Аннотация: Рассказ написан в соавторстве с А. Николаевой. Победитель мастер-класса А. Валентинова по исторической фантастике "Портал-2005"
Теплое апрельское солнышко ласково светило прямо в правый глаз Илье Александровичу Пуш-Керосяну, известному разгильдяю, тунеядцу и форточнику, с большим трудом водворенному вчера в камеру предварительного заключения доблестным отрядом милиции особого назначения.
Илье Александровичу абсолютно не хотелось двигаться: неудобство создавало иллюзорное ощущение свободы выбора.
За металлической дверью послышалось длинное витиеватое ругательство на одесском жаргоне с отчетливым американским прононсом. Пуш-Керосян заинтересованно вытянул правое ухо, стремясь пополнить свой словарный запас оригинальным прочтением старых истин.
В замке зашерудили и раздался более чем странный "кряк". Донесшееся до Пуш-Керосяна "Мать моя в кедах!" ясно обрисовало сложившуюся ситуацию: в очередной раз сломался ключ.
- Так-растак... и куда ... так-растак... его... такого-сякого... теперь?
- Трам-тарарам... в пятую...
- Там же... так-растак... клопов, мать твою за ногу... так-растак... морят!
Илья Александрович с наслаждением внимал выражениям родной речи.
- А может... трах-тибидох... запихнем его в десятую?
- Да ты что, трам-тарарам... совсем трах-тибидох? Там же одни бабы!
- А я вам так скажу, родненькие вы мои: таки я не против, - заметил голос с американским прононсом.
- Заткни хлебало, гнида заокеанская! А ну, берись за ноги, сейчас пропихнем его сюда!
Окно для раздачи пищи гулко бухнуло, и в образовавшемся отверстии показалась темноволосая голова. Существо сдавленно кряхтело, пытаясь ужаться в плечах, потом неожиданно всхрюкнуло и рухнуло на пол.
- Доброе утро! - прокряхтело создание, оказавшееся сутуловатым мужчиной с крупной удлиненной головой и непропорционально вытянутыми конечностями, пытаясь поймать летящие следом пожитки.
- Доброе утро, - грустно вздохнул Илья Александрович, - в чем я лично очень сомневаюсь.
Мужчина встал, неловко стукнувшись макушкой об отсыревший потолок, и затравленно оглянулся.
- Маэстро? - озадаченно воскликнул Пуш-Керосян, - Чем обязан?
- Прошу пардону...
- Не далее как вчера днем, - мечтательно возвел глаза к потолку Илья Александрович, - Имел честь наслаждаться вашим искусством на расстоянии, сиречь по телевизору. Чем закончилось ваше триумфальное выступление? А то мне грубо помешали досмотреть его люди в сером...
- Эналогич-чно, - мрачно взмахнул руками маэстро, - Я не понимайт... Я идти через ваш Красный стен, садденли меня хватать и орать: "Ты красть наш президент!" Начинать бить ногами и руками и трясти как дерево груш. Они лезть мне в карманы, а ведь я ничего и не взять! - с этими словами он вытащил из кармана звезду со Спасской башни, ядро Царь-пушки, боевую ракету земля-воздух, двуспальную кровать из комнаты отдыха президента и серебряный кофейник, издававший уютный запах свежесваренного кофе, - И все! - маэстро недоуменно поставил брови домиком и еще раз похлопал себя по карманам, - Аха! - с этими словами он вынул из нагрудного кармана мемориальный письменный стол Ильича с горящей зеленой лампой.
Пуш-Керосян вжался в стену.
- Действительно, какие мелочи! - в его глазах засветилось уважение к коллеге, - Гражданин Копперфильд! - Пуш-Керосян с чувством высморкался в мемориальную чернильницу, протискиваясь между столом и ракетой, - Восхищен! Позвольте пожать руку!
В голове Ильи Александровича с космической скоростью стали возникать проекты совместной работы. "А что если... Нет, а если..." И тут его осенило на что в первую очередь нужно направить таланты его нового знакомого...
- У меня есть план... Уходим через стену...
- Меня уже искать. Меня выпускать и извинять... извиняться... Моя таки ждать.
- Ну, полный Копперфильд! - выразительно постучал пальцем по лбу Пуш-Керосян.
