Карие глаза, в глубине которых плескались печаль и боль, с тоской смотрели вдаль. Длинные русые волосы и полы темно-синего камзола трепал сильный и уже достаточно холодный осенний ветер, делая их похожими на крылья огромной черной птицы. В опущенной руке были зажаты скрипка и смычок.
Внизу, под обрывом плескалось море, с силой ударяя темными волнами об острые скалы и рассыпаясь пеной. Его запах пьянил и навевал грусть, которая сжимала сердце в соленых тисках, отдавая невнятной болью в виски. Пасмурная погода лишь нагнетала состояние. Надвигался шторм.
Он аккуратно поднял инструмент и заиграл, не сводя глаз с горизонта. Жалобная и в то же время тревожная мелодия понеслась над обрывом, над волнами, к горизонту, захватывая в свое пение взволнованный крик чаек. Белые барашки на воде все больше обрастали пенистой шерстью, подбегая к берегу. Первые большие капли дождя со стуком упали на полированную поверхность скрипки, слегка искажая гармонию. Музыкант продолжал играть, даже когда пелена дождя скрыла за собой горизонт, а звук инструмента потонул в шуме стихии.
И только когда кривая молния озарила небо, человек резко одернул руку со смычком, закончив на жуткой ноте. Он осторожно положил скрипку на землю, снял камзол и положил сверху, прикрывая инструмент от дождя.
Подойдя к краю скалы, музыкант горестно вздохнул и обернулся. Дождь барабанил по камзолу, понемногу подбираясь к хрупкой черной деве - скрипке. Нет, не спасла она хозяина от одиночества, не спасла от боли, от безумия, лишь вдвойне усилив его. Все было тщетно...
Дождь кончился, оставляя после себя влажную траву блестеть на появившемся солнце. Скорбный крик чаек, ловивших порывы ветра, взорвался с новой силой. На темно-синюю ткань слетел желтый лист. Подремав немного, он взвился ввысь, уносясь в синюю небесную даль. Даже не подозревая, что под тканью была спрятана скрипка. Закрытая от солнца, но промокшая насквозь она ждала своего хозяина, чтобы снова запеть в его руках.
А волны с грохотом бились об скалы, унося с собой обратно в море красную кровь скрипача.