Салихов Ринат Раисович. Осколки

ОСКОЛКИ

лироэпический интеграл

Бутылочные осколки

Жизнь -- мозаика из бутылочных осколков.

Сквозь грязноватое зеленое стекло приятно смотреть на мир. Если стекло коричневое, то можно разглядеть и пятна на грешном светиле. Жаль, что не бывает розовых бутылок...

Каждый осколок хранит смутную память о том, что он -- часть целого, и стремится соединиться со своими собратьями. Но среди миллионов их, населяющих Землю, очень трудно отыскать единственный подходящий осколок; и соединившись на миг и с привычной тоской осознав, что снова ошиблись, они расходятся, чтобы продолжать безуспешные поиски.

Но даже если каким-то чудесным образом соберутся воедино все осколки одной бутылки, идеально подходящие друг к другу, целой, полноценной бутылки, в которую, скажем, можно было бы налить пива или родниковой воды, из них никогда не получится, -- они так и останутся суммой осколков.

Жизнь -- мозаика из бутылочных осколков.

Глупая сказка

Сидел дурак и смотрел в окно. А за окном:

росли три дерева; соседские дети мучили кошку; по тротуару шли люди: одни туда, другие оттуда; ехали по дороге машины; у магазина напротив стояли две очереди: одна -- из женщин и пенсионеров -- за апельсинами, другая -- из мужчин и подростков -- за пивом; по небу плыло пол-облачка, на небе висело солнце; были лето, день и жизнь. А дурак сидел, смотрел и думал обо всем одновременно, то есть ни о чем, собственно, не думал.

Мальчишкам кошка надоела, и они разбежались: мальчишки в одну сторону, кошка в другую; апельсины кончились, а пиво не убывало, солнце медленно падало на землю, а пол-облачка уплыло.

А дурак все сидел и смотрел.

Появилась тут перед ним добрая фея, улыбнулась ласково и спросила:

-- Что, дурак, скучно?

-- Да нет, -- ответил дурак, -- интересно.

Удивилась добрая фея, не поверила:

-- Как так? -- спросила,-- сидишь, глазеешь, ничего не делаешь -- и не скучно! А хочешь, я выполню любое твое желание? Хочешь вин заморских, лучших?

-- Не хочу.

Пуще прежнего удивилась добрая фея.

-- А хочешь, -- спросила, -- самую прекрасную в мире принцессу?

-- Не, -- покачал головою дурак.

У феи глаза ее голубые стали круглыми.

-- А хочешь, сделаю тебя президентом? И денег дам много.

-- Зачем?

-- Да чего же ты хочешь?

Задумался дурак и ответил:

--Хочу быть Богом. Чтоб сидел я так же, смотрел за окно и думать мог: "а ведь это все я сотворил!"

Ничего не сказала дураку добрая фея и испарилась.

Прошли лето, зима и еще много лет и зим. Соседские мальчишки выросли и стоят в очереди за пивом, деревья спилили, Бог умер, погода с каждым годом все хуже и хуже. А дурак все так же сидит и смотрит в окно -- и ему интересно. Хорошо быть дураком!

Мама

Заглянул вчера к маме. Она обрадовалась, засуетилась, стала спешно готовить обед. Глядя на неё, я подумал, что готовка для женщины это как бы богослужение. Кухня -- храм её, и здесь священнодействует она, служа Богу своему -- своей семье. И обед для неё -- как торжественная литургия.

И не Христос, а именно женщина -- мать, сестра, жена -- имеет полное право сказать: это плоть моя и кровь моя, ешьте и пейте на здоровье, любимые. И может добавить она: это любовь моя к вам -- берите её и насыщайтесь ею, и будьте счастливы!

Драконоборец

Сон разума рождает чудовищ.

Ф. Гойя "Капричос"

В последние годы Вёсен и Осеней жил в Ци некий Чжу Пинмань. Был он одержим мыслью научиться сражать драконов, дабы, их истребляя, приносить пользу людям. Ничто не могло отвратить его от неразумного влечения, и Чжу удалось-таки найти человека, который взялся его обучать. Звали Учителя И по фамилии Чжили.

