Уже совсем стемнело; чтения назначили на восемь. Под снегом был лёд, и она шла, поскальзываясь и громко ругаясь; она давно успела пожалеть, что вообще вышла из дома. Кто и зачем придумал этот снежный морозный декабрь? Продувало насквозь, и она подумала, что обязательно заболеет, а дурацкие чтения, с однообразно лишёнными Божьей искры стихами, совсем того не стоили. Чёрное небо, далёкое и мрачное, жёлтые головы фонарей, припорошенные снегом, застывшая вода, засаленные перила, тоже все в снегу, и покрытые ледяной коркой ступени... Ничего прекрасного нет в зиме, даже если не выходить из дома, она навевает мрак, ужас и мысли о смерти, за исключением лишь каких-то редких мгновений, когда в покрытых снежной массой деревьях вдруг видишь образ несуществующей волшебной страны.
В зале, где проводились чтения, было так промозгло, что она не стала снимать пальто, только немного расстегнула. Освещение было слабое; романтический полумрак, подумала она и слабо улыбнулась, уже понимая, что больше сюда не придёт. Кто-то подсел к ней через кресло, и она вздохнула; она никогда не жаловала близость незнакомых людей. Оторвалась от записей, которые решила просмотреть перед началом; из чистого любопытства бросила взгляд в сторону и выхватила профиль, кажущийся почти нереальным в таком полумраке, мерцание серебра, спрятанного за длинными прядями, почти нежно-голубое при искусственном свете, бездействующие руки на коленях.
"И как ему не холодно здесь в одной рубашке?" - пришло ей в голову, и тут же захотелось рассмеяться: холод, её стихи, перемешанные с чужими, на измятых листках, и незнакомый юноша, которому хочется принести одеяло. Она почувствовала, что он на неё смотрит.
- Вы тоже будете читать? - спросила она.
- Нет, я зашёл послушать. Случайно.
- Случайно?
- Увидел афишу... Я вообще стихи не пишу. И не очень люблю. Может быть, вы меня переубедите.
- А что вы пишете?
Он начал рассказывать; она не очень разбиралась в фантастике, в космических кораблях и специальных костюмах, раньше ей это было не особенно интересно, но сейчас она поймала себя на мысли, что ей нравится его слушать. Наверное, дело было даже не в том, что он говорил, просто ей нравилось ощущение нереальности происходящего, миража, волшебной дымки, как будто она вдруг попала в свой же текст.
- Вы только своё будете читать? - спросил он.
Она покачала головой.
- Нет, я перемешала свои стихи с чужими... Вроде мистификации. Мне очень любопытно, узнает их кто-нибудь или нет. Сейчас люди, пишущие стихи, точнее, мысли в рифму, зачастую лишённые истинной поэзии, перестали понимать красоту чистого свободного искусства, которое не находится в услужении у приземлённых бытовых вещей... Я люблю стихи, которые тянутся ввысь, к небу, и неважно, верите вы во что-то или нет, вы всё равно невольно это почувствуете...
Такими были стихи, которые она выбрала, про напрасных ангелов, звёздную пыль на кончиках ресниц и невыразимую печаль... То, что читали другие, ей не понравилось: то вымученное, крикливое, неживое, словно натюрморты с выпотрошенной рыбой (она никогда их не любила), то невзрачное и просто бесталанное...
- Я давно не была влюблена, - сказала она, когда они шли по набережной, по этому ужасному льду, припорошенному снегом, - я люблю только свои сны и фантазии... Я хочу, чтобы вы меня поцеловали.
Фонари, отбрасывающие золотистый свет на мерцающую снежную белизну, обвитые гирляндами деревья впереди, тёмное тяжёлое небо - всё это показалось ей почти красивым.
Вокруг были люди, и было неловко, к тому же, она не любила целоваться - и сама не поняла, почему ей этого захотелось...