В начале своей истории библиотека Перигонского бенедиктинского аббатства, что в древней французской провинции Аверуань, выглядела совсем иначе, нежели под конец. В те первоначальные годы она занимала одну-единственную, весьма длинную и узкую комнату, и не в главном здании, а в особо отведённом. Вдоль библиотечных стен тянулись не высокие книжные шкафы, а всего лишь ряд низеньких столиков, где стояли рядами, высились стопками или просто лежали россыпью книги. Разумеется, можно было зажечь светильники, но это считалось расточительством. В дневное время комнату озарял естественный свет, весьма слабый и рассеянный, что проникал через высокие и немногочисленные окна. Ночью библиотека не освещалась вовсе.
Но ничего этого брат Жехан знать не знал тем утром, когда только появился здесь. Молодой монах плохо разбирался в книгах и библиотеках, и вряд ли питал хоть какие-то чаяния, собравшись возиться с ними. Жехан считал это просто ещё одним кругом мытарств - словно выращивать овощи или присматривать за свиньями: труд, для Божьего взора не более ценный и не менее утомительный. И, бесспорно, его мнение не переменилось от того, что за ним присматривал другой человек. Этот надсмотрщик, которого именовали братом Ипполитом, служил тут библиотекарем ещё до того, как Жехан появился на свет. Если и бывало так, что служба накладывала на кого-то свой отпечаток, то именно на него. Плечи брата Ипполита сутулились, а спина горбилась от долгих часов, что он проводил, согнувшись над письменным столом. Уголки его рта кривило непроходящее мизантропическое недовольство.
Что ж, во всяком случае библиотекарь оказался не таким человеком, чтобы докучать пустыми разговорами. Он провёл Жехана прямиком к уготовленному ему месту - столу, что стоял в дальнем конце комнаты, наособицу от прочих. На столе была лишь скромная стопка книг слева и аккуратно выровненные инструменты справа.
- Вот твой рабочий стол, - проронил Ипполит. - Вот твой табурет. Вот инструменты, которыми ты станешь работать. А вот книги, над которыми ты будешь работать.
- И как же мне работать над этими книгами? - спросил Жехан.
Ипполит взял верхнюю книгу из стопки слева и положил её в пустующую середину. Затем раскрыл книгу на развороте. Жехану пришлось смотреть из-под библиотекарского локтя, но видел он то же, что и библиотекарь. И увиденное оказалось просто восхитительным. Гладкий кремовый пергамент, по которому струились чёрные изукрашенные буквицы, текучие, как вода горного потока, и тяжкие и чистые, словно галька в его русле, многоцветные орнаменты вырывающиеся на поверхность, словно выпрыгивающие рыбы или мечущиеся птицы: и каждое в отдельности было прекрасно, а всё вместе сливалось в красоту, не похожую ни на что, известное Жехану. В этот миг всё переменилось. Впервые юный монах задумался, как же славно будет здесь трудиться. Может быть, он научится копировать подобные книги, переделывать старые в новые. Может быть, научится переплетать и восстанавливать их, дабы сохранить для грядущих поколений монахов. Или, может...
- Тебе следует исполнить два дела, - пояснил Ипполит. - Сперва лезвием этого ножа соскоблить буквы с пергамента. Потом этим куском пемзы выгладить шероховатую поверхность.
- Явный грех - стирать такую красоту! - вскричал Жехан. Но библиотекарь остался неколебим.
- Куда больший грех - хранить её, - отвечал он. - В книгах этих содержится только языческая ложь и без них мир станет лучше. Мы очищаем эти страницы от лжи, чтобы записать поверх истинную Христову весть, подобно тому, как мы очищаем этот край от ведьм и чернокнижников, дабы тут жили добрые христиане. Ведьм и чернокнижников мы казним без промедления, но уничтожать пергамент ныне чересчур накладно. Впрочем, если бы приговор выносил я, то в очищающий огонь отправлялось бы всё скопом - и ведьмы, и колдуны, и их книги.
Если прежде никаких чувств Жехан к работе не питал, то теперь их появилось предостаточно. Он страстно её возненавидел. Каждая счищенная и сглаженная им буквица оказывалась надругательством и мукой, будто он счищал не мёртвый пергамент, а свою живую кожу. И мучениям этим не было конца. Когда Жехан закончил первую страницу, пришлось приниматься за вторую. Когда закончил вторую, пришлось приниматься за третью. И даже трёх страниц не хватило, чтобы заметно убавить количество оставшейся работы. Единственное развлечение, позволительное при таком труде - это следить, когда уходит и приходит надзиратель. Единственное удовольствие, которое приносил такой труд - это воспользоваться отсутствием Ипполита и выкроить несколько минут заслуженного отдыха. И единственный отдых, какой предполагался - это листать страницы книги перед собой, те страницы, записанное на которых ещё не было стёрто.
Но Жехан почти не обращал внимания на то, что написано. Одна страница текста неотличима от другой, если не умеешь их прочесть, а таких он повидал уже чересчур много. Хотя терпеливости к простому чёрному тексту у изначального переписчика было не больше, чем у Жехана и при всякой возможности он изукрашивал написанное. Тут ограничивался тем, что расцвечивал и украшал большие заглавные буквы. Там он давал себе побольше воли, разбросав по страницам цветы и бабочек. А здесь пустился во все тяжкие, заполнив широкие поля зелёными цветущими лозами, красочными птицами, что гнездились на верхних ветвях и многоцветными змеями, обвивающими стволы деревьев.
Ещё краше орнаментов оказались редкие иллюстрации. Тут переписчик сдвигал слова, освобождая место для более искусных рисунков, что поясняли некоторые идеи, высказанные в самом тексте. Каковы были эти идеи, Жехан не ведал, но догадывался, что они имеют отношение к юности и счастью. Ибо все люди на изображениях были юны и прекрасны, а их красоту удачно оттеняли яркие и скудные одеяния более невинной эпохи. Все они занимались делами радостными, к примеру, собирали полевые цветы или водили хороводы под лучами солнца. Но прелесть этих рисунков состояла не столько в их темах, сколько в мастерском исполнении, изящных линиях, мягких цветах и в простой естественности, отчего Жехан чувствовал, что мог бы протянуть руку и коснуться тех людей.
В особенности приковывал его внимание один рисунок. Это было изображение высокого каменного строения на верхушке покатого холма. Жехана впечатлила не столько реалистичность здания, сколько то, каким знакомым оно казалось. Ибо та постройка походила на Перигонское аббатство, но такое, каковым оно, верно, было в начальные годы своего существования. Если кладку современного аббатства пятнала грязь и непогода, то камни нарисованного красовались чистотой и белизной. Если в окрестностях современного аббатства тут и там попадались огороды и загоны для скота, земли вокруг этого были чистыми, ровными и зелёными, словно любовно обихоженный газон. И имелось ещё одно отличие, говорящее куда больше всех прочих. В современном аббатстве женщин не встречалось, но там женщина была. Она вольготно восседала на траве, под сенью одинокого дерева. Её стройную фигуру с шеи до щиколоток облекало ниспадающее платье чистого белого цвета. Золотистые волосы были заплетены и уложены кольцом сзади грациозной шеи.
Женщина смотрела на аббатство позади и Жехану был виден только её затылок. Но потом она повернулась к монаху и её широко распахнутые глаза встретились с его собственными. Жехан не знал, как она сумела такое проделать. Юный монах лишь понимал, что лицо женщины прекрасно, а глаза - голубые и светлые. Его не удивило то, что женщина посмотрела на него, как, впрочем и то, что теперь он видит яркую лужайку под ногами и сияющее небо над головой. Однако ему подумалось, что, пожалуй, он напугал эту женщину, столь внезапно возникнув перед ней, да ещё в этой неуместной чёрной бенедиктинской рясе. Жехан раскрыл было рот, дабы успокоить женщину речами. Но не успел он вымолвить ни слова, как нужда в этом уже исчезла. Изумлённый взор сменила тёплая и радушная улыбка.
