Аннотация: Второй рассказ из серии судьбы человеческие
Как-то так вышло, что еще с детства, вот сколько себя помню, мне казалось, что я не совсем обычный человек. Нет, только не подумайте, что я какой-нибудь там супергерой, пускаю паутину из рук и спасаю юных барышень от грабителей. Хотя для того, чтобы спасать людей не обязательно иметь необычные способности: можно быть, например, бутылкой виски, скажем, ну или, по крайней мере, добротного шотландского скотча. Но это только философское отвлечение. Мой случай намного прозаичнее, житейский и почти совсем не примечательный.
Я видел будущее. Хотя нет, это слишком громко сказано - "видел". Я не какая-нибудь там Ванга предсказательница, которая вещает свои пророчества. Я - нет. Я... как бы это поточнее сказать... Я как бы знал будущее, хотя нет, опять не то слово. Вернее всего будет сказать, что я его помнил. Да что ты на меня смотришь, будто я какое-то там брехло, не хочешь - не слушай, я ведь не заставляю, верно? Не я же к тебе подсел и стал за жизнь спрашивать, верно, брат? Так что не морщься, а слушай, если хочешь. Многим ли рассказывал? Да нет, если честно. Может паре человек по синей грусти, но не более. Да и никто не верит, но я же не виноват.
Ладно уж, давай выпьем с тобой, и расскажу тебе все, как есть...
* * *
Необычностьсвоей памяти я впервые заметил еще в те времена, когда пешком под стол ходил. Впрочем, тогда мне это необычным вряд ли показалось. Это одно из самых первых моих воспоминаний и как сейчас помню, что это был один из тех весенних деньков, которые только дарят надежду на скорое лето, а на деле только разводят слякоть под окнами. Я играл с большим таким синим грузовиком в гостиной, а рядом, сидя в кресле, читал газету отец. Он в те времена работал адвокатом, нобыл не каким-нибудь там обманщиком, готовым за деньги выгородить самого гадкого маньяка, нет. Он был как раз из рода честных людей, которые еще не успели растерять своей чести. А уж таких всегда много было, поверьте мне на слово. Когда я расспрашивал отца о работе, о том, что такое "адвокат" и какой он должен быть, отец отвечал мне, что для него героем этой профессии стал герой из книги "Убить Пересмешника", по имени Атрикус или Аттикус, не помню точно. Но лично мне этот человек, несмотря на свое странное имя, казался хорошим парнем и мне до сих пор стыдно, что я не прочел эту книгу, которая для отца была, пожалуй, одной из главных в жизни. Но зато я могу представлять этого Аттикуса таким же, каким был мой отец - всегда чисто одет, выбрит, не ругается, а напротив старается найти такой выход, который удовлетворил бы обе стороны и он готов был идти на уступки, если это действительно было необходимо.
Еще помню, что на работу он всегда отправлялся в одно и то же время, в семь утра, ежедневно прощаясь со всей семьей, прежде чем уйти. Сколько себя помню, отец на прощанье говорил: "Семья, я на работу!", даже если мы еще спали. Когда мы с мамой отправлялись к бабушке, мне очень не хватало этого прощания, и мне казалось, что он все равно, прежде чем отправиться на работу, прощается с пустой квартирой, просто по привычке, а потом бьет себя по лбу и улыбается.
Вот таков был мой отец, а я сидел и катал по ковру свои машинки, а потом спросил:
- Папа, а ты как умрешь?
Хорошо помню, как отец медленно опустил свою газету и внимательно окинул меня своим задумчивым взглядом, как будто я спросил его о чём-то что-то таком, о чём спрашивать не стоило. Впрочем, потом я узнал, что это именно так.
- Да откуда же мне это знать, сынок? Этого, сынок, никто из людей знать не может.
Меня тогда очень удивил такой его ответ, и я сразу возразил ему:
- Как же так? Я вот отлично знаю, что я умру очень-очень старым и успею даже правнуков повидать, а ты говоришь, не знает никто.
Отец улыбнулся.
- Это, конечно, хорошо, да только нельзя об этом знать наверняка. Это... как бы тебе так сказать, это, сынок, ты не знаешь, а ты так думаешь, мечтаешь. А что будет в будущем, никто не знает, ну разве что если ты работаешь на прогноз погоды.
Отец засмеялся над своей шуткой, но меня его смех обидел:
- Да нет же, говорю, я точно знаю!
- Не знаешь, а думаешь. Вот смотри - у тебя есть машинка, так?
- Так.
- Так вот, ты знаешь или думаешь, что она у тебя есть?
- Знаю.
- А вот когда мама из магазина вернется, ты знаешь?
- Скоро.
- Нет, когда она точно вернешься, ты можешь сказать? Можешь с точностью сказать) мне, когда прозвенит звонок в дверь?
- Нет...
- Вот видишь, никто не может знать того, что будет.
- Но я...
Потом был долгий разговор, и отец меня все убеждал в своей правоте, приводя самые разные доводы, с которыми нельзя было не согласится, но ведь для меня это действительно было не так! Помню, кончился наш разговор тем, что вернулась мама, и отец, обозвав меня фантазером, отправился ей открывать. После этого я решил больше не поднимать эту тему. Нет, нельзя сказать, что я обиделся, просто это уже тогда показалось мне личным, чем-то таким, о чем не стоит говорить с другими людьми, только потому, что они этого не имеют.
Но суть в том, что я действительно знал, и Бог мне судья, что я ни на секунду не соврал!
* * *
В школе было не слишком интересно, да и компания у меня в то время была далеко не из лучших, как я сейчас помню. А... вижу, что тебе, дорогой друг, стало скучновато слушать пьяного дурака, решившего рассказать о своем детстве, так что я, пожалуй, перейду к самому интересному, опустив описания наших школьных проделок и издевок над учительницей английского.
Дело в том, что я слишком рано закурил, и какой бы мелочью это тебе сейчас не казалось, но это сыграло решительную роль в моей, да и в твоей, друг, жизни. Тогда я даже не закурил, а скорее попробовал, чтобы доказать пацанам, какой я взрослый и смелый. Помню, в тот день я выцыганил у старшеклассника сигарету и словно какую-то реликвию весь день носил ее на виду. На перемене, изображая из себя бандита из давно уже забытого фильма, в окружении одноклассников я пожевывал фильтр сигареты, глядя в ухмыляющиеся глаза пацанов, которые верили, что я не решусь закурить, да еще и первым в классе. Я зажег спичку, но от резкого порыва ветра она тут же потухла, пришлось зажечь еще одну, потом еще... В итоге, по неумению я истратил, наверное, не меньше половины коробка, выкидывая обгоревшие спички под тихий смех ребят, пока не сумел зажечь эту треклятую сигарету. Я не могу точно вспомнить, кто был виноват в том, что у меня это никак не выходило - ветер или трясущиеся руки, скорее всего и то и другое. Едва я втянул в себя такой омерзительный тогда сигаретный дым, заполнивший мой рот, как я сразу узнал, что курить я буду всю свою жизнь, и кроме того, отныне мне не видать своих правнуков. Да и умереть мне предстоит немного раньше, чем мне казалось это ранее. Наверняка я имел ошарашенный вид, раз ребята вдруг стали смеяться надо мной, хватаясь за животы. Это отвлекло меня от того, что творилось в голове, и я им назло сделал вторую омерзительную затяжку, после чего выбросил сигарету и отправился обратно в школу с гордым видом.
Помню, я тогда целый день не разговаривал ни с кем из ребят, а только кидал в их стороны пренебрежительные взгляды, будто они были самыми трусливыми и подлыми существами на свете. Позже я понял: одно из главных правил этого мира: жизнь человека, прежде всего, в его руках, и только он сам в силах продлить ее или пустить под откос. Жаль только, что осознание этого факта пришло с негативным опытом. Как же грустно, что мы понимаем настолько важные для нас вещи, в такие моменты, когда уже по большому счету поздно...
Впрочем, это было далеко не самым страшным.
* * *
Мой отец умер, когда я был только на третьем курсе. В такие моменты, когда остается еще так много вопросов, слов, дел, книг, ссор, чувств, кажется, что человек умер слишком рано, хотя для смерти вряд ли действуют эти категории. А через месяц, когда я окончательно потерял тягу к учебе и даже к жизни, меня наконец выпели из универа и отправили домой. На самом деле, я еще мог там держаться, и может даже закончил бы, но тогда об этом думать не хотелось. Так я вернулся домой.
Хорошо помню похороны, когда я стоя у могилы отца думал о том, за какие его грехи, ему решили отмерить столь короткий срок. Знал ли он то, что знал я? А если и знал, то почему эти последние дни, которые наверняка не были для него неожиданностью, он не провел со мной? Неужели ему было все равно? Почему же он умер так рано, ведь он вел значительно более здоровый образ жизни, чем я в то время, со своими сигаретами и алкоголем, которые для отца были табу. Но даже при таком, не самом здоровом раскладе и отсутствии какого-либо спорта в моей жизни, я знал, что умру не раньше семидесяти лет, и это казалось мне вполне приемлемым, хоть и пустым сроком. Я бы с радостью отдал бы пару своих десятков отцу, ведь он был, бесспорно, человеком получше, чем я, но нет, мне оставалось только методично уменьшать свой срок.
Потом пришлось устраиваться на работу, ведь я должен был кормить мать, а не надеяться прожить остаток жизни на не слишком большое наследство, оставшееся после смерти отца. А оно было действительно небольшим, особенно после того, как мы расплатились с долгами, в которые вновь влезли потом. Тогда я, вопреки уговорам матери восстановиться и продолжить учебу, стал впервые искать работу, не какую-то там подработку, которыми я перебивался в универе, а настоящую работу, которая могла бы прокормить ее и меня. Как я узнал потом, это оказалось далеко не самым простым занятием, тем более сказывалось отсутствие у меня образования, которое требовали теперь на каждом углу.
Где-то через месяц скитаний, когда наши с матерью запасы стали подходить к концу и мы были готовы спуститься в долговую яму, меня, наконец, взяли на кое-какую работенку. Работа была непыльная - сиди в деревянной высокой будке с телевизором и отоплением, да охраняй стоянку ночью. Стоянка была небольшой, а телевизор оказался для меня настоящим спасителем, с учетом, что книги я читать не любил. Порою мне казалось, что именно они стали причиной столь ранней смерти отца, слишком уж много там мыслей и переживаний...
Кроме работы сторожем я два раза в неделю подрабатывал ночным грузчиком в одном большом супермаркете, который в то время был в новинку, и поражал своими размерами и ассортиментом. Работать было тяжело, но другого выхода у меня просто напросто не было, приходилось брать то, что дают, выбирать было не из чего. Через год работы, тонны выкуренных сигарет и опустевших ночных бутылок, я заметил, что умру я уже, не дожив немного до шестидесяти, но это не остановило меня перед тем, чтобы ввязаться в одно дельце, которое изначально казалось мне не самым чистым. Все мое естество кричало мне тогда: "Остановись!" Но я слишком редко прислушиваюсь к своему внутреннему голосу, несмотря на то, что всегда принимал его слова за чистую истину.
Именно тогда ко мне зашли двое парней, которых уже я немного знал по рассказам других сторожей, а потом мы вместе сходили с ними в бар и уже тогда они показались мне не самыми благонадежными ребятами. Как оказалось эти двое зарабатывали угоном автомобилей и решили благодаря знакомству со мной решили провернуть очередное дельце. Пока мы пили, они предлагали половину выручки мне, а под конец вечера вручили аванс, огромные для меня деньги, в итоге я согласился.
В ту ночь я как обычно дремал, безвольными кивками соглашаясь со всем с происходящим на экране ужасом, а потом и вовсе уснул. Двое моих недавних собутыльников приметили себе какой-то джип, вскрыли его и спокойно укатили. Больше я их не видел.
Утром пришел владелец машины, и тогда мне показалось, что он не слишком-то и расстроился. После того, как ему обрисовали ситуацию, он подошел к хозяину стоянки, который появился тут ради такого случая. Они о чем-то недолго поговорили, а потом разошлись. Помню еще, что когда он уходил, то поднял руку, обращаясь к моей будке, как будто говоря этим жестом - все нормально, брат. Я уже успел начать мечтать о том, что у мужика оказалась какая-то очень крутая страховка и что он даже рад тому, что у него угнали машину, и он наконец-то сможет купить себе новую. Но когда ко мне подошел хозяин стоянки, первыми его словами было:
- Ты уволен!
Вторыми:
- Сегодня вечером тебя ждут на перекрестке Гагарина и Савченко.
Затем, немного подумав, решил уточнить:
- В шесть.
Вернувшись домой, я первым делом спрятал деньги в матрас, руководствуясь текущей из всех щелей пропагандой о том, что необходимо делать заначки на черный день, который скоро наступит, а затем лег спать. Несмотря на дежурную усталостьспал очень неспокойно, все время снилось что-то странное, но оно все забылось в тот момент, когда зазвенел будильник. За окном еще было светло, но уже таяли последние капли солнечного света, превращаясь в ярко-красный закат, стекающий по оконным проемам. Натянув зеленую рабочую куртку, спустился на кухню, где меня ждала заметно постаревшая мать. Когда же она успела так постареть? Меня постоянно пугал ее кашель, но, несмотря на все мои уговоры, она никак не желала сходить к врачу. Она сварила горький кофе и сделала несколько бутербродов, но мне кусок в горло не лез, поэтому я, пообещав, что сегодня вернусь пораньше мол, работы не так много, ушел, тихонько прикрыв за собой дверь.
До условленного места я дошел быстро, отметив про себя его мрачность - разбросанные по всюду бутылки и банки, отсутствие прохожих и машин, а некоторых окнах стоявших тут домов были выбиты стекла. Перекресток был похож на избитую собаку, которая, забившись в угол, зализывает свои раны, уже не скуля, а просто решив спрятаться от всего этого злого мира. Ждать пришлось долго, и я изрядно замерз, сжимая свое дрожащее тело. Почти с часовым опозданием показались четверо, которые были совершенно не похожи на редкие тени местных прохожих - высокие, стройные, подтянутые, двое из них были в кожаных куртках, а двое - в черных костюмах.
Опустив приветствия и знакомства, один из пиджачников спросил:
- Деньги где?
Когда я их только увидел, то ожидал чего-то похожего, но все-таки отметал от себя эту мысль, вспоминая беззаботный вид хозяина джипа. На его вопрос я не нашелся, что ответить.
- Ясно. Смотри дружище, времени у нас лишнего нет, так что раз ты такой непонятливый, то мы тебе дадим второй шанс - завтра тут же, только берешь с собой четыре сотни наличкой. Ну и еще десятку за то, что я такой добрый. Уяснил?
- Рублей? - Испуганно решил уточнить я.
В ответ четверо громко расхохотались.
- Шутишь?! Зеленых, конечно! Мы по такой мелочи, как ты нам предложил, не работаем.
- У меня то и вообще таких денег, - понимая, что все равно обречен, сказал я, - у меня и десятой части в рублях не будет, честное слово.
На этот раз они не смеялись, только один из кожанщиков сказал кому-то из товарищей:
- Слышь, Ванек, а у него и правда ведь нет денег. Че ты хочешь от сторожа, тем более бывшего?
- Он еще грузчиком подрабатывает, - похвастался своей осведомленностью второй кожанщик, но мне от этого не стало легче. У меня стали едва заметно трястись ноги, предательский холодок пробежал по спине.
- Значит вообще жопа, - пожал плечами первый кожанщик, делая шаг вперед, - давайте его проучим, виноват все-таки.
Первым же ударом меня повалилина землю, а затем били ногами, долго и основательно. Но самым страшным была не боль, а то, как с каждым ударом я терял день, а порою и целую неделю своей жизни. Наконец, когда как мне казалось на мне и места живого не осталось, один из бандитов сказал:
- Ладно, ребят, хватит, ему ведь еще мать кормить, - голос его доносился как будто издалека, - тем более, что горе-угонщики свою вину уже осознали и все возместили.
Затем один из этих жалостливых бандитов приподнял меня и стал меня о чем-то спрашивать. Не помню, что я ему отвечал, но от меня отстали.