- Да я иностранец! Я есть американец! А ваш мьент забирайт мой именной машин времени последний модел! Я сказать - я подавай в суд и отсудить еще больший последний модел! А меня посадить! За что?
- Ты не в Америке, коллега! Здесь найдут, за что посадить, - Илья Александрович кивнул на ядро и небрежно добавил. - Сибирь большая.
Скупая мужская слеза скатилась по небритой щеке мага, теряясь в многочисленных складках грязно-белого жабо. Ссутулившись, он начал распихивать по карманам многочисленные "сувьениры на памьять".
- Где будем уходить? - Илья Александрович принялся деловито простукивать стены камеры.
- Какой разниц, - пожал плечами маэстро, наполовину исчезая в стене.
- А я?! А я?! - завопил Илья Александрович, отчаянно вцепившись в руку сокамерника.
- Смотреть и учить, - Копперфильд сделал шаг назад и медленно повторил движение, - понимайт?
Илья Александрович со всей щедростью русской души приложился лбом об стену. - Понимайт! Понимайт! Обьясняйт надо!!!
- Таки тренируйся, - у маэстро неожиданно пропал акцент. Он вытащил из кармана Ильи Александровича носовой платок, аккуратно разложил его на нарах и чинно уселся, положив ногу на ногу. - Закрой глаза и представь, что стены нет.
Пуш-Керосян затравленно оглянулся, закрыл глаза и начал послушно биться головой об стену, прибарматывая под нос, - И дернул же меня черт стибрить эту чертову машину времени! - Бум. - И дернул же меня черт стибрить этот треклятый чемоданчик! - Бум. - И дернул же меня черт нажать эту дерьмовую кнопку! - Бум. - А что мне было делать?! - Бум. - И не подыхать же с голоду! - Бум. - А тут подвернулся этот актеришка! - Бум. - Ну и продал я ему эти бумажки! - Бум. - Все равно в чемодане другого не было! - Чпок. - А этот треклятый писателишка... - Последние слова потонули в уличном шуме...
Маэстро Копперфильд заинтересовано шагнул следом: "И что писателишка...?"
- Что! Что! - Пробормотал Илья Александрович, поднимаясь с тротуара, - а этот засранец нашел меня и засадил-таки... Мать его в кедах! Ну что, коллега? Разбегаемся? - И он вопросительно приподнял брови.
- Я ехать в Америка. - К Копперфильду неожиданно вернулся акцент. - Я идти в посольство и жаловать на ваш полиций. - Он энергично тряхнул руку Пуш-Керосяна и зашагал вдоль забора. - Занюханная страна! - донеслось до Ильи Александровича.
- Спасибо за науку, коллега! - Пуш-Керосян махнул рукой куда-то за спину и тихо добавил, - Мне она сейчас очень пригодится!
***
Илья Александрович допивал вторую чашку кофею, периодически вскакивая и кидаясь к очередному тайнику.
- Ах, засранцы! - бормотал он, мрачно качая встрепанной головой. - И этого нет! Ну что же это такое?! Как жить честному человеку, если его обирают на глазах? - снова вылетал он из-за стола. - Хоть тебя не нашли... - из-за фальшивой стенки прикроватной тумбочки была извлечена и бережно обтерта носовым платком продолговатая черная коробочка, напоминающая сотовый телефон - одна из первых общедоступных моделей машины времени, кормилица "благородного" разбойника. - Ну, ничего не оставили! - Пуш-Керосян сунул коробочку в карман халата и задумчиво уставился на стену. - Фа - бер - же!
Илья Александрович закрыл глаза и опасливо протянул руку вперед. Та ни во что не уперлась. Пуш-Керосян шагнул вперед. Открыв глаза, он обнаружил себя застрявшим между письменным столом и книжным шкафом в кабинете своего соседа Гоги Геккер-ван-Тессена. Фамильный раритет бывшего эмигранта, а ныне популярного автора фантастических триллеров, - пасхальное яйцо Фаберже бросало цветные блики на протянутую руку Пуш-Керосяна. В тот момент, когда оно было готово уютно устроиться в ладони экспроприатора, со стороны прихожей раздался неприлично громкий скрежет открывающегося замка. Илья Александрович мгновенно и напрочь забыл о своей новоявленной способности проходить сквозь стены, выронил яйцо и заметался по комнате.
