Трава здесь была скудная, рыжая какая-то, словно бы выгоревшая под лучами тропического солнца. То тут, то там зияли частые коричневые проплешины -- обнажившиеся пласты окаменевшей глины, на которых сидели многочисленные ящерицы. И деревья тут были не ахти -- низкорослые, худосочные, как в какой-нибудь пустыне или где-нибудь в тундре за полярным кругом. Словом, обстановка крайне унылая и безысходная, как адское дно. А ведь всего каких-то два года назад здесь был едва ли не лучший на планете край: заповедники, курорты, лечебницы. От туристов отбою не было.
Максим, впрочем, всего этого как бы и не замечал. Он все время, словно бы чего-то ожидая, озирался искательно. Его круглые совиные глаза, от избытка солнечного света слегка прищуренные, возбужденно блестели. В углу рта торчала наполовину изжеванная травинка.
-- Простым стихийным бедствием этого не объяснить, -- проговорил он. -- Это понятно даже ежу.
Сидор окинул его насмешливым взглядом.
-- Еж -- это у вас такая единица измерения человеческой глупости?
-- Не только человеческой, и не только глупости, -- парировал Максим. -- Хотя, конечно... Нет, но вы же сами должны понимать, что здесь явно кто-то был. Кому ж еще, как не вам...
-- А почему "был"? -- продолжая усмехаться, спросил Сидор. -- Может, и сейчас еще есть. Зона-то не стоит: расширяется потихоньку, мигрирует -- верст на 10-12 каждый месяц, к вашему сведению. Не сама же она, в конце концов.
Максим с надеждой на него посмотрел и снова принялся озираться.
-- А может, все-таки сама, -- проговорил он как бы в задумчивости. -- Аномалия какая-нибудь...
-- Может, и сама, -- согласился Сидор. -- Вы люди образованные, вам виднее.
Максим бросил на него быстрый испытующий взгляд -- не издевается ли тот. Да нет, вид у напарника был самый что ни на есть серьезный.
-- В любом случае, -- сказал Максим, -- понимание истинных причин происходящего за пределами наших нынешних возможностей.
Сидор снова осклабился.
-- Вы лучше скажите, какое сегодня число?
-- Число?!.. Вроде второе... Или... -- Максим наморщил лоб. -- Нет, не помню... То ли второе, то ли пятое.
Сидор засмеялся.
-- То ли второе, то ли пятое, -- передразнил он. -- Ну и разброс... А знаете, чего мне хочется сейчас больше всего?.. -- Он замолчал на секунду-другую, насмешливо вглядываясь в лицо Максима, и продолжил: -- А посидеть у вас в голове.
-- Чего?!
-- В вашей сверхмудрой писательской башке посидеть, -- сказал Сидор. -- Хотя бы пятнадцать минут. Посмотреть, как там крутятся эти ваши колесики-нейрончики, как они там друг за дружку зацепляются, как толкают что-то там сообща... Понимаете?
Максим вздохнул.
-- Знаете, -- сказал он, -- вести полемику в таком тоне...
Он не договорил, выпрямился и стал из-под ладони оглядывать окрестности.
-- Ты гляди, какая цаца! -- пробормотал Сидор. -- Ну-ну!
Они замолчали минуты на две.
Вокруг между тем быстро темнело. Громадная аспидно-черная туча, закрывая солнце, надвигалась с запада. Еще минут пять-шесть, и здесь будет настоящий тропический ливень. А может, и того хуже.
-- Сколько помню, -- сказал Сидор, потягиваясь, -- всегда одно и то же. Стоит внедриться в Зону на двадцать верст, так обязательно собирается дождь. Приветствие у них, что ли, такое.
Он, наконец, встал и тоже стал оглядывать окрестности.
-- У кого "у них"? -- спросил чуть погодя Максим.
-- Сами знаете, у кого.
