я собрался с духом, я боролся с агонией... просто чтобы описать. Чувство, что ты не можешь, не должен... ужас от того, что ты не в порядке с самим собой. Это похоже на тугую повязку, завязанную вокруг вашего разума, которая проникает все глубже и глубже. Узлы погружаются - укореняются. Вы должны быстро выбраться".
   Собственное тело Следователя побледнело, но столь незаметно дварф не осознавал, какое глубокое впечатление произвели его слова.
   "Я... я спрятала овал так далеко, как только могла выдержать агонию, которая становилась все хуже. Я обрызгал овал, пригнувшись прямо внутри стазиса, который они взорвали ветром в эпоху пышной растительности далеко в миоцене. Теперь, если они попытаются вернуться в Первый стеклянный век, они никогда не найдут стазис. У вас должен быть детектор воздушной пленки, чтобы отличить распыленный стазис от воздуха вокруг него, и...
   "У них его нет. Они запечатаны очень далеко. Это все, что я мог сделать. Мне нужно было быстро выбраться".
   Пальцы Дознавателя сомкнулись вокруг маленького компактного энергетического оружия, которое он использовал, чтобы сломать хребет генетической противоположности-близнецу дварфа. Но было что-то в его натуре, что заставляло его съежиться, нанеся непоправимые раны человеку, который разделял принуждение, которое заставляло его мозг кружиться.
   - Очень хорошо, - резко сказал он. - Это все - пока.
   Карлик затаил дыхание, заговорил, одумался и закачался на каблуках. В его походке была тревожная неустойчивость, когда большие двери захлопнулись за ним.
   Мгновение Следователь стоял как ошеломленный, глядя, как закрываются двери. Завязанный узел, дрожащим голосом сказал он себе, завязанный узел, который все натягивался и натягивался - идеальное описание того ощущения, которое он испытывал всякий раз, когда пытался представить себе, на что было похоже далекое прошлое.
   Почему отвращение к далекому прошлому засело в его мозгу еще до того, как он был приучен к выполнению своих высоких должностных обязанностей? Почему далекое прошлое было настолько опасным, что оно было стерто из памяти карлика?
   Ну, ну, он мог узнать достаточно легко. Когда он узнает, что больше не будет бояться далекого прошлого, и... он сможет сам вернуться и позаботиться об этих двух примитивах.
   Его руки немного тряслись, когда он снова уселся в смотровой блок и завибрировал аварийным диском КОМБИНЕЗОНА.
   Последовавшее за этим гудение было внезапно прервано хладнокровным эффективным голосом. "КОМБИНЕЗОН. КОМБИНЕЗОН говоря. Это коррелятор ТГ 46. Что это, Интегратор В 236?
   - У меня есть основания полагать, что ПЛАН находится под угрозой из-за чего-то, что произошло в далеком прошлом, - сказал Дознаватель, стараясь, чтобы это звучало так, как будто он обращался к подчиненному. - Я бы предпочел не вдаваться в подробности.
   - Что вы хотите знать, 236?
   "Я обнаружил, что больше не могу вспомнить, на что похоже далекое прошлое. Нет, это еще хуже. Когда я просто думаю о далеком прошлом, возникает... беспокойство. У меня есть ощущение, что если бы я действительно вернулся, скажем, в миоцен и попытался взорвать стазисный овал, беспокойство было бы еще хуже. Я говорю, что у меня есть чувство. Конечно-
   "КОМБИНЕЗОН? КОМБИНЕЗОН?"
   Ответа не было.
   Не было причин, по которым его ладони должны были быть влажными. И все же молчание КОВЕРАЛЛА настораживало. Прошла минута, две...
   - Следователь V 236? - хрипло, как будто КОВЕРОЛЛ прятался где-то далеко во тьме, готовый в панике рискнуть быстро выглянуть из-за опасного угла, но не осмеливающийся повысить голос.
   "Да?"
   "Это коррелятор TG 49. TG 46... ну, не очень. Это стирание далекого прошлого - это просто не имеет смысла".
   - Нет, не так, - согласился Дознаватель, повысив голос. - Если бы это было так, я бы позвонил тебе? Какое право вы имеете говорить со мной таким тоном?
   - Нет права, но... я не могу вам помочь. Когда я думаю о далеком прошлом, это как будто полоска раскаленного добела ... нет, нет, хуже того. Я не буду об этом думать. Ты слышишь? Не буду, не буду, это ужасно, и ты меня не заставишь! Вы не имеете права...
   Следователь застонал и выбил КОМБИНЕЗОН.
   Последствия?
   Нет, нет, он должен бороться с этим. Он должен перестать представлять прошлое, все прошлое, включая худшие три минуты, которые он когда-либо пережил, в виде... дерева.
   Огромное раскидистое дерево со всеми верхними ветвями, высыхающими, отмирающими. Дерево уже мертвое, только нижние ветки наполнены соком. Нет, нет, нет, он должен остановиться.
   Живой была только часть ствола, а там, внизу, тянулись молодые побеги, пытавшиеся опрокинуть мертвую верхнюю часть дерева.
   Нижняя часть, где были ростки, уходила глубоко-глубоко в почву, так что дерево действительно походило на гигантский айсберг, погруженный на девять десятых. Только верхняя часть была мертва, сморщена, но верхняя часть заключала в себе весь род человеческий, и сок там, наверху, где был род человеческий, уже не мог спускаться, опускаться в дальние корни и мешать.
   Что-то новое поднималось туда, прокладывало себе путь вверх - маленькие, извивающиеся новые побеги далеко внизу настаивали на своем праве вырасти и затвердеть в ветви и стать новым деревом с широкими, ленивыми листьями и усеянным солнцем стволом. Новый-
   Мысли Следователя застыли, что-то охватило его, что-то закрутило. Снова и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, все быстрее и быстрее, пока на круглой вершине исследовательского блока, где отдыхали его руки, не появились два волокнистых сгустка пленчатой пустоты, а там, где его мозг пульсировал, пустота невероятно яркая.
   ЭПИЛОГ
   "Младший!" исходил из хижины с пальмовыми крышами на поляне. - Не завтра, Младший. В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ!"
   Эдди остановился и посмотрел на сына, который созерцал свои пальцы ног на солнце и щурился сквозь них на распухший красный диск солнца.
   - Джуниор, твоя мать - очень терпеливая женщина. Вы, я полагаю, время от времени слушаетесь ее?
   "Да, конечно. Почему бы и нет, папа?
   "Ну, нет никаких причин, по которым вы не должны этого делать. Мне просто интересно.
   "Папа, я пошла и сочинила для себя стихотворение. Хотите услышать это?
   "Хорошо, Джуниор - стреляй".
   "Солнце садится,
   И взойдет луна,
   Но прямо там, где я сижу
   Земля, будучи круглой,
   Постоянно гоняется за собой, как щенок.
   Тебе нравится, пап?
   "Ну, ритм и астрономия не... не базовый английский, Джуниор... не так уж круто. А ты так не говори".
   "Черт возьми, пап, я просто говорю так, как думаю".
   - Да, это мило, Младший. Ты сам придумал это, не так ли?
   - Верно, пап.
   - Было весело, не так ли?
   - Да, но это тоже было тяжело, пап. Это заставило меня попотеть".
   - Тебе нравится потеть, не так ли?
   - В каком-то смысле, папа, иногда - но не каждый день, папа.
   - Ну, это линия, Джуниор. Так и должно быть. Ни один из действительно больших городов - Рим, Лондон, Нью-Йорк - не был построен за один день".
   * * * *
   "Скоро, скоро он станет большим и сильным, как его отец", - подумала большая маленькая девочка с испачканными в грязи щеками и спутанными взлохмаченными волосами. Сгорбившись в высокой траве, с ягодно-коричневой кожей в красном солнечном свете, она мысленно вернулась к годам одиночества - до того, как она снова нашла таких людей, как ее собственные мама и папа, после столь долгого одиночества в течение многих лет и лет. . И тот маленький мальчик, который сейчас был ей только на плечо, но скоро станет таким же высоким, как она.
   Годы и годы, а глубоко в ее сознании до сих пор хранились странные смутные воспоминания. Автомобиль, опрокинутый в кювет, и яркий, сияющий свет на дороге, и она, совсем маленькая девочка, пролезает. Потом еще свет, и еще свет, и она продолжала ползти сквозь огни и лес между ними, дикий, дикий лес с обезьяноподобными существами, а потом - сюда.
   И забавный карлик с велосипедным насосом и блестящей одеждой, выглядывающий из последнего света и заставляющий свет исчезать. И большие обезьяны, которые были для нее мамой и папой, пока она не нашла людей, таких же, как ее настоящие мама и папа, вернулись, когда она раздевала кукол, и кукурузные хлопья на завтрак, и Перкинса, с которым можно было поговорить, и Мама и папа где-то играли в бридж, а потом возвращались домой с новыми куклами, горничными наверху и ваннами, и ей пришлось мыть за ушами.
   "Младший! Мэри Энн!"
   Ох уж эти сопляки, подумала Бетти-Джейн, стоя в дверях хижины на поляне. Эди, и зеленоглазая шалунья, которой вовсе не было, хотя она как-то ухитрилась прибежать из-под дождя, дрожа и испугавшись, и прямо в сердце. Потенциальная гламурная девушка, а Джуниор еще не предупрежден. В их возрасте тоже шесть лет разницы, и она надевает на него шапку, как будто она не просто глупая маленькая тварь с дикими ветками, вцепившимися в ее волосы.
  
   КРУЗО В НЬЮ-ЙОРКЕ, Рон Гуларт
   Первоначально опубликовано в журнале The Twilight Zone Magazine Рода Серлинга в марте 1982 года.
   Он стоял там среди безнадежных идиотов. Их не пугал ни холод, ни слякоть под ногами. Они собрались на вечерней Пятой авеню - не менее тридцати из них, стая дипломированных кретинов, - уставившиеся в ярко освещенное окно книжного магазина Д. Трамбо. Все они пялились на пухлую шишку человека, сидевшего у окна с тошнотворной ухмылкой на невзрачном лице. Висячий над металлическим столиком микрофон улавливал звук его обрубленных пальцев, клевавших файловые клавиши его потрепанной портативной пишущей машинки, и передавал этот звук вместе с самодовольным хныканьем машинистки небольшой толпе недоумков, собравшихся на холодный поздний февральский тротуар.
   "Вы наблюдаете за работой одного из любимых молодых авторов Америки", - объявил невидимый представитель книжного магазина.
   "Молодой?" - сказал Барни Сирс у себя в голове. "Он моего возраста, тридцать девять, почти сорок. Мы вместе учились в колледже, у нас один и тот же агент".
   "...да, вы наслаждаетесь возможностью наблюдать, как всемирно известный Бастер Менжу создает главу для своего нового романа невыносимого ожидания..."
   "Это правильное слово. Невыносимо, - сказал себе Барни, стоя и наблюдая за жалким зрелищем. "Иисусе, маленькая жаба может печатать только двумя пальцами". Он глубже засунул руки в карманы своего семилетнего пальто. Это был высокий, худощавый, темноволосый мужчина с узкой челюстью.
   "...в нашем окне "Трамбо". Конечно, мы не можем дублировать просторную студию, в которой работает мистер Менжу на своей роскошной вилле на легендарной Ривьере..."
   "Должно быть, это тенистая сторона Ривьеры. Лицо Бастера бледное и бледное, как лягушачье брюхо.
   - ...В противном случае вы видите, как он работает точно так же, как и в уединении...
   "Ах так? Где груды романов Ладлама и Фоллетта, из которых он вытаскивает целые толстые абзацы?
   "...во время беспрецедентного тура по своей родной стране г-н Менжу появится в витринах всех четырехсот восьмидесяти шести книжных магазинов D. Trumbo по всему миру..."
   - Господи, подумай, сколько придурков он привлечет. Посмотрим, тридцать умножить на четыре-восемьдесят шесть - это... ну, много.
   "...напоминаю вам, что каждые полчаса во время своего беспрецедентного проявления творчества г-н Менжу будет делать небольшой перерыв, чтобы подписать ваши экземпляры своей последней книги".
   "Два часа творчества израсходуют все, что есть у Бастера".
   "...Сорок шесть недель в списке бестселлеров " Нью-Йорк Таймс ", конечно же, находится " Записка Бринкерхоффа" Бастера Менджоу. У Трамбо, конечно же, есть экземпляры его последней книги в мягкой обложке, которая сейчас занимает второе место в списке, The Hackensacker Blowoff".
   "Кому, как не идиоту, захочется читать книги с такими названиями?"
   "...скоро будет главный фильм..."
   "Как можно сделать большой фильм из небольшого романа?"
   Внезапно Барни легонько похлопали по спине.
   - Вы не должны принимать это близко к сердцу, - сказал мягкий сочувствующий голос. "Твоя работа переживет его".
   Он развернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как белокурая молодая женщина отталкивает наблюдателей Бастера Менджоу. "Эй подожди!" он назвал.
   Она продолжала идти, стройная девушка лет тридцати, одетая в малиновый плащ и такие же сапоги.
   Барни видел ее прежде, по крайней мере, три раза. Дважды она была с мужчиной, крупным парнем, закутанным в темное пальто, шарф и лыжную шапку. У Барни возникло ощущение, что они наблюдают за ним, следят за ним, по крайней мере, последнюю неделю или около того. Девушка была хорошенькой, и ее он всегда замечал первой. Она появилась в мексиканском ресторане в Виллидж шесть дней назад, в ту ночь, когда он поссорился с Олимпией и выбежал из квартиры, чтобы поужинать в одиночестве. И всего три дня назад, когда он пересекал широкий холл Диббл-билдинг на Лекс после посещения своего агента, она покупала мятные леденцы в сигарном киоске. Вчера он решил снова начать бегать трусцой, а она и закутанный парень сидели на скамейке в Центральном парке. Так вот, сегодня она говорила с ним.
   Барни споткнулся, поскользнулся на куче слякоти и чуть не упал с бордюра на скользкую улицу. Однако он удержал равновесие и побежал.
   - Откуда она знает, что я тоже писатель? Они никогда не помещают авторские фотографии на чепуху в мягкой обложке, которую пишу я. Я тоже не слоняюсь по витринам".
   За красным плащом было легко уследить. Блондинка была примерно в полуквартале впереди него, торопясь по вечерней Пятой авеню.
   "У меня практически нет поклонников. Итак, теперь я встречаю одну, и она убегает".
   Он ускорил шаг, уворачиваясь от пешеходов, луж слякоти и слепого нищего. В двух кварталах от Д. Трамбо он догнал ее.
   - Я не грабитель, мисс, - объявил он, осторожно взяв ее за руку. "Не мигалкой, садистом, похитителем цепи или неспецифическим психом. Но ты говорил со мной и...
   "Я не должен был. Это был альт - ошибка. Мне жаль." Нежный румянец коснулся ее красивого лица.
   - Это не ошибка, поскольку вы, кажется, знаете, кто я. Он держал ее за руку и быстро шел рядом с ней. "Некоторые писатели, такие как самовлюбленный Бастер Менжу, могут быть неприятны фанатам. Я же, наоборот, люблю поговорить со своим. Как мало у меня поклонников".
   - Ты не должен позволять людям вроде Бастера Менжу беспокоить тебя, - сказала она ему, замедляя шаг. - Не позволяй его мимолетному успеху расстроить тебя.
   - Этот маленький придурок заработал за последние семь лет около шестидесяти четырех миллионов. Барни дышал через рот. "Я не возражаю, когда слышу, что это делает Рокфеллер или арабский нефтяной шейх, но Бастер, с которым я ходил в школу, и..."
   - Университет Бриджпорта, я знаю.
   "Вы делаете?"
   Молодая женщина сказала: "Я двадцатая студентка - поклонница вашей работы, мистер Сирс".
   "Правда, я не думал, что кто-то... То есть, я получаю довольно много писем от фанатов, но большинство людей не кажутся..."
   "Это позор, не так ли? Не быть узнанным в свое время".
   Пока они шли, он изучал ее лицо, ее профиль. "Вы действительно читали некоторые из моих книг, вы не шутите?"
   - Я прочитала их все, - заверила она его. "Включая всю серию Thrillkiller для Plaza Paperbacks".
   "Вы читали "Болгарские убийства серпом" и "Армянские убийства вертелом" ?
   "А также "Японские церемониальные убийства мечом" , "Эскимосские убийства сосульками" , " ... Я прочитал все тридцать из них".
   - Нет, они опубликовали пока только двадцать восемь из них. Двое других еще не вышли".
   "Я прочитал все, что было опубликовано. Я просто не очень хорошо считаю, наверное.
   - Сериал подходит к концу - уже закончился, - сказал он. "У меня смешанные чувства по поводу книг. Несмотря на то, что они были халтурой, я попытался добавить немного...
   - Вам это удалось, мистер Сирс. Все, что вы пишете, имеет особое качество", - сказала девушка. "Нельзя недооценивать свой талант".
   "Надеюсь, вы прочтете последнюю книгу, которую я написал. Я только что передал рукопись моему агенту на этой неделе, - сказал он. "Новый подход для меня. Он называется "Синдром Селкирка" и представляет собой международный саспенс, действие которого происходит исключительно на Манхэттене. Я надеюсь-"
   " Синдром Селкирка ? Это не тот..."
   - Хм?
   "Я должен записать это название. Когда он появится?"
   Барни рассмеялся и пожал плечами. "Кто знает? Мой полоумный агент, Дж. Дж. Даль, должен его продать, - объяснил он. - Вы, наверное, не знаете, что он еще и агент Бастера Менжу. За этого простофилю он заработал шестьдесят четыре миллиона. Для меня лучшее, что он когда-либо делал, это семнадцать тысяч за один год. Если бы не коллажи Олимпии, мы были бы в еще худшем финансовом положении".
   "Меня интересует Олимпия. Это Олимпия Кич, не так ли?
   - Конечно, но как ты...
   - Ты живешь с ней, да?
   "Мы делим квартиру в Виллидж, на Эмерсон-стрит". Он нахмурился. - Думаю, ты бы назвал ее моей возлюбленной. В школе я всегда думал, что закончу с красавицей, но Олимпия более унылая сторона. Не то чтобы я...
   "Ты очень привлекательный мужчина. Ты заслужил... заслуживаешь лучшего, чем Олимпия Кич, - сказала она. "Ее работа тоже ужасна".
   Он усмехнулся. "Да, я тоже всегда так думал, но эти придурки из Галереи Апокалипсиса получают по триста за коллаж", - сказал он. "Представьте, что вы делаете картинки из старых оберток от шоколадных батончиков. Это уникальная форма искусства, но... Хочешь чашечку какао?
   "Я действительно не должен. Я-"
   "Сегодня я надел свой лучший костюм - на самом деле только костюм - чтобы посетить журнал, который должен мне двести долларов за статью о садизме сквозь века", - сказал ей Барни. "Когда я надеваю свой хороший костюм, мне нравится ходить в Soda Shoppe в Ritz-Gotham за чашечкой какао. Триста пятьдесят за чашку, но мне нравится атмосфера. Напоминает мне автомат с газировкой в Нью-Хейвене, когда я был...
   - Это наверное солодовня Крауча?
   Он остановился как вкопанный на сумеречной улице. - Как, черт возьми, ты это узнал?
   - Я делаю... я изучила вашу жизнь и работу, - сказала она. "Я думаю, что если вам нравится творчество автора, вы должны проявлять некоторый интерес и к его жизни".
   "Я не даю много интервью. Однажды в мистическом журнале для фанатов под названием Fatal Kiss или что-то в этом роде я немного рассказал о своем детстве. Не помню упоминания...
   "Должно быть, там, где я это читал, да".
   "Теперь вы должны пойти в магазин содовой. Это будет лучше, чем пойти к Краучу, который сгорел в шестидесятых.
   Она колебалась. Затем, оглянувшись, сказал: "Мне бы понравилось, мистер Сирс".
   "Большой. Кстати, как тебя зовут?"
   Через секунду она ответила: "Лизбет Дженни".
   - Позвольте мне проводить вас еще один квартал на восток до отеля "Ритц-Готэм", мисс Дженни. Он протянул руку.
   Она взяла его, улыбаясь.
   * * * *
   Телефон на темном чердаке прозвонил семь раз, прежде чем коренастая женщина, хмыкнув, поднялась с чертежной доски, разгладила лиловую рубашку и, переваливаясь через разбросанные на голом деревянном полу журналы, газеты и брошенную одежду, пошла к маленькому покалеченному телефону. стол.
   "Привет. О, дерьмо!
   - Олимпия?
   "Секундочку. Я наступил на обертку Baby Ruth, и она прилипла к моей ноге".
   "Обертки от шоколадных батончиков обычно не..."
   "Этот я предназначал для своего последнего коллажа, Джей Джей, и он весь испачкан библиотечной пастой". Олимпия Кич прыгала на одной толстой ноге, смахивая красочную обертку, прилипшую к закопченной подушечке ее босой ступни. - Надеюсь, вы звоните по поводу чека.
   "Не совсем. Барни здесь?
   "Неа. Он отправился на окраину города, чтобы попытаться выманить чек из того или иного журнала. Почему вы, как его так называемый литературный агент, не делаете такого...
   - Я занимаюсь только книгами, Олимпия. Конечно, если бы Барни начал продавать в Playboy, Penthouse, Gallery и ...
   - А как насчет чека за "Убийства норвежского ледоруба" ?
   "В любой день. Когда ты ждешь его возвращения?
   Она пожала широкими плечами. "В последнее время он много бродит, Джей-Джей. Обычно он возвращается домой к обеду".
   - Хорошо, я буду здесь еще пару часов. Скажи ему, чтобы позвонил мне".
   - Это из-за его новой книги?
   - Да, я только что прочитал рукопись.
   - Думаешь, это лучше, чем то дерьмо, которое он делал?
   - Все вещи Барни хороши, Олимпия, - сказал агент. - Скажи ему, что я звонил.
   "Конечно. Отправлять деньги." Она повесила трубку, присела на пол и вырвала обертку от конфеты.
   * * * *
   - Мне действительно не следовало тебе все это рассказывать, - сказала Лизбет Дженни, касаясь губ бумажной салфеткой. "Это просто..."
   Барни сидел напротив нее за столиком с мраморной столешницей, и на его лице было странное выражение. - Бастер Менжу, - сказал он, щелкнув пальцами. - Он знал, что я, вероятно, появлюсь сегодня, чтобы увидеть, как он выставляет напоказ свое эго, поэтому он нанял тебя, чтобы...
   - Нет, правда. Она потянулась через стол, чтобы коснуться его руки своими теплыми пальцами. - Мы не должны обсуждать такие вещи с... субъектом. Это нарушает все правила".
   Он нахмурился. - Как зовут злодея из "Убийств с португальским гарпуном"?
   "Доктор. Роуланд Мефисто.
   Барни сказал: "Сукин сын, ты читал мои книги. Кто первая и единственная любовь Триллера?"
   - Принцесса Ирена Романовская, - ответила она. - Поверь мне, Барни, это не розыгрыш. Обычно я никогда не разговариваю с людьми, которых изучаю. Но так как ты... ты выглядел таким одиноким, стоя на этом холодном тротуаре. Кроме того, поскольку вы..."
   "Поскольку я что?"
   Она покачала головой. "Ничего такого. Я просто имел в виду, что я не думаю, что это имеет какое-то значение. Я так с тобой разговариваю, - сказала она. - Я просто хотел, чтобы ты знал, что у тебя нет причин ревновать к Бастеру Менжу. Еще до того, как этот век закончится, его работа будет полностью забыта".
