Аннотация: История принцессы Нехру-Пта, объеденившей все номы Бара-Бара, и ставшей первой женщиной-фараоном своего народа (а заодно и женой одного из прынцев из "Игры сэра Валентайна", угадайте кого). Третий роман серии "Война крылатых" в процессе написания.
Царица песков и волн
Глава I
Песок и волны -- вот что всегда со мной, вот что неизбывно, никогда не покинет меня, никогда не минует. Волны Нефритового моря всегда бились об эти берега, то накатываясь ленивыми языками, облизывая побережье, то вздымаясь стихийной яростью богини морей -- Ки, выбрасывая на сушу водоросли, рыбу и обломки судов неудачливых мореплавателей. Море бывает ласковым, как котенок, а бывает и свирепым, неукротимым зверем, но мы живем морем. Нам ли не знать его повадок?
С юга, за Великой Рекой, другие волны. Волны песка, поглотившие древнюю родину Бара-Бара, Страну Цветущих Лесов. Ветер с севера приносит запах соли и брызги морской пены. Брызги и пена юга -- мельчайшие песчинки, пыль, которая скрипит на зубах, и проникает повсюду, как ты ни строй, что ты ни делай. Жить в наших прибрежных долинах было бы невозможно, не будь они столь близко к морю, приносящего влагу на крыльях утреннего ветра. Влагу, которая единственная способна победить дыхание Скорбной Пустыни, напоить его запахом соли и водорослей, напитать собой, и заставить осесть наземь.
Вот так, между двумя стихиями, живет мой народ, вспоминая об утраченной родине, рассказывая сказания и легенды о деяниях глубокой древности, когда меж людей жили мудрые крылатые змеи, гордясь великим прошлым, и понимая, что у нас нет будущего. Великая Река много столетий сдерживает южные волны, но рано или поздно они перехлестнут через нее, засыплют поля на ее берегах, кедровые рощи, которыми изобилует холмистое побережье, и встретятся с океаном.
Встретятся, чтобы не расставаться.
По легенде, именно Фараон Бара-Бара показал богу южной пустыни, Кетишу, портрет богини Ки. Воспылал страстью Кетиш, и ринулся к прекрасной морской богине, засыпая песчинками своего тела земли неразумного Фараона, губя людей, но не замечая этого, в слепоте своего чувства. И безучастно смотрели на это боги, лишь Ри, младший браг Ки, вступился за Бара-Бара, и лег на пути Кетиша Великой Рекой.
Не смог преодолеть брата возлюбленной пустынный бог, как ни кидался песчаными бурями и смерчами, и тогда стал улещивать Ри, прося пустить его к сестре, а самому скрыться под землю, откуда и вышел он. И в день, когда сломит Кетиш его упорство льстивыми посулами и уговорами, двинется дальше, чтобы встретится с возлюбленной... и похоронить под своим телом наши города.
Впрочем, это лишь легенда -- мрачная, как и большинство сказаний моего народа. Особенно грустны и полны обреченности предания моей родины, нома Кичи, самого западного из номов. Не удивительно, мы живем в предгорьях, где, в высоких заоблачных озерах, берет свое начало Великая Река, и тело бога Ри здесь особо узко -- вот-вот, кажется, перемахнет через его влажный хвост обезумевший Кетиш. Потому и уходят мужчины в море -- на промысел рыбный, или разбойный, потому и готовы никогда не покидать палубу, лишь бы не глядеть пустыне в ее жадные глаза, не вздрагивать от заунывного воя ветра -- дыхания пустынного бога -- так похожего на наши песни, что, кажется, еще вот-вот, и разберешь слова. Узок Кичи, прижат к самому побережью, не скрыться здесь от пения влюбленного Кетиша. И кто бы мог подумать, что именно я, Нехру-Пта, правительница этого нома, надену атев спустя пять столетий после правления последнего из фараонов?
***
-- Нехру-у-у! А Тетька дерется нечестно! Он кусается!
-- Ябеда! -- насупился брат. -- Все равно я тебя поколочу, Ками!
-- Ты нечестно дерешься. -- отрезал мальчишка.
-- Эх, ты. -- вздохнула я глядя на Тети. -- А иссе нафледник плестола... Вот узнает папка, он тебе ата-та сделает.
До вступления в брачный возраст, когда мужчин уводят на отцовскую половину, чтобы выбрить голову, а девочкам повязывают вуаль, дети аристократов, жрецов и простолюдинов играют вместе. Считается, что будущие правители должны знать жизнь простого народа.
