"Тут подо мною была ранена моя белая лошадь, о которой очень жалею."
(Алексей Степанович Хомяков)

Ишь как важничают эти индюшки, расхаживают себе по двору мелкими королевскими шажочками. Никоша так и принял бы их за хозяев, за царевен да царевичей огромной куриной губернии, если бы не присутствие людей, если бы не протоптанные работниками тропинки, и если бы не старое деревянное корыто, да не рыжая собака возле сутулого забора под огромной пушистой черемухой. Да если бы и не Афанасий Иванович, который выходил частенько во двор, сгонял птицу с крыльца и приглядывал довольно пристально за работой кучера. А тот перегонял водку на самые мелкие зимние дули, на вишневые косточки да на прошлогодний черемуховый цвет. Добывать вишневые косточки доставалось дворовым девицам; а уж как Никоша им завидовал, когда они облизывали пальцы, по которым густо растекался яркий пунцовый сок. Выпотрошенные ягоды собирали в огромный медный таз для варенья. Варили прямо во дворе, а к вечеру, когда умирал разложенный под яблоней огонь, когда девицы убирали оставшиеся от ужина горшочки, чарочки и прочую дребедень, Никошу пускали перед сном погулять, и почти до самых поздних сумерек носился он на невидимой лошадке по дворам и дворикам, между кустами да постройками, стегал хворостиной любимого задорного коняшку, задирал чванливую королеву индюшечьего царства, пробирался сквозь укрытые от чужих взоров лазейки и прятался в укромных тайных шалашах.

Притворившись однажды казаком-разбойником, Никоша очень уж увлекся озорной охотой, украл у Пульхерии Ивановны незапечатанный горшок с малиновым вареньем и, подхлестывая прозрачного своего Акуриурия, умчался в дальний конец двора, где предстояло ему спрятаться от сурового глаза правосудия. Коня пришлось оставить у забора; Акуриурий грустными глазами посмотрел Никоше вслед, прощался словно, да Никоше было не до этого, и крепко прижимая к себе тяжелый горшочек, мальчонка протиснулся в щель между стеной сарая и поленицей. Еще только поднимались из-под земли самые первые сумерки, а в тайном месте было мрачно и тепло, и тихо. Далеко где-то за домом Пульхерия Ивановна давала девкам последние указания на ночь, а предоставленный самому себе Никоша потихоньку сковырнул с горшочка крышку да и сунулся в варенье кончиками грязных пальцев, с сочным звуком облизал их сверху донизу, и только было потянулся за новой порцией, да спугнула его вдруг Пульхерия Ивановна. Показалось Никоше, что голос ее приближался, что искала она его и звала уже в дом, и тут только заметил Никоша, что уже почти и стемнело. Закрыл он крышечкой свое варенье, засунул в щель между поленьями, а сам полез было вперед поближе к свету и вдруг почувствовал, что кто-то держит его и не пускает. Застрял Никоша в узенькой той лазейке, а ведь и больно ему не было, и опасности ниоткуда не предвиделось, да он и понять-то еще не понял, испугаться еще не успел, а дыхание уже застыло в самом сердце; повернул он головой направо и налево, и вдруг почувствовал как тесно стало и темно, и как сарай и стенка поленицы надавили на него с боков тяжелым холодом.

На жалобный плач Никоши сбежались девки, кучер да работники, осветили щель изнутри, и когда окрасились дрова и стены желтым светом, когда задергались между полешками странные длинные тени, тогда-то стало Никоше еще хуже и ужаснее, и не выдержал он, и случился с ним глубокий обморок. А как прибежала на крики добрая Пульхерия Ивановна, то не заметила она у забора прозрачного Акуриурия, наступила на лошадку и убила ее нечаянно. И Никоша тоже мертвый лежал на траве, и лицо его все было залито кровью, а над ним стояли перепуганные девки, и играло красными бликами пламя в фонаре у пьяного кучера. Страшные вопли вырвались из горла бедной женщины, и теперь прибежал еще и перепуганный Афанасий Иванович да не заметил под забором убитого прозрачного Акуриурия и наступил нечаянно на мертвую лошадку. Тут Никоша открыл вдруг глаза и посмотрел на них на всех снизу. А вокруг него стояли и громко охали дворовые девки, и пламя все так же прыгало в руках у кучера, а Афанасий Иванович бросился было поддерживать несчастную Пульхерию Ивановну, но та уже пришла в себя и пробовала ладошкою варение с лица негодника противного разбойника и воришки! А в стороне от всех лежал раздавленный Акуриурий, и большие мертвые глаза его смотрели прямо на Никошу.

