Весна взяла лес в свои объятья. Снег почти уже сошёл. Его остатки лежали только в самых тёмных уголках леса, в местах, куда не могло проникнуть своими тёплыми лучами солнце, которому мешали своими зелёными лапами огромные вековые сосны.
Повсюду в проталинах постепенно оживала трава. Она пока ещё мокрой безжизненной тёмной массой лежала вплотную к земле, но, по мере того, как таяли сугробы, делала робкие попытки тянуться к свету. Лиственные деревья, тоже почувствовав, что зима наконец-то сгинула, тали покрываться почками, многие из которых уже солидно набухли и готовы были вот - вот раскрыться.
Утро выдалось холодным, но только лишь из-за того, что первая зорька только начинала входить в свои права, кропя землю алой краской. Воздух был пьяняще свежим. Туман почти рассеялся, но на опушках и между стволов деревьев ещё виднелось лёгкое марево, стелящееся едва заметной белой дымкой и готовое сгинуть в любой момент
Но ему было плевать на первозданную красоту лесной природы. За долгие годы он привык к ней и просто не замечал всего этого. К тому же сегодня у него было весьма скверное настроение. Некогда было любоваться рассветом, постепенно заполняющим всё вокруг и слушать пение первых птичек, успевших проснуться в столь ранний час. Возможно, дело было в том, что он не ел ничего уже более суток. А может и в том, что, в принципе, в последнее время дела шли хуже некуда. Он шёл на запах, меся своими могучими серыми лапами грязь, стараясь огибать огромные лужи, полностью доверившись своему чутью, подаренному ему природой.
Волк просто охотился. Для него это было также привычно, как для человека с утра чистить зубы. Он почти сутки шёл по следу, стараясь не сбиться с пути. Для него это означало верную гибель. Он не мог повернуть назад, отказавшись от погони. И вовсе не от того, что его потом бы гложило, что он так долго вёл свою жертву, но не смог убить. Нет, не обида была тому виной. Просто для него в эту весну эта охота стала вопросом выживания. У него и раньше бывали тяжёлые времена, но теперь всё стало совершенно по-другому. Тогда он был молод и полон сил, и любую ошибку можно было в любой момент исправить. Теперь он состарился. И сейчас даже самый маленький просчёт мог быть для него фатален. Тогда была стая. Не самая большая, но и не такая уж маленькая. Он не был там вожаком, даже не был на первых ролях, но его это полностью устраивало. Он никогда не отличался силой, но всегда мог дать отпор любому сопернику. Сильных боялись, а его уважали. Чёрт их дёрнул пойти тогда к деревне, к людям. Но ведь это было от отчаянья, ведь в эту холодную зиму еды в лесу было не сыскать. А дым печных труб, свет крошечных окон, мычание коров и блеянье коз - всё это было так заманчиво, но в итоге обернулось, как всегда, неприятностями. Люди перебили практически всю стаю, за исключением самого волка, его волчицы да ещё пары волков, которые вскоре убежали и сгинули где-то в лесу в поисках лучшей жизни.
Поначалу казалось, что им повезло. Безусловно, в стае кормиться проще, больше шансов поймать себе что-нибудь, но зато, оставшись вдвоём, им ни кем не надо было делиться. Но вскоре удача изменила ему - волчца забеременела и родила пятерых щенят. И он вынужден был добывать пищу для всех, пока она охраняла его потомство.
Несмотря на все невзгоды и лишения, зиму они пережили, потеряв только одного щенка. Но он родился самым слабым, поэтому волк изначально был уверен, что до весны тот не дотянет. Пару раз волк очень рисковал, бегая в деревню к людям, чтобы там чем-нибудь поживиться. И хотя делал он это от отчаянья, только из острой необходимости, всё равно навлёк на всех беду.
Люди увидели волка, который не боится выходить к их жилищам, и стали снаряжать отряды охотников, чтобы отыскать и убить его. Но люди не знали лес так, как знал он. До сей поры их не нашли. Но волк знал, что они не оставят попыток.
Пока голова болела вовсе не об этом. Ему нужна была добыча. Его ждали волчица и четверо детей. Он не мог снова вернуться несолоно нахлебавшись. Не в этот раз. Именно поэтому он так упорно шёл по следу.
Как ни крути, расклад был в его пользу. Лось, за которым он так долго гнался, был достаточно мясистым и надолго бы избавил их от проблем. Да, в любое другое время, он бы ни за что не отважился в одиночку напасть на лося. Но в данный момент этого потребовали обстоятельства. К тому же, решимости прибавил тот факт, что животное было больно. Волк почувствовал это, и понял, что надо действовать.
Он очень долго гнал, его изматывал, перед тем, как напасть. И всё равно лось оказался сильнее и сумел дать отпор. Ему тоже хотелось жить, несмотря ни на что. После пары неудачных попыток волку удалось ранить его своими острыми клыками. Но лось был достойным соперником. Когда волк приготовился к прыжку, который, по его мнению, должен был стать последним, соперник сумел сбросить его, а потом так сильно боднул рогами, что тот отлетел на несколько метров и к своему несчастью, напоролся на сук.
Но, как показалось волку, это была ерунда, по сравнению с той раной, которую он нанёс лосю. Немного отлежавшись, он росился в погоню. Всё шло хорошо, даже притом, что первая попытка оказался неудачной. Может быть, так было даже и лучше. Теперь лось просто напросто истечёт кровью, и у него не останется сил сопротивляться. Волк бежал параллельно веренице кровавых пятен, которые тянулись по ещё не стаявшему снегу. Он чуял кровь и скорую смерть своей жертвы. Возможно, даже сам лось понимал, что он бежит уже по инерции, движимый инстинктом самосохранения, а на деле спастись у него нет никаких шансов.
А вдруг всё это было только бахвальством, желанием убедить себя? Ведь волк сам истекал кровью, сочившейся из его распоротого бока. Нет, сегодня он не умрёт и не упустит добычу. Ждёт волчица, ждут волчата. От этого зависит многое, если не всё. Они должны стать новой стаей. Да, так и будет. А рана, это ничего, не в первый раз. Бывало и пострашнее. Много драк, много разных соперников, много ран. Не всегда он выходил победителем. Но зато всегда умел проиграть с достоинством. Сейчас об этом нужно было забыть. О проигрыше не могло идти речи. Он выживет, отлежится, залижет раны. Всё, как раньше. Нет, даже лучше, чем раньше. Тогда у него был только он сам, теперь ему были вверены ещё пять жизней, ради которых он разорвёт кого угодно.
А сейчас лось. Он чуял его. Он был всё ближе и ближе. Сегодня он выйдет победителем.
Волк принюхался. Нюх никогда его не подводил. Только ему он в данную минуту и доверял. Нюх подсказывал ему, что жертва уже близко.
Волк слабел, но чувствовал, что ему хватит сил на предстоящую последнюю битву. Он был твёрдо уверен, что победит.
Всё, нужно остановиться. Волк замедлил ход и побежал лёгкой рысцой, поднимаясь на пригорок. Острые кусты царапали ему морду, вся шерсть промокла от сырости и была покрыта налипшей грязью. Но волк предпочитал этого не замечать. С завидным упорством он поднимался вверх, почти наверняка зная, что ждёт его впереди.
Он прислушался своим тонким слухом, и понял, куда так стремился лось. Впереди журчал ручей. Теперь ему точно некуда было деваться. Волк затаился. Тяжело дыша, он крался, проваливаясь лапами в снег, между кустов. Вот он! Изнеможенный лось лежал у ручья и из последних сил пытался подняться на ноги. Но болезнь и кровопотеря сделали своё дело. Волк решил ещё немного подождать, пока его добыча, которая без пяти минут была у него в зубах, ослабеет. Лось ещё раз дёрнулся, потянувшись огромной рогатой головой к ручью, тяжело выдохнул, и его могучая голова опала. Пора.
Волк замерил расстояние. Сделал пару шагов назад и напряг всё тело, приготовившись к прыжку.
II
Сергей шёл по лесу, увязая в грязи по самое голенище своих старых, довольно потрёпанных сапог. Ему жутко хотелось спать. Дед, по своему обыкновению не стал церемониться, и поднял его сегодня, пока ещё не расцвело. Идти Сергею не хотелось, но припираться с дедом было бесполезно. Тот в гневе мог и высечь. Уж лучше полазить по лесу, таская его принадлежности для охоты. Дед Сергея любил охоту. Высокий, тощий, но широкоплечий, с длинной, тонкой, как у гуся, почти всегда вытянутой шеей и с суровым морщинистым гладко выбритым лицом, украшенным парой глубоких шрамов, он бодро шагал по лесу и щурился своими глазами, которые своим узким разрезом делали его похожим на татарина, высматривая добычу. Сергей же в свои тринадцать лет, почти ничего не пронимал в охоте, за что часто получал от деда упрёки. На самом деле, это занятие ему даже не нравилось, поскольку мальчику жалко было просто так, ради сомнительного, лично для него, удовольствия, убивать животных. Но сказать об этом деду он боялся.
Вот и сейчас он в глубине души надеялся, что они не найдут никакой живности в лесу, и они повернут обратно к дому. Но дед его был человеком упрямым и целеустремлённым. Он ходил на охоту не отдыхать, как почти все его товарищи, которых он за это глубоко презирал. Выпивать на охоте? Для него это был абсурд. Он приходил сюда за чем-то другим. А вот зачем, Сергей так и не мог понять. Он не знал, что движет его дедом на охоте и решил перестать искать ответы, а просто повиноваться и делать то, что ему говорят.
Несмотря ни на что своего деда он любил и больше всего хотел, чтобы хотя бы раз тот его похвалил. Но на похвалы тот был скуп, а вот побраниться - всегда, пожалуйста.
Они шли по какой-то дремучей тропинке, заросшей почти непролазным кустарником. Впереди них бежала дедова любимица - Айда. Это была довольно большая пегая сука, неопределённой породы, которую дед подобрал ещё щенком и вырастил, как отличную охотничью собаку. В доме Айда была довольно доброй и покладистой, а вот на охоте превращалась в свирепую добытчицу, от которой уходил только очень ловкий и изворотливый зверь. Итак, Айда вынюхивала добычу, а Сергей был здесь нужен для того, чтобы таскать дедово ружьё, сумку с патронами, убитых рябчиков, зайцев, тетеревов и прочую живность. Для этого ему вручалось сразу три мешка.
Сергей шёл осторожно, стараясь не создавать много шума. Он ловко ступал по быстро таявшему снегу, перемешанному с грязью, и отгибал ветки, чтобы ненароком не сломать одну из них и не наделать лишнего шума. При этом мальчик успевал любоваться рассветом. Солнце уже почти встало, позолотив верхушки сосен, и снизу, казалось, что вся хвоя блестит и переливается, играя этим ярким живительным светом, а потом, сбрасывая его на снег, который подхватывал эту игру и тоже начинал переливаться соцветием красок, слепя всех идущих рядом с ним. Лазурное небо, по краям подкрашенное розоватой рассветной краской с редкими кучевыми облачками, предвещало ясный погожий денёк. Сергею нравился бодрящий лесной воздух. Вдыхая его, он на мгновение забывал о тяжёлом ружье, висящем у него на плече и о том, что скоро, под команды деда, он снова будет его заряжать, чтобы дед мог выстрелить в очередного зверя или птицу. Сейчас он не думал о выстрелах, которые нарушат покой этого места, распугав всех мелких зверей и птиц, и что эти птицы, крича, тут же поднимутся к небу и в страхе унесутся прочь. В данный момент он слушал щебетание, стрекотание, лёгкое потрескивание стволов деревьев и чувствовал на своём лице дуновения тёплого мартовского ветерка лишь изредка приводящего в движение лесную растительность.
Они вышли на лесную опушку. Здесь Айда вдруг остановилась, ощетинилась и зарычала.
Дед потрепал её по загривку, как бы успокаивая и, подняв руку, дал Сергею команду замереть на месте.
- Смотри, Серёга, - тихо сказал он хриплым голосом, - вон кровь на снегу, видишь?
Сергей кивнул.
- Это зверь раненый бежал. Скажи, какой?
Сергей подал плечами. Дед отвесил ему лёгкий подзатыльник и строго начал объяснять полушёпотом:
- Эх, ты, бестолочь, учись, пока я живой. Вот эти следы, большие, от копыт, это лосиные. Лося, видать, ранили. Он побежал туда. Дед рукой указал направо, в сторону пригорка.
- А вот эти, - продолжил он, головой кивнув на другие следы, - волчьи. Смелый значит, волчара, раз на такого крупного зверя бросился, уважаю. Но, похоже, тоже ранен. Смотри, второй кровавый след тянется. Наверное, он этого лося довольно долго ведёт. Но, ничего, мы его опередим. Я похитрее буду. Насколько я припоминаю, там за пригорком в ложбинке ручей течёт. Лось туда, видать, дёрнул. Мы с тобой этот ручей, значится, обойдём, и посмотрим как там, и что делается. Эх, только б пораньше этого волка добраться. Готовь ружьё.
- Хорошо, - ответил Сергей, снимая ружьё с плеча.
- А ты, Айда, стой пока и не тявкай, твоё время ещё придёт.
Сергей мельком глянул на деда. Тот был в восторге, в предвкушении того, что их ждало. Глаза его, как и всегда лучились радостью, напополам с жаждой убийства. Сергей хорошо знал этот взгляд. Дед заметив, что Сергей смотрит на него, а не заряжает ружьё, показал тому кулак, скорчив при этом страшную рожу.