- Черт побери! - нога некстати запуталась в длинном ремне спортивной сумки и Пуш-Керосян, сметая все с письменного стола, упал на пол. Ладонь уперлась в ящичек, ощетинившийся кнопками, что-то пискнуло и все заволокло туманом...
***
Александр Сергеевич Пушкин, масон, задумчиво почесал бровь длинным ногтем мизинца. "Ёшкин кот..." - с восхищенным изумлением присвистнул он, - "...ай да Пуш-Керосян, ай да сукин сын! Как прямо из головы стирлибонтил... Как прямо мысли прочитал... Продешевил, батюшка, продешевил... Та-ак... " - он отложил просмотренные листки в сторону, - "... это не сейчас, это пустим этак годика через два... А вот это да-а-а, публика будет рыдать... "Барышня-крестьянка" - в этом что-то есть... О-О-О! вот и концовка этого чертового "Онегина"! Я - гений! Гений! ... ну почти..." - смущенным пианиссимо добавил он, кряхтя подтащил к столу дубовый, окованный широкими медными полосами сундук и стремительным движением руки смахнул бумаги в его разверзнутый зев. Пудовый медный ключ с мелодичным звоном повернулся в амбарном замке и был трепетно водворен на гайтан рядом с няниным крестиком (сундук с тех самых пор носился за поэтом днем и ночью двумя дюжими лакеями, а злые языки в обществе поговаривали о потерявшем покой "скелете в шкафу").
- Васька! Водки! - Александр Сергеевич довольно потер руки, - Теперь я разойдусь ого-го какими тиражами! ... как там было душевно так сказано... что-то про душу "нет, весь я не умру - душа в заветной лире мой прах переживет..." Х-хорош-шо... - он опрокинул запотевшую рюмку и занюхал ломтиком огурца со слезой. - Васька! А теперь чего-нибудь большого и светлого!
- Жениться вам надо, барин! - привычно отозвалась Василиса из другой комнаты и опять подумала: "Ну надо же, как тот мужичонка с чумаданом был похож на Ляксандра Сергеича! Даже щиплется также!"
- Черт побери! - он величественным жестом смахнул дискету со стола в карман. - Да вы... Да вы ... Да я сам, если хотите знать, писал все это двадцать лет, три месяца, семнадцать дней, восемь часов... - бросил взгляд на минутную стрелку... - и пятнадцать с половиной минут! То вы говорите, что я сдул все у Шекспира! То у Пушкина!... Остановитесь на ком-то одном! Еще и ПАП на меня натравили!
- Ну... Полиция по Авторским Правам давно на вас глаз положила, - покачивая ногой, неторопливо заметил крупный мужчина с пышной прической a-la Дюма и ярко-сиреневым в желтый горошек галстуком. В недрах откутюрного пиджака придушенно пропищало "тара-пам" из "Крестной матери" и на свет был извлечен спутниковый телефон чуть больше спичечного коробка. - Извините... - с непонятным смущением шепнул издатель и гаркнул в трубку, - Откуда у вас взялся здесь блондин? - он судорожно залистал вытащенную из ниоткуда рукопись, - ... на десятой! на десятой странице! И что это у вас за "стараясь не тарахтеть". Он, что ли, умеет заговаривать двигатель? И вообще, вся эта вторая глава ни к черту не годиться! Не перепишите до завтра - выкину из плана! Какая предвзятость, да я даже со своих студентов больше требую! - он хряснул трубкой об стол и виновато улыбнулся посетителю, - Прошу прощения...
- Вследствие слишком резкого соприкосновения корпуса с поверхностью стола произошло необратимое отсоединение батарей от блока питания. Настоятельно советуем купить новый телефон. - Хорошо поставленным нечеловеческим баритоном отчеканила трубка.
- Черт с ней. Вернемся к нашим баранам, то есть к вашим ..., то есть ..., а черт, вы меня совсем запутали! Еще одно возражение с вашей стороны и я вызываю ПАПу прямо в кабинет!
- Ну зачем в кабинет! Не надо в кабинет! Плагиат так плагиат! Не надо расстраивать ПАПу! Тогда я пошел? До свидания?
- До свидания? Прощайте!!! - последний восклицательный знак стукнулся о закрывшуюся дверь и издатель уже не увидел недвусмысленно выразительной гримасы Гоги Сигизмундовича.
- Плагиат?! ПАПу позову?!... - бормотал Геккер-ван-Тессен под нос всю дорогу от кабинета издателя до двери своего ярко-сиреневого с желтыми колесными дисками "Хакслера". - Плагиат?! ПАПу позову?!... - звучало под тихий рокот мотора, - ПАПу позову?!... - отстукивали каблуки по плитке дорожки от стоянки до тяжелой дубовой двери подъезда.
- Сигизмундыч? - Альбина Филимоновна ошарашено подняла глаза от тома "Исповеди книгочея" в старомодном paperback издании. - Чего двери-то не закрывашь? Смурной какой-то... Случилось никак чего?
- Случилось... Ты, Филимонна, такие вопросы задаешь, будто с ПАПом никогда не сталкивалась...
- Как же... - Консьержка возмущенно вскинула руки, - да я с ПАПой... да его с мамой... да они вчера мне эту... повестку, что-ли... прислали, что снимают мой поэтитский сборник с тиража! Нет, ты подумай только, нашли строчки, что я списала (это Я-ТО списала!?) у Фирки с пятого подъезда из пупликации. Я - у Фирки???
- Вот-вот, а мне... - Гоги Сигизмундович по-свойски зашел в ее закуток и устроился на табурете под портретом Есенина.
- ... а Вильгельм Теллевич...
- Это какой же Теллевич?
- Да с пятнадцатого дома, этот... как его... Шилер-Гогенцоллеров... да знаешь ты его, в одном издательстве печатаетесь... у него книгу новую зарубили! И почему! У него название-то "Сладкие апельсины из Марокко", а тут один... как его... а-а-а, за левую ногу его да об печатный станок, не помню... раньше издался с "Кислыми лимонами в Сеуте", так ПАП сказал, что мало того, что род совпадает - и тот и другой цитрусы, так еще и растут на одной широте... Совсем обнаглели эти ПАПы, хуже гестапы...
- Уж и не говори, Филимонна, а на меня целое дело завели...
- Ах ты, бедный Сигизмундыч, да за что же тебя-то... У тебя ж такие страсти, такие страсти... как ты мне давал читать... "Отеллу"... не напечатали еще?
- Да меня же за это и поставили на учет! Я ж те говорил! Ну, гады! Шекспира, говорят, передрал! А теперь и того почище! Помнишь мою "Барышню-крестьянку"? Публика бы рыдала!!! А "Метель"... а "Станционный смотритель"... а "Моцарт и Сальери"... моя лебединая песня!!! А они говорят - слямзил!
И Гоги Сигизмундович тоскливо вздохнул, хрумкнув прихваченным из корзинки спелым антоновским яблочком.
- Ох, голубок ты мой... Что ж теперь делать будешь? В издательствах на это косо смотрят...
- Да при чем тут издательства! На меня тут целое дело завели! Ты представляешь, что теперь будет?
- Заедят... - сочувственно качнула головой Альбина Филимоновна. - Господи, теперь, когда каждый второй пишет, каждый первый стоит на учете в ПАПе...
- И лежит там теперь эта папочка, тонюсенькая ведь, а гадости от нее, будто это энциклопедия Брокгауза и Эфрона! Хоть нанимай теперь кого, чтобы выкрали!..
- Да-а-а, - вздохнула консьержка, - Тогда еще и милиция на заметку поставит... Да-а! - сказала она с гордостью за свою осведомленность, - Они же тут приходили к твоему соседу, Пуш-Керосяну!
- Как к соседу? - озадаченно тряхнул головой Геккер-ван-Тессен, - Он же в тюрьме!
- Так сбежал же он! Замки говорят целые, решетки не распиленные, а его нету!
- А посадили-то его за что? - поддержания беседы ради поинтересовался Гоги Сигизмундович.
- Да это же все знают! Домушник он, - с нездоровым блеском в глазах поведала Альбина Филимоновна, - в форточки лазает...
- Да-а-а, экзотическая профессия, - скептически протянул собеседник, залезая в корзину за очередным яблоком, - и это в наше-то время повального увлечения сочинительством.