А вот после совершеннолетия из дворца без свиты выйти невозможно, да и бегать и дурачиться считается недостойным взрослого человека. Но до той поры, весь мир, кажется, принадлежит тебе, а никак не наоборот -- ты миру.
Так и мы, носились толпой разновозрастных мальчишек и девчонок по улицам Тухора, столицы нома, в одних набедренных повязках -- вечно грязные, всклокоченные и расцарапанные, покрытые густым загаром, отчего наша кожа была темной, словно чистая медь, годик полежавшая на воздухе, бегали тайком от старших на галечный пляж, где плавали и ныряли голышом до посинения, играли в обычные детские игры, и прочими, не менее важными для детей способами, проводили время.
-- Это за что, мелочь беззубая? -- вскинулся брат на мою фразу. -- Он всегда говорит, что для достижения своей цели нужно прилагать все силы!
-- Сато иссе он говорит, сто бестестный теловек не мосет быть плавителем.
Тети было уже семь лет, и передние зубы у него уже были коренными, я же была на два года младше, поэтому упрек в беззубости был вполне обоснованным -- молочные резцы и клыки у меня как-то, вдруг, выпали один за другим в течение месяца, так что на тот момент я 'красовалась' с дырой между зубами, в которую только 'ау' можно было кричать.
-- Шепеля беззубая. -- пробормотал брат, но встал в борцовскую стойку напротив Камиса.
Шансы победить в честной борьбе у него были, прямо скажем, так себе. Хотя Тети-Ри и Камис были одногодками, братишка унаследовал худобу, изящество фигуры и тонкокостность настоящего аристократа, а Камис... Ну, как может выглядеть сын потомственного кузнеца, уже начавший помогать отцу в его работе? Крепким не по годам, кряжистым и мускулистым, так что дойди дело до настоящей драки, а не до обычной мальчишеской возни, братцу не поздоровилось бы.
Тети и Ками сцепились в захвате и начали топтаться на месте и пыхтеть, пытаясь свалить один другого. Остальная наша компания дружно болела за борцов, подбадривала криками и улюлюканьем. Камис напирал, потихоньку оттесняя моего брата к краю очерченного на земле круга, и только изворотливость помогала пока Тети не вылететь за его пределы, что означало поражение.
-- У-у-у-у, бугай... -- выдохнул братец, когда его пятки оказались близ черты, а затем немыслимым образом провернулся, как-то хитро повел руку Камиса и тот, кувыркнувшись через собственную голову, вылетел из круга, изрядно шмякнувшись спиной о твердую землю пустыря.
Все ахнули.
-- Сыфой? -- спросила я, потому что недавний противник Тети-Ри лежал на спине, и не подавал признаков жизни.
Вместо ответа сын кузнеца вскочил на ноги, ошалело помотал головой и уставился на моего брата.
-- Покажи. -- потребовал Камис. -- Как ты это сделал?
Братик пожал плечами и положил его руки себе на плечи. Так, как они находились за миг до окончания поединка.
-- Вот смотри, ты давишь изо всех сил, а я поворачиваюсь вот так... -- Тети демонстрировал прием, попутно объясняя. -- А руку перехватываю вот так. Ты, от собственного напора, проваливаешься мимо меня, а я веду твою руку вот так и вот так, и тебя просто подбрасывает и переворачивает в воздухе. Главное успеть отпустить, а то запястье человеку сломать можно.
Глаза у Камиса заблестели от возбуждения.
-- Ух. -- только и вымолвил он. -- Классный приемчик!
Вообще-то они с Тети друзья, да такие, что водой не разлить, но мальчишки -- что с них взять? -- вечно дерутся и борются. Ну, а впрочем, не в куклы же им играть?
-- Старый Рати-та-Тон показал. -- похвастался брат.
Вообще-то командир отцовской гвардии был не таким уж и старым, ему едва миновал четвертый десяток лет, но для нас, детей, это уже была глубокая старость.
-- Конечно, -- завистливо протянул кто-то из мальчишек, -- ты сын номарха, тебя лучшие воины страны всему обучают.
-- Эх, кабы только воины и обучали... -- тяжко вздохнулТети-Ри.
К наукам брат склонности не имел, да и какой мальчишка в семь лет будет рад учить всякие геометрии, арифметики, истории и прочее письмо, когда можно поноситься по улице с друзьями? Однако отец был непреклонен. Каждое утро Тети проводил с воинами, обучаясь бою с оружием и без него, а каждый вечер -- со жрецами. Если утренние уроки мой брат любил, почитая их настоящим мужским занятием, то лекции жрецов наводили на него сонливость и меланхолию. К семи годам он, правда, изучил простое письмо, но вот с храмовой письменностью у него было из рук вон плохо -- не давались ему иероглифы, ни при чтении, ни при письме.
Надо сказать, мне, по малости лет, допоздна тоже гулять не разрешалось, так что я, волей-неволей, была принуждена искать себе какое-то занятие на вечер. Шить, прясть, заниматься прочими женскими делами я еще не умела, а потому тихонько сидела в уголке со своими куклами, и впитывала те знания, которые у Тети-Ри вызывали лишь зевоту. Правильно говорят, что чем младше дитя, тем легче оно усваивает новое -- особенно если никто этого делать не заставляет. В свои пять лет я уже сносно, хотя и медленно, читала, и даже храмовую письменность немного разбирала.
Однажды, когда пожилая жрица Сенби-Ки в раздражении покинула комнату для занятий, высказавшись в том духе, что сын последнего нищего усвоил бы грамоту быстрее и лучше, нежели мой брат, вынудив его закусить губу, чтоб не разреветься от обиды и унижения, я подошла к Тети, держа куклу за голову, и некоторое время смотрела на испорченный братишкой папирус.
-- Ты ниплафильно писес. -- заявила я наконец, взяла кисточку для письма, и, макнув ее в тушь, подправила несколько иероглифов.
- Фот. -- гордо заявила я, не обращая внимания на лезущие на лоб глаза брат. -- Снатек 'ёк' плафильно писать так. А у тефя нофки на ней не ф ту столону загнуты. Полусяется 'фи', только бес носу.
-- Мелкая, -- подхватил меня на руки брат, и посадил себе на колени, -- ты что, читать и писать можешь?
-- Ага. -- я прижалась к брату покрепче -- лаской он меня особо не баловал, хотя любил, и кому угодно мог бы за меня голову отвернуть. Ну, или хотя бы попытаться. -- Я се всегта, когта тебя усят, тут сису, и все-все слусаю. Я ститать усе до ста умею.
-- Ух ты, здорово! -- выдохнул Тети-Ри, но тут же повесил голову. -- Эх, если наставники узнают про твои успехи, мне вообще житья не будет.
-- А я им нискасу! -- с решимостью, которая присуща лишь малым детям, заявила тогда я. -- И ты нискасывай. Тавай, я тепе помогу, а то Сефби-Хи только лугаться мосет, а объяфнять не умеет. Фот кокта тебя утил Тий, тогда было фсе поняфно.
Первым наставником брата и впрямь был весьма пожилой жрец, Тий-Ахон, мужчина умудренный жизнью. Он, по слухам, учил премудростям счета и письма еще нашего отца. Увы, старик протянул не более года с начала наших занятий, отправившись в Царство Мертвых на седьмом десятке лет жизни. Его преемница же, хотя и обладала обширными познаниями, передавать их совершенно не умела (а, быть может, и не желала), отчего успехи Тети в учебе, и так достаточно условные, окончательно сошли на нет.
Впрочем, брат был отнюдь не из тех людей, которые могут смириться с тем, что беззубая малявка обошла его хоть в чем-то. Пару дней мы почти не вылезали из дворца, в потайном закутке рисуя знаки простого письма. Боги, как была удивлена Сенби-Ки прогрессу в обучении моего брата...
***
Время шло, мы медленно взрослели, вместо выпавших молочных зубов у меня выросли коренные. Правда, затем пришел черед остальных зубов, но они уже выпадали по одному-два, и я больше не шепелявила настолько жутко.
После достопамятной драки (закончившейся купанием до позднего вечера, за что нам с братом изрядно влетело) Камис стал тенью Тети-Ри, и везде, куда бы тот ни направился, следовал за ним. Он мечтал стать воином, вольным морским пиратом, а брат с удовольствием учил его всему, чему сам научился у бойцов отцовской гвардии.
Невзирая на пренебрежение науками, брат имел очень острый, не по годам развитый ум, и, порой, задавал старшим такие вопросы, что они просто терялись с ответами. Однажды я, тайком пробравшись на мужскую половину дворца, стала свидетельницей его разговора с отцом, вызвавшим Тети, чтобы лично ознакомиться с его успехами в учебе. Прокравшись в малый зал приемов -- о, неуемное мое любопытство -- я спряталась за портьерой. Женщинам, вообще-то, без повеления отца, в этом крыле появляться было запрещено, но если кто из стражей и заметил меня (а, скорее всего, так оно и было), то виду не подал.