Максим помолчал секунды две и как бы нехотя сказал:
-- Разные бытуют гипотезы... В тех кругах, где я... то есть... -- Он снова замолчал. -- В общем, есть предположение, что в этой местности... как бы образовалась зона некоего преображения. -- Максим искоса поглядел на Сидора, но тот с самым отрешенным видом всматривался в громоздящиеся невдалеке скалы. -- Это что-то вроде перехода на более высокую ступень развития... Понимаете?.. Странно только, что это происходит таким, я бы сказал, насильственным способом.
-- Да нет тут ничего насильственного, -- процедил Сидор, по-прежнему вглядываясь в скалы.
-- Простой математический расчет, -- продолжал Максим, оставив реплику товарища без внимания, -- показывает, что при той скорости передвижения, какую показывает в данный момент Зона, через восемнадцать с половиной лет на Земле не останется ни одного незатронутого ею места. Стало быть, избежать ее влияния никому не удастся. Потому я и говорю, что насильственно...
-- Да нет тут ничего насильственного, -- повторил Сидор, повышая голос. -- Всегда, понимаешь ты, предоставляется выбор.
-- Что вы имеете в виду?
-- Что времени у нас предостаточно.
-- Поясните, пожалуйста.
-- Вон те скалы видите?.. Так вот, когда начинается дождь, там обязательно обнаруживается какое-нибудь укрытие -- либо пещера, либо домик какой.
-- При чем тут пещера! -- проговорил Максим с досадой. -- Я же совсем про другое.
-- А я про это.
-- Да поймите же! Я ведь не против того, что насильственно! Пусть! По-другому ведь и быть не может. Ведь сами по себе мы ни на что не способны!
-- Э-эх! -- вздохнул Сидор. -- Вас, городских, послушаешь, так и жить не захочется... Ладно, времени у нас почти не осталось. Так что если хотите, чтобы у вас все-таки был выбор, идите за мной. Минут через пять тут такое начнется... преображение.
Ни слова больше не говоря, он повернулся и быстро зашагал к скалам. Откуда-то из чахлых кустов выскочил вислоухий рогатый заяц и порывистыми скачками тоже помчался к скалам. Максим с выражением мрачного неудовольствия на лице посмотрел им вслед.
"Вот, значит, как! -- подумал он мстительно. -- А вот возьму и никуда за тобой не пойду! Сам тут буду ходить! Подумаешь, сталкер незаменимый выискался! Хам!"
Он принялся озираться по сторонам. Вокруг между тем пейзаж стремительно менялся. Деревца и кустарники, готовясь к дождю, сворачивались в тугие узлы, трава втягивалась в почву, все более и более ее обнажая, вскоре вокруг была только гладкая глинистая площадка.
Метрах в ста пятидесяти по правую руку высилось нечто несуразное, более всего напоминавшее творение художника-абстракциониста. Нагромождение красок и линий не поддавалось даже маломальскому логическому анализу. Максим вспомнил, что когда-то, еще в доисторические времена, именно на этом месте располагался детский пионерский лагерь. Замысловатое сооружение, судя по всему, было тем, во что превратился один из его жилых корпусов.
В какой-то момент ему показалось, будто в хаосе красок и линий располагается глаз. Причем глаз открытый, с явным любопытством на него, Максима, устремленный.
Впрочем, это уже паранойя.
Максим огляделся. Сидор был уже метрах в пятидесяти.
Звук, ввинчиваясь в предгрозовую тишину, устремился к скалам и вернулся гулким раскатистым эхом. Сидор, однако, даже не оглянулся.
-- Да-а! -- заорал во все горло Максим. -- Да!.. Да!.. Да!.. И все-таки я здесь! Не смотря ни на что!.. Да! -- Он задрал к небу голову и стал глядеть на наползающую грозовую тучу. Порыв холодного ветра взъерошил ему волосы. -- Дождь, -- прошептал он чуть слышно. -- Я жду тебя, дождь! Я жду! Омой меня, омой меня сейчас же! Всего! Освободи!.. Буря! -- закричал он. -- Пусть будет буря!