Утром Пульхерия Ивановна не досчиталась одного горшочка, вспомнила как оттирала варение с лица Никоши да и велела ему тотчас во всем признаться. Никто не смог протиснуть руки меж сараем и поленицей, послали опять Никошу, горшочек-то он достал, да плохо ему стало и снова застряло у него дыхание от ужаса и тесноты. Малину Пульхерия Ивановна переварила да переложила в чистую посудину, замазала крышку воском и приказала отнести в холодную кладовую. Заперла ее там среди солений да сушеных фруктов и растений, да и забыла о ней и вспоминать уже больше и не хотела. А Никоша с тех пор стал бояться тесноты и узких переходов, играл себе на полянках да на солнышке, а как кончилось лето, так и совсем уехал в город. Накануне отъезда велела Пульхерия Ивановна кучеру с утра водки не варить и из медного лембика ее не пробовать, а на следующий день выехали они после завтрака пораньше, чтобы в город попасть еще до вечера. Разбойники в лесах иль не разбойники, а в темное время ездить все-равно не годится. По дороге укачало Никошу на ухабинах, и уснуть бы ему, а он все в спину кучеру смотрит да Акуриурия погибшего вспоминает. Ближе к городу потемнело вдруг небо, и подуло с севера промозглой сыростью, посыпался холодный мокрый снег. Промок Никоша да и простудился, а в городе велел ему доктор пить горячего чая, и недели две еще пришлось Никоше ходить с обмотанным горлом.

Да и Пульхерия Ивановна, оставшись на хуторе, прихворнула от того же дождика. Заболело горло у нее и показалось, что в голове у ней словно молоточки маленькие цокают, встала она среди ночи да и взялась прохаживаться да раздражать супруга Афанасия Ивановича.
- Ну, отчего же это вы стонете, Пульхерия Ивановна. А не выпить бы вам чайка горячего с малиновым варением, вот, может, вам и полегчало бы.
Отправили сонную девку за припасами в холодную кладовую, заварили чаю; зачерпнула Пульхерия Ивановна из горшочка малинового вареньица, поболтала в чашечке, а потом еще зачерпнула, да и обсосала ложечку серебрянную и губами от удовольствия сладко так и причмокнула.
- Теперь вроде и сталось как будто полегче и что-то в сон теперь меня клонит. А пойду-ка я прилягу, Афанасий Иванович.

С тем и отправилась Пульхерия Ивановна на лежанку, согрелась уютно и уснула, а на утро взяла да и не проснулась. Взглянул на нее Афанасий Иванович, лежит Пульхерия Ивановна как будто спящая, а разбудить ее не получается. Поплакал над нею Афанасий Иванович, но делать нечего, и все никак она не пробуждалася, а когда похоронили Пульхерию Ивановну возле церковной ограды, он только поднял глаза на людей, посмотрел вокруг себя смутно и спросил, зачем так скоро погребли ее, хотел он их было пожурить, что не разбудили бедную Пульхерию Ивановну, но только речи своей не докончил...

