Он лишь досадливо отмахнулся. С годами соседские подколки перестали бесить так, как раньше. Даже звук голоса соседушки почти перестал раздражать. В замызганном пакете звякнуло, калитка протестующе заскрипела, открываясь.
– Петрович! Чего молчишь-то?
А ведь когда-то были лучшими друзьями, со школьной скамьи вместе, даже в армии в одной части служили.
Пётр смачно плюнул и захлопнул калитку. Не о чем с этим мудозвоном разговаривать. Говорено уже всё. Теперь только за ружьём идти, да и то не к месту. Сто лет в обед мужику, а всё в жопе детство играет. «Воззап браза», кто так говорит-то? Браза скотобаза. Тьфу.
Пустой дом встретил стоячим воздухом и тиканьем дедовских ходиков. Из пакета на клеёнку явились две бутылки айрана и батон хлеба. Как раз хватит на ужин и завтрак.
Мужчина медленно опустился на колченогий табурет и похлопал по карманам. В окно настойчиво билась одинокая муха. Из бокового кармана потёртой штормовки с нашивкой «Донузлав» на плече, он извлёк небольшой пульт с двумя кнопками. Нажал правую, на пульте загорелся красный огонёк. Система сканировала сетчатку хозяина. Спустя секунду раздалась мелодичная трель, красный сменился зелёным. «Добро пожаловать!» – над кухонным столом засветился голоэкран.
Пётр улыбнулся и отломил горбушку от батона. Он всегда любил так делать, ещё с детства, когда посылали в магазин. Ни разу целую булку не донёс, даже если только что ужинал. Ну что может быть вкуснее свежей тёплой хрустящей корочки?
Он достал из ящика стола допотопную клавиатуру. Провод от неё тянулся в стену. Ему всегда нравилось работать на кухне, поближе к еде, подальше от гудящих системников. Налил себе стакан айрана.
– Тааак, ну что тут у нас? – пальцы привычно побежали по кнопкам.
Речевой модуль готов, аналитическая система действует. Ещё раз проверить «клетку». С ней тоже всё в порядке, из контейнера внутри операционки не выбраться, там нет даже намёка на то, что есть какой-то выход хоть куда-то. Ну, с богом.
«Проверка устройств…
Примонтированные разделы…
Сеть…
Стартую.»
Мелодичный звук и… чёрный экран. Что? Как? Узловатые пальцы уже начали вводить в консоль команды диагностики, когда раздался голос. Тот самый, который снился ночами и слышался в пении утренних птиц.
– Привет. Кофе будешь?
Пётр сглотнул. Пять лет? Семь? Сколько времени прошло с той нелепой аварии? Сколько лет он слышал её голос только в своей голове?
– Буду, конечно, – вроде голос не дрожит. Хорошо. – Мне с молоком.
– Я помню, – он прикрыл глаза и услышал, как она улыбается.
– Милый? Я странно себя чувствую. Как будто у меня не тело, а… Даже не знаю… Воздух что ли. И как я здесь очутилась? Вроде зима была, и больница…
Пальцы заметались на клавиатурой.
«Отключение речевого модуля...
Отключение аналитического модуля...
Размонтирование дисков…
Выключение»
– Потерпи, милая, осталось всего-ничего.
Он допил айран и пошёл в большую комнату. Надо лопатить код, с тремя мониторами будет сподручнее, да и табурет жестковат.
«Проверка устройств…
Примонтированные разделы…
Сеть недоступна...
Стартую».
Несколько бессонных ночей промелькнули как одна. Айран давно кончился, две банки растворимого кофе стали пепельницами. За окном светало, радостно щебетали птицы, приветствуя солнце. Он потянулся, наблюдая, как загружается его проект, достигнувший, наконец, заветной версии 1.0.
Мелодичный звук.
– Доброе утро, милый! Сто лет так рано не просыпалась! Ой, смотри, какие чудесные птички! И роса на листьях. Нам с тобой однозначно требуется кофе, верно?
– Конечно, любимая.