И вот, когда ожидание чего-то эдакого мне наскучило, в зал неторопливо вошли отец и брат.
-- Скажи, отец, а тебе ведь также, когда ты был ребенком, разрешали бегать по улицам и играть с другими детьми? -- спросил Тети-Ри, одетый по случаю приема на мужской половине в пурпурную, расшитую золотом и жемчугом схенти.
-- Конечно, сын. -- улыбнулся тот.
-- И у тебя тоже были друзья из уличных мальчишек? -- не унимался братишка.
-- Ну разумеется. -- отец продолжал ласково улыбаться своему единственному наследнику. -- Хотя мы и ведем свой род от богов, сами мы все же люди.
-- А... что с ними стало потом?
-- Не знаю. -- отец слегка нахмурился, и улыбка покинула его лицо. -- Я никого из них не видал с тех пор, как перешел на мужскую половину дворца.
Теперь пришла очередь нахмуриться и моему брату.
-- Как же так? И ты, когда стал правителем, не возвысил никого из них? -- спросил он.
-- Ах, сын-сын... -- невесело рассмеялся отец. -- Знаешь ли ты, сколько знатных и богатых вокруг трона? Увы, слишком многих из них следует приблизить и возвысить, дабы царствовать спокойно. На друзей детства места рядом с троном просто не хватает. Ты еще мал, но поймешь это, когда станешь старше. А что, -- тут наш родитель поглядел на Тети-Ри с хитрым прищуром, -- есть кто-то, кому ты прочишь место в своей свите?
-- Да. -- кивнул брат. -- Его зовут Камис, он сын кузнеца. Но, раз нельзя... Он, вообще-то, мечтает стать моряком и драться с нашими врагами -- имладонцами и Желтыми Повязками.
-- Это можно будет устроить, когда он достигнет совершенных лет. -- кивнул отец. -- Но ты, я смотрю, хочешь спросить о чем-то еще?
-- Да. -- тряхнул Тети гривой густых и длинных, до лопаток, волос. -- Отец, я знаю, женщин не положено обучать наукам, если только они не жрицы, но, ты понимаешь... Мне одному на занятиях просто скучно. Можно мелкая тоже будет ходить со мной?
Отец остановился, и ненадолго задумался.
-- Хорошо. -- кивнул, наконец он. -- Я даю тебе на это свое соизволение. Вы и впрямь очень близки, мне не раз докладывали об этом. Только, сын, когда ты станешь старше, следи за тем, чтоб твоя к ней привязанность не вышла за рамки братской любви.
-- О чем ты, отец? -- изумился Тети-Ри.
-- Ты знаешь, о чем я. -- строго, но спокойно произнес тот. -- Фараоны, чтоб не размешивать божественную кровь, брали в жены собственных сестер и дочерей. И чем это закончилось?
Отец махнул рукой в сторону пустыни, но дальнейшего их разговора я не слышала -- они вышли из зала, лишь неразборчивая, но явно возмущенная речь брата доносилась до меня из коридора еще несколько мгновений.
В силу малолетства я толком не поняла опасений родителя, но уразумела главное для меня -- мы с Тети и дальше будем заниматься вместе.
Не могу сказать, что эта новость обрадовала нашу мать, однако возражать она не посмела. У моего народа место женщины вообще строго определено -- вести домашнее хозяйство, воспитывать детей и согревать ложе супруга, вот и все, что нам дозволено. Потому и достойно удивление решение моего отца, позволившего исполнить прихоть наследника и заняться дочери обучением -- вещи для будущей супруги не только бесполезным, но и, по общему мнению, вредной, ибо кому нужна образованная жена? Каков с нее толк? Обладая знаниями, вряд ли будет она хорошей покорной женой свому супругу и господину.
Кто знает, быть может отец готовил меня для жреческой судьбы? Трудно сказать -- номарх Менке-Тану был не из тех людей, что делился своими планами даже с ближайшими советниками. Тогда я узнать его мотивов не могла, а теперь уже не спросишь. Да и надо ли? Пусть мертвые останутся при своих тайнах.
***
-- Ух ты! А это что? -- глаза Тети-Ри блестели от восторга и возбуждения, когда он разглядывал макет многовесельной галеры с пятью рядами весел и каменными башнями на носу и корме.
