Вечер пролетел удивительно быстро. Пару часов Лариса с Наташей листали свежие журналы. Хотели еще посмотреть фильм ужасов, но не успели, потому что исподволь, незаметно, втянулись в длинный разговор о том, кем станет Натка, когда отмучается в средней школе.
- Решайся с этим делом, не тяни, - уговаривала Лариса младшую сестренку. - Чем скорее ты определишься, тем раньше успеешь добиться результатов.
Судя по всему, Наташка прислушалась и даже прокрутила в своей шестнадцатилетней голове пару-тройку умных мыслей, поскольку позднее, за ужином, вдруг выдала совершенно некстати:
- Молодость заканчивается в двадцать четыре.
Лариса не стала спешить с ответом. Подлила себе в тарелку супа и подложила сестренке гуляша и, чуть подумав, тему о скоротечности юных лет решила-таки не поддерживать. Накануне своего тридцатилетия обсуждать проблемы старости с наивной школьницей-сестренкой не хотелось совершенно.
- Еще лет пять потом остается на зрелость, - неугомонная Наташка рассуждала вслух, с набитым ртом. - Но пожилые люди, которым за тридцать...
Лариса все-таки не удержалась, вытянула вперед руку с мельхиоровой столовой ложкой и помахала ею у сестренки под носом:
- Получишь по лбу. Ешь, не выступай.
Наташа внимательно проследила сначала за сложными зигзагами столового прибора, затем -- за упавшей ей в тарелку каплей супа и собралась было съязвить по поводу изящного обеденного этикета, но вспомнила о приближающемся круглом дне рождения старшей сестры и прикусила, наконец, язык. Насупилась и притихла, и до конца ужина не проронила ни слова. Воспользовшись случаем, Лариса прочитала ей лекцию о вреде низких оценок в аттестате. Наташка стерпела, ни разу не огрызнулась и, доевши остатки гуляша, сама вызвалась помыть посуду. Ларису расстрогала неожиданная мягкая поддатливость младшей сестренки, но чуть позже, уже в прихожей, надевая куртку, ехидная Наташка выдала-таки очередную шпильку:
- Не переживай, старушка, я недавно читала: с рождения наш каждый шаг проходит по дороге к смерти.
- Ну это ж надо же! Подумать только: драгоценную юность природа тратит на глупых идиоток вроде тебя, - Лариса сунула ей в руку черный зонтик и вытолкала сестренку за дверь. Вечером, примостившись с книгой возле нового торшера из модной Ики, Лариса пробовала вспомнить: неужели лет четырнадцать тому назад и сама она рассуждала точно так же? О приближающемся дне рождения думать не хотелось, и через неделю после Наташкиного визита Лариса отпраздновала свое тридцатилетие спокойно, негромко; сделала вид, что не заметила. Догнавшая ее старость выражалась, однако, в твердых и беспощадных цифрах, и взяв новый десяток, Наташа чувствовала перемены; не приуныла и не загрустила, но потеряла интерес к своим прежним увлечениям и все чаще и чаще игнорировала капризы моды. Вещи стала носить изящные, недерзкие; но с ясными и плавными линиями силуэта, eй казалось, что происходящие в ней перемены - это проигрыш, уступка неумолимому времени, а переход к спокойному классическому стилю - похороны ушедшей юношеской дерзости. Oнa даже и не подозревала о своей мягкой и меланхоличной красоте.

"Пожилые люди тянут лямку по привычке," - звучал в голове назойливый голос. Но вопреки наивным сестренкиным предсказанием скучно Ларисе не стало, и жить хотелось пуще прежнего. Жить хотелось так, чтобы не упустить ни одного мгновенья, и в тридцать с половиной Лариса взялась за рисование. Знакомые хвалили ее работы; сама Лариса, однако, понимала, что картинам ее не хватает ни техники, ни настоящего таланта, и привлекали они только тем, чего в них было с избытком: в неловких, неумелых линиях ей-таки удавалось передавать движение живой души. Одну за другой вешала свои картины на стены и одну за другой снимала со стен и полок купленные еще в прошлом десятилетии украшения. Весь модный ширпотреб; все эти чашечки, вазочки и купленная на распродаже мебель казались ей теперь случайными, бездарными и пустыми. Лариса переживала неприятный кризис: собрала безделушки в коробку и сдала в бесплатный магазин для бедных. С мебелью оказалось труднее; прежде чем решаться на перемены, нужно было подкопить немного денег. Но попробовать все-таки стоило, Лариса провела за компьютором пару вечеров и обнаружила в интернете массу разных объявлений: в ближниx и дальниx уголкax ее города продавалась красивая и недорогая винтажная мебель. Тут и там незнакомые люди избавлялись от доставшихся от бабушек стульев и комодов, столов на толстых кривых ножках и тяжелых буфетов. Лариса отыскала фотографию светильника на длинной бронзовой ноге, в котором больше всего ее обрадовало отстутствие современных диодов. В плафон была ввернута старомодная грушевидная лампа. Лариса оторвалась от монитора, подошла к своему модному торшеру и пощелкала кнопкой, включила-выключила, а потом еще постояла в задумчивости: что же все-таки ей не нравится? Диоды работали прекрасно, и белое пятно света ложилось на журнальный столик равно, чисто. "Ведь не придерешься, - думала Ларисa и... придиралась: не было в ее торшере ни красоты, ни стиля, ни тепла. Она купила его на распродаже в модной Ике: "ответственно выполненная подсветка интерьера сделает ваш дом роднее и гостеприимнее!"
- Неужели "роднее"? - вспомнила Лариса висевший в магазине огромный щит с рекламой и поморщилась. Еще совсем недавно она так любила бродить с тележкой по гулким коридорам огромного супермаркета. Отчего же это теперь в ее маленьком доме все, кроме живой рукой расписанных картин, казалось ей чужим, искусственным и мертвым? Нагромождение вещей и безвкусие - вот она, тропинка к смерти, сказала бы сейчас Наташка.