Сергей понял, что нужно поторопиться, ведь если зверь уйдёт, наказания ему не избежать.
Когда он закончил, они аккуратно направились в самый бурелом для того, чтобы незаметно обойти ручей.
III
Подождать ещё или прыгать? Вопрос, конечно, трудный. А, чёрт с ним была, не была. Волк не мог больше ждать. Он набрался решимости, разбежался и пригнул. И вдруг, как молния, поразил его голос человека: "Ату, его, Айда, ату!". Воздух взрезал собачий лай. С другой стороны ручья прямо к нему нёсся огромный пёс, рыча и брызжа водой, обнажив свою зубастую пасть, полную слюней. За псом устремились два человека, один из которых скидывал ружьё.
Дурак! Вот дурак! Забыл про осторожность, про всё на свете. Проклятый лось! Отвлёк всё внимание. Увлёкся, не сумел почуять, что рядом собака, не услышал звук шагов, шум ломающихся веток. А всё голод, желание спасти семью. Нет, оставь! Ты сам виноват! Теперь всё пропало. Всё пропало. Пока он был в прыжке, мысли были ясные и чёткие. Но в следующее мгновенье, он не мог уже думать ни о чём другом, кроме как, о спасении собственной шкуры. Собака сбила его прямо перед приземлением. Если бы он приземлился на лапы, может быть, у него был бы шанс. Но он упал прямо на землю, да и к тому же ударился раненным боком. Кровь хлынула, обагрив, лежащий рядом белыми клоками, снег. Умереть? Не так он прост! Надо бороться до конца. Волк попробовал вскочить, но пёс придавил его к земле и попробовал вцепиться в загривок. Волк сделал последнее усилие в попытке обмануть смерть. Он дёрнулся, что есть мочи и каким-то чудом сбросил с себя пса. Свобода! Собрав всю свою волю, всю жизнь, что ещё теплилась в нём, он ринулся в сторону чащи. Сейчас, ещё секунда и его не достанут. Выстрел. Неужели всё? Нет, он вроде бы не почувствовал боли. Неужели промах?
И тут сразу за первым сразу прогремел второй. Что-то ударило его прямо в спину и, как ему показалось, на несколько сантиметров оторвало от земли. Он рухнул прямо на снег и стал ворошить его лапами. Волк пытался восстановить дыхание, захватить опавшей грудью побольше воздуха, но у него никак не получалось. Кровь хлестала из всех отверстий, появившихся на его серой шкуре. А вдруг? Плевать на боль, на раны, на кровь. Вдруг ещё есть шанс? Но свет упорно мерк в его глазах. Тьма упрямо наступала сама собой, затмевая уже вставшее солнце. И вот он больше не видел света. Он больше не мог видеть ничего. Через секунду ему стало совсем спокойно. Снег перестал быть холодным, а боль острой. Всё ушло. Только эхом донеслось откуда-то издалека: "Убил!".
- Убил, смотри, Серёга, убил! - кричал, надрываясь, переполняемый счастьем дед, - аккурат хребет ему перебил! Эх, жалко шкуру попортили, но ничего и так сойдёт! Главное, какой волк, красавец! Вот он, тутошний царь зверей!
Дед, восторженно улыбаясь, подошёл к убитому им волку поставил свою ногу на его мертвое тело.
- Ну, как я? - обратился он к Сергею, - жалко фотоаппарата нет, а то я б в кабаке мужикам показал, они б от завести лопнули!
- Нормально, - буркнул Сергей. Он смотрел прямо в чёрный застывший навеки глаз мёртвого зверя, направленный к подсвеченным рассветными лучами розоватой краской небесам, в котором живо играл бликами солнечный свет, и не мог отвести взгляд.
- Что, нравится? - дед заботливо положил руку Сергею на плечо, - ничего, насмотришься ещё. Пошли, лося проверим, подох или нет. Они направились в сторону ручья.
Всё в лесу, мгновение назад, казалось, источавшее напряжение, теперь успокоилось, только встрепенувшиеся, переполошённые недавним выстрелом птицы всё ещё кружились над верхушками сосен.
Но и они успокоятся, может, не скоро, может только к полудню. Ровно также успокоятся к ночи волчиха, так и не сумевшая за день добыть ничего в лесу, с тремя волчатами в своей норе, а четвёртый утихнет только к утру, когда истощатся последние силы, всю ночь, провыв, от голода и тоски в безмолвное звёздное небо.