Иван и Алиса сидели у раскрытого окна. На улицах стихло. Пасмурное раннее утро обещало закончиться дождем. Чернильного цвета облака забивались вверх, а под ними серыми тенями лежали другие, никак не дававшие родиться заре. Алиса не глядела на Ивана. Ее бледное лицо было тихо и печально, а рука крепко держала пальцы Ивана. Алиса молчала уже второй час. -- Может быть, расскажешь, что со мной делали эти две бабы, -- попросил уже в который раз Иван, не ожидая ответа, а просто так, чтобы хоть что-то сказать. Неожиданно Алиса ответила: -- Когда-то, когда ты еще пил, я рассказывала тебе, как нас учили концентрировать внимание. Мы в уме должны были заполнять некое пространство самыми разными вещами и запоминать, что где стоит. Помнишь? Иван отрицательно покачал головой. -- Но это самый простой тренинг, -- сказала Алиса. -- Есть куда более сложные и изощренные. С человеком часто бывает так: он поймал на себе чужой взгляд и понял: то глядел на меня мой враг. Но если ты не проговорил словами про себя эту мысль, не оформил ее в какой-то образ, то она исчезнет бесследно. И таких наблюдений, которые мы не формулируем ни словами, ни образами, в нашей жизни бывает множество. Если ты научишься улавливать такие моменты, то для тебя никогда не будет тайной то, что о тебе думает тот или иной человек. -- Вот откуда проницательность Васи, -- сказал Иван. -- Васе дали огромный набор штампов и только до какой-то степени развили интуицию. У жителей же Центрального округа интуиция развита чрезвычайно сильно. А то, что делали с тобой, -- лишь обычный гипноз. -- Против лома нет приема, если нет другого лома, -- подумав, сказал Иван. -- Умница! -- Алиса захлопала в ладоши. -- Теперь понимаешь, насколько напряженной становится жизнь в Центральном округе, если все, как ты выразился, вооружены ломами? Все эти знания, которые в нас буквально впихивали с детства, для нас естественны. Я всегда прекрасно чувствовала своих ровесников, а они меня. Мы никогда ни в чем плохом не подозревали друг друга. Но большинство жителей округа -- это люди твоего поколения или даже более молодые -- под воздействием обучения стали чрезвычайно мнительными и злобными. Они прекрасно умеют расслабляться, снимать напряжение, отдыхать, но они обречены на недоверие друг к другу. Они травмированы тем, что им однажды открыли глаза на окружающих, и они уже ничему не верят и в каждом пытаются обнаружить худшие стороны. Сначала я думала, что все поколения до нас порочны с рождения. Но вот увидела такого реликта, как Каштанов, и была потрясена. Душой он был чист, как ребенок. Ранимый, легко поддающийся внушению, он имел идеалы. И никто не мог его заставить отказаться от них. Я полюбила Каштанова и решила, что, наоборот, все ваше поколение прекрасно, испорчены только те, кто живет в Центральном округе. Обычно хриплый голос Алисы стал звонким. Иван с удивлением увидел, что, рассказывая, Алиса играет, изображает в лицах. И вместе с этим удивлением пришло потрясение! Какой слепец! Она играла постоянно. Он же сам раньше подозревал Алису в лицемерии. Обвинял ее в том, что у нее множество масок. Но она меняла не маски, она сама менялась. И мучилась, и страдала, и радовалась всегда искренне. Тронутый своим открытием, Иван припал к запястью женщины. Алиса вздрогнула, на секунду отвлеклась, но в огромных расширенных зрачках ее жила чужая жизнь. Сейчас она изображала Каштанова. И он явственно представал перед Иваном сказочным богатырем. -- Но я обманулась в своих желаниях. -- Алиса вдруг сникла. -- Каштанов был добр, но привык относиться к женщинам как к надувным куклам, как к разноцветным шарикам, которые создают ребенку хорошее настроение. Он видел во мне капризную и глупую девчонку, и, когда я не выдержала и рассказала все, что знаю о нем, о его людях, и сравнила их с жителями Центрального округа, он инстинктивно испугался столь проницательной подруги и стал искать предлога, чтобы избавиться от меня. О! Я прекрасно помню сцену, как я вошла в кабинет к Каштанову и сказала ему... Алиса прошлась по комнате и встала посредине, воткнув свои маленькие кулачки в бока. Подбородок ее был высоко поднят, глаза блестели как у больной. -- Я сказала ему, что он ничтожество, что он не имеет мужества, чтобы честно признаться в том, что я не нужна ему. А он... -- Алиса развела руки в стороны, словно в великом недоумении. -- А он заявил, что ему жалко меня. Тогда я не поняла его. Я была ослеплена. То есть я чувствовала, что он говорит правду, но не понимала, почему я вызываю жалость. Ведь жалости был достоин он -- отринувший меня, променявший меня на блондинок из двадцатого века, на всех этих старух, живущих на препаратах и пластических операциях. Я была живая, юная. Мне же было пятнадцать лет! А он не понял, глупец. Только потом до меня дошло, что он привык жалеть женщин, от которых стремился избавиться. Про этот ваш дурацкий пережиток я узнала значительно позже. -- Алиса, извини, -- робко