Аннотация: поучительная история о поиске самоидентичности
МУТАБОР (1)
"Единица при умножении насамусебя в результате всегда дает единицу."
Закон арифметики
Две капли воды - в данном случае это совсем не было преувеличением: мало того, что родители с рождения одевали девочек во все одинаковое, они и имена светловолосым двойняшкам дали созвучные: Лена и Лана.
Долгое время такое положение дел всех устраивало, и сестер наверное в первую очередь. Еще бы! - кроме того, что исключительная внешняя схожесть помогала растущим малышкам всегда легко оказываться в центре внимания, к которому девчонки быстро привыкли, они в полной мере пользовались всеми теми уловками, на которых построено большинство комедий про взаимозаменяемость близнецов.
Близняшки одновременно ложились спать и вместе вставали, взявшись за руки ходили в парк аттракционов и полную причудливых зеркал комнату смеха, смотрели одни и те же мультфильмы и сериалы. Одно время им особенно нравился странный, с каким-то неуловимым подтекстом, мультфильм "Халиф-аист", по сказке Гауфа, в котором главный герой получил волшебную возможность изменять свой внешний облик произнесением слова-заклинания "мутабор", что, впрочем, едва не стоило ему жизни.
Чуть повзрослев, они ездили по одним и тем же туристическим маршрутам (если не могли поехать одновременно), привечали одни и те же рестораны и клубы, сосредотачивали внимание на одних и тех же направлениях в модной одежде.
Сформировавшись в идентичной среде, вкусы у девушек тоже совпадали почти на сто процентов: они могли часами слушать европоп и фьюжн, но выключали радио при первых звуках хард-рока или так называемого "русского шансона"; им одновременно нравились Николь Кидман и Джон Кьюсак, и вызывали немотивированное отторжение Сальма Хайек и Ричард Гир (хотя, откровенно говоря, Лана интересовалась голливудской жизнью куда больше Лены, которая хоть и смотрела фильмы с сестрой, уделяла им кзначительно меньше внимания); они, вырывая друг у друга книжки, зачитывались Мураками с Пелевиным, и совершенно не возбуждались творчеством Сорокина и Коэльо.
Так было того момента, когда совершенно закономерно в шестнадцать лет (а шестнадцать им стукнуло тоже одновременно) не сговариваясь обе влюбились в рослого красавца Андрея, только что въехавшего в их подъезд и занявшего квартиру этажом выше. Лана призналась в этом Лене в тот самый момент, когда Лена предполагала поделиться своими любовными переживаниями с Ланой. Излишне говорить, что реакция Лены не оставила у сестры сомнений в том, что соперница давно уже преследует ее, и исходом предстоящей баталии должна стать ничья, но она не устраивала ни ту, ни другую конфликтующую сторону.
В воздухе запахло электричеством. Началась многодневная бескомпромиссная схватка. Сестры не разговаривали друг с другом, но каждая без труда угадывала, что в тот или иной момент делает другая в сложившейся ситуации. "Две капли" впервые взглянули друг на друга не как на "не-разлей-вода".
По прошествии нескольких недель одна из светловолосых сестер оказалась чуть быстрее, но не многим удачливее другой. И хотя пострадавшим в этой короткой эротической драме следует признать глуповатого и неразборчивого в половых связях Андрея (поначалу он крепко растерялся, когда из некоторых неоспоримых признаков сделал безусловный вывод о том, что слишком уж навязывавшейся юной соседке удалось вторично лишиться с ним девственности), сестры тоже натерпелись. Учитывая хотя бы то, что одновременно с приобретением готовой выцарапать глаза соперницы, каждая из них разом лишилась лучшей подруги.
Впрочем, вскоре после этого неприятного почти со всех точек зрения инцидента Андрюша дал обеим от ворот поворот, и, выкинув флаги цвета свежевыстиранного белья, Лена и Лана наконец-то сели за стол переговоров, которым для них стал разобранный диван. Обе блондинки понимали, что пришла пора как минимум вспомнить и воспринять свои полные имена, ведь между Еленой и Светланой уже достаточно отличий, чтобы мужчины их не путали.
Выпив для начала по бокалу красного вина, сестры почувствовали определенную легкость в мозгах и готовность к трудному разговору.
- Получила? - миролюбиво начала Лена. Все-таки она была на несколько минут старше.
- От такой и слышу, - приветливо парировала Лана.
Сестры молча выпили еще по бокалу. Налили по третьему, и, пригубляя вино время от времени, все же вырулили на диалог.
- Слушай, подруга, так больше не годится, - говорила Лена, - кажется, мы исчерпали все прелести нашего сходства. Остались только отрицательные моменты.
- Это я почувствовала, - ответила Лана. И родилась она второй, и к Андрею, вот, припозднилась.
- Ты прости меня, что так все по-дурацки сложилось...
- Ладно, проехали... ты тоже меня прости.
Сестры обнялись, и стена между ними рухнула. Третий бокал был допит.
- Мы даже вино покупаем одно и то же, - произнесла Лана, глядя чуть замутненным глазом на опорожненные емкости. - Придется, видимо, поработать над собой.
- Да, - подхватила Лена, - давай составим соглашение о том, кто что делает и кто чего не делает, и потом еще составим план, в каком порядке все это реализовывать.
- Я принесу ручку и бумагу, - сказали Лена и Лана одновременно.
Довольно скоро исторический документ, который сестры по ходу окрестили "Мутабором", был готов. Немного запнувшись на Андрее, но решив этот вопрос в классических русских традициях ("...так не доставайся же ты никому"), девушки расписали свои привычки, вкусы и пристрастия таким образом, чтобы каждая из них обрела максимальную индивидуальность.
Сделать это оказалось нетрудно, поскольку справедливой основой договоренности был отказ обеих от сложившегося статус кво. Так, например, если Шон Коннери (особенно в поздний период) нравился обеим, то и отворачивались от него обе, во всяком случае, для любых третьих лиц. При этом Лена получала, опять же например, право публично восхищаться Мелом Гибсоном, а Лана - Брюсом Уиллисом. На место Николь Кидман в самый раз пришлись в одном случае Риз Уизерспун, в другом Наоми Уотс. Вместо Мураками одна получила Чака Паланика, а другая - Джона Ирвинга. Прочих деятелей культуры и искусства постигла аналогичная участь.
Далее. Отныне Лене полагалось любить "Счастливы вместе" и "Секс в большом городе", а Лане - "Остаться в живых" и "Кто в доме хозяин". От любимого сериала "Моя прекрасная няня" отказались обе, хотя и любопытно было, что же там во второй части.
Расписание телепрограмм Лене было поручено черпать из "7 дней", а Лане - из "ТВ-недели", модные и женские вопросы решать соответственно посредством чтения журналов "Космополитен" в одном случае, и "Домашний очаг" в другом.
После длительных споров и обсуждений, выход в интернет решено было сохранить за обеими конкурирующими сторонами как минимальное зло.
Когда с внутренним миром было покончено, блондинки занялись внешними аудиовизуальными факторами.
Понятно, что называться им теперь предстояло только полными именами или на худой конец их уменьшительно-ласкательными формами, не допускающими созвучности. При этом за Светланой закрепили такие варианты, как Светланка, Светулик, Светочка (во избежание всякого сходства нельзя: Светусик, Светик), а за Еленой - Ленок, Ленусик, Ленчик (аналогично, нельзя: Ленка, Ленулик, Леночка).
- Я хочу сохранить право называться лапочкой! - мягко потребовала Лана.
- А я тогда рыбкой.
Впрочем, эта часть оказалась самой простой. Теперь девушки дошли до действительно важных вещей.
- Ногти нам с тобой надо красить в разные цвета, - сказала Лена. - Чур ярко алый - мой! А тебе - розовый и бледные оттенки.
- А на ногах?
- И на ногах также.
Лана, вздохнув, согласилась. Все же пилить приходилось значительный кусок жизни.
- Тогда за мной темные колготки! - выкрикнула Лана, зная, что они обе предпочитают такие цвета. - И в сеточку!
- Хорошо, но я буду носить брюки, а юбки - тебе! - нашлась Лена.
- Но я не хочу отказываться от брюк! - возмутилась вторая сестра.
- Это справедливо, сестренка! Ведь под брюками будет меньше заметно, что колготки у меня нелюбимого фасона. Может, я вообще под брюки буду одевать что-то альтернативное. Ты должна мне в этом уступить. В конце концов, это и в твоих интересах тоже.
Лана закусила губу:
- Ну хоть трусики-то можно оставить белого цвета? Ты же знаешь, я не перевариваю других цветов.
- Но и я тоже. Придется договориться о каких-то других цветах, чтобы мы обе не носили белое, но были бы в разном.
- Ленка, ну какая разница, какого цвета у нас трусы! Ведь тот, кому позволено наблюдать нас в трусах, не должен в нас путаться уже в силу одного этого факта!
- Однако практика говорит обратное, - отрезала Лена, показав глазами на потолок, являвшийся одновременно полом порочной квартиры.
Когда сестры окончательно смирились с неизбежностью революционных преобразований, дело пошло еще быстрее. Они постарались включить в Мутабор все, что приходило им в голову, вплоть до крепости фиксации лака и марок парфюма. В конце концов, умаявшись, двойняшки заснули в объятьях друг друга глубоко за полночь, с чувством глубокой почти физической удовлетворенности.
Претворять зафиксированные на бумаге решения в жизнь начали прямо с утра следующего дня. Подруги сперва восприняли действия девушек то ли за какую-то эпатажную игру, то ли разводку. Но потом в их кругах распространился неизвестно откуда взявшийся слух об истории с Андреем, обросший к тому же совершенно дикими подробностями (Андрей выходил извращенцем, а идиотом он выходил не один, а много раз). На фоне циркулирующей и продолжающей мутировать сплетни поведение сестер становилось вполне логичным, и над ними вскоре даже образовался некий ореол мучениц. Новые же знакомые близняшек изначально были лишены возможности спутать сестер, чего те и добивались.
Дни складывались в недели, недели в месяцы. Все шло в соответствии с утвержденным планом. Чтобы как-то избавиться от неприятного осадка, довольно скоро каждой даже удалось провернуть по мимолетному любовному приключению, которые, впрочем, не имели продолжений.
Однако девчонки, постепенно преодолев естественное природное сопротивление и недюжую силу многолетней привычки, вошли во вкус и не желали останавливаться на достигнутом. Они принялись экспериментировать с оттенком волос (до того изменение естественного цвета было строго табуировано в фамильном кодексе), а также с их длиной. Пробовали закурить, но это как-то не прижилось, хотя старались обе. В какой-то момент они даже собрались сделать настоящие татуировки, которые не переваривали ни та, ни другая, но в итоге ограничились только одной, для чего Лена пожертвовала невидимой в гражданской жизни частью тела (она не признавалась, но на самом деле пошла на это из-за подспудного чувства вины, преследовавшего ее с шестнадцати лет, когда она в буквальном смысле слова обскакала сестру).
Впрочем, иногда по взаимной договоренности "кодекс самурая" все же мог нарушаться. Порой невыносимо хотелось надеть запрещенные колготки, неположено накрасить ногти и облачиться в любимые белые трусики, тем более, что не предполагалось их кому-то показывать. Кроме того, теперь гардеробы сестер принципиально различались, и каждая открывала половину шкафа другой как бутик с только что поступившими новыми коллекциями одежды. Ну как тут было удержаться! Тем более, что цель была достигнута - Елену и Светлану невозможно было спутать даже уборщице в душевой фитнес-клуба!
Между тем о женской непоследовательности и непостоянстве, присущем тому же полу, не зря слагают легенды. Мутабор был заброшен и забыт, шмотки и дезодоранты перепутаны, количество дырочек для пирсинга, напротив, сравнялось, а от Мураками и Пелевина они не отказывались даже во времена самого рьяного соблюдения конвенции, благо читали они не много и потому серьезным отступлением от правил это не считали. Конечно, рано или поздно нарушение системы должно было обернуться каким-то грандиозным, фундаментальным срывом.
Что и произошло.
Нет, в этот раз эпизод не имел безусловной эротической окраски, как три года назад, хотя и обладал схожей степенью водевильности: случайно - действительно случайно! - оказавшись "в нужном месте в нужное время", Лана получила букет цветов от ожидавшего Лену молодого человека прежде, чем успела засветить перед ним хоть какой-нибудь атрибут собственной (и, соответственно, Лениной) исключительности. Пару дней назад сестры договорились, что Лана может постричься, а Лена в свою очередь отпустит волосы. Но если Лана вполне успела реализовать согласованный план, то Лена находилась в самом начале пути его выполнения, что дополнительно усилило текущее сходство сестер.
"Есть три варианта развития событий, - быстро прикинула Лана, пряча носик в цветочных головках, - либо я правдиво рассказываю, что я не Лена, либо я сматываюсь без объяснения причин, либо ... играю эту роль до конца. В первом случае дураком выходит этот даритель цветов (как бы узнать его имя?), что, скорее всего, означает прекращение их отношений с Ленкой. Во втором случае идиоткой выйдет Ленка, что также может привести к трагическим последствиям. Выходит, остается только третий вариант, который в интересах любимой сестры придется реализовывать..."
По счастью это было лишь первое свидание, справедливо ограничившееся поцелуями. Лана старалась, как могла. Выпив кофе и оставив о Лене вполне достойное впечатление, она попрощалась с непроизвольно арендованным ухажером уже через два часа, несмотря на поступающие намеки о фривольном продолжении встречи где-нибудь прямо тут или в машине в форме, казавшейся Лане унизительной, но, по достоверной информации, активно практикуемой Леной. "А ведь могла бы и отомстить", - зло подумала про себя Лана, уходя и демонстративно покачивая бедрами, ощущая на себе липкий провожающий взгляд. Впрочем, тут же она почти до слез умилилась собственному великодушию, вспомнила про татушку на филейной части сестры и успокоилась.
Успокаиваться, между тем, было рановато. Это при первой же возможности очень доступно объяснила красная как рак, набегавшаяся в поисках пассии Лена. Надо отдать Елене должное: история знает гораздо более эмоциональные способы доведения мнения одной женщины до другой, когда дело касалось вопроса об использовании мужчины, которого эта женщина по тем или иным основаниям считала своим. В общем, они снова толком не выцарапали друг другу глаза.
В то время, как Лана пришивала оторвавшиеся от блузки пуговицы, а Лена приводила в порядок растрепавшиеся волосы и смазанную косметику, разговор снова вернулся к теме, которая, казалось бы, раз и навсегда была решена в шестнадцать лет.
- Имя, запах, цвет и даже длина волос... - перечисляла Лена, приводя в порядок очертания губ. - Всего этого недостаточно.
- Чего же еще ты хочешь? - Лана подняла удивленно вопрошающие глаза на сестру, замерев с зажатой в руке иглой, за которой тянулась нитка того же цвета, что и блуза.
- Ты прекрасно знаешь, о чем я. Нужен настоящий, а не бутафорский мутабор.
- ?
- Ну не надо из себя строить! Ты же взрослая уже и не глупее меня. И про кино ты больше моего интересуешься...
Внезапно поняв, о чем речь, Лана высоко подняла брови:
- Ты что ли про пластику?
- Про нее, про нее, - теперь Лена внимательно рассматривала в зеркало свое лицо, словно бы видя его впервые. - Многие женщины ложатся под нож пластического хирурга при гораздо менее очевидных показаниях, чем у нас с тобой.
- Но я не хочу!
- Дурочка, почему нет?
- Я боюсь...
- Ты бойся, лучше, что в любой момент из твоей будущей супружеской постели может вылезти третий человек, и это будет не мужчина! До тех пор пока мы не примем радикальных мер, пока не доверимся лезвию хирурга, мы будем по этому самому лезвию ходить, - лицо в зеркале улыбнулось случайному удачному каламбуру.
- Но, может быть, кто-то один из нас? - робко предложила Лана. - Может быть, ты, раз ты так настаиваешь? Для возникновения различия достаточно, чтобы только одна из нас изменила внешность.
- Достаточно, - Лена то ли согласилась, то ли осекла сестру. - Но ведь это будет несправедливо. Не забывай, все это делается в интересах нас обеих.
Последнее слово Лена произнесла особо отчетливо, так, что стало понятно: это действительно последнее слово. И Лана, еще чувствуя на губах соленый привкус чужого кавалера, не нашла больше в себе сил перечить сестре, которая была старше, хотя лишь на несколько минут. Тем более, что это было почти то же самое, что перечить самой себе.
Тут же сестры договорились, что каждая из них выберет в качестве прототипа кого-то из понравившихся моделей или актрис. Чтобы не влиять на выбор друг друга, они должны сделать это тайно. А чтобы избежать совпадения, договорились, что Елена выберет из брюнеток или шатенок, а Светлана - из ярко выраженных блондинок.
Киноманке Лане, хотя она и была втянута в эту кампанию почти насильно, решить вопрос оказалось проще: она сразу сделала выбор в пользу коротко стриженой светловолосой Камерон Диаз, в которую давно была влюблена. А вот Лена долго не могла определиться (не так-то просто распрощаться с внешностью, ставшей почти родной).
Списывать черты лица с известных русских женщин Лена не собиралась, поскольку отечественные дамочки и так уже были тут и ходили по тем же улицам и клубам, что и сама Лена. Именитые темноволосые красавицы американской киноиндустрии Пенелопа Крус, Дженифер Лопес и Сальма Хайек, которых Лена знала в лицо и по именам, имели недостаточно европеоидный тип внешности. Кандидатуру Кондолизы Райс Лена отмела прежде всего по политическим соображениям, хотя и по этническим тоже. Мечта молодых мальчиков Деми Мур вроде бы формально подходила на роль визуального исходника, но к ней просто не лежала душа. В итоге Лена довольно спонтанно остановилась на показавшемся ей очень привлекательным и даже чем-то знакомым лице молодой длинноволосой темненькой шатенки в каком-то модном журнале, который лежал на столике перед дверью в кабинет пластического хирурга. Впрочем, выбором своим она была довольна.
...Сказано - сделано! Обе операции прошли успешно в одно и то же время. Лица близняшек пока почти целиком скрывали бинты, но глазами и интонациями они улыбались друг другу, так как знали, что проблема наконец-то решена кардинально. Теперь никто, никто и никогда, никогда... Тьфу, противно даже вспомнить!
Две недели, которые Елена и Светлана ждали снятия повязок, были самыми лучшими в их жизни за последние три года. К ожиданию избавительного чуда примешивались забытые и удивительные ощущения: получив, наконец, разительные отличия во внешности, они могли больше не вспоминать постылый список искусственных ограничений, не вызывая нареканий щеголять друг перед другом в белоснежном белье и вместе рассматривать едва заметные следы от сведенной татуировки. Сестры снова зажили настоящей жизнью, задышали полной грудью, и уже не расстраивались, когда кто-то путал их голоса, отвечающие на телефонные звонки в период временного добровольного заточения.
В назначенный день они вернулись в клинику, следуя установленным правилам, облачились в одинаковые форменные голубые халаты и бахилы такого же цвета, попрощались ненадолго, и направились каждая к своему доктору.
- Ну все, Ленусик, открывай глазки, - проговорил в темноте голос хирурга, - уже можно! Смотри...
Лена открыла глаза, но все еще боялась поднять их. Она сидела в жестком, но удобном кресле, напротив большого зеркала, и наблюдала лежащие на полу ошметки только что срезанных бинтов. "Вот оно, мое старое лицо", - подумала она, и в носу отчего-то защипало.
- Но, но, - заметив ее волнение, подбодрил голос врача, произнося что-то среднее, между "ну" и "но", - посмотри на себя. Мне кажется, это то, что ты хотела.
Лена посмотрела... и обмерла от восторга.
Настоящий, взрослый Мутабор и впрямь был куда круче девчачьего полуфабриката! Из зеркала на нее смотрела та самая красавица из журнала, только со светлыми волосами. Корректировке в той или иной степени подверглись почти все составляющие лица, но результат... ах, что за чудо! ради этого стоило...
Лена вскочила с кресла, бросилась на шею к оторопевшему хирургу и принялась покрывать его поцелуями.
- Но, но, - снова зарядил доктор, смеясь, словно перешел на лошадиный язык, - перестань, что ты, что ты...
Все еще одетая в форменный халат и бахилы (так было положено), Лена шла по коридору клиники, увешанному зеркалами. Восторгаясь, она осматривала свой новый облик, улыбалась и впрямь голливудской улыбкой и с удовольствием наблюдала за тем, как притягивает к себе взгляды персонала и посетителей, сидевших и стоявших там и тут.
План, которым Лена не поделилась ни с кем, по ее собственным ощущениям удался на все сто: светлые волосы не позволяли сразу определить, кто послужил аналогом нового лица Елены, что придавало ему налет звездности, делало одновременно знакомым, но при этом уникально неповторимым. Впрочем, для опытного глаза светлые волосы вовсе не делали лицо неузнаваемым.
А Лена шагала и все никак не могла насмотреться на чудесную, молодую жизнерадостную женщину, одетую в светло-голубые тона, которые были ей так к лицу. "Вот именно что к лицу", - ухмыльнулась про себя Лена.
Зеркала были везде. Их закрепили на стенах, потолках и кое-где даже полах таким образом, чтобы пациент мог без труда увидеть себя во всей красе со всех ракурсов. Счастливая Лена переводила взгляд с зеркала на зеркало, внутри все клокотало, с души словно бы упал камень.
Как вдруг одно из зеркал показалось Елене странным. На какую-то долю секунды ей почудилось небывалое: будто бы она мгновенно телепортировалась в комнату смеха, типа той, в которой они еще маленькими бывали в детстве. Только в теперешней комнате зеркала искажали не само отражающееся изображение, а движение этого изображения, то затормаживая, то ускоряя его. Ленино отражение двигалось как-то не так.
Не синхронно.
Или все же показалось?
Елена удивленно подняла брови, и ближайшее зеркало в точности повторило ее гримасу: высокая линия светлых волос, появившаяся только что складочка на лбу, невольно приоткрывшийся рот, вздымающаяся грудь... "Мутабор?" - прошептала Лена, окончательно теряясь, и отражение правильно повторило ее шепот. Даже, кажется, вслух.
Вдруг, похолодев, Лена вспомнила, что статья в модном журнале, из которого она выбрала свой новый образ, была посвящена изменению цвета волос и их наращиванию. А в следующий момент отраженная светловолосая коротко стриженая милашка Камерон Диаз, облаченная в одежды небесного цвета, как-то странно часто и мелко затрясла головой, словно пытаясь что-то интенсивно отрицать, и тут же крепко, до боли стиснула Ленину ладонь в ледяных ладошках Ланы.