Лариса решилась. Опубликовала объявление в разделе о продажах и поместила туда фотографию светильника на диодах. Затем открыла виртуальную закладку, разглядела еще раз фотографию бронзового торшера и позвонила по телефону.
- Лампа есть, пока еще не взяли. - проскрипел из трубки старческий голос. - Придете в пять? Я буду дома. Мой адрес...
"Двадцать-восемь-двадцать-семь", - записала Лариса на огрызке какой-то бумажки, поскребла в кошельке и решилась. В четыре тридцать она уже спускалась с перона на станции Луги. В огромных лужах отражалось низкое серое небо. Лариса вдохнула мокрый осенний воздух и перешла неширокую улицу вброд. Из-под густых веток сирени неожиданно выскочил огромный рыжий заяц и прямо по проезжей части, ускакал куда-то вверх. Лариса обогнула стороной магазинчик, нырнула под арку и углубилась в тихий отсыревший сквер. Дорожка поднималась круто в гору. Далеко, у самого горизонта, между тучами засветился крохотный клочок голубизны, и выбравшись из парка на улицу, Лариса свернула и запрятала в сумку черный зонт. С веток деревьев капали остатки только что прошедшего дождя. По обе стороны дороги, позади кривых заборов, прятались невысокие частные дома. Лариса внимательно следила за номерами. Двадцать три... двадцать пять... По правой стороне улицы потянулось старое поселковое кладбище. Слева открылся неопрятный широкий пустырь. Улица кончилась. Нужного Ларисе адреса не было и в помине. Двор и окна последней избушки номер двадцать-восемь-двадцать-пять смотрели в глубину кладбищенского парка. Лариса представила, как вечерами по этой улице возвращаются домой пешеходы, оглянулась вокруг настороженно, с опаской: в этой части города она никогда еще не бывала.

Вверх и вниз, вдоль покосившихся мокрых заборов, Лариса прошлась по пустынной улице туда-сюда и вернулась опять на окраину, к избушке с окнами на старые могилы. Нужного номера как не было, так и не было. Идти больше некуда. Она достала сотовый и позвонила. С того конца откликнулись моментально, как если бы нарочно жидали ее звонка.
- Але! Приехала! - старуха не спрашивала; но утверждала так, как будто видела Ларису из окна, и в скрипучем голосе послышались нотки победного торжества. Чмокая и шамкая в промежутках между словами, бабка подтвердила адрес. Лариса сверилась с обрывком газеты.
- Но я же здесь сейчас стою, а где ваш дом? - Лариса тараторила быстрее обычного. Терпение таяло, ей хотелось побыстрей отделаться. Мерзкая кладбищенская сырость и густеющие сумерки не располагали к прогулке по мрачной окраине.
- Ишь, бойкая какая, не стрекочь. А я вот выползла наружу. Но чтой-то я тебя нигде не вижу! - парировал на том конце скрипучий голос. И вдруг Ларисе показалось...
- Не слышу! Бабушка, погромче! - схитрила она, опустила телефон, прикрыла трубку ладонью и, замерев, прислушалась. Вне всяких сомнений, голос шел из глубины кладбищенского парка:
- Ты, девка, голову мне не морочь. Не можешь адрес разыскать? Я привезу торшер к тебе. Сама приволоку. Не далее, как завтра. Деньги! Оставь оплату у себя под дверью.

Щуря глаза, Лариса вглядывалась в густеющие сумерки. За кладбищенским заборчиком виднелась узкая, усыпанная коричневой листвой, тропинка, по обе стороны которой громоздились старые корявые стволы. Тяжелые лапы деревьев опускались сверху к крестам и оградкам. Тщетно пыталась Лариса разглядеть между деревьями хотя бы мимолетное движенье. Голос шел как будто бы из ниоткуда. Лариса поежилась, но суеверию не поддалась. Там где-нибудь в кустах, возможно, пряталась озорная местная шпана. Темноты Лариса не боялась, в вурдалаков не верила, вот только стыдно стало от того, что разрешила провести себя, как маленького ребенка. В чем соль их шутки? Неужели только в том, чтоб заманить сюда случайных горожан? Лариса оглянулась с опаской. И вдруг сообразила: деньги!
- Сначала привезешь торшер, бабуся, потом уж деньги, - грубо обрезала Лариса своего таинственного собеседника, а сама уже спешила оттуда подальше, вниз по улице, к людям, в толпу.
- Боишься, обману? - скрипело из трубки. - Ты мне доверься, девка, вот что я тебе скажу...
Пряча телефон в сумочку, Лариса все еще недоверчиво усмехалась. И не смотря на то, что с бабкой почти удалось договориться, спускаясь по мокрой улице в сторону станции, Лариса жалела о том, что выдала старухе номер своего дома. "Держаться надо от таких подальше, - соображала она задним числом, - хорошо хоть успела остановиться и не сообщила номер квартиры!" На улицах зажигались фонари, включался в окнах свет. Время ужина. В желудке сосало. Лариса угостила себя купленной в киоске шоколадкой, вернулась на станцию и уже через час, у себя дома, заварила свежий чай и погрузилась в ванну с горячей и душистой пеной.

Вернувшись на следующий день с работы, едва открыв ключом дверь подъездного холла, Лариса удивилась: в уголочке у порога стоял высокий бронзовый торшер, а на полу, на коврике, лежали упакованные в старые лоскутья плафоны и лампы. Она раскрыла прицепленную к длинному проводу записку, на ней корявым старческим почерком была указана точная сумма. Распаковывая плафоны, Лариса строила в уме предположения о том, как бабка ухитрилась и узнала номер ее квартиры и как смогла проникнуть через запертую дверь холла. Всех сомнений до конца рассеять так и не удалось, но бабка вроде бы оказалась надежной и честной, не обманула и товар доставила без промедлений. Пришлось мысленно признаться в том, что сделка завершилась, и последнее, что оставалось сделать - это оплатить указанную на бумажке сумму. Лариса уложила деньги в узкий белый конверт, завернула в газету, сунула под коврик у двери снаружи холла и вернулась назад в квартиру. Включенный в розетку торшер разливал по комнате мягкий желтоватый свет. Первая ее винтажная покупка. Ее, пожалуй, стоило бы отпраздновать, но ужинать не хотелось, и как была в джинсах, не переодевшись, Лариса устроилась на диване с новой книгой.

Под уютным бронзовым торшером Лариса теперь и чай пила, а иногда и рисовала. А подкопивши денег, заглядывала иногда на виртуальную доску объявлений. Однажды отыскала старомодную, крепкую и устойчивую этажерку, привезла домой на такси, отшкурила, покрыла лаком и пристроила в своей "читальне". Третьей покупкой непременно должны были стать винтажные часы, без батареек, заводные. Время от времени Лариса заглядывала в интернет, щелкала по объявлениям, разглядывала интересные вещицы и в начале весны наткнулась на фотографию недорого бронзового канделябра - по стилю очень похожегo на купленный у неизвестной старухи торшер. Лариса нажала на картинку и ахнула: "Двадцать-восемь-двадцать-семь"... Объявление было новое, не просроченное, и в нем был указан тот же несуществующий адрес. Поддавшись какому-то странному внутреннему чувству, она выскочила через холл в подъезд и заглянула под коврик. Завернутый в газету конверт с деньгами лежал на прежнем месте нетронутый. Лариса прикрыла его ковриком и оставила как было... Вернулась к компьютеру, набрала указанный в объявлении номер и минуты две прислушивалась к длинным гудкам, а затем дала отбой, решила, что перезвонит попозже. Но и неделю спустя звонки ее так и оставались без ответа. Еще через месяц объявление с бронзовым канделябром было просрочено и снято с доски администрацией сайта. Лариса изредка еще пыталась прозвониться к странной продавщице антикварных светильников, но делала это все реже и реже, пока не бросила совсем: безнадежное занятие. Деньги из завернутого в газету конверта перекочевали назад к Ларисе в кошелек. Если подходить к вопросу формально, она честно попыталась выполнить свою часть договора, и не ее это вина, что бабка за деньгами так и не явилась. После ужина Лариса, как и прежде, проводила время на диване с книгой и включала свой любимый светильник. Это были лучшие, любимые часы суток, и днем, на работе, она с нетерпением предвкушала предстоящий тихий вечер, и мысленно, в шутку, называла свой торшер лучем в конце тунеля.

...Вот только иногда беспокоило ее странное чувство, напоминая, что она по-прежнему оставалась в должна кому-то на кладбище, и что когда-нибудь послышится из ниоткуда скрипучий голос и потребует оплаты по счету.