* * *
В больнице я пролежал тогда очень долго. Матери пришлось продать сервиз и еще какую-то посуду, чтобы оплатить мое лечение. Я хотел было возразить, но не мог, а во-вторых, понимал, что могу потерять еще пару-тройку лет жизни. Каждый вечер я обещал матери, что мы выкупим сервиз, но она говорила, что в этом нет никакой необходимости, тем более, что покупательницей оказалась наша новая соседка, молодая девушка, которую мама характеризовала как очень хорошую и говорила, что мы с ней подружимся. Подружимся... Плелась стерильная паутина больничных дней, которая становилась невыносимой из-за вынужденного безделья.
День, когда меня выписали, был похож на праздник, а потом все случилось так, как и предсказывала мать - выкупили сервиз, а через год - свадьба. Впрочем, смешно было то, что деньги, которые я отдал своей будущей жене, чтобы выкупить сервиз, она мне так и не вернула, хотя он и оказался в нашей квартире. Хотя откуда ей было знать о предназначении, она, наверное, просто забыла об этом...
А еще я в то время понял, что моя жизнь все время шла под откос, да и понять это было совсем не сложно. Просто однажды я отчетливо вспомнил свое детство, тот момент, с которого я начал свой рассказ, а потом... Просто стало грустно. Знаешь, лучше уж и не иметь таких воспоминаний, лучше помнить только о прошлом.
Мать умерла, так и не дождавшись внуков. Помню, что в последние дни она все выспрашивала об этом, а у нас в то время кроме ссор и размолвок ничего не было. Но об этом я ей не говорил, только просил подождать, а она не верила, как будто знала правду, предвидела ее. Она старела с каждым часом, а потом ее не стало. И опять оказалась права, через неделю после похорон был развод.
* * *
Что было дальше я не вижу смысла рассказывать, совершенно ничего интересного, тем более что ты уже дошел до своего крайнего состояния, да и денег, чтобы заказать выпивку, у тебя нет, как впрочем, и у меня. Теперь у меня уже ничего нет, даже такой казалось бы мелочи как время.
Что ты так на меня смотришь, как будто чудо я какое? Вон женщины бывают с бородами и усами, вот они - да, а я так, человек со странностями. Пробовал ли я бросать? Пробовал, да только как тут бросишь, когда все уже предопределенно. Знаешь, вся наша жизнь идет под откос, просто кто-то осторожно спускается, а кто-то, как я, катится вниз с бешеной скоростью. Вся разница между мной и тобой, только в том, что я немного лучше вижу на этом спуске. У меня есть очки, и я могу точно разглядеть финиш, а ты нет. Вот и вся разница, брат.
Вижу, ты уже стал носом клевать, чтож прощай. Желаю тебе удачи на твоем пути. Мне не желай, я уже и так знаю, что ее там нет. Ладно, друг, бывай, рад был найти такого собутыльника!
Встав, покачиваясь со стула, достал из кармана потрепанных джинсов все, что у меня осталось, и положил на барную стойку. Там было с лихвой, так что пусть хоть кто-то порадуется богатым чаевым. Может, хоть один человек помянет добрым словом.
За столиками сидят люди. Они пьют, едят, разговаривают и даже не подозревают, что их ждет. Хотя, может, что-то и подозревают, но думаю, не так как я. Никто из них не может сказать с уверенностью, когда настанет их час и почему. Никто не сможет убедить товарища, что повидает правнуков, да еще и на свадьбе у тех попляшет. Хотя, кто его знает?
Я же не то, что правнуков, я и сына своего не увижу. Но знаете, я не жалею. Серьезно. Хотя, есть кое-что. Я ведь так и не прочел любимую книгу отца. Обидно.
Сонный дальнобойщик уже подъезжал к бару, погруженный в мечты о теплом ужине и кружке пива, после чего он сможет отправиться спать в мотель.
Эх.
Закурив свою последнюю сигарету, я думал только о том, что доставлю водиле уйму ненужных ему проблем, даже жаль его. Открыв дубовую дверь бара, я медленно побрел под тяжелые колеса фуры.