Это состояние души. Это свойство духа. Это цвет серца.
Это надежда на любовь и безверие в смерть.
Это ненависть к чужой смерти. Это непредательство своей любви. Это едва ли не последний шанс вызвать любовь к жизни.
Это наклон души или такой крен в сторону лиц - когда чтобы их целовать нужно становиться на колени. Это обрыв, это душный эпилог в который страшно заглядывать с самого начала.
Крики птиц. Приторные скрипы корабля, баюканье стен, укачивание волн, и шатание-шатание утреннего кусочка в оконной отдушине. Еще пять минут тихого счастья с привидениями запахов прошлых товаров, встрясками волновых падений и радугой в окне. И еще сотни корабельных перепадов на полное оживление от теплых прикасаний уютного дыхания и детского соседства под одной на двоих курткой.
Каждый раз вот так бы просыпаться - в теплой полутьме под двух рукавным покрывалом - с щекотанием спутанных волос в лицо, - странно, что такие чистые, но приедем, все равно помоем: (это по мерзкой, уже сейчас составляемой сволочной программе)... - а если нырнуть дальше - мимо всех ощупанных за ночь швов и перегибов до безумия короткого платья, к сбившейся его границе: как тогда на базаре от ветра, когда еще одна подошедшая повыбирать сволочь случайно засмотрелась и быстрая, не торгуясь покупка все оборвала, присвоила - "где следующая волна?" - легкое падение на пятипалый восторг руки - все равно ведь за глубиной сна не почувствует морской болезни, жара и тихого пиратствования соскользнувшей с худенького бедра на живот, впрочем в такт сну замеревшей ладони...
Неужели вчера переправляя ее легкий испуг узкого трапа с земли на судно можно было так спокойно ощущать охват этих ручек на шее, для удобства даже подбросить и прижать на миг задохнувшуюся попутчицу угловатым поддерживанием сзади, а потом на палубе присев- отпустив у всех на виду с тем же спокойствием задавать через нее вопросы нервному капитану. Должно быть, такая сдержанность от того что "у всех на виду", а до этого... - нет, кошмары заброшенного сарая на безлюдной окраине, когда маленькая ухаживала столько времени и главное никуда не сбежала, лучше не вспоминать. И так понятно, что такое везение выпадает только раз в жизни.
Подумать только... Поворот случая, один шанс на тысячу и ...Ура! Выйгрыш! - Вот она моя удача - спит и ни о чем не подозревает.
Интересно, право двухнедельного полуобморочного знакомства позволяет сейчас "Уже утро, Нам скоро выходить" - растормошить, зацеловать - (всю корабельную команду за борт или на реи) и наслаждаться до самой запрещенной глубины, до бредового припадка, пока не уткнемся в мель...
Или может по другому: - вообще не пугать несколько лет оставляя лишь в роли маленькой переводчицы... и только потом, когда-нибудь, когда сами собой начнут возникать после душных снов головокружительные вопросы на которые после неоднократных приставаний придется отвечать, может быть только тогда...
Новая встряска, жалоба спины уставшей висеть на плече над краем койки... Похоже самое время поискать в кармане сигареты и для начала сходить наверх - оглядеться.
В лицо свежим ветром - на палубе никого.
Вот она родненькая... сигаретный огонек принялся ярко поеживаться в беловатой полутьме от удвоенных, считая ветер, затяжек. Сопли бы не потекли - и ладно. От волнения блин, черт бы его побрал. И ноги продрогли.
Повитряный порыв заставляет передернуться и первый пепельный ошметок не удержавшись, валится на доски.
И воздух.
Руки, боясь чтобы пальцы ни на что не засмотрелись, сжались в кулаки.
Старательно. Старательно разжимаю их... И ежусь на вздохе - в глотке гуляет привкус свежей глины, раскаленной меди и ласточкиных гнезд. Набор запахов перемешивается, и вот уже рот переполняют разжеванные до слюны (неужели это моя собственная?) - лепестки цветов. "Первое время, наверное, придется немножко побыть на нервах... А сейчас прекратить, как спасенный утопленник дышать во всю грудь и дергаться как идиот на все воздушные оттенки".
Еще раз затянулся: "Ага. Проняло и полегчало". И спасительный дым превратил обычные легкие в поддерживающий тело дирижабль. "А классно!, классно все-таки".
Это сколько же я не курил? Недели две, наверное: судя по часам и выжатой руке, до локтя которой часы научились съезжать пока валялся в стерильном на болезни бреду... Две недели сплошных кошмаров, в темном течении которых только ел, спал и со стеклянными глазами "занимался" со своим живым приобретением Русским, как довольно сносно на первом вчерашнем экзамене смогла объяснить ожившему господину маленькая девочка. Умница такая. Маленькая, а все равно понятливая, и без дурацкого нытья как обычно в этом возрасте.
Гад. Башка болит до сих пор.