За обучение он потребовал 1000 золотых, и Чжу, хотя был небогат, но продал дом и все имущество, оставив жену и детей бедствовать, и заплатил Чжили И.

Девять лет постигал он искусство драконоборчества. Чжили И научил его приводить в равновесие энергии темного начала Инь и светлого Ян, постигать суть небытия и отличать добрых драконов, -- коих, как известно, большинство, -- от злых. Изучил Чжу смысл всех шестидесяти четырех гексаграмм Вэнь-вана и множество магических заклинаний. Узнал он также все о самых различных драконах: желтом -- хуанлуне, зеленом -- цилуне, красном -- чилуне, белом -- байлуне и черном -- сюаньлуне; о чешуйчатых цзяо, крылатых ин, рогатых цю, безрогих чи, четырехпалых ман, драконах-конях лунма и прочих; научился одним точным ударом в чиму -- нарост на лбу, позволяющий дракону подниматься в небо, -- лишать их возможности летать; изучил все известные приемы их умерщвления.

И вот настал день, когда Учитель сообщил Чжу, что все знания перелиты из одного сосуда в другой полностью, -- теперь Чжу знает столько же, сколько Чжили, и может считать себя Мастером Драконоборчества.

Чжу поблагодарил наставника и отправился на поиски драконов.

Но, как известно, к тому времени все драконы уже вывелись на Земле, и Чжу, исходив вдоль и поперек Ци и Цинъ, и Вэй, и Хань, и Чжао, и Чу, и Янь, и Чжоу -- словом, всю Поднебесную -- Тянь-ся, -- не сумел найти ни одного дракона.

Всю жизнь стремился Чжу уничтожать драконов, он заплатил за обучение этому искусству своей семьей, достатком и девятью годами жизни -- и стал Мастером бесполезного искусства.

Он не вынес разочарования, и рассудок его помутился и сам стал порождать драконов: коровы, овцы, волы, люди -- всё живое представало Чжу в драконьем облике, и наконец-то он смог на деле применить свое умение.

Чжу Пинмань ходил из одного царства в другое, и все они кишели драконами -- и Чжу их убивал, убивал, убивал, -- и текли по земле Поднебесной реки черно-желтой драконьей крови, но конца-краю не было видно полчищам священных чудовищ.

Наконец посланным Драконоликим войскам удалось в долгом, кровавом бою убить усмирителя драконов. Но долго еще помнили люди Чжу Пинманя, обезумевшего чиновника, который уничтожил десятки мириад людей и скота, и долго еще оплакивали погибших от его руки родственников жители всех царств Поднебесной.

Мечты

Брошу пить и курить. Наконец-то начну по-человечески зарабатывать. Женюсь и -- ни-ни: буду верен жене. Она мне родит малышей: сына и дочку. А может быть, двух сыновей и дочку. Я буду хорошим отцом -- иначе зачем заводить детей! И наконец-то сяду писать давно задуманный гениальный роман...

Так думал я, докуривая вторую подряд сигарету. Затушив окурок в пепельнице, наполнил две рюмки водки: себе и случайно подобранной шлюшке -- забыл ее имя. Вообще, она мне уже надоела: трещит без умолку, о чем -- не поймешь, шепелявым своим голоском, -- и я подумываю, а не прогнать ли ее ко всем чертям Ђ удовольствие-то я уже получил; но знаю, что этого не будет: слабохарактерный я, да и трус! -- буду молча терпеть...

Закусив яблоком, подкуриваю сигарету. Стараясь не слышать эту дуру, думаю: хорошо бы с завтрашнего дня бросить пить, курить и таскать к себе баб; еще бы найти приличную работу и умную, добрую, красивую, верную девушку и жениться на ней; а там, глядишь, пойдут дети и...

Мужчина с букетом

Ne craignez point, monsieur, la tortue.

(Не надо бояться черепахи, сударь. (фр.)

Лейбниц

Неспешно плыву по с каждым годом мутнеющим водам, сквозь толщу которых все реже достигают нашего Города лучи животворного Солнца. Видимо, и вправду близится гибель всего сущего, и скоро предстанем мы все пред лицо Матери-Черепахи, и воздастся нам всем за грехи наши и благодеяния. Что ж, тем лучше для всех. Жаль, конечно, будет покидать эти мутные воды, привычную жизнь.