   Барни сгорбился и наклонился ближе к хорошенькой блондинке. - Ты это точно знаешь, - медленно сказал он, - потому что ты живешь в будущем, а?
   "В яблочко. Хотя для меня 2071 год - это настоящее".
   "Я это вижу. И вы сказали, что попали сюда в мое время благодаря путешествию во времени?
   - Да, и я нарушаю правила Комитета по надзору за путешествиями во времени, признаваясь в этом вам, - сказала Лизбет, убирая свою руку из его. "Я позволил своему сердцу взять верх над головой".
   "Мы все так делаем. Значит, вы прибыли из 2071 года на машине времени, чтобы исследовать меня?
   "Я делаю серию визуальных книг об основных авторах двадцатого века. Естественно, ты...
   - Конечно, естественно.
   Она сказала: "Это правда, Барни. В мое время вы считались одним из лучших авторов всего века. Вашу книгу " Крузо в Нью-Йорке " изучают в каждом EdFac во всем мире. Не только в формате визбука, но и в старомодном печатном формате. Вы не понимаете, насколько важна написанная вами книга для будущего поколения...
   "Я никогда не писал книгу под названием " Крузо в Нью-Йорке ".
   - Но вы должны были, потому что... То есть вы будете, - сказала она, нахмурившись. "Он получает Пулитцеровскую премию".
   Он раскачивался в кресле из кованого железа, смеясь. "Это приятное прикосновение. Я собираюсь выиграть Пулитцеровскую премию".
   "Книга будет, да".
   Барни покачал головой. - Я точно не знаю, почему Бастер или кто-то еще нанял тебя, чтобы испытать на мне эту чепуху, - сказал он, ухмыляясь ей. "Я не фанат научной фантастики, я не верю в подобную чушь. Почему ты просто не притворился из Time or People ? Такая шутка может сработать на мне. С моим тщеславием я мог бы просто...
   - Я не обман, - настаивала она. "Я квалифицированный литолог из двадцать первого века. Я никогда не должен был нарушать свои клятвы неконтакта. Но, как я уже сказал, ты выглядел таким несчастным, и я подумал, что немного утешения перед тобой... в это время, ничего особенного не повредит.
   Барни наблюдал за ней. - Вы привлекательная молодая женщина.
   "Да, я знаю."
   "Ты выглядишь умной", - добавил он. "Вам действительно не нужно поддаваться таким дешевым трюкам".
   "Поверьте мне, Барни, вас будут помнить как одного из величайших писателей вашего века", - сказала она. " Крузо в Нью-Йорке станет фантастическим бестселлером".
   - Или, может быть, просто глупо, - сказал он. "Конечно, это все-таки Манхэттен. Рядом с Лос-Анджелесом здесь больше психов на квадратный дюйм, чем где-либо еще в мире".
   - Я в полном здравом уме, - заверила она его. "В мое время мы практически устранили психические заболевания".
   Он почесал выступающий подбородок. "Я до сих пор не понимаю, почему вы взяли на себя труд прочитать так много моих книг только для того, чтобы... кто этот парень?" Он указал на запотевшее окно магазина содовой.
   Это был закутанный мужчина, которого он уже видел с девушкой раньше.
   Лизбет оглянулась через плечо. - Он мой... попутчик.
   "Ой? Он не собирается ворваться и заявить, что он твой муж? Нет, я думаю, это работает только в гостиничных номерах, а не в солодовых магазинах.
   Лизбет сказала: "Мне пора идти".
   "С ним?"
   Она понизила голос. "Он не... Я использую его, чтобы вовремя совершать прогулки".
   - Он носит с собой твою машину времени?
   "Он моя машина времени", - ответила она. "Андроид со встроенным временным оборудованием".
   "Я хочу с ним встретиться." Барни отодвинул стул. - Это докажет, что ты...
   "Нет, это невозможно. Если он скажет TTOC, что я сказал тебе правду, я больше никогда не смогу путешествовать.
   Улыбнувшись ей, он сказал: "Правильно, это все испортит".
   Она стояла. "Я должен идти. Было очень приятно поговорить с вами".
   "Удачи с вашей книгой. Визбук, то есть.
   Лизбет отошла от стола на два шага. "Не возвращайся к..."
   - Что не делать?
   "Ничего такого. Это вызовет хронический сбой... До свидания, Барни. Она выбежала из магазина содовой.
   На тротуаре она присоединилась к мужчине в тяжелом пальто.
   Барни медленно сосчитал до десяти, затем встал. "Думаю, мне лучше последовать за Лиз и ее машиной времени", - сказал он себе.
   * * * *
   - Господи, только не снова! Олимпия неуклюже подошла к телефону и схватила его. "Ага?"
   - Не хочу тебя беспокоить, но он вернулся?
   "Секунду, Джей-Джей". На ее запястье висела обертка "Маундс". Поймав его зубами, Олимпия сорвала его. "Там. Нет, Барни все еще хандрит где-то в слякоти.
   - Я буду в своем кабинете еще через час.
   - Я скажу ему, как только он заглянет. Пока.
   * * * *
   Барни вздрогнул. Это был не холод. Это было то, на что он смотрел сквозь деревья. Он последовал за девушкой и закутанным мужчиной в Центральный парк, невидимый для них. Пара пересекла поле и оказалась в лесистой местности. Они были одни на маленькой пустой полянке, не подозревая, что Барни наблюдает за ними.
   Мужчина расстегнул толстое пальто и откинул в сторону синюю рубашку. Вместо плоти виднелся блестящий металл. Металл усеян циферблатами и ручками.
   Теперь Лизбет манипулировала этими ручками и циферблатами.
   Этот человек, или кем бы он ни был, издавал жужжащие звуки. Совсем не человеческое мычание.
   Лизбет взяла его под руку. Она потянулась к его груди, щелкнула последним выключателем. Гудение стало громче; они оба начали мерцать.
   Барни обнаружил, что у него стучали зубы. Лизбет угасала. Как и ее машина времени. Раздался визг, и они исчезли.
   "Святой Иисус!" - воскликнул он, выпрямляясь. "Это так. Это все правда".
   Смеясь, ухмыляясь, он вышел из парка и направился к темнеющей Пятой авеню. "Я должен выглядеть как типичный нью-йоркский псих".
   Независимо от того. Он был в восторге. Все, что он всегда знал, должно было случиться. Его бы признали превосходным писателем, которым он был. Была бы знаменитость, деньги. Все деньги, которые ему были нужны. Он мог писать только то, что хотел, больше никакой хакерской чепухи. Он мог (интересная идея) бросить Олимпию.
   Там был книжный магазин Д. Трамбо. Этот болван, Бастер Менжу, все еще стоял у окна, устраивая свое шоу. На скользком, слякотном тротуаре все еще стояло несколько десятков человек.
   Барни, засунув руки в карманы пальто, вплотную приблизился к большому стеклянному окну. "Ты просто подожди, чмо", - сказал он Бастеру в своей голове. - Я забыл спросить ее, где и когда, но как только я напишу " Крузо в Нью-Йорке", я ... Он не слышал убегающего такси, пока оно не налетело на него.
   Машину дико занесло на скользкой улице, она перескочила через бордюр и с ревом пронеслась сквозь толпу перед книжным магазином. Он сильно ударил Барни, выбив его прямо из разбитого окна. Он умер, растянувшись на столе Бастера Менжу.
   * * * *
   "Я собираюсь отключить эту дерьмовую штуку". Олимпия подобралась к телефону. "Что теперь?"
   - Он вернулся?
   "Еще нет, Джей Джей", - сказала она агенту. - Может быть, он собирается куда-нибудь поужинать.
   "Слушайте, я собираюсь закрыть магазин", - сказал Дж. Дж. Даль. "Так почему бы тебе не передать сообщение Барни, и он может позвонить мне завтра первым делом".
   "Посмотри, пока я возьму карандаш". Она наклонилась, пыхтя, и отрезала одну из них с пола. Она использовала запасную обертку от конфет в качестве блокнота. - Давай, стреляй.
   - Скажи ему, что мне очень нравится его новая книга.
   - Хорошо, это подбодрит старого брюзгу. Во всяком случае, на несколько минут.
   -- Единственное, -- продолжал Даль, -- мне не нравится название. Поэтому предложите Барни вместо того, чтобы называть это синдромом Селкирка, я хочу назвать его Крузо в Нью-Йорке. Хорошо?"
   - Ему все равно, пока ты можешь продать эту чертову штуку, - сказала Олимпия и повесила трубку. Взяв обертку от жевательной резинки, она вернулась к чертежной доске. "Как я могу выполнять серьезную работу со всеми этими отвлекающими факторами?" она вздохнула.
  
   ПЕРЕНОС ВРЕМЕНИ, Артур Селллинг
   Первоначально опубликовано в Time Transfer and Other Stories (1956).
   "Как сон я должен думать о своих днях.
   О моем пути, как о нехоженном, Или протоптанном во сне...
   Да, он смог продолжить стих, который начал, когда переключатель замкнулся. Он все еще был здесь - где бы он ни был -
   "- в стране грез, чьи берега - сомнение:
   Чьи страны удаляются из моих мыслей, когда они бродят наощупь"
   О чем, спрашивал он себя, думали в этот момент остальные? Он думал окликнуть, посмотреть, ответили ли они, посмотреть, были ли они еще там - где бы они ни были.
   Но никто из остальных не отозвался. А если и слышали, то он их не слышал, и в этом случае ему было нечего кричать. Или нет, и он не собирался быть первым. В темноте его голос мог звучать отчаянно, сорванный паникой. Ведь он был их лидером.
   Лидер! Он внутренне усмехнулся. Это было абсурдно, правда. Все это было абсурдно - торжественные рукопожатия молодого человека в строгой серой сарже, скупые пожелания удачи по мере приближения момента отъезда. Вылет из? Это было слишком простое слово. Правильным было выселение.
   И как это продолжалось?
   - ...И исчезни, и не говори нам, как.
   Теперь это было уместно. Странно, что он читает про себя давно забытый стих. Больше того, чему он даже не мог припомнить, чтобы когда-либо учился. Тем не менее, это было уместно; пьеса, подумал он, с концами многих других поэтов. Как мог Рильке умереть более уместно, чем в агонии от зараженной царапины на розе? Или бедному, безумному де Нервалю, чем повеситься вниз головой, как Повешенный из колоды Таро, в парижской канализации?
   Это было гораздо менее драматично, больше соответствовало эпохе, изгнавшей его и остальных, но, сказал он себе, это было в соответствии с традицией. Большинство поэтов были довольно плохи в управлении своей жизнью, но, как правило, в конце концов у них получалось неплохо аранжировать.
   Готово ? Но этого не было. Было темно и тихо, и под ногами не было ощущения земли. Но это был еще не конец - во всяком случае, пока.
   Из сумятицы десятилетий прорвались непрерывные строки:
   "Будь добр к нашей тьме,
   О Модератор, обитающий в свете,
   И питая светильники неба...
   Его память оборвалась в тот же момент, когда он понял, что тьма немного рассеялась, и он снова стоит на твердой земле. Было еще темно, но это была тьма ночи, а не абсолютная тьма... где бы они ни были.
   Он осознавал несколько темных фигур, стоящих рядом с ним. На мгновение они замолчали. Он их пересчитал. Их было пять. Итак, все они прибыли. И он понял, что именно поэтому они молчали. Они тоже считали.
   Теперь они говорили, и кто-то нащупал факел. Свет зиял вокруг кучки стариков, показывая впалые щеки, лысые и белые головы, затуманенные удивленные глаза.
   - Ну вот, мы и добрались.
   - Но темно.
   "Все, о чем я мог думать, пока был там, это то, что я забыл свои вставные зубы".
   "Ха, это хорошо".
   "Боже, но холодно ".
   Последнее заявление принесло им всем осознание. Их сковывал не только страх и неуверенность.
   - Где парень с печкой?
   Хокинс, поэт и лидер, посмотрел вниз. Да, рюкзак лежал у его ног, как и тогда, когда переключатель замкнулся. Он наклонился и расстегнул молнию. Он растопил печь дрожащими от холода и напряжения руками. Мужчины столпились вокруг него, пригнувшись, потирая руки, белые струйки их дыхания исчезали вверх над испускаемым им жаром.
   "М-м-м. Хороший аппарат." Это был Белл, старый полковник. В его голосе все еще слышалась резкость профессионального офицера. "Почти так же хорошо, как Mark Nine".
   "Я не думаю, что мне когда-либо было так холодно, - сказал Грин, плотник.
   "Возможно, был еще один ледниковый период", - предположил Хокинс.
   - Не через семьсот пятьдесят лет. Кто это был? О, Линдсей, человечек профессорского вида. Хокинс понял, что ничего о нем не знает. Конечно, не было никакой причины, почему он должен. Но он знал кое-что о других. Они болтали за несколько минут до того, как их собрали в зале. Белл, Грин, Хассе, электрик. И Эз, чью фамилию не знал даже клерк. Он пережил одну апелляцию, сказал он Хокинсу, а затем, поскольку записей не было, они оценили его в пенсионном возрасте, в семьдесят лет.
   На самом деле, как он признался, подмигнув, пока дежурный потянулся к выключателю, ему было почти восемьдесят три года.
   - Как ты можешь говорить, что семьсот пятьдесят лет? Это снова был Белл, его голос был властным и сварливым. Хокинс улыбнулся про себя. Должно быть, это был удар для бедняги, лидера людей, не быть лидером сейчас в этом жалком и безвестном путешествии. Вместо этого он находился под командованием проклятого длинноволосого. "Наверное, так он меня называет, - подумал Хокинс, - чертовски длинноволосый".
   В свете печки губы Линдси изобразили самоуничижительный жест, прежде чем он ответил. - Я слышал - из достаточно надежного источника - что семьсот пятьдесят лет.
   - Никто не должен знать, - сказал Белл, - вообще никто, - тоном, подразумевавшим добавление слов, - даже я.
   - Где-то между двумя сотнями и тысячей лет, но точное время должно храниться в строгом секрете. " Строго секретно , - подумал Хокинс, - совершенно секретно, подлежит немедленному прочтению и уничтожению". Должно быть, это был круг, радость жесткой военной жизни Белла. Все было кончено, но он все еще цеплялся за это.
   - Это действительно имеет значение? - мягко спросил Хокинс. "В настоящее время?"
   Глаза Белла сверкнули на свету. "Конечно, это важно. Должны быть правила. Даже в этом бизнесе все должно быть честно".
   "Кого волнуют правила?" Вмешался Хассе. - Я поражен, что мы прибыли, какой бы век сейчас ни был. Я думал, что все это розыгрыш, удобная газовая камера, чтобы избавиться от нас, слабаков.
   Белл фыркнул.
   - Забавно, - продолжал Хассе, словно разговаривая сам с собой. "Всю свою жизнь я думал, что все, что говорило нам высокопоставленное лицо, было ложью. Всякий раз, когда открывал рот политик, ученый или генерал, я всегда воспринимал то, что он говорил, с недоверием. Целый мешок соли. А теперь... - Он не без юмора пожал плечами. "Мне пришлось ждать до сих пор, чтобы узнать, что это не все шутки. Во всяком случае, не в этот раз. Если... если только это... - Он остановился на этой мысли.
   " Смерть ?" - прошептал Грин.
   Эз захихикал. "Это не так. Не знаю, как вы, ребята, но там, куда я собирался, не было бы так холодно, как здесь.
   Но больше никто не смеялся.
   "Все это неправильно , - настаивал Грин. "Это языческое и неестественное". Он был тихим человеком, который не выглядел старым, как другие. Он выглядел немолодым, но так, как будто всю свою взрослую жизнь выглядел немолодым. "Бог не имел в виду ничего подобного. Он имел в виду, что люди должны проживать свою жизнь естественным образом, в то время и в том месте, которое Он им назначил. Такой образ жизни явно нехристианский".
   - С любой точки зрения, - твердо сказал Белл, - это неэтично . Я никогда с этим не соглашался. В последние несколько лет я много лоббировал против этого. Одному сообществу просто неэтично перекладывать свое бремя на плечи другого".
   - О, я не знаю, полковник, - не удержался Хокинс. - Это всего лишь своего рода вторжение. И этот вид, по крайней мере, миролюбивый.
   " Фа !" выплюнул Белл. "Война - это крайняя необходимость, и она одинакова для обеих сторон. Но будущее никогда не воевало с нами.
   Линдсей выглядел еще более профессорским, когда слегка наклонился вперед в свете печки. "Это было необходимо. Если бы это не было сделано в наше время, то, вероятно, не было бы и будущего. И будущее это узнает. Это будущее теперь знает о нас . Мы для них часть истории. Вот почему наше время выбрало только тысячу лет, тщательно расставив время. Не забывайте, маленькие группы, подобные нам, прибывают уже несколько столетий.
   Белл снова зашевелился, узнав, что период их прогнозирования не вызывает сомнений. - Вы, кажется, хорошо знакомы со всем этим.
   Линдсей скромно кашлянул. "Ну я. Видите ли, я... я был, то есть... гериатром.
   Мужчинам предыдущего поколения это слово не было бы так знакомо. Но даже старый Эз знал, что это значит.
   - Один из врагов, а? - прохрипел он.
   Линдси смущенно улыбнулась. - Вы предпочли бы путь эскимоса, выгнанный в снег?
   "Не было бы большой разницы", сказал Хассе.
   "Таким образом, - парировала Линдси, - у нас есть шанс прожить остаток жизни. Мы предвзяты, потому что это случилось с нами. Это было достаточно плохо перед глобальной войной. После этого, когда было так много отравленной почвы, так много ртов, которые нужно было накормить, нужно было делать что-то радикальное".
   "Они должны были пройти принудительную стерилизацию", - заявил Белл. "Это было практическим решением".
   "Но это было бы неэтично, нарушением основных прав человека. В любом случае, дело было не в количестве людей. Это было число непродуктивных людей. Мы были проблемой".
   "Я по-прежнему работал так же хорошо, как и прежде, - тихо сказал Грин.
   "Как быстро?" - так же тихо спросил Линдсей.
   "Я был ремесленником".
   - А я был ученым. Но должно было быть одно время для всех. В последние несколько лет я думал, что наконец-то действительно начинаю познавать свой предмет. А теперь... - Его голос дрогнул. "В каком-то смысле это решает все проблемы, с которыми я когда-либо сталкивался. Забавно, что человеческая раса всегда вовремя находит решение своих проблем. Если подумать, возможность отправлять людей в путешествие в один конец в будущее не годилась ни для чего другого, не так ли?
   "Будущее!" - повторил Грин, и его медленный голос стал неожиданно яростным. "Я не хочу быть в будущем. Настоящее было достаточно плохим. Все ускорилось - с каждым годом все быстрее и быстрее".
   Хассе вытянул шею, рассматривая темноту. - Я все-таки начинаю думать, что в этом есть что-то фальшивое. Если бы будущее ожидало нас, как говорит Линдсей, разве они не привели бы этот район в порядок? Но я не вижу признаков чего-либо. Ни света, ничего.
   Внезапная мысль пришла Хокинсу. Возможно, будущее возмутилось наплывом шатающихся иммигрантов из прошлого. Возможно, они разработали принцип проецирования времени, нашли способ отвлечь себя в некую неопределенность, которая не была ни прошлым, ни настоящим, ни будущим.
   "Боже!" сказал Эз. "Я спал под открытым небом больше ночей, но никогда не было так холодно, как сейчас. Если бы я только устал и замерз, а не просто замёрз, я мог бы хоть немного вздремнуть".
   Да, это проблема для всех, подумал Хокинс. Казалось, это символизирует их положение. Они были отправлены в путь одним солнечным утром в девять часов прямо в темную и горькую ночь будущего. Он вспомнил предмет их общего рюкзака, рывшийся в его недрах, среди аптечек и аптечек. Он нашел то, что искал, и принес это.
   Он улыбнулся гротескной законности этого. На этикетке было написано: " Поставляется беспошлинно для вылетающих". Только для медицинских целей. Он выкрутил пробку и увидел, как слезящиеся глаза старого Эза поднялись и загорелись при знакомом звуке.
   - Что ж, - сказал Хокинс, - поскольку очевидно, что сделать ход до рассвета невозможно, мы могли бы иметь что-нибудь, чтобы согреться. Он передал бутылку.
   Только Грин, когда подошла его очередь, колебался. - Я... я не, то есть я никогда...
   - Лекарственный, - ободряюще перебил его Хокинс.
   Грин благодарно кивнул и сделал глоток.
   Как мы цепляемся за наши маленькие каноны респектабельности, подумал Хокинс, даже сейчас! Он сам сделал глоток, снова закупорил бутылку и сунул ее обратно в сумку. Эз выразительно причмокнул губами и умоляюще посмотрел на него. Хокинс снова застегнул сумку, чувствуя детское удовольствие от скудной власти, которую давал ему офис. Было что-то в том, чтобы быть лидером мужчин. Возможно, он упустил свое призвание, и маленькие оловянные боги в центре вылета увидели его истинную ценность, его скрытые качества. Он улыбнулся. "Хокинс, - сказал он себе, - ты никогда не любил спиртное".
   Но его мысли бежали дальше. Какая это была глупая игра, глупая игра для глупых стариков. Он мог представить себе серьезные рассуждения, которые сопровождали все это - бесконечные отчеты подкомитетов, графики, диаграммы. Доктрина социальных работников: "Мы должны убедиться, что у Отступников есть правильное целеустремленность. Они не должны чувствовать себя ненужными. У них должен быть дух единства". Именно это они сказали ему и остальным. Но не является ли профессиональной болезнью стариков чувствовать себя ненужными? И не были ли они нежелательными?
   Сам он тридцать лет жил репутацией, включенной во все антологии ныне живущих поэтов, - просто потому, что был еще жив. Он подумал о небольшой группе поклонников, собравшихся у него дома в ночь перед отъездом, о том, как они нерешительно шутили о том, что он первый поэт, действительно встретивший потомство.
   Кто-то сунул ему в карман экземпляр его первой книги, подмигнул и сказал: "Первое издание. Быть в будущем состоянием". Он пощупал ее у себя в кармане, подумал о том, чтобы стать поэтом, подумал о потомстве, и обнаружил, что ему наплевать.
   Эз начал играть на губной гармошке, наигрывая жалобные старые песни бродяги, которые были устарели даже в 1990 году. Жилистая, хитрая старая птица играла их с удовольствием - и очень плохо. Остальные сердито зашевелились и велели ему отвалить, но он остановился только для того, чтобы прохрипеть, что он никого не будит, а он, и продолжал играть. Дерзкие мелодии " Hallelujah", "I"m a Bum" и "Big Rock Candy Mountain " растворились в черной пустоте вокруг них.
   "Никто не мог играть так плохо случайно, - подумал Хокинс. Его скверность сама по себе была произведением искусства.
   Хокинс вздохнул и снова полез в сумку. Эз опустил губную гармошку и, когда бутылка снова повернулась, с торжествующей улыбкой убрал инструмент.
   Хокинс положил пустую бутылку обратно в сумку. Защищенная теперь от ночного холода и холода своих мыслей, небольшая группа прижалась к печке и устроилась в ожидании рассвета. Один за другим они уснули. Только Хокинс не спал не потому, что был лидером, а потому, что привык размышлять долгими темными ночами.