Какое-то время он продолжал глядеть вверх, потом опустил голову. Эмоциональный порыв угас, так толком и не начавшись.
-- Пожалуй, надо спешить, -- пробормотал он.
Стряхнув с себя остатки своеволия, Максим бегом бросился вслед за Сидором. Догнал он его уже у самых скал.
-- Чего это вы разорались? -- сказал тот сурово. -- В городе у себя кричите, а здесь... другие порядки.
-- Да ладно, -- проворчал Максим. -- Цену еще будете набивать. Порядки.
-- Слушай, заткнулся бы ты, а! -- Сидор стоял, уперев руки в бока, и внимательно оглядывал громоздящиеся перед ним скалы. -- Ну что ты будешь делать, -- проговорил он с досадой. -- Каждый раз тут такая петрушка, понимаешь ты.
Максим встревоженно на него посмотрел
-- Что-то случилось?
-- Случилось. Каждый раз тут что-то случается. Местность тут, понимаешь ты, всегда разная и никак точной карты не составишь. -- Он помолчал и добавил: -- Если и есть тут что-то постоянное, так это то, что все вокруг постоянно меняется... Ладно, нам, кажется, туда.
По уже влажным скользким камням они стали взбираться наверх.
-- Точно, туда, -- сказал Сидор уверенно. -- Вот и заяц побежал.
-- Удивительно, -- сказал Максим, -- как, бывает, много умещается в сравнительно короткие промежутки времени.
-- Это вы про что?
-- Да про дождь. Столько времени уже прошло, а он все не начинается.
-- И не начнется, пока... Всегда, понимаешь ты, есть время все хорошенько обдумать.
-- Что вы подразумеваете под словом "все"?
Сидор не ответил.
-- А скажите, -- спросил Максим, помолчав, -- что, на ваш взгляд, здесь самое интересное?
-- Самое интересное -- это у вас, в городе. А здесь только скука зеленая.
-- А что вы имели в виду, когда говорили, что у нас достаточно времени?
-- Послушайте, надоели вы мне со своими вопросами. Я, между прочим, к вам не в экскурсоводы нанимался, а в проводники...
-- Ну так и что... Мы же просто... беседуем...
-- Ага! -- воскликнул тут Сидор. -- Вот, кажется, то, что нам нужно... Давайте-ка пошустрее.
Впереди, между двух отвесных скал, обнаружился узкий проход, а в его конце -- черный провал, обещанная Сидором пещера. Последние метры они преодолели со всей возможной для них скоростью, бегом, и все же несколько крупных горячих капель успели упасть им на одежду.
"Рубашку придется менять, -- подумал Максим как-то совсем отстраненно. -- Жаль, совсем новая была".
Сердце у него колотилось, как у стайера, преодолевшего марафонскую дистанцию.
В пещере было тихо и сухо. Когда Сидор зажег лампу, выяснилось, что убежище уже отчасти занято. Несколько десятков животных: зайцы, косули, волки, лисы и даже один шестилапый и четырехглазый медведь, -- жались в тесную кучу у противоположной стены. Были они абсолютно неподвижны, только глаза -- какие-то нечеловечески мудрые и покойные -- поблескивали в полутьме.
-- Нам, пожалуй, тоже лучше подальше от входа, -- заметил Сидор. Он подбросил лампу, и она с легким чмокающим звуком приклеилась к потолку. -- Так посветлее будет. Пожалуй, еще одну подвешу в глубине пещеры. Эй! Вы что это там расселись? А ну-ка вставайте! Нельзя здесь.
Максим нехотя встал. Идти в глубину пещеры ему совсем не хотелось. Наоборот, ему хотелось остаться здесь, у входа, и понаблюдать за действием дождя.
Сидор сердито на него смотрел.
-- Давайте, давайте, -- сказал он. -- Нельзя тут, глаза свои пожалейте.
"Вот же, раскомандовался, -- подумал Максим с неудовольствием. -- А вдруг дождь и есть самое главное".
