Атмосфера не располагала к разговору. Камил сидел в наушниках, тупо уставившись в одну точку на стене. Он даже отказался от употребления "Гожки Жоландковой", за что Виктор был ему благодарен - всё равно, впрочем, водка кончилась. Виктор уже трижды ходил вниз, чтобы проверить обстановку на фронте, но единственное, что изменилось со вчерашнего дня - это погода. За открытой дверью висела сырая и холодная ноябрьская туча, которая по прихоти спустилась до самого тротуара. Когда заходил обратно, Камил только вопросительно поднимал бровь, а Виктор качал головой. Немного поговорили об Агнешке, но пришли к выводу, что она, должно быть нашла утешение в объятиях мужа. К теме вчерашнего рассказа Виктора не возвращались. Было ясно - начали втроём, и заканчивать надо так же.

Его озадачило то, что он никого ни разу внизу не встретил. Казалось бы, там должны бродить люди охваченные истерикой, бить окна, крушить стены, безостановочно кричать в сторону прохожих. Что-нибудь такое. Они должны были перепробовать всё, чтобы выбраться. А они не делали ничего. Они ждали. А он? С трудом собирается, чтобы спуститься вниз. Он тоже ничего не делал. Но разве они не перепробовали все возможности выйти и пообщаться с миром? Так почему же он чувствует необходимость оправдываться перед самим собой? Есть что-нибудь ещё, что можно сделать? Чего ещё не пробовали?

Так он размышлял, ища в голове мысль, которая постоянно ускользала, когда вдруг, без стука и звонка, с грохотом распахнув дверь, вошла Агнешка. С воком¹ в руке, с безумием в глазах.

- Вы не поверите, что мне пришлось пережить, - сказала она, и двое мужчин состроили скептические мины, при мысли о своих ночных злоключениях. - Вы правда не поверите, - повторила она.

Почти час они подробно рассказывали друг другу, что у них происходило с тех пор, как они вчера расстались в сушилке. Закончив, они продолжали переглядываться, не веря, что являются частью этого бесконечного безумия.

- И где ты только откопала этого психа? - спросил Камил у Агнешки.

- Никакой он не псих, - обиделась она, но потом поправила. - Обычно не псих. Стал таким, когда мы переехали сюда. Хотя с другой стороны, - вслух подумала она, - он всегда был немного странным. Потому-то он мне и нравился.

- Он тоже из этого, ну как это называется...

- Олецко? Нет, из Варшавы. Это довольно запутанная история. Родился здесь, но потом его мать, тоже художник, пережила любовное разочарование. И даже попала на полгода в психиатрическую больницу (Роберту тогда было пять лет), а потом переехала вместе с ним в Олецко. Не знаю, почему именно в Олецко. Может, потому, что она там никогда не была? Я никогда об этом не спрашивала ни её, ни Роберта. Ей хотелось изолироваться, и она изолировала и себя, и его. Мать со странностями вырастила сына со странностями. В целом, довольно печальная история. Жил в деревне, а когда в первый раз пришёл в школу, он был бледным, как мука. Он почти никогда не выходил из дома.

- А она хорошо рисовала? - заинтересовался Виктор?

- Мрачно. Иногда по телевизору показывают творчество людей из закрытых отделений. Серые цвета, искривлённые лица, деревья без всяких листьев, чёрные солнца и тому подобное. Вот она так рисовала, только в большем масштабе. Её полотна иногда были два на два метра и во время рисования ей приходилось стоять на специальной лестнице. Можете себе представить лицо из "Крика"² высотой в два метра, висящее над вашей кроватью? Ну вот. Но её картины пользовались спросом, люди приезжали даже из Вроцлава³, чтобы что-то выбрать. Страшно думать, что за психи покупали эту мрачную мазню.

- Хм-м, ты не лучшего мнения о её работах, - хмыкнул Виктор.

- Прежде всего о ней самой! И её мастерской, она называли её Залой - довольно большое помещение, раза в два так больше этой квартиры, и без окон. Можете себе представить? Она всё время творила в темноте, только при свете свечей и камина. Неважно, что на дворе, зимний вечер или летнее утром - в доме мамы Роберта всегда была ночь. В этой атмосфере маленький мальчик и рос.

- Ну и за каким хреном ты с ним связалась? - спросил Камил. - Думала, что он станет нормальным под твоей тёплой грудью?

Агнешка взмахнула руками, словно хотела что-то сказать, но не знала как.

- Вы меня не понимаете, но я и не очень хорошо рассказываю. Он был другим, позже, когда мы учились в старшей школе, когда поступили, когда встречались. Классный, остроумный, интеллигентный мальчик. Он умел здорово рисовать, но рисовал нам шаржи и карикатуры на профессоров, а не чёрные дома, горящие коричневым пламенем. Он был просто супер. И вдобавок, в нём было что-то такое, не встречающееся у других, некая глубина и тайна, черта, которая делала его особенным...

- Ну, теперь ты знаешь, в чём эта особенность заключается.

- Это ещё полбеды, могло оказаться, что у него писюн на спине, например.

- Камил!

- Pax, pax, я же просто пошутил. - Парень поднял руки вверх и посмотрел на часы, где дятел пробил десять часов. - Ну, пан редактор, - сказал он Виктору. - У нас через два часа свидание с нашим любимым питоном, а до этого нужно уладить ещё одно дело.