Я остановился и ждал, пока он подойдёт. Сначала он приближался быстро, потом замедлил шаг - должно быть, уже начинал бояться меня. Бояться настолько сильно, что при приближении должен был неизбежно сказать что-нибудь хрипловатым голосом бывалого. Что-то вроде "закурить есть?" - для того хотя бы, чтобы оправдать свой страх, обмануть свой страх. Как будто услышав голос, я уже не смогу сделать с ним того страшного, что собирался, стоя на дороге в ожидании - с поднятым воротником, с растрёпанными волосами. Того, что он предугадывал и предвкушал, как избавление от страха - от липкого холодного пота по спине, от мелкой дрожи рук и приоткрытой бездны под ногами. Как избавление от пытки собой - пытки, за которой ему не бывать прежним, даже если путано бормотать под нос "ну вот просто парень стоял а ты старик совсем уж сдаёшь да потрепало тебя друг надо и отдыхать а то знаешь здоровье не казёное мало ли что вон смотри как дёрнулся совсем никуда стал а ведь раньше..."
И вот, приблизившись, он скомканно и слегка пьяно пробормотал хрипло "подожди, дочка", и я, не ответив, шагнул на протянутую им для меня дорогу, но - в обратную сторону.
Я удалялся от точки нашего пересеченья в своё вымышленное одиночество. Мне так нравятся эти непредсказуемые с первого взгляда пейзажи, где можно затеряться - среди диких, неоткрытых земель и трав. Я любил это в детстве: в людном парке найти место между кустами и высокой травой и, присев на корточки, погрузиться в своё "не найдёте". Представить себя далеко-далеко от того, где ты сейчас - в степи, волнами пересекающей твоё дыхание, на берегу текущей сквозь твоё время реки, в пустыне, в джунглях... Так и сейчас, несмотря на близость галогеновых фар дороги, я уходил всё дальше и дальше, слушая правой стороной чьи-то параллельные звуки - собаки скорее всего. Шаги шуршали вдоль забора. Я не хотел давать им знать, что там есть дырки. Зачем? Мне становилось всё яснее, что зима всегда опаснее лета, потому, что в ней нет того магического очарования Куинджи, а есть только криволапые деревья и параллельные шаги, знающие про тебя, но не про дыры в заборе. Даже с пролежнями на просевших худых боках, даже такая, даже - зима опаснее. И следовало быть осторожным, потому что слишком можно понять художника, пишущего более, чем один раз на один сюжет. Потому что вокруг - только возможности, и настоящее - только возможность среди множественных и многомерных иных, и будущее - возможность, как отражение многогранных вчера, и прошлое - возможность, возможно, не окончательная...
Он приближался, скрывая свой страх. Я уже знал, что он прикидывает кто из нас сильнее. Получалось, что он - потому что так было надо, ведь иначе ему бы нечего было здесь делать. Даже то, что я спокойно стоял и ждал его, не давало мне права на чужую слабость. К сожалению, он слишком хорошо это осознавал, а потому сам упивался своей властью над судьбой собственного страха. Он знал, что подойдёт и спросит у меня закурить, чтобы потом, приблизившись, воткнуть в меня нож - за то, что я вынудил его бояться. Он ненавидел свои страхи всей силой моей гибели. Он знал, что я виноват. Может быть, он даже ожидал, что подойдут его друзья, поджидающие у бетонной опоры моста.
Я повернулся и посмотрел назад - на стену монастыря, на слабо подсвеченный купол. И меня подхватило. Такое случается только ночью: кажется, что раскидываешь свои большие руки и ложишься навзничь на всю огромную землю. И все купола, колокола и ворота вокруг тебя. И знаешь, что они - всегда. Что все проезжающие машины, все горящие фонари, все приземистые дома - рядом и между. А ты лежишь на всей своей земле и спокойствием смотришь в небо. И купола молчат. Молчат надвратные церкви и угловые башни - так, как только звёзды умеют, да и то только в августе. И ты - един с ними, а они - друг с другом. Только ночью такое случается, только когда луна расплывается за хилыми облаками.
Тогда из двух возможных путей вокруг стены я выбрал тот, которым ходил всегда, а не тот, которым думал пройти, чтобы срезать немного времени. И уже собирался сдвинуться с места, когда увидел, как он замедляет шаг - видно, понял, что кто-то его ждёт. Мне было противно понимать, что он боится, и я отвернулся и быстро пошёл своей дорогой. И даже то, что впереди маячила чья-то неподвижная фигура, не остановило меня. Видимо, тот, кто меня ждал, надеялся на мой страх и на то, что я дам ему ощутить превосходство, например, спросив хрипло "закурить есть?". Но мне уже было всё равно - я-то знал, что в этот вечер моя смерть прошла по другой дороге.