Он все же покорно отошел в глубину пещеры и сел, привалившись спиной к стене. Сидор между тем подвесил еще один фонарь и тоже сел, вернее, полулег на мохнатый бок медведя. Медведь вроде бы не возражал.
-- Эге, -- пробормотал Сидор, устраиваясь. -- Ничего себе подушка. Как в пятизвездочном отеле. -- Он закинул ногу за ногу и принялся лузгать подсолнечные семечки.
Остальные звери на появившихся в пещере людей также никак не отреагировали. Они сидели или лежали, причем молча и неподвижно, глядя на овальный проем выхода. Только два котенка, которым сам черт был не брат, устроили, играясь, возню, легонько покусывая и обхватывая друг друга длинными гибкими щупальцами.
Снаружи между тем уже шуровало вовсю. Сплошная стена мутного дождя стояла сейчас там, по ту сторону овального проема. И уже тянуло оттуда жаром, и душный пар стелился над самой землей. К счастью, наклон почвы был не внутрь, а во вне, и потому в пещеру почти ничего не затекало. Потом снаружи стало вспыхивать и грохотать -- знак того, что приближался эпицентр циклона. Ни люди, ни животные, впрочем, ничем не выдавали своего беспокойства. Сидор, кажется, даже задремал. Потом посыпался град -- крупные зеленоватые комки студнеобразной массы. Один из них каким-то непонятным образом залетел в пещеру, шлепнувшись на камни. Тотчас крайний волк, хищно оскалившись, прыгнул вперед, зубы у него громко клацнули, но, как выяснилось, вхолостую. Студнеобразный комок, увернувшись из-под самого его носа, выпрыгнул обратно под дождь.
-- Еще ни разу не слышал, чтобы кому-нибудь удалось их поймать, -- заметил Максим.
-- Отчего же, я ловил, -- сказал Сидор, приоткрыв левый глаз. -- И неоднократно. Мы с ребятами их даже варили... Так, ничего особенного. Устриц напоминает. Этих, речных...
Он снова закрыл глаз и стал было поудобнее укладываться, но, видимо, передумал, так как заговорил опять.
-- И чего тут искать-то? Степь, жара, пыль, камни всякие. По ящику и то красивее показывают... Слушайте, а вы и вправду писатель?
Максим искоса на него поглядел. Опять, наверное, какой-нибудь подвох. Если так будет продолжаться и дальше, подумал он, к концу дня мы обязательно подеремся. Он отвернулся и стал вспоминать разговор с Антоном.
"...Ну, сам посуди, -- говорил Антон. -- Ну что я там буду делать? За цветными шариками гоняться? Пирамидки ловить?.. Нет, ты как хочешь, но это не для меня.
-- Да я не о пирамидках, -- отвечал Максим с досадой. -- Причем тут пирамидки? Я про другое. Должно же там быть что-то... ну, настоящее, что ли. Ведь не может не быть, а? Ведь надо же что-то делать, двигаться, смысл какой-то искать. Ну, не сидеть же в конце концов.
-- Да я разве против того, чтобы искать, -- говорил Антон. -- Искать, конечно, надо. Кто против этого станет возражать, но только почему именно там? Пойми ты наконец, там уже вытоптали все давно. Мастодонты, буйволы, гиппопотамы... Впрочем, дело даже не в этом. Вернее, совсем не в этом. Просто... Просто глупо все это как-то, срамно... Все мы ищем какого-то доброго космического дядю. Некому нам, понимаешь ли, сопельки утереть, подгузники поменять... Скучно это, в конце концов. Даже и говорить не хочется.
Максим нервно стискивал и тер ладони. Ему все хотелось сказать что-нибудь важное, значительное, но это важное-значительное все никак не приходило ему в голову.
-- Ну как ты можешь так говорить, -- бормотал он. -- Ведь ты же ученый, философ. Ведь у тебя же имя. Тебя за границей знают...
-- Имя, -- усмехнулся Антон. -- Ты, как всегда, находишь сногсшибательные аргументы. -- Он надолго замолчал и сказал снова: -- Скучно это все... Да, да, скучно. Вот и Карташев о том же говорит.
-- Да что мне Карташев! Ты, что ты по этому поводу думаешь?
-- Я думаю, что твои занятия оккультизмом не доведут тебя до добра.
-- Оккультизмом я уже второй год как не занимаюсь.
-- Очень приятно слышать.
-- Все книжки кинул в костер. Но я о другом сейчас. Не об эфемерных рассуждениях о смысле бытия, а о вполне реальных вещах. Ведь не будешь же ты отрицать, что Зона реальна. Ее можно увидеть, пощупать...
-- Да не хочу я ничего щупать, -- говорил Антон устало. Я свое, как минимум, десять лет назад отщупал.
-- Да-а, -- говорил Максим. -- Здорово тебя жизнь отпрессовала. Раньше ты совсем другим был.
-- Да не был я другим. Просто... Просто сейчас я гораздо более отчетливо, чем раньше, понимаю, что для меня в данный момент главнее.
-- И что же?
-- Уж не Зона -- это точно.
-- Но что, что?
-- Ну хотя бы семья, дети.
-- У всех семья, у всех дети.
-- Не знаю, как у всех, а для меня это и есть тот самый главный смысл, о котором ты так настойчиво говоришь. Ты человек неженатый, тебе трудно понять...
-- Да уж.
-- Что же до Зоны... Не знаю. Не верю я просто в нее. Понимаешь? Не верю, и все. Мне кажется, что все это -- очередная бестолковая суматоха вокруг очередного нечто. Или ничто, что для меня, честно говоря, одно и то же. Йети, лох-несское чудовище, трубкозуб -- какая, в сущности, разница? Сегодня это есть, завтра тоже, может быть, будет. Только меня это совершенно не трогает.
-- Ну как, как ты можешь так говорить? Ведь ты же ученый! У тебя же такие были работы!..
-- Ценность той или иной вещи, Максим, определяется не какими-то абсолютными критериями, а нашим к ней отношением. Следовательно, все, что нас окружает, как ты понимаешь, субъективно. Просто разные мы с тобой люди, Максим. Я -- это я, а ты -- это ты. Поэтому и мир мы воспринимаем по-разному. И ничего тут не поделаешь.
-- Значит, не поедешь?
-- Не поеду.
-- Эх, ты!.."
Максим встрепенулся.
-- Вы что-то сказали?
Сидор засмеялся.
-- Эк же вас сон разбирает. Я спрашиваю, вы и вправду писатель?
-- Вправду, -- сказал Максим. -- Журналист.
-- А, это те, что в журналах пишут?
-- Кто в журналах, кто на телевидении...
-- А вы где?
-- Так, в газете одной.
Сидор помолчал и сказал:
-- Вы меня извините, но я вам прямо скажу: по моему разумению, говорить "я журналист", все равно что сказать "у меня сифилис". Очень уж вашего брата в народе не любят.
-- Отчего же такая немилость? -- криво усмехнувшись, спросил Максим.
-- А оттого, что живете не по совести. Вашего брата то что больше интересует? В первую очередь что-нибудь горяченькое, а уж во вторую -- правдивое оно или нет, верно?
Максим промолчал.
-- Впрочем, -- сказал Сидор, -- за всех говорить не буду. И среди журналистов, наверное, попадаются порядочные люди... А вот скажите откровенно, что вас сюда все-таки потянуло? В эту пыль, в эту грязь. Тут же самая настоящая свалка. Писать, что ли, больше не о чем?
Максим искоса посмотрел на Сидора.
-- Да не смеюсь я, -- сказал тот. -- И даже не улыбаюсь. Я просто разобраться хочу.
"Нужен ты мне, -- подумал Максим угрюмо. -- Разбираться ему, видите ли, захотелось. Я сам в себе уже который год разобраться не могу".
-- Все это очень не просто, -- сказал он вслух. -- И очень болезненно... Вряд ли это будет вам интересно.
-- Да вы говорите, а мы уж решим... Да и дождь еще не скоро закончится. Может, семечек желаете? Сам сегодня с утра две сковородки нажарил. Чтоб до вечера хватило.
Максим отрицательно покачал головой.
-- Все это очень не просто, -- повторил он.
И снова замолчал, с неожиданной злобой поглядев на Сидора.
Ну что, что ты мучаешь меня, подумал он. Что ты все выпытываешь? Что я тебе могу рассказать? Про мои бессонные ночи? Про наваливающийся между явью и сном ужас? Про скрежет зубов? Про то, что все, все, все опостылело, что хоть в петлю лезь? Я бы и полез, если бы знал наверняка, что это хоть что-нибудь изменило бы. Про страшные длинные ночи, когда остается одно только желание -- забыться в темном бесконечном сне без сновидений, чтобы не было ничего, одна только темнота, покой. И не нужно никакой вечной жизни, никакого глупого счастья -- ни для всех, ни тем более для себя. Когда на все, на все наплевать...
-- Знаете, -- сказал он вслух. -- Не буду я вам ничего говорить. Бесполезно это.
-- Ваше право... А семья у вас есть?
-- Нет, -- сказал Максим мрачно. -- Мне только еще этой родовой программы не хватало.
-- Какой еще программы?
-- Дяди, тети, дедушки, бабушки. Думаешь, что женишься на одном человеке, а на самом деле -- на всех его родственниках, которые только и делают, что вечно лезут в твою жизнь, будто в собственный карман.
-- Значит, детей у вас нет, -- пробормотал Сидор. -- А вот у матери моей нас шестеро было. И у меня уже четверо. Вот -- пятого ждем... Так, значит, нет у вас детей?
Максим не ответил.
-- Знаете, -- сказал Сидор. -- Будь моя воля, я брал бы вас -- вот таких! -- да по паре на ночку-другую в спаленку запирал... как голубей. -- Он хохотнул. -- А то, понимаешь ты, привыкли нос воротить -- то морда кривая, то фигура не та... Ну, что скажешь, корреспондент?
-- Да отстаньте вы от меня, -- процедил Максим. -- Что вы привязались, в самом деле? Что вам всем от меня нужно?
Он вдруг встал и быстрым шагом направился к выходу. Будь что будет, подумал он.
-- Эй, вы что?! -- всполошился Сидор. -- Нельзя туда! Стойте!
Но Максим уже был снаружи, под тугими горячими струями. В первое мгновение ему показалось, будто вся мощь водопада, ни в чем не уступавшему Ниагарскому, обрушилась на него. Его едва не пригнуло к земле, но он устоял, выпрямился и, улыбаясь, пошел прочь.
Позади отчаянно кричал Сидор:
-- Максимушка! Голубчик, вернись! Вернись, пока не поздно! Я тебя очень прошу! Ну что ты, право, такой обидчивый?! Ну, прости! Прости меня! Хочешь, я перед тобой на коленочки встану?!.. Ну что я на базе скажу? Ведь ты уже шестой такой у меня! Ведь меня же не пустят сюда больше!.. Господи, ну за что мне это?! Мне же семью, детей кормить надо! У меня же четверо уже, скоро пятый будет... Макси-им!!
Максим его не слышал.
"Самое трудное, -- думал он, -- это первый шаг. Потом, конечно, проще... Все, наверное, потому, что именно с первого шага начинается новая жизнь. И именно с первого -- умирает старая".
Он в какой-то момент остановился и, задрав голову, подставил под струи дождя свое разгоряченное лицо.
"Во всем виноват страх смерти, -- подумал он. -- Обычный тривиальный страх смерти, да еще неизвестность -- что же там, за порогом? Именно поэтому первый шаг так труден. Потом, конечно, проще. Старая жизнь уже не столь властвует над тобой, наступает новая, и так до следующего раза... В сущности, жизнь есть ничто иное как череда рождений и смертей... Чтобы родиться, нужно умереть... Чтобы умереть, нужно родиться..."