   Но даже в этом случае до рассвета оставалось еще долго. При появлении первых серых пятен от темноты все проснулись. Потягиваясь, ворча, они вскакивали на ноги. Серость начала приобретать оттенки розового.
   От этого зрелища Хокинсу стало еще холоднее.
   - Боже , - воскликнул Эз.
   В тусклом свете пейзаж казался пустынным. Еще в 1990 году это было достаточно приятное место, открытая зеленая страна, избежавшая разрушительного действия войны. Но это было хуже развалин войны. Ибо здесь, насколько мог видеть глаз в полумраке, не было никаких признаков человеческого жилья, никаких признаков чего- либо . Это была голая пепельная пустыня.
   - Даже травинки, - сказал Хассе благоговейным голосом.
   Грин начал раскачиваться и стонать, его глаза закатились. Его губы шевелились. "И придет великое опустошение на землю".
   "Бог!" - пробормотал Линдсей.
   Хассе повернулся к нему, его лицо дернулось. "Это был обман. Я должен был знать лучше, чем верить вам, проклятым экспертам. Почему ты просто не убил нас? Он наткнулся на Линдси с кротким лицом. Его костлявые пальцы вцепились в воротник пальто Линдсея, в горло.
   "Прекрати это!" - закричал Хокинс, сам удивив себя ноткой властности в своем голосе. Еще больше его удивило, что Хассе убрал руки. Но его лицо по-прежнему было наполнено горечью и отвращением.
   - Он этого не делал, - сказал Хокинс. "Это не его вина." По лицу Линдсея он видел, что это... это опустошение потрясло его не меньше, чем всех остальных.
   - Что вы об этом думаете? - спросил он у гериатра. Линдсей провел ладонью по лбу. "Я не знаю. Я действительно не знаю. Это не в моей компетенции".
   - Что ж, бесполезно стонать по этому поводу, - натянуто сказал Белл. "Если что-то пошло не так, нам придется соответствующим образом строить наши планы". В его голосе был извечный фатализм военного, стоически держащегося вопреки некомпетентности оружейников. Хокинс был благодарен за отрезвляющий эффект.
   - Город, - продолжал Белл, - раньше располагался там, за холмами. Но его указывающая рука прошла целый круг, прежде чем неуверенно остановилась и опустилась. - Там... даже холмов больше нет.
   Единственное реальное предложение предложил Эз. - Что ж, здесь, на морозе, ничего не поделаешь. Я за прогулку, сейчас светло".
   - Конечно, - согласился Хокинс. "Где-то будет город и люди". Вопрос был только в том, где ? Ни одно направление не выглядело менее неприступным, чем остальные. - Мы поедем на восток, - твердо сказал он. По крайней мере, у них было бы солнце в их лицах - что уж там.
   Никто не возражал. Молча они повернули лица к солнцу. Хокинс остановился только для того, чтобы выключить плиту и покачать ею на холодном воздухе, пока она не остыла. Потом сунул его в сумку и повесил на плечо. Остальные висели на своих меньших мешках с пайками. А потом они шли.
   Хокинс знал, почему они шли, знал мысль, которая была в головах каждого из них, потому что она была и в его голове тоже. Они будут идти все дальше и дальше, продираясь через эту дикую местность, пока не устанут настолько, что не заметят холода и запустения, пока не упадут в изнеможении, и это будет конец. Было бы освобождение.
   И вот они побрели к красному зимнему солнцу, пока оно медленно поднималось.
   Пока они спотыкались, Хокинс понял две вещи. Первый вызвал улыбку на его губах. Теперь, когда общая сумка тяжело ложилась на его плечи, он понял, почему они выбрали его лидером. Не потому, что он был прирожденным лидером, а просто и жестоко, потому что он был самым сильным. Второй объяснил, почему они обошли Белла стороной. Потому что он хромал. Хокинс видел, что он изо всех сил старался скрыть это, и изо всех сил старался скрыть, что скрывает это, но это было слишком очевидно.
   Проехав немного, он наткнулся на неровный участок земли, повернулся и упал. Его игровая нога беспомощно торчала, как будто она не была его частью. Это не так, понял Хокинс, когда наклонился, чтобы помочь ему встать. Его глаза и глаза Белла встретились на мгновение. И на мгновение баррикада воинского самообладания рухнула, и человек выглянул наружу. Человек, который признал свою инвалидность и коротко улыбнулся в знак благодарности за помощь. А потом он вскочил на ноги и отряхнулся.
   - Спасибо, - сухо сказал он. - Этого больше не повторится. Баррикада снова поднялась. Но Хокинс почувствовал себя лучше и почувствовал, что Белл тоже.
   Солнце наконец скрылось за горизонтом и, казалось, повисло там, как огромный пузырь с кровью. Поднялся ветер и поднял пыль, разметав мрачные водовороты по ландшафту. Они пошли дальше, их темп постепенно замедлялся. Хокинс начал чувствовать приближение окончательного истощения.
   Они поднимались по небольшому склону, и Хокинс этого не заметил. И они прошли через расщелину в голой скале. А под ними...
   "Смотрите, настоящий город!"
   "Аллилуйя!"
   Он стоял в неглубокой долине под ними, менее чем в миле от них.
   И они бежали, спотыкаясь, спотыкаясь, как люди в пустыне, ковыляя к миражу оазиса.
   Они были почти там, прежде чем остановились на одном порыве, задыхаясь.
   - Но там никого нет.
   Они чувствовали, как дует из города ветер нестареющей древности. Город был построен из однородного, твердого, блочного камня, и его здания все еще стояли, невредимые. Но они выглядели так, словно их отполировала гигантская рука. И это была рука времени, веков... эонов .
   Они приблизились в благоговейной тишине, шагая медленно, почти благоговейно.
   Они прошли по длинной улице, как плакальщики на похоронах.
   - Подожди, - сказал Хокинс. Его голос почти кощунственно звенел в тишине. "Там что-то шевельнулось". Он указал на отблеск света между двумя зданиями.
   Это был фонтан. В вековой тишине города она играла, качаясь из какой-то цистерны под землей. Глядя на него, радуясь малейшему признаку движения, они не заметили фигуру, сидящую под обломком разрушенной статуи. Когда он слегка зашевелился, все подскочили и столкнулись с ним, резко задыхаясь.
   "О Господи!" - выдохнула Линдси.
   Фигура была маленькая. Он был похож на пятимесячный плод с большой, морщинистой и безволосой головой. Его глаза смотрели на них без удивления, даже без интереса. Оно казалось неспособным к враждебности.
   Хокинс неуверенно двинулся к нему. Он осознавал, что остальные шаркают позади него, группируясь за его спиной.
   Он сказал: "Доброе утро".
   Существо не говорило. Он слегка наклонил голову, но это могло быть случайностью.
   Хокинс почувствовал себя глупо, но добавил: "Приветствую", почувствовав, что это будет более официально и, следовательно, более корректно в подобной ситуации. "Мы пришли из прошлого".
   Хассе проворчал ему на ухо: "Мы вообще не на Земле. Мы сместились в пространстве, а не во времени. Держу пари, это Марс.
   Тем не менее существо перед ними не говорило. Единственным выражением в его глазах была крайняя усталость.
   - Это Марс, - повторил Хассе с жаром. "На Марсе холоднее. Я помню, как читал...
   "Это не Марс, - заявил Хокинс. "Солнце не выглядело бы таким большим на Марсе. Это, конечно, Земля, но в Бог знает каком отдаленном будущем. Должно быть, что-то пошло не так с проектором. А может быть, калибровка - это всего лишь показуха или догадки. Это не семьсот пятьдесят лет в будущем. Это миллионы!"
   - А что тогда? - сказал Линдсей, указывая на сгорбленную фигуру у фонтана.
   "Боже!" - выдохнул Эз. "На вид ему тысяча лет".
   - Почему он не говорит? - спросил Хассе.
   - Возможно, ему больше не с кем поговорить, - задумчиво сказал Линдсей.
   " Мы здесь. Он мог бы поговорить с нами ".
   "По-английски?"
   Мысль о том, что язык, называемый английским, исчез в глубине веков, сначала потрясла Хокинса, а затем заставила его почувствовать странную радость, легкость на сердце, облегчение, наконец, от тяжелого бремени. Он помнил всю эту борьбу со словами, чтобы передать тот или иной оттенок смысла. Когда-то это казалось таким важным, таким отчаянно важным. Но теперь он занял свое ничтожное место в пыли веков. Все стремления, вся поэзия и музыка, все машины, все великие философии пришли в конце концов к этому - к старому-старому человеку, сидящему перед фонтаном и наблюдающему за играющими водами.
   Это все? Неужели Человек никогда не делал всего того, что собирался сделать? Неужели ему так и не удалось найти тайну атома и вселенной, отправить корабли к звездам, стать всецело добрым, всецело мудрым?
   Линдси начала смеяться. Он остановился, чтобы задохнуться: "Возраст! Я никогда не знал, что означает это слово".
   Хокинс с изумлением понял, что они все так себя чувствуют. Старики, изгнанные из молодого и борющегося мира, были самыми молодыми из живущих - на годы, века, эоны!
   Все они выпрямились, их спины разогнулись от груза лет. А когда Эз вытащил губную гармошку, они запрыгали в такт музыке, как шестилетние дети. Даже Белл. Даже Грин. Они присоединились к хору, как дети на пикнике.
   "Для старика он стар,
   И старик он сед,
   Но сердце молодого человека полно любви.
   Прочь, старик, прочь!"
   Хокинс на мгновение неловко нахмурился, почувствовав непочтительность происходящего. В конце концов, этот человек может быть последним человеком - самым последним.
   Но фигура, казалось, не слышала их. Он просто сидел, глядя в фонтан, так же незаметно, как старик на скамейке в парке мог бы не замечать детей, бегающих и играющих вокруг него.
  
   Я НЕ СЛЫШАЛ ВАС, СЭР, Аврам Дэвидсон
   Первоначально опубликовано в The Magazine of Fantasy & Science Fiction в феврале 1958 года.
   Бладгуд Биксби ничего не смыслил в искусстве, но он знал, что ему не нравилось: что ему не нравилось, сказал он (громко и с большим количеством нецензурной лексики), так это то, что Bein' Played For A Sucker... Видите?
   Майло Андерсон видел, да; он знал, что никогда не должен был продавать Биксби неаутентифицированного Уилсона Пила, как и не должен был заранее получить пять процентов от контракта, о котором он не мог договориться. Но в столице осталось так мало людей, которых он еще мог бы обмануть... а ему нужны были деньги. Он слишком рассчитывал на то, что Биксби не сможет признаться в причастности к незаконной сделке, и уж точно не моральный аспект того, что он не сообщил богатому лесорубу об облаке в названии картины, беспокоил его. На самом деле в то время его ничего не беспокоило в отношении Биксби - ибо кто в Кваллиппе, штат Вашингтон, мог отличить Уилсона Пила по цедре цитрона? - его заботило только то, как вовремя доставить чек в банк. А потом к телефону...
   Чеки, чеки, телефоны, телефоны и...
   Будь они прокляты, с их жадно раскрытыми руками и тявкающими ртами.
   У больших мошенников есть маленькие мошенники, чтобы укусить их.
   И так далее, до бесконечности.
   Разве Бладгуд Биксби не был мошенником, крадущим права на пиломатериалы и безжалостно опустошавшим леса? Конечно, он был. А затем, следуя классической схеме, пытаясь представить себя культурным человеком, с подлинными картинами маслом на стенах. Как, черт возьми , он вообще узнал? Возможно ли, что даже у Куаллиппа был кто-то вроде Эдмонда Харта Рэнсома, от которого Майло узнал об этом? Нет не возможно. Весь штат Вашингтон был слишком новым, чтобы заинтересовать старого Э.Р., который редко интересовался чем-либо позже конца 1700-х годов.
   Андерсон пробежался по списку тех, с кем он вел дела. Кто-то из них - должен быть хотя бы один - будет в настроении помочь ему сейчас, дать деньги в счет будущего сотрудничества.
   Он набрал незарегистрированный номер, попытался сглотнуть. Мужской голос, очень тихий и осторожный: "Да?"
   - Овломов? Он не должен казаться слишком...
   "Это кто?" - спросил голос. Человек, с которым господин Овломов имел дело? Разве он не знал, что господин Овломов только сегодня вернулся на родину? Следить за газетами... Нет, нет, его, говорящего, не интересовали связи Овломова. Звонить еще раз было бесполезно: номер прекращался: Овломов был нескромным.
   Таким образом, способ быть шпионом десятого разряда, притворяющимся шпионом третьего сорта, был исключен, и он не приблизился к тому, чтобы освободиться от своего ворчания чеков и телефонных звонков: людей, которых он шантажировал (но только получать небольшие суммы), людей, которые его шантажировали ( и получали крупные суммы). Какое-то время ему было легко жить у старого Рэнсома.
   Срок аренды истек через несколько дней - еще одна проблема.
   Не то чтобы картина была не его; Рэнсом оставил это ему, это было достаточно четко указано в его завещании. Это была дьявольская часть дела - прежде чем просто сказать "и все остальное мое имущество, которое сейчас находится в моей квартире", старик "оставил" ему, конкретно назвал каждую вещь, которую Майло украл у него. Он знал. - И это завещание я делаю по причине, хорошо известной моему секретарю, упомянутому Майло Андерсону. Втираю. Всегда втираю. - Быстрые лошади и медленные женщины, а, мистер Андерсон? Что-то в этом роде.
   Может быть, и лучше было бы не трогать склянки старика с лекарствами, но это было так легко и так скоро после звонка доктора; не беспокойтесь о свидетельстве о смерти... Все остальное мое имущество ... по причине, хорошо известной упомянутому Майло Андерсону.
   Но к настоящему времени в квартире осталось мало имущества.
   К настоящему времени все пришло сразу. Бладгуд Биксби хочет вернуть свои деньги и бредить сырой головой и окровавленными костями, если не получит их. Большая Пэтси, букмекер, хочет, чтобы маркеры были исправлены, хотят этого немедленно, не угрожая, а обещая. И миссис Притчард, ее голос был подобен наполовину расплавленному маргарину: "Долгое время держала вас на учете, Майло - была добра к вам - мы все были добры к вам. Теперь нам нужно получить деньги, потому что Синдикат завтра проверит бухгалтерию, и ты знаешь, что это значит, Майло.
   И он знал, о, он прекрасно знал . Еще до того, как зазвонил телефон и раздался голос - обычный грубый, неграмотный, ненасильственный голос, произносивший свое слово так, как таксист мог бы спросить "Куда" или прачка объявляет счет, - Андерсон: Готовь, готовь деньги, мы сами выберем. это (к настоящему моменту голос немного надоел из-за такого количества рутинных звонков), как только мы доберемся до полуночи...
   Взгляд Майло Андерсона безнадежно бегал по квартире. Над каминной полкой (или над тем местом, где стоял мрамор до того, как он его продал) виднелось выцветшее место, где якобы висел Уилсон Пил перед тем, как занять свое место над безмолвным хай-фай-набором в доме Бладгуд Биксби в Куаллиппе ( кто стал бы возиться с hi-fi, когда телевизор предлагал такую качественную плату за проезд?). Вон там стоял шкаф со старинными монетами - шиллинги "Сосновые деревья", "йоркские" монеты, полуреалы, дисмы: все уже продано, и продалось хорошо, но деньги давно (казалось, давно) потрачены... Большой Пэтси , миссис Причард и все остальные... Дом Эдварда Харта Рэнсома был набит сокровищами конца 1700-х годов, но к настоящему времени почти все было продано или заложено, за исключением нескольких предметов необходимой мебели. Они уже были оценены и принесли лишь часть того, что было необходимо.
   Майло Андерсон боялся не больше, чем большинство мужчин, возможно, он был менее боязлив. Но сейчас накопилось слишком много вещей. Все накручивали на него гайки, и не было никого, кого он мог бы сжать по очереди - не сейчас - не сегодня вечером... Как голодный человек, который открывает и снова открывает холодильник и кладовую: должно быть, что- то еще осталось, только дайте мне еще раз взглянуть: Майло бродили по темной квартире, глядя и всматриваясь, надеясь и опасаясь, что-то продать, что-то проглядеть, что- то ...
   С холодным потом на спине и коленными чашечками, которые двигались далеко не твердо, он рылся в мусоре, оставленном дилерами. Сильфоны, кардные станки, подставки ("Три за четверть на Бостон-Пост-роуд", - сказал торговец), устройства для удаления сердцевины яблок и терки для мускатного ореха, прялки новой модели... и эта проклятая штуковина. Что бы это ни было. Дилер просто рассмеялся. Майло собирался пнуть его. Он застонал, тяжело вздохнул, вяло стал ее рассматривать.
   Основной дизайн представлял собой шкафчик, небольшой ящик, сделанный - он пригляделся - из вьющегося вишневого дерева, излюбленного дерева того времени. Он стоял на четырех ножках, и с одной стороны было маленькое колесо, а с другой стороны, чуть торчавшая, была изогнутая медная или латунная... воронка, не так ли? Он крутил металлический рог, он двигался под давлением. Он повернул колесо. Ничего не произошло, и это было, конечно, неправильно: ни один колониальный ремесленник не стал бы тратить время на создание устройства, которое ничего не делает . Он снова покрутил колесо, и внутри зазвенел колокольчик.
   Ну да, у коробки должно быть что-то внутри. Почему он не заглянул внутрь? Люди (он нажал упрямый колышек) всегда прятали деньги внутри... Там. Панель открылась достаточно легко. Снова зазвенел колокольчик, крошечный серебряный колокольчик на серебряной петле в верхнем углу. На ремешке висел небольшой черный рог (теленка? бизона?). От маленького конца рожка шли медные провода, а широкий конец закрывал пергамент, похожий на маленькую барабанную пластину. За стеклянной панелью прочно втиснуты две стеклянные банки, покрытые металлической фольгой.
   Оставалось только достать молоток и - звонок прозвенел в третий раз. Смерть, подумал он, ждет, и вот он играет со старинной игрушкой. Он схватил рог, хотел было оторвать его, но вместо этого приложил к уху. Тотчас же бросил его и прыгнул.
   - Ваш собеседник, сэр? Вот что сказал ему на ухо рог. Или это было: "Вы знакомы...?" Каким должен был быть аппарат, музыкальная шкатулка с vox humana, примитивный фонограф,... Нет, если он и напоминал какую-либо из знакомых ему единиц оборудования, то это был телефон. Не останавливаясь, чтобы оправдать свой поступок, жадно обращаясь ко всему, что могло бы отвлечь его от неприятностей, он подумал: "Давайте посмотрим: буйвол рогом к уху, говорите в... мм... медную трубку (воронку, трубу) снаружи. Чувствуя себя немного глупо, он сказал - что еще он мог сказать, кроме как: "Привет?"
   Странный голос в его ухе повторил то, что сказал раньше. Майло спросил: "С чем знаком?"
   -- С кем, сэр, -- поправил его голос; а затем, поскольку он оставался сбитым с толку и молчал: "Я не слышу вас, сэр. Пожалуйста, обратитесь к компендиуму, сэр, чтобы найти шифр желаемого сведущего... Слуга, сэр.
   "Привет? Привет? Привет!" Он даже пронзительно свистнул, но ответа не последовало.
   Положив рожок, он начал ковыряться в ящике и что-то вытащил из узкого места под полкой, где стояли разрозненные банки. Это была небольшая книга в тонком кожаном переплете. Он открыл ее. Явно верёвочная бумага, льняная тряпка, пожелтевшая от времени и "лисичья": в коричневых крапинках... имена, номера... повернуться на передний план...
   СБОРНИК ИМЕН, РЕЗИДЕНЦИЙ И ШИФРОВ ПОЧЕТНЫХ И ДОСТОЙНЫХ ПОКРОВИТЕЛЕЙ МАГНИТНОЙ РАЗВЕДКИ.
   Если предположить - и это было безумно-безумное предположение, но вот эта штука стояла перед ним, - предположить, что телефон или какой-то давно забытый его предшественник был изобретен в те дни... Но как он мог работать до сих пор? Или это была какая-то причуда нескольких других необычных антикваров, таких как старый Рэнсом, иметь свою собственную странную систему колокола? Или он просто не в своем уме и все это ему мерещится? Ну что ж. Он перевернул страницу.
   ЭКСОРДИУМ. Создатели этого устройства не пожалели ни усилий, ни экономии, чтобы получить самые лучшие материалы и мастерство, изготовление шкафов было сделано г-ном Д. Файфом, лейденские банки и другие части Magnetick были изготовлены мануфактурой доктора Б. Франклина, г-н. П. Ревир изготовил медь и латунь, а г-н Мейер Мейерс - олово и серебро.
   ПРЕДСТАВЛЕНИЕ . Шифр каждого покровителя указан в алфавитном порядке. Вращайте Колесо и, заметив звон колокольчика, сообщите инженеру о желаемом шифре собеседника, будьте осторожны. Абсолютно запрещено вмешиваться в лейденские банки.
   Все еще сомневаясь, но, безусловно, любопытно, настолько, что он даже забыл о собственной опасности, Андерсон просмотрел книгу. Почти автоматически его палец остановился на Вашингтоне, штат Джорджия, Гент. Плантер, Маунт-Вернон. Он крутил колесо. Звонок зазвенел. Он приложил небольшой рог к уху.
   - Ваш собеседник, сэр?
   На этот раз он был подготовлен. Он откашлялся и сказал: "Патриот 1-7-7-0".
   - Ваш слуга, сэр. Где-то вдали зазвенел еще один колокольчик.
   - Скажем, инженер? - рискнул Майло.
   - Слуга, сэр.
   - Эм... как тебя зовут?
   - Имен нет, сэр.
   Тррррррнгг...
   "Ну, ну, в каком ты часу... или где ты?"
   "Нет ни времени, ни места, сэр. И не разрешается вести не относящиеся к делу разговоры во время работы двигателя, сэр.
   Трррингггг...
   Внезапно пергамент затрещал, и из рожка раздался низкий голос: "Ах ты, Сех!" Майло сглотнул.
   "Г-н. Вашингтон? Наверняка еще не генерал в 1770 году.
   - Да, Сэх, и нет, спасибо тебе, Сэх! Что ты имеешь в виду, проклятый конопыльщик? Продайте мне эти выдуманные искусственные зубчики! Да ведь сломленный ветром, испачканный болотом жеребец- лев не мог их удобно засунуть в рот! Было слышно, как вставные зубы щелкают и скрежещут. Голос патриота повысился. - Уже несколько дней не ел приличного куска мясного мяса ! Живи по расписанию и с сахаром! Чума, возьми свои хлипкие британские поделки, дай мне честные колониальные работы, говорю я! Возмущенный голос прозвенел в ушах Майло, а затем стих.
   Приняли за шарлатанского дантиста! Пожалуй, единственное преступление, которого он никогда не совершал. Майло хотел перезвонить, но обнаружил, что забыл номер - скорее "шифр", - но место, где оно было, было пустым. Он вздрогнул. Голос инженера ответил на его сигнал. "Что такое шифр Джорджа Вашингтона?" - спросил Майло.
   "Эта информация недоступна, сэр. Пожалуйста, посоветуйтесь...
   - Но его больше нет в компендиуме!
   "Шифры, которых нет в компендиуме, не существуют... Ваш слуга, сэр".
   * * * *
   Ну, вот и все об Отце Своей Страны. Андерсон обнаружил причину Американской революции, которую до сих пор не замечали, но это принесло ему много пользы. В очередной раз он осознал свое положение. Ему не к кому было обратиться - по крайней мере, в настоящем. Не зная, что еще делать , он снова обратился к прошлому. Покрутил колесо, открыл книжечку.
   - Ваш собеседник, сэр?
   "Типография 1-7-7-1..."
   Трррринггг... Голос был бойким, все еще сохраняя после стольких лет след бостонской гнусавости.
   "Вешать надо все вместе, а то порознь обязательно повесим... Что тебе, сосед? Колонии должны и будут объединяться, а между тем повседневная работа продолжается".
   - Бенджамин Франклин, я полагаю?
   - То же самое, мой друг. Печать заданий? Хорошая новая серия книжек для вашего удовольствия и обучения? Последний номер Альманаха Бедного Ричарда? Книга псалмов залива? Библейское соответствие? Привет?"
   "Нет нет..."
   Голос понизился, стал доверительным. "Только что под рукой с последним судном, пришедшим в порт, французский роман в трех томах... нет? Сделаю вам специальную цену для Fanny Hill !"
   "Доктор. Франклин, - Майло забеспокоился, - мне нужна твоя помощь. Я ценю - я обращаюсь к вам - собрат-американец... - он споткнулся.
   Голос стал настороженным, затем слегка позабавился. - Нет, нет, я слишком старый томкод, чтобы попасться на такую наживку. Ни одной из ваших уловок Тори. Если вы работаете на сэра Уильяма Джонсона, скажите ему...
   "Но-"
   - Скажи ему, что я верный подданный короля, пока он не докажет обратное. Я всего лишь предлагаю континентальный союз против французских Людовиков, донов и диких энджианцев, хотя, если Провидение не отнимет у нас большинство из них из-за рома и оспы...
   Майло воскликнул: "Моя жизнь в ужасной опасности!"
   "Продаю вам хорошие эфемериды - вы можете составить свой гороскоп и, таким образом, увидеть опасности, с которыми вам придется столкнуться... Плита? Продам вам улицу Франклина...
   * * * *
   Конечно, шифр исчез из книги и из его памяти. Было ясно, что ему разрешено лишь по одному звонку на каждое имя. А времени было в обрез: близилась полночь, и он мог ожидать известий от Синдиката о деньгах, которые он должен миссис Причард, если Бладгуд Биксби и его друзья или Большой Пэтси и его друзья не прибудут первыми.
   Что ж, никакой помощи от континентальных: попробуйте тори. Попробуйте линию, которую он впервые использовал, чтобы обратиться к Овломову: крутите колесо и слышите звон колокольчика... - Сэр?
   "Бойня 1-7-7-7... Алло?"
   - Я слышу вас, сэр. Холодный, этот голос, и гладкий, как кожа гадюки.
   - Сэр Генри Гамильтон? Я верный подданный Короля, и у меня есть информация, которую я могу продать... - Он приблизил лицо к медному мундштуку. Теперь у него уже не было ни малейшего сомнения, что все это было на самом деле: он потворствовал бы, он бы...
   "О, будь прокляты верные подданные короля. я не покупаю информацию; Я покупаю волосы, сэр! Вот как я превращаю мятежников в верных подданных Короля, сэр! Я покупаю их скульптуры! У тебя есть что продать, парень? Я плачу самые высокие цены, чтобы стимулировать торговлю - за скульптуры мужчин-йенки, две-десять-девочек-йанки, две-каламбур-четных - младенцев-йенки и недовольных индейцев - десять шиллинов.
   - Помогите мне... помогите мне добраться до вас... сэр Генри... я сделаю...
   Голос агента тори стал настороженным. "Хотя, заметьте," сказал он; - Позаботьтесь о том, чтобы они были хорошо вылечены, потому что если есть что-то, чего я не могу терпеть , понимаете, сэр, - сказал он с привередливым отвращением, - так это вонючей заплесневелой скульптуры. Фах!"
   - Вы можете узнать, как каким-то образом я могу прийти...
   Голос стал слабее. "Волосы; не всю голову: только хайрррррр ..."
   Оно совсем исчезло, и, пока Майло смотрел, имя исчезло со страницы.
   * * * *
   Одного за другим он вызывал их. И один за другим, хотя и не знали, кто он на самом деле, но сразу знали, что он плут и подлец. Он не мог заставить их понять, не мог понять, как перейти из своего времени и места в их. Голоса путешествовали, почему не тела? В отчаянии он перелистывал страницы своего сборника. Еще одно имя бросилось ему в глаза. Этот человек не оттолкнет его. Он крутил колесо.
   - Ваш собеседник, сэр?
   "Таммани 1-7-8-9. И поторопитесь!"
   - ...Слуга, сэр.
   Трррингггг...
   Гул голосов... смех... звук скрипача...
   Голос Майло дрожал. - Полковник Аарон Берр?
   Голос полковника был мягким, как сливки. - Тот самый, сэр. Выложите карты на стол. "Полковник Берр, я вор, мошенник, шантажист и предатель".
   Полковник усмехнулся. - Негодяй, но при этом честный плут... Нет, детка, нет, моя куколка, не прыгай так, когда я...
   "Мне нужна ваша помощь. Мне нужно это сейчас!"
   - Ах, не сегодня, мой мальчик. Бэрр мог бы продать свою душу за золото, но он не вышел бы за дверь даже для того, чтобы спасти свою душу, когда хорошенькая девка стоит у него на коленях. Почему так раскраснелась, моя милая хозяйка? Лиф тесный? Дайте мне его развязать... Нет, не шлепайте меня по пальцам. Ты знаешь, что любишь меня..."
   Осталось ли хоть одно имя в книге? (Всего несколько минут до полуночи.) Да. Один.
   - Ваш собеседник, сэр? Майло облизал пересохшие губы. "Вест-Пойнт 1-7-8-0". На этот раз серебряный колокольчик не прозвенел. Медленно и отрывистыми порывами, словно дуемый порывами ветра, он услышал грохот барабанов... Из медного рожка вырвался клуб желтого удушливого сернистого дыма. Майло опустил голову.
   - Я слышу вас, сэр. Голос был бесконечно усталым, бесконечно горьким.
   - прохрипел Майло. - Генерал Бенедикт Арнольд? И рассказал всю историю. Наступила тишина, но он чувствовал, что слушатель все еще там. И наконец-
   "Я могу помочь тебе. Материя может преодолеть барьер времени и места. Ради моей раненой ноги в Саратоге, разбитой и окровавленной на службе моей родной земле, я окажу своей родине эту последнюю услугу". Майло пролепетал спасибо. Горький, усталый голос продолжал говорить. "За свои измены я получал деньги, комиссионные за себя и сыновей, пенсию за жену. Пыль, вся пыль и пепел... Я прошу в своем завещании, чтобы меня похоронили в моем континентальном мундире...
   - Но ты же сказал, что поможешь мне... И стрелки часов почти...
   "Я сделаю для тебя то, что должен был сделать для себя. Мое старое ремесло в Хартфорд-тауне, прежде чем я обратился к войне, я узнал... Но теперь уже слишком поздно. Я должен был сделать это той ночью в Вест-Пойнте, прежде чем написать бедняге Андре... Одна из лейденских банок с треском разлетелась вдребезги, расколов стеклянную панель. Он пошатнулся от порыва жара. Среди пыли и осколков он увидел маленькую круглую коробочку.
   "Нет!" - воскликнул он, отстраняясь. Часы начали тихо бить час. Внизу подъехал автомобиль, тяжелые ноги протопали по коридору, остановились у его двери.
   Не долго думая, он открыл коробку, засунул что-то в рот. Он задрожал, упал вперед, схватившись за руль. Колокольчик звякнул один раз. Дот лежал в стороне. "Бен д. Т. Арнольд, Хартфорд", - гласил лейбл. "Аптекарь с лицензией".
   Кулаки били в дверь, ногами пинали, кричали грубые голоса.
   В кабинете снова зазвенел звонок. - Ваш собеседник, сэр? - слабо спросил голос. Он повторил вопрос.
   - Я не слышу вас, сэр, - сказал он наконец.
   "Я тебя не слышу..."
  
   ЧЕЛОВЕК СНАРУЖИ, Эвелин Э. Смит
   Первоначально опубликовано в журнале Galaxy Science Fiction в августе 1957 года.
   Никто в округе не удивился, когда мать Мартина исчезла и Ниниан пришла позаботиться о нем. Матери имели обыкновение исчезать в этих краях, и детям часто было лучше без них. Мартин не был исключением. Ему никогда не было так хорошо, пока он жил со своей старухой. Что касается отца, то у Мартина его никогда не было. Он был ребенком войны, рожденным одним из потоков солдат - врагов и союзников, - которые захлестнули страну последовательными волнами и купили или забрали женщин. Так что с этим проблем не было.
   Иногда он задавался вопросом, кем на самом деле был Ниниан. Очевидно, что история о том, что она пришла из будущего, была просто шуткой. Кроме того, если она действительно была его праправнучкой, как она говорила, почему она сказала ему называть ее " тетя Ниниан "? Может быть, ему было всего одиннадцать, но он был рядом и знал, какой счет. Сначала он подумал, что она может быть каким-то новым социальным работником, но она вела себя слишком сумасшедшей для этого.
   Он любил дразнить ее, как любил дразнить свою мать. Однако с Нинианом было безопаснее, потому что, когда он заходил слишком далеко, она плакала вместо того, чтобы вытирать пол вместе с ним.
   "Но я не могу понять", - говорил он, сохраняя прямое лицо. "Почему ты должен прийти из будущего, чтобы защитить меня от твоего кузена Конрада?"
   - Потому что он идет, чтобы убить тебя.
   "Зачем ему убивать меня? Я ничего ему не сделал.
   Ниниан вздохнул. - Он недоволен нынешним общественным порядком, и твое убийство - часть тщательно продуманного плана, который он сформулировал, чтобы изменить его. Вы бы не поняли.
   - Ты чертовски прав. Я не понимаю. При чем тут чистый газ?
   - О, только не задавай никаких вопросов, - раздраженно сказал Ниниан. "Когда ты станешь старше, кто-нибудь все тебе объяснит".
   * * * *
   Так что Мартин молчал, потому что в целом ему нравилось, как оно есть. Но Ниниан действительно был пределом. Все люди, которых он знал, жили в убогих многоквартирных домах, подобных его, но ей казалось, что это отвратительно.
   "Так что, если тебе это не нравится, убери это", - предложил он.
   Она смотрела на него так, как будто он был не в своем уме.
   - Тогда найми горничную! - усмехнулся он.
   И черт возьми, если бы эта дурь не вышла и не заставила женщину прибраться! Он был так смущен, что даже не смел показываться на улицах, особенно когда женщины застегивали его и требовали знать, что дает. Они пытались поговорить с Ниниан, но она определенно знала, как относиться к ним холодно.
   Однажды прогульщик пришел спросить, почему Мартин не ходит в школу. Очень немногие соседские дети регулярно посещали занятия, так что это было просто рутиной. Но Ниниан этого не знала, и она впала в настоящий ступор, бормоча, что Мартин заболел и возместит ущерб. Мартина чуть не стошнило от такого сильного внутреннего смеха.
   Но он рассмеялся другой стороной рта, когда она вышла и наняла для него частного репетитора. Репетитор - в этом районе! Мартину пришлось избить каждого ребенка в квартале, прежде чем он смог сделать шаг, не услышав "Fancy Pants!". крикнул ему вслед.
   Ниниан все время волновался. Не то чтобы ее волновало, что о ней думают эти люди, ибо она не скрывала, что считает их немногим лучше животных, но она стеснялась привлекать к себе внимание. В этом районе было ужасно много людей, которые думали точно так же, только она этого тоже не знала. "Она действительно довольно тупая, - подумал Мартин, - несмотря на весь ее причудливый жаргон".
   "Очень трудно думать об этих вещах без какого-либо предварительного практического применения", - сказала она ему.
   Он кивнул, зная, что она имеет в виду, что все идет не так. Но он не пытался ей помочь; он просто смотрел, чтобы увидеть, что она будет делать дальше. Он уже начал принимать отстраненную роль зрителя.
   Когда стало ясно, что его мать больше никогда не появится, Ниниан купил один из тех маленьких, почти одинаковых домиков, которые после каждой войны вырастают как грибы на окраинах города, особенно там, где интенсивные бомбардировки создали несколько желаемых площадок для строительства.
   "Это гораздо лучший район для мальчика, чтобы он рос", - заявила она. - Кроме того, здесь за тобой легче следить.
   И она следила за ним - она или довольно пижонский молодой человек, который иногда приходил к ним погостить. Мартину сказали называть его дядя Рэймонд.
   Время от времени появлялись и другие посетители - дяди Айвс, Бартоломью и Олаф, тети Оттилли, Граниа и Лалаге и многие другие - все двоюродные братья друг другу, как ему сказали, все его потомки.
   * * * *
   Мартина ни на минуту не оставляли одного. Ему не разрешали играть с другими детьми в новом районе. Во всяком случае, их родители не позволили бы им это сделать. Взрослые, очевидно, решили, что если семья с одним автомобилем наняла репетитора для своего ребенка, значит, с ним что-то не так. Итак, Мартин и Ниниан были так же заметны, как и прежде. Но он не подсказал ей. Она выросла; она должна была знать лучше, чем он.
   Он жил хорошо. У него была еда, о которой он никогда раньше не мечтал, теплая одежда, которую до него никто не носил. Он был окружен большим количеством роскоши, чем он знал, что делать.
   Мебель была последним африканским модерном Нью-Гранд-Рапидс. На стенах висели аккуратные красочные репродукции Пикассо и Брака. И каждый дюйм пола был скромно покрыт ковром, хотя стены были в основном из беззастенчивого стекла. Горячая вода и отопление были постоянно, а морозильная камера была наполнена едой - несколько беспорядочно выбранной, потому что Ниниан не особо разбирался в еде.
   Нестеклянная часть дома была из аккуратного дерева естественного тона, с аккуратной зеленой лужайкой впереди и аккуратным разноцветным садом сзади.
   Однако Мартин скучал по старому району. Он скучал по другим детям, с которыми можно было бы поиграть. Он даже скучал по матери. Конечно, она не давала ему достаточно еды, и иногда она била его так сильно, что чуть не убила его, но также были времена, когда она обнимала и целовала его и пропитывала его ошейник своей кровью. слезы. Она сделала для него все, что могла, поддерживая его единственным известным ей способом - и если респектабельному обществу это не нравится, то к черту респектабельное общество.
   От Ниниан и ее кузенов исходила только безличная доброта. Они не скрывали, что прибыли сюда только для выполнения довольно неприятного долга. Хотя они и находились с ним в доме, но в мыслях и в своих разговорах они жили в другом мире, в мире тепла, мира и изобилия, где никто не работал, кроме государственной службы или основных профессий. И они, кажется, думали, что даже такая работа была довольно низкоклассной, хотя и лучше, чем на самом деле делать что-либо руками.
   Мартин понял, что в их мире никто не работал руками; все делалось машинами. Все, что люди когда-либо делали, это носили красивую одежду, хорошо проводили время и ели все, что хотели. Не было ни разрухи, ни войны, ни несчастья, ничего из сопутствующих нормальной жизни.
   Именно тогда Мартин начал понимать, что либо все они были безумны, либо то, что Ниниан сказал ему сначала, было правдой. Они пришли из будущего.
   * * * *
   Когда Мартину исполнилось шестнадцать, Раймонд отвел его в сторону для разговора, обещанного Нинианом пять лет назад.
   - Во всем виноват мой брат Конрад. Видите ли, он идеалист, - объяснил Раймонд, с отвращением произнося последнее слово.
   Мартин серьезно кивнул. Теперь он был тихим мальчиком, его краткое прошлое осталось смутным и довольно нелепым воспоминанием. Кто бы мог сейчас представить, как он грабит продуктовый магазин или размахивает разбитой бутылкой? Он все еще был довольно низкорослым, и он так много читал, что у него ослабло зрение, и ему пришлось носить очки. Лицо у него было бледное, потому что он мало времени проводил на солнце, и речь его была несколько грубовата, его наставники из будущего тщательно искоренили все нынешние пошлости.
   "И Конрад действительно расстроился из-за того, как Земля эксплуатирует не очень разумные формы жизни на других планетах, - продолжил Рэймонд. - Что огорчает - хотя, конечно, они не люди. Кроме того, правительство говорило о принятии законов, чтобы покончить с... ну, злоупотреблениями и тому подобными вещами, и я уверен, что когда-нибудь все наладится. Однако Конрад так нетерпелив.
   "Я думал, что в вашем мире всю работу делают машины", - предположил Мартин.
   - Я же говорил тебе - наш мир точно такой же, как этот! - отрезал Раймонд. - Мы просто пришли через пару столетий или около того, вот и все. Но помните, наши интересы совпадают. Мы практически одни и те же люди... хотя поразительно, насколько двести с лишним лет прогресса и шлифовки могут изменить вид, не так ли?
   Он продолжил более мягко: - Впрочем, и вы должны уметь понять, что мы не можем делать машины без металла. Нам нужна еда. Все это происходит с внесистемных планет. И в этих мирах гораздо дешевле использовать местную рабочую силу, чем отправлять всю эту дорогую технику. Ведь если бы мы не дали туземцам работу, как бы они жили?"
   "Как они жили раньше? Подумай, если ты не работаешь, то как ты теперь живешь?.. Я не имею в виду сейчас для меня, а сейчас для тебя, - с трудом объяснил Мартин. Было так сложно жить прошлым и думать о будущем.
   - Я пытаюсь говорить с вами так, как если бы вы были взрослым, - сказал Раймонд, - но если вы будете продолжать эти детские перебивки...
   - Прости, - сказал Мартин.
   Но это было не так, потому что к настоящему времени у него осталось мало уважения к кому-либо из своих потомков. Все они были чрезвычайно красивыми и образованными молодыми людьми, с превосходным образованием, гладкой речью и значительной уверенностью в себе, но не очень умными. И он обнаружил, что Рэймонд был, пожалуй, самым умным из всех. Где-то за этот относительно короткий промежуток времени его род или, что еще более пугающе, его раса потеряли что-то жизненно важное.
   Не подозревая о почти презрении, с которым его юный предок относился к нему, Рэймонд вежливо продолжал: "Во всяком случае, Конрад взял на себя ответственность чувствовать себя особенно виноватым, потому что, решил он, если бы не тот факт, что наш великий... дедушка открыл супердрайв, возможно, мы бы никогда не достигли звезд. Что смешно - я имею в виду его чувство вины. Возможно, прадед отвечает за своих правнуков, но вряд ли правнук может нести ответственность за своего прадеда".
   - Как насчет праправнука? Мартин не мог не спросить.
   Рэймонд нежно покраснел. - Ты хочешь услышать остальное или нет?
   - О, да! - сказал Мартин. Он уже давно собрал все воедино для себя, но хотел услышать, как Раймонд это сформулирует.
   "К сожалению, профессор Фаркас только что усовершенствовал передатчик времени. Эти правительственные ученые такие чертовски назойливые - вечно изобретают такие бессмысленные вещи. Предполагается, что это должно быть засекречено, но вы знаете, как просачиваются новости, когда человек всегда отчаянно нуждается в новой теме для разговора.
   Как бы то ни было, продолжал Раймонд, Конрад подкупил одного из помощников Фаркаса за набор чертежей. Идея Конрада состояла в том, чтобы вернуться в прошлое и "устранить!" их общий прадед. Таким образом, не было бы космодрайва, а значит, земляне никогда бы не добрались до других планет и не угнетали местных аборигенов.
   "Похоже, это хороший способ справиться с проблемой", - заметил Мартин.
   Рэймонд выглядел раздраженным. "Это подростковый способ, - сказал он, - покончить с этим, а не найти решение. Вы бы уничтожили целое общество, чтобы искоренить одну-единственную несправедливость?"
   "Нет, если бы он был хорошим в противном случае".
   - Ну, вот твой ответ. Конрад построил аппарат, или, возможно, он построил его сам. В такие вопросы не вникают слишком пристально. Но когда дело дошло до дела, Конрад не мог вынести мысли об уничтожении нашего прадеда - ведь наш прадед был таким хорошим человеком, знаете ли. Выразительная верхняя губа Раймонда скривилась. "Поэтому Конрад решил пойти еще дальше и избавиться от отца своего прадеда, который, по общему мнению, был довольно бесполезным персонажем".
   - Наверное, это я, - тихо сказал Мартин.
   Раймонд густо покраснел. - Ну, разве это не доказывает, что нельзя верить всему, что слышишь? Следующее предложение вылетело в спешке. - Я вытянул из него все это, и все мы - другие кузены и я - собрали военный совет, так сказать, и решили, что наш моральный долг - самим вернуться в прошлое и защитить вас. Он просиял Мартину.
   Мальчик медленно улыбнулся. "Конечно. Ты должен. Если бы Конраду удалось уничтожить меня, то никто из вас не существовал бы, не так ли?
   Раймонд нахмурился. Потом весело пожал плечами. - Ну, ты же не думал, что мы пошли на все эти неприятности и расходы из чистого альтруизма, не так ли? - спросил он, включив обаяние, которым все кузены обладали в ужасающей степени.
   * * * *
   У Мартина, конечно, не было никаких иллюзий на этот счет; он давно усвоил, что никто ничего не делает просто так. Но говорить так было неразумно.
   - Мы подкупили еще один комплект чертежей у другого ассистента профессора, - продолжал Рэймонд, как будто Мартин ответил ему, - и... э-э... уговорили энтузиаста рукоделия изготовить для нас это устройство.
   Индуцированный , как знал Мартин, мог означать что угодно, от шантажа до использования железной девы.
   "Тогда мы все были готовы опередить Конрада. Если бы один из нас охранял вас день и ночь, он никогда не смог бы осуществить свой план. Итак, мы составили свой встречный план, отодвинули машину настолько далеко, насколько это было возможно, - и вот мы здесь!
   - Понятно, - сказал Мартин.
   Рэймонд, похоже, так не думал. - В конце концов, - заметил он, защищаясь, - какими бы ни были наши мотивы, это обернулось для тебя благом. Хороший дом, культурные товарищи, все современные удобства плюс несколько удобных анахронизмов - не вижу, чего еще можно желать. Вы получаете лучшее из всех возможных миров. Конечно, Ниниан был дураком, раз уж поселился в торговом пригороде, где любая мелочь с дороги вызовет разговоры. Как я благодарен, что наша эпоха полностью избавилась от торговцев...
   - Что ты с ними сделал? - спросил Мартин.
   Но Рэймонд поторопился: "Как только Ниниан уйдет, а я возьму на себя полную ответственность, мы найдем более изолированное место и запустим его в гораздо большем масштабе. Помпезность - вот как надо жить здесь и сейчас; чем ты богаче, тем больше эксцентричности тебе сойдет с рук. И, - добавил он, - я мог бы чувствовать себя максимально комфортно, пока страдаю от этого жалкого исторического срока".
   - Итак, Ниниан уезжает, - сказал Мартин, недоумевая, почему эта новость заставила его чувствовать себя странным образом опустошенным. Потому что, хотя он предполагал, что она ему отдаленно нравилась, он не питал к ней нежности - или, как он знал, она к нему.
   - Что ж, пять лет - это довольно большой срок для любой девушки, чтобы провести ее в изгнании, - объяснил Раймонд, - хотя наша продолжительность жизни немного больше вашей. Кроме того, ты уже слишком стар, чтобы быть под южным правительством. Он вопросительно посмотрел на Мартина. - Ты же не собираешься рыдать и устраивать сцену, когда она уйдет?
   - Нет... - нерешительно сказал Мартин. "О, я полагаю, я буду скучать по ней. Но мы не очень близки, так что это не будет иметь большого значения". Это было грустно: он уже знал, что это ничего не изменит.
   Рэймонд хлопнул его по плечу. - Я знал, что ты не такой неряшливый сентиментальный человек, как Конрад. Хотя, знаешь, ты на него немного похож.
   Внезапно это сделало Конрада реальным. Мартин почувствовал смутную тревогу. Тем не менее, он держал свой голос спокойным. - Как ты собираешься защищать меня, когда он придет?
   - Ну, конечно, каждый из нас вооружен до зубов, - сказал Раймонд со скромной гордостью, демонстрируя что-то похожее на детскую комбинацию космического пистолета и смертоносного луча, но что, Мартин не сомневался, было совершенно подлинным... и смертоносное - оружие. "И у нас есть довольно сложная система охранной сигнализации".
   Мартин осмотрел систему и сделал одно или два изменения в проводке, которые, по его мнению, повысят ее эффективность. Но все же он был сомнительным. "Возможно, это сработает на кого-то, кто придет из-за пределов этого дома , но как вы думаете, на этот раз это сработает на кого-то, кто придет снаружи ?"
   - Не бойся - у него есть временной радиус, - ответил Раймонд. "Заводская гарантия и все такое".
   "На всякий случай, - сказал Мартин, - я думаю, мне тоже лучше иметь одно из этих ружей".
   "Прекрасная идея!" - с энтузиазмом спросил Раймонд. - Я как раз собирался сам об этом подумать!
   * * * *
   Когда пришло время расставаться, Ниниан плакала - слезы от собственной неадекватности, как знал Мартин, а не от горя. Он научился понимать своих потомков, гораздо лучше, чем они понимали его. Но тогда они никогда особо не пытались. Ниниан влажно поцеловала его в щеку и сказала, что уверена, что все будет хорошо, и что она еще придет к нему. Однако она никогда этого не делала, за исключением самого последнего.
   Раймонд и Мартин переехали в роскошный особняк в отдаленном районе. Сайт оказался удачно выбранным; когда полдюжины лет спустя разразилась Вторая атомная война, их не тронули. Мартин никогда не был уверен, было ли это чистой случайностью или умелым планированием. Вероятно, удача, потому что его потомки были чрезвычайно неумелыми планировщиками.
   Мало кто в мире тогда мог позволить себе жить так же стильно, как Мартин и его опекун. Это место не только содержало всевозможные удобства и приспособления, но и было забито безделушками и антиквариатом, тщательно отобранным Раймондом и оспариваемым Мартином, ибо для человека из будущего все доступные артефакты были антиквариатом. В остальном Мартин смирился со своим новым окружением. Его чувство чуда уже притупилось, и розовый псевдоиспанский замок - "архитектурно ужасный, конечно", - сказал Раймонд, - "но такой уморительно типичный" - впечатлил его гораздо меньше, чем загородный двухуровневый аквариум.
   - Как насчет рва? - предложил Мартин, когда они впервые пришли. "Кажется, он подходит к замку".
   - Думаешь, Конрада остановит ров? - удивленно спросил Раймонд.
   - Нет, - улыбнулся Мартин, чувствуя себя довольно глупо, - но так место будет казаться безопаснее.
   Угроза Конрада начинала заставлять его нервничать все больше и больше. Он получил разрешение Раймонда взять два комплекта доспехов, которые стояли в передней, и передать их местному музею, потому что несколько раз ему казалось, что он видел, как они движутся. Он также стал адептом с лучевым ружьем и немного изменил с его помощью окружающий ландшафт, пока Рэймонд не предупредил, что это может привести к ним Конрада.
   В те ранние годы наставники Мартина были заменены более высококвалифицированными, которые теперь были необходимы. Неизбежно вставал вопрос о том, каким будет призвание юноши в этой жизни. По меньшей мере двадцать кузенов вернулись во времени, чтобы провести один из своих энергичных семейных советов. Мартин был еще достаточно молод, чтобы получать удовольствие от таких мероприятий, считая их намного лучше всех других форм развлечения.
   * * * *
   - В наши дни таких проблем не возникнет, Мартин, - прокомментировал Раймонд, заняв свое место во главе стола, - потому что, если человек не чувствует особой потребности в той или иной профессии, он просто... ну, плывет счастливо".
   - У нас чудесный мир, - вздохнула Грания, глядя на Мартина. - Я только хочу, чтобы мы могли отвезти тебя туда. Я уверен, вам бы это понравилось".
   - Не будь дурой, Граня! - отрезал Раймонд. - Ну что, Мартин, ты решил, кем хочешь быть?
   Мартин задумался. - Физик, - сказал он не без ехидства. - Или, может быть, инженер.
   Раздался громкий, возбужденный хор несогласных. Он внутренне усмехнулся.
   - Не могу этого сделать, - сказал Айвз. "Может почерпнуть у нас какие-нибудь концепции. Не знаю как; никто из нас ничего не смыслит в науке. Но это могло случиться. Подсознательный осмос, если есть такая вещь. Таким образом, вы можете придумать что-то заранее. И парень, от которого мы получили планы, особенно предостерег нас от этого. Изменение истории. Опасный."
   "Может ужасно испортить наше время, - добавил Бартоломью, - хотя, если быть совершенно откровенным, я не совсем понимаю, как это сделать".
   - Я не собираюсь снова сесть и объяснять тебе все это, Барт! - нетерпеливо сказал Раймонд. - Ну что, Мартин?
   "Что ты предлагаешь?" - спросил Мартин.
   "Как насчет того, чтобы стать художником? Искусство вечно. И вполне по-джентельменски. Кроме того, от художников всегда ожидают, что они будут либо отставать, либо опережать свое время".
   "Более того, - добавила Оттилли, - еще один художник не мог бы изменить историю. Их было так много на протяжении веков".
   Мартин не смог сдержать свой вопрос. "Кем я был на самом деле в то другое время?"
   Повисла холодная тишина.
   - Давай не будем об этом, дорогая, - наконец сказал Лалаге. "Давайте просто будем благодарны, что мы спасли вас от этого !"
   Поэтому были привлечены учителя рисования, и Мартин стал очень грамотным второразрядным художником. Он знал, что никогда не сможет достичь первого ранга, потому что, хотя он был еще так молод, его работа была почти чисто интеллектуальной. Единственной эмоцией, которую он, казалось, мог испытывать, был страх - вездесущий страх, что однажды он свернет в коридор и наткнется на человека, похожего на него, человека, который хотел убить его во имя идеала.
   Но на фотографиях Мартина страха не было видно. Это были красивые картинки.
   * * * *
   Кузен Айвз - теперь, когда Мартин стал старше, ему сказали называть потомков двоюродными братьями - затем принял на себя опекунство. Айвз относился к своим обязанностям более серьезно, чем другие. Он даже организовал выставку работ Мартина в художественной галерее. Картины получили одобрение критиков, но не вызвали энтузиазма. Скромная продажа, которой они наслаждались, была в основном для декораторов интерьеров. Музеи не интересовались.
   - Требуется время, - попытался успокоить его Айвз. "Однажды они будут покупать твои картины, Мартин. Ждать и смотреть."
   Айвз был единственным из потомков, кто, казалось, думал о Мартине как о личности. Когда его попытки установить контакт с другим молодым человеком не увенчались успехом, он забеспокоился и решил, что Мартину нужна смена обстановки и обстановки.
   "Конечно, вы не можете отправиться в Гранд Тур. Ваш сын еще не изобрел космические путешествия. Но мы можем пойти посмотреть на этот мир. Что от него осталось. Во всяком случае, туристам больше всего нравятся руины.
   Поэтому он использовал огромные будущие ресурсы семьи и купил яхту, которую Мартин окрестил "Междуцарствием " . Они путешествовали от моря к океану и от океана к морю, заходя в разные порты и совершая путешествия вглубь страны. Мартин видел цивилизованный мир - по большей части фрагментарно; почти нетронутый полуцивилизованный мир и нецивилизованный мир, почти такой же, каким он был на протяжении веков. Это было похоже на посещение огромного музея; казалось, он больше не мог отождествлять себя со своим временем.
   Другие кузены, похоже, находили яхту подходящей штаб-квартирой, в основном потому, что они могли проводить так много времени вдали от современных жителей планеты, расслабляться и быть собой. Поэтому они никогда не возвращались на сушу. Мартин провел остаток своей жизни на The Interregnum . Там он чувствовал себя на удивление в большей безопасности от Конрада, хотя не было веской причины, по которой океан должен останавливать путешественника во времени.
   В резиденции одновременно находилось больше двоюродных братьев, чем когда-либо прежде, потому что они приехали в океанское путешествие. Они проводили большую часть своего времени на борту корабля, устраивая друг другу вечеринки, играя в авангардную форму шаффлборда и делая ставки на будущие спортивные соревнования. Это последнее обычно заканчивалось потасовкой, потому что один кузен обязательно обвинял другого в том, что он получил предварительную информацию о результатах.
   Мартина не слишком заботила их компания, и он связывался с ними только тогда, когда не делать этого было бы явно грубо. И хотя они были по большей части компанейскими молодыми людьми, они не стремились к его обществу. Он подозревал, что заставил их чувствовать себя неловко.
   * * * *
   Хотя Айвз ему скорее нравился. Иногда они вдвоем оставались вдвоем; затем Айвз рассказывал Мартину о мире будущего, из которого он пришел. Айвз признал, что картина, нарисованная Раймондом и Нинианом, была не совсем точной. Правда, на самой Земле не было ни войн, ни бедности, но это потому, что на планете осталось всего пара миллионов человек. Это был анклав весьма привилегированной, в высшей степени смешанной аристократии, к которой потомки Мартина принадлежали в силу своего выдающегося происхождения.
   - Довольно феодально, не так ли? - спросил Мартин.
   Айвс согласился, добавив, что система, однако, была спланирована намеренно, а не в результате бессистемного естественного развития. Все потенциально неприятное, вроде торговцев, было депортировано.
   - На других мирах живут не только туземцы, - сказал Айвз, когда они вдвоем стояли у поручней корабля, окруженные безграничными просторами того или иного океана. "Люди тоже. В основном низы, кроме чиновников и прочего. С войнами и нуждою и страданием, - прибавил он с сожалением, - так же, как в ваше время... Как и теперь, я имею в виду, - поправился он. "Может быть, это и хуже, как думает Конрад. Больше планет для нас, чтобы создавать проблемы. Три, которые были обитаемы, больше не являются жилыми. Разбомблен. Очень тщательная работа".
   - О, - пробормотал Мартин, пытаясь казаться потрясенным, испуганным - даже заинтересованным.
   - Иногда я не совсем уверен, что Конрад ошибался, - сказал Айвз после паузы. "Пытались помешать нам добраться до звезд, причиняя вред людям - я полагаю, вы могли бы назвать их людьми - там. И все же, - он смущенно улыбнулся, - я не мог стоять в стороне и смотреть, как рушится мой собственный образ жизни, не так ли?
   - Думаю, что нет, - сказал Мартин.
   "Потребуется моральное мужество. У меня его нет. Никто из нас не знает, кроме Конрада, и даже он... Айвз посмотрел на море. - Должен быть выход получше, чем у Конрада, - сказал он без убеждения. "И все в конце концов наладится. Обязан. Нет смысла... в чем бы то ни было, если это не так. Он с тоской взглянул на Мартина.
   - Надеюсь, - сказал Мартин. Но он не мог надеяться; он не мог чувствовать; ему было все равно.
   За все это время Конрад так и не появился. Мартин стал таким метким стрелком из лучевого пистолета, что почти желал, чтобы появился его потомок, так что было бы какое-то волнение. Но он не пришел. И Мартин задумался...
   Он всегда считал, что если кто-то из кузенов и мог осознать основную ошибку тщательно продуманного плана, который они придумали, то это был бы Айвз. Однако, когда одной суровой зимой яхта коснулась Огненной Земли, Айвз сильно простудился. Они послали за доктором из будущего - одним из потомков, который был достаточно эксцентричен, чтобы получить медицинскую степень, - но он не смог спасти Айвза. Тело было погребено в промерзшей земле в Ушуайе, на южной оконечности континента, за сто или более лет до даты его рождения.
   На простой церемонии присутствовало очень много двоюродных братьев. Все были одеты в ошеломляющее черное и демонстрировали сильное горе. Раймонд читал панихиду, потому что они не осмелились призвать кузена-священника из будущего; они боялись, что он может оказаться довольно навязчивым в отношении всего предприятия.
   "Он умер за всех нас, - заключил Раймонд свою надгробную речь над Айвзом, - так что его смерть не была напрасной".
   Но Мартин не согласился.
   * * * *
   Бесконечное плавание началось снова. Междуцарствие путешествовало по всем океанам и морям. Некоторые были синими, некоторые зелеными, а некоторые серовато-коричневыми. Через некоторое время Мартин уже не мог отличить одно от другого. Кузен за двоюродным братом приходили присматривать за ним, и в конце концов ему стало так же трудно отличить их друг от друга, как разные океаны.
   Все двоюродные братья были молоды, потому что, хотя они появились в его жизни в разное время, все они начали свою жизнь с одного и того же времени. Только молодые были включены в предприятие; они не доверяли своим старшим.
   Шли годы, и Мартин начал терять даже беспристрастный интерес к земле и ее делам. Хотя яхта часто заходила в порт за горючим или припасами - купить их в ту эпоху было выгоднее, чем доставлять из будущего, - он редко выходил на берег, и то только по настоянию недавно назначенного кузена, жаждущего увидеть корабль. Достопримечательности. Большую часть времени Мартин проводил, наблюдая за морем, а иногда и рисовал его. Казалось, в его морских пейзажах была глубина, которой не хватало другим его работам.
   Когда его нынешний двоюродный брат уговорил его посетить какое-нибудь место на суше, он решил выставить несколько своих морских картин. Таким образом, он мог обмануть себя, думая, что в этом путешествии есть какая-то цель. Он пришел к выводу, что, возможно, его жизни не хватало цели, и какое-то время продолжал искать ее повсюду, к крайнему отвращению кузена.
   "Ешьте, пейте и веселитесь, или что вы, римляне, говорите, когда делаете то, что делаете", - кузен, который был довольно сумбурным в истории; потомки уже скребли дно - советовали.
   Мартин показал свои работы в Италии, чтобы двоюродный брат разочаровался в нынешнем урожае римлян. Он обнаружил, что ни цели, ни злого умысла недостаточно; он все еще безмерно скучал. Однако музей купил две картины. Мартин подумал об Айвзе и почувствовал неприятный укол ощущения, которое он больше не мог понять.
   - Как ты думаешь, где все это время был Конрад? - лениво спросил Мартин у нынешнего кузена, который к тому времени уже считался его племянником.
   Молодой человек вздрогнул, затем неловко огляделся вокруг. - Конрад очень проницательный малый, - прошептал он. - Он выжидает - ждет, пока мы не застанем бдительность. А потом - ба! - он нападет!
   - О, понятно, - сказал Мартин.
   Ему часто казалось, что Конрад окажется самым вдохновляющим представителем всего поколения. Но казалось маловероятным, что у него когда-нибудь появится шанс поговорить с молодым человеком. Во всяком случае, не один разговор.
   - Когда он появится, я защищу тебя, - поклялся кузен, дотрагиваясь до своего лучевого ружья. - Тебе не о чем беспокоиться.
   Мартин улыбнулся со всем обаянием, которое ему не оставалось ничего другого, как приобрести. "Я полностью доверяю вам, - сказал он своему потомку. Сам он давно отказался от оружия.
   В Северном полушарии шла война, и "Междуцарствие " отправилось в южные воды. На юге шла война, и они спрятались в Арктике. Все народы стали слишком истощенными, чтобы сражаться, и у них не было сил - топлива, людей и воли, поэтому на долгое время воцарился бесплодный мир. "Междуцарствие " беспокойно бороздило моря с грузом пассажиров из будущего и одним скучающим стареющим современником. Теперь у нее были большие пушки из-за постоянной опасности со стороны пиратов.
   * * * *
   Возможно, это было традиционное бодрящее воздействие морского воздуха - возможно, это была защищенная жизнь, - но Мартин дожил до глубокой старости. Ему было сто четыре года, когда пришла его последняя болезнь. Было большим облегчением, когда семейный врач, снова вызванный из будущего, сказал, что надежды нет. Мартин не думал, что сможет вынести еще один год жизни.
   Все кузены собрались на яхте, чтобы отдать последний долг своему прародителю. Он снова увидел Ниниана, после стольких лет, и Раймонда - всех остальных, десятки, сгрудившихся вокруг его кровати, вываливающихся из каюты в проходы и на палубу, поднимая свой обычный шум, хотя их голоса были замяты.
   Не хватало только Айвса. Мартин знал, что ему повезло. Он был избавлен от трагедии, которая должна была постигнуть этих цветущих молодых людей - все в том же возрасте, в котором Мартин видел их в последний раз, и обреченных никогда не становиться старше. Под их масками горя он мог видеть облегчение при мысли, что наконец-то они избавятся от своей ответственности. А под посмертной маской Мартина лежала безличная жалость к тем бедным, глупым его потомкам, которые так безвозвратно оплошали.
   Было только одно лицо, которого Мартин никогда раньше не видел. Однако это не было странным, потому что Мартин видел очень похожее в зеркале, когда был молодым человеком.
   - Вы, должно быть, Конрад, - крикнул Мартин через каюту все еще четким голосом. "Я уже некоторое время с нетерпением жду встречи с вами".
   Остальные кузены повернулись к незнакомцу.
   - Ты опоздал, Кон, - злорадствовал Раймонд на все поколение. "Он прожил свою жизнь".
   - Но он не прожил свою жизнь, - возразил Конрад. - Он прожил ту жизнь , которую вы для него создали. И для себя тоже".
   Впервые Мартин увидел сочувствие в глазах одного из своих потомков и смутно встревожил его. Казалось, что это не его место.
   -- Разве ты еще не понимаешь, -- продолжал Конрад, -- что, как только он уйдет, уйдешь и ты -- настоящее, прошлое, будущее, где бы ты ни был, ты поднимешься в воздух, как облачко курить?"
   "Что ты имеешь в виду?" Ниниан задрожала, ее мягкое красивое лицо встревожилось.
   Мартин ответил на печальную улыбку Конрада, но оставил объяснения на его усмотрение. В конце концов, это было его шоу.
   - Потому что тебя никогда не существовало, - сказал Конрад. "Вы не имеете права на существование; это вы сами все время следили за ним, так что у него не было возможности вести нормальную жизнь, жениться, родить детей ..."
   * * * *
   Большинство кузенов ахнули, когда правда начала просачиваться сквозь них.
   - Я с самого начала знал, - закончил Конрад, - что мне вообще ничего не нужно делать. Мне просто нужно было подождать, и вы уничтожили бы себя".
   - Я не понимаю, - запротестовал Бартоломью, вглядываясь в лица ближайших к нему кузенов. "Что он имеет в виду, что нас никогда не существовало? Мы здесь, не так ли? Какая-"
   "Замолчи!" - отрезал Раймонд. Он повернулся к Мартину. - Ты не выглядишь удивленным.
   Старик усмехнулся. "Я не. Я все понял много лет назад".
   Сначала он думал, что ему делать. Было бы лучше повергнуть их в бесполезную панику, сказав им, или ничего не делать? Он выбрал последнее; это была роль, которую они отвели ему - наблюдать, ждать и держаться подальше от вещей - и именно эту роль он будет играть.
   - Ты все время знал и не сказал нам! - пробормотал Раймонд. - После того, как мы были так добры к тебе, из преступника сделали из тебя джентльмена... Правильно, - прорычал он, - преступника! Алкоголик, вор, изгой! Как тебе это?"
   "Похоже на богатую, полную жизнь", - задумчиво сказал Мартин.
   Из какого захватывающего существования они, должно быть, его лишили! Но с другой стороны, он не мог отделаться от мысли, что он - он и Конрад вместе, конечно - лишил их всякого существования. Однако это не входило в его обязанности; он ничего не сделал, но позволил событиям идти так, как им предначертано. Если бы он только мог быть уверен, что так будет лучше, может быть, он не чувствовал бы этого ноющего чувства вины внутри себя. Странно, где в его замкнутой жизни могла развиться у него такая странная вещь, как совесть?
   - Значит, мы зря потратили все это время, - всхлипнул Ниниан, - всю эту энергию, все эти деньги впустую!
   "Но с самого начала вы были никем", - сказал им Мартин. А затем, после паузы, добавил: "Хотел бы я только быть уверенным, что в этом была какая-то цель".
   Он не знал, то ли приближающаяся смерть затуманила его зрение, то ли испуганная толпа, окружавшая его, сгущалась.
   "Хотел бы я чувствовать, что было сделано что-то хорошее, позволив тебе стереться с лица земли", - продолжал он озвучивать свои мысли. "Но я знаю, что то же самое, что случилось с вашим миром и моим миром, произойдет снова и снова. Другим людям, в другое время, но снова. Это обязательно произойдет. У человечества нет никакой надежды".
   Один человек не может изменить ход человеческой истории, сказал он себе. То есть двое мужчин - один настоящий, другой - тень.
   Конрад подошел вплотную к кровати старика. Он был почти прозрачным.
   "Нет, - сказал он, - есть надежда. Они не знали, что передатчик времени работает двумя способами. Я использовал его для перехода в прошлое только один раз - только один раз. Но я много раз уходил с ним в будущее. И... - он сжал руку Мартина, - поверь мне, то, что я сделал - то, что мы сделали, ты и я, - служит определенной цели. Это изменит ситуацию к лучшему. Все будет хорошо".
   * * * *
   Говорил ли ему Конрад правду, подумал Мартин, или он просто успокаивал умирающих обычным способом? Более того, пытался ли он убедить себя в том, что поступил правильно? Каждый кузен уверял Мартина, что все будет хорошо.
   ли Конрад отличался от остальных?
   Его план сработал, а другие нет, но ведь весь его план состоял в том, чтобы ничего не делать. Это все, что они с Мартином сделали... ничего. Были ли они освобождены от всякой ответственности только потому, что остались в стороне и воспользовались слабостями других?
   "Почему, - сказал себе Мартин, - в некотором смысле можно сказать, что я исполнил свое первоначальное предназначение - что я преступник".
   Ну, это не имело значения; что бы ни случилось, никто не мог обвинить его. Он не был заинтересован в будущем, которое должно было наступить. Это было будущее других мужчин - проблемы других мужчин. Умер он тогда очень мирно, а так как он один остался на корабле, то и хоронить его было некому.
   Беспилотная яхта годами дрейфовала по морям и породила множество легенд, ни одна из которых не была так невероятна, как правда.
  
   НЕОБЫЧНЫЙ КАСТАУЙ, с картины Нельсона С. Бонда.
   Первоначально опубликовано в журнале Avon Fantasy Reader в октябре 1949 года.
   Внимайте! "Берегитесь и кайтесь, я взываю, и горе тому, кто не услышит моего предостережения! Ибо истинно говорю вам, что близится Судный День, когда за ваши грехи и беззакония ваши постигнет вас огонь и меч Тех, чья ярость заставляет землю дрожать; да, само море гореть!
   * * * *
   Они выгнали нас из Александрии, когда Роммель протиснулся мимо Мерса-Матрух и по длинному песчаному шоссе, ведущему в Каир. Расстреляли нас, но быстро. Адмиралтейство заявило, что мы ничего не можем сделать , кроме как прятаться в безопасных гаванях до тех пор, пока события не выяснят, был ли план Монтгомери о решающем сражении в точке на карте под названием Эль-Аламейн разумной стратегией или, как почти все опасались, чистой воды отчаянием.
   Старик ненавидел бежать, как пламя. Когда я вручил ему заказ, он хмыкнул, и его зубы встретились сквозь трубку. Он даже не выругался - что только доказывает, насколько глубоко он был тронут, потому что шкипер - человек образованный. Он бегло ругается на шести языках. По мелочам.
   Но это было слишком велико. Он только покачал головой и сказал: "Очень хорошо, Спаркс. Продолжать!" И повернулся и пошел вперед, очень быстро.
   Итак, " Грампус" под прикрытием реактивной египетской ночи выскользнул в море и в безопасное место. Западная гавань была похожа на угольную яму; даже маяк на Расет-Тине был затемнен. Но тьма была наполнена звуками. Непрекращающийся прилив средиземноморских вод к утесам Фароса... высокие, плоские ноты боцманского ключа, тончайшие на фоне вздоха западного бриза... немая рябь голосов с кораблей, которые смутно скользили мимо, безрадостные, как дрейфующие призраки. Серые звуки, злые звуки. Возмутительное прощание с кораблями, покидающими гавань, которая еще несколько месяцев назад была самой гордой британской базой на побережье Северной Африки.
   - Мы должны быть первыми, - сказал нам Старик. "Флоту понадобится каждая субмарина. Особенно, если Джерри заберут Алекса. Он добавил, задумчиво взглянув в небо: - Палубные орудия будут укомплектованы. Могут быть неприятности".
   Но не было. За всю операцию мы не потеряли ни одного корабля и ни одного человека в результате действий противника. Забавно, потому что мы были рыбой в бочке для "Штуки". Зажаты в узком месте слишком сильно, чтобы оказать эффективное сопротивление, и многие из нас в плохой форме. Как " Грампус", который был отправлен в ремонт и получил приказ о плавании еще до того, как работа была закончена наполовину.
   Но, может быть, это было не так уж и странно. Немцы в то время были довольно дерзкими. И я полагаю, у них были на то причины. Но сама их дерзость была нашим спасением. Я думаю, что они не бомбили нас во время нашего полета просто потому, что рассчитывали со дня на день взять Александрию и не хотели двигаться в разрушенную военно-морскую базу.
   Как бы то ни было, мы преодолели волнорез без малейших признаков опасности и тронулись в путь. Нам не сказали, куда мы направляемся, но, поскольку наш курс был строго на северо-восток, каждому человеку на борту было ясно, что Ларнака была нашей целью. Кипр, расположенный всего в трехстах морских милях от нас, должен был быть одним днем пути, но никто не был настолько любознателен, чтобы подумать, что мы доберемся так быстро. Во-первых, существовала постоянная возможность столкнуться с вражескими кораблями, воздушными или морскими. Более того, падающее стекло предупреждало о непогоде впереди. И чтобы еще больше омрачить и без того мрачную картину, наши залатанные слюной и молитвой двигатели начали кашлять и трещать еще до того, как мы очистили свет Фароса.
   Старому Рори, нашему повару, эта ситуация не нравилась, и он сказал то же самое, когда я угостил его чашкой чая на камбузе после того, как мы благополучно вышли в море.
   "Это очень скверное дело, - проворчал старый шотландец, - это очень дорого для землекопа, чтобы двигаться вперед, даже не затеяв драку. "Тисна", - он нахмурился, подыскивая нужное слово, - "тисна, обесцененная!"
   Я усмехнулся и сказал ему: "Может быть, и нет, Рори, но это намного полезнее. Как сказал Шекспир в "Потерянном рае", тот, кто сражается и тянет свой груз, доживет до сражения в другое время".
   - Благородный Бард, - свирепо процедил Старый Рори, - не написал "Потерянный рай". Это был великий Джон Мильтон. И стих не такой, каким ты его неправильно процитировал, невежественный янки!
   - Я тебе тысячу раз говорил, Рори, - усмехнулся я, - что я не американец. Я британский подданный, родился и вырос в милом старом Туманнике-на-Темзе.
   "Твои слова делают тебя лжецом!" - вспыхнул Олд Рори. - Вы говорите на родном языке так, как если бы он был на фейтере.
   "Это потому, - сказал я, - что я вырос в Бруклине".
   "Ой? Ты сказал мне однажды, что Нью-Йорк.
   "Пригород Бруклина. Однажды ты должен поехать со мной во Флэтбуш, Рори. Довольно место. Вы бы слышали, как толпа на Женском Дне на Эббетс Филд кричит на судей. Мойдер, этот бомж! Дай ему де воикс...
   "Бездельничать!" - возмутился Рори. "Присутствуют дамы? Это неприлично. Мне стыдно за тебя, Джейк Левин! Он мрачно размышлял, пока я пила чай. "И я все еще говорю, что это плохой бизнес. В гавани по крайней мере у нас были береговые батареи и оборонительная позиция. Но это было нехорошо для начальства. Нет! Итак, мы здесь, одни и хромаем посреди кровавого Средиземноморья, жертвы бог знает каких негодяев, которые пришлют нам мучить нас! Удивительно, что на нас еще не напали, что это так.
   - Успокойся, Рори, - рассмеялся я, - и дай отдохнуть своим язвам. Эти воды относительно безопасны. Спорим на пять шиллингов, что мы даже не увидим врага, не говоря уже о... Эй!
   Какой пророк! Мой прогноз закончился испуганным визгом, как безошибочное гурр-ум! палубной пушки содрогнулся через корабль. Грампус взбрыкнул и задрожал . Чай обжег мои запястья. Голоса поднимались в возбужденном вопросе и терялись в резком шуме корабельной системы сигнализации.
   И поверх всего этого: "Я принимаю это пари!" - заорал Старый Рори.
   Я вырвался из камбуза и помчался к радиорубке. Пробираясь по проходу, я встретил членов артиллерийского расчета, спешивших с верхнего борта к своим подводным постам. Я схватил руку Роба Энслоу.
   - Самолеты?
   "Чертово небо полно их!"
   Теперь я слышал их моторы, гудящие раздражительным гулом развороченного осиного гнезда. Джерри не хотели взрывать нас в гавани, а выходили, чтобы поймать нас в открытом море. Резкий, неторопливый голос Старика странно успокаивал.
   "Все руки, стоять! Снасть для дайвинга!" Клапаны открылись, хрип выходящего воздуха смешался с бульканьем водяного балласта, и мы нырнули под воду. Я добрался до своего отсека и пошатнулся к приборной доске. Там был Уолт Робертс, корабельный йомен. Он взглянул вверх.
   - Ты в порядке, Джейк?
   - Конечно, - сказал я. "Ты?"
   "Верхнее отверстие". Затем, через мгновение: "Мы подошли".
   Я кивнул. "Ага. Теперь с нами все будет в порядке, если только некоторые из этих больших младенцев не несут глубинные бомбы.
   - Вот именно, - сказал Уолт. - Но, возможно, в этот раз они этого не сделали.
   "Вряд ли, - решил я. - Это должен быть наземный рейс из Бардии. Бьюсь об заклад, среди них нет ни одной глубинной бомбы...
   Или это то, что я начал говорить. Не знаю, закончил я предложение или нет.
   Ибо вдруг раздался глухой раскатистый рев. Грампус дернулся , как от удара чудовищного кулака.
   Затем он, казалось, встряхнулся и прыгнул, как рыба-парусник, цепляющаяся за крючок. Снова прозвенел тревожный звонок - затем резко прекратился, когда огни вспыхнули на короткое время, ослепляя глаза, и погасли. Горячая покалывающая пульсация, словно взбесившееся электричество, пронеслась сквозь меня и скрутила в узлы. " Грампус " накренился, мои ноги вылетели из-под меня, и я скользнул головой вперед по наклонной палубе. Моя голова ударилась о переборку. Это все, что я помню...
   Судья завопил: "Стух-рике!" Я вскочил на ноги, ревя от ярости, разделяемой трибунами, полными земляков.
   - Иди за очками, бездельник! - закричал я. "Этот мяч был в миле снаружи!"
   Я взял свою подушку и накинул ее на алмаз. Рука легла мне на плечо, и полицейский злобно посмотрел на меня. "Хорошо, ты! Пойдем со мной!
   Я сказал: "Убери от меня руки!" и изо всех сил пытался освободиться. Кто-то - друг в толпе - крикнул издалека: "Джейк? Ты в порядке, Джейк?
   "Отпустить!" - прорычал я. "Это свободная страна! Отпусти, пока я...
   Рука, сжимающая мое плечо, напряглась. Голос приблизился и стал яснее. "Джейк? Ты в порядке, Джейк? Эббетс Филд исчез; его залитые солнцем трибуны превратились в темные, сырые салоны " Грампуса". Рука и голос принадлежали Уолту Робертсу. "Джейк-"
   - Хорошо, - сказал я. - Я в порядке, Уолт. Я осторожно вытянула шею. "Спасибо, приятель. Вы только что спасли меня от десяти баксов или десяти дней.
   - А?
   - Пропусти, - сказал я. "Где мы?"
   "Снизу. Эта глубинная бомба что-то сделала с нами - я не знаю точно, что. К счастью, здесь не так глубоко.
   - Шикарно, - сказал я. "Это совершенно глупо!" Я был напуган до смерти, но я не собирался показывать ему это.
   "Если бы мы были рыбами, нам не пришлось бы далеко идти. Мы возьмем воду?
   "Нет. Очевидно нет."
   "Тогда что не так с батареями? Почему нет света?
   - Не знаю, - сказал Робертс.
   - Ну, пойдем посмотрим, - предложил я.
   Мы нащупали корабль и встретили других, делающих то же самое. Было напряжение, но не паника. И не думайте, что дисциплина была ослаблена только потому, что нам разрешили делать то, что мы хотели. Просто у Батьки мозги есть, как и коса. Он знал, что чувствует каждый, и пока никто не мешал инженеру, он позволял нам удовлетворять наше любопытство.
   В машинном отделении горели аварийные лампы, а над моторами напрягался вспотевший корпус. Главный инженер был не столько обеспокоен, сколько откровенно растерян.
   "Самая странная вещь, которую я когда-либо видел, сэр, - сказал я Старику. "Это не просто сотрясение мозга или короткое замыкание. Как будто весь электрический блок взяли и... и каким- то образом скрутили .
   - Вот как это было, - проворчал шкипер. "Корабль, казалось, корчился и извивался, как угорь".
   "Да сэр. Шины представляют собой сплошной ком. А проводка...
   Начальник покачал головой.
   - Но ты можешь это исправить?
   - Думаю, да, сэр. Да, я уверен, что сможем".
   "Отлично. Продолжать!" Старик тихо повернулся к нам. - Вы слышали вождя, ребята. Теперь вы знаете столько же, сколько и мы. Давайте все пойдем на наши участки, и пусть эти люди работают.
   Так мы и сделали, и все. Через какое-то время снова замигали фонари. После еще одного долгого, полного надежд ожидания мы услышали неуверенный гул дизелей, за которым последовало биение вращающегося вала. Затем голос шкипера по системе связи: "Все руки, внимание. Все чисто. Мы поднимаем ее.
   Было уже совсем светло, когда, убедившись, что поблизости нет вражеских кораблей, " Грампус " всплыл. Конечно, мы были под одеялом радиомолчания, но в надежде увидеть дружественное судно шкипер сказал мне взять свои флаги и пойти с ним наверх.
   Свежий воздух определенно приятно пах, и солнце тоже было приятным. Но мы потеряли остальные корабли нашего конвоя, если можно так выразиться. Горизонт был чист, насколько хватало глаз. Ни точки на воде.
   Нет, была одна точка. Старик заметил его раньше, чем кто-либо из нас навел бинокль на танцующее черное пятнышко и задумчиво хмыкнул.
   "Человек - на плоту или рангоуте. Возможно, выживший. Думаю, один из кораблей отделался не так легко, как мы. Он вздохнул. - Приведите ее, мистер. Мы заберем его.
   Второй отсалютовал и нырнул ниже. Через несколько минут мы парим на расстоянии слышимости от покинутого корабля.
   Теперь, вот где начинается дурацкая часть моей истории. Вы думаете, что выживший должен был обрадоваться, увидев нас, не так ли? Помахали бы и покричали бы на нас?
   Но только не этот болван! Долгое время он, казалось, даже не видел нас. А если и знал, то пытался притвориться, будто этого не было. Он не отвечал на наши звонки, хотя мы должны были быть в пределах слышимости.
   "Глухой?" - вслух спросил шкипер.
   -- Возможно, сэр, -- сказал второй. - Но он должен увидеть нас. Он мог бы хотя бы позвать на помощь.
   "Глухой и немой?" - предложил шкипер.
   - Или, - предположил я, - просто тупой, сэр? Потому что в этот момент мужчина точно нас увидел. Он поднялся из своей неловкой коленопреклоненной позы, но вместо того, чтобы махнуть руками или частью рваных лохмотьев, в которые он был одет, проклятый дурак издал хриплый тревожный крик, спрыгнул со своего старого шаткого плота и понесся прочь от нас . так быстро, как его тощие руки могли нести его.
   Старик понимающе хмыкнул. "О, теперь я вижу! Враг. Отлично! Поднимите его на борт, ребята!
   Так мы и сделали. Но для этого нам пришлось сбить его с ног. Двое матросов вошли в соляной раствор вслед за ним. Поймать его было все равно, что бороться с барракудой. Он брыкался, кусал, царапал и чуть не выцарапал один глаз Биллу Овенсу. Это сделало Билла немного раздражительным, поэтому, пока его товарищ боролся с парнем лицом к лицу, Билл поскользнулся на корме и дал ему за ухо.
   А " Грампус " подобрал пассажира.
   * * * *
   Некоторое время спустя, когда я рассказывал Уолту о потасовке, Старик звонил мне.
   "Левин? Не могли бы вы выйти вперед, пожалуйста?
   Я нашел его ожидающим меня перед купе, в котором был заперт наш пассажир. Он вынул изо рта трубку и задумчиво посмотрел на меня.
   - Левин, ты еврей, не так ли?
   - Да, сэр.
   "Православный?"
   Я сказал: "Нет, сэр. Мои мама и папа да, но я...
   - Неважно, - сказал он. "Слушать!"
   Он кивнул в сторону двери. Изнутри доносились звуки - голос нашего пассажира, разговаривавший сам с собой высоким, тонким, то нарастающим, то падающим хныканьем. Слоги возникли из скороговорки и приобрели смысл. Слово здесь и там, фраза.
   "Почему, - сказал я, - это же иврит!"
   - Я так и думал, - сказал Старик. - Ты можешь говорить на нем?
   - Я могу это понять, - сказал я. - Во всяком случае, большую часть. Я лучше говорю на идише".
   "Хороший!" - буркнул шкипер. "Иди сюда."
   Он провел меня перед собой в купе. Впервые я по-настоящему взглянул на нашего невольного гостя. Он был странного вида уткой. Худощавый, горячий и злой на вид, с большими горящими глазами, от которых хотелось ползти, когда он обращал их на тебя. Не со страхом или отвращением. С чем-то другим. Я не знаю, что это было. Что-то вроде... ну, может быть, благоговейного трепета. Это самое близкое, что я могу сделать. Ощущение, что если ты не будешь следить за своим шагом, с тобой произойдет что-то довольно ужасное.
   У него были угольно-черные волосы, под стать его глазам, и лохматая борода, которая скорее подчеркивала, а не преуменьшала горько-кислую тонкость его губ. Его высокие скулы были покрыты туберкулезным румянцем, а ноздри были зажаты.
   Он был похож на кого-то, кого я когда-то где-то видела, но не могла вспомнить, кто это был, где и когда.
   Его напевный вопль резко оборвался, когда мы вошли, и он съёжился, испуганный, но дерзкий. Как пойманное животное, подумал я.
   Шкипер сказал: "Поговори с ним, Джейк".
   Я сказал: "Хай, приятель!"
   "На иврите".
   "Ой!" - сказал я и ударил по нему. Идти было тяжело, потому что я многое забыл. Я сказал: "Здравствуйте! Меня зовут Левин, Джейкоб Левин. Вы понимаете, что я говорю?"
   Мог ли он! Его знойные глаза загорелись, и он разразился потоком слов.
   "Что он говорит?" - спросил шкипер.
   "Слишком много, - пожаловался я, - и слишком быстро", - сказал я на иврите. - Ты должен говорить медленнее.
   Он выключил свои моторы на несколько сотен тысяч оборотов в минуту, и в более умеренном темпе я начал улавливать его дрейф. Он был, как он заявил, скромным человеком, а мы были сильными, которых он боялся. Он был слишком кротким и несчастным смертным, чтобы стать жертвой нашего гнева. Он целовал нам ноги и умолял освободить его. Если мы освободим его, он будет петь нам хвалу вечно.
   "Что ж?" - спросил Старик.
   - Сладкий разговор, - сказал я. - Он до смерти напуган.
   "Как его зовут?"
   Я передал вопрос и получил на язык многосложные фразы, которые потопили бы грузовое судно. Это было одно из старомодных прозвищ генеалогического древа: такой-то, сын такого-то, сын кого-то другого, и так до бесконечности. Когда я попытался передать его Старику, он пожал плечами.
   - Скажи ему, что мы будем звать его Джонни для краткости. Откуда он взялся? Он был на одном из эвакуационных кораблей?
   Нет, он был на торговом судне.
   Был ли его корабль потоплен во время вчерашнего рейда?
   Рейд? Он не видел никакого рейда, ни прошлой ночью, ни в любую другую ночь. Он был скромным человеком, недостойным нашего внимания. Он хотел только быть свободным...
   Тогда откуда он взялся? Что это был за корабль и откуда он приплыл? Куда направляется?
   Я передал его ответ Старику. "Его кораблем был царь-воин Фарсис, вышедший из Иоппии с грузом соли, вина и постельного белья".
   - Джоппа? нахмурился шкипер. "Это должно быть Яффо, недалеко от Иерусалима. Но Фарсис? Возможно, он имеет в виду Тарсус в Турции? Но это не морской порт. О, ну это не имеет значения. Как долго он плавает на этом плоту?
   "Три дня", - узнал я от нашего пассажира.
   - Значит, прошлой ночью он не потерпел кораблекрушение. Твоя беспроводная связь работает, Спаркс?
   - Честно говоря, сэр, я не знаю. Все произошло так быстро, и мы молчали...
   "Да, конечно. Что ж, заставьте его работать и свяжитесь с Ламакой, чтобы получить индексный отчет о - что это было? - Короле-воине. Если реестр союзный или нейтральный, я полагаю, что этот старик безвреден.
   - Да, сэр, - сказал я. - Немедленно, сэр.
   - О, и прежде чем уйти, скажи нашему другу, что ему ничего не угрожает. Что мы не собираемся его есть". Старик усмехнулся.
   Я перевел сообщение. Результаты были, мягко говоря, ошеломляющими! Старые бакенбарды издали благодарственное блеяние, затем вскочили со своего кортежа и бросились к ногам Старика, кланяясь и пуская слюни, как будто шкипер был на пьедестале или что-то в этом роде.
   Старик попятился, испуганный и смущенный.
   - Я говорю, старина! Вам не нужно быть таким взорванным... смотрите! Осторожно, там! О, черт возьми! Пошло все к черту!"
   Он раздраженно посмотрел на свою правую руку, истекающую кровью из длинной и неприятной раны. Отступая от Джонни, он зацепил его за головку болта и разорвал от указательного пальца до запястья. Он прижал платок к порезу, пышно выругавшись.
   - Запри его снова, Спаркс. Я должен отнести это к медику. Продолжать!" И он ушел.
   Я свирепо сказал Джонни: "Ну, видишь? Ты стал причиной этого!"
   Я ожидал потока извинений и опровержений, но ошибся. Джонни просто стоял там, его губы были пепельными, а глаза мрачными и затравленными. Он печально прошептал: "Да... я знаю. Я знаю..."
   Ну, я пошел в радиорубку и прогрел лампы. Затем уверенно, поскольку беглый осмотр показал, что все в порядке, я покрутил верньеры, чтобы посмотреть, кто что говорит на каких циклах.
   Ничего не произошло.
   Я получил свои инструменты и пошел устранять неполадки. Я нашел одно слабое соединение и конденсатор, который не прошел проверку правильно. Я исправил это и попробовал снова.
   Ничего не произошло.
   Пробовал передатчик. Кажется, это сработало. Я подстроил воспроизведение и перепроверил. В этом нет ничего плохого. Итак, я достал свои чертежи и просмотрел весь набор от воздуха до земли, внося любые незначительные коррективы, которые казались необходимыми. Потом я попробовал еще раз.
   И нарисовал пустышку.
   Я пошел к шкиперу. Я сказал: "Я не понимаю этого, сэр. Если бы я вообще ничего не получал, это доказывало бы, что с набором что-то не так. Но я улавливаю статику, поэтому приемники работают. Но я не могу поймать ни одну передачу, ни длинную, ни короткую".
   Старик был очень мил к этому. - Не беспокойся об этом, Спаркс, - сказал он. "Наверное, это что-то довольно необычное, связанное с нашим аварийным погружением. Просто продолжай работать над этим".
   - Но я не могу поднять Ларнаку, сэр.
   "Независимо от того. Мы будем там утром. Мы наведем справки, когда доберемся туда. Кстати, сегодня ты будешь со мной возиться.
   Я сглотнул. - Я, сэр?
   Старик улыбнулся. "Да. У меня в гостях Джонни, и я хочу, чтобы ты выступил в роли переводчика. Вы будете?"
   - Да, сэр! Я сказал.
   - Джонни уже едет сюда. Я попросил второго пойти и привести его. Мы... Боже мой, что это?
   "Это" было серией глухих ударов снаружи, сопровождаемых резким, мучительным криком, а затем стонами. Мы мигом выскочили за дверь. Второй лежал и стонал на дне трапа, его левая нога странно согнулась под ним. Джонни, стоя над ним, заламывал руки и выл в отчаянных самообвинениях.
   "Это я был виноват. Я это сделал. Я это сделал."
   - Лэнгдон! - воскликнул Старик. "Что случилось?"
   Из-под стиснутых от боли зубов вырвался ответ. - Я не... знаю, сэр. Должно быть, я поскользнулся на последнем шаге. Это моя нога, сэр.
   - Этот человек толкнул тебя? Я сердито закричал.
   "Нет. Конечно нет. Это был просто несчастный случай".
   Но потрясенный стон Джонни не умолкал. "Это моя вина, - кричал он снова и снова. "Я это сделал. Я..."
   * * * *
   С этого момента я не могу объяснить остальную часть своей истории. Все, что я могу сделать, это рассказать об этом, и позволить вам написать свой собственный билет. Это странно. Это безумие. Это невозможно. Но...
   Мы прибыли на Кипр утром. И я намеренно так выразился. Шкипер сказал, что утром мы прибудем в Ларнаку, но этого не произошло. Мы достигли места, где должна была быть Ларнака. И его не было! Это не имеет смысла? Для нас это тоже не имело смысла. Было прекрасное, яркое, солнечное утро. Когда мы вошли в округлую гавань, которая должна была быть битком набита кораблями с беженцами, должна была сверкать всеми доспехами и суетой британской военно-морской базы, мы недоверчиво уставились на узкую полоску пляжа, окруженную несколькими ветхими рыбацкими лачугами.
   Четверо из нас были наверху - шкипер, третий, Джонни и я. Когда мы смотрели в эту зияющую безлюдную котловину, третий непонимающе плакал. - Но... что-то не так. Я не мог ошибиться, сэр!
   Старик взял секстант из рук третьего. Он снимал палящее солнце с кропотливой тщательностью. Потом он долго стоял, кусая губы, его глаза были серыми и далекими. Наконец, "г. Могилы? он сказал.
   "Да сэр?"
   - Вы измените наш курс, пожалуйста. Мы идем на материк".
   "Да сэр. Немедленно, сэр.
   Помощник скрылся внизу, явно радуясь тому, что его избежали выговора. Я нерешительно спросил: "Мы далеко от Ларнаки, сэр?"
   - спросил Старик любопытным, напряженным голосом. - Не знаю, Спаркс. Возможно , вы можете сказать мне. Что дальше - миллион миль или миллион лет?
   - Боюсь, я не понимаю, сэр.
   - Нет, - медленно сказал он. - Я тоже.
   - Но вы что-то говорили о материке?
   "Да. Мы собираемся посадить нашего пассажира туда, где ему и место. Так много, если ничего больше.
   "Сколько времени это займет, сэр? Пару часов?"
   - Я бы хотел, чтобы это было так, - твердо сказал Старик, - но я не боюсь. Когда мы забрали Джонни?
   -- Да вчера утром, сэр.
   - Вот именно, - вздохнул шкипер. - Значит, нам потребуется два дня, чтобы добраться до материка.
   По правде говоря, я думал, что Старик соскользнул с причала. Материковая часть Ливана находится не более чем в пяти часах езды от острова Кипр. Но шкипер был прав! Нам потребовалось два полных нервных дня, чтобы добраться до берега, который мы должны были сделать легко до захода солнца.
   Сначала заглохли моторы. Затем, когда шеф снова заставил их включиться, электрическая система вышла из строя. Генераторы плюются и искрят, как петарды, без всякой видимой причины. Когда его починили, с одной из переборок начали сочиться подозрительные капли, и нам пришлось подниматься и делать заплаты, прежде чем утечка усилилась.
   Это были основные трудности. Мелких было больше, чем я могу перечислить. Работая над поврежденными моторами, один из инженерных бригад лишился половины пальца. Один из нефтяников заболел лихорадкой - малярийной лихорадкой, ради всего святого, прямо посреди внутреннего моря! Затем что-то, приготовленное Старым Рори для беспорядка, должно быть, вылилось из испорченной консервной банки, потому что на второе утро половина команды позеленела и начала топтать повсюду.
   О, это было сладкое путешествие! Невезение, похоже, сильно постигло Грампуса .
   Каким-то образом мне повезло, за исключением того факта, что наш пассажир, наконец оправившийся от своего первоначального страха, превратился в человеческий ящик для вопросов. С утра до ночи он стучал мне в ухо вопросами. Что это за судно, на котором мы путешествовали, спросил он, это чудесное судно, которое плывет по воде или под водой?
   Я сказал ему, что это подводная лодка.
   Подводная лодка? А что такое подводная лодка?
   " Грампус", - сказал я ему. " Грампус " был подводной лодкой. А теперь садись в угол и напевай колыбельные, пап!
   Ай, какие чудеса! " Грампус " был подводной лодкой. Да будет так! Но что такое граммус?
   Я знал ответ и на этот вопрос, найдя его в энциклопедии, когда меня назначили на корабль.
   - Грампус, - сказал я, - это разновидность дельфинов, которых иногда называют косатками из-за их боевых привычек и смертоносности. Неплохое название для этого ящика, пап. Мы уже кое-что поубивали и совершим еще, как только нас залатают за очередной удар по нацистам".
   Он торжественно сказал: "Вы воюете со злыми?"
   - Можешь повторить это еще раз, - мрачно сказал я ему. "Они думают, что нас лизнули, но мы только начали драться. Наш день приближается - и скоро".
   Тогда он хотел знать, чем мы сражались, и я получил возможность показать ему, потому что эта викторина проходила во время одной из сессий с паяльной лампой и молотком, и Старик решил позволить артиллерийскому расчету выстрелить из паяльной лампы. несколько пробных очередей, пока мы парили, просто чтобы держать их в руках. С его разрешения я взял старого Джонни наверх, чтобы посмотреть.
   Он смотрел с отвисшей челюстью, как они разбирали ружье и заряжали его. И когда он выстрелил, извергнув сгусток пламени среди раската грома, он чуть не сошел с ума. Он рванул к поручням, и если бы я не схватился за его изодранную ночную рубашку, он снова оказался бы в выпивке, только без плота.
   Во всяком случае, это удовлетворило его любопытство. Он был рад вернуться в свои апартаменты и остаться там. Что дало мне возможность еще немного поработать над моим непонятно немым приемником.
   Я проезжал круги в десятый раз, когда шкипер забрел внутрь и стал молча наблюдать. Наконец он сказал: "Не повезло, а, Спаркс?"
   - Шкипер, - сказал я прямо, - на этом корабле больше не везет. Здесь или в другом месте.
   - Я понимаю, что ты имеешь в виду, Джейк, - кивнул он. "Это почти как если бы мы были обмануты, не так ли? Сглазили?
   - Это так, сэр. Я не суеверен, но...
   - Я тоже, - сказал шкипер, - но мне любопытно. Интересно, если... Спаркс, вы изучали электрическую передачу. Скажи мне что-нибудь, ладно? Что такое электричество?
   Я покачал головой. - Простите, сэр. Никто не может сказать вам это. Никто не знает."
   - Электроника, - размышлял Старик. "Разве в теории электроники нет чего-то, что электроны одновременно находятся в двух разных местах?"
   Я медленно сказал: - Я что-то смутно припоминаю, сэр. Найлс Бор, кажется. Электрон, движущийся от одного цикла к другому, никогда не побывав в промежуточном пространстве. Но я никогда не мог этого понять и никогда не пытался. Я не ученый. Я просто работаю с оборудованием, которое изобретают умные парни". Я уставился на него. - Но почему вы спрашиваете, сэр? Это-"
   - Просто любопытно, - повторил шкипер. "Возможно, ответ каким-то образом лежит там. Но это не имеет значения. Мы ничего не можем с этим поделать. Просто подожди и посмотри, что мы найдем, когда доберемся до материка.
   - Но я не понимаю, сэр, - сказал я. - Что вы ожидаете найти?
   Но он мне не ответил. Он просто стоял в дверях, посасывая остывшую трубку и глядя сквозь меня в пространство. Утром пятого дня после нашего полета из Алекса мы увидели материк. Это было унылое, серое, противное утро, окутанное густым покрывалом черных кучевых облаков, грозивших в любой момент треснуть по швам. Тусклый раскат грома прорычал об угрозе шторма, когда шкипер, Джонни и я снова стояли на верхней палубе. Еще двое матросов ждали, пока Старик отдаст ожидаемые приказы.
   -- Ну, -- сказал шкипер, -- вот и все. Через несколько минут мы будем настолько близко, насколько осмелимся подойти. Тогда мы высадим его на берег, Спаркс.
   Я сказал: "Но разве третий не взял курс на Бейрут, сэр?"
   "Да."
   "Там есть доки. Нам не придется отходить от берега, сэр.
   "Действительно?" Старик одарил меня слабой улыбкой. "Интересно, Спаркс. Надеюсь, вы правы, но... - он махнул рукой, когда темная облачность ненадолго рассеялась, давая нам возможность увидеть береговую линию, к которой мы подошли, - но, видите ли, вы ошибаетесь.
   Это была Ларнака снова и снова. В Бейруте не было военно-морской базы, но я знал, что это современный ближневосточный мегаполис, который сегодня вдвойне оживлен военными действиями. И сонная деревушка, которую я увидел, была далека от современной. Ни одно здание на его береговой линии не было выше одного этажа, несколько кораблей в заливе были мелкосидящими деревянными судами с однопролетным парусом или без него.
   Я сказал: "Шкипер, кажется, теперь я знаю, что случилось. Есть только одно возможное объяснение. Ваш секстант сломался, вот в чем беда...
   - Нет, - сказал Старик, - есть другое объяснение. Разве ты не видишь, Спаркс? Разве ты не видишь? Затем, пожав плечами, когда я просто смотрел на него безучастно: "А, ну! Не будем медлить. Попрощайся с Джонни от меня, ладно?
   Я повернулся к старику, который с зажигательным напряжением смотрел на приближающееся побережье. Я коснулась его тощего плеча, и он вздрогнул.
   - Ну, Джонни, вот оно. Мы тебя сейчас откладываем.
   Он кивнул. "Да будет так. Я в вашем распоряжении".
   - Что-нибудь еще, сэр? - спросил я шкипера.
   - Больше ничего, Спаркс. Что будет, то будет".
   Я повернулся к Джонни. - Думаю, это все, - сказал я. - За исключением личного слова на моем собственном крючке, папа. Шкипер уверен, что с тобой все в порядке, иначе он не отпустил бы тебя таким образом. Я сам не знаю. Мы не знаем, с дружественного или с вражеского корабля вы спустились. И вы уже три дня катаетесь на Грампусе . Вы видели гораздо больше, чем положено видеть гражданскому лицу.
   -- Я кроткий и жалкий слуга, -- сказал Джонни, впадая в старую рутину формальной, неестественной фразеологии, -- недостойный тех чудес, которые мне были показаны...
   "Да, я знаю. И ты пропал без вести, если вернешься и расскажешь, чему научился. Понять? Мы знаем, кто вы, и если вы окажетесь на их стороне, мы придем и заберем вас. Это ясно?"
   Странные, фанатичные глаза Джонни заблестели. - Я слушаю и повинуюсь, - твердо сказал он. "Да будет так, я препояшу чресла мои, чтобы сражаться с силами зла на вашей стороне".
   - Хорошо, - сказал я. - Тогда - пока, и удачи!
   Я протянул ему руку для рукопожатия, но этот идиот не пожал. Вместо этого он присел и поцеловал его. Я рванул его, смущенный, быстро взглянув на шкипера. Но Старик просто вздохнул и кивнул, как будто именно этого он и ожидал. Он обратился к захихикавшим морякам. - Очень хорошо, ребята.
   Они подняли Джонни на надувной плот, на котором мы его тащили, и столкнули. Море было высоким и неспокойным. Старик кивнул. "Масло, ребята". Мальчики оторвали канистру, разгладив заплату вокруг " Грампуса " и спасательного плота. Джонни медленно отошел, и мы смотрели ему вслед, пока шкипер резко не сказал: "Ребята, идет дождь. Нам лучше пойти вниз. Когда мы бежали к башне, первые жирные капли дождя быстро превратились в шуршание. Закрывшийся люк приглушил грохот барабанов грома. Старик нахмурился.
   "Грустный старый нищий! Надеюсь, он доберется до берега до того, как утонет в воде!"
   Он подошел к перископу, повернул его, чтобы прикрыть проход Джонни.
   - Вы его видите, сэр? Я попросил. "Он-"
   "Он сделал это. Он сейчас приземлится. Я вижу людей... Боже!"
   Старик вскрикнул, закрыл глаза руками и слепо отвалился от перископа. Я воскликнул: "Что такое, сэр? Какая-"
   Затем мой голос застрял у меня в горле, даже когда я протянул руку. Потому что Грампус гудел... да, гудел! ...с дикой необыкновенной какофонией звуков, не похожей ни на что, что я когда-либо слышал. Странное покалывание пронзило мои вены, а перед глазами танцевало черное головокружение. я не мог дышать; Я не мог пошевелиться. Казалось, я поднимаюсь... падаю... поворачиваюсь... проваливаюсь сквозь бездонные глубины жгучей черноты в кричащую пустоту...
   Так же внезапно, как началось, так и закончилось. И голос Старика каркал мне в ухо.
   "Бог! Спаркс, с тобой все в порядке?
   - Да, сэр, - пробормотал я. - Думаю, да, сэр. Что это было? Что случилось?"
   "Молния. Прямой удар, вперед. На мгновение я подумал, что это ослепило меня. Смотреть!"
   Он указал на окуляр перископа. Я посмотрел - и отпрянул. Море вокруг нас было в огне от молнии, воспламенившей масло. Я вдруг вспомнил Джонни. Я сказал: "Бедный старичок! Он, должно быть, думает, что мы сгорели дотла.
   -- Или, -- сказал шкипер, -- что мы исчезли в огненном море.
   Я тупо пялился на него.
   - Посмотри еще раз, Спаркс. За пределами огня. Берег."
   Я посмотрел. Пламя исчезло. Грозовые тучи рассеялись, и небо стало кристально-голубым. Навстречу нам мчался патрульный корабль с пеной в зубах, "Юнион Джек" за кормой. Белые современные здания окаймляли гавань, усеянную доками и причалами, славу современного морского порта. Город был Бейрут!
   Я сказал: "Но... но я не понимаю, сэр! Как мы тут оказались?"
   Старик тихо сказал: - Когда прибудет патруль, Спаркс, я скажу им, что у нас были проблемы и мы сбились с курса. Я не смею сказать им правду. Они никогда не поймут. Не больше, чем ты или я.
   - Что понял, сэр?
   -- Где мы были, -- сказал Старик, -- или когда. Не уверен, что смогу объяснить, Спаркс. Возможно, этому есть ясное и логичное объяснение. Возможно, вы были правы насчет секстанта; мы неправильно оценили нашу позицию у берегов Кипра. И, может быть, мы все были без сознания несколько минут после того, как в корабль ударила молния. Я не знаю. Может быть, мы простояли в этой гавани уже час.
   - А деревня, которую мы видели?
   "Смутно, через короткую трещину в тумане. Существует такая вещь, как мираж".
   Я сказал: "Вы действительно не верите в это, сэр. Ты просто рационализируешь".
   Он нащупал свою трубку и кисет, успокаивая расшатанные нервы старыми знакомыми движениями. - Да, Спаркс, я. Логика отвергает то, во что я действительно верю".
   - И это, сэр?
   "А что если электричество как-то связано со временем? Тогда что?"
   - Со временем, сэр?
   "Настоящее и прошлое, - размышлял Старик, - и будущее. Дни и часы прыгают, как электроны, из одного места в другое, никогда не проходя через промежуточное пространство. Бомба едва не попала в " Грампус", и все странным образом изменилось. В нас ударила молния - и мы вернулись в свою эпоху".
   - Вы имеете в виду, что мы были в...
   - Прошлое - да. Трубка шкипера была теперь зажжена, и он расслабился, вдохнув ее аромат. Он улыбнулся мне. - В этом есть смысл, Джейк. Если бы я был лучшим христианином, а вы лучшим евреем, мы могли бы понять раньше. Считать! Вам наш пассажир никого не напоминает?
   - Он всегда так делал, - признал я. "С того момента, как я впервые увидел его. Но я, кажется, не могу - подождите минутку! Теперь я помню. Старый раввин, которого я знал, когда был ребенком. Огненный старик, как древний пророк".
   "Ваша беспроводная связь работала, но ничего не получила. А что, если бы нечего было получать?
   - Шкипер, я...
   "Был человек, - мягко сказал шкипер, - который отправился из Иоппии в Фарсис, чтобы избежать служения Господу. Но где бы он ни путешествовал, наказание преследовало его. И товарищи его поднялись против него, бросив его по течению..."
   Маленькие волоски покалывали на моей шее, и по позвоночнику пополз холодок. Теперь я вспоминал истории - старые, старые истории, рассказанные при свете свечи, и плавный ритм голоса кантора.
   Шкипер сказал: "Три дня, Джейк. Он три дня был нашим пассажиром на борту " Грампуса". И ты рассказал ему, что такое граппус.
   "Его имя?" Я прошептал.
   - Мы звали его Джонни, - вздохнул шкипер. "Ближайший английский эквивалент первой части его длинного имени. Но его настоящее имя, Спаркс, было...
   * * * *
   Внимайте! Остерегайтесь и кайтесь, я взываю и взываю к Их милости, пока не стало слишком поздно; это я предлагаю и предупреждаю. Ибо я жил среди Них; глаза мои с благоговением видели Их силу и праведный гнев. Это я видел; да, даже я... Иона из Гефефра, пророк Господень!
  
   ВСЕХ ВОЗМОЖНЫХ МИРОВ, Уильям Тенн
   Первоначально опубликовано в Galaxy Science Fiction , декабрь 1956 года.
   Это была хорошая работа, и Макс Альбен знал, кого он должен за нее благодарить - своего прадеда.
   "Добрый старый Джованни Альбени", - пробормотал он, торопясь в лабораторию, немного опережая сопровождающих техников, и все они, несмотря на волнение момента, не забывали уважительно кивать головами полудюжине полнотелых и жестких... лица мужчин, развалившихся на кушетках, расставленных вокруг машины времени.
   Он быстро стряхнул с себя лохмотья, как ему было велено в передней, и вошел в корпус огромного механизма. Это был первый раз, когда он видел его, так как его научили управлять им на манекене, и теперь он смотрел на огромные прозрачные катушки и гудящий энергетический пузырь с большим уважением.
   Эта машина, гордость и надежда 2089 года, была чем-то почти за пределами его понимания. Но Макс Альбен знал, как им управлять, и примерно знал, чего он должен был добиться. Он знал также, что это было первое путешествие в обратном направлении сколь угодно большой продолжительности и, будучи непредсказуемым с научной точки зрения, вполне могло стать его смертью.
   - Старый добрый Джованни Альбени, - снова ласково пробормотал он.
   Если бы его прадед не вызвался добровольцем на самые ранние эксперименты по путешествиям во времени в семидесятые годы, еще до Мора, никогда бы не было обнаружено, что он и его семя обладали значительной степенью иммунитета к вневременным воздействиям. затемнение.
   И если бы это не было обнаружено, правящие силы Земли более века спустя никогда не выдернули бы Макса Албена из малоизвестной государственной службы в качестве охранника в Североамериканской куриной резервации до его нынешнего героического и высокооплачиваемого положения. возвышение. Он по-прежнему будет патрулировать колючую проволоку, окружавшую трех белых леггорновых кур и двух петухов - примерно одну шестую известного скотоводческого богатства Западного полушария, - полностью довольствуясь полведерами кураги, которые он получал каждый день получки.
   Нет, если бы его прадед давным-давно не продемонстрировал свою уникальную способность сохранять сознание во время путешествий во времени, Макс Альбен сейчас не переминался бы с ноги на ногу в физической лаборатории, сталкиваясь с мировыми королями черного рынка и ожидая своего финала. инструкции с неуверенной и покорной улыбкой.
   Такие люди, как О'Хара, контролировавший грибы, Левни, магнат ежевики, Соргассо, монополист по производству фасованных червей, - спекулянты черного рынка с их громадным авторитетом бросят взгляд на кого-то вроде Альбена, не говоря уже о назначении пожизненной пенсии. его жене и пятерым детям по полной ложке несинтетического сахара в день?
   Даже если он не вернется, его семья будет обеспечена, как ни одна другая семья на Земле. Это была чертовски хорошая работа, и ему повезло.
   Албен заметил, что Абд Садха встал с прямого стула в дальнем конце комнаты и подошел к нему с запечатанным металлическим цилиндром в одной руке.
   - Мы решили добавить еще одну меру предосторожности в последний момент, - сказал старик. "То есть ученые предложили это, и я... э... я дал свое согласие".
   Последнее замечание было дополнено легким вопросительным примечанием, поскольку Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций быстро оглянулся на принцев черного рынка на кушетках позади него. Поскольку они каменно смотрели в ответ, но не возражали, он облегченно кашлянул и вернулся к Альбену.
   - Я уверен, молодой человек, что мне нет необходимости еще раз вдаваться в подробности ваших указаний. Вы входите в машину времени и возвращаетесь на заданный период времени, на сто тринадцать лет, к моменту запуска управляемой ракеты 1976 года. Это 1976 год, не так ли? - спросил он вдруг неуверенно.
   - Да, сэр, - уважительно сказал один из техников, стоявших у машины времени. "Эксперимент с управляемой ракетой с атомной боеголовкой, приведший к Мору, проводился на этом полигоне 18 апреля 1976 года". Он с гордостью взглянул на бесстрастных мужчин на кушетках, очень похожих на маленького мальчика, закончившего декламацию перед посещением высокопоставленных лиц из Совета по образованию.
   "Именно так." Абд Садха кивнул. "18 апреля 1976 года. И на этом сайте. Видите ли, молодой человек, вы материализуетесь в тот самый момент и на том самом месте, где пульт дистанционного управления, управляющий ракетой, был... э-э... управлял ракетой. Вы будете в превосходном положении, в превосходном положении, чтобы отклонить ракету, летящую вниз, и изменить человеческую историю к лучшему. Очень даже в лучшую сторону. Да."
   Он сделал паузу, очевидно, выбиваясь из своей последовательности мыслей.
   - И он дергает красный переключатель на себя, - резко и нетерпеливо напомнил ему Гомес, магнат корней одуванчиков.
   "Ах, да, красный переключатель. Он тянет маленький красный переключатель к себе. Спасибо, мистер Гомес, большое спасибо, сэр. Он дергает маленький красный переключатель на зеленой приборной панели к себе, тем самым предотвращая ошибку, из-за которой ракета взорвалась в бразильских джунглях, и вместо этого заставляя ее взорваться где-то в середине Тихого океана, как изначально планировалось".
   Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций просиял. "Таким образом предотвращая Мор, делая его как бы несуществующим, создавая современный мир, в котором Мора никогда не было. Это верно, не так ли, джентльмены? - спросил он, снова тревожно оборачиваясь.
   Никто из полудюжины мужчин на диванах не соизволил ему ответить. И Альбен тоже почтительно смотрел в их сторону, как и на протяжении всего этого периода последней инструкции.
   Он знал, кто правит его миром - эти флегматичные, упитанные люди в чистых одеждах с минимумом заплат, а там, где попадались заплаты, по крайней мере они были цвета окружающей ткани.
   Садха мог быть Генеральным секретарем Организации Объединенных Наций, но это все еще была должность государственной службы, всего на несколько социальных ступеней выше, чем сторож курицы. Его одежда была такой же рваной, такой же разноцветной, как и та, из которой вышел Альбен. И комки в животе, без сомнения, были почти такими же сильными.
   "Вы же понимаете, молодой человек, что если что-то пойдет не так, - спросил Абд Садха, дрожа кивая головой и ожидая ответа, - если произойдет что-то неожиданное, неподготовленное, вы не должны продолжать эксперимент. но немедленно вернуться?
   "Он понимает все, что должен понять", - сказал ему Гомес. "Давайте заставим эту штуку двигаться".
   Старик снова улыбнулся. "Да. Конечно, мистер Гомес. Он подошел к тому месту, где у входа в машину времени стоял Альбен, и передал ему запечатанный металлический цилиндр. "Это предосторожность, которую только что добавили ученые. Когда вы прибудете в пункт назначения, как раз перед материализацией, вы выпустите его в окружающую временную среду. Наша цель здесь, как вы, несомненно,...
   Левни сел на своем диване и безапелляционно щелкнул пальцами. - Я только что слышал, как Гомес сказал тебе, чтобы ты сдвинулся с места, Садха. И оно не движется. Мы занятые мужчины. Мы потеряли достаточно времени".
   "Я просто пытался объяснить решающий последний факт, - извинился Генеральный секретарь. - Факт, который может быть весьма...
   - Вы объяснили достаточно фактов. Левни повернулся к человеку внутри машины времени. "Эй, парень. Ты. Шаг! "
   Макс Альбен сглотнул и яростно закивал. Он метнулся к задней части машины и повернул ручку, которая активировала ее.
   щелчок!
   Это была хорошая работа, и Мак Альбин знал, кого он должен за нее благодарить - своего прадеда.
   - Старый добрый Джованни Альбени, - рассмеялся он, глядя на угрюмые лица двух своих коллег. Боб Скит и Хьюго Хонек сделали столько же, сколько и он, чтобы построить крошечную машину времени в секретной лаборатории под вертолетным гаражом, и они так же рвались туда, но - к несчастью для них - они не произошли от правильного предка.
   Он неторопливо расстегнул богато вышитую одежду, которую он, как отец двоих детей, имел честь носить, и залез в корпус сложного маленького механизма. Он видел это едва ли не в первый раз, так как помогал строить устройство с того момента, как Хонек кивнул и поднялся из-за чертежной доски, и теперь он почти не смотрел на полупрозрачные катушки размером с большой палец, растущие из почти микроскопических энергетических пузырей, питавших их.
   Эта машина была последней надеждой 2089 года, даже если мир 2089 года в целом не знал о ее существовании и пытался помешать ее запуску. Но для Мака Альбина это значило гораздо больше, чем просто спасение мира. Это означало авантюрную миссию с риском смерти.
   - Старый добрый Джованни Альбени, - снова радостно засмеялся он.
   Если бы его прадед не вызвался добровольцем на самые ранние эксперименты по путешествию во времени еще в 1970-х годах, еще до эпидемии, никогда бы не было обнаружено, что он и его семя обладали значительной степенью иммунитета к вневременным явлениям. затемнение.
   И если бы это не было обнаружено, то Альбины не стали бы физиками после принятия закона ООН, согласно которому каждый человек на Земле - абсолютно без исключения - должен был выбрать область исследовательской науки, в которой он специализировался. В дряблом, осторожном, оберегающем жизнь мире Земля превратилась в Мака Элбина, которого два его коллеги неохотно выбрали бы для того, чтобы нести запретное знамя опасного эксперимента.
   Нет, если бы его прадед не продемонстрировал давным-давно свою уникальную способность оставаться в сознании во время путешествий во времени, Мак Альбин, вероятно, был бы сегодня биологом, как и почти все на Земле, кропотливо решая унылые генные проблемы вместо того, чтобы отправиться в величайшее приключение. Человек знал до настоящего времени.
   Даже если он и не вернулся, то нашел, наконец, общественно полезный способ уйти от генетической ответственности перед человечеством в целом и собственной семьей в частности. Это была чертовски хорошая работа, и ему повезло.
   - Подожди, Мак, - сказал Скит и перешел на другой конец узкой лаборатории.
   Альбин и Хонек наблюдали, как он сунул несколько листов бумаги в маленькую металлическую коробку, которую закрыл, не запирая.
   - Ты позаботишься о себе, правда, Мак? - взмолился Хьюго Хонек. "Каждый раз, когда вам захочется пойти на ненужный риск, помните, что Боб и я предстанем перед судом, если вы не вернетесь. Нас могут приговорить к полной потере профессионального статуса и провести остаток жизни, руководя фабриками роботов".
   - О, все будет не так уж и плохо, - рассеянно заверил его Альбин, скрючившись, лежа внутри машины времени. Он смотрел, как Скит приближается к нему с коробкой.
   Хонек пожал плечами. - Это может быть намного хуже, чем даже это, и ты это знаешь. Исчезновение двукратного отца оставит в мире ужасно большую вакансию. Одноразовые, такие как Боб и я, повсюду; если кто-то из нас исчезнет из поля зрения, это не вызовет такого шума.
   "Но Боб и вы оба пытались управлять машиной", - напомнил ему Альбин. - И ты потерял сознание после пятнадцатисекундного смещения во времени. Так что я - единственный шанс, единственный способ остановить человеческую расу от вымирания и вымирания, пока она не достигнет абсолютного нуля, как этот старый жирный Совет Безопасности, кажется, готов к этому.
   - Успокойся, Мак, - сказал Боб Скит, передавая металлическую коробку Альбину. "Совет Безопасности просто пытается решить проблему по-своему, консервативным путем: всемирная концентрация на генетических исследованиях вкупе с максимальным сохранением существующих человеческих жизней, особенно тех, которые обладают высоким репродуктивным потенциалом. Мы трое не согласны с ними; мы прятались здесь ночами, чтобы решить это по-своему, и наш подход - радикальный и очень рискованный. Вот почему металлический ящик - попытка скрыть еще одну взрывоопасную возможность.
   Альбин с любопытством повернул его. "Как?"
   "Всю прошлую ночь я просидел над написанием рукописи, которая находится внутри. Послушай, Мак, когда ты вернешься к эксперименту с управляемой ракетой 1976 года и отодвинешь от себя этот красный переключатель, произойдет много других вещей, а не просто отклонение ракеты так, чтобы она взорвалась в бразильских джунглях, а не в лесу. Тихий океан."
   "Конечно. Я знаю. Если он взорвется в джунглях, эпидемии не будет. Никакой свинки Шапиро".
   Скит нетерпеливо покачал пухлым личиком. "Это не то, что я имею в виду. Эпидемии не происходит, но происходит что-то другое. Новый мир, другой 2089 год, альтернативная временная последовательность. Это будет мир, в котором у человечества больше шансов выжить, но у него будут свои проблемы. Возможно сложные проблемы. Может быть, проблемы окажутся достаточно сложными, чтобы они поняли ту же идею, что и мы, и попытаются вернуться к тому же моменту времени, чтобы изменить их".
   Альбин рассмеялся. "Это просто поиск неприятностей".
   - Может быть, но это моя работа. Хьюго создатель машины времени, а ты ее оператор, но я теоретик в этой исследовательской группе. Моя работа - искать проблемы. Так что, на всякий случай, я написал краткую историю мира с момента взрыва ракеты в Тихом океане. В нем рассказывается, почему наше будущее - наихудшее из возможных. Он в той коробке.
   "Что мне с ним делать - передать парню из альтернативного 2089-го?"
   Маленький толстяк раздраженно ударил по боку машины времени мягкой ладонью. "Ты знаешь лучше. Альтернативного номера 2089 не будет, пока вы не нажмете красный переключатель на зеленой приборной панели. В тот момент, когда вы это делаете, наш мир со всем его медленным сползанием к вымиранию гаснет, а его альтернатива продолжает существовать - совсем как две электрические лампочки в двухтактной цепи. Мы и все наши артефакты, включая машину времени, исчезаем. Проблема в том, как сохранить эту рукопись от исчезновения.
   - Что ж, все, что вы делаете, если я правильно понял, - это выталкиваете металлический ящик с рукописью в окружающую темпоральную среду за мгновение до того, как вы материализуетесь, чтобы выполнить свою работу. Эта темпоральная среда, в которой вы будете путешествовать, существует независимо и независимо от всех возможных вариантов будущего. Я подозреваю, что что-то, что погружено в него, не будет изменено новой временной последовательностью".
   - Напомни ему быть осторожным, Боб, - пророкотал Хонек. "Он думает, что он капитан Блад, и это его большой шанс сбежать в море и стать лихим пиратом".
   Альбин раздраженно скривился. "Я взволнован тем, что делаю что-то помимо того, что впервые в жизни сижу в безопасном маленьком уголке, работая над безопасными маленькими абстракциями. Но я знаю, что это первый эксперимент. Честно говоря, Хьюго, у меня действительно достаточно ума, чтобы признать этот простой факт. Я знаю, что если случится что-то неожиданное, что-то, чего мы не предвидели, я должен вернуться и попросить совета".
   - Надеюсь, да, - вздохнул Боб Скит. - Надеюсь, ты это знаешь. Один поэт двадцатого века как-то написал что-то вроде того, что конец света будет не взрывом, а хныканьем. Что ж, наш мир кончается хныканьем. Постарайся, чтобы это тоже не закончилось взрывом".
   - Это я тебе обещаю, - сказал Альбин с отвращением. "Это не закончится ни взрывом, ни хныканьем. Пока, Хьюго. Пока, Боб.
   Он повернулся, потянувшись над головой к рычагу, который активировал силы, приводившие в движение машину времени.
   щелчок!
   Странно, подумал Макс Альбен, что на этот раз туристический бизнес, который сбивает с толку всех, кто его пытается, только вызывает у него легкое головокружение. Это потому, что он был потомком Джованни Альбени, как ему сказали. Он решил, что этому должно быть какое-то сложное научное объяснение, и это не его дело. Лучше забудьте об этом.
   Вокруг машины времени была густая серая тьма, в которой объекты скорее намекали, чем определялись определенно. Это напомнило ему о том, как он патрулировал свой участок в Североамериканской куриной резервации в густом тумане.
   Согласно его датчикам, сейчас он был в 1976 году. Он снижал скорость, пока не достиг последнего дня апреля, затем снова снижал скорость, медленно возвращаясь к восемнадцатому, дню печально известного эксперимента с управляемой ракетой. Внимательно, внимательно, как человек, держащий в руках странную бомбу, сделанную на чужой планете, он следил за центральным датчиком, пока стрелка не уперлась в тонкую выгравированную линию, указывающую именно решающий момент. Затем он нажал на тормоз и остановил машину как вкопанный.
   Все, что ему нужно было сделать сейчас, это материализоваться в нужном месте, вспыхнуть и потянуть красный переключатель к себе. Тогда его хорошо оплачиваемое задание будет выполнено.
   Но....
   Он остановился и почесал спутанные от грязи волосы. Разве он не должен был что-то сделать за секунду до материализации? Да, этот бесполезный старый болтун Садха дал ему последнее наставление.
   Он подобрал запечатанный металлический цилиндр, подошел к входу в машину времени и бросил его в серую тьму. Его внимание привлек твердый предмет, плавающий возле входа. Он высунул руку - фу, было холодно! - и втянул ее внутрь.
   Небольшой металлический ящик. Смешной. Что оно там делало? Как ни странно, он открыл его, надеясь найти что-то ценное. Ничего, кроме нескольких листов бумаги, разочарованно заметил Албен. Он начал читать их медленно, очень медленно, потому что рукопись была полна длинных и сложных слов, как письмо одного ученого-книголюба другому.
   Все проблемы начались с эксперимента с управляемой ракетой 1976 года, прочитал он. Было проведено несколько таких экспериментов, но именно эксперимент 1976 года, наконец, нанес ущерб, о котором предупреждали биологи. Ракета со своей смертоносной боеголовкой взорвалась в Тихом океане, как и было запланировано, физики и военные отправились домой изучать свои записи, а мир еще раз содрогнулся от приближающейся войны и попытался забыть о ней.
   Но были радиоактивные осадки, радиоактивный дождь в нескольких сотнях миль к северу, и небольшой рыболовецкий флот промок от него насквозь. К счастью, радиоактивность в дожде была достаточно низкой, чтобы нанести незначительный физический ущерб: все, что он сделал, это вызвало мутацию вируса паротита, который в то время инкубировали несколько мужчин на флоте, заразившись им от детей рыбацкий городок, среди которых свирепствовала небольшая эпидемия.
   Флот вернулся в свой родной город, который тут же обрушился с новым видом свинки. Доктор Ллевеллин Шапиро, единственный врач в городе, был первым, кто заметил, что, хотя симптомы этого заболевания были значительно мягче, чем симптомы его немутировавшего родителя, практически никто не был застрахован от него, и его влияние на репродуктивную функцию человека было действительно значительным. ужасный. Большинство людей были полностью стерилизованы им. Остальные оказались гораздо менее способными к отцовству или рождению потомства.
   В следующие несколько десятилетий свинка Шапиро распространилась по всей планете. Он прыгал через каждый установленный карантин; в течение долгого времени он успешно противостоял всем вакцинам и сывороткам, пытавшимся противостоять ему. Затем, когда вакцина была, наконец, усовершенствована, человечество, к своему ужасу, обнаружило, что его репродуктивные способности были навсегда и фундаментально ослаблены.
   Что-то случилось с зародышевой плазмой. Большой процент людей родился бесплодным, а из тех, кто не был, обычно один ребенок был самым большим, чего можно было ожидать, родитель с двумя детьми был довольно редким, а родитель с тремя детьми почти неизвестен.
   Строгий евгенический контроль был установлен Советом Безопасности Организации Объединенных Наций, чтобы фертильные мужчины и женщины не тратились на бесплодных партнеров. Фертильность была самым важным путем к социальному статусу, и сразу после этого последовали успешные генетические исследования.
   В генетические исследования были вовлечены самые лучшие умы; меньшие ушли в другие науки. Каждый на Земле в той или иной степени занимался какой-либо формой научных исследований. Поскольку население теперь было настолько ограниченным по сравнению с огромными доступными ресурсами, весь физический труд долгое время выполнялся роботами. Правительство следило за тем, чтобы у всех был достаточный запас товаров, а взамен просило только, чтобы они экспериментировали без какого-либо риска для собственной жизни - каждый человек теперь был очень ценной, тщательно охраняемой редкостью.
   Их было менее ста тысяч, что, по оценкам, значительно ниже опасной черты, когда новый вид может быть уничтожен новым бедствием. Не то чтобы потребовалось еще одно бедствие. После окончания эпидемии уровень рождаемости все больше и больше отставал от уровня смертности. В другом веке...
   Вот почему была предпринята отчаянная и тайная попытка изменить прошлое. Такой мир был явно невозможен.
   Макс Албен закончил рукопись и вздохнул. Что за чудесный мир! Какое комфортное место для жизни!
   Он подошел к задним циферблатам и начал процесс материализации в решающий момент 18 апреля 1976 года.
   щелчок!
   Странно, подумал Мак Альбин, что от этих временных путешествий, которые вызывали кому у всех, кто пытался это сделать, у него только слегка кружилась голова. Он знал, что это потому, что он был потомком Джованни Альбени. Может быть, существовала какая-то генетическая связь с его плодовитостью выше среднего - было бы неплохо рассказать об этом одному или двум биологам, когда он вернется. Если он вернулся.
   Всю машину времени окружала густая серая мгла, в которой объекты скорее намекали, чем определялись определенно. Это напомнило ему о проблемах с посадкой вертолета в густом тумане, когда роботу-дворецкому не сказали включить наземные огни.
   Согласно изолированному реестру, сейчас он был в 1976 году. Он снизил скорость, пока не зафиксировал апрель, а затем медленно маневрировал назад во времени к восемнадцатому, дню печально известного эксперимента с управляемой ракетой. Внимательно, внимательно, как акушер, наблюдающий за хирургическими роботами при необычайно тяжелых родах, он следил за регистратором, пока тот не уперся в отметку, указывающую именно решающий момент. Затем он нажал кнопку и заморозил машину на месте.
   Все, что ему нужно было сделать сейчас, это материализоваться в нужном месте, вспыхнуть и нажать на красный переключатель. Тогда его захватывающее приключение закончится.
   Но....
   Он сделал паузу и постучал по своему гладкому подбородку. Он должен был что-то сделать за секунду до материализации. Да, этот нервный теоретик Боб Скит дал ему последнее предложение.
   Он поднял маленькую металлическую коробочку, повернулся лицом к отверстию машины времени и бросил ее в серый мрак. Его внимание привлек плавающий рядом с отверстием твердый предмет. Он выбросил руку - она была холодная, такая холодная, как они предполагали, - и втянул предмет внутрь.
   Герметичный металлический цилиндр. Странный. Что оно там делало? В тревоге он открыл ее, не смея поверить, что найдет внутри документ. Да, именно это и было, взволнованно увидел он. Он начал читать ее быстро, очень быстро, словно это была недавно опубликованная статья о нейтрино. Кроме того, рукопись была написана с почти мучительной простотой, как учебник, составленный занудным педагогом для дебилов.
   Все проблемы начались с эксперимента с управляемой ракетой 1976 года, прочитал он. Было проведено несколько таких экспериментов, но именно эксперимент 1976 года, наконец, нанес ущерб, о котором предупреждали биологи. Ракета со своей смертоносной боеголовкой взорвалась в бразильских джунглях из-за какой-то совершенно непростительной ошибки в станции дистанционного управления, командиру станции был объявлен выговор, а его подчиненные предстали перед военным трибуналом, а бразильскому правительству была выплачена солидная компенсация. за ущерб.
   Но было больше повреждений, чем кто-либо знал в то время. Растительный вирус, похожий на табачную мозаику, мутировал под действием радиоактивности. Пять лет спустя он вырвался из джунглей и полностью уничтожил все рисовые растения на Земле до последнего. Япония и большая часть Азии превратились в полупустыни, населенные несколькими борющимися кочевниками.
   Потом вирус приспособился к пшенице и кукурузе - и голод завыл на каждой улице планеты. Все попытки ботаников справиться с Мором потерпели неудачу из-за стремительности его нападения. И после того, как он поел, он снова ударил по новому растению, и еще, и еще.
   Большинство нечеловеческих млекопитающих в мире было убито ради еды задолго до того, как они смогли умереть от голода. Многие насекомые также до того, как вымерли из-за потери своих съедобных растений, в некоторой степени служили для утоления голода.
   Но питательный потенциал Земли неуклонно уменьшался в ужасающей геометрической прогрессии. Недавно было замечено, что планктон - крошечный организм, на котором основана большая часть морской экологии, - начал исчезать, и с его уменьшением на пляжах начала скапливаться мертвая рыба.
   Человечество отчаянно бросилось во всех направлениях, пытаясь выжить, но ничего не получалось долгое время. Даже другие планеты Солнечной системы, которые были достигнуты и исследованы с огромными затратами оставшихся ресурсов, не дали съедобной растительности. Синтетика не смогла заполнить огромный пробел.
   В разгар резко усиливающегося голода социальный контроль в значительной степени ослабел. Жалкие попытки нормирования все еще продолжались, но черные рынки стали единственными рынками, а торговцы черным рынком - баронами жизни. Голод забрал самых задних, и только самые подвижные в экономическом отношении жили в сравнительном комфорте. Закон и порядок поддерживали только те, кто мог позволить себе заплатить за них, а детей из обедневших семей продавали на открытом рынке за немного еды.
   Но Мор все еще приспосабливался к новым растениям, а запасы еды продолжали сокращаться. В другом веке...
   Вот почему могущественных людей планеты убедили объединить свои богатства в отчаянной попытке изменить прошлое. Такой мир был явно невозможен.
   Мак Альбин закончил документ и вздохнул. Какой великолепный мир! Какое захватывающее место для жизни!
   Он опустил руку на боковые рычаги и начал процесс материализации в решающий момент 18 апреля 1976 года.
   щелчок!
   Когда оборудование станции дистанционного управления вокруг него начало обретать размытую реальность, Макс Альбен почувствовал легкий страх перед тем, что он делал. Он вспомнил, что технические специалисты, генеральный секретарь и даже короли черного рынка предупреждали его, чтобы он не выполнял свои инструкции, если обнаружится что-нибудь необычное. Это было ужасно много силы, чтобы не подчиниться: он знал, что должен вернуться с этой новой информацией и позволить лучшим умам поработать над ней.
   Они с их легкой жизнью, откуда они знали, на что похоже существование для таких, как он? Голод, всегда голод, царапанье, раболепие и еще раз голод. Каждый раз, когда дела шли совсем плохо, вы с женой косились на своих детей и задавались вопросом, кто из них принесет лучшую цену. Покупая безопасность для них, как и сейчас, с риском для жизни.
   Но в этом другом мире, в этом другом 2089 году было государство, которое заботилось о тебе и дорожило твоими детьми. Такой же, как он сам, с пятью детьми - ведь он был бы большим человеком, может быть, самым большим человеком на Земле! И у него будут роботы, которые будут работать на него, и много еды. Прежде всего, много-много еды.
   Он даже был бы ученым - все там были бы учеными, не так ли? - и у него была бы большая лаборатория в полном одиночестве. В этом другом мире были свои проблемы, но он был намного лучше, чем тот, откуда он пришел. Он не вернется. Он справится с этим.
   Страх покинул его, и Макс Альбен впервые в жизни ощутил ощущение силы.
   Он материализовал машину времени вокруг зеленой приборной доски, немного вспотев при виде комнаты, полной военных фигур, несмотря на заверения техников, что все это будет происходить слишком быстро, чтобы быть заметным. Он увидел единственный красный переключатель на приборной панели, указывающий вверх. Переключатель, контролировавший курс ракеты. В настоящее время! Теперь, чтобы сделать наполовину приличный мир!
   Макс Албен потянул к себе маленький красный переключатель.
   щелчок!
   Когда оборудование станции дистанционного управления вокруг него начало вибрировать в реальность, Мак Альбину стало немного стыдно за то, что он делает. Он пообещал Бобу и Хьюго прекратить эксперимент на любом этапе, если появится новый фактор. Он знал, что должен вернуться с этой новой информацией, и пусть все трое поработают над ней.
   Но что они могли сказать ему, они с их блаженным приспособлением к их тщательно продуманным жизням? Им, по крайней мере, было приказано жениться на женщинах, с которыми они могли жить; он нарисовал женщину, с которой был совершенно несовместим во всем, кроме генетического. Генетика! Он устал от генетики и святости человеческой жизни, устал до кончиков своих незамозоленных пальцев, устал до самых уголков своих неиспользованных мускулов. Он устал от простого приключения, как вор в ночи.
   Но в этом другом мире, в этом другом 2089 году кто-то вроде него был бы монархом черного рынка, сюзереном хаоса, устанавливающим свои собственные правила, забирающим своих женщин. А что, если слабаки, неспособные продолжать гонку, пойдут к стенке? Его вид не стал бы.
   Из документа в запечатанном металлическом цилиндре у него сложилось довольно хорошее представление о людях, правивших тем другим миром. Спецы этого даже не читали. Да ведь очевидно, что дураков обманули техники, позволившие провести эксперимент; они не уловили идею, что альтернативная траектория времени будет означать их собственное небытие.
   В этом другом мире были свои проблемы, но он определенно был более живым местом, чем тот, откуда он пришел. Это заслужило шанс. Да, так он и чувствовал: его мир сонно умирал; этот альтернативный человек голодал, но ему удавалось бросить вызов судьбе. Это заслужило шанс.
   Альбин решил, что переживает отречение и почувствовал гордость.
   Он материализовал машину времени вокруг зеленой приборной панели, не обращая внимания на комнату, полную военных, так как знал, что они его не видят. Единственный красный переключатель на приборной панели указывал вниз. Это была уловка, которая контролировала курс ракеты. В настоящее время! Теперь, чтобы сделать наполовину интересный мир!
   Мак Элбин толкнул маленький красный переключатель.
   щелчок!
   В настоящее время! Теперь, чтобы сделать наполовину приличный мир!
   Макс Албен потянул к себе маленький красный переключатель.
   щелчок!
   В настоящее время! Теперь, чтобы сделать наполовину интересный мир!
   Мак Элбин толкнул маленький красный переключатель.
   щелчок!
   ...потянул к себе маленький красный переключатель.
   щелчок!
   ...оттолкнул от него маленький красный переключатель.
   щелчок!
   ... к нему.
   щелчок!
   ...от него. щелчок!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"