сказал Иван, -- но ты порой действительно бываешь такой, что от тебя хочется избавиться. И я действительно испытывал к тебе жалость. -- И я решила, что буду путешествовать по всем округам, -- продолжала Алиса, -- до тех пор пока не пойму, чем ваше поколение отличается от нашего. Я начала с самого гнусного округа -- наркоманов. А потом где я только не жила. Мне нравилось "опускаться", ибо я прекрасно знала, что, в отличие от вас, я всегда сумею вернуться к прежнему состоянию. Сначала меня, как и в Каштанове, многое в вас удивляло и бесило. Но ваша беспримерная открытость восхищала. И постепенно я стала почти такой же, как вы. И тут ты... Огромный. Дурачина-простофиля. Но очень добрый. Боже, как я была зла, когда вошла в кабак "Лежачего не бьют"! В отличие от вас, наше поколение не умеет ненавидеть себя. Если нам плохо, мы ненавидим других и их обвиняем во всех бедах. Это открытие я сделала еще в Центральном округе. И я ненавидела всех сидевших в кабаке. И тебя больше всех, потому что ты почти насильно усадил меня за свой столик. Но потом я почувствовала в тебе такую доброту, что уже не могла обходиться без тебя. Ты был тот же Каштанов, только без его комплексов и претензий. Вот и сейчас ты меня слушаешь и не ревнуешь к генералу. -- Какой он мне теперь соперник, -- возгордился Иван. Алиса рассмеялась. Подумав немного, свернулась калачиком и уснула мгновенно. Иван всегда завидовал этой ее замечательной способности к мгновенному засыпанию. Иван поверил всему, что сказала Алиса, но не стал считать ее "избранной". И даже очень умной она ему не казалась. Бабы в "Литературной газете" были куда язвительней и умней. Вот уж кому палец в рот не клади. Сожрут без всякого психоанализа. "Они остались такими же, как и мы, -- думал Иван, -- только кое-что приобрели, а кое-что порастеряли. Обычная история. То же самое происходило с любым поколением в истории. С той лишь разницей, что мы существуем с ними в одно время. А вот тот из наших, из реликтов, кто приобрел специальные знания, -- тот опасен. К старым порокам добавили новые умения -- вот и все перемены". Те мерзавки, что мучили Ивана гипнозом, наверняка относились к старому поколению. Иван ручаться не мог, но чувствовал "своих". "Надо завтра спросить у Алисы, -- подумал он, -- как новых отличать от старых".
Дверь в комнату бесшумно открылась. На пороге стояла стройная женщина в костюме наездницы, со стеком в руках. Иван, в трусах сидевший верхом на стуле и рассуждавший про себя, оцепенел. Женщина молча сделала шаг вперед. Посмотрела на хрупкую спину спящей Алисы, затем на волосатого Ивана и чуть усмехнулась. Иван узнал мать Алисы. Та поманила его пальцем к себе. Иван поднялся и пошел, плохо соображая, прикованный к большим глазам женщины. Они вышли в освещенный коридор, спустились в холл. Дарья Владимировна указала стеком на кресло. Иван послушно сел. Он понимал, что представляет собой жалкую картину, но элегантная женщина на пустяки внимания не обращала. Она опустилась в кресло напротив. -- Иван, -- тихим, бархатным голосом начала женщина. -- Я пришла сказать, что благодарна вам. С тех пор как вы с Алисой, она чрезвычайно спокойно ведет себя. Я поражена. Иван мог бы возразить, что Алиса не всегда спокойно себя ведет в его присутствии, но лишь нагнул голову -- мол, понимаю и слушаю, мадам. -- Я хочу просить вас, Иван, -- нагнулась еще ближе к нему женщина, и он ощутил тончайший, горький запах духов, -- не покидайте Алису... в ближайшее время. Правда она славная? Все мне говорят, что моя дочь -- злюка, одна я знаю, какая она на самом деле. Но теперь и вы знаете. Иван хотел было сказать, что и не собирается покидать Алису, но женщина прижала палец к его губам и почти прошептала: -- Сегодня, через час, с вами будет говорить мой муж, он попытается вас уговорить тайком покинуть Алису и Центральный округ. Прошу вас, не соглашайтесь. Хотя Алиса не давала обширные характеристики своим родителям, но и без того было понятно, что относилась она к ним не очень хорошо. Ивану следовало ждать уловок с их стороны, но он не мог сопротивляться обаянию Дарьи. -- Так вы не согласитесь? -- Нет! -- твердо пообещал Иван. -- Еще одна маленькая просьба... Не говорите ничего Алисе. Лишь когда женщина ушла, легко поднявшись и передвигаясь бесшумно по паркету, Иван понял, что натворил. И все из-за того, что полностью попал под влияние Дарьи. А что, если и остальные женщины Центрального округа будут оказывать на него подобное влияние? Иван загрустил. Он поднялся в комнату. В ожидании господина сенатора натянул брюки и рубашку и стал думать, в каких именно выражениях он откажет Владимирову в его просьбе. С сенатором они столкнулись в холле. Тот вежливо поздоровался, секунды две смотрел Ивану в глаза, а потом сказал равнодушно: -- Дарья опередила меня. Вы все, господа, совершили ошибку. Затем он приподнял шляпу и удалился. "Телепаты чертовы", -- выругался Иван.