Потом выражение женщины вновь переменилось. Гладкий лоб наморщился во внезапном испуге, а полные губы разомкнулись, будто в предостережении. Взор её был обращён за правое плечо Жехана, потому и он взглянул в туда же, но остерегающее выражение женщины не смогло подготовить его к ужасающей необычности увиденного. Ибо миловидная яркая лужайка внезапно пропала, оставив вместо себя сумрачную и пустынную библиотеку. В дальнем конце комнаты растворилась широкая дверь. И оттуда вышла согбенная фигура брата Ипполита.
Жехан почтительно встал и скромно отступил в сторону, когда библиотекарь подошёл к его столу. Старец изучил книгу юноши - обе развёрнутые страницы и несколько предшествующих им листов. Жехан порадовался, что сообразил перелистнуть назад, к последней вычищенной странице.
- Успехи твои меньше, чем следовало бы, - заметил старец, - но практика принесёт и быстроту. Теперь же ступай трапезничать и молиться. Назавтра возвращайся пораньше, чтобы наверстать упущенное.
2.
Жехан отправился на трапезу и молитвы, но обнаружил, что теперь весьма нелегко сосредоточиться на них должным образом. Между Жеханом и его занятиями продолжали вставать думы о дивной книге и чудесных картинках в ней. Ещё тяжелее пришлось, когда он укладывался спать. Воспоминания юного монаха до сих пор возвращались к белому аббатству, зелёной лужайке и прекрасной даме, встреченной там.
Но не испуг возвращал его мысли туда, ибо страха Жехан не испытывал. Ипполит - тот бы испугался. Он пришёл бы в ужас, узрев то, что видел Жехан, ибо верил, что нарисованный мир - ад, а все его обитатели - дьяволы. Но Жехан понимал это яснее. Мир, куда он заглянул, был миром красоты, миром очищенным и обновлённым. Женщина, встреченная им - не дьявол в преисподней, но ангел в раю. Жехану было позволено одним глазком узреть небеса. И его долг, как христианина, повелевал принять это откровение, поверить и следовать за ним, куда бы оно его ни привело.
Но как же это проделать? Вчерашний случай был всего лишь счастливой оказией. И как её повторить? Точнее сказать, как её повторить под бдительным присмотром Ипполита? Ведь нельзя же рассчитывать, что библиотекарь вновь покинет библиотеку, тем более, что он уйдёт подальше и будет дольше отсутствовать. Что ж, если Жехан не в силах удалить оттуда библиотекаря, быть может, он сумеет удалить саму книгу. Но и с этим тоже представлялись трудности. Книга была чересчур велика и увесиста, чтобы утащить её под рясой. А, если и удасться вынести, то её утрата недолго останется незамеченной. Вдобавок, где Жехану держать книгу? Его монашеская келья слишком маленькая и скудная для достойного тайника. Нет, пусть уж книга останется в библиотеке. И если Жехану не удаётся изучать её при Ипполите, то можно это делать, когда библиотекаря там не будет. Можно изучать книгу по ночам.
Поэтому, в час, когда все прочие в монастыре уснули, Жехан поднялся с кровати и оделся. Он выбрался из кельи и дормитория, и прокрался по залитому светом луны двору в здание, где располагалась ждущая его библиотека. Дверь библиотеки не запиралась, как и все прочие двери в монастыре. Комната за ней была неосвещена, но лунного света, проникающего через высокие окна, вполне хватало, чтобы помочь Жехану добраться до места. Сперва он обнаружил шкаф, где хранились лампы и масло. Там же юноша наполнил и зажёг лампу. Затем отнёс и поставил её на свой рабочий стол. Жехан уселся на табурет, пододвинул книгу поближе и раскрыл её на той волшебной странице. Теперь он был готов начать.
Но одно дело быть готовым на что-то, а другое - исполнить это. Прежде Жехану случайно удалось чудо, но теперь ему следовало достичь его сознательно и обдуманно, а он знать не знал, каким образом. Однако, всё равно решительно приступил к этому. Самым очевидным способом он посчитал просто воссоздать первоначальные условия. Долго и настойчиво рассматривать картинку. Раскрыться её неуловимому влиянию. Воспринять всё и вся, что она явит ему. Сперва мнилось, что картинка не покажет ничего, кроме изображённого прекрасного пейзажа. Как вдруг Жехан ощутил изменения. Воздух вокруг него заметно посвежел, словно повеяло предрассветным ветерком. Становилось всё теплее и светлее. В конце концов сумрачная библиотека растаяла и Жехан вновь очутился на сочной зелёной траве, под ярко-голубыми небесами, перед улыбающейся ему прекрасной юной дамой.
- Приветствую тебя, Жехан Перигонский, - произнесла дама. - Приветствую в моём маленьком краю.
- Тебе известно моё имя? - изумился Жехан.
- О да. Мне всё известно о тебе. Я Ардис, королева этой земли. Я ожидала твоего появления. А сейчас, когда ты наконец-то здесь, посиди со мною под сенью дерева.
Жехан перевёл взор от неё к месту, куда она приглашала его, а затем обратно на даму.
- Не думаю, что я достоин этого, госпожа. Непозволительно монаху сидеть в присутствии королевы.
- Но здесь ты не монах, Жехан. И не монаха я ожидала. Хоть тебе это пока неведомо, ты - весьма важная персона и твоё появление тут - весьма важное событие.
- Важная персона? Я? Боюсь, вы ошиблись. Я ведь и вправду монах, бедный бенедиктинец, второй сын обедневшего мельника. Вне всякого сомнения, я - самая маловажная персона, какую вам захотелось бы повстречать.
- Возможно, это верно в твоей стране, Жехан, но не в моей. Тут человека ценят за иные качества, чем за то, насколько он богат или кем был его отец. Потаённы дороги к этому месту и немногие способны их отыскать. Само обстоятельство, что ты из их числа, уже достаточно подтверждает твою пригодность в короли.
- В короли?
- Понимаю, ты изумлён. Но и прежде тебе должны были попадаться схожие знаки. Ты должен был ощущать, что иной, нежели окружающие люди, что никогда не удовлетворишься уродливым и исковерканным миром, коего, как видно, им довольно. Ты должен был понимать, что есть и другой мир - лучший, прекрасный и совершенный, и лишь он - твой дом по праву. Это знание тоже подтверждает твою пригодность.
Жехан не знал, какой ответ ей дать. Но в глубине души он понимал, что дама говорит истину. Он и вправду ощущал всё перечисленное. По большей мере, из-за этого он и покинул свою деревню, подавшись в монахи. И, по ещё большей мере, из-за этого он сейчас и находился тут, перед этой дамой.
- Я привела тебе два доказательства, - продолжала она. - Теперь прибавлю и третье. В миг, когда ты предстал передо мной, я поняла, что наше свидание отчего-то важно для меня, отчего-то глубже и чувствительнее, чем просто случайная встреча на лужайке. Возможно, в этом виновата твоя своеобразная мрачная красота или серьёзное выражение привлекательного лица, столь отличающееся от людей, в окружении которых я прожила всю жизнь. Чем бы это ни оказалось, оно явило мне, что ты тот, с кем я могу разделить не только власть над этой страной и её народом. Когда ты столь неожиданно покинул меня, я поняла, что ты ещё вернёшься и, к тому же, что глубоко этого желаю. И теперь мне понятно, что желал и ты, иначе не вернулся бы так скоро.
Это тоже было истиной. Прежде Жехан не признавался в этом и самому себе, но теперь осмелился. С первого мгновения, как он увидел эту даму, его влекло к ней и решение вернуться подогревалось не только духовным стремлением. Впрочем, почему бы и нет? Это даже не нарушит его монашеские обеты. Такие обеты должны помогать человеку попасть на небеса, а не управлять его поведением, когда он уже окажется там. Они не должны были заставлять кого-то отказываться от райского престола или отвергать руку небесной царицы. Как и говорила Ардис, тут он монахом не был.
Королева поднялась и протянула ему руку.
- Что ты решил, Жехан? Станешь ли ты моим возлюбленным и королём? Пойдёшь ли ты со мною в мой дворец?
Он принял её руку.
- Я пойду с тобою, Ардис, куда ни лежал твой путь.
И они вместе направились к дворцу на холме.
3.
Когда Жехан и Ардис вошли в огромный зал, там уже было полным-полно людей. Они собрались маленькими группками, негромко переговариваясь между собой, пока приближались монах и дама, и без слов отступая в сторону, когда те проходили мимо. На глаз мужчин и женщин было примерно поровну. Все они блистали юностью и красотой. Все щеголяли в цветастых и откровенных одеяниях эпохи более древней и терпимой. Казалось, они только-только сошли со страниц волшебной книги Жехана. Но это ничуть не удивляло, ибо и сам он был теперь на одной из этих страниц.
Куда удивительнее для Жехана оказался сам зал. Он не походил ни на один покой, что юноша видел прежде. Помещение было округлым и обширным, окружённое высокой каменной стеной и увенчанное высоким каменным куполом. И в самой середине купола, прямо в небо открывалось круглое окно. Обстановки в купольном чертоге не было заметно. Но когда Жехан и Ардис зашли в глубину зала, люди перед ними расступились в стороны, обнаружив на полу помост, низкий деревянный помост, служащий опорой паре одинаковых деревянных стульев. Эти чёрные стулья, украшенные искусной резьбой, в своём грандиозном величии уподоблялись тронам. Ардис возвела Жехана на помост и уселась на один из стульев.
- Сядь подле меня, Жехан, - велела она. - Церемония не начнётся, пока ты не сядешь.
Жехан взглянул назад, туда, откуда явились они с королевой и увидел, что люди шли за ними следом и теперь собрались перед помостом безмолвной толпой, взирая на них с искренним интересом и более, чем искренним, упованием.
- Церемония?
- Именно. Для моего народа ты ещё остаёшься чужаком. Как же они примут тебя, если ты им вовсе неизвестен? Но здесь тебя попросят провозгласить о себе. Тебя призовут разорвать узы покинутой тобою земли и присягнуть на верность нашей земле. Поверь, Жехан, после этого и я, и мой народ примем тебя. Ты возложишь на голову корону, взойдёшь на престол и станешь править своей новой страной, как её и мой король.
Он отступил к пустующему трону, опустился на него и толпа вдруг рассеялась. Но, впрочем, нет, не рассеялась. Всего лишь перестроилась по-иному. Толпа, как щупальцами, растянулась в обе стороны вдоль окружности стены, щупальцами, что удлинялись и истончались, пока не встретились на противоположной стороне чертога. Теперь зал обрамляло человеческое кольцо, разомкнутое лишь перед тронами Жехана и Ардис. Люди в кольце стояли спинами к стене и лицами к пустой середине, а затем уселись на полу, скрестив ноги.
Жехан оробел от мысли, что ему тут же придётся выступить перед обществом. Но дело обернулось по-другому. Вместо него другой человек поднялся из кольца сидящих, поднялся и стоял, возвышаясь над ними. Человек тот являл собою примечательную личность, даже в этом собрании видных персон. На златокудрой голове он носил венок из тёмно-зелёных листьев, а в руке держал струнный инструмент. Он сыграл цветистое вступление и завёл песнь.
Жехану никак не удавалось уразуметь, о чём же поёт менестрель. Тяжело постичь смысл песни на неизвестном языке. Но великолепие её не миновало Жехана. Не великолепие высот, которых достигала музыка или её чистота, ясность и размах. И не глубины чувства, в которые она проникала, спадая лишь затем, чтобы вновь воспарить воодушевляющим гимном трагедии и торжества. Это великолепие дивным образом утешило Жехана. Теперь, куда сильнее прежнего, он уверился, что это место и есть рай, эти люди - небесные ангелы, а дама рядом с ним - их ангельская царица. И сейчас, куда сильнее прежнего, Жехан желал стать её супругом и королём. Юноша знать не знал, чем заслужил такой дар, но понимал достаточно, чтобы не сомневаться в нём. Жехан смело примет его и насладится полной мерой, и так долго, как только ему удастся.
И вот, менестрель завершил свою песнь. Но не уселся опять среди слушателей. Напротив, это слушатели поднялись со своих мест, снова окружив зал кольцом. Их взоры были устремлены в центр кольца, словно в ожидании некоего события. И вскоре это событие произошло. В середине пустого участка, прямо под круглым окном в куполе, находился дырчатый люк из чёрного металла, столь же круглый и обширный, как и световой проём над ним. Сквозь отверстия в люке проникало бледно-жёлтое свечение. Оттуда вырывались лижущие воздух язычки пламени, озаряя ждущие лица, обращённые к люку.
- Что это за пламя?- тихим голосом поинтересовался Жехан у Ардис.
- Разве ты не понял песню, возлюбленный мой? - так же негромко ответила она ему. - Тогда послушай и я поведаю тебе одну историю. Много лет назад, в отрадном зелёном краю мирно жило незлобивое племя. Но явились беспощадные пришельцы из далёких земель, посягнувшие на рубежи маленькой страны. То племя изо всех сил отбивалось от захватчиков, но не могло соперничать с ними ни числом, ни оружием. Оттого, после многих лет и многих поражений, мудрецы племени собрали немногих оставшихся и увели их в новую землю, лучшую землю, навеки недоступную для догматов и оков захватчиков, их костров и пыток. Но вечно оставаться в том новом краю племя не могло.
Теперь пламя пылало ярче. Огненные языки вытянулись, стали длинными, словно змеи. Змеи сплетались друг с другом, свиваясь в гигантскую змею, сущего дракона. Сам же дракон скручивался в жёлтый огненный столп, настолько высокий, что вонзался острой верхушкой в круглое окно наверху, настолько широкий, что его основание не обхватили бы и три человека. Сверкание и жар столпа слепили и обжигали окружающих. Его непрекращающийся рёв оглушал, так что мужчине и женщине, сидевшим рядом друг с другом, приходилось кричать, дабы быть услышанными.
- Я не понимаю твоей истории, Ардис. Объясни мне прямо, что это за пламя?
- Но я и объясняю тебе, Жехан. Наша человеческая сущность не позволяла навечно остаться в том новом краю. Ради выживания и благоденствия мы отвергли каждую крупицу прежних жизней, даже нашу собственную человечность. Мы не стали ангельскими сущностями. Но всё же переменились. Это пламя - проводник наших изменений. Это место, где кончается старая жизнь и начинается новая, как кончилась и началась она для всех нас. Как ныне кончится и начнётся для тебя!
Ардис не в силах была далее сдерживать возбуждение. Королева вскочила с трона, встав между Жеханом и ревущим огненным столпом. Она простёрла руки к юноше.
- Но к чему все эти слова, возлюбленный мой? Позволь вместо того показать тебе. Позволь провести тебя через огненную дверь. Пусть она испепелит твоё тленное земное тело и оставит лишь тело из нетленного пламени. И тогда ты сможешь вечно любить меня, быть и царствовать вместе со мной.
Но с глаз Жехана спала пелена и он узрел всю ужасающую истину. Эти сущности не были ангельскими. Они были демоническими. Это оказались те ведьмы и чернокнижники, которых его учили опасаться, чудовища, о которых его всю жизнь предостерегали. Христовы воины стёрли язычников со своей земли, подобно тому, как Христовы переписчики до сих пор стирали их слова из своих книг. Но, подобно тому, как книги стирались лишь отчасти, всегда сохраняя некоторые следы изначальных записей, искажающих написанное поверх, так и тень язычества ещё омрачала эту землю и всех, кто набрёл на неё позже. Как Жехан набрёл на Ардис.
- О, Иисус! - в ужасе воскликнул он. И кинулся с трона на пол, который разверзся и поглотил его.
4.
Жехан очнулся в библиотеке, за своим рабочим столом, навалившись на жёсткую столешницу и уронив голову на сложенные руки. Перед глазами мирно горело жёлтое пламя лампы, а в темноте за ней вырисовывался ещё один заваленный книгами стол. Юноша был счастлив увидеть всё это, счастлив был пробудиться, окружённый столь обыденными вещами после бурного фантастического сна. Но к облегчению Жехана добавлялось и другое чувство - глубокое сожаление об ускользнувших грёзах.
Он выпрямился и протёр глаза. Но чувство из своего сердца Жехан стереть не мог. Сновидение было жутким и необычным, но всё же лучше реальности, в которой он очнулся. Ещё сновидение было тёплым, прекрасным и ярким, сулящим любовь, а реальность оказалась холодной, отвратной и мрачной, полной невежества и злобы. Сновидение явило Жехану не христианский рай, но показало этот рай ближе, чем когда-либо удавалось монастырю. Хотя бы в этом смысле сон оказался реальнее монастырской повседневности.
А теперь это сновидение ускользнуло прочь. В минуту слабости Жехан отверг его. Отверг мир красоты и сердечности, сбежав назад, в мир безобразия и равнодушия. Он обрёк себя на нескончаемый круговорот мытарств и наказаний, адовый круговорот, вдвойне мучительный из-за памяти о небесах, для него уже закрывшихся. Но отчего бы им закрываться? Отчего совершённое в единственный миг навсегда поставило бы клеймо на его участь? Жехан может искупить свою слабость. Он может вернуться и встретить пламя лицом к лицу. Он может без страха и сомнений пройти сквозь него, утвердившись верою в то, что по другую сторону его встретит Ардис. Но сперва следовало к ней вернуться, а для этого Жехану требовалась книга.
Но где же эта книга? Жехан стал искать её, но никак не находил. На столе книги не было - ни прямо перед Жеханом, ни в стопке слева. Юноша взглянул на пол под табуретом, подумав, что мог обронить её туда, в судорогах ночного кошмара. Но и там книги не оказалось. Отчаявшись, он стал безнадёжно оглядывать всё подряд, от круга света, в котором находился сам, до круга тьмы за его пределами. И тут Жехан заметил книгу. Она обнаружилась ни на свету, ни в темноте, но в сумеречном царстве меж ними, сжатая в руках чернорясой фигуры. Сжатая в руках брата Ипполита.
- Вот это ты и высматриваешь? - вопросил Ипполит. - Не пытайся меня обхитрить. По твоему лицу ясно, что это так. Ты счёл себя очень хитроумным, заявившись сюда посреди ночи, когда все прочие спят. Но на самом деле ты довольно глуп. Ты забыл, что зажжённую в здании лампу можно заметить снаружи. Забыл, что это здание прекрасно видно из окон дормитория. Ещё ты забыл, что у стариков бывает бессонница. И вот тебя настигли твои же грехи: ложь и кража, ересь и колдовство, и Бог знает, что ещё. И не пытайся оправдываться. Никаких оправданий быть не может. Назавтра я сообщу об этом настоятелю, дабы он избрал тебе наказание. Что же до книги, я велю её истребить - прилюдно сжечь, а пепел развеять, как должно было сделать много лет назад, чтобы она не совратила более ни одного монаха. А пока возвращайся к себе в келью!
Библиотекарь высказал всё, что собирался. Он застыл изваянием правосудия, одной рукой прижимая к себе книгу, а другой указывая на темноту позади. Жехан понурился и пошёл было мимо него. Но он не собирался уходить в темноту. Ипполитовы угрозы должны были смирить Жехана, но лишь укрепили его решимость. Они только подтвердили, сколь холоден и бессердечен может оказаться этот мир и что он может погубить просто мимоходом. Это придало Жехану наивысшую решимость вернуться в тот мир, где его ждала Ардис. Но для этого требовалась книга, а её-то Ипполит и собирался уничтожить.
Жехан не мог отдать книгу на погибель. Нож, которым он вымарывал её страницы, уже ждал наготове в руке. Миновав библиотекаря, юноша резко развернулся и махнул клинком вверх-вниз. Нож ударил прямо туда, где цыплячья шея встречалась с согбенным плечом и легко проскользнул внутрь. Старик выронил книгу, вцепился в запястье нападающего, но всё уже совершилось. Впившиеся пальцы разжались, библиотекарь рухнул ничком и умер.
