Человек говорил перед толпой, собравшейся на центральной площади старого готического города. Его слова, казалось, не несли в себе никакого смысла: это был непонятный набор причудливых сочетаний букв. Иногда, и довольно-таки часто, эти буквы складывались в нечто знакомое, но уже следующее слово опять ничего не значило и порождало новую, еще более чудовищную бессмыслицу.
Но его все еще слушали; немногие находили в себе силы уйти, громко хохоча или хотя бы презрительно улыбаясь. Оставшиеся на площади слушали и молчали, даже не пытаясь понять, чего хочет от них оратор, но и не протестуя, несмотря но то, что уже темнело и было холодно.
А он словно бы и не замечал их в своей исступленности; но это было не так. Каждые несколько минут он беспокойно оглядывал исподлобья всех стоящих перед ним и если среди насмешливых взглядов, устремленных на него, он вдруг замечал глаза, полные неподдельного удивления и чуть ли не ужаса, то удовлетворенно кивал головой, как бы говоря себе: я снова понят.