А все из-за этой полумесячной летаргии и вчерашнего только продрал глаза - истеричного погружения на судно когда маленькая переводчица, наконец, приступила к своим прямым обязанностям:
На всю жизнь веселый от и сейчас корабельной пляски капитан, срываясь в легкий скандал, требовал добавки, чтоб его мерзкие подручные перетащили с другого конца города наши вещи - еще пришлось возвращаться на тупых ногах обратно - показывать дорогу, но все равно настроение уже тогда было веселое, затем вечером отплывали в отдельной от всех каюте, забитая дикими запахами башка все кроме сна отложила на следующий день, затем быстрая, короткая ночь все сверлила и сверлила до утра тем не забыть бы, что оставлено на завтра, с частыми просыпаниями от того, что не один, на сумасшедшую радость - с кем!, не один, с оглядками на прошлую жизнь и даже сквозь сон пониманием что теперь - здесь, так будет даже не сколько захочу (хотеть буду всегда) - а сколько успею; особенно если оглянуться на ярчайший корабельный эпилог: все подробности того действительно самого главного, даже под ветром медленно остывающего до сверкающего ощущения первого раза, - то, что случилось там - в теплоспящем низу пятнадцать минут плюс пол сигареты назад:
Как проснулся от "не так" придавленной руки и открыл глаза.
Девочка продолжала спать, и на чужую попытку приподняться на локте недовольно придвинулась.
Как долго мучаясь чтобы не разбудить, не испугать ее "э т о" сделалось даже не успев куда. Затем, прикрыв ее, выскользнул из-под своей части куртки. А она, ощутив сзади тепло освободившегося пространства, повернулась личиком в сторону скрипнувшей половицы во сне растирая коленями липкие остатки чужих осторожностей. Я же тихонько достал из кармана ее странного одеяла пачку сигарет (наклонился низко-низко) и перед холодом наверху сначала накурился девочкой. И лишь затем поднялся на палубу.
"Прекрасно, прекрасно". Жар внутри, и так не давая замерзнуть, понемногу дробится на росу оттенков и счастливая, подлая душа прислушивается к непривычной тяжести в себе: новому теплому веществу, которое для шутки или проверки встряхивает наперекор ледяному ветру: - с непривычки слишком сильно, и обдает всего изнутри теплом.
Сколько же тонн случайностей в свое время пришлось обойти, чтобы попасть с ней сейчас на одно судно, подумать страшно... На базаре я мог бы выбрать кого-нибудь постарше - это самая мелкая случайность, которую маленькая девочка перечеркнула полупрофилем своей оскорбленной фигурки, когда ее слушающую чужую болтовню отогнали взрослые девушки (они быстро заметили странного иностранца) и она разок посмотрела тоже.
Или еще раньше... гораздо раньше: когда жизнь годами зависела от очередного лета с его раздетыми пляжами и морем, где можно было случайно сфотографироваться с десятилетней красавицей, а потом вспоминать об этом всю долгую зиму; или играя в выбрасывание из моря с ее тезкой одногодкой, наоборот - забыть о будущей пустой зиме, или когда пройдя по пляжу дальше, дальше (выискивая эскиз каютной оставленной внизу картинки) натыкался на голенькое пятилетнее существо и бессильно падал на песок, только внутри переживая подстрекательства уродливых мыслей.
От таких ежегодных самообманов с видом на море нервы с перебитыми костями и сейчас полощутся в морском сквозняке...
Встряска, палуба приподнялась и грохнулась вместе со всем кораблем об следующую ступеньку волны, выровнялась и вновь мягкое море.
А кормчий наверно вон в той каморке - это как раз на руле. Сидит и дивится на первого утреннего пассажира решающего в данную минуту пойти ли предложить ему сигаретку и завязать знакомство, или нет - все равно языка не хватит и значит вопросы о носильщиках и достопримечательностях "где бы лучше остановиться" откладываются до города, до тех пор, пока не прибудем на место.
А там...
Сперва, конечно, нужно будет где-то поселиться. Какое-нибудь не шумное, спокойное место невдалеке от центра вполне бы подошло. Наилучший вариант: пустой дом, бабка с утренней стряпней (бабка желательно глухонемая) и соседи без страсти лезть в чужие дела.
Когда в пустой, осенней гавани оборвутся эти туда-сюда раскачивания, под крики диких негородских птиц над наклонившимися домами мы пойдем по каменному дну улицы вдоль двух- и одноэтажного чередования пустых - без стекол окон, и какая-нибудь мелочь, какая-нибудь ерунда - квадратные колонны у покосившегося здания на перекрестке станут для меня первым танаисским ориентиром по дороге к гостинице, и ее хозяин с удовольствием оглядев тяжесть сумок (долгие постояльцы) будет долго пересчитывать оплату на год вперед за свой пустырь в спартанском духе с обычным во все времена набором мебели: широкая кровать (это хорошо, что широкая), два полукресла, стол, и что-нибудь еще - что-то среднее между шкафом и сундуком, а девочка будет изредка переступать на холодном полу и косо посматривать на кровать, куда можно будет залезть вон в тот уголок под одеяло.
Затем, когда гостиничный прислужник будет куда-нибудь спроважен - за новой мебелью, например, дверь запрется изнутри и на всякий случай задрапируется взятым с кресла покрывалом.
Убирая останнюю щелку, я буду долго-долго - будто это последний камень в личный склеп поправлять непослушный кусок материи, сам, тупо соображая как мы интересно выглядели со стороны в чужих, падких на гадкие интриги глазах, и знал ли местный архитектор, рассчитывал ли эту комнату и на подвалы мерзкой мечты и на маленькую девочку в одних стенах? Где только решением задачи "сколько раз смогу поцеловать одну и ту-же родинку" можно упиваться до самого утра, до бесконечности. И никому ничего не исправить! - какие могут быть помехи на окраине цивилизации, в тихой Комнате Исполнения Желаний никому неизвестной гостиницы?