-- Это пентарон. -- Сефу-Ахон, верховный смотритель верфей, старался выглядеть неприступным и суровым, однако его довольство неподдельным интересом ученика выдавали смеющиеся глаза. -- Самое большое судно, какое строили фараоны. Вот в этих башнях устанавливались катапульты, не в пример большие, нежели ставят на свои галеасы имладонцы. Или по две такие же. Там же размещались и лучники. А вот с помощью этого мостка с шипами такие корабли ходили на абордаж, намертво сцепляясь с противником.
-- Какой же он, наверное, был огромный... -- задумчиво протянула я.
Раньше в Зале Истории мы с братом не бывали, а чего там только не было. Модели старинных кораблей, образцы древнего оружия и доспехов, огромные столы на которых располагались макеты крепостей и осадных орудий, на которых можно было легко объяснить, каким образом была захвачена та или иная твердыня...
-- О, это были настоящие плавающие крепости, царевна. -- кивнул жрец. -- Могучие, смертоносные... но медленные и неповоротливые. Именно потому их больше и не строят. С тех пор, как пала Империя, им просто нет в море конкурентов.
-- Но, если потребуются, мы же сможем строить их опять? -- кажется, Тети влюбился в эти морские левиафаны, явное и зримое воплощение мощи фараонов.
-- Конечно, царевич. -- склонил голову Сефу-Ахон. -- Все чертежи хранятся в храмах. Только с кем им воевать? Даже хунг-ту Желтых Повязок меньше размером. Да и скорость, как я уже говорил. Такие корабли непригодны для охоты на купцов, они неповоротливы и не смогут уклониться от абордажа, равно как и навязать его смогут вряд ли. С их помощью, конечно, хорошо блокировать порт, но и галиоты для этого вполне подходят.
-- А вот это что за корабль? -- неугомонный братец был уже возле другого макета, поменьше и с тремя рядами весел.
-- Тримарон. Самые быстрые гребные суда нашего народа -- при средней силе ветра он может потягаться даже с галиотом, если гребцы хорошие. Вот здесь, на носовой надстройке устанавливали катапульту.
-- А их почему не строят? -- требовательно поинтересовался брат у жреца.
-- Потому что, при хорошем ветре он все же ходит медленнее парусников, да и корабль с гребцами содержать гораздо дороже. Даже если сажать за весла рабов. Впрочем, изредка их еще строят -- не в Кичи, конечно, в других, более богатых номах. В Неке, Рамне и Медэсе.
-- Эх, -- вздохнул Тети, -- жалко нельзя Камису все это показать.
-- Отчего же, нельзя, царевич? -- удивился Сефу-Ахон. -- Если номарх разрешил учится с тобой сестре, разве откажет он тебе в просьбе приходить на уроки вместе с другом?
-- А как же я его попрошу? -- расстроился брат. -- Отец редко призывает меня на мускую половину дворца.
-- Ну... -- жрец улыбнулся. -- Сегодня вечером он повелел мне явится к нему. Если желаешь, я испрошу у него позволение бывать во дворце и для твоего друга, царевич.
Говорил ли жрец тогда сам, или его вели боги? Боюсь, и этой тайны мне никогда не узнать.
***
Камис не даром был сыном кузнеца -- в первую очередь его, в Зале Истории, заинтересовали не корабли, а доспехи. С горящими глазами переходил он от одного экспоната к другому и что-то возбужденно шептал. Особенно долго он стоял рядом с длинной хламидой из множества чешуек и сосредоточенно тер лоб.
-- Теперь и ты, юноша, спросишь, отчего Бара-Бара больше не носят такую бронь? -- с улыбкой спросил его Сефу-Ахон.
-- А? Нет. -- Камис помотал головой. -- Такой доспех, верно, не очень удобен. Для моряка он слишком тяжел, а на суше в нем должно быть очень жарко. Вот если от этого доспеха оставить только нагрудную часть и шлем, то получится что-то вроде того, что носят имладонские пехлеваны?
-- Ты настоящий сын кузнеца. -- покачал головой жрец. -- Так оно и есть. Это доспех, какой носили тяжелые копейщики. В те времена Кетиш еще не поглотил земли наших предков, и его жаркое дыхание не опаляло земель Бара-Бара.
-- Неужели никак нельзя прогнать его обратно? -- со всей непосредственностью детства задала я вопрос. -- Неужто нельзя умолить богов вернуть нам древние земли?
-- Что мы, пред богами? -- печально ответил жрец. -- И что за дело большинству из них до нас? Впрочем...
Сефу-Ахон немного помолