Сайонараё : другие произведения.

Де Люп

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.52*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Умереть - очень просто. А остаться? Даже, когда не хочешь.А приходится, батенька!..

  
  
  
   Де Люп
  
  
   - Мерзавец.
   - Знаю.
   Кулаки рыцаря сжались и разжались в бессилии. Получился не вызов, а констатация факта. Я смотрел на него с высоты трона, усмехаясь. Над моей головой, на стене точно так же скалился с герба вислоухий волчонок, на которого я всего пять лет как перестал походить. Гость становился предсказуем. Скучно.
   - Ребята, выкиньте сэра рыцаря за ворота голым.
   С весёлым гоготом мои охотники утащили упирающуюся жертву из тронного зала. Приевшиеся проклятья выкрикивались звенящим от ярости голосом со двора. Тоже не ново. Сквернословие - это слабость.
   Из бойницы я посмотрел, как нагого человека выкинули в пыль дороги. Ну, сделай же что-нибудь! Нет. Постучал кулаками в безвинную дорогу, поднялся и побрёл отсюда. Я отложил арбалет. Расхотелось.
   И проснулся.
   Неспешные шаги по коридору, возня, плеск. Под дверью просунулись миски и опостылевший голос сказал:
   - Де Люп, ешь. Торги - после полудня. Но желающих столько собралось, что герцог явно устоит охоту вскладчину, чтобы никого не обидеть.
   - Сухожилия подрезать не будут?
   - Не. Тебя слишком сильно хотят. Не уйдёшь.
   Названный де Люпом мрачно усмехнулся, словно оскалился. Прошептал:
   - Сегодня.
   Это слово заставило вздрогнуть. Ледяное дыхание неотвратимости на затылке... . Но взявшись за объедки с герцогской кухни, молодой человек сказал темноте своей камеры:
   - Нет, я прожил весёлую жизнь - этого не отнимешь. Жаль, не понял - для чего жил.
   А ещё эти сны - воспоминания, подробные куски, словно листки из дневника. Магически наведённые - ясно. Но зачем? Полгода, которых он просидел в казематах герцога фон Грёстберна было мало, чтобы вспомнить всех, кто имел претензии.
   Молодой человек со вкусом потянулся, запустил сильные пальцы в гриву спутанных волос, почесал широкую грудь и встряхнулся, как зверь, всем телом. Несколько секунд сидел неподвижно, потом поднял голову. Нет, в этих серых с жёлтым глазах давно не появлялся страх. Там прочно обосновалась мертвенная скука. Циничный взгляд старика был ответом разнообразию мира: ну, удиви меня чем-нибудь!..я так долго жду... .
   - Может, в смерти что-то есть? Но тихо я не уйду. Я всё ещё хочу найти... .
   Облизав миски, узник выпихнул их наружу, встал на руки и прошёлся все шесть шагов до стены с окошком. Стукнулся в неё пятками, рыгнул и отжался двадцать раз. Тело было в порядке - герцог не портил свой товар, а молодой человек ценил своё здоровье.
   Усевшись посреди камеры, узник стал ждать. Это он умел.
   Грохот тяжёлых башмаков по ступеням, скрип хороших сапог. Миски отлетели от пинка и запрыгали вдаль по коридору. Лязгнули замки и жизнерадостный басок посоветовал:
   - Отойди к стене, крестник, не балуй.
   - Не волнуйтесь, развлечение не испорчу, герцог, мне самому интересно.
   В дверь первыми сунулись два арбалетчика. Потом, пыхтя, затащили жаровню. В камере стало светлее. Узник прищурился болезненно на яркие угли - отвык. Кузнец брякнул инструментом, мельком оглянувшись на хозяина в дверном проёме.
   - Иди, крёстный, не майся, гости ждут. Я скоро поднимусь к вам, - молодой человек мило улыбнулся. Герцог хохотнул, довольный и, действительно, ушёл.
   - Патлы подбери, - хмуро процедил кузнец и достал железный ошейник. - Голову я бы тебе размозжил с удовольствием, тварь... .
   Но работу свою сделал профессионально. Удерживая щипцами, запаял плотно севший ошейник. Забил в кандалы ноги, руки за спиной и продел общую цепь. Узник остался равнодушен к лёгким ожогам.
   Коридор, лестница, лестница, новые запахи, всё больше света. Охрана сменила арбалеты на клинки. Наточенная сталь кольнула под рёбра, когда все остановились перед дверью во двор замка. Узника прижали к стене напротив узкого витражного оконца. Он щурился на разноцветный свет, понимая, что ему дают привыкнуть. Из окошка под потолком его камеры свет сочился так жидко, да и выходило оно на винтовую лестницу башни. Все стояли напряжённо, вслушиваясь в невнятные звуки снаружи. Молодой человек в упор рассматривал охранников. Нет, эти не дрогнут - из старого отряда охотников герцога. Форма, вроде, у всех одинаковая, но рукоятки у засапожных ножей разные, да ещё всякие нашитые то там, то сям шнурочки, пёрышки, то костяной браслет, то еле видное за воротником искуссное ожерелье из игл дикобраза. Индивидуальности, а не солдаты. Такие работают не в службу, а в дружбу. Сильный стимул. Узник усмехнулся невесёлым воспоминаниям. И тут же его усмешка стала ещё шире - он сообразил, что бывалые воины сдерживают дыхание возле него - запах немытого тела, видимо, был ещё тот. Дверь распахнулась с приказом:
   - Выводите!
   - Проветримся, - прошептал молодой человек, нагибаясь под низкой притолокой. Распрямившись, он огляделся сквозь сомкнутые ресницы.
   Полуденное солнце заблаговременно занавесили лёгкими облачками, чтобы уважаемые жители восьми королевств не изнывали от жары на просторнейшем внутреннем дворе замка фон Грёстберна.
   Вопли и улюлюканье, доносились только с дальней части двора и проулков, где за эльфийским невидимым барьером теснились разные сословия, не имеющие достаточно сбережений, чтобы учавствовать в знаменитых торгах герцога. По внутреннему кругу собравшихся, отблескивавших золотым шитьём, лишь пробежался зловещий шепоток при появлении узника. Молодого человека провели на возвышение из нескольких отёсанных гранитных глыб в рост человека, где уже стояли герцог и несколько экспертов-поручителей. Фон Грёстберн задумчиво дописывал какие-то бумаги, позволяя публике полностью насладиться видом выставленного товара и накаляя момент. За что молодой человек ценил своего крёстного, так это - за умение держать ситуацию под контролем.
   Подняв глаза, словно только что вспомнив - зачем он здесь, герцог добродушно улыбнулся и развёл руками, обнимая всё собравшееся сообщество хмурых лиц.
   - Дамы и господа всех уважаемых сословий из королевств наших Родных земель, сегодня, против всех традиций, я выставляю на торги всего один лот.
   Почти театральная пауза. Нервный смешок из толпы, чьё-то нетерпеливое рычание... .
   - Это урождённый Ву-Уве-Лик виконт Дюпюи, впрочем, отказавшийся от титула и более известный в народе как - бездушная тварь де Люп.
   Молодой человек безмятежно рассматривал ненавидящие его глаза толпы. Кого-то он помнил, кого-то знал, о ком-то сразу же составил мнение по внешнему виду и мелким жестам.
   - Это действительно он? Грязью зарос сильно, не понять, - влез поперёк эффектной речи начавший полнеть гигант с гербом маркграфа на ярком плаще.
   - Зато, сразу понять, Бальтазар, что я у крёстного не как сыр в масле катался, как шептались за спинами некоторые, - негромко ответил молодой человек.
   - Язык острый, как у де Люпа, но мы хотим знать за что платим, - поддержал маркграфа старик со страшными шрамами на лице и золотой рукой.
   - Ваше право, - согласился фон Грёстберн.
   - Крёстный, тебя обвинили в мошенничестве, - заметил тихо де Люп.
   - Я читаю между строк, только когда мне это выгодно. Не балуй, Лик, - и приказал поручителям. - Раздеть.
   Ветхая рубашка расползлась в лоскуты, кожанные штаны собрались срезать ножами, но тут возмущённо выкрикнули:
   - Здесь же дамы!
   - Дамы и не возражали, - ответил мрачно де Люп. - Мне нечего стыдиться, сэр Уоллтроп, как и вам.
   Низенький, кривой лорд, задрапированный в рельефные доспехи под атлета, втянул голову под непроизвольно прорвавшиеся смешки соседей.
   По жесту герцога, де Люпа развернули спиной к публике, чтобы все могли увидеть узкую полосу серого меха на его спине и волчий хвост. Фон Грёстберн выразительно поднял тяжёлую бровь, глядя на крестника, и тот вяло махнул хвостом для демонстрации.
   - Он, - сказал женский голос то, что подумали многие.
   - А, Виулинне. Эльфы и месть - такое возможно? Опустились до людей, ваша безупречность?
   - Я не участвую, я наблюдаю, - эльфийка с достоинством объяснила свою позицию в торгах.
   - Так вся жизнь и пройдёт, - подвёл итог де Люп. - Даже вечная.
   - Больше вопросов по лоту нет? - прекратил поднимающийся шёпот герцог.
   - Кандалы тварь удержат, если он в волка перекинется? - выкрикнул один из гоблинов, тут же получив тычок в бок от родственника.
   - Я в ошейнике. Читай инструкцию к товару или попроси - тебе почитают, - проворчал де Люп, разпознав горный клан - воров гномских гробниц. Сам и гробницы грабил и их грабителей, видел, как гоблины гибли десятками в каменных ловушках, не умея прочитать гномские схемы и карты.
   - Тогда начнём прикидочные торги, - объявил герцог, вооружаясь посохом церимонимейстера. - Естественно, при захвате Дюпюи я потратил силы, время и средства. Мне необходимо возместить издержки, потому я ставлю первоначальную сумму в триста пятьдесят золотых.
   Посох утвердительно стукнул в камень. В этом месте была уже порядочная выбоина и де Люп вскользь подумал - скольких же врагов общества так продал крёстный? Хороший он мужик, всё-таки. Нашёл любимое дело, деньги с этого имеет и свою неординарность реализует. Завидно даже такой надёжной и полной жизни. Но Лик чувствовал, что это - не для него. Мало. Чего-то не хватает. Долгие разговоры с крёстным приводили всегда к одному и тому же: всегда добродушный и внимательный, герцог сначала бесился, а потом сидел с потерянными глазами, шепча: "Не понимаю, не понимаю...". Сам Лик злился на себя, что не может объяснить сам свои мысли, догадки, ощущения, словно упускал нечто крайне важное; тогда замыкался или шутил, заминая чувство странной неловкости.
   Поиски этого неуловимого "нечто" и привели молодого человека к тому, что его прокляли де Люпом, бездушным, и все восемь королей объявили нежитью. Но сил и опыта поймать тварь хватило только у лучшего охотника за головами Родных земель - крёстного - старинного друга дяди Лика, знавшего парня ещё с младенчества. Связанному, озлобленному предательством волчонку герцог сказал тогда, что раскачивать устои общества он не позволит никому и никогда. И Лик успокоился, поняв, что крёстный просто защищает своё нелегко давшееся счастье этой жизни. После, де Люп понял, что сам сглупил, ошибся, ослабив контроль над новичками, прибывавшими в его бесшабашные отряды. А за ошибки надо платить.
   Фон Грёстберн чуть повысил голос, став вдруг необычайно серьёзным и торжественным:
   - Доблестные господа, милосердные дамы, я взываю к вашей блистающей чести, чувству кристальной справедливости и по-братски объединившей нас здесь праведной мести. Вы все в равной степени желаете получить в полное право своей ярости этот лот. Во избежание излишних здесь, среди единомышленников, обид и споров, я предлагаю сделать де Люпа жертвой в завтрашней охоте мстителей! И пусть всё решит удача и равные шансы увидеть страх и беспомощность ненавистного всем Волка!
   Кое-кто из расчитывавших выиграть торги неодобрительно скривился, но герцога горячо поддержала группа дворян средней руки. Честно говоря, де Люп холодел от мысли достаться этим обедневшим, захудалым ревнителям рыцарских традиций. Они тешились призрачной надеждой выкупить месть вскладчину и насладились бы ею на каждую с трудом наскрябанную монетку. Жестокие люди жестоких обстоятельств. Ограниченные догмами и бедностью, воспевающие своё упрощённо-аскетическое бытиё, но всегда мечтающие перебраться из деревянных рамок в золочёные.
   Фон Грёстберн умело ловил волну, угождая и тем, и этим:
   - Сам я несу некоторые убытки в этом акте справедливости, но общее благо мне дороже. Однако, остаётся трофей предстоящей охоты - шкура де Люпа! Распрoдаётся по частям на вымпелы, победные шнуры, переплёты книг скорби по его невинным жертвам, обереги для девушек и младенцев, украшения и для магических ритуалов. А так же его знаменитые клыки. Итак, первый лот - хвост де Люпа. Пойдёт как бунчук для шлема, герба или стяга, дамам - украшение причёски, платья, каминной полки или играйте им с любимой кошкой.
   - Крёстный, я тебя обожаю, - восхищённым шёпотом признался де Люп. - Наваришься в несколько раз, разденешь их до нитки и всё равно тебя будут считать справедливым и благородным. Мастер.
   Герцог перекинул посох придворному гофмейстеру: дальше - уже семечки, справится и этот королевский шоумейкер. Всё идёт своим чередом. Жизнь прекрасна, если сам её такой делаешь. И существует закон причин и следствий, учитывая который... . Герцог проследил за задержавшимся на толпе взглядом крестника. Молодец, мальчишка - его интуиции позавидовать можно. Фон Грёстберн кивком подозвал одного из егерей и сказал тому на ухо:
   - Слева крайний старик в синем - погаси с магом.
   Проследил, как указанный человек вдруг задервенел бездвижно и пояснил сам себе:
   - Нечего мне тут на крестника бесплатно покушаться. Покалечат ещё. А ему завтра бегать и бегать... .
   Два самых дорогих лота - хвост и клыки - после напряжённых торгов ушли к самым богатым представителям Родных земель. Лорд Хаттуэй сккрежетал зубами под глухим шлемом, понимая, что ему не перекупить вожделенный хвост у Синей королевы оборотней. Идеальные черты полудраконессы исказила жестокая радость, когда никто не посмел перебить её баснословную цену. Она прошипела де Люпу:
   - Месть цены не имеет. За сына и мужа, тварь... .
   - Я же им помог. Они мечтали убить друг друга. Жажда власти и страх за власть... .
   Шепелявый голос из-за шлема едва можно было разобрать:
   - Сговорились. Куда ни плюнь - оборотни. Одна свора. Расплодились.
   - Я не оборотень, я - волк, поправил лорда Хаттуэя де Люп. - Привет, полчеловека. Ты-то точно не расплодишься.
   Разъярённого, брызгающего сквозь забрало слюной лорда едва удержали на месте:
   - Я вырву клыки из твоей поганой пасти, тварь! Они мои! Понял, теперь мои!!
   Волк пожал плечом, ответив:
   - А ты был моим раньше, - и демонстративно облизнулся, вспомнив вкус мяса красавчика Хаттуэя. - Надо было доесть. В память о совращённых тобой мальчиках.
   Все знали или догадывались. Все смущённо промолчали. У богатых бывают причуды... .
   Не слышал этих словесных игр золторукий старик. Сухой кулак живой руки затрясся в воздухе в бессильной мечте опуститься на ненавистное лицо. Надломленный голос выкрикнул:
   - Ты...ты..! Отродье, ты сожрал мою Кристину! Я хочу купить его чёрное сердце, если оно вообще есть у него! Я положу это проклятое сердце на могилу дочери и её жениха! Пусть дети порадуются... .
   Эксперт-поручитель понял старого генерала буквально: подошёл к де Люпу и приложил ухо к его груди. Потом объявил:
   - Сердце есть. Можно выставить лотом.
   Не слушая бодрого голоска королевского гофмейстера, волк сказал:
   - Ваше сердце не выдержало бы, генерал, увидь вы Кристину Бёлль. То, что от неё осталось после её жениха. Я его знал. Не успел. Убил ублюдка. А её съел, чтобы не поднялась, - и совсем тихо, для себя. - Ел и плакал.
   Но старики глухи к словам молодых. Сердце было продано.
   - Дальше, дальше! - нетерпеливо кричали в рядах. Герцог чуть покачал головой, о чём-то задумавшись. Поглядел странно на крестника. Поджал губы.
   Шкуру распродавали полосками. Купившие очередной лоскуток, указанный экспертом, эмоционально выкрикивали свои претензии к де Люпу, проклиная его и живоописуя предстоящую месть. Волк не оставался в долгу, веселя народ и всё больше раздражая своих мстителей.
   Визжащая кучка гоблинов сыпала настолько яркими вывертами оскорблений, что многие морщились и демонстративно затыкали уши. Де Люп вспомнил, как прирезал их царя, лживого до маразма вымогателя, в тихую травившего беременных наследниками жён. Проворчал смешливо:
   - Пока меня ловили, наконец-таки объединились с долинными кланами. Совет союза племён будет получше царька-самодура. М?
   Холодный голос потомственного рыцаря обвинял за строго молчащую группу седовласых сотоварищей:
   - Ты обесчестил наших сыновей, надругался над рыцарскими уставами, подрывал веру в дух и букву законов королевств, издевался над достойнейшими родами! Смерть - это ничтожно мало для такой чёрной души, которую и земля носить не должна! Нашим детям пришлось покинуть родные семьи, друзей, любимых, чтобы скрыться от позора, лежащего на них!
   - Я выпорол недорослей. Всего лишь. Явились весёлой ватогой меня убивать... .
   - Вызвать на поединок чести чудовище Дюпюи! - крикнул один из стариков в праведном гневе.
   - Всемером? Хм. Семь мальчишек, убитых с честью... .Не дождётесь, - де Люп весело оскалился, но усмешка быстро соскользнула с его лица. - Я - проще. Если вижу две разорённые и изнасилованные деревни и банду рыцарских отпрысков, веду себя адекватно - насилую и убиваю.
   - Убийца!.. - пришёл полузадушенный выкрик из задних рядов. Де Люп стыло взглянул на кучку дворян второго королевства:
   - Знаю.
   Крёстный не удержался, прыснув в кулак... .
   Торги шли своим чередом, волк ёрничал. Участники и зрители то смеялись, то сверепели.
   - Мой сын, мой сын! Чудовище, ты заколдовал его! - в де Люпа полетел веер. Беспомощной бабочкой ударил в широкую грудь. - Превратил в своё бездушное подобие! Проклинаю, клодун! Верни душу моему мальчику! Его удерживают только святые стены и заботы отца настоятеля... .
   Де Люп прислушался, удивившись, потом скривился досадливо. Обернулся к Грёсберну, не слушая княгиню, сказал:
   - Упекли Винсента в монастырь. Крёстный, не дай пропасть мальчишке. Похоже, после нашей встречи, он начал искать ответы сам.
   - Братик, братик мой! Что ты сделал с ним, убийца?! Я, урождённая и наследственная баронесса цут Миткин! Мой милый Вильгельм исчез! Ты его съел во время какой-нибудь своей отвратительной оргии, убийца невинных!
   Молодая дамочка расплакалась, ей сочувствовали ближестоящие. Злой голос де Люпа скрежетнул над головами:
   - Наследная, говоришь... . Вильгельм - романтический дурачок, старший братик - единственное препятствие к наследству? Был, значит. Я его предупреждал... .
   Взрыв возмущённых воплей де Люп не услышал уже, вдруг споткнувшись взглядом о тёмно-фиолетовый цвет плаща с глубоким капюшоном. Легко пройдя сквозь занятую самой собой галдящую массу знати, неуловимо знакомая фигура в фиолетовом встала укоризненно невдалаке. Волк, не веря себе, потянулся вперёд, бледный. Звякнули, напоминая, цепи. Де Люп опустился на колени, не видя ничего, кроме темноты под фиолетовым капюшоном, не чувствуя ничего, кроме боли в душе, надежды, стыда, облечения. Пересохшие вмиг, его губы горячечным шёпотом заклинали видение:
   - Прошу, прошу вас, не исчезайте, ради всего святого. Умоляю... я нашёл... я понимаю, что мне никогда... никогда не получить прощения... я вёл себя как отвратительный идиот!.. ненавидьте - вы правы, но всё равно ещё раз прошу... я виноват... . Я искал потом вас! ... нигде, никто... я нашёл способ! Понимаете?! Я только не успел... я вас искал, чтобы рассказать как можно его вернуть. Все записи у крёстного, он понимает... . Я виноват. Я виноват. Зарёкся помогать, если не просят... . Вытащите его, живите... . За такую боль не прощают, я понимаю... только живите, пожалуйста!..
   Доли секунд на запутанные слова с болью покаяния. Крёстный всё понял сразу, оказавшись рядом с изящной фигурой в плаще.
   - Миледи. Парень оставил вам некоторые бумаги. Прошу вас, пройдёмте в мой кабинет, если вас это не затруднит... .
   Зелёные глаза взглянули на герцога. Тонкая рука поднялась согласно:
   - Пойдёмте.
   Закованный волк на коленях проводил больным взглядом фиолетовый цвет, вздохнул судорожно, вдруг почувствовав неимоверное обегчение. Поднял голову, хищно усмехнулся толпе и рывком вспрыгнул на ноги. Переспрашивали, пожимали плечами, недовольно кривились; пусть их... Голос гофмейстера не умолкал, поймал внимание знати горстью искристых слов и вновь повёл торги, взвинчивая ажиотаж публики. Де Люп отстранённо прислушивался к себе. Что означают подобные волны чувств? Это искренне? Да. Похоже... . Это больно, это сжигает что-то внутри. Если не побояться, не сбиться, не думать, то потом словно на миг вырастают крылья. Сильные, вольные... твои.
   Что же делать? Совершать ошибки, сознаваться в них, исправлять; так освободиться от наросшей шелухи? Скорее, только от одной из множества шелушек на заскорузлой душе... . Где-то рядом, гле-то тут этот странный путь в никуда, который так упорно нащупывал проклятый всеми восьмью королями... Тонкая нитка, паутинка, отголосок чувства, смутное ощущение. Почему это мнится истиной? Не спрашивай. Душа отозвалась. Этого хватает. Мне. Здесь. Жаль, времени не осталось... Значит, так надо. Оно того стоит. Боже, хорошо-то как! И больно так... .
   - Покайся, покайся,нечестивец, и Господь наш даст тебе смерть менее мучительную, чем дьяволову семени! - пронзительный голос достал де Люпа и выволок на поверхность.
   - Пристали миряне к слепому святому: "Говорят, отче, ты знаешь какой он - Бог. Мы - зрячие его не видели, а ты - как?" "А он даёт мне себя пощупать." - отвечает.
   - Не богохульствуй, отродье! - через смешки заорали.
   - Миряне удивились: "Опиши, какой он - Бог." "Большой, шершавый, тёплый и воняет." "Нет, это не наш Бог!" "А откуда вы знаете, если Его не видели?"
   - Мерзость, мерзость неканоническая! Из твоей шкуры наделают закладок для Святого писания в епархии! Корчиться от слова истинного будешь в аду, желчью изойдёшь, проклятый Богом!
   - От покаяния - к проклятью. Быстро. А всепрощение? Отпущение грехов? Не богоугодно?
   - Колдун, осквернитель! Пойдёшь за хозяином своим - серу пить и угли грызть. Покаяние и смерть лишь спасут душу проданную!
   - Хороший совет, святой отец. Для многих здесь. Своих душ нет, чужими торгуют. Вальтазар! Граф, как жена? Четвёртая, пятая, не помню... . Тоже из башни прыгнула?
   - Не суй нос не в своё дело, мразь!
   - Не суну. Очень оно плохо пахнет - это дело, - простодушно скалясь, обещал де Люп и тут же нашёл следующую жертву. - Сен-Маркусы! Святая чета! Боже благослови этих очень быстро разбогатевших благотворителей! Только почему они так благотворят именно маленьких девочек? И почему после пансионата Сен-Маркус сиротки уходят в монастырь, отписывая всё имущество супругам-благодетелям?
   - Клевета и ложь! Наш чудесный пансионат инспектировал сам король и епископ Йентонский, - широкая в талии нарядная дама недобро сщурилась, сверля волка единственным здоровым глазом. - Их величество и святейшество остались очень довольны.
   - Ещё бы... . В тайных салонах-борделях ваши выпускницы пользуются особой популярностью. Правильное духовное воспитание - всегда в цене, - де Люп мелко засмеялся, вдруг почувствовав холодную злость на губах, как яд. Сен-Маркус,потрясая тростью, хорошо поставленным голосом опровергал:
   - Изощрённый низкий поклёп, коих мы сегодня уже наслушались от этой распутной и гадкой твари! Сколько грязи он вылил на светлейшие имена присутствующих здесь уважаемых господ! Но наших ангелочков ему не замарать! Неся слово божее и добро, и утешение, разлетелись они по обителям и дорогам всех королевств!
   - А какая была несговорчивая - улетела сразу на небо, - проворчал де Люп себе под нос.
   - Бездушный сам - сонмище порока и блуда - смеет поднимать голос и пятнать позором слуг господа, когда все знают, что девиц безвинных он совращал сотнями, младенцев ел, устраивал мерзопакостные оргии, подростков сманивал, жён верных соблазнял и похищал, над мужами потешался и надругался не раз!.. - Сен-Маркус остановился набрать воздуха; внезапный оглушительный визг сбил всё, внезапно упал и исчез, оставив недоумённую тишину. Эльфийка невозмутимо промокнула губы тончайшим платком, с грустным упрёком глядя на де Люпа. Тот изобразил поклон безупречнейшей как сумел.
   - Помнится, эльфийские жрицы Рассвета органически не переносят лжи, - фон Грёстберн вернулся на помост. Вовремя. Надо было спасать положение: кое-кто умел делать выводы и это могло вылиться в подозрения, перешёптывания и потерю клиентов. Правда, лишь одного-двух, но и такое - неприятно.
   - Лик, клиенты не платят за муки совести...
   Волк кивнул, соглашаясь.
   - Я требую привилегий! Герцог, вы должны спустить мне цену за этот кусок шкуры. Я пострадал больше всех от бездушной твари! - дворянин в сильно поношенной одежде махал обвислой шляпой, привлекая к себе внимание. - Он меня по-миру пустил, разорил и обесчестил, детей без приданного оставил!
   - Скупердяй скупердяев, - де Люп узнал его. - Крёстный, спусти ему пару монет, а то он эти деньги у двух младших дочерей из глотки вырвет. Что, ди Зандале, девчонки твои в обносках ходят, от голода в обмороки падают, а ты всё так же рентные деньги под часовней закапываешь?
   - Вор! Вор, растлитель, верни мои деньги!
   - Получишь половину, когда благословишь старшую свою - Рузанну на брак с виконтом Греем. Остальное - её законное приданное, - волк объяснял для любителей сплетен всю поднаготную затянувшегося семейного скандала, видя, как корчит от шантажа папашу ди Зандале.
   - Я отрёкся от этой потаскушки! Нет у меня дочери! Я не позволю какому-то виконту без штанов присваивать мои сбережения, - дворянчика понесло со злости и его тут же подняли на смех. - Кусок твоей шкуры - вот ей приданное!
   Чем беднее были покупатели, тем тщательнее вымеривали клочки меха. Де Люп не упускал случая поизгаляться над своими мстителями и их серьёзностью.
   - Ещё добра молодца не убили, а шкуру уже делят... . Эх, жизнь - печаль, недогулял, недолюбил!..Зато я делал всё, что хотел, а не трясся от невнятного страха потерять то, что и так не моё. Господь дал нам жизнь, и мне в частности, и только он вправе забрать её в доброте своей бесконечной. Зачем-то же он создал и меня - тварь бездушную?
   - Сатана тебя создал, богохульник!
   - Интересная версия. Но и сатану тоже создал Бог! Для чего? Для урока и наставления! А вы - убить! - и все дела. Умнее господа, да?
   - Заткните его кто-нибудь! Люди добрые, сколько же над нами эта мразь издеваться будет?!
   - Не волнуйтесь, завтра мы де Люпа прикончим. Виконт, вас не оскорбит, если мы полоску вашей шкуры прикрепим к походным сапогам?
   - Нисколько, мой король. Но лучше бы вы отдали вашему сыну и сказали, что смерть прекрасна своей неповторимостью, - был ли волк серьёзен, никто не понял. - Мальчишку бы с Винсентом познакомить... .
   - Губитель юных душ! - сухопарый в глухом сюртуке и очках, обличающе тыкал длинным пальцем в волка. - Из молодых лордов розгами выбиваем моду подражать де Люпу, сбегать из дому в поисках чего-то там непонятного и невысказанного! Философские нереальности и псевдоучения выкорчёвываем, ставя на горох и повторением многократным неоспоримых истин великих учёных! Давим заразу умопомрачения среди молодёжи примерным переписыванием и заучиванием святых писаний, трактатов древних правителей и положений законов и традиций!
   - А-а, Олсен, - де Люп скривился, как от чего-то сильно надоевшего. - Вместо мозгов - пыль веков! Всё так же срисовываешь фривольные картинки с древних манускриптов? По два сольди - штука, для молодых лордов?
   Волк уже смотрел в другую сторону, где с лёгким хлопком появился новый персонаж и над головами поднялась рука в дорогой красной перчатке:
   - Я беру всё что осталось!
   - Сеймур, Сеймур, душа моя! Тебе досталась только моя задница.
   - То, что я и хотел. Наконец-то я до неё доберусь!
   - Но поимеешь ты лишь задницу, а не меня.
   Скрежет зубовный был ему ответом.
   Фон Грёстберн, стукнув посохом, объявил, что общие торги окончены; спецраспродажа для магов пройдёт вечером, кости, мясо и внутренности де Люпа будут представлены списком, по предварительным заявкам. В ожидании, покупатели и обладатели лотов могут развлечься и отдохнуть в лучших заведениях города по скидкам; и доброго всем времяпровождения до завтрашней охоты... .
   Только закрыв за собой дверь, герцог шумно выдохнул и стёр радушное выражение лица:
   - ...ибо работу свою надо делать хорошо, какой бы она ни была... .
   - Без веры сказано, крёстный, - в унисон вздохнул волк.
   - Не придирайся, - герцог стянул с головы раскошный берет, рванул застёжку колета. - Маскарад закончен. Иди, приведи себя в порядок. Ларсены проводят. И не балуй.
   Де Люп пожал плечом. Старый медведь убрёл по коридору, возясь с кружевными манжетами, как с проклятием рода мужского. Два рыжих егеря смотали с парня цепь и повели его наверх, недвусмысленно прижав ножи к бокам де Люпа. Волк стерпел, рассматривая ситуацию со стороны, и удивляясь сам себе. Укатали де Люпку крутые горки... . Смерть в загривок вцепилась - по другому пляшешь.
   Уже растирая освобождённые запястья, волк осматривался в просторной комнате, куда его привели. Закинув в угол снятые кандалы, егеря убрались. Лязгнул засов с той стороны.
   Оставшись один, молодой человек уронил плечи, позволил расслабиться спине. Усмешка сползла с лица... . Из большого зеркала у стены на де Люпа взглянул всего лишь испуганный мальчишка с тупой безнадёжностью в глазах. Ошейник давил зло, унижал. Волна обиды обожгла, ударила по щекам... Кругом предательство: не других, так - себя, свои мечты. А душа ноет потом драной раной или умирает, смертельно пробитая. Волк прижал руку к груди - нет, он не бездушный. Вот она. В ней - тоска, маета. Словно и она - в ошейнике. Возится, тянет, скребётся, а выбраться - никак. Извини, душа, я не понимаю - как тебе помочь... . Ни тебе, ни себе... . Завтра улетишь на волю. Совсем. Но без меня. Не получилось на этот раз.
   Кивнув своему отражению, де Люп одел усмешку, снял штаны и плюхнулся в лохань с горячей водой. Окунулся с головой пару раз, откинул с лица волосы и расслабился, отмокая. Лениво почёсывал зудящее тело, забивая грязь под ногти. Но вскоре, не вытерпев, вооружился щёткой и отшкурил себя как следует. Вылил на голову три ведра чистой воды, отжал волосы, хвост и вылез. Дёрнул, рыча, ошейник и по-звериному отряхнулся всем телом. Брызги ударили горохом по гобеленам, стёклам; досталось и герцогу. Тот фыркнул, утёрся рукавом:
   - Хорош. Одевай портки, - оставив потайную дверку открытой, сам стал хозяйничать в комнате. Пока Лик зашнуровывал на бёдрах обновку, стол перекочевал подальше от окон, к нему было приставлено могучее кресло и витой стул. Герцог распахнул витражные переплёты и в комнату потекла вечерняя прохлада. Соседнюю крышу вызолотило лучами заходящего солнца и камень башен казался карамельно-розовым, нереальным. Частые шаги по ступеням донеслись от потайной дверки и в комнату впорхнуло лёгкое создание в чепце, с миловидной улыбкой таща в переднике, верно, всё, нашлось на туалетном столике герцогини.
   - Герру виконту надо будет помочь? - отработанный до рефлекса книксен, хорошенькие ямочки на щеках.
   - Ему поможет ужин. А потом будет потом, - невнятно пробормотал фон Грёстберн, - Скажи, чтобы несли ужин.
   Ещё книксен, обиженно оттопыренная нижняя губка, шелест юбок и дробь шажков по лестнице. Волк взяв гребень и ножницы из кучки оставленных туалетных принадлежностей, принялся за шерсть на хвосте.
   - Оказывается, кучу денег стоит, зараза, - пошутил он, раздирая колтуны. Герцог очнулся от каких-то мрачных размышлений, не слыша шутки. Неловко спросил:
   - Ты почему ничего про Бёлль не сказал?
   - Меня тогда спросили: ты её съел? Я ответил: съел.
   - Ага. Услышали, значит, что хотели... Ага, - герцог совсем помрачнел.
   - Ага: курица пропала - я украл, стена в замке просела - я подкопал, дочка понесла - я обрюхатил, дитё с дому бежать надумало - я сглазил, кого-то обокрали - я виноват, кто-то о странном заговорил, с ума сошёл - я околдовал, королевская охота сорвалась - мой хвост мелькает. Я горжусь, что стал для народа символом, нарицательным, сравни силам стихии, де Люп усмехнулся вяло.
   - Не придуривайся. И поаккуратнее с хвостом. Не хочу потом ругаться с Синей королевой.
   - Угу, - клоки шерсти летели во все стороны.
   Большой поднос стукнул о стол.
   - Герру виконту всё же помочь? - тонкие пальцы уже подобрали с пола выдранные колтуны, а глаза всё смущённо смотрели мимо молодого человека.
   - Не надо, - де Люп пригнорировал всё, кроме еды. Поспешно натянул рубашку, затолкав края в брюки, и сел к столу.
   Герцог заразился тем удовольствием, с каким Лик ел.
   - Эк ты...Ешь за троих, девушки на тебя заглядываются. Словно и нет завтра.
   Де Люп хмыкнул, а названная девушка, вдруг прижала кружевной передник к лицу и убежала вниз.
   - Чего так холодно с девочкой? От всей же души... .
   - У неё искры с пальцев сыпятся.
   - Говорят, погодница хорошая... Дочь одного из моих егерей. Кто мать - упёрся, не называет.
   Дожевав кусок мяса, де Люп недовольно проворчал:
   - Девчонка мне напоминает меня в её возрасте: так же помогать лез, когда не просили и героям в рот смотрел, чудесных откровений ждал. Зачем держишь возле себя всяких странных?..
   - Да не я... Герцогиня. Лада.
   - Жалость? Хуже нету.
   - Тебя-то никто не жалел, - не любил Грёстберн такие разговоры, но чуял от них какую-то иную правду. Не привычную, не свою. От которой потом лицо сводит и в груди жмёт, но без которой чувствуешь, что живёшь как-то однобоко, слишком удобно, как в гробу.
   - Дядя Гюсто пожалел. Зря, наверное. Не болела бы голова у всех восьми королевств...Зачем вы нас, странных, жалеете?
   - А чёрт нас знает... Мы, оборотни, тоже на самом краешке странности топчемся. Нойр-Гюсто был оборотнем. А его брат - твой отец - Антуан-Бланк - не был. Наследственность в наших семьях непредсказуема.
   Привстав с кресла, фон Грёстберн расшевелил чубуком своей трубки облачко светящейся пыли над столом и комнату залил мягкий свет. Де Люп, с тусклым выражением лица, проследил, как герцог тщательно набивает длинную трубку, и сказал:
   - Крёстный, это мой последний вечер. Вечер откровений. Пожалуйста.
   Тот кивнул, сдул крошки с колен, неловко затягивая паузу. Решился:
   - Ещё до помолвки я отговаривал твоего отца брать девицу из клана Вульфсонов. Но его не трогала проблема полной луны. "Укрепление традиций, увеличение ренты, новые земли", - вот чем он был озабочен, а не вывертами наследственности обеих родов. Вспомнил, схватился за голову, когда... - герцог махнул рукой досадливо. - Просто объявили, что ребёнок умер родами; просто сквозь ночь Нойр-Гюсто унёс свёрток... Ты вырос сиротой при живых родителях. Они - обыкновенные - два сапога пара, на них природа отдыхала.
   - А на мне отыгралась.
   - Нда. Нойр-Гюсто вызвал меня и показал пухлатого щенка, бодро делавшего лужи на полах лесного замка Дюпюи.
   Волк улыбнулся, не удержавшись.
   -Мы почти год потратили на то, чтобы ты сам захотел превратиться в человека, - кольца травяного дыма поплыли по комнате из трубки герцога. -Нойр-Гюсто наверняка записал всю историю...
   - Нет. Я догадался только после его смерти, по обрывкам переписки, паре документов. Ну, что я наследный Дюпюи, а не найден под ракитовым кустом.
   - Скандал на всё королевство раздули...
   - Да ну, ерунда какая-то вышла. Зачем родители шум подняли? Я только поговорить тогда хотел, выяснить ситуацию. Меня и на порог не пустили. А та идиотская история на корлевском балу... - де Люп пожал плечом, глядя в тарелку. Герцог смотрел на крестника и по своей привычке разделял слова, интонации и действия собеседника. Просторечье парня не сбивало фон Грёстберна - волк, даже припоминая самые грустные моменты биографии, ел спокойно и аккуратно; аристократические замашки у Лика были в крови.
   Скребущий звук заставил обоих развернуться к окну. На подоконник посыпался сухой мох и в проёме закачался конец верёвки с узлами. Рука постучала в витражное стекло:
   - Салю. Гуттен абен. Мы войдём, герцог?
   - Влезайте, виконт. Чудный вечер, фрау Рузанна.
   - Фроляйн, мой славный герцог, фроляйн. Без благословения отца... - молодая особа отрицательно покачала пальчиком, сидя на подоконнике. - Огаст, подбери крылья.
   Виконт приземлился на пол и учтиво поклонился:
   - Не решились лететь над замком, зная ваших стрелков, герцог. По старинке, крышами... .
   Фон Грёстберн одобрительно кивнул.
   - Не вздумайте меня спасать, - вдруг мрачно сказал де Люп.
   - Но виконт...
   - Было б надо - я сам бы попросил. Спасибо, Руззи, не надо.
   - Как хочешь, - она соскользнула с подоконника в руки суженного. - Тогда я просто поблагодарю тебя за всё, что ты сделал для меня и Огаста. Кстати, твой Коста, как посредник - просто чудо. Похоже, папа скоро сдастся под его натиском и обаянием.
   Де Люп смахнул салфетку и встал навстречу подошедшей Рузанне. Мягко сжал кончики пальцев протянутой ему руки, улыбнулся грустно:
   - Хоть у кого-то всё налаживается... .
   Виконт Грей признался:
   - Мы на эти деньги отправляемся на восток. Жизнь будет такой, какой мы сами её сделаем.
   Герцог заинтересованно глянул на молодую пару.
   - Возьмите с собой Винсента, - предложил волк, возвращаясь к оставленному ужину. - Серьёзно. Ему дорога пойдёт на пользу.
   - Возьмём, если захочет, - спокойно обещал Огаст. - Где он сейчас?
   - Гниёт в монастыре. Крёстный вам поможет с этим.
   - Договоримся, - пыхнув трубкой, заверил фон Грёстберн. - Может, молодые люди присоединятся к ужину? Лик лопнет, если всё съест.
   - Благодарим, герцог, мы надеемся поужинать дома, - Рузанна обнаружила россыпь гребней герцогини и де Люпу пришлось сдаться на милость молодой госпожи, откинувшись на стуле. - Лучше бы, конечно, Лик присоединился к нам. Сам бы занялся Винсентом. Но его суицидальные идеи снова взяли верх и волчонок хочет бросить друзей, дело, а заодно и жизнь, потому что его вновь постигло разочарование. Легендарный страшный де Люп удирает, поджав хвост!
   Лик мягко улыбнулся, расслабившись под нежными пальцами, распутывающими его волосы:
   - Вот за что я её люблю: это единственная женщина, которая когда-то поставила де Люпа на место. Ауч!.. Да-да, и ставит до сих пор... Ру, просто я проиграл свой бой и надо платить за ошибки. Мои действия были не правильны, мир указал мне на это и я должен сойти со сцены. Я был жесток, со мной поступают адекватно.
   - Они мизинца твоего не стоят...
   - Виконт, это беспредметный разговор. Всё относительно.
   - Как и твоё желание умереть!.. Лик, ты - трус. Если бы ты действительно искал смерть, ты бы давно её нашёл. А ты даже сейчас собираешься совершить самоубийство чужими руками. Взгляни на себя!
   Волк усмехнулся криво, поймал руку девушки, поцеловал в ладонь:
   - Я не искал смерть, она сама меня нашла. Доэкспериментировался с социумом. Я - зазнавшийся дурак, который вздумал менять правила общей игры, не спросив игроков. Надорвался. Ты любишь жизнь, Грей?
   - Мгм, - помрачневший виконт приподнял голову.
   - Я ею восхищаюсь! Виконт, её надо любить, оказывается, нежно и серьёзно, так, чтобы и она любила тебя.
   - Как я ненавижу эти твои умствования, - пальцы Рузанны уже дрожали, доплетая косу де Люпа, вместе с голосом. - Ты любишь себя, а не жизнь! Ты понимаешь, что мы разговариваем в последний раз?
   Судорожный вздох. Де Люп запрокинул голову, посмотрел снизу-вверх. На щеку ему упала слеза. Скатилась, словно своя. Рузанна поцеловала волка в лоб:
   - Боже мой, почему всё так? Я не хочу терять эту дурашливую усмешку... .
   - Друзей надо уметь отпускать, если они хотят уйти, Ру. Ты прекрасный человек с удивительной и непредсказуемой жизнью впереди. Живите искренне. Чтобы не жалеть.
   Рузанна сжала кулаки и напряжённо простояла пару секунд. Горькое выражение красивого лица застыло, ушло, осталось лишь в глазах. Она метнулась к Грею, спряталась в его объятиях:
   - Огаст, я больше не могу...
   Волк беззвучно сказал виконту: "береги её...". Тот кивнул, подхватил любимую на руки и в два мощных прыжка скрылся за окном. Плеснули по воздуху крылья... .
   - В темноте улетят спокойно, - герцог принялся чистить трубку, глянул на крестника.
   - Ещё посетители будут? - глухо спросил тот.
   - Странный ты. Иногда кажется, что не живёшь, а словно в спектакле играешь. Плохо играешь.
   - Святые слова, - волк мял салфетку на колене, сохраняя пустое выражение лица. - Ничего, крёстный, завтра последний акт и - занавес.
   - Ладно, тебе надо отдохнуть, - герцог поднялся. - Так что, извини,но в еде было снотворное.
   - Чувствуется, - Лик с усилием моргнул пару раз, чтобы вернуть чёткость зрения. - Правильно. Я и сам себе не доверяю. Пытаюсь жить ситуацией, но не всегда получается... .
   Волк отключился на невнятной полумысли, заснув.
  
   * * *
  
   Всем телом дёрнулся от дурного сна, в полмига поняв, что проснулся. Реальность надавила железной лапой. Нет, ещё ночь. Лик чувствовал, что проспал недолго. Не стал крёстный отбирать последние часы до рассвета.
   Из открытого окна тянуло ночным дождиком.
   Волк метнулся, вцепился пальцами в подоконник для прыжка и ... остановился. Увидел, что вслед потянулась тонкая цепочка, держа за ошейник.
   Лик успокоил взбесившееся сердце. Тёмный простор дразнил, издевался, вкрадываясь живыми звуками, запахами, к нему - уже мёртвому... Кожей ощутил, что это тело - не его. Отняли и поделили. И двигать-то этим - чужим - не хотелось. Противно. Дышать по-привычке, смотреть, стоять... Кому это нужно? Жить - бессмысленно... .
   - А когда в моей жизни был смысл? - тихо спросил темноту волк.
   Де Люп усмехнулся криво, хмыкнул, весёлая злость улыбнулась его губами и смех ударил в темноту.
   Немолодой егерь в дозоре поднял голову, прислушиваясь:
   - Плакать не умеет парень...
   Отсмеявшись, Лик свернулся клубком на полу. Очень хотелось перекинуться зверем. Словно это помогло бы не помнить... Не помнят - оборотни, а он - всё равно в какой шкуре - оставался собой. Вот, крёстный, например, раз в лунный месяц становится медведем. Это от него не зависит. Природа такая. Зато, как человек, герцог - сильнее и дольше проживёт, а как зверь - хитрее. Как говорил дядя Нойр: "на то в лесу и оборотень, чтобы зверьё шевелилось." Фактор природного прогресса. Сколько раз Лик прыгал в лохматую шкуру и убегал со всех четырёх от горьких человеческих проблем! Он мог сравнивать эти два мира... и сравнивал. Отсюда, наверно, и пошли те вопросы, от которых родился де Люп.
   Мысли сами приходили, уходили расслабленно. Лик повернулся на спину, закинул руку за голову. Звёздное небо взглянуло ему в лицо вечностью. Душу выстудило до ажурной снежинки и унесло в высь, на божественные ладони. Часа два Лик бродил по своему миру, удивляясь кучам ярких безделушек, гигантским гранитным валунам, испестрённым изображениями лиц, тайным дверям и дверкам, порой, наглухо заколоченным, скользким парадным лестницам, кривым зеркалам. Проходили существа, рассмотреть которых Лик не мог, как ни старался. Узкая бездонная пропасть встретила чёрным ужасом бессилия и апатии. Это было знакомо. Шагнув через неё, Лик чуть не ударился лбом в сплошную стену. Волк едва устоял на тонком уступе, прильнув ладонями к внезапной преграде и боясь вздохом скинуть себя вниз. Вправо, куда смотрел Лик, стена уходила в бесконечность. Неприятным холодом стиснуло рёбра. Очень осторожно, царапая подбородок о шершавую стену, Лик повернул голову. Неутешительно. И вверх и влево края видно не было. Сквозь поднимающуюся панику прошла одна холодная мысль: "Наверно, это и есть смерть".
   Звенящий крик первых петухов оторвал Лика от стены и бросил спиной на пол башни герцога. Поёжившись, волк поднялся, залез на кровать. Что-то свербело в душе, дёргало, не давало покоя, будто забыл нечто важное, а времени уже не оставалось не то, что сдалать, а даже - вспомнить. Мелко раскачиваясь взад-вперёд, де Люп ошеломлённо чувствовал, как бесполезно утекают его последние минуты. С огромным трудом признался себе, что просто на грани истерики..., Обхватив себя руками, уговаривал:
   - Ничего, ничего, всё правильно. Есть общественные законы, а есть космические. Если судьбой так положено, что это последний день, значит, я сделал всё, что должен был. Господи Боже мой, прости, что я не понял той цели, с какой ты отправил меня сюда, прости, что тратил время зря. Ты дал мне всё!
   Лик, натянув цепь, подошёл к зеркалу, вгляделся: наглые жёлтые глаза, разворот крепких плеч, семижильность, гордая осанка и упрямый лоб... пожаловаться не на что. Жил бы себе скромно, женился бы, детей завёл, дало любимое, чтобы вечера коротать, с соседями - на приёмы, с друзьями - на охоту, благотворительностью или политикой со скуки занялся бы... Чем не жизнь?..
   Рука, сжатая в кулак сама занеслась над этой кислой физиономией... Нет! Лучше умереть сегодня! Умереть как легендарный и проклятый де Люп, чем...
   Волк вздохнул, сел на кровать:
   - Господи, не знаю, как ты, а я почти доволен. И какой бы ни была моя близкая смерть,всё равно в народе её переиначат. Можешь махнуть на меня рукой, я своё отбегал. Прошу тебя за моих друзей: не оставляй их! Это всё.
   Улыбнулся, услышав шаги на потайной лестнице. Герцог вошёл, одетый по-домашнему, зевая, с красными, невыспавшимися глазами:
   - Хорошо выглядишь, крестник, завидую. А мне вот почти всю ночь пришлось поддерживать приятную беседу с царственными особами, соизволившими почтить нашу скромную персону своим высочайшим вниманием. Чтоб им... Есть будешь?
   Подождал утвердительного ответа и свистнул вниз по-лестнице. Подносы были доставлены тут же. Лик умылся неторопясь. Пока он спал, его гладко выбрили, подстригли ногти, вычесали шерсть. "Привели в товарный вид", - волк с юмором отнёсся к этому. Уже наедине, ковыряя крепким ногтём стол, герцог скупо пояснил:
   - Мой лес тебе знаком. Господа уже собираются. Не знаю, какие они охотники... В общем, не дури, крестник. Прощай.
   Ушёл быстро, словно боясь оклика.
   - Государственная необходимость и по-житейски, опять же правильно всё... - вяло улыбнувшись, оправдал крёстного Лик. Еда в горло не лезла, но волк упрямо запихнул в себя молоко с булочками и полутки. Рассиживаться не дали - давешние братья Ларсены появились рыжими проводниками в ад. Де Люп закинул в рот горсть изюма и поднялся, позволяя себя обыскать. Время кончилось; остались часы и минуты. В кандалах, волк осторожно спускался по ступеням. Подумал, что последний раз идёт по лестнице - хмыкнул, забавляясь. Было бы весело, если б не было так грустно.
   Окованная дверка открылась во двор с запахами лошадей, голосами челяди, суетой. Готовились к выезду на охоту по прелутренним сумеркам. Для де Люпа всё закрывал конный отряд, строго стоявший у самой двери. Волка толкнули к одному из всадников, подсадили под колено, сверху рванули за воротник и де Люп оказался животом поперёк седла. Всадник пристроился удобнее, толкаясь коленями в бок, наскоро примотал скованные руки пленника к луке седла и лошадь с места пошла крупной рысью. Де Люпа накрыли с головой широким плащом и парень только благословил ночной дождь - не придётся глотать пыль дороги. Жёсткое седло било под рёбра, ломая дыхание в ритм бега лошади. Неспешно светлело, внизу мелькали копыта, брусчатка, земля. От лошадиного бока и потника сильно и тепло пахло. Все мысли растрясло дорогой.
   Лай охотничьих сворок хлестнул по нервам. Свернули с дороги, в высокую траву. Ехать кулём, хвостом в небо, де Люпу было обидно. Он завозился, крикнул сквозь плотную ткань:
   - Эй, дайте ноги размять!
   - Ещё набегаешься, - тяжёлая ладонь добавила увесистый шлепок к словам. Волк скрипнул зубами. Но тут же, по чьему-то приказу отряд остановился и все спешились. Егеря в плотном кружке довели де Люпа до поляны, расцвеченной шатрами и навесами. Последние участники предстоящей охоты, наскоро перекусывали, опохмелялись, гоняли слуг. Некоторые не собирались скакать по буеракам, а предпочитали остаться подождать под навесами, неторопливо завтракая.
   Миг молчания пронёсся сквозь собравшихся, когда появился де Люп. Фон Грёстберн как всегда поймал самый драматический момент. Широким жестом и по-хозяйски радушным голосом привлёк общее внимание:
   - Господа, милые дамы! Прекрасное утро для исполнения желаний! Забудем о наших различиях, чтобы быть ревностными мстителями и доблестными охотниками.
   Пока с него снимали железо, де Люп получше рассмотрел "доблестных охотников". Понял, кто будет представлять серьёзную опасность и ещё раз мысленно поблагодарил крёстного. Может быть, рано, потому что герцог "подстраховался". Фон Грёстберн объяснил гостям, что, конечно, в охоте лично участия не принимает, но пошлёт пару своих егерей наблюдателями и, если что (не вдаваясь в подробности), то они протрубят в рог и будут спущены особо тренированные собаки. Свору показали обществу и равнодушных не осталось: кто-то наморщил нос, уверяя, что эти зверюги останутся без работы сегодня, кто-то обрадовался, считая, что теперь де Люп долго не побегает... . Лик понял, что его съедят живьём. Но...старый медведь и такие собаки...что-то тут не клеилось. Хотя, все мы меняемся.
   Егеря теснили волка к кромке леса. Де Люпу дали фору. Дали время, чтобы метаться, забиться в щель; хотели страха. Волк пятился от арбалетов, досадуя на ошейник. Вслед летели проклятия с обещаниями. Смертельными. Лика бесили игры по чужим правилам. Он бы сейчас встал упрямо и никакой охоты бы не было. Но...вариантов всегда множество. Де Люп развернулся и исчез, растворился в листве прилеска.
   * * *
  
   Сеймур, Сеймур... Кровь текла по спине.
   Тишайший Сеймур... Два арбалетных болта торчат над лопаткой.
   Спасибо, Сеймур. Да, я знаю секрет твоей потрясающей магической карьеры. Мы вместе нашли тот старинный артефакт. Мне всё равно, старый приятель, но ты решил, что я должен замолчать навеки... .
   Волк расплостался в папоротнике, задыхаясь от боли. Слушал, как на близкой поляне топчутся его преследователи на запутанном следе. Сейчас почуют кровь и никакие волчьи заморочки их не собьют. Беспомощность сжала до внутреннего стона... Пока ещё не обессилел, надо выйти навстречу, драться до смерти. Де Люпу не хотелось, чтобы охотники срезали с него шкуру живьём. Обойдутся.
   На поляну вылетели первые кони, закружили вместе с собаками по лабиринту травы.
   Дрожа от напряжения и боли, де Люп пополз дальше. Хорошо, что Сеймур бил издалека, иначе болты прошли бы насквозь и охота уже бы закончилась... Где-то здесь должен быть ручей. Надо сделать...
   Густой звук рога проплыл сквозь ветви. Гончие замолкли. Зато изнедалека потянулся низкий вой, достал, мазнул волка по затылку. Де Люп оскалился непризвольно. Вспомнил про свору крёстного. Где-то должен быть ручей...
   Невнятные вопли и ругань всадников. Де Люп оглянулся: сейчас просто пошлют коней вперёд, прочёсывая цепью. Крадучись, волк поспешил убраться, использовав медвежью стёжку сквозь малинник. Подмётки сапог недавно натёр диким луком - пусть собачки озадачатся.
   Быстро, насколько позволяла рана, миновал всхолмье с пронизанным солнцем сосновым леском. Кривился от дёргающей боли; правый бок нехорошо немел. Под ногами захрустел вереск. Маленькая прогалина с брусничниками по краям, густой ельник, дальше - бурелом, длинные травы, на миг повеяло влажностью... Уши словно заложило. Волк видел кружащих над вереском ярких пчёл, но не слышал их. Оглянулся наитием в оглохшей картинке...
   На холме стояли белые псы. Та герцогская свора. Большие гладкие левретки-переростки.
   Де Люп заполошенно дёрнул ошейник, подумав, что стрелы Сеймура смазаны какой-то дрянью - мерещится всякое. Но белая свора беззвучно покатилась вниз мертвящей волной. Де Люп вздрогнул, с трудом веря в реальность. Завороженно стоял секунду, глядя, как стремительно текут солнечные пятна по белым шкурам собок. Шагнул навстречу, понял, принимая как избавление последний свой бой... Умереть в вереске, под солнцем! Не думая, с улыбкой, стоял, ощущая, что будет сейчас действовать так, как бог на душу положит.
   Всё произошло в три дыхания. Огромными скачками псы подмяли пространство. Долгий, застывший миг, когда де Люп заглянул в глаза вожака и понял, что он их не интересует. Волк только обернулся в след жёстким шнурам хвостов. Постоял, шатаясь, опустошённо. Нахмурился. Застоявшийся, нагретый воздух лениво тёк над вереском с пчёлами... Нет, псиной пахло реально.
   Жуткий крик разбил в дребезги тишину, оставив клочья смерти. Рычание, рычание впереди... Де Люп спохватился и, придерживая плетью повисшую руку, на остатках сил побежал, чтобы понять. Трава путалась, не пускала, стволы деревьев кидались навстречу, били по плечам.
   Сквозь еловые ветви увидел, вздрогнул. Собаки ходили по мелкому ручью, лакали воду и дальше она текла розовым. По полянке деловито рыскал благообразный старичок, таская за собой мешок. Всё было в крови... Жаркий её запах разливался густо и тоскливо. Де Люп чуял, что здесь растерзали волка и человека. Клоки мяса, шерсти, одежды, изуродованные до неузноваемости останки... Уже было не разобрать - где чьё. А возившийся старик мудрил ещё больше, клюкой раскидывал куски, то прятал в мешок, увлечённо бубня. Оторопевший волк не знал, как ему быть дальше: страшненькую игру кто-то затеял. Чудной старик оглянулся вдруг остро, поманил клюкой:
   - Иди сюда, хвостатый, не бойся, собачки не тронут.
   Как зачарованный, де Люп подошёл. Старичок споро закатил в мешок отгрызенную волчью голову. Де Люпа повело слабостью.
   - Ты, мил нечеловек, расслабься. Ты теперь - моя забота.
   Лик хотел переспросить, но старик ловко ткнул клюкой ему в бок; парня перекосило от боли и он рухнул на колено, ахнув.
   - Вот и ладно. Терпи, ненаш, кровь твоя нужна.
   Ухватил, дёрнул торчащий из спины волка болт. Де Люп и так держал сознание лишь кончиками пальцев, и соскользнул вниз, обожжённый болью.
  
   * * *
  
   Тускло. Резко, до чиха, пахнет мёдом, прополисом, деревом. Свежеструганным деревом.
   Чем-то твёрдым тут же толкнули в щёку, сказали:
   - Вставай, вставай, нечего бока отлёживать. Рана-то уже затянулась, а слабость сама уйдёт, ежели кушать хорошенько.
   Де Люп вспомнил, что произошло и чувство терпкой опасности скользнуло внутри. Показалось, что над ним стоят белые псы, жадно глядя в незащищённую спину. Но, открыв глаза, волк увидел лишь давешнего бойкого старичка, строгающего ножичком деревяшку. Стружки легко падали повсюду, усыпая колени и пол, цепляясь к белой бороде.
   - Ты, волчок, не зыркай. О тебе я всё знаю. А меня кличут пасечником и бортником, иль пчелиным дедом. Как хочешь.
   Де Люп приподнялся на топчане, натянув повыше вязанное одеяло. Простодушный говорок, да две пчелы, кружащие вокруг дедка, наподобие крошечных лун, вроде не вызывали опасений.
   - У меня много вопросов, - объяснил де Люп, прекрасно понимая, что столкнулся с реальной силой, пусть и рядящейся под смиренную благость.
   - Давай-ка, ты поешь, а я пока расскажу кое-что. Ты - парень не простой, сам сложишь что к чему. Глядишь, и без вопросов обойдёмся.
   Де Люп поплотнее завернулся в одеяло и потихоньку перебрался за крепконогий столик. Недоверие сквозило в напряжённых плечах... Миска мёда с орехами, белый сыр толстыми ломтями. Пчелиный дед пощурился на яркий солнечный луч, бьющий почти поперёк горенки сквозь маленькое оконце.
   - Железку на шею я посоветовал герцогу тебе одеть, собачки - тоже мои. Перекупил я тебя у их герцогства. Цена скромная: неужто бортник с медведём не договорится... Он-то моё ремесло знает - я торгую разным диковинным живым товаром. А на тебя, волчок, аж два заказчика: хозяйка Валеги их светлость Асбе и палач города Тмиин из четвёртого королевства. Не решил я ещё. Вот, поживёшь у меня с недельку, а там и отправим к адресату, как всё поутихнет.
   Де Люп слушал отстранённо, бесцельно шлёпая ложкой по янтарю мёда. Подвёл итог, дурачась:
   - А-апять па-ажалели ва-алчишку...
   Дед плотной ладонью смахнул стружки с подола, отложил поделку и с удовольствием потянулся:
   - Чего смурной? Солнышко вон светит, пчёлки летают. Из смерти чудом выцарапался, так радоваться должен... .
   Волк поморщился брезгливо, услышав банальности.
   - Эк, молодёжь... Какие-то вы все неживые.
   - Неживые, - медленно повторил де Люп.
   Собранная с половиц стружка полетела на тлеющие угли очага. Вспыхнула бледными огоньками...
   Густой, фиолетовый вечер застал де Люпа всё таким же: в одеяле, с ушедшим взглядом. Глупая тяжёлая голова лежала на сгибе локтя; поверхность стола была единственной опорой не дающей упасть.
   Пчелиный дед вернулся; закрывая низенькую дверь, искоса глянул на гостя. Странное мелькнуло в острых глазах. Тут же с шумом взялся шурудить в горнице, шутейно приговаривая себе под руку. Вещи простенько оживали, дело спорилось ловко и ладно, как скороговорка.
   Шумно прихлебнув горячего чаю с малиновыми веточками, дед крякнул от удовольствия. Облизал от мёда ложку на длинном черешке и постучал ею вежливо по голове де Люпа:
   - Довожу до вашего сведения, молодой нечеловек, что два жизнерадостных, здоровых существа умерли, чтобы ты мог продолжать сейчас жалеть себя.
   - Никто не просил, - невнятно ответил Лик, хотя внутри всё сжало оскоминой от "жалеть себя".
   - Ошибаешься, волчок. Я просил. Думал, дурак старый, что ты того стоишь, - сокрушённо хлопнул сабя по коленям дед.
   - Без нравоучений. Пожалуйста. Тошнит.
   Что-то изменилось. Словно шут сгрёб в ладонь свои бубенцы, оборвав весёлый звон.
   - Понимаешь, значит.
   Де Люпу стало смешно. Показалось, что они со странным пасечником обменялись фехтовальными ударами.
   - Хватит кукситься, герой. Знаешь, есть такой космический закон, гласящий, что изменить что-то в своей судьбе могут только живущие.
   Поставленная пауза вошла в основание черепа режущим краем. А дед закончил добивающим выводом-выпадом:
   - Ты собрался умереть, наплевав на жестокую судьбу, которая пинками гонит обратно в жизнь, опостылевшую своей предсказуемостью?
   - Хуже, - ответил Лик. Странное ощущение заставило его передёрнуть плечами. - Я не понимаю, что такое - жить. Не хочу её терять. Просто надоела её бессмысленность. Знаете ответ?
   Жёлтые глаза смотрели твёрдо, умело пряча постоянную боль. Пчелиный дед покивал мелко, прищурившись.
   - Не с того края копаешь, парень. Давай-ка, вечеряй с чаёчком, а то разговор ты завёл нешуточный. Время на него требуется, одним вечером не обойдётся.
   Такого простого подхода к вопросам, жгущим его мозг, де Люп ещё не встречал. Решил для себя послушать лихого дедка, раз уж судьба свела. Промысел божий...
   Восковые огарки оплывали тёплой лужицей; тёмные, узловатые пальцы плетут из травы тонкую верёвочку; глиняная чашка в судорожно сжатых ладонях Лика, как последняя оборона от любопытства деда.
   - Самое плохое.
   - Предательство.
   - Самое хорошее.
   - Откровенность.
   - О чём ты сожалеешь?
   - Ни о чём.
   - Есть ли в тебе то, что ты ненавидишь?
   - Да. Минутная трусость, за которую потом платишь втридорога.
   - Выбери: идеальный воин, идеальный отец, идеальный политик, идеальный муж.
   - А всё сразу?
   - Тогда расскажи, как крёстный тебя поймал.
   Волк потерял воскресшую было улыбку. Поймал сам себя на детски-тупом ковырянии стола пальцем. Досадливо спрятав руки, стал говорить, злясь, что пчелиный дед всё видит и делает свои выводы.
   - Я подумал, что в восьми королевствах, да и за их пределами, найдётся немало существ, отвергнутых, не устраивающих социум и решил их собрать. Было весело. Но надо было не упускать из вида новоприбывших, а я расслабился, общаясь с разными интересными личностями. Впрочем, у крёстного очень талантливые люди...
   Опять споткнулся, умолкнув. Усилие, словно медленно ведёшь себе клинком по венам. Миг боли и отвращения, а потом кровь льётся свободно и становится легче.
   - За деньги. Они купили всех, кого смогли. Утром, тихо меня взяли во дворе собственного замка. Без магии не обошлось.
   Старик слушал. Пчёлы давно заползли в бороду и устроились на ночёвку. Травяная верёвочка вилась по пальцам, как живая. Верно, свет свечи морочил...
   - Я скажу, а ты подумай, волче. Зачем ты стараешься быть идеальным? Словно доказываешь что не хуже. Кого? В чём? И надо ли тебе это? Может, попробуешь жить без чужих мерок?
   Резкое отрицание вскинулось пружиной. Это чувство было известно де Люпу: защищаться всегда хочется от боли. В рану дед ткнул умелым пальцем. Такие раны самому найти трудно - они привычны. Нашёл - надо лечить. Глупо ходить со струпьями. Но всё же вырвалось:
   - Казалось бы, всегда пытался из стандартов выкарабкаться...
   Только клочок брови изобразил скепсис, а сам дед подытожил:
   - Утро вечера мудренее, герой.
   Де Люп кивнул, но сказал требовательно:
   - Ошейник сними.
   - Нет, - режуще. - И утечь не вздумай.
   Протянул открытую ладонь, показавшуюся чёрной в контраст беленьким берестяным собачкам на ней. Открыв дверь, пасечник сдул тонкие фигурки в ночь. Царапнул Лика глазом сарыча и свечи потухли. Де Люп сказал шуршащей темноте:
   - Спокойной ночи, - хотя не был в этом уверен.
   Оглохшая тишина обняла всё, тяжело стало дышать. А за окном мягко шла звёздная ночь - единственная женщина, всегда уверенная в своём очаровании. Волк отворил дверь и шагнул на плоский камень крыльца. Большая поляна медвяно пахла травами. Край леса стоял тёплый, довольный собой, нагревшись за день. Звуки жизни плыли невидимо, то и дело прерываясь неуловимыми жестами смерти. Уютная заваленка, да бревенчатая стена с торчащими клоками мха из щелей. Де Люп подоткнул под себя одеяло, сжался в комок. Разговор напомнил о боли, потере, с которой не смирился: лютый Рёту, верный, как своя рука, пробитый стрелами, ещё идёт по камням двора, привычно держа на отлёте боевой топор, но в светлых глазах уже понимание смерти, что не успевает... Де Люп застонал тоскливо. Ольгерд; его строгое лицо мелькнуло в магическом вихре - самоубийственная попытка разорвать заклинание перемещения - обугленное тело Ольгерда-мага упало у ног фон Грёстберна, ожидавшего своих людей с добычей.
   После такого все личные потуги и размышления казались де Люпу серой кашицей; меркантильная возня вызывала судороги отвращения и волк растерялся. Он не хотел этой ответственности, он не верил, что сможет выдержать заданную погибшими друзьями высоту проявленности. Не было ни сил, ни желания... только нелепое злое шутовство. Вот и получается, что они - реальны, а ты - пустышка. При всех амбициях и красивых позах. Ну, волчек, давай, поплачь от жалости к себе... .
   Он спал без снов и, пчелиный дед, выйдя к предрассветной росе, нехорошо удивился: белые псы устроились возле спящего. Не любил пасечник такие знаки...
   Весь день де Люп неспеша мастерил силки. Руки заняты были поделками, занята была и голова, чтобы не ходили по кругу пустые размышления.
   Но вечером старик подлил масла в тлеющие угли:
   - Кровь с молоком, сажень косая, голова на плечах, от дела не лытаешь. Чтож за червоточина?
   - Хочу того, что оказалось мне не по силе.
   - Пустое. А может и не стоит пытаться охватить неохватное? Найди пока то, что можешь одолеть.
   Де Люп пренебрежительно закатил глаза: такое ему уже говорили...
   - Ладно, не выделывайся, сам подумай, а может потому и дотянуться не выходит, что это - чужое. Будто личину натягиваешь, да она и не лезет...
   Волка покорёжило болезненно, пока дед, прихлёбывая чаёк, втыкал в него "щепки". Сунул в рот полную ложку мёда, закусил зубами до боли. Горечь не заедалась... Зло сказал:
   - А оно есть - моё лицо?
   Пчелиный дед укоризненно головой покачал, глядя, как на щенка дурашливого:
   - Обычно рождаются с лицами, а потом лепят из них чётр-те знает что... Хотя, на некоторых проклятие весит по-рождению, но это уж хвилосовские материи, нашему разумению недоступные...
   Де Люп привык уже к юродствованию старика, понял, что это - хорошо сделанная маска, которая легко снималась и одевалась. Похоже на магию.
   - Я не хочу видеть своё лицо. Боюсь...до ужаса боюсь увидеть пустое место или дурака пошлого.
   - Ну, пустое место - неплохо, будет на чём начать,как с белого листа. Но никто кроме тебя самого, хвостатый, этого не сделает.
   Пчелиный дед вытащил из-за пазухи деревянную фигурку и крепко поставил её в мерцающий кружок света на стол. Узнав себя, де Люп только скучно вздохнул, понимая намёк и последствия. Острие ножика ткнуло в фигурку и волку на миг сбило дыхание от боли.
   - Ты сам выбираешь страдание,волчок. Что за прихоть, видеть в любой ситуации лишь боль? За что ты себя наказываешь? Кто сказал, что ты должен терпеть наказание?
   Ножик тыкал дерево и де Люп молча корчился от боли и слов, злой и растерянный.
   - Экая наглая самоуверенность, однако! Как дурачок доморощенный упёрся, закрыв глаза от страха, да ещё самосожалением занимается, как онанизмом. Удовольствие от этого получаешь, так? Не слишком ли извращённо, де Люп? - дед прекратил издеваться, решив, что на сегодня хватит. Побледневшие губы волка не предвещали ничего хорошего.
   Уже устраиваясь под широким лоскутным одеялом, старик ясно сказал, зная, что услышат:
   - Припомни хоть три раза, когда ты был счастлив или получил удовольствие не завязанное на боли. Постарайся.
   Днём, пока ставил силки, Лик честно пытался вспомнить. Над головой вились две пчелы-партизанки. Волк механически расчёсывал кожу под ошейником - пошло раздражение. Одни воспоминания тянули за собой другие и выводы де Люп получал забавные. Не знал только что делать - смеяться или плакать от такого.
   На закате солнца оба сидели на заваленке.
   - Ты, малый, не умеешь жизни радоваться. Будто воюешь постоянно. Так крепко обидели, что всё простить не можешь? Экую ты себе пытку устроил... Малоприятное удовольствие - гордо воображать себя обиженным и неодоценённым исключением.
   Дед скроил брезгливо-надменную мину, в которой де Люп сразу узнал себя.
   - Вот так-то... - пасечник воткнул малый ножичек в бревно и вздохнул озадаченно. - Ты глянь, какую красоту солнышко устроило, глаз радуется, душа крылья вырастить хочет. Это ж как хорошо, вот так сидеть вечерком на крылечке своего дома! Чтобы детишки вокруг резвились, да впереди жаркая ночь с женой. Свои радости мы создаём сами. И не криви губы, хвостатый, - ты пробовал, ты знаешь? Не пробовал, так не суди! А по мне, так лучше честно признай, что боишься. Боишься, что никакое ты не исключение, не избранный, а лишь испуганный мальчишка, бегущий от реальной жизни. Навыдумывал себе монстров и теперь воюешь с выдумками, только чтоб подтвердить себе своё геройство и не видеть настоящей проблемы.
   - Мгм, - согласился де Люп, не имея желания спорить. Закат действительно был прекрасен. Сквозь дальнее редколесье, полого спускающееся к длинному озеру, жёлто-алый свет солнца манил теплом и кажущейся близостью. Подсвеченные сзади деревья выплетали огненные кружева из закатной полосы. У волка в сердце звенела тонкая тоска, выгрызая кусками малейшую осмысленность. Вечно смотреть на медленный закат, забыв всё. Пчелиный дед, озлившись, влепил де Люпу по лбу:
   - Хватит мне небытие привораживать, смертью порченный! Жить-то ты собираешься?
   Светло усмехнувшись, тот ответил:
   - Пока не умру. Кому меня продаёте?
   - Не решил покамест. Время терпит, - дед хлопнул по коленям, поднялся и ушёл в дом.
   "Так я боюсь, что такой же, как все?" - сказал громко про себя де Люп. Омерзение проскользнуло вшивой шерстью по коже. Поймав за хвост это ощущение, волк вытащил на свет божий своё высокомерие, намертво вцепившееся острыми зубками.
   - Зараза, - определил равнодушно де Люп, глядя в налитые кровью, озадаченные глазки куска себя. - Вот и получается, что мы с тобой всю жизнь только и доказывали миру и родителям, что они нехорошие, потому что меня не оценили. Не зря я себя пустым местом чувствую: чьё-то чужое мнение для меня важнее своей жизни... Вопрос: а в чём эта моя жизнь?
   Лёгкой рукой Лик отпустил своё высокомерие и оно ускакало, недовольное, что его обнаружили. А волк посмеивался, горьковато, со всхлипами, клочками гоняя горячую пустоту во вдруг заболевшей груди.
   Полдня помогал деду возиться на пасеке: крутили мёд. Старик сыпал пошловатыми шутками-прибаутками, чуя внутреннюю онемелость Лика. А тому к полудню стало совсем плохо. Тянущая широкая боль на уровне сердца мутила голову, накатывала слабостью. Де Люп убрёл на солнечный пригорок, свернулся болезненно комком и заснул на два часа. Мутный сон неудержимо скатился в кошмар. Монстр в кожаном переднике размял свои мощные руки, словно собирался создать нечто тонкое и искусстное. К волку повернулось лицо, закрытое чёрным капюшоном с прорезями и де Люп понял, что попал к палачу города Тмиин. Не дёрнуться, ни закричать - шею сдавило железо. А пальцы палача втиснулись в грудь, ухватили, крутанули и - волчье сердце оказалось на ладони. Как глупый мотылёк под взглядом неожиданно серых, внимательных глаз. Но де Люпа трясло от страха и бешенства - отдавать даже крохотную часть от себя он не собирался: забрать, забрать сердце!
   Вязко вышел из сна, оторопев странностью. Не умея объяснить, просто загнал зябкие ощущения подальше. А в ночи, что бы ни делал, не мог отвязаться от старой песенки с её тягучим припевом:
   Звезда, звезда, уйду с тобой, где ждёт меня любовь,
   Мне ночь - сестра, и ветер - брат, и ждёт меня любовь.
   Какая-то потерянность и вместе с этим - наполненность чувствами. Спал от силы часа три. Потом открыл глаза в темноту, понимая, что совершенно не хочет спать. Убрался в ночь, скользя сквозь лес неразборчивым призраком. Не поймал ничего, кроме странных желаний, новых, летящих, тёплых.
   Лику не казалось, что это дед что-то начудил.
   Бродил, сидел, слушал: сердце билось как-то по-другому, беспредельно. Замер на обрыве, над озерм. Цветной хрусталь рассвета плыл между небом и водой. Чистой ладонью огладил волка. Лик задохнулся от ясной прохлады, сбросив себя, как старую шкуру. Всё приблизилось и всё удалилось, перестало тревожить и стало обострённо живым. Моргнул, шевельнулся, шагнул. И мир шагнул вместе, двинулся, став второй кожей, приняв в себя Лика. Тот покатился мягко, кончиками пальцев лаская пространство, текущее по его жилам, как кровь.
   Вышел к пасеке. Дед сидел на низенькой крыше зимовья, зажав в ладони кругляш зеркальца. Волк хорошо слышал каждое слово, тихо стоя под деревьями. Чуял ли его пасечник?
   - ...ваше нетерпение. Заказ будет готов денька через три. Да, ваша светлость, ещё пара надломов и у вас будет собственный волк. Наслаждение и радость. Низко кланяюсь.
   Оставалось только уйти. Старик услышал, посмотрел колко вслед.
   Де Люп пошатался муторно вкруг дома. Логика твердила какие-то умные мысли, но словно в пустом зале: ни актёров, ни зрителей.
   В доме де Люп вынул из уха одну из оставшихся серег, бросил её на край очага. Взамен взял одеяло и сошёл с крыльца. Мимо стоящего мрачно пчелиного деда.
   - Куда собрался, хвостатый?
   Пожав плечом, де Люп приостановился, честно не зная ответа.
   - Вертайся давай. Повяжут на первом же перекрёстке, де Люп.
   Лик более оптимистично видел своё будущее. Сказал, что думал:
   - За мёртвыми не гоняются, их боятся. Спасибо за приют, за новые мысли. Как-нибудь сочтёмся.
   - К пчелиному деду за советом издалече едут. И никто ничего бесплатно не получает, - показав волку давешнее его деревянное подобие, зажатое в горсти и со всей силы стиснул узловатые пальцы. Лик покачал головой:
   - Уже не верю. Иллюзии играют только разумом. Сердце - вне предела.
   - Тва - арь, - с доброй укоризной протянул дед. - Вот уж ненаша тварь, верно молвили... И куда ж ты пойдёшь, сердешный?
   - А куда бог поведёт, - в тон ему ответил де Люп.
   Тут уже старик покачал головой, вытянув в сомнении губы трубочкой.
   Каждый знает, что отмахиваться от пчёл - дело неблагодарное, так что Лик застыл, облепленный роем, сквозь жужжание едва слыша размышления озадаченного деда:
   - ...экая тварь изворотливая. За пару деньков перекинуться из героев в юродивые!
   Де Люп чуть двинулся и зашипел, обожённый укусами.
   - Надо бы тебя убить, хвостатый. Ну да ничего, тебя похоронит под шёлковыми простынями пресветлая Асбе. Никто не скажет, что пасечник не делает свою часть сделки.
   - Почему вы сами не живёте по законам иллюзии? Вы же выученик Большой мары...
   Шерстяные шарики ползали по коже, агрессивно жужжа, и де Люп едва сдерживался, чтобы не встряхнуться опасливо.
   - Чем-то всегда приходится жертвовать - есть и такой закон, - ледяные интонации препаратора, вдруг потерявшие забавный говорок; распрямились стариковские плечи, поплыло на миг лицо.
   Поплыл и мир де Люпа, ударившись о жгучую боль пчелиных укусов. В траву горохом посыпались скорченные полосатые тельца и волк рухнул рядом, судорожно сжавшись в болезненном небытие
   - Хорошо, внучки, хорошо, - похвалил благообразный старичок пчёлок. - Мы-то знаем, как глупых мальчишек успокаивать. Нечо, оклемается, вовкулак...
   Но зыбко как-то было пчелиному деду, зыбко... .
  
   * * *
  
   - Наш подарок, наш подарок! Разверните же его! - лёгкая наигранность восторга и повелительность в голосе, привычные в соседстве, как крем и пирожное.
   - Подарок, - ворчали недовольно над Ликом. - Он обошёлся вам в немыслимую сумму!
   - Помолчи, а то брошу в тебя хурмой. Эта игрушка обошлась мне дешевле, чем твоя идиотская затея с летающим замком.
   - Зато это было божественно красиво! А к чему вам серое полуживотное? У него блохи есть?
   - Ты просто ревнуешь, Жюсе! Я купила де Люпа. Слышал о таком?
   - Мы тебе уже не нужны, светлейшая?
   - Я хочу развлекаться!
   За разговором узлы, однако, развязали и, едва одеяло ослабло, де Люп метнулся в сторону и замер хищно, опираясь кончиками пальцев в мраморные плиты пола.
   Двор. Очень большой. Горстка ярко одетых придворных. Пахнет духами, фруктами, сексом и нехитрым волшебством.
   - Симпатичный какой!
   - А мне говорили, что де Люп страшный, что он ест тех, с кем спит... .
   - Чего ж он не превращается? Давай, превращайся!
   - Так может, это и не де Люп?..
   - Это он. Я знаю, видел на объявлениях о поимке.
   - Вечно ты всё знаешь. Кроме одного - где твои мозги.
   - Фи, как вульгарно. И кто бы говорил?
   Чуть расслабившись, де Люп огляделся получше. Широкие ступени, ухоженные растения, бассейны, ковры, тонкие занавеси; над всем этим - купол чистого неба. Одного взгляда хватило. И понять - кто хозяйка этого пасторального местечка. Молоденькая волшебница в летящем платье рассматривала де Люпа. Странно текло выражение по её лицу. Лик почувствовал своё лёгкое сожаление - в глазах светлой Асбе был знакомый цвет скуки.
   - Сгиньте!
   Шепоток убрался, растёкся по углам, оставшись горячими взглядами сквозь прозрачные ткани. Как на сцене. Де Люп выпрямился, сдержанно поклонился. Как дыхание, светлая скользнула к волку близко-близко. Запах сладкого яблока и слова:
   - Чего бы ты хотел, де Люп?
   Волк щёлкнул пальцем по ошейнику. Он был серьёзен, но ответом ему стал лукавый смех:
   - Мне оставили инструкции по-пользованию...
   - Но так я не смогу превратиться в славного мохнатого зверя...
   - А мне нужна другая мохнатая зверюшка, - сладость запаха перетекла в голос, налипла слоем. - Полгода просидел за решёткой, изголодался, малыш?
   Де Люп удержал вытягивающееся лицо. Давно его так не... Изобразил улыбку, чттобы выйти из ступора. Милое существо ворковало дальше, потрясающе уверенное:
   - Мне говорили,что странный де Люп и любит по-странному. Я хочу, чтобы ты любил меня!
   Лик вдохнул, выдохнул. Привкус гнили. С губ очаровательного лица слетали такие пошлости, что становилось неудобно. Волк ухмыльнулся: неудобно?
   - А вы решили, что ваших прелестей достаточно, чтобы претендовать на это? Наработанный-глубокий взгляд из-под полуопущенных век, как бы случайно пальцами провёл по своему бедру. Светлая вскинулась:
   - Ты смеешь отказывать мне!? - с ударением на "мне". - Я из тебя могу сделать всё, что захочу!
   Капризной злостью волка швырнуло о резную колонну.
   - Да кто ты такой, чтобы мне перечить?! - напряжённая ладонь в воздухе и обиженное лицо.
   - Трижды проданный, в ошейнике, но я - де Люп. Хотите моей любви? Кто вам сказал, что это будет просто? Простых постельных мальчиков у вас предостаточно, светлая.
   Гнев притих, но вздёрнутый вверх подбородок остался:
   - Я подумаю, стоишь ли ты моих усилий.
   - Хорош подарок, - за шторой фыркнули. Туда Асбе и скинула стынущее негодование. Ком ткани с воплем улетел в бассейн, а светлейшая растворилась в воздухе.
   - Жюсе нырнул, Жюсе макнули!
   - Интересно, выплывет или нет? - откровенно эстетический интерес - будет бассейн сегодня с утопленником или без?
   - Спорим на ночь любви, что выплывет, киска моя?
   - Фи, назойливый..
   Присев у края бассейна, де Люп оценил шансы дёргающегося под водой свёртка. Нахлебается. Поймал край изящно плывущей по-поверхности ткани и потянул. Схватившись за борт, Жюсе содрал с головы мокрый нежно-зелёный шёлк и, вдохнув, яро взглянул на де Люпа. Волк помнил этот взгляд. Откуда-то из "прошлой" жизни, что-то связанное с королевским дворцом, фрейлинами, оружием... .
   - Ты - Жюстен-Бодо, лучший клинок пятого королевского двора, - вспомнил де Люп старую историю. - Тебя же казнили за постоянные дуэли.
   - Тебя тоже казнили, бездушная тварь, - огрызнулся тот. - Думаешь, явился, махнул хвостом и всё - твоё?
   Де Люп столкнул Жюстена обратно в воду, да ещё попридержал на глубине, тихо улыбаясь. Вырвавшись, Жюсе одним ловким прыжком оказался на берегу и кинулся в бой. Оба развлеклись от души, наваляв друг другу хороших. Потом сидели, утирая кровь, переглядываясь довольно.
   - Всё, успокоился?
   Де Люп откровенно забавлялся ситуацией: мир животных - драка самцов за главенство в стае, проверка сил.
   - Как здесь, в вашем раю, развлекаются?
   - Как и в раю, - Жюсе, морщась, прикладывал к скуле серебрянную ложку. - Хочешь есть - ешь, хочешь пить - пей, хочешь любить - люби. Милостью светлейшей - тут всего от пуза...Чем не жизнь?
   - Что засвербит, то и делаете? - волк нехорошо усмехнулся своим догадкам. - А любовь - это просто ищешь любую дырку, что поближе?
   - Это не для тебя, - Жюсе осклабился разбитыми губами. - Пока наша Асбе не наиграется - и не пробуй, а то превратит в безделушку.
   - По своему опыту знаешь?
   - Я серьёзно, виконт. Все мы тут - коллекция мёртвых героев...Выпьем, а?
   - Не возбраняется?
   - Вино - любви не помеха.
   - Замечательное мнение, - одев дежурную приятельскую улыбку, де Люп постно представил себе дни в этом райке. Плеваться хотелось. Но тут же себя недовольно одёрнул: что за снобизм? Чистенький нашёлся, мерило праведности, хм... Такая редкостная ситуация подвернулась! Сытно, тепло, общество, что-то новое, времени много. Я куда-нибудь тороплюсь? Вообще-то, была одна мысль... Но, если подумать, то лучшего места, чтобы познать ту любовь, которая поселилась в нём, было и трудно придумать.
   К вечеру де Люп стоял у стрельчатого окна и смотрел на лежащую далеко внизу землю. За окном шёл дождь, неспешный, почти осенний. А небо над Валегой оставалось тёпло-чистым, уже появлялись звёзды, тихий ветерок выдувал дневную ерунду, шевеля занавесями. Собравшиеся было местные раритеты снова уединялись по излюбленным уголкам. История всех восьми королевств в лицах. И колоритную подборку серии завершает один из наиболее экзотичных экземпляров Родных земель и их окраин - легендарный де Люп! Лик усмехнулся, отставил бокал вина на широкий подоконник и ткнул пальцем в стекло, отделяющее Валегу от свободы. Сказал:
   - Сбегаете, как капризная девчонка. От волшебницы я ожидал большей серьёзности, - сладостный запах выдавал его хозяйку, не стоило и оглядываться. Игривые пальцы пробежали по спине вниз, запутались в шерсти хвоста:
   - И эта волшебница очень серьёзно тебя хочет... Расслабился? Я хочу узнать настоящего де Люпа, неистового зверя, тварь!
   Лик слушал себя, задумавшись. Раньше такое признание зажгло бы кровь, окутало бы горячим хмелем желания услышать бьющийся в горле стон. Сейчас же слова отскакивали, как от прозрачной стены, не попадали.
   - Похоже, эти слова вы говорите каждому, - обернувшись, он сдержанно подал руку светлой, игнорируя возбуждённое дыхание Асбе, повёл её по круговой террасе из магнолий. - Вы сейчас высказали желание узнать настоящего де Люпа, но настоящий де Люп не играет по чужим правилам. Наверняка об этом слышали?
   Ладонь напряглась и тонкие брови начали сердиться. Лику пришлось спасаться:
   - Можете заставить, можете заколдовать, но это буду уже не я, а только ваши фантазии. Не наскучило ещё?
   Точёный подбородок поджался, головка гордо и как бы невзначай отвернулась, но нежное ушко слушало, жадно слушало.
   - Ради разнообразия, светлая, давайте сыграем в игру по-правилам де Люпа, - он остановился, заглянул ей в лицо. - Сейчас мне было бы очень интересно услышать, как именно я должен вас любить?
   Горячая стройная фигурка прильнула, расширенные глаза, закушенные губы - словно дали разрешение, произнеся долгожданное слово.
   - Возьми меня, возьми прямо сейчас! Утащи, рычи, рви одежду! Держи крепко, терзай, впейся, нависни хищно, я твоя! Мне нужна любовь бездушной твари!
   - Проще говоря, вы желаете, чтобы я вас изнасиловал в грубой форме? - Лик перевёл запалённый шёпот Асбе своим холодным голосом. Светлая моргнула растерянно, но волк не дал ей отступить, сжав ладонями талию. - Это вы называете любовью, Асбе? Несколько минут потного пыхтения и спазмы внизу живота? Это - любовь? Что за старая, злобная перечница вбила такое в вашу светлую головку?
   Волк смотрел в это белое лицо. Внимательно, Там что-то боролось, пыталось выжить, но победила привычка, выплеснулась зло:
   - Не смей! Ты - дрянь!..Все вы одинаковы, вы - мужчины - едите всё, что не шевелится и трахаете всё, что имело глупость пошевелиться!..
   - Чужие слова, Асбе, чужие.
   - Я знаю, что такое эта ваша любовь! Я знаю, я любила многих и лучших, мне известны все тонкости и способы, все жаждут моей любви!
   - Да, ковен ведьм вам поставит "отлично" в зачётку по "любви". Вы будете самой многоопытной каргой в брюзжащем кружке старых колдуний, - де Люп встряхнул светлую, приподняв над полом. - Но никому другому не говорите, что знаете любовь - вас поднимут на смех, как последнюю глупую шлюшку! Как можно, услышав лишь ноту, утверждать, что познал музыку?!
   Он поставил её мягко, устало добавив:
   - Ну, давайте, убивайте, превращайте. Чего только со мной за последнее время не делали...
   Опустив голову, стоял, сам не понимая - почему переживает?
   Магнолии пострадали: Лика обсыпало крошевом листьев и белых цветов.
   Отпустил мысли - вдребезги.
   Полночи спал - как пропал.
   В темноте, открыл глаза и всё ощутил просто и спокойно.
   Бури, бушевавшие эмоциями и мыслями, носившиеся внутри де Люпа, казалось, исчезли. Так тихо стало, непривычно лишено круговерти. Сосредоточившись слегка, Лик почувствовал иное: словно тёплый степной ветер тёк сквозь его душу, в дали, неуловимые впавшим в бездумье разумом. Весёлая озадаченность промелькнула прозрачной стрекозой между миром и глазами де Люпа.
   Волк зажёг свечу и с ней поднялся на витые ступени, уходящие вверх, к краям белой башни-тюрьмы. Пламя упрямо кивало на юго-запад. Туда же дул и ветер души де Люпа.
   - Я поняла, - пресные на вкус слова за спиной. - Это ты так торгуешься. Ты чего-то хочешь от меня, де Люп, всем известный своей хитростью. Но хозяйка Валеги ни у кого не будет на побегушках! Тебе придётся снизить цену, упрямец.
   Лик посмотрел на возникшую тремя ступенями выше Асбе, ответил:
   - Мне ничего от вас не надо. Извините, что я накричал на вас, светлая. И ложитесь спать, а то вы себя совсем извели несуществующими проблемами.
   - Несуществующими? - стервозная маска медленно стала появляться на лице.
   - Я не буду с вами трахаться, потому что секс - далеко не любовь, я не буду этого делать, потому что испытываю к вам лёгкую жалость, как к ребёнку во взрослой одежде, - де Люп пытался быть предельно искренним, устав от лжи. Однако, нахмурился, оцарапав слух о собственный менторский тон.
   - Я не позволю унижать себя! - было брошено в запале, но и какой-то неуверенностью. Пальцы вскинулись в колдовском жесте, сквозь них озлобленно смотрели глаза.
   Де Люп тихо поцеловал ладонь этой опасной руки:
   - Простите меня. Я стал отвратительно прямодушен последнее время. Просто я не нахожу нужным вам врать и мечтаю о таком же шаге с вашей стороны.
   Уже держа кончики пальцев Асбе в своей руке, Лик повёл светлую вверх по лестнице.
   - Я преклоняюсь перед вашим волшебным искусством, но никак не в состоянии понять: почему вы позволяете себя так использовать? Неужели ложь этой коллекции существ не унижает вас? Они исполнят всё, споют любые дифирамбы из страха, и только. Что может быть противнее? В Валеге вольно живёт лишь скука...
   - А ты, значит, не боишься? Так превращу в подсвечник на десяток лет. Согласен? Посмотрев на хрупкую волшебницу, де Люп вдруг почувствовал какая великолепная женщина расцвела бы из Асбе, если б прекратилось это истеричное доказывание самоценности и многоопытности.
   - Превращайте, мне спешить некуда. Но тогда пообещайте каждое полнолуние читать мне хотя бы одно своё новое стихотворение.
   - Я уже давно ничего не... - озадачено начала оправдываться она, но закусила губу.
   - А мне было бы интересно, - с лёгким сожалением в голосе улыбнулся Лик. - Хотите, всё же сыграем: за каждое стихотворение я буду выполнять одну вашу просьбу.
   - Желание, - поправила его хозяйка Валеги.
   - Всё, что в моих силах, - согласился де Люп. - Но строки должны быть от сердца.
   - Того же я потребую и в исполнении, - точка в договоре была поставлена всё же ею.
   * * *
  
   Ближе к полудню она появилась перед волком и за уголок подала ему надушенный листок бумаги. Лик с поклоном принял его и пробежал глазами по строчкам с вензелёчками, которые очень гордились своим существованием.
   Скука тихая плывёт вновь
   Над белыми цветами.
   Где же пламень,где же лёд,
   Что за игры между нами?
   Пуст бокал.Он ждёт вина,
   Губ твоих,руки ласканья.
   Вроде призрачного сна
   Моё страстное желанье;
   Разбивается в ничто,
   Превращается в осколки...
   Неужели не смогу
   Приручить шального волка?
   Вздохнув с досадой, де Люп ответил:
   Двенадцать милых, ловких строк
   Нанизаны легко и в срок.
   Бокал, вино,
   Игривый стих
   И волк, пристыженный, затих.
   Его заставлю я раздеться,
   Ведь тело мне важней, чем сердце.
   - Быть тебе подсвечником, - холодно пообещала светлая.
   - Настолько привыкли к пустой лести, что немного правды вызывает раздражение?
   - Болтун.
   - Согласен. Из уст самовлюблённой стервы это звучит ласково.
   - Твои оскорбления меня больше не трогают, - голос дёрнулся, но устоял.
   - Браво. Вы взрослеете прямо на глазах.
   - И я думаю, что за этим потоком острословия скрывается обычное мужское бессилие, - мстительные огоньки скрылись под ресницами, тонкая рука взяла Лика за локоть. - Так что все басни о де Люпе, похоже, лишь преувеличение. Я теряю интерес, знаешь ли...
   - Врушка. Вы чертовски злы на меня, на мир, на себя. Но не можете даже искренне разозлиться, потому что вместо сердца имеете предмет неизвестного назначения. Стерильные ужимки вместо эмоций, светлая.
   Он ещё услышал зарождающееся в груди Асбе глухое рычание, но через миг застыл камнем, превращённый взбесившимся шёпотом красивых губ:
   - За-мри!
   Светлая сжалась, гася в себе крик злобы, но это сегодня было выше её сил: она с кулаками набросилась на окаменевшего де Люпа. Била, пинала, вереща, как прищемленная. Царапала самодовольную ухмылку на застылом лице. Обмякла, повисла на груди волка, расплакалась неутешно, ребёнком. Потом отстранилась, удивлённая, закусив руку, не веря, и исчезла.
  
   * * *
  
   - А-а-х, - стон упал с губ, едва де Люп вновь ощутил своё тело. Затёкшее и начинающее оживать. Сжал зубы, чтобы стоявшая напротив светлая не догадалась о стае кусачих мурашек у него под кожей.
   - Сегодня полнолуние, - отстранённо сказала Асбе. - Держи.
   Только с третьей попытки взяв листок, волк сощурился мучительно и прочёл:
   Ты добился - ненавижу.
   Разорву Луну в лохмотья!
   Только больно разогнуться,
   Захлестнуло половодье,
   Слёзы в три ручья. Доволен?
   Что за вычурные игры?
   Мир стал острым и холодным,
   Здесь рычат и бродят тигры.
   Я могу разрушить город!
   Но как справиться с собою?
   Растворяюсь странной тенью
   И в груди сквозит дырою...
   - Мило, - оценил волк.
   - И это всё, что ты можешь сказать?!
   Личико было припухшее, пальцы мяли платье. Де Люп пошевелился, оскомно потёр пальцами ноющие виски:
   - Тяжело тут у тебя дышится. Что случилось-то?
   Хотя и сам уже увидел. Тихо было в Валеге. Напряжённо. Как и позы застывших клевретов.
   - Надоели. Лезут с ерундой. Как будто не слышат. Не понимают ничего.
   - А. Что-то вроде, как
   Где-то для меня есть небо!
   Не хочу икры и хлеба,
   Надоели ваши розы!
   Для меня бушуют грозы,
   Я взлетаю белой птицей!
   Вам же хочется напиться,
   Поиметь всё и забыться.
   Покажи мне свою норку, где ты обычно прячешься.
   - Там не прибрано, - задумавшись, Асбе ответила автоматически.
   - Как и у тебя внутри, - со вздохом сказал Лик, ругая самого себя за мерзкий тон.
   - А с чего это вдруг - на "ты"?
   - Просто мне кажется, я надеюсь, из толпы дур со мной чаще будет говорить одна.
   -... тоже - дура? - угрюмый вопрос.
   - Дураков - уговаривают. Не лезть в огонь, например. Их обманывают, чтобы хлопот с ними меньше было, - Лик говорил грустно, вслушивался, улавливая другие смыслы этих слов и хотелось стукнуть с маху себя по лбу, дурака. - Пригласи меня на чашку чая, ладно?
   В комнате светлой был лёгкий разор, какой бывает, когда три кота полдня гонялись за молью. Де Люп взял лежащую страницами вниз книгу со стула, сел и глянул на обложку:
   - Почитываем между оргазмами?
   - Перечитываем, - гордо его поправили. - Это моя любимая.
   - Неужели? Нда, я уж собирался тихо уйти из Валеги, но такие знаки игнорировать - самоубийство, - Лик помотал головой, удивляясь. Посмотрел на озадаченную Асбе, улыбнулся. - Этот роман принёс мне немалый доход.
   - Что?! Книга, которой зачитывалась вся женская половина Родных земель? - светлая по-новому взглянула на де Люпа.
   - У меня лишь права на издание романа. Двадцать процентов с перепечатки идёт на мой счёт в Гномском Империалусе. Я чувствовал, что явить свету записки моего дяди - ценная идея, - волк рисовался голосом, сам холодно наблюдая.
   - И кто же он, настолько тонкий знаток всего желанного?
   - Простой оборотень. Он говорил, что был счастлив и остаётся таковым.
   - О, я хочу его видеть! Где он живёт? - светлая бросила наколдовывать чайник, загоревшись новой идеей.
   - Ну нет, маленькое извращённое животное, тебе не добраться до дяди. Он погиб. Да если бы и встретились, он бы быстро остудил твои сексуальные фантазии.
   - Ты что, считаешь меня совсем глупой? Ты же читал книгу. Он - святой! Тот, кто описал такую запредельную, невозможную любовь - святой! Я в обморок пять раз падала, когда впервые читала "Суженного".
   - Знаки, знаки, - пробормотал волк. Потом внезапно разозлился, но успел лишь набрать в грудь воздуха для гневной речи, как вдруг ему открылся один аспект услышанного и злость слетела, оставив лёгкую обиду. - Так я - объект сексуального преследования, а дядя - святой. И каков же критерий?
   Асбе присела медленно на край стула, вдруг уйдя в себя. Де Люп залюбовался ею, чертами острого личика, озадаченными губами, линией плечей и шеи, наконец расслабленной.
   - Неужели такое бывает по-настоящему? - с очень большим недоверием сказала она. - Может, я сплю или это чьи-то дурацкие шутки?
   - Объясни, что тебя удивляет? - де Люп заинтересованно пододвинулся ближе, светлая тут же отодвинулась неосознанно.
   - Такого не бывает. Книги не оживают. Это лишь чьи-то красивые придумки!
   - В мире реализуется всё, что когда бы то ни было искренне прозвучало. Асбе, это же второй закон волшебства! Кому я это говорю?
   - Сфера чувств - неприкасаема для волшбы! Невозможно наколдовать любовь!
   Зазубренные правила вырвались на поверхность, к реальности и наконец сплелись с опытом.
   - Но возможно её желать.
   - А я что делаю?! - возмущённая, светлая всплеснула руками. А волк нахально ответил:
   - То, что легче. Трахаешься.
   - Хватит меня добивать...
   - Вот ещё! Да ты сама года через два умрёшь. От скуки.
   Тихий плач, спрятанный в ладонях, был ему ответом. Асбе выпрямила спину, но голос остался зажат:
   - И что мне делать?
   - А у кого ты спрашиваешь? У подсвечника?
   Последовало долгое молчание. Что-то решилось.
   - Я спрашиваю у того, кто издал "Суженного".
   Губы де Люпа дрогнули в непонятном движении. Он встал, покопался на заваленном бумагами столе и кинул на колени светлой стопку чистых листов:
   - Пиши. Стихи. И сделай чаю.
  
   * * *
  
   Уметь хочу я убивать - любя.
   Любить - смертельно откровенно,
   Бояться поздно за себя,
   Когда ты понемногу умираешь.
   И раздираешь
   Сердце в кровь,
   Желая жить.
   Любить.
   Душою отгреться вновь.
   - Попытка летать без крыльев, - лишённая сантиментов рецензия.
   - Это мои мысли! Чего тебе ещё надо?!
   Лик смотрел в уверенные, жёсткие глаза и отвечал:
   - Глубины. Рассыпала блестящие монеты и думаешь, что самовыразилась? Знаешь, гоблины самовыражаются, вставляя себе вместо зубов драгоценности. Красиво и практично. И чему ты улыбаешься?
   - Мне нравится как ты находишь болевые точки и стараешься меня довести до истерики, - прямо ответила светлая.
   - Ну, значит мне пора поменять метод, - де Люп пожал плечом, равнодушно отбросив листок со стихами. - Когда боль становится сладкой, от неё уже нет пользы.
   - На себе испытал?
   - Не шути со мной, женщина! - тоном восточного владыки пробасил волк. - Да не, умные люди научили.
   Отставив чашку, Асбе напряжённо переспросила:
   - Так ты учился? Значит, есть ещё такие?..
   - Какие?
   - Отмороженные, которые смотрят как-то вдоль мира.
   - А куда смотришь ты? Мне - ниже пояса?
   Светлая аж стукнула Лика кулачком от возмущения:
   - Ах ты, противный! Я пытаюсь с тобой серьёзно говорить, а он юродствует во всю!
   - Серьёзно хочешь? - тон де Люпа, однако, был далёк от серьёзности. Им же он и продекламировал, смеясь:
   Небо - крышка,
   Звёзды - гвозди!
   Плоскогубцы мне, кувалду!
  
   * * *
  
   Светлая взяла волка за руку, со странным вздохом распрямила его ладонь:
   - Какие у тебя пальцы... Сильные, красивые. Как бы я хотела...
   - Не подлизывайся.
   - Я просто позавидовала той женщине, которая почувствует себя уютно в этих руках.
   - Не верю. Твоё чувство собственничества огромно, как море и столь же коварно, - де Люп неохотно оторвался от книги. За несколько дней он просмотрел всё, что издали за последне время - библиотека хозяйки была превосходна. - Учти, как только ты со мной переспишь, я потеряю для тебя всё очарование. Снова станет скучно.
   - То ли ты импотент, то ли великий де Люп боится простой привязанности...
   - Всего лишь не кидаюсь на всё, что плохо лежит. Любовь и свобода для меня синонимы. Одно проверяется другим, раз уж зашла об этом речь. А я до сих пор в ошейнике.
   - Обижаться на женский каприз, фи.
   - Асбе, ты - умная и сильная женщина, прекрасная волшебница, для чего ты ломаешь комедию передо мной? Мы свободны друг от друга, у нас нет никаких обязательств. Если ты чего-то боишься, то, возможно, для этого есть основания. Разберись и перестань бояться.
   - Я ничего не боюсь, - уязвлённая гордость. Лик только рукой махнул:
   - Хорошо, ничего не боишься. Тогда зачем ты держишь паноптекум?
   - Это моё хобби. Мне нравятся харизматические личности. Ты тоже такой: твоё имя поднимает бури эмоций в душах!
   - Эмоции, - тускло повторил де Люп. - Моё отражение в чужих глазах уже не есть - я. К чёрту. Читай своё творение, не прячь.
   - Я не знаю, почему такое получилось. Вот.
   Ангел выпал из ладони,
   Покатился - посторонний
   Старой песней, тихим морем
   Мысли скроем,
   Путь отмоем
   Вечным горем.
   Понемногу жизнь откроем,
   Где становится изгоем,
   Тот, кто хочет стать собою.
   Де люп посидел расслабленно, чувствуя нарастающую тревогу. Сказал:
   - Хорошо, - словно застуженный ворон. - Тогда, вот тебе к размышлению, раз уж ты так...
   Серый простор
   течёт в тишине.
   Я не хотел умирать,
   но ты попросила...
  
   * * *
  
   - Де Люп, ты редкостная сволочь. Что ты со мной сделал?
   Волк улыбнулся. Дежа ву.
   - Если б ты не хотела сама, ничего бы я не сделал.
   Асбе плакала со странным облегчением, не находя сил злиться на волка.
   - Ну да, конечно, обвиняй во всём наивную дурочку. Сама клюнула, сама всё поломала...
   - Я уже говорил, Асбе, что ты сильная и умная. Всё решаешь сама. Дуры волшебницами такого класса не становятся.
   - Утешил. Чёртов мерзавец, что теперь-то?
   Де Люп крутил в пальцах снятый ошейник. Посмотрел сквозь него на зарёванную хозяйку Валеги:
   - Свободой пахнет. И тихо идёт любовь. Посмотри, вот из твоих последних:
   Ты - глубокий и далёкий,
   с тонким звоном... Одинокий,
   в светлом, в чёрном...
   Назовёшься наречённым,
   если встречу...
   Лунным светом,
   Измельчённым
   Сыпет небо. Обречённым,
   Нам ходить, искать.
   Но тонкий,
   серебристый, нежно-звонкий
   жар в груди
   Всё греет-греет...
   Сердце думать не умеет.
   Хочет сразу,
   Хочет - много:
   Слов, касаний, друга, Бога.
   Ведь это - не обо мне, верно? Так что, - волк отложил разогнутую железку. - Я пойду потихоньку. Тоже, искать.
   - Я разузнала о твоих похождениях, я знаю твои дороги. Мне кажется, там я найду то, что ищу, - убеждённость была в её словах такая, что де Люп позавидовал. Так и сказал:
   - Завидую, - прощаясь, взмахнул, и чуть спешно побежал вниз по лестницам.
   Окинул напоследок взглядом тёплый мрамор Валеги и шагнул сквозь стену. Маленькая империя перестала быть тюрьмой, но ещё очень мало кто её покинул.
   Вдохнув резкие запахи внешнего мира, де Люп рванул на себе одежду и перетёк в волка. Юго-западное направление пело только для него странную песню ожидания.
  
   * * *
   Под старой елью было относительно сухо. Осенние туманы, затягивающиеся на сутки дожди. Как и этот. Шелестит, тоску нагоняет. Тяжёлые капли просачиваются, бьют по слежавшейся хвое. Свернувшись калачиком в еловых корнях, де Люп смотрел на лесной дождь. Идти иль не идти? Спешить незачем, желудок полон. Де Люп зевнул. Обнаглел я. Вкрай Блох вывел заклинанием, найденным в книгах Валеги, и вообще нужда превращаться в человека отпала. Думалось легче. С вершин холмов рассматривать затянутый синей дымкой лес... Вечернее солнце над всем этим. Реальность острым краем беспощадно резала все чувства. Дорога на юго-запад становилась до одури болезненной, будто - последней. Де Люп желал и боялся одновременно. Ясно пахло смертью. Так недолго с остатками разума попрощаться. Лик поднялся и побрёл вперёд по тонкой лесной стёжке.
   ...Исчезнуть, догнать друзей и исчезнуть на жестоко-сладких посторах востока. Там - милая сердцу прямота и сводящая сума изощрённость. Правда, клан Нопэрапон опять жизни не будет давать, но теперь волк знал что ответить наставнику Аки...
   Навязчивые человечьи мысли. Нелепо бегать от себя, особенно - на двух. Де Люп и не бежал - шёл. На четырёх. Каждый рассвет понимая, что продвинулся ещё на пару миль на юго-запад. Смеялся, издевался над собой, но лапы несли его на юго-запад. Магия? Нет, этим не пахло. Сворачивал легко, без заморочек и наваждений, но тогда терялась какая-то едва различимая светлая нить; а чувствовал её - и на морде сама собой возникала дурашливая улыбка.
   Погода изменилась: жаркое солнце днём, холодные дожди ночью.
   Лик выл на Луну, раздражая местные стаи, и подолгу смотрел в своё прошлое волчьим взглядом. Возникало очень большое искушение свалить всё на пробемы в детстве: не любили, бросили... Слишком легко. Дядя был. Нойр. Душу в меня, дурака, вложил. Всё у меня было - мир, жизнь, любовь. Меня самого во всём этом не было. Не учавствовал, перекати-поле глупое. Ясно же, что виню себя в гибели дяди, друзей, потому и страшно посмотреть на мир серьёзно,без гонора, без ухмылки. Слова, слова. Когда же всё это дойдёт о души, замороженной, дикой?
   Прогонит наставник Аки... Он попытался тогда объяснить отказ так: "пустое сердце слишком высоко смотрит. Будешь спотыкаться. Ног не чувствуешь."
   Вот и иду теперь на четырёх, к земле поближе! Сердись - не сердись, а жизнь - твоя. Хочешь - похорони поглубже, хочешь - на солнышко вывеси, хочешь - на пень намотай и кругами бегай. Какой круг наворачиваешь?
   Надо что-то делать. Куда податься де Люпу, твари бездушной? К людям. К живым.
   Снова усмехнулся: живой - понятие относительное. Можно всю жизнь чуркой прожить или мышью. Так мышь я или волк?! Мышь. Большая. Серая. С хвостом. У которой осенняя линька. В лю-у-у-ди!..
   К полудню дошёл до тракта, сел на обочине хвостом в грязь. Запахи: конные, пешие, обозные. Мухи вьются над тем, что им нравится. Лик вздохнул: та-ак, под лежачий камень вода не течёт, под сидячий - тоже.
   Дорога - как нитка, на которую бусами нанизаны посёлки, постоялые дворы, города. У де Люпа назрел вопрос и он пошёл искать ответ.
   Через милю встретился обоз. Поселяне уже распродали товар и три тележки с мулами шли ходко налегке. Только седоки ругались. Лик не прислушивался, но громко, в запале брошенное: "Давай, двигай, твою через корень! На месте разберёмся!.." - счёл как знак. И уверенней двинул дальше. На юго-запад.
   Гномы купили редьку. Везли на телеге гору мешков набитых этой редькой. Сами восседали на горе этих мешков, правя лошадками. Не замечая, что нижний мешок прохудился и крепкие чёрные редьки на каждом ухабе сбегают с телеги, падая на дорогу. Тихо ухахатываясь, Лик бежал по дорожке из чёрных редек... на юго-запад.
   На одном повороте де Люп проитормозил. Голоса блуждали впереди, в частом ельничке, выкрикивая: "Раста! Неслух ты этакий! Расточек, отзовись!"
   Волк отчего-то состорожничал: сполз в придорожную канаву, выглянул оттуда. Просто балаганная кибитка, запряжённая жёлтым верблюдом; рядом - мужчина, от нечего делать жонглирующий луковицами.
   Лик подумал... потом вспомнил, что думать - иногда лишнее. Понюхал лёгкий ветерок, подняв нос и пошёл в ельничек.
   Могли бы искать и ругаться друг на друга, что не досмотрели, хоть до заката. Мелкие лесные духи пошутили: накормили ребёнка ягодами-орехами до отвала и укачали на мягких болотных мхах. Сопит чумазое сокровище, не видит, как к нему крадётся большой, серый волк... Лик потолкался в маленькое плечо, щёку мокрым носом, подождал, пока кулачки протёрли глазёнки. Напряг голосовые связки, выдавил: "ав".
   - Собачка! - пальцы тут же вцепились в шерсть, потянули. Конечно, в этом возрасте всё, что на четырёх лапах и говорит "ав" - собачка.
   Лик лёг, на него тут же заползли сверху, дёргая за уши:
   - Лошадка!
   Почему бы и нет?
   Так и выехали на дорогу. Дитя тут же разоралось, потому что его оторвали от игрушки, зацеловали, нахлопали, наругали и успокоилось только на руках у матери.
   Лик сидел перед тремя взрослыми людьми, сохраняя изо всех сил туповато-собачий вид. Насчёт ещё одного "ав" он не был уверен и просто телепал хвостом.
   - Ну, Серж, если это лишь очередная твоя проделка, - грозно надвинулась женщина на одного из спутников.
   - Да я видел собственными глазами, как он вынес Растку из леса! И, Агнэш, не слишком ли сложные манипуляции, чтобы лишь приютить пса? - давешний жонглёр развёл руками, не понимая обвинений.
   - Похоже, это чья-то пастушья собака. Наверно, приучен ягнят в стадо возвращать, - такой вывод сделал второй мужчина. - Агнэшка, угости его и пусть идёт домой.
   Хозяйка подсуетилась, налила в миску молока, накрошила туда хлеба. Лик поел, вылизал начисто посудину и остался сидеть с блаженным видом. Женщина махнула на него передником:
   - Ну иди, иди домой. Спасибо тебе, но иди своей дорогой.
   Никуда Лик уходить не собирался, потому лёг и притворился мёртвым. Мужчины, укладывавшие поклажу, расхохотались.
   - Леон, ну сделай что-нибудь!
   - Да пусть сам решает. Ошейника-то на нём нет. Смотрю, ещё тот трюкач.
   Лик тут же "ожил", взял зубами миску и аккуратно засунул её в кибитку. Грустно посмотрел в глаза хозяйке.
   - Вот хитрюга, - только и сказала Агнэшка. - Ладно, сам пристал, сам и отстанешь. Серж, сам будешь с ним возиться!
   - Яволь, майн комендант! - браво вытянулся жонглёр. - Он нам улучшит сборы, если будет играть в спектакле.
   - Там посмотрим. Сперва выведи ему блох!
   Актёр сел на корточки перед волком, протянул ему руку:
   - Пока не знаю - кто ты, но будем знакомы. Я - Серж-Звезда.
   Лик церемонно подал лапу и улыбнулся. Звезда крепко сжал его лапу и прошептал:
   - Но не вздумай причинить вред моей семье, - показал Лику ладонь, на которой лежали его серьги. - Ловкость рук и никакого мошенничества. Как я знаю - простые собаки такое не носят. Волки, кстати, тоже. Ты меня понимаешь?
   Лик осторожно кивнул.
   - Ну, добро пожаловать. Не тушуйся. Но и не пугай моих... Серьги верну, когда скажешь.
   - Серж, поехали.
   Верблюдица Чаки-чаки везла кибитку широким шагом. Актёры просто уезжали от зимы, никуда особо не спеша. Лик не забывал об осмотрительности, но вёл себя уже свободно, как официальная хозяйская "псина". Снискал расположение Чаки-чаки, отгоняя от неё деревенских шавок. Ночевал в кибитке, охраняя театральный скарб, пока хозяева зарабатывали на хлеб и постой в поселковых гостевых домах. Тот факт, что Серж-Звезда оказался далеко не простым человеком, Лик принял как должное. Хотя Агнэшка вовсе не замечала особенностей своего брата. Волк поймал себя на том, что ходит за Звездой по пятам, слушая и запоминая все ощущения и действия.
   Серж с Леоном в любой удобный момент тренировались: брали по две короткие палки и начинали танец. Но танцем это было лишь на непредвзятый взгляд. Захватывающий ритм стука скрещивающихся палок, ловкие трюки для смеха - отвод глаз. Лик дорого бы дал, чтобы уметь вот так... А ещё Серж метал ножи, а так же камешки, шишки, комочки глины, репьи и горох. А так же - Растку. В Леона. И обратно. Что доставляло девчонке огромное пищащее удовольствие.
   А Леон постоянно читал. Заканчивая книгу, шёл с ней куда-то в посёлок и возвращался уже с другой. Присмотревшись к мужу Агнэшки, Лик допустил, что Леон - вконец обнищавший рыцарь. Потому что, когда тот забывался, маска грубоватого селянина слетала, а за ней была осанка, чёткие жесты и хорошие манеры. Иногда и едкие слова... Лик сначала с недоумением поглядывал на книголюба, не понимая как Агнэшка терпит такого мужа. Но один раз заглянул в окно харчевни, где остановились актёры и потом смотрел на Леона с искренним уважением. Под тихий аккомпанимент флейты Агнэшки, тот читал наизусть, с полным чувством понимания того, что он читает. У Леона была феноменальная память. И дар чтеца. Слушатели сидели завороженные, мало кто осмеливался шуметь, боясь потерять нить ощущения повествующегося. А Леон читал сложную и серьёзную вещь. Там рушились судьбы вместе с государствами, расцветали чувства на пепелищах памяти, любовь билась с необходимостью. Стены харчевни, никогда не слышавшие ничего умнее разухабистых песен, застыли в тоске о мраморе, парче и гобеленах.
   В глухой лесной провинции шестого королевства приходилось ночевать и под открытым небом. Лик, не теряя момента, к рассвету возвращался с добычей.
   Как-то, разделывая очередного молодого кабанчика, Серж сказал:
   - Ну, раз ты так хорошо вписался в нашу команду, пора тебя подключать к работе. У городских зрителей другие запросы.
   Общими усилиями выкрасили Лика в рыжий цвет. И Серж нарёк нового актёра - Джокер. Не сказать, чтобы Лику понравилось...но было весело. Такое амплуа ничуть не тяготило, только волк всё равно понимал, что этот смех - через слёзы.
   В сердце де Люпа не умолкал тёплый морской прибой юго-западного направления. Щемило желанием искать что-то абсолютно родное; обрести, всмотреться на грани безумия от тихого счастья... Никогода такого с Ликом не происходило. Да и что может быть настолько родным?
   Звезда принялся с лихорадочностью голодного ставить новый спектакль. Забавный простенький сюжетик о любовных перепетиях; но замысел Сержа был в возможности открыть второй смысл действия: волку отвели роль как бы совести главного героя. Они потешно торговались, Лик умирал, уморительно дрыгая лапой, заигрывал и домогался, пока на самом деле шёл пуританский диалог, уволакивал владельца от греха или закрывал на его действия глаза лапой.
   - И этого ты достиг дрессировкой? - недоверчиво нахмурилась Агнэшка. - Я не вижу чтобы ты подавал команды Джокеру.
   - Знаешь, похоже он - не простой пёс, - Серж сделал загадочный вид, положив ладонь на голову Лика. - Думаю, это заколдованный принц.
   Агнэшка только хмыкнула. Но на следующий день подозвала Лика и повязала ему на шею пёстрый платочек. Погладила.
   - Принц, не принц - время покажет. Чтож ты грустный какой-то? Потерял кого?
   Он лишь вильнул хвостом и лизнул её в руку. Не потерял, ищу.
   Дебют спектакля состоялся на свадьбе ландмастера Полиста. Все смеялись до изнемождения. Полист, сам - полуэльф, лишь прикрывал глаза ладонью в самых скабрезных местах, но сдержать улыбки не мог. Звезда веселил народ за троих, выделывал трюки, заводил плясунов, травил байки. Душещипательно рассказал историю Джокера, выдумывая её на ходу. Молодая супруга Полиста пожурила Сержа:
   - Чтож у вас принц - и без украшений? Ваше высочество, - обратилась она к Лику. - Не соизволите ли подойти ко мне?
   Волк, созерцавший большую кость в миске перед собой, соизволил. Приблизился, слегка поклонился, сохраняя заданный паритет. Чуть изумлённая, женщина поинтересовалась:
   - Ваше высочество не оскорбится принять подарок от скромной селянки?
   Лик подошёл ещё на шаг, благосклонно позволив вдеть себе в ухо жемчужную серёжку. Лизнул прелестные пальчики и гордо удалился. Пошёл на кухню и внаглую спёр пирог. Спрятался в декоративном можжевельнике, где его и застукал Серж.
   - Слушай, я как-то не подумал: может тебе надо помочь расколдоваться?
   Лик отложил пирог и серьёзно отказался.
   - Значит, сам можешь... - Звезда отломил от пирога, задумчиво пожевал. - Так ты, братка, раритетная зверюшка. Боюсь, я скоро догадаюсь - кто ты.
   Лик равнодушно дёрнул носом.
   - Серьги я тебе верну. Не напрягает, что тебе голову могут оторвать за побрякушки?
   Посмотрев исподлобья на Сержа, Лик вышел на стриженную полянку и принял боевую волчью стойку.
   - Даже так? Попробуем, я не силён в лохматых боях.
   На славу помутузив друг друга, оба сели, переводя дыхание.
   - Не думал, что такое возможно. Эта твоя задняя подсечка с зубами...
   Волк покивал головой, тоже довольный.
   - Превратись на минуту, я тебе покажу один приём - посмотрим как его можно бы...
   Хитро улыбнувшись, Лик положил лапу на колено Сержа.
   - Не поймал? Ни на секунду даже не купился? - подосадовал Звезда. - Старею. Ты что, в розыске, что ли? А-а, ладно. Забудем. Завтра мы пересечём границу шестого и четвёртого королевств, выедем на центральный тракт. Не пропустим ни одного городка или замка до столицы. Так что, работы много, не расслабляйся. Как видишь, густо у нас, актёров, не бывает, но и не пусто.
   Лик прижился. Работал на подхвате. Принести-подать во время выступления по цирковой программе, собрать пожертвования с публики, охранял вещи, следил за Расткой. Обходился с маленькой плутовкой строго, в виде поощрения иногда катая на спине.
   Самое интересное было - работать в паре со Звездой. После спектакля Серж то развлекал вельможных зрителей, то рассказывал байки народу. Де Люп ему помогал в меру сил, поддерживая актёрские экспромты своими ужимками и выходками. Каждый раз у Лика сбивало дыхание от того, что Серж буквально пробегал по лезвию ножа, играя на чувствах и смыслах. Он говорил правду. Но так завуалированно, что дёргался и понимал только тот, в кого это было направленно. Жертве обычно ничего не оставалось делать, как с резиновой улыбкой продолжать аплодировать дерзкому актёру. Ведь остальные зрители лишь весело смеялись. Более догадливые толкали соседа локтём в бок. И правда-таки тихо расползалась среди всех. Но уже после отъезда актёров.
   Агнэшка ругалась на брата за подобные практики. Потому что часто приходилось менять маршрут гастролей из-за излишне хорошей памяти владетельных господ. На что Серж неизменно отвечал:
   - Время - лучший лекарь.
   Ещё Звезда имел обыкновение ходить в город по ночам.
   Как-то он вернулся, хромая, сел на ступеньку кибитки и развёл руками:
   - И старая обезьяна бывает, с ветки падает.
   Лик подсел поближе, позёвывая. Только занимался рассвет.
   - Представляешь, лохматый, какие вещи в мире творятся: зачарованная башня Валеги теперь стала самой роскошной библиотекой в Родных землях. Но, чтобы пройти сквозь стену, нужно стихотворение собственного сочинения. Ну это надо же! Если об этом узнает Леон, то побежит в Валегу босиком. И что это с Асбе случилось? Решила поискать новых жиголо за пределами Родных земель?
   Полусонный и довольный, волк не сообразил, что отрицательно покачал головой.
   - Что - "нет"? Откуда знаешь? По волчьему телеграфу донесли или сам лапу приложил?
   Лик сделал морду кирпичом, но Серж не отставал, издеваясь. Тогда волк посмотрел ему в глаза, ухмыльнулся и поиграл бровями.
   - Твоих лап дело? Не много ли на себя берёшь? Асбе - она... - Звезда умолк странно, тихо повторил. - Асбе...
   Лик щёлкнул языком, задумчиво глядя в небо.
   - О, о. Сегодняшние неприятности стоили такого...или мне слишком крепко досталось по голове в драке? - Серж шептал под нос. Поднял глаза на де Люпа тревожно, внезапно осознав. - Но тебя же растерзали...
   Волк молчал. Отводил глаза.
   Серж протянул ему руку:
   - Ну, будем знакомы.
   Де Люп подал ему лапу, шмыгнув носом. Секунду, молча, оценили друг друга и тут Лик уткнулся мордой в куртку Сержа, наконец расслабившись. Тот обнял, покачивая:
   - Никогда не видел плачущего волка. Вот, говорили же - не верь слухам. Дурак старый, купился на чужие кундштюки. У тебя дело на юго-западе?
   Волк кивнул уверенно. Глаза уже были сухими.
   С того утра Звезда стал откровенен с де Люпом. Показывал, объяснял казалось бы простые психологические ситуации из жизни, но брал более светлую часть, копал чуть глубже, затрагивая сущностную подоплёку. Легко оперировал понятиями и величинами, которые Лик считал незыблимыми и табуированными. Боги падали с небес, демоны становились не страшными, живые - более понятными и близкими. Карта мира де Люпа слегка изменялась. Кое в чём выводы парня изначально, подсознательно, оказались верны.
   - Сомневайся, подвергай сомнению. Это просто рабочий процесс. Вдруг тебе удастся найти нечто новое. И бояться смерти не надо - всё равно умрёшь. Но не умирай глупо.
   Лик кивал, узнавая в этих словах свои горючие и выстраданные мысли.
   Брал волка в ночные вылазки. Пройдясь по трактирам, Серж оставался в одном часа на три. К нему подходили разные люди. Лик сидел, слушал. За ночь, бывало, проходило столько информации, что голова становилась как не своя. Иногда Звезда заходил к какому-нибудь своему знакомому. Странные энергии видел периодически волк, что рождались во время таких бесед. Лик начал различать на вкус и внутренний нюх течения этих энергий.
   - Не пытайся всё раскладывать по полочкам. Нет в мире ни белого, ни чёрного. Пользуйся интуицией, будь тоньше, гибче. Ситуация всегда имеет три выхода. Так ты найди четвёртый - свой.
   Легко сказать. Как ловить свой хвост. Знаешь, видишь, а в зубах - воздух.
   Серым утром встали в очередь повозок, чтобы миновать ворота столицы.
   - Вот город Тмиин. Здесь резиденция молодого короля Клемента. Хороший парень, - Серж сидел по-обыкновению, на спущенной ступеньке кибитки, зашивая башмак. Держа в зубах дратву и тыкая шилом в презжавших конными, комментировал кто есть кто в столице. С поднаготной.
   - Интересно как на кого действует придворная жизнь. Кого в грязь втаптывает, кто легендой становится. Подчиниться ситуации или заставить её работать на себя? Очень тонкий край. Эквилибристика с жонглированием.
   Леон оторвался от книги, заметил:
   - Это, если ты понимаешь, осознаёшь что ты делаешь. А так - набор тупых ролей на все случаи жизни. Серж, никто не утруждает себя тонкими материями у кормушки власти. За слабоумного примут.
   - Увы, ты прав.
   Маски,маски в вечной пляске.
   Все рассказывают сказки.
   Нарисуем правде лица,
   Станем громко веселиться.
   Ты - святой, а ты - неверный.
   Я - дурак обыкновенный.
   Пахнут пылью занавески,
   Грим въедается под кожу.
   Роли схожи ложью, ложью.
   Базарный день.
   Все спешили попасть на городской рынок, у ворот был бедлам. Стражники спуску не давали. Повозки стояли у обочины, не продвигаясь, обтекаемые пешим народом.
   Трое конных неспешно ехали в общем потоке.
   У кого-то из торговцев опрокинулась тележка с дынями. Несколько плодов треснули и сладкий запах потёк в воздухе. Лик отвлёкся.
   Взгляд поймал уже на излёте. Забыл как дышать.
   Потянулся вслед, силясь что-то шепнуть. Всё забыл.
   Споткнулся, упал. Казалось, летел за ней, а сделал лишь два шага.
   Конные уже скрылись в воротах.
   Серж оторвался от башмака, посмотрел на волка. Выплюнул дратву:
   - Это ты верно попал. Беги, ищи её.
   Грудь де Люпа была словно разворочена взрывом, вскрыта навстречу всем ветрам.
   Он глянул на Сержа в нетерпеливом замешательстве. Тот понял немой вопрос:
   - Кто она? Палач города Тмиин.
  
   * * *
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.52*9  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"