И помчались годы в невесть куда пропадающую даль, вылетели словно из-под пера поэта, у которого и черемуха цветет, и вишни краснеют, и сливы зреют - да все в одном коротком предложении. Много лет прожил Афанасий Иванович в полном одиночестве, а однажды поздней осенью остановился у него проездом повзрослевший Никоша с приятелем Алексеем Степановичем, да с женою приятеля Екатериной Михайловной. Бричка их подъехала к старенькому домику с верандою, а двор приветствовал их настороженным собачьим гвалтом. Афанасий Иванович встретил их в атласном парадном халате с малиновыми полосками, угостил их мнишками и жирною сметаною да повел их погулять немного по заброшенному саду. А как проходили по двору мимо заборов да сарайчиков, то позвал их Афанасий Иванович посмотреть, где Никоша мальчонкой с варением прятался. Посмеялись они над озорством его мальчишеским и хотели отправиться дальше. А когда шли по тропинке вдоль забора, то не заметила там Катенька Михайловна прозрачного Акуриурия и наступила на него нечаянно. А у тропинки там овражек был крутой, хоть и маленький, и Афанасий Иванович давно уже велел его засыпать, чтобы ногу кто не сломал или чего хуже не случилось бы, но кучер старый дурень не послушался да и провинился. Спотыкнулась на тропинке Катенька Михайловна и едва не повредила себя, падая, но Алексей Степанович подхватил супругу ловко под руку, удержал и тем выручил, да тоже не заметил погибшей лошадки и наступил на бедную нечаянно. Вышли они дворами в сад, а там тропинка утекала дальше мимо покосившихся крестьянских домиков, мимо старой церковной ограды да покрытых зеленой плесенью крестов и так еще дальше в соседние селения. И показалось тогда гуляющим, будто позвал кто-то Афанасия Ивановича по имени, и будто был это голос Пульхерии Ивановны, и будто слышали еще они звуки странные, то ли стучал кто-то под землей по дереву пустому, то ли цоконье. Страшно стало Афанасию Ивановичу, вспомнил он как схоронили спешно бедную покойницу, и показалось ему, что проснулась она и зовет его. После этого недолго жил Афанасий Иванович, попал осенью под холодный дождичек, прихворнул да и ходил неделю с перевязанной шеей, и все никак не становилось ему лучше. Прописал ему доктор на ночь чай с малинкой да шалфейчиком, вот и стало легче засыпать Афанасию Ивановичу, да только он однажды утром не проснулся.

В ту же зиму заболела в городе и Катенька Михайловна, и лечили ее два доктора, но не сумели опознать причин недомогания, совершили грубую ошибку и превратным лечением произвели ей болезнь новую и тем самым погубили ее окончательно. А супруг ее, Алексей Степанович, все это видел и сам ясно понимал в чем корень болезни тяжелой и в чем средства для лечения, но с врачами спорить не решился, а доверился, уступил врачам, и вслед за тем Екатерина Михайловна уснула однажды вечером, а наутро взяла да и не проснулась. Накануне кончины ее, когда уже доктора повесили головы, и не оставалось и надежды на спасение, бросился Алексей Степанович на колени перед образом и стал молиться от души как в исступлении. И ведь верил он всегда, что всесильна может быть молитва, а в тот вечер почувствовал, что могла бы она растопить любые препятствия и увидел он как Божье всемогущество открывается уже навстречу его просьбам. Но в ту минуту будто черная завеса опустилась перед ним, и молитва его упала бессильная на землю! И так вся жизнь и радость жизни для него была утрачена.

На Никошу смерть Екатерины Михайловны произвела ужаснейшее впечатление. Приболел он в ту же зиму, и стал ночи проводить без сна и за молитвами. Говорили, что совсем перестал он спать, а когда однажды услышал, будто зовет его кто-то по имени, то показалось ему, что это Катенька Михайловна... "Как поступить, чтобы признательно запомнить в сердце моем полученный урок?" - написал он на бумажке детским почерком. Чувствовал он непомерную тяжесть на душе, а в голове шумело будто цоконье. Так и не смог он справиться с усталостью. Прилег однажды и, наконец, уснул, но утром так и не поднялся.
А весной развязли дороги и очистились огороды от снега талого. Стали выходить во двор индюшки да курочки, и гуляли они там на ярком солнышке. И видели люди, как шла по тропинке дворовая девушка, как спотыкнулась она у сарая там, где поленица, уронила горшочек да расплескала сладкое вареньице. В чистом воздухе поднимался от земли пар, и говорили люди, что встала над забором лошадка вся белая, что взмахнула она крылышками прозрачными, поднялась над лесом да полянами и улетела словно птица, а больше ее и не видели. А за весной и лето пришло, и опять придет лето новое. Протопчутся свежие тропинки, и будут бегать по ним чьи-нибудь новые ноженьки. И будут расхаживать мелкими шажками и чваниться глупые индюшки. А Никоша примет их опять за хозяев королевства куриного...

Тема рассказа предложена Парфеновым Михаилом: "Идея была такая: написать произведение на классическую для horror'а тему 'погребение заживо'/ 'летаргический сон', главным героем которого сделать Н. В. Гоголя. ... Впрочем, тема рассказа серьезно была трансформирована"