Теперь Жехан в свой черёд застыл изваянием, взирая на мертвеца у своих ног. Впрочем, разум юноши можно было назвать каким угодно, но не застывшим. Он не жалел о содеянном. Ипполит был злобным и невежественным глупцом, получившим по заслугам. Жехан не жалел о содеянном, но опасался последствий. Через несколько часов рассветёт и его проступок откроется. Жехана обвинят, драгоценную книгу отберут и всё окажется тщетно. Неужто не отыщется способа спастись? Бегство не станет решением. Каждый человек ополчится на убийцу. Единственный путь избежать этого - изничтожить доказательства преступления. А как такое возможно проделать? Огнём! Ипполит сам это предложил, за миг до смерти. Огонь уничтожит труп столь же верно, как уничтожил бы книгу. Жехан разведёт костёр и спалит старика, как в старые времена поступали язычники.
Из чего же сложить костёр? Юноша не колебался ни на миг. Лишь одна книга заботила его. И кто поймёт, что она пропала, если все прочие сгорят?
Жехан поспешно обошёл комнату, охапками сгребая книги со столов, где они лежали и заваливая беспорядочными их грудами тело на полу. Обе столешницы всё больше обнажались, а тело между ними всё больше скрывалось, пока первые целиком не оказались на виду, а последнее целиком же не исчезло с глаз. Но Жехану предстояло ещё кое-что. Покончив с книгами, он притащил кувшин с ламповым маслом и опрокинул его на возведённый курган. Под конец юноша взял лампу и коснулся ею подножия груды. Он следил, как всё дальше растекался ширящийся круг огня, пока весь книжный курган не охватили заплясавшие жёлтые языки пламени.
Жар и дым уже стали слишком сильными и скоро может подняться тревога. Жехану следовало бы забрать книгу и уйти. Но где же эта книга? Он ведь не мог так сглупить, чтобы лишиться её ещё раз. Или мог? Где он в последний раз видел книгу? Не у Ипполита ли в руках? Не выпала ли она на пол из его рук после удара Жеханова ножа? Не укрыла ли её чёрная ряса библиотекаря, когда тело старика рухнуло вслед за ней? И не похоронил ли книгу ещё глубже сам Жехан, торопясь прикрыть труп? Да, сомневаться в этом не приходилось. Книга оказалась в самом сердце алчного огня. Но это было уже неважно. Ибо та книга могла лишь вернуть его к пламени, а оно и так взвивалось перед юношей.
Жехан вступил в полыхающую груду, расталкивая её голенями и топча подошвами. Но ненадёжная опора не позволяла ему споро двигаться, а защита из кожаных сандалий и шерстяной рясы оказалась чересчур открытой и тонкой. Чем глубже он взрезал эту пылающую пашню, тем скорее она обваливалась на него обратно. Искры кружили в воздухе и сыпались на юношу, опускаясь ему на голову и плечи, и догорая там. Жгучий дым слепил глаза и забивал нос, горло и запалённые лёгкие. Но что значит муки от дыма и огня в сравнении с мукой утраты навек? Уж лучше быстро погибнуть в страданиях, чем вечно жить без красоты и любви.
- Ардис! - возопил Жехан из бездны мучения. - Ардис!
Но никто не отозвался. Он рухнул на колени и скорчился на пылающей груде, когда перед ним взвилось пламя.
Но чу! Пламя затрепетало и разошлось в стороны, словно откинутые ветром портьеры. В самом сердцевине раскалённой и дымной преисподней разверзлись прохладные и ясные небеса, со светозарными фигурами ангелов, приближающихся и теснящихся прямо перед ним. В иных обстоятельствах Жехан узнал бы эти фигуры, но здесь и сейчас они виделись ему лишь призраками из ослепительного света. Фигуры расступились, освобождая место в середине для другой, сияющей ещё ярче их, но и более знакомой. И, подходя ближе, она становилась всё более узнаваемой, пока её оказалось невозможно спутать ни с кем иным. Над Жеханом склонилась Ардис, простирающая к нему белые руки. Тепло и приветливо улыбалась она юноше с высоты.