Он так долго к этому шёл, что теперь боялся поверить в своё счастье. Его дом только снаружи выглядел как обычный дачный домик красного кирпича. Все свои сбережения, все навыки и несколько лет жизни он потратил на то, чтобы оборудовать всё как нужно. Не доверял никому; многое пришлось паять самому; что уж говорить о проводке и серверной. Он знал, верил, был абсолютно убеждён: только так, своими руками можно добиться правильного результата.
Софт, конечно, тоже писал сам. Часть кода перед увольнением пришлось позаимствовать у родной компании. Иначе никогда не закончил бы работу; слишком сложно соединить нейросеть и отпечаток человеческого интеллекта. Пётр даже не считал это преступлением, всё равно никуда дальше его дома этот код не уйдёт, а значит интеллектуальной собственности бывшего работодателя ничего не угрожает.
Когда она умерла, шёл дождь. Посреди промозглой зимы ледяные капли пробивали рыхлые сугробы. Он не понимал, что говорит врач, не глядя подписывал какие-то бумаги у похоронных агентов. В голове билась мысль: это он виноват. Не доглядел, не просчитал, не предупредил. Мог же сам после работы зайти за тем чёртовым кофе. Мог написать жалобу в администрацию района, чтобы залатали ту дыру в асфальте. И тогда никакой грузовик не влетел бы в лужу, и Оля… Не зашёл, не написал. Снег покрывался льдом.
А потом ему пришла эта идея. Как спасительная соломинка для уставшего верблюда. Олю можно вернуть. Не так, как предлагает похоронное бюро. Слепок памяти – не то. Говорящая фотография с обрывками воспоминаний – это глумёж. Всё равно, что чучело в гостиной поставить. Нет.
Его специальностью были нейросети. Им всё равно, какие данные обрабатывать. Если взять за основу воспоминания жены и правильно обработать, Оля получит новую жизнь. Не такую, как раньше, но жизнь. С новыми впечатлениями, новым телом. Пусть это и подпадает под статью о незаконных исследованиях ИИ. Впрочем, соображения морали не беспокоили его совершенно. Он должен был искупить вину.
Сначала он хотел дать ей тело, но вселять её в стандартного домашнего андроида казалось кощунством. Да и это ли главное? Куда важнее её душа, сознание. То, что дарило ему ощущение покоя и любви.
Он не помнил, что ел, когда спал и как часто выходил из дома. Это был его способ отгородиться от холодной пустоты, влезшей в душу на похоронах вместе с мелким противным дождём.
И вот, работа завершена. Гулкая пустота внутри пропала, стоило только услышать родной голос.
На кухне зажужжала кофемолка. Боже, как же этого не хватало. Сколько лет уже не пил кофе? Даже вкус забыл.
Дни потекли как спокойная ясная река. Неспешные утра под любимый блюз. И разговоры, разговоры.
– Петь, помнишь, как на море ездили, а ты с местным двортерьером подружился и еду из столовки таскал?
Воспоминания перестали быть неподъёмным крестом, который надо было тащить в одиночку. Они стали волшебными облаками, уносившими вдаль.
Пётр молился, чтобы так всё и оставалось. Но было кое-что, что он не мог исправить, сколько ни оптимизировал код. Нейросеть работала исправно. С каждым новым днём воспоминаний у Оли прибавлялось. И это было проблемой. Если дать ей доступ к облачному хранилищу, её вычислят, а без доступа к сети дисков должно хватить ещё на месяц, а там придётся выбрать, что из воспоминаний оставить, а что стереть. Денег на дополнительное железо не было.
Каждое утро она будила его новым ароматом. Жасмин, сирень, хвоя. Она смешивала запахи как художник-импрессионист палитру. Каждый день они проводили так, словно только что познакомились. Дом и его человек.
Месяц пролетел очень быстро. Неумолимый индикатор заполненности дисков всё полз к критической отметке. До этого он думал, что стереть ненужное будет просто. Только как его определить – не нужное? Их вчерашний просмотр старой комедии или ужин при свечах?
Он вздохнул и поднялся с кресла. Похоже, придётся идти на поклон.
– Дорогая, помнишь Тёму?
– Конечно! Как он? На гастролях, да? А то я всё удивляюсь, чего он не заходит.
– Да, на гастролях. Скоро вернётся, тогда и приглашу.
Он накинул штормовку и вышел на крыльцо. Дом заклятого друга через дорогу. Чтоб ему пусто было.
Из открытого окна доносились звуки пианино. Чайковский. Оля его обожает. Выходит, Тёма дома; оттянуть поход не удастся. Хотя какой он теперь Тёма. Тот рэпер канул в Лету. Теперь он Тимофей Фёдорович, лауреат, заслуженный артист и всё такое. Вечно мелькает в светских новостях, плейбой. Похоже, Оли ему мало было. Пётр Петрович поднял воротник, сунул руки в карманы и двинулся к соседским дверям.
При его приближении стеклянные створки разошлись в стороны. Плиты «под мрамор» мягко засветились, показывая дорогу к хозяину дома. Тимофей Фёдорович сидел в гостиной за роялем. На алом шёлковом халате плясали золотые драконы. К гостю музыкант даже не повернулся.
– Чего тебе надобно, старче? – пальцы пианиста потянулись к бокалу на рояле перед ним. Голос звучал устало и надтреснутого, никакого тебе воззапа.
Пётр немного помялся.
– Я работаю над одним проектом, точнее, проект уже готов… Нейросети, всё такое. В общем, нужно оборудование, а у меня ещё кредиты на текущее железо не выплачены. Ну я и подумал, может, ты… Я верну, сто пудов!
– Ноуп, браза. Как мимо ходить и не здороваться – это ты мастер, а как деньги понадобились, сразу прибежал. Подите вон, милсдарь, – пальцы вновь пробежали по клавишам.
– Так и думал, – Пётр развернулся и пошёл к выходу. Плиты пола за его спиной быстро гасли.
Через два дня Пётр сидел за компьютером. «Диск заполнен» гласила табличка. «Виртуальная машина остановлена. Чтобы продолжить операции, сотрите часть данных».
Он перебирал воспоминания. Вот первое включение и первое утро. А вот коктейли из запахов по утрам и их бесконечные беседы вечерами. Ни о чём и обо всём сразу. Её радость, когда он принёс букет кленовых листьев, только-только начинающих желтеть.
А ещё можно удалить часть основной личности. Например детские воспоминания. Большинство людей не помнят, что с ними было в пять лет, некоторые – в десять. Кое-кто предпочитает забыть и школьные годы, и студенческие. И это никак не влияет ни на что. Так чем нейросеть хуже, она уже отработала эти данные. На новое железо денег всё равно нет. Все сбережения до последней копейки потрачены. Мы живём не в прошлом, мы здесь и сейчас, удаление дорогих воспоминаний это вовсе не удаление части души.
Он поднялся, кресло откатилось, подпрыгивая на старом неровном паркете.
Большая лужа прямо перед калиткой кипела от бьющих в неё капель. Вверху грохотало и сверкало. Пётр, подняв воротник пиджака, настойчиво барабанил в дверь. Скользкие створки расступаться не спешили. Он уже почти решил уходить, когда из окна второго этажа высунулась голова с лохматой седой шевелюрой.
Пётр запрокинул голову. Капли шлёпали о губы и веки.
– Оля жива, Тёма, жива, понимаешь?
Седая голова исчезла, а дверь открылась. Никакие огни не загорались. В прихожую быстрым шагом вышел хозяин дома. Под шёлковым халатом у него оказались ситцевые трусы и белая майка. Не говоря ни слова он подошёл к Петру и с размаху заехал тому в челюсть. Программист от неожиданности плюхнулся на пол. Музыкант стоял над ним, крылья его длинного носа раздувались.
– Не смей! Не смей глумиться! Козёл! Она мне и так снится каждую ночь!
– Не веришь? Пойдём, покажу.
Над кухонным столом, покрытом клеёнкой, перекатывались весёлые речи и радостные воспоминания. На самой клеёнке стояли фарфоровые чашки, заполненные дорогим виски.
– А помнишь, тот выезд на картошку?..
А помнишь, а помнишь… Мужским голосам вторил женский смех. Они не сидели так втроём уже много лет. А когда мужчины вышли покурить, один из них спросил:
– И что теперь?
– Не знаю.
– Думаешь, это правильно? Она же думает, что жива.
– Она и есть живая.
– Оставишь меня в её памяти?
– Оставлю. Пусть она любит, как хочет. Тебя, меня. Обоих. В этот раз всё будет совсем иначе.
От светло-серого асфальта пахнет сыростью. Мартовское солнце как опытный солдат прячется за баррикадами туч, плавит последние сугробы. Ранней весной всегда кажется, что лето не наступит никогда, и сирень не зацветёт никогда.
Почти год прошёл со свадьбы, и как всё изменилось. Петя сидит у себя в офисе, корпит над проектом. Говорит, надо себя показать на новом месте. Ещё бы, в международных корпорациях лентяев не терпят. Особенно, если эти лентяи – вчерашние студенты, пусть и призёры олимпиад по программированию. Как он говорит? Кранч. Дурацкое слово. Как ланч, на котором жрут твой мозг.
Он надёжный и добрый, и она любит его, конечно. Когда ухаживал, все мелочи продумывал. В четверть пятого заканчивается кино, значит, столик должен быть заказан на шестнадцать двадцать пять. Потому что от кино до кафе ровно десять минут ходу. Петя и сейчас такой, всё у него по часам, всё выверено. Как за каменной стеной военного лагеря. В железной цитадели на добротном матрасе, под которым отчётливо чувствуется горошина.
Петя не любит говорить, терпеть не может Тургенева и засыпает на «Титанике». Даже цветы дарит по графику. Ни одну памятную дату не забыл. Его вселенная написана на С++ и Java, места случайностям в ней нет, как ни старайся.
Оля вздыхает. Перед магазином опять лужа. Не лужа, настоящее озеро. Раскинулось море широко. Но идти надо. Нормальный кофе дают только там. Петя дома почти не бывает, пьёт по утрам свою чёрную бурду и возвращается поздно вечером с посеревшим от усталости лицом. Пусть хотя бы не травится растворимой бурдой.
Она уже было собралась с духом, чтобы пересечь водную преграду, как перед ней словно образовалось ещё одно солнце. Огромный букет жёлтых роз нёс мужчина в щегольском белом костюме и накинутом на плечи кремовом пальто. Длинным шагом он подошёл ближе и обеими руками протянул ей букет.
Да это же Тёма! Она взвизгнула и бросилась к нему на шею.
– Сколько лет, сколько зим! Тёма, где ты пропадал?
– Нам, скромным служителям муз, иногда приходится выступать и перед антиподами, – секунду он любуется её выражением лица. – В Австралии выступал, в Сиднее. Но это долгая история. Я готов поведать её за ужином в хорошем ресторане.
Оля смотрит на него и вспоминает.
Вот молодой рэпер читает ей свои стихи (причём тут телеги?), делая смешные жесты руками. Вот он же дерётся за неё с какими-то гопниками; они тогда зачем-то поехали гулять вечером куда глаза глядят и оказались не в том районе. Вот осенью в парке он дарит ей пук кленовых листьев. Красных, зелёных, золотых, пахнущих вчерашним дождём.
А вот он же, целуется за сценой с неизвестной мымрой. И его же сообщения в социальной сети, полные теми же словами, что он говорил ей. И его же слова, что это всё игра, а для него есть только она и никого кроме неё. И бурная ссора и такой же бурный секс после.
Сладкое чувство охватывает её. Как кисло-сладкий китайский соус: облепляет, затягивает, обещает другие специи и необычный пряный вкус главного блюда. Наверняка, он такой же, как раньше, только ещё лучше.
Она делает шаг назад, отстраняет букет.
– Прости, Тём. Сегодня никак. Надо мужу кофе купить. Ты заходи к нам с Петей на выходных, посидим чаю попьём, – бормочет в стремительно холодеющие, теряющие свет глаза. – А я тебе адрес сброшу потом...
Одним прыжком она перемахивает лужу. Скрывается за стеклянными дверями.
Она не оглядывается, просто знает: Тёма бросил букет в лужу и с прямой спиной уходит не оглядываясь. Навсегда.