- Так в довершение ко всему он еще и вышивает! Щас покажу, он мне тут подарил... - и Альбина Филимоновна любовно расправила вынутый из кармана длинной цветастой юбки небольшой платочек, по краям расшитый экзотическими птицами.
- Феникс... Гамаюн... Алконост... - разглядывал вышивку Гоги Сигизмундович, - Любитель мифологии... О-о, черт! Уже три часа! ПАПа там, поди, бесится, что я до сих пор не позвонил. Извини, Филимонна, пойду я.
- Иди, милок, иди! - закивала головой консьержка, бережно складывая платок и снова утыкаясь в книгу.
Гоги Сигизмундович поднялся к себе в бельэтаж, задумчиво поглаживая в кармане многострадальную дискету, открыл крохотным магнитным ключом дверь и с облегчением вздохнул, снова увидев просторные светлые комнаты, идеальный порядок на книжных полках и яичко Фаберже, пускавшее веселые цветные лучики. "Никаким ПАПам здесь не место!" - сердито подумал писатель, поддев ногой коробочку, странным образом валявшуюся посреди комнаты. Он поднял пульт и стал протирать его попавшейся под руку тряпочкой. Глаз выхватил из складок знакомый рисунок...
- Не может быть, - забормотал Геккер-ван-Тессен, разглаживая кусочек ткани на колене, - Феникс... Гамаюн... Алконост... Пуш-Керосян! Ах, ты, зараза! Вот вам и Шекспир, кузькина мать! А я думаю - кто там шуршит! Это он, небось, за моим Фаберже залазил... Ах он, гад, мать его за ногу! Найду - убью! - разъяренный взгляд Гоги Сигизмундовича упал на цифры пультика, - Он, скотина, еще и моей машиной времени воспользовался! Ну, гнида!
В мозгу Гоги Сигизмундовича моментально соединились все странные звуки, которые он периодически слышал, открывая дверь, все странные взгляды соседа, пропажа рукописей... Он вперился в цифры "20 января 1830 года", решительно нажал большим пальцем правой руки на красную кнопку "Пуск"...
Циферки замигали, послышался противный писк, по экрану поползли буковки: "Ахтунг! Ахтунг! Батарейка ист капут!" Гоги Сигизмундович перепугался, чего с ним никогда раньше не случалось, напрочь забыл про кнопку запасного питания, затряс пультик около уха, нажимая все подряд... В устройстве что-то снова пискнуло и нечеловеческий голос приятно проговорил с немецким акцентом: "Счастливого пути!"
Все вокруг начало заволакиваться туманом и снегом, лепящим прямо в лицо. Последним, что он заметил, были новые циферки на экранчике "20 января 1837 года".
***
Ботинки Гоги Сигизмундовича опять моментально промокли.
Всю эту неделю мокрые ботинки преследовали его как рок. И когда он на перекладных спешно летел из Москвы в Петербург, и когда бегал по столице, пытаясь добраться до Пуш-Керосяна, известного здесь как Пушкин, и когда топтался у подъезда "Литературной газеты", выкинутый швейцаром после очередных попыток уговорить поэта продать рукописи... Самым неприятным было то, что все принимали его за лягушатника Дантеса, хахаля Пушкиновой жены. Как-то, прячась от двойника в подворотне, Гоги Сигизмундович мрачно заметил, что даже походка у них одинаковая...
- Я этого Пуш-Керосяна урою! И еще прикидывается, что ничего не понимает! - Геккер-ван-Тессен нервно оглянулся на секундантов, тихо переговаривавшихся в стороне. - И эти, тоже мне, господин Дантес то, господин Дантес сё! А, кстати говоря, господин Дантес сейчас, небось, наслаждается обществом госпожи Пушкиной, в тепле, между прочим! - И он с ненавистью посмотрел на соперника.
- Сходитесь!
- Ну, Пуш-Керосян, погоди! - Гоги Сигизмундович вытянул руку вперед и прищурился. - Не будь это мне на руку, фиг с два ты бы меня здесь увидел! Даже и со страховым полисом. - Геккер-ван-Тессен погладил металлический лист, старательно прилаженный между двумя жилетами, и нажал на курок...
***
Гоги Сигизмундович отложил в сторону том "Последний год жизни Пушкина", подошел к окну и, глядя на кружащиеся в неслышном вальсе снежинки, задумчиво произнес в пустоту: