Этот вечер я запомнил на всю жизнь, - потому, что как раз тогда она по всем "техническим характеристикам" должна была оборваться и воспоминания о нём в этом случае остались бы совсем у других, - у моих родителей, у сестёр, у того, кто эти "характеристики", так сказать, "отрабатывал", да у некоторых наиболее близких одноклассников и друзей детства.
На календарях тогда стояла не совсем обычная дата - 9 января, в честь этого дня площади и улицы когда-то называли. Для старшего поколения этот день навсегда пропитан "кумачом ран": "Кровавое воскресенье". Но через шестьдесят четыре года после него, - не так уж и давно, ещё достаточно много живых свидетелей, наверное, осталось и даже, возможно, участников того события, - был четверг. Именно этот день считаю своим вторым днём рождения, он и указан в качестве такового в информации об авторе. По гороскопам, которым я не очень доверяю и никогда их не читаю, это мой самый неудачный день, но четвергов в году пятьдесят два, не все же они бывают несчастливыми, отсюда неопределённость, не позволяющая хоть как-то учитывать предупреждения гороскопов, иначе ведь своей тени станешь бояться.
Лежал я как-то в больнице, правая нога - в гипсе после операции по сшиванию разорванного ахиллова сухожилия. Случилось это вовсе не в четверг, а в пятницу, но на глаза мне попался старый гороскоп в "Комсомольской правде" с картинками. Ради интереса посмотрел, что там мне он обещал, когда в высоком прыжке за уходящим в аут - что особенно обидно - волейбольным мячом, не выдержало моё сухожилие на правой ноге, лопнув, словно натянутая струна.
В гороскопе на тот самый день была нарисована чёрная кошка и в комментариях к условным обозначениям имелась рекомендация "беречь своё здоровье, соблюдать осторожность во всём". Знать бы наперёд, не пошёл бы на волейбол, но это уже другая история, про соломку, которую надо иногда подстилать - в нужное время, в нужном месте. А ведь предупреждение ещё с утра было, - выскочил утром на пробежку, ещё в сумерках и, пробегая мимо лесов строящегося дома, зацепился рукой за далеко выступающий гвоздь, порвал олимпийку и глубокую царапину на правом локте получил, - даже сторона возможной более серьёзной травмы мне была продемонстрирована, но я так ничего и не понял. Стал я после этого читать гороскопы и ими руководствоваться? Нет, конечно, а зря, наверное.
Но в ту пору, когда я был шестнадцатилетним с "хвостиком" в девять месяцев, даже слово такое - "гороскоп" - мне было неведомо, не говоря уж о его значении. То же самое, наверное, могли бы сказать тогда подавляющее большинство моих соотечественников, это сейчас любая газета спешит уведомить нас, что "на этой неделе желательно выполнить все первостепенные дела заранее, так как на следующей на всё отложенное и заново накопившееся у вас может не хватить сил и времени". Ну, кто, скажите, станет делать сегодня то, что можно отложить на завтра, или даже на целую неделю?
Вундеркиндом тогда я никаким не был, поэтому в то время всё ещё учился в школе, последний год, и у меня были зимние каникулы, скоро, правда, они заканчивались. Провёл я их результативно, - занял первое место на олимпиаде по математике, о чём узнал из городского "дацзыбао" - газеты "Заветы Ильича", которая и по сию пору так называется, хотя Ильича уже мало кто рассматривает в качестве человека, заветы которого следует выполнять.
Темнеет зимой у нас рано - в пору самых коротких дней в шестнадцать тридцать по степени освещённости уже глубокая ночь, и говорить кому-нибудь при встречах "Добрый день" уже как-то язык не поворачивается. А всё потому, что в Татарии, как тогда называли Республику Татарстан, время московское, хотя в соседней Башкирии - Башкортостане разница с Москвой уже два часа, и пограничный мост через реку Ик называют самым длинным мостом в мире, ведь ехать по нему в восточном направлении "приходится" на двадцать секунд больше двух часов.
На тёмный вечер того дня, первоначально солнечного, проведённого мной, как и все предыдущие каникулярные, в лесу, на лыжах, у нас с сестрой наметился поход на "Золотого телёнка" с Юрским в главной роли - посмеяться, но получилось так, что в ту самую пору, когда в этот полезный и, по уверениям сведущих людей, продлевающий жизнь процесс должен был вовлечён и я, мне пришлось лежать на операционном столе под глубоким наркозом, пока в моей грудной клетке ковырялись люди в белых халатах.
А всё случилось из-за моей любви к свежему воздуху. Поехал я в "город", как мы все говорили, живущие на окраине Лениногорска, несколько раньше сестры, - захотел ещё зайти по совсем необязательным делам в общежитие, стоящее поблизости от "Космоса", единственного кинотеатра в нашем городке. И это обстоятельство тоже пролило дозу своей воды на мельницу случая, - находись я вместе с сестрой, всего бы далее случившегося наверняка не произошло.
По нашему городку тогда ходили всего три маршрута - первый, второй и, разумеется, третий, переквалифицированный вскоре в 102-й, поскольку он приобретал как бы статус междугороднего, курсируя между Лениногорском и, километрах в двух от него, посёлком Ромашкино, в окрестностях которого была заложена знаменитая скважина ?3, давшая первую волжскую нефть Родине, что и стало причиной заложению города на месте старинного села Новая Письмянка. В нашем курмыше первые два ехали навстречу друг другу и встречались на автостанции, где на несколько минут останавливались, и кондуктор с водителем уходили в своё служебное помещение. Эти несколько минут иногда растягивались и чтобы не сидеть внутри, я обычно выходил на свежий воздух и заходил уже вместе с кондуктором. Так было и на этот раз.
На широкой площадке, где стоял ещё один автобус, не было ни души. Я стоял, смотрел на звёзды и совсем не заметил, как с правой стороны ко мне подошёл мужик в бушлате, - он появился словно чёрт из табакерки. Хрипловатым голосом он спросил меня про автобусы, - каких они маршрутов. Руки у меня были в карманах, хоть и в белых вязаных варежках, - под вечер ударил мороз. Одну, левую, я вытащил и махнул ею в сторону автобусов, поясняя, какой из них первый маршрут, какой второй. Для этого пришлось слегка отвернуться влево и, когда я снова посмотрел на мужика, то увидел только его руку в замахе и уже летящую к моей груди, - я успел лишь немного дёрнуться влево, стараясь уклониться от удара, не имея возможности защититься запутавшейся в кармане другой рукой, поэтому удар пришёлся в правую часть, чуть пониже ключицы.
Было совсем не больно, только в мои планы вовсе не входило драться, поэтому я с силой оттолкнул мужика от себя и запрыгнул в автобус, полагая, что внутри буду в безопасности. Я по-прежнему не чувствовал никакой боли, только чувство недоумения, - чем я помешал незнакомому человеку, в темноте показавшемуся чёрным?
Прошёл в середину автобуса и вдруг увидел, что "чёрный человек" тоже влез за мной и направился ко мне. "Чего ты ко мне привязался?", - спросил я его не без оснований. И тут он, кривясь в какой-то гаденькой ухмылке, произнёс очень озадачившую меня фразу: "Ты не переживай, тебя зашьют, всё у тебя будет нормально". Он был явно навеселе, и вдруг лицо его мне показалось очень знакомым (ещё бы не знакомым, ведь когда-то мы учились с ним в одной школе, а он даже в одном классе с моей сестрой).
Что на мне было зашивать, я сначала не понял, - ничего на мне из одежды вроде он не порвал. Тут как раз зашла кондуктор и потребовала меня и моего "визави" взять билеты. Сказал, что я уже с билетом, "чёрный человек" протянул свой пятак (а мог бы ведь и сэкономить напоследок), и вот тут я закашлялся в варежку, вдруг окрасившуюся в алый цвет. "Что с тобой?" - испуганно спросила кондуктор.
В одно мгновение стало ясно, что мне теперь нужно зашивать, и я спокойным голосом сказал: "Вот он ударил меня ножом", и показал на последнего приобретателя автобусного билета. Что тут началось! Все пассажиры всполошились, начали кричать, что меня нужно в скорую помощь, а "чёрного человека" в милицию, - его тут же схватили какие-то парни, не давая ему даже шевельнуться.
Надо здесь сказать, что лучшего (для меня) места для покушения на мою жизнь "чёрный человек" выбрать не мог, ведь уже на следующей остановке как раз и находилась городская скорая, а между ними, буквально в полутора сотнях метров от места происшествия - милиция. Пассажиры коллективно решили, что милиция подождёт, поэтому, проехав её, сначала доставили по назначению меня, а потом уже "чёрного человека", свидетелем чему я уже не был, и никто мне ничего об этом никогда не рассказывал.
Он даже ножа не выбросил, - его фотографию мне потом показывали, - так и держал в кармане. Что его понесло за мной в автобус, - не добивать же меня при народе, - так никогда и не узнал, и спросить некого, - он унёс эту тайну в могилу. А не зайди он в автобус со своим советом не расстраиваться и сбывшимся ведь прогнозом, что у меня будет всё хорошо, и отправься на все четыре стороны с площадки автостанции,- на том месте сейчас всегда растут цветы и деревья,после того, как автостанцию перенесли, а на её месте построили - ирония судьбы - "Дом Правосудия", окруживший себя клумбами и голубыми елями, - то всё бы ему сошло с рук, ведь его лицо рассмотрел и узнал лишь при электрическом освещении в салоне автобуса. Хотя, впрочем, вычислить милиции его, наверное, можно было достаточно легко.
В скорой пробыл недолго, - меня положили на носилки, хотя я по-прежнему чувствовал себя хорошо, хоть пешком иди. Вот поэтому я не верю, когда в современных фильмах от аналогичного ранения умирают в страшных мучениях в течение нескольких минут. В больнице меня всё-таки положили на каталку, хоть я и порывался идти своим ходом, и надолго оставили в каком-то кабинете. Некоторое время я переговаривался с медсестрой, даже шутил на медицинские темы. Больно по-прежнему не было, - по крайней мере, процедура взятия крови на анализ из пальца по сию пору кажется мне гораздо более болезненной.
Как я понимаю, пока я лежал на каталке, в операционной шли приготовления к операции. Когда они закончились, меня, ещё надеющегося на сравнительно лёгкое, консервативное, лечение, подвезли туда под яркие лампы, наложили на лицо маску и предложили посчитать до десяти, но я не успел, - на семи уже погрузился в глубокий наркоз.
Очнулся я, как потом выяснилось, через четыре часа, уже глубокой ночью, на больничной койке. Некоторое время я не открывал глаза, но всё слышал, - рядом сидели родители и плакали, а отец всё спрашивал, почему я не прихожу в себя. Поспешил открыть глаза и успокоил всех, - там ещё и сестра присутствовала, которой "Золотой телёнок" из-за тревоги обо мне, почему-то не появившемуся в кинотеатре, совсем не показался смешным, - что жив, но вот, что здоров, добавить не мог, теперь-то мне было очень больно, но ещё терпимо. Это уже потом порой боль становилась невыносимой и некоторое время я "наркоманил", - мне делали укол морфия, но через три дня вынуждены были, чтобы не "посадить на иглу", заменить новокаином, который приносил лишь кратковременное облегчение. Должен здесь заметить, что морфий действовал удивительно, - казалось, что я могу выдернуть трубку, уходящую с правого бока внутрь грудной клетки, соединённую с каким-то прибором, - для откачки крови изнутри, - встать на лыжи и бежать в лес. Рядом с моей койкой также стоял баллон с кислородом, и ещё одна трубка соединяла с ним мой нос, непрерывно вдыхающий этот живительный газ.
В одну из первых ночей приснилось, - переплетающиеся рельсы, по которым я на чём-то стремительно ехал, - они соединялись у широкого тоннеля, который хоть и был недалеко, но сколько я ни мчался вперёд, он всё не приближался. Это потом, когда кризис миновал, и я уже стал ходить, врачи сказали, что не надеялись, что выживу, но я ведь так и не добрался до того тоннеля, - была не Судьба.
Первую неделю рядом со мной всегда кто-то был, - то сестра, то мама, и моё отбытие в мир иной незамеченным бы не осталось, но до этого не дошло, хоть и чрезвычайно близко было.
В-общем, я выжил и стал, наконец, ходячим. Меня перевели в другое отделение, где в меня влюбилась девушка Валя, у которой вырезали аппендицит. Она признавалась мне в любви, но она была безответной, - уже больше года я сам был безнадёжно и навсегда влюблён в девушку с косами из девятого "А".
Где-то в конце марта, когда я уже был выписан из больницы, состоялся суд над Игорем Ароновым, тем самым "чёрным человеком", который своим ножом насквозь пробил мои лёгкие и тут же пообещал, что меня "зашьют" и всё у меня будет о,кей, - здесь он оказался, можно сказать, пророком, - так оно всё и случилось. Интересно, что он про свою судьбу тогда думал? Ему дали пятнадцать лет, с учётом того, что он только что вышел из зоны, по УДО - условно-досрочному освобождению, всего лишь неделю назад. А я его узнал тогда, в автобусе, и следователю, приходившему ко мне в больницу, сказал об этом, что, впрочем, и не требовалось, ведь он уже сидел в каталажке и ничего не отрицал.
Адвокат, женщина, в качестве единственного оправдания своему подзащитному смогла привести только тот факт, не утаённый мною, что после удара ножом, почти навылет пронзившего меня, мне не было больно. Суд не посчитал это смягчающим обстоятельством. Сам же он, "чёрный человек", объяснил своё поведение тем, что мой ответ об автобусах возмутил его моей дерзостью. Интересно, как можно надерзить, отвечая на такой простой вопрос? Не увязывалось только с этим его объяснением то, что с самого начала нож он держал в руке, или, по-бандитски, - в рукаве.
Только лет через двадцать, когда и кости его, наверное, тоже стали чёрными, от своего соседа Феликса, когда-то женатого на сестре Игоря А-нова (она, в свою очередь, - ещё одна ирония судьбы - была нашим учителем пения, а сам Феликс принял самое активное участие в хлопотах по освобождению по УДО шурина, чем едва не подписал смертный приговор своему соседу, которого он знал с малолетства), узнал, что убийство - кого угодно - он проиграл в карты, и тот самый нож, который я видел на фотографии, принёс ему гонец из зоны, и ему ничего другого не оставалось, - или убивать, или быть убитым самому. Он выбрал первое.