Он все стоял и стоял под тугими тяжелыми струями. Вода уже не казалась ему горячей. Наоборот, она казалась ему прохладной и как бы упокаивающей. Очень легко было представить, будто она омывает все его естество, проникает в самые глубинные тайники его изъязвленной души, унося тоску, мелочные обиды, комплексы, пустые надежды и никчемные идеалы, наполняя легкостью, энергией и силой. В какой-то момент он взмахнул руками и, оторвавшись от земли, взлетел. Взлетел навстречу падающим струям, громовым раскатам, ослепительным вспышкам, туда, где за угрюмыми свинцовыми тучами скрывалось теплое веселое солнце.
Сидор и животные, сгрудившиеся у выхода из пещеры, видели, как тело Максима, теряя форму, вдруг оплыло, потекло, как не в меру разгоревшаяся свеча, и через несколько секунд рухнуло на землю грудой студнеобразной оранжевой массы, которая стала впитываться в почву, быстро уменьшаясь в размерах. Через несколько секунд от него не осталось и следа.
-- У-у! Ненавижу! -- простонал тут Сидор и, закатив под брови глаза, принялся с остервенением бить кулаком в стену, пока не разбил костяшки пальцев в кровь.
Какая-то косуля, стоявшая рядом, тихонько заблеяла. Остальные животные, убедившись, что зрелище завершилось, потянулись обратно в глубь пещеры на старые места.
Сидор же, прислонясь горячей щекой к влажной холодной стене, заплакал.
-- Какого лешего я сюда хожу! -- пробормотал он сквозь слезы. -- Зачем мне это? Зачем?.. Будь оно все проклято!..
Максим между тем поднимался все выше.
"И чего я медлил, дурак, -- думал он. -- Стадия энергодинамического коллапса, только и всего. Подумаешь. Три и четырнадцать дубль вэ эйч ди дробь четыре эн ка... Впрочем, кто-то это знает хуже... Так, что тут у нас?"
Облака, наконец, остались внизу. Теперь вокруг было царство вечного солнечного света. Небо, однако, не было ни голубым, ни белым, ни вообще окрашенным в какой-либо однотонный цвет. Его покрывали многочисленные радуги, на фоне которых, словно праздничное новогоднее конфетти, проплывали разноцветные планеты. Справа вдалеке на изумрудном холме располагался сказочный город -- остроконечные крыши, башенки, шпили, развевающиеся на ветру флаги. Какие-то фигурки, переливаясь радужным мерцанием, резвились неподалеку, лихо пилотируя над белоснежным облачным покровом. Чувствуя некое родство, Максим устремился к ним.
-- Дом! -- прошептал он чуть слышно.
Клубы серо-тканного мышления прежнего порядка исчезли окончательно, оседая в туманную мглу внизу. Впереди же была неведомая новая жизнь. И никакого ей дела не было до того, как где-то в невообразимой глубине, в невообразимом мраке брели две одинокие фигурки -- спотыкаясь, падая, вставая и снова спотыкаясь, ведя длинный никчемный разговор.
-- Ну и нашли вы тут что-нибудь? -- ехидно спрашивал Сидор.
-- Может быть, -- отвечал Максим.
-- И что, если не секрет?
-- А если секрет, то что?
-- Играете словами? Или просто не хотите отвечать?
-- Хорошо. Сейчас.
-- Что -- "сейчас"? -- спросил Сидор, озираясь.
-- Отвечаю на ваш вопрос, -- терпеливо пояснил Максим. -- Я нашел здесь свое сейчас. Понимаете? То самое мое сейчас, которое может быть только в Здесь и только в Сейчас.
-- Как-то чудно вы говорите, -- признался Сидор, помолчав. -- И не очень понятно, скажем так.
-- Да что ж тут непонятного? По-моему, все предельно ясно.
-- М-да, -- пробормотал Сидор. -- Действительно. Сейчас в здесь, и сейчас в сейчас, то есть сейчас в квадрате, я правильно понимаю, да?
Максим не ответил.
-- Сейчас, которое в здесь, -- сказал Сидор. -- То есть в Зоне.
-- Я не сказал -- в Зоне, -- поправил Максим. -- Я сказал в Здесь.
-- Все ясно, -- сказал Сидор. -- Ваше сейчас в Здесь, но это не Зона.
-- В сущности, -- сказал Максим, -- я говорю о реальности, которую мы сами же выбираем. А выбираем мы только то, что сами же хотим видеть, что отвечает нашим же представлениям... Все остальное -- ничто иное как бегство, бегство от этой самой реальности... реальности "сейчас". Не скажу, правда, трусливое и позорное -- этого я знать не могу, у каждого ведь все по-разному -- но... бегство всегда есть бегство... Хотя, конечно, бывают исключения...
-- Что вы имеете в виду?
-- Я имею в виду ту ситуацию, когда человек обретает дар... Тот единственный и бесценный дар, который только один и может сделать его по-настоящему счастливым.
-- ...?
-- Это сердце, -- сказал Максим после некоторой паузы.
-- Сердце? -- переспросил Сидор.
-- Да-да, сердце, то самое сердце, что способно умереть за ближнего и спасти мир, что только одно знает, как надо жить и как надо умереть, чтобы родиться. Сердце, способное вмещать.
Максим замолчал.
-- Чудно вы говорите, -- сказал снова Сидор. -- Слишком уж сложно для моего ума. Ну вот, к примеру, мир -- не пойму, зачем его спасать-то? Вроде бы он не погибает. Или, скажем, ближний. Как можно за него умирать, если толком не знаешь, кто он такой? Вот кто для вас ближний?
-- А тот, кто рядом, тот и ближний, -- сказал Максим.
-- Чудно, -- повторил Сидор. -- Непривычно... А вы вот лучше скажите, какое сегодня число?
-- Число? Какое число?
-- Ну, число... Число месяца.
-- А, число... -- Максим наморщил лоб. -- Второе, кажется... Или нет, пятое... Да нет, не помню.
Сидор засмеялся.
-- Второе, пятое. Ну и разброс.
-- Снова хотите покопаться в моих колесиках-нейрончиках?
-- Ну уж нет. Теперь я к вам под черепушку ни за какое коврижки не полез бы. Теперь вы другой.
-- Да нет, -- вздохнул Максим. -- Я -- тот же, хотя и не совсем. Как вы думаете, до темноты успеем вернуться?
Сидор из-под ладони посмотрел на солнце.
-- Успеем, -- сказал он уверенно. -- Верст шесть осталось.
Местность вокруг уже не выглядела такой безжизненной, как в эпицентре Зоны. Растения здесь были почти такие же, как и в прочих незатронутых местах Земли, все чаще попадались животные без каких-либо отклонений. Серебристошерстная косуля, провожавшая их от самой пещеры, наконец отстала.
-- Жаль, что они не могут жить во внешнем мире, -- сказал Сидор, проводив ее взглядом. -- Среди них попадаются настоящие красавцы... А скажите, про другие Зоны вам ничего такого слышать не приходилось? Как там у них? Так же, как и у нас?
-- Слышать -- слышал, -- сказал Максим. -- Но бывать самому не приходилось. Знаю только, что все там совсем по-другому... Везде все совсем по-другому, -- добавил он после некоторого молчания. -- Ну, пошли, что ли?
-- Пошли, -- легко согласился Сидор.
Они встали с бревна, на котором отдыхали последние двадцать минут, и двинулись дальше.
-- Итак, на чем мы остановились? -- спросил Максим.
-- Кажется, на ближнем, -- сказал Сидор и полез в карман за очередной порцией семечек.