Смешно! жизнь трудна, все на нее жалуются, но умирать не хочет никто.

Неспешно плыву сотню лет мне знакомым путем и замечаю на дне что-то новое. Подплываю ближе -- о чудо! прекрасный, свежий и никем еще не тронутый человек. Благодарю тебя, Мать-Черепаха, за то, что сегодня, в День Почитания Самок, послала ты мне этот дар!

Крепким роговым клювом-ртом отрываю хлипкую голову, крепящуюся к телу посредством хилой шеи. Никаких усилий: голова отрывается, словно слизняк, -- до чего же смешные и хлипкие эти человеки!

Голова прекрасна! Длинные черные водоросли обрамляют не тронутую ни рыбами, ни гниением морду с безвольным ртом и отделенным от него мягким носом. Прелестно!

Довольный удачей, беру эту голову в клюв и плыву торопливо к любимой самке своей, к моей милой Герене. Как она будет рада!

Милая моя Герена встречает меня, слышу ее восклицание:

-- О, дорогой, ты бесподобен! Спасибо.

Аккуратно устанавливаем голову в нишу, для этого предназначенную, и любуемся вместе.

-- Она прекрасна, мой милый, -- и Герена трется твердой щекой о мою щеку. В чреве ее зреют наши яйца -- наши маленькие, чудесные детки. Я люблю ее! И она меня любит.

Прекрасная человеческая голова простоит еще дня два, радуя взоры, а потом увянет. Жаль, человеки все реже встречаются в наших водах, -- похоже, они вымирают. И никак не получается разводить их искусственно. Жаль.

________________________________________________

-- Ой, они так красивы! Спасибо, милый, -- девушка поцеловала мужчину, взяла из его рук букет и, аккуратно обрезав цветы, поставила их в вазу с подсоленной водой.

Мужчина, довольно улыбаясь, вышел на террасу и посмотрел в море. Недалеко от берега плыли две гигантские черепахи.

Счастье

Освежённое ночным дождём круглощёкое солнце заглянуло в комнату и, увидев зеркало, залюбовалось собой. Зеркало впитало его, переполнилось им и щедро одарило отражённым светом и лаской комнату и спящего меня.

-- Солнышко! -- улыбнулся я, пробуждаясь. Понежился под тёплыми, ласковыми лучами, разноцветно брызжущими из зеркала, удваивателя всего сущего.

Словно материнский поцелуй в детстве!

Почему, взрослея, начинаем мы стесняться материнской ласки, сами становимся так скупы на неё -- для матери? Может потому, что теперь мы щедро одариваем нежностью других женщин, которые входят в нашу жизнь на ночь или на месяц? Но ведь это совершенно разная любовь...

Как это здорово -- когда с утра тебя будит ласковое солнце!

Я встал и приготовил себе приличный завтрак (!), сделал гимнастику (!!!) и погладил брюки (!!!!!).

Идти на работу было ещё рано, но дома не сиделось, и решил я, не спеша, наслаждаясь погодой и природой, прогуляться пешком (!!!!!!!). В подъезде привычно потянулся в карман за сигаретами, но передумал и курить не стал (!!!!!!!!!).

Вставший раньше не только меня, но вероятно и раньше солнца, дядя Ваня, наш дворник, уже закончил работу и, сидя на скамейке, щурился на свою папиросу. Сколько я помню себя, всегда он был такой старый, бородатый и добрый. И всегда подметал, убирал, выносил, разгребал... И всегда в нашем дворе было чисто и светло. Всегда я видел его за работой, но до этого дня не обращал на него внимания. И только теперь...

-- Здравствуй, дядь Вань! -- крикнул я ему громко, так как был он глуховат.

-- Ну, здорово, здорово. Чтой-то ты рано сегодня. И счастливый какой. Или что приключилось?

-- Так ведь -- солнце! дядь Вань.

-- Дак оно ведь всегда солнце: и вчерась, и сегодня, и завтра. Нужно только уметь его видеть.

-- Ну, вот я и увидел! -- вскричал я и пошёл дальше.

Было много солнца, тепла и радости. И тут я вспомнил, что такое уже бывало, и не раз, но так давно! в далёком детстве. Много солнца, тепла, радости и доброты. Счастье, вот что это такое: счастье!

Помню демонстрацию. Ощущение огромной радости. Молодая, красивая, нежная мама; добрый, сильный, надёжный отец; забавный друг братишка. Мы все любим друг друга, нам хорошо вместе, и мы счастливы. Тогда я первый -- и последний -- раз в жизни катался на лошади. В парке. Какой-то молодой, весёлый дяденька посадил меня на лошадь; я очень боялся, но папа шёл рядом со мной; и я был намного, в 1000 раз, выше его; и было мне страшно, и был я счастлив! Мне было лет шесть.

Почему я с тех пор не испытывал подобного до этого дня? Почему я почти двадцать лет не был счастлив, не радовался тому, как прекрасен этот мир, не радовался жизни? Почему она мне с тех пор всегда казалась мрачной, враждебной, тяжкой обузой?

И вот я шёл по улице и снова был счастлив -- как в детстве. И понял я, что не могу идти на работу и убить этот день, это счастье ради бессмысленного добывания денег. И плюнул я весело на эту работу и на обязанности свои, и пошёл куда глаза глядят.

Любовь

Редкая гостья -- любовь -- посетила меня. Ах, до чего мне было хорошо! и плохо в то же время: я знал, что уйдет...

Я горд -- мы друзья.

Мне горько -- мы только друзья... Быть другом, всего лишь...

Быть другом -- это значит, не быть возлюбленным. Быть другом -- это значит: можно видеть ее иногда, говорить ни о чем, улыбаться, смеяться, быть приятным, любезным; никогда не ссориться, не расстраивать друг друга, не доводить до слез; не бросать и не получать незаслуженных упреков, не ненавидеть порой; это значит -- любить и не быть любимым...

Ах, как бы хотелось мне, чтоб мы не были так уж приятны друг другу; хотелось бы, чтоб ссоры случались, и черные, бьющие в сердце, как острый кинжал, необдуманные или, напротив, загодя мстительно заготовленные, страшные слова мы бросали друг другу; чтоб сердце сжимали обида, раскаяние, злоба...

Тогда будут и нежные или лукавые взгляды, в которых -- любовь; будут объятия и поцелуи, прощения и примирения; будут, казалось бы никчемные, разговоры о ежедневных мелочных проблемах, которые, на самом деле, делают ближе влюбленных, создают атмосферу семьи, их общий мир; тогда будет -- любовь...

Но нет ничего: ни ссор, ни объятий; ни бед, ни спасений; ни ненависти, ни любви...

Мы друзья. Это лучше, чем никто; но это хуже, чем влюбленные; это даже хуже, чем враги.

Семья

Еtiam in cubiculo

(Даже в спальне (лат.)

-- Светочка родила позавчера мальчика, -- говорила еще красивая, но уже несколько увядшая женщина лет тридцати семи своему мужу, представительному мужчине с наметившимися животом и лысиной, медленно и плавно, можно даже сказать -- лениво двигавшемуся на ней взад-вперед. -- Долго рожала: часов десять, но ребенок, слава богу, родился здоровый, крепыш: 4 кило 150. Хотят Сережей назвать.

-- Сергей Александрович, -- ответил мужчина, продолжая так же вяло двигаться на своей жене: похоже, разговор им нисколько не мешал. -- Хорошо. Будет тезка Есенина.

-- Сама она, правда, не очень: куча разрывов, осложнения... И детей у нее больше не будет.

-- Еще бы, -- хмыкнул муж: -- рожать первого в тридцать два года, чего ты хочешь.

-- Но ты же знаешь, как ей не везло с мужиками; хорошо хоть встретила теперь Сашу -- с ним она будет счастлива... Всем нам не везет с мужиками,-- вздохнула она.

Некоторое время длилось молчание, прерываемое лишь размеренным сопением мужчины и легким поскрипыванием кровати.

-- Но она хоть сейчас родила, -- нарушила скрипучую тишину женщина, -- а я уже опоздала...

-- Милая, но мы ведь с самого начала решили, что не стоит ни себя обременять, ни обрекать новое существо на страдания.

-- Да, конечно, -- устало ответила женщина. Губы ее прошептали: существо! Через некоторое время она попросила:

-- Слушай, Костя, кончай скорее, я спать хочу.

-- А ты что -- не будешь?

-- Нет настроения. И устала я что-то.

Мужчина взял хороший темп и вскоре молча, сосредоточенно достиг удовлетворения. Около минуты он с закрытыми глазами прислушивался к своим ощущениям, затем лег на спину рядом с женой и, протянув левую руку, взял со столика зажигалку и сигарету и закурил.

-- Костя, не курил бы ты на ночь в спальной.

-- Ладно, -- мужчина встал, натянул трусы и пошел на кухню. Женщина укрылась и полежала, тоскливо глядя в потолок. Уснула она до его возвращения.

Весна

Непривычно грело солнце. Уже отбегали веселые ручьи, несущие в канализацию спичечные и щепочные кораблики ребятни; прилетели птицы, гомонящие в небе; хрипло орал песню любви старый облезлый кот; клейкими, ярко-зелеными листочками взрывались почки, сквозь желтую сухую проволоку пробивалась молодая травка, и даже растрескавшийся тротуар пускал зеленые ростки.

С непривычки, после зимних морозов тринадцатиградусная температура ощущалась жарой, а ласковое весеннее солнышко безжалостно палящим раскаленным диском. Одетый еще наполовину по-зимнему Серега вспотел, но было ему хорошо.

Весна!

Разбудила она в Сереге смутное любовное томление: хотелось петь, писать стихи, хотелось любить.

Полуоформившиеся обрывочные видения проносились в его голове: мечталось о лунных ночах, о серебристой дорожке на ленивой реке, о пиджаке, наброшенном заботливо на зябкие плечи любимой, о восторженных стихах, объятиях, робких поцелуях -- мечталось о любви.

Однажды каждого человека посещает нестерпимое желание испытать эти радости: первые свидания, робкие, еще невинные поцелуи. Хоть раз в жизни хочется человеку высокопарные, но от сердца идущие слова говорить, искренно клясться -- до гроба; порой ощущать, что сейчас умрешь -- потому что невозможно перенести такое большое, непомерное счастье...

Вот и в Сереге весна разбудила томленье любви, и до боли в груди ему захотелось любить -- и, конечно, любимым быть. И чтобы вся эта глупая, но милая романтика впридачу -- с луной, соловьями, стихами...

Мечтая, добрался Серега до дому. Дверь открыла вечно недовольная, в мятом халате жена. Стоило Сереге увидеть ее, на душе его сделалось гадко, а любви захотелось еще сильней. Тоскуя подумал он, а не нужно ли было поехать к Ленке, любовнице, с ней поговорить хоть можно по-человечески, но от мысли о ней ему сделалось только гаже. А хотелось любви...

Врут всё поэты: нет никакой любви! и не бывает. Всё это выдумки половоперезрелых прыщавых юнцов... И луны никакой нет, и лунной дорожки на реке, а соловьи... да что соловьи, э-эх!..

-- Чё пялишься, дура! Жрать давай, мать твою!..

Раздраженный, Серега проходит на кухню. Хоть причесалась бы, что ли!..

Нет, не бывает любви.

А хочется...

Извращенец

Я живу с женщиной. Я знаю, что это ужасно, непристойно, знаю, что я извращенец, но ничего не могу изменить: видно, или природа напутала что-то во мне, или так уж меня отвратительно воспитали. И Настя, моя жена, такая же.

Обычно мы сидим дома. Телевизор не смотрим: там, кроме политики и сериалов, нет ничего. Мы читаем друг другу вслух прекраснейшие романы Тургенева или умнейшие рассказы Чехова. Современную литературу не жалуем.

Иногда ходим в гости, по праздникам. Но хотя старые друзья и привыкли к нашему образу жизни, и не видят ничего странного в том, что мы любим друг друга, часто там бывают приглашенные незнакомые люди, которые смотрят на нас с женой либо как на опасных извращенцев, либо как на какую-то экзотическую диковину. Поэтому, несмотря на деликатность наших друзей, мы все-таки отдаляемся от них.

Но нам хорошо вдвоем. И пусть мы, возможно, последние мужчина и женщина, любящие друг друга, на этой планете педерастов и лесбиянок, пусть мы грязные извращенцы, вызывающие в окружающих, нормально ориентированных, людях отвращение или жалость, пусть на нас показывают пальцем и смеются на улицах парочки прохожих -- мужчины с мужчинами, женщины с женщинами, -- но мы с Настей счастливы друг с другом, и я не хочу никаких перемен в своей жизни.

Доказательство бессмертия божьего

Откровение блаженного Крокодила

Истина 1

14 марта 1963 года умер последний истинно верующий. И вместе с ним умер Бог.

Истина 2

26 ноября 2073 года новопреставившийся раб божий Алексей во время собеседования с Господом по поводу приема в Рай логически обоснованно и бесспорно доказал Ему, что Бога не было, нет и быть не может, -- и убедил.

Результат?

Бога не было, нет и быть не может...

Истина 3

Когда умирают боги, люди наконец-то становятся свободными. Но 99, (9)% людей страшатся свободы и нет у них сил, чтоб нести ее бремя, Ђ ибо человек слаб и не хочет стать сильным. И тогда люди порождают новых богов взамен мертвых.

Поэтому боги бессмертны Ђ покуда на Земле существуют люди.

Хорошо быть калекой

Хорошо быть ущербным: хромым, слепым, глухонемым или всем сразу. Если б я был калекой, я бы непременно стал знаменитостью: писателем, художником или ученым. Потому что будучи обиженным природой, я бы с упорством чем-нибудь стал заниматься; я бы все свое время, все помыслы посвятил достижению какой-нибудь цели, чтоб доказать миру, что достоин, не хуже, могу... Моя ущербность давала бы мне силы не только быть и желать, но и стать и достичь...

Как мне хотелось бы родиться слепым, глухонемым... -- тогда бы я стал Человеком!

Ах, почему я не калека!..

Водка

На столе стоит стакан.

А в стакане...

Кто сказал "таракан"? 1/0 в мою пользу: в стакане -- водка. "Пшеничная". Мензелинская. 40% алкоголя согласно этикетке, но на самом деле -- 34.5. Происхождения самого пролетарского. То есть такого, что ей самой противно вспоминать, из какого дерьма она сделана. Цена -- как поискать.

Она пока еще мало знакома с миром и еще меньше -- с людьми. Но сейчас я ее выпью, и с людьми она познакомится достаточно близко, можно даже сказать: интимно. Обжигая язык и вызывая желание блевануть, она провалится по тоннелю пищевода в желудок, где будет иметь возможность пообщаться с уже обжившейся там жареной картошкой, стаканом воды, который поступит туда вслед за ней, и желудочным соком, который тут же вступит с ней в сношение-метаболизм. Затем с полупереваренным дерьмом, сильно напоминающим то, из чего она была сделана, проследует в тонкий, а оттуда и толстый кишечники, густо облепленные засохшими фекалиями стенки которых постепенно и с трудом впитают ее в кровь, и водка направится к моему сердцу, печени, почкам, легким и мозгу и станет доминирующей частью моей личности.

И тогда, взяв под контроль мое сознание и памятуя о том, что живем мы лишь раз, она захочет любви, и мое тело будет послушно и пьяно сношаться с каким-нибудь другим телом, и вполне возможно, после этого водке предоставится возможность познакомиться с гонококками или хламидиями, а может, и нет. Затем ее потянет на сытые философские рассуждения, и мой заплетающийся язык будет молоть чушь, и, возможно, мне дадут за это по морде, или это я дам кому-нибудь в рожу. А чуть позже мое сознание не выдержит притязаний водки на самостоятельность и отключится, а тело рухнет под стол и уснет.

С утра неузнаваемые остатки водки покинут мой организм в составе мочи и экскрементов и умчатся по канализационным трубам в Большую Жизнь, и растворятся в реке. Вполне вероятно, что какие-то миллиардные доли ее сотых воплощений вновь попадут в мой организм в составе стакана воды, набранной мной из-под крана...

Говорят, Боги не пьют водку. Говорят, они пьют нектар, едят амброзию и поэтому бессмертны и вечно молоды. Но мы-то не Боги -- и поэтому пьем водку. Но даже если бы мне предложили амброзию или амриту, я бы отказался. Не потому, что не хочу быть молодым и вечным, а потому, что люблю пить водку. И Богам предоставляю право отказаться от вечной жизни и умереть благородно и мучительно -- молодыми, либо позорно и пошло -- в старости -- от рака легких или цирроза печени.

Так что водку я выпью.

Ложь

-- Ты меня любишь?

-- Люблю, -- коротко лгу я в ответ.

Она благодарно клюет меня в щеку. Я поглаживаю ее грудь.

Она знает, что я лгу. Я знаю, что она знает, что я лгу. Эго игра. Мы делаем вид, что верим друг другу, что любим друг друга. Она не надеется обмануть меня, а я ее -- нет, мы обманываем самих себя. Так мы пытаемся отыскать и возродить в своих душах то прекрасное, волнующее, стыдливое чувство, что давно уже утратили, но память о котором не дает нам покоя. Ненадолго нам это удается.

Мне легко ей лгать: она понимает и принимает привила игры. Она вообще прекрасно меня понимает и принимает таким, какой я есть. Иногда я даже подумываю, что было бы неплохо на ней жениться... Но нет; она слишком хорошо меня понимает: она всегда чувствует, когда я ей лгу. Она не обижается, а благодарно лжет мне в ответ. Но в браке между мужем и женой должна быть какая-то истина, одна на двоих, общая. Наша истина горька: мы лжем друг другу, понимаем, что лжем, и принимаем эту ложь.

Мне нечего дать ей, кроме спасительной лжи, в которой мы пытаемся и никак не можем обрести себя, и поэтому я никогда на ней не женюсь.

Правдивая сказка

Жил-был мальчик Федя. Это был самый обыкновенный мальчик: ни чересчур озорной, ни слишком послушный; не двоечник, но и не отличник. Шли годы, стал он обычным юношей, затем обычным молодым человеком. Ну, курил, пил, девушек любил. Жизнь, в общем, вёл безалаберную.

Да вот однажды в дождливый четверг, напившись с приятелями в стельку, попал он под машину и умер.

И предстал он пред лицем Господа и взмолился горячо:

--Боженька, милый, прости меня, грешного, что так бездумно прожил я жизнь и так глупо умер. Дай Ты мне, пожалуйста, шанс: пусть я снова рожусь, но помню о том, что случилось, и тогда я проживу жизнь совершенно иначе: не буду ни пить, ни курить, не буду растрачивать понапрасну драгоценное своё время, но стану жить праведно и благочестиво.

То ли по доброте своей, то ли дабы преподнести урок жестокий глупому Феде, Бог согласился.

И родился Федя заново, но о прошлой своей жизни всё он помнил. А потому и в школе ему учиться было чуть полегче, и закурил он пораньше, и водку пить начал ещё в средних классах, да и с девчонками заигрывал он целеустремлённее сверстников.

А про обещания свои Господу и не вспоминал почти. Только благоразумно не стал напиваться в тот злосчастный четверг, а просидел безвылазно дома.

А в пятницу, на радостях, что удалось ему провести и судьбу, и Бога, напился вдрабадан, сцепился с хулиганами какими-то, а те его и зарезали.

Представ пред лицем Господа, почувствовал Федя стыд и раскаяние, да не осмелился уже больше ни о чём просить Бога, а понурил только голову да прочь пошел -- а в Ад ли, в Рай ли, или ещё куда, не разобрал я со страху.

Угасание

Холод собачий. Чертов холод.

Воет. Воет и воет. Ветер воет, будь он неладен.

И трещит. Ну, и пусть трещит:

это у бабки позвоночник с морозу трещит.

Ну, и совсем пусть хрустнет:

раз -- пополам,

два -- на куски,

три -- и рассыпался позвоночник, как хрусталь, зазвенел и запрыгал по полу...

-- Ууууууу-ууу-уууу-уууууууууууу...-- Воет. Ветер воет.

И холод. Собачий холод. А дров -- нет.

Совсем нет. Все уже сжег; все, что только можно было; всё, что горит, сжег; ничего не осталось.

Сперва искал на улице дрова -- и жег. Потом, когда сил мало стало, мебель жег -- всю сжег, и сидеть не на чем.

Бумаги все, ненужные и нужные, сжег, тряпье, обои, плинтуса -- всё...

А потом... Потом уже -- книги!

Все! Все книги свои сжег; всё, что собирал всю жизнь свою, и денег не жалел -- всё, всё -- в огонь!

А огонь -- съел их, поглотил, душу мою сожрал и -- ничего... Теперь снова холод. И ветер воет. И умирать надо...

Зачем же я сжег их?

Ведь все равно -- умру.

... Потому что -- воет.

Воет...

...А он, дурак, будто и не понимал, что я ему отдал: неохотно так принялся за них, лениво.

Плохо разгорались книжные блоки, медленно, словно не желая погибать... Но все-таки -- сгорели.

...И нет больше бессмертных творений -- только пепел, только пепел...

Будь все проклято! Жизнь это разве? И зачем нужна она, если всё, всё, чем жил, сам, своими руками Ђ в огонь?!

В огонь:

Арабески

Идиот

Записки на манжетах

Мастер и Маргарита

Вино из одуванчиков

Хромая судьба

Сто лет одиночества

многое, многое другое -- всё, всё поглотил огонь!

Как и раньше: при инквизиции,

Цинь Ши-хуане, Гитлере, Маккарти --

всегда жгли книги, во все времена книги горели! -- Неужели это их предназначение?

... А ведь это не книги горели; это корчились в живительном и безжалостном огне собственной персоной и Николай Васильевич, и Федор Михайлович, и Михаил Афанасьевич, и Габо, и другие. Их души горели в огне, чтобы я жил.

... Воет...

Или я это вою?

Наверно...

Господи, что же это такое? Господи! Господи! Услышь меня, Господи!

... Нет, нет, не услышит Он так, надо молитву, молитву... сейчас:

Отче наш... Отче наш, сущий на небесах... на небесах, не-бе-са-ах, скоро и мы там будем -- на небесах, Ты, Боже, только подожди немного, мы скоро, мы скоро... Да святится имя Твое... Хлеб наш насущный дай нам на сей день... И прости нам долги наши... Прости, Господи, прости! Прости нас грешных, не мучь!.. или хоть силы дай встать и убить себя -- только не мучь!

Ђ Ууууу-ууууууууу-ууууууууу-ууууууу.

Воет. Это он воет: Иисусе Христе.

Боженька.

Ему там тоже на небе холодно и голодно.

И страшно:

что-то дальше будет?

Замерзает, бедный.

И воет. Жалобно, жутко.

Некому Его пожалеть. Боженька Иисусе Христе...

Воет. Воет.

...Но только Ђ не вой!

Слышишь?

Не во-о-ооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооой!!!

Не вой.

Госп...о...ди...и...

...И ведь все равно Ђ воет. Не слышит.

Ну, и пусть воет.

А я -- умру. Точно умру.

И бабка Ђ тоже умрет.

А может, уже

умерла...

Ну, и пусть...

Да, умерла. И по ней это ветер воет, и по ней это Боженька плачет:

-- У-уууууууууууууууууууууу-у-ууууууууууумерла-аааааааа...

Умерла.

Значит, и я умру тоже.

Обязательно Ђ умру.

Ну, и пусть.

...А он Ђ воет...

пусть

Оставить комментарий © Copyright Салихов Ринат Раисович (raisth@mail.ru) Размещен: 09/01/2011, изменен: 09/01/2011. 34k. Статистика. Сборник рассказов: Проза		Ваша оценка:

Салихов Ринат Раисович : другие произведения.

Осколки