Теперь, здесь, даже особо рьяные блюстители нравственности только разведут руками: - автомат, два АПС плюс широкий набор гранат сумеют предупредить самый навязчивый интерес (чуть что и беглый огонь) - простите, я не знаком с вашими законами, если они что-то пронюхают и придут убедиться собственными глазами.
В самом деле: пока будем идти по городу - сколько человек успеет увидеть и сколько очень быстро услышит о двух странных новоприбывших: парень с явно не сестрой, - тогда кто она ему?, вопрос из вопросов с достаточно скучным еще на какое-то время ответом, а о скрытой же пока, гораздо более двусмысленной правде так никто и не узнает - о том, что здесь произойдет и будет затем твориться сперва дни, потом недели, потом... теплая морская зима все сгладит и превратит замурованным одним и тем же воздухом ту комнату в родную. Но на первое время - осторожность во всем - какой-нибудь особый закон по защите детства - и все испорчено. Все задуманное пойдет в совсем ненужном взгляде местных властей на Ах, вот он кто, иностранца. Глупые случайности ни к чему. До вечера, наверное, можно будет просто привыкать к новому положению вещей: ведь уже завтра мерзкие владения дополнятся другой мебелью, примесями неотложных дел и новым детским отношением к главному контрабандисту оружия и дошкольной любви, запоминать все мелочи и детали и только завтра ознакомиться с ближайшими окрестностями поподробней.
А если она - маленькая, уставшая от корабельных перегрузок и переводческих услуг девочка, уснет опять?, уже на новом месте? Что тогда делать? Как начинать?... Об этом тоже стоит подумать...
Разбудить ли встав и грохотом кресла баррикадируя дверь, или последний раз проверяя, что под кроватью никого нет подойти, дотронутся до ручки, а потом прикасаться еще, еще и снова, уже во все места и так весь вечер, или...
Если как сегодня утром здесь на корабле больше не получиться, то что мне делать с сонным безоблачным тельцем? Когда только одно прикосновение к нему сожмет мне сердце в грязную фольгу, два дотрагивания растопят ее в глубокомысленную лужу крови, которая мутными фонтанами застынет в голове и мышцах и я осторожно чуть-чуть сдвину платье - трусиков конечно еще не придумали, я присяду на кровать - дух переведется на новой высоте: самой мучительной части тепла, вечно не хватавший цвет наклоном сведется до запаха, еще на одно мгновенье - ведь таким больше не будет - еще на секунду приближая все пляжи - нет, не так, - подрывая руки до бесчувственности под нее всю - вздрогнула, наконец, и потом только губами успеть перекрыть непонимание ее личика и возможный визг.
...А завтра чтобы замалить вину скуплю все танаисские игрушки, дам отрезать палец, брошу в прохожих гранату.
Но пока что только заунывные накаты волн.
Снова прислушиваюсь и вглядываюсь.
Море... С прозрачностью волн такой же, как у нас осенью. И краски и звуки почти те же.
Всплеск посильней.
И вот еще одна волна поотстав от корабля уносит на грязно-пенном затылке одинокий взгляд в сторону тянущегося берега.
А вроде действительно - не так уж и холодно.
Толи от знания, что от тепла отделяет всего лишь короткий скрипучий спуск, толи от сигареты во все-таки застывших пальцах.
И дымка с берега небольно бродит по голове, в мозгах и дальних планах о городе и степи когда нужно будет покинуть свое убежище и чтобы избежать ненужных объяснений со всем Танаисом о странной цели приезда, завязать знакомство с каким-нибудь богатым политиком, военным или торговцем.
Такие знакомства естественно пойдут не быстрее освоения языка и значит, чтобы побольше разговаривать с малышкой, перенимать от нее не только греческие ругательства, приставать к ней ежедневно будет делом невозможным.
По программе минимум на первые две декады отводится четкое овладение тройкой сотен слов - это значит, чтобы без лишних проколов и поскорей сойтись с властями; но опять же - чтобы чистенько и без осечек: пару покушений я еще кое-как стерплю (мало ли кто как поймет детскую истерику на весь город или, например показ новейших образцов оружия), а там далее, в более туманных планах, наверно, нужен будет лагерь... Вот только с маленькой девочкой будет проблема: детских садиков тут нет, вечно таскать ее с собой я не смогу и, стало быть, нужно будет или отменять собственные выходки или что-нибудь придумать.
Удовлетворенные этим последним выводом, вампирски обугленные останки сигареты коротким щелчком отшвыриваются в море. Быстрое падение - почти без брызг, и начинаются синусоидные колебания в сторону берега. "Минут через сорок, возможно даже одновременно с нами, когда будем подплывать к городу - может и будет на месте". Домысливаю окурковую судьбу: "Выбросится, и станет лежать самым необъяснимым предметом на многие километры. А где-то к весне потянутый сползающим льдом, возможно и снова встретит меня в море".
Последнее провожание взглядом глубокой степи и возвращение обратно к морю: ...скоро город, можно спускаться вниз (только убрать с лица противоветерную гримасу) и будить, если еще спит.
I
Удивление превыше всего,
Выше - только хорошее удивление.
Начать, наверное, придется с Фанагории, где первой стала языковая проблема. Решение этой задачи я нашел на базаре, где купил себе маленького ребенка. И первое время чтобы перенимать у девочки не только греческие ругательства, я старался обходиться с ней очень аккуратно. Целую декаду я при ней даже не курил. Потом мы дождались корабля и переплыли на другой берег. А когда прекратились волновые шатания туда-сюда, я с помощью своей попутчицы-переводчицы отыскал гостиницу и поселился на втором этаже. Маленькая девочка помогала мне и дальше. Мы с ней ходили как туристы по чужому городу и присматривались к людям. А Танаис - красивый город. Люди тоже к нам присматривались и, в конечном счете, я познакомился с человеком по имени Нисохорм. Он признался, что следил за нами через хозяина гостиницы, где мы поселились. Со своей стороны я в качестве откровенного жеста расстрелял одну из стен в его доме. Нисохорм быстро понял, какими выгодами пахнут выстрелы, после чего согласился рискнуть собственными средствами и делать военный отряд. Примерно с этого же времени он стал выдавать меня за понтийского посла. Будто я приехал закупать у города пшеницу в обход боспорским пошлинам, и мне к весне нужен конвой сопровождения. На собрании городского совета Нисохорм подтвердил эту легенду, стал тратить очень много денег и его выбрали архонтом конвойного отряда, а меня его заместителем. В итоге - лагерь - пол стадия на четверть. Всем нравится. Больше всех разумеется "послу". Конницу набрали из варваров. Со скифом во главе. Теперь если обо всем этом узнают в столице, боспорский царь вышлет нам ноту протеста. А это уже вмешательство во внутренние дела полиса. Начнется неразбериха, и я с Нисохормом погрею на этом руки. Мы даже думаем устроить специальную утечку информации на Боспор. Нисохорм говорит, что корабль уже готов и дело лишь за человеком. Тут нужен, разумеется, толковый парень, и я подозреваю, что им станет один из капитанов штурмовиков - или Зидик или Сидинис. С простыми солдатами я знаком пока еще плохо и по имени знаю одного Мидония, да и то лишь потому, что у него такое отношение с офицеру Сидинису, что я уж лучше помолчу на эту тему. Наверно лучше стоит рассказать о нашей первой с Нисохормом ссоре. Тем более что повод был необычный для такого времени, и архонт до сих пор на меня косо смотрит. А все из-за технического просчета и моей любви к музыке. Дело в том, что на степных учениях я ругаюсь на солдат через динамики, а песни слушаю сквозь шлем или наушники. И вот однажды мы в степи попали под дождь, и я пришел в лагерь очень злой. Чтоб успокоиться, я захотел чего-нибудь послушать и так спешил, что забыл перевести степные сотрясания воздуха на внутренние. В результате ошибки "День Гнева" вылился не мне в уши, а на лагерь с мокрыми солдатами. Вечером конечно Нисохорм прибежал скандалить, но было уже поздно. Я и теперь еще нередко "ошибаюсь". Кстати сказать, моя маленькая переводчица тоже несколько раз интересовалась музыкальными кружочками, но я благоразумно не давал. А потом толи устала просить, толи устала еще от чего-то, да только не вытерпела и сбежала. Представьте себе мою панику, когда я однажды прихожу домой, а комната стоит пустая. У меня чуть разрыв серца не случился. Я со всех ног - к Нисохорму, залетаю к нему и с порога ору чтоб оцепили все въезды и выезду из города, включая гавань. Переволновался вобщем. Ну и видя мое такое состояние, архонт, сперва, конечно, прочитав мне нравоучение о пользе хорошего обращения с рабами, через некоторое время выводит мою беглянку из соседней комнаты. Она оказывается, у него скрывалась. Чтоб снять накал страстей мы все трое стали думать как тут быть, и Нисохорм - светлая голова, предложил отдать девочку в одну школу с его сынишкой. Я уже более менее мог связывать слова без чужой помощи и поэтому согласился. В школу маленькая ученица ходит уже три недели, но все-таки еще иногда недовольна. Вчера сказала, что хочет посмотреть куда ходит ее хозяин и сегодня архонту пришлось забросить личные дела, взять ее прямо с уроков и привести в лагерь, в капитанскую комнату.
В данный момент моя первоклассница залезла с ногами на офицерскую стол-карту и увлеклась там каменными изгибами Меотиды. А архонт Нисохорм приняв свою излюбленную позу иронично умирающего в кресле фараона, сидит и принимает у меня урок греческого языка на тему наших общих достижений. Я надеюсь, что не наделал много ошибок - у меня ведь была такая учительница, и Нисохорм будет доволен прогрессу в моем греческом. Я вроде ничего не упустил.
Ну, как? Архонт доволен? - оборачиваюсь я за оценкой к Нисохорму и он, наконец, убрав с лица ироничную маску и неаристократично сплюнув, выдает:
- Ужасный акцент и прилагательных мало. О выбранной теме я лучше умолчу. В целом же, что касается языка, то вполне сносно. Для иностранца во всяком случае.
Уставшее солнце моргает у него на щеке проходящими мимо окна солдатами и Нисохорм время от времени натужено щурится.
Архонта явно утомил солдатский лексикон его заместителя, а мое заместительское горло после монолога требует передышки тем более. Так что по всему видать - пора делать перекур.
- Вы не против?
- Появление из чужого кармана сигареты тактичный политик игнорирует, а девочка и так привыкла. "Значит - не против".
Огнем словился кончик сигареты. Затянулся, - и вот оно... Закинул в глубину внутренностей крючок сигаретного дыма и, подождав пока приятная немота ног приклеилась к нему лапками, тяну и выдыхаю эту стонущую радость и растворяю ее дымом в движении воздуха.
Дымовые разводы растекаются по комнате, но Нисохорм вместо открытых возмущений лишь с неудовольствием мнет колено:
- Погода меняется, что ли? Лапа ноет и ноет. С самого утра, - он сгибает-разгибает ногу, слушает хруст и морщится: - Похоже, ночью ветер будет с моря...
- Да? - затягиваюсь снова: - Ну и что?
- Да просто... Завтра в степи тебе не позавидуешь. Как вы там будете?
Архонтовская заботливость звучит умилительно, но он то останется в городе:
- А мы оденемся теплей, и передвигаться будем перебежками.
- Ну-ну, - Нисохорм отрешенно кивает навстречу новой порции никотина: - Осень продержимся да зиму перебьемся, а там будет полегче.
Ты бы слезла оттуда, - это уже ребенку: - Посмотрела и хватит.
Но девочка: - Не мешай, - с высоты стола оборачивается в курящую сторону: - а мы отсюда приплыли? - ручка уткнулась в Киммерийский пролив.
Гляжу и подтверждаю: - Да.
Она снова отвернулась разглядывать вмятины равнин и точки городов на карте: - правая ступня раздавила пол Фракии, а левая коленка восседающей на странах маленькой богини случайно накрыла и ту приазовскую область, из которой приплыл ее уставший от доклада и тяжело задумавшийся о возрастных разницах между ней и им, господин.
"Сколько же ей лет? ...Семь, восемь, ...может девять? ...А вдруг - пять? Так трудно определить по росту" и самый тоскливый вопрос как всегда ставит в тупик все идеи поведения в ее присутствии, варианты усложнений гостиничных вечеров, когда единственным детским желанием останется надежда на то что хозяин с вывихнутыми мозгами по дороге к общей кровати вывихнет себе и шею. "Сегодня правда дал себя уговорить - организовал с Нисохормом экскурсию", - "может хоть тут найдется волшебная палочка, чтоб дирижировать на хрупких настроениях".
Фигурка на столе вздрогнула от чьей-то ругани за окном, и чуть не спихнув с подоконника тяжелый шлем, выглянула посмотреть. Но там всего лишь навсего архонтовская гордость - недавно приодетые в новенькую форму солдаты. Лагерная пестрота не очень интересна... Маленькая тяжело вздохнула (ведь дома ждет гораздо худший - голый маскарад) и снова вернулась к своей подножной географии.
До вечера, конечно, еще много времени и можно еще что-нибудь придумать...
- Эй! Я кому сказал? Спускайся. - раздражительно очнулся Нисохорм: - Еще прольешь капитанское вино.
- Не слезу! - маленькая упрямица лишь чуть отодвинулась от звякнувшего об кубок кувшина, и созерцательные, отдыхающие на ней мысли опять тревожит архонт:
- Вот упрямая, а. Это тебя в школе учат быть такой непослушной?
- Да учат, - кое-как огрызнулась школьница, хотела показать язык, но передумала.
- И залезать с ногами прям туда, где взрослые пальцами водят, тоже учат?
- Тоже.
- Так-так, - раз никто не вмешивается, архонт решается прибавить строгих ноток: - А может мне тогда закрыть такую школу?
- Как хочешь.
- Или просто не брать непослушных девчонок к себе в лагерь? - разразился он издевкой (с подтекстом, что политики перед детьми не отступают), но маленькая лишь отмахнулась:
- Подумаешь... Все равно ничего не успела увидеть. Сам быстро-быстро притащил за руку, и прямо сюда, а тут сами и болтаете. Очень интересно, - девочка возмущенно пожала плечами и архонт: - Ну что ж, - сделал вид что встает:
- Вот я счас крикну капитанам, они тебе все сразу и покажут - вынесут отсюда за ручки за ножки. Слышишь? Я уже встаю.
- Ну вставай-вставай. Очень напугал, - маленькая с сомнением посмотрела на нерешительные потуги аристократа быть решительным и вдруг вскрикнула, когда вместо докуренной и вылетевшей за дверь сигареты в комнату ввалился полуголый человек.
- "Ну ничего себе..."
- Помогите... - человек шатаясь, сделал несколько шагов на середину капитанской: - Мое последнее желание... - прошептал он, обвел мутным взглядом стены и, не договорив, аккуратно повалился на пол.
Все замерли, и рухнувшее тело вздрогнуло сухой спиной с призывом к помощи. Желательно немедленной.
- Зидик! - архонт первым бросился к капитану, присел рядом, и заботливо приведя того в сидячее положение, едва сдержался чтоб не отшатнуться от искусства резьбы по человеческому телу: - через всю капитанскую грудь - багровая полоса, а плечо и пол руки вообще залиты кровью.
- Кто тебя так? - прошептал Нисохорм.
- Архонт... Это ты? - раненный с гримасой боли ухватился в свое плечо и уже грязной ладонью вцепился в белоснежную одежду начальника (а то упал бы)...
- Зидик, ты что, - от спокойствия Нисохорма не осталось и следа, и видно, чтоб его успокоить, капитан вяло улыбнулся.
Но по полу уже потекла первая темная струйка, и даже замеревшая на своей настольной высоте девочка едва нашла сил отвернуться от этой сцены - на своего обкурившегося спокойствием хозяина. "Действительно, чего же это он такой спокойный?".
- Ничего не понимаю, - архонт на миг обернулся в ту же сторону, тело без его поддержки покачнулось, и Нисохорм затряс голые плечи: - Не падай Зидик, слышишь?
- Ой, не труси, архонт, больно.
- А ты не закрывай глаза. Вот так.
- Ну, можешь говорить? Кто тебя... И где?... Здесь?... В лагере?...
От кучи начальских вопросов голос полуголого перешел на хрип: - Случайность. Я недоглядел.
- Случайность?
- Да. Забыли поменять клинки на тренировке. - у капитана стали закатываться глаза: - Моя ошибка.
- Ну ладно... Ты Зидик только погоди, - Нисохорм с хрустом выпрямился к заместителю:
- А ты чего? Скорей за доктором... Чего сидишь?
- Да вот. Гляжу на вас...
- Глядишь?
- Архонт, раскрой глаза - наш раненый совсем не потный.
- Чего? - пару секунд он смотрит как на кретина, конечно ни фига не врубается и оборачивается на новый стон:
- Не надо доктора ребята. Лучше воды...
- А ну... - Нисохорм кивает ребенку: - Вон там, в углу.
Перепуганная от вида крови школьница колеблется всего секунду, быстро спрыгивает, и пока дядька архонт бормочет умирающему что-то бодро-невразумительное, подтаскивает из угла тяжеленный сосуд.
- Хотя бы тряпку можешь кинуть? - кричит через плечо Нисохорм, и кинуть тряпку мне, разумеется, не трудно. Он ловит, и, промокнув водой, осторожно прикладывает материю к окровавленному месту. Заботливо заглядывает раненному в глаза:
- Ну, как? Так лучше?
- Да-да, - сипит Зидик: - Спасители вы мои.
- Ну-ну, - скромный аристократ только отмахивается: - Еще что-нибудь нужно?
- А теперь винца бы, - вдруг совершенно нормальным голосом заявляет подлый капитан.
- Не понял... - едва переглотнул Нисохорм, но только по-моему как раз тут все понятно, и в продолжение своей солдатской шутки с пола развязано пояснили:
- Оно такое: красновато-кислое, и еще мокрое на ощупь.
В наступившей тишине сочно шлепнулась на пол пропитанная фальшью тряпка, а вовсе не фальшивый прилив крови стал искажать архонтово лицо. Нисохорм медленно-медленно выпрямился, - буря эмоций сжала ему руки.
"Вот так наверно и случаются инфаркты..."
- А ну-ка поднимись, - слишком уж нежно попросил обманутый политик, но проскользнувший на последнем слоге кризис, кого-кого, а Зидика не обманул:
- Архонт-архонт, держи себя в руках.
Прогремевшее затем: - А ну встать, содрогнуло эхом девочку и стены, и заставило подумать о вмешательстве третейского судьи. Только благоразумный капитан решил не выполнять приказ, а дурашливо запричитал:
- Не встану архонт - убьешь ведь. А за что, да ни за что. К тому же при свидетелях. Я же не знал...
Замечаю, что до сих пор не понимающий "что здесь происходит" детский взгляд требует хозяйских разъяснений, и через голову "раненого" комедианта отвечаю что: - и такое тут у нас бывает. А ты как думала?
Нисохорм тоже вовремя вспомнив о присутствии ребенка, видимо решил пока сдержать эмоции. Со словами: - Ну, я тебе еще устрою, чуть попозже - не при детях; - он на негнущихся ногах прошел к выходу, и бросив напоследок: - Сошлю как минимум в театр, - сурово вышел наружу.
- А если бы была, он хлопнул бы и дверью. - не удержался прокомментировать капитан.
Молниеносно выздоравливая - "ведь холодно вот так валяться" Зидик встал и сразу завертел головой: - Так где там...
Сперва скользнув по заместителю архонта, он покрутился взглядом во все стороны, не находя пропажи вынужденно вернулся к моему лицу, - я кивнул на стол; он шагнул к затаившемуся кувшину и жадно отхватив серебряным кубком половину его терпких внутренностей, медленно - (играя с собой) отправил их в рот.
Зидик посмотрел вслед перебежавшей подальше от его непредсказуемости школьнице и довольно поставил высушенную до капли мумию кубка на стол: - Так, с этим ясно.
А как зовут нашу новую знакомую?
Не привыкший к подобным офицерским подходам к знакомству маленький ребенок даже не знает, что сказать и несколько мгновений хлопает глазками. Подталкиваю:
- Скажи Зидику как тебя зовут.
Маленькая толкается в ответ.
- Ну чего ты? Не бойся - он хороший. Говори.
И она не найдя поддержки у усмехающегося хозяина, собравшись с духом, произносит.
- И ничего страшного.
- Прекрасное имя. - восхищением пробуя наверстать детские симпатии, выдыхает Зидик: - Почти что как мое. И тоже трудно для запоминания. И это правильно. Запоминать не обязательно. Нас тут так много и солдат и офицеров. И между нами всякие встречаются.
Посредственность Нисохорма ты знаешь. Самый неинтересный дядька в нашем лагере. А есть историки, художники, поэты. Вот я, к примеру, неплохой поэт. Так как болтаю я, никто тут говорить не может. Да ты наверно и сама это заметила. Вот только музыки у нас тут долго не было. Но это в прошлом. В очень тусклом прошлом. А в настоящем, что я посоветую... По имени ты никого не знаешь, верно? Так вот, если тебе чего-то нужно, то останавливай любого человека и начинай со слова: "Офицер". Если наскочишь на солдата - он улыбнется, а капитан тем более откликнется. Ну как, понятно?
- Да.
- ...Офицер.
- Да офицер, - услышала суфлерство "с задней парты" школьница.
- Ну вот и замечательно, - пропел актер-поэт-и-капитан.
Но детские страхи все еще не рассеяны и на начальское предложение: - Обтерся бы; - капитан: - В самом деле, - поднял оброненную архонтом тряпку и занялся устранением "порезов" на плече: - А то еще присохнет...
Оно конечно... Не каждый взрослый выдержит все наши лагерные шутки, а тут ребенок...
- Так то не кровь? - прошептала маленькая.
- Это? - Зидик выжал тряпку прямо на пол, последнюю каплю подхватил мизинцем и театрально лизнул: - Тфу! Конечно нет. А вы наивные с Нисохормом поверили?
Девочка кивнула, и капитан ухмыльнулся:
- Я даже сам не ожидал. Ты понимаешь, - обратился он поверх ребенка: - Так на меня накинулись, особенно Нисохорм, что я и сам перепугался. Про свой зарытый в нашем лагере талант. Действительно. А не пора ли мне в актеры, куда-то на большую сцену, - издевательский актер нагнулся и похлопал по сосуду с водой: - Ведь как же достоверно получилось. А? Вот ты! Не надорвалась перетаскивать такую тяжесть?
- Так я же думала... - у маленькой даже не нашлось на офицерское кривлянье слов.
- Что меня и в самом деле можно ранить? Какая ерунда. Вот твой... Твой... - под потяжелевшим командирским взглядом Зидик перевел определение в другую плоскость: - ...Вот наш прямой главнокомандущий - тот сразу понял все как надо.
Маленькая обернулась к "так вот почему сохранявшему такое спокойствие" главнокомандующему и приходится подтвердить, что в самом деле:
- Зидик - он у нас такой, любит людей немного подурачить.
- Скорей поудивлять, - быстро поправил капитан.
- И покривляться перед новыми людьми
- Скорее выпустить фантазию на волю.
- Даже когда это похоже на юродство.
"Юродство" Зидик пропустил мимо ушей:
- Но ведь сработало.
- Со стихами у тебя лучше получается. Кстати, - я делаю пояснение для школьницы: - этот комедиант, мало того, что капитан наших штурмовиков, так он еще - поэтище огромного таланта.
- Да ладно, - скромничает Зидик
- ...И в этом я надеюсь, мы еще убедимся. А пока хотелось бы услышать подлинную версию всей этой комедии. Ведь не винца же ты зашел сюда хлебнуть. Эту причину ты оставь Нисохорму.
- Причину? - переспросил капитан, делая умное лицо, будто и вправду собираясь сказать что-то умное: - Причину значит...
- Да. И желательно не в стихотворной форме.
- Ну, хорошо. Как скажешь. Тогда я начну с самого главного. - Он с задумчивой паузой посмотрел в потолок: - Когда- то, давным-давно, когда я был еще маленьким: - на секунду Зидик отвлекся показать: - примерно вот как она, я невзлюбил спокойствие и серость будней. Тогда я начал бороться с этим рифмами. Первые опыты на этом поприще...
- А покороче нельзя? - перебились биографические воспоминания, и Зидик обиженно пожал плечами:
- Можно и покороче.
- Пожалуйста.
- Когда возвышенной душе...
- Еще короче.
- Ах, даже так? Ну, хорошо!
Если опускать все подробности про тупость солдатни на все мои приказы, про то что поэтизм моей натуры ищет выхода, про недогадливость моих начальников, - кольнул начальство Зидик: - ...то заявляю - я устал от тишины без удивлений.
"Да. Нужно было сразу догадаться, куда он клонит".
- Вот вы прислушайтесь, прислушайтесь... _ капитан многозначительно вдруг затаил дыхание и в наступившей тишине стало заметно, что день почти закончился и расслабленные хождения за окном тому подтверждение, а рядом - маленькая девочка не знает что делать: "...какая то неинтересная экскурсия..."
- По-моему чего-то не хватает, - закончил Зидик: - А?
- Ну ладно, - сдаюсь: - ты значит намекаешь...
- Конечно же, - мгновенно подхватил офицер: - Всего лишь намекаю. Я разве сумасшедший, чтоб приказывать начальству, - его полуголая фигура даже качнулась чуть вперед: - Разве похож?
От такой наглядности приходится признать, что Зидик выглядит всего лишь недоодетым капитаном, и все-таки:
- А как же посторонние?
- Это архонт Нисохорм что-ли? - похоже Зидик даже обиделся: - По-моему я позаботился о нашем консерваторе, и самым гениальным образом. Я что же, зря тут по полу валялся? Я же продумал все на сто шагов вперед: архонт теперь не скоро тут появится.
- Это понятно.
Но тут есть кое-кто еще, кому немного рано слушать наши лагерные ужасы.
Вслед за начальским кивком капитан тоже посмотрел на ту, которой "еще рано слушать". Моя заботливость о детском слухе его искренне - (так она не знает?) - удивила, и заставила задуматься...
- Эй, вы про что? - не понимая взрослых недомолвок, вмешалась школьница и вопросительно поглядела на одного - на второго.
Объяснения пришли, разумеется, с менее одетой стороны. Зидик только сперва потер багровую от краски руку:
- Про что? Да вот про это самое... Тут тайны нет, хотя конечно риск присутствует. Вот например... Ты ощущала хоть когда-нибудь такое - чтобы в тебе вдруг оживала кровь? Чтоб искорки невидимой холодной ночи тебе испепеляли нервы?
- Нет, - едва успела вставить девочка.
- А как насчет того чтобы разбиться на осколки удивлений, вдруг ощутить себя заполыхавшим в небе облаком, внезапно унестись в танцующие штормы звуковых вершин, взглянуть оттуда новыми глазами, на струны засверкавших в тебе чувств... и замирая снова рухнуть вниз. Или к примеру...
- Зидик! - я обрываю поэтизмы капитана: - Не морочь ребенку голову.
- Так я ведь только начал...
- И закончил.
- Так это вы про музыку? - "ну наконец-то" догадалась девочка и офицер кивнул:
- ...на самой интересной ноте.
- И ты просил послушать?
- Всего лишь намекал. - развел руками Зидик: - А он вот... как будто бы чего-то опасается. Неплохо было бы узнать - чего.
- Он и мне не дает, - пожаловалась маленькая ябеда-карябеда: - Сам слушает свои кружочки, а мне - нет.
- Что, правда?
Маленькая закивала.
- А очень хочется? - посочувствовал капитан такой несправедливости и кажется пора вмешаться:
- Зидик. Не лез бы ты...
Но видимо уже почувствовав в новой знакомой союзницу, он: - Э нет! - не успокоился, и даже более того, вдруг перешел на громкий шепот:
- Послушай-ка. А может быть давай объединимся? Навалимся вдвоем и отберем. И после сами будем слушать. Ну как? Давай?
Маленькая серьезно взглянула на хозяина, припоминая все выигранные у него схватки (такие редкие и немногочисленные, что лучше и не вспоминать), взглянула и на офицера (с таким конечно шансов больше), но этот далеко идущий заговор необходимо срочно оборвать:
- Не слушай дядю Зидика - он часто предлагает глупости.
- И вовсе не всегда, - не обиделся капитан.
- ...Ты только погляди на него. Погляди, погляди.
Девочка всмотрелась в офицера.
- ...Стоит грязный, неодетый, и еще с этой своей дурацкой ухмылкой. Ну разве можно такого слушать?
- Ага, - еще раз взглянула и кивнула школьница.
- Ну я не знаю... -
"...как переубеждать поэтов и детей?"
- ...я соглашусь, а завтра мне тебя в степи искать? Ведь испугаешься.
- Врет-врет. Все врет. - отвлек от правды офицер: - Не испугаешься. Там просто нечему пугаться.
- Я знаю. - заявила девочка.
- Откуда ты там знаешь?...
- Не скажу!
- Значит не знаешь.
- Нет знаю. Ира говорила... - она осеклась.
- Стоп. Кто такая Ира?
- Я тебе рассказывала.
- Не рассказывала.
- Ирочка? Я с ней недавно подружилась. Она сидит на соседнем ряду, а на переменах мы вместе бегаем от мальчишек; - первоклассница даже улыбнулась, видимо вспомнив что-то занимательное: - Так вот. Ира спрашивала, что вы тут слушаете.
- А она откуда...
- Ей брат говорил, он тут у вас солдатом работает, она мне говорила, а я не запомнила кем.
- Ага, и дальше?
- Я не помню. - маленькая смутилась: - Братик ей рассказывал, кажется что, - она забавно напряглась, припоминая наверно подружкину цитату: - что после того, что он услышал в лагере, ему больше ничего слушать не надо, ...и запоминать не надо, ничего страшного что можно увидеть, кажется так.
"Билиберда какая-то..."
Выболтав все свои школьные секреты, у маленькой нет больше никаких идей - что делать дальше. Она грустно замолчала, и дальше дело взрослых что-нибудь придумывать.
- А я зачем сюда зашел? - стал вспоминать вдруг заводила-Зидик, полусерьезно похлопывая по ножнам капитанского меча: - Ах да! Насчет захвата музыки, - он вопросительно повернулся в "не знающую что делать сторону", но маленькая даже не успела показать "Что у хозяина вон тоже есть..."
- Яволь - Согласен - Згода - Хорошо! - громко сдалась хозяйская расчетливость. "Конечно это против всяких планов, но видимо пришла пора раскрыть свой музыкальный козырь":
- Зидик! Окно!
- Ага, понятно, - капитан бросился к захлопавшей от ветра ставне: - Чтоб кое-кто сюда не выпрыгнул! - непослушный полудверок ловится и сковывается крючком со вторым: - Готово!
- А сам к дверям!
- Ага!
"Теперь пути для отступления отрезаны..."
Лишь тут, глядя как зачернел в дверном проеме капитанский силуэт, маленькая школьница поняла насколько это все серьезно. Она стала медленно отступать вглубь комнаты, пока не уперлась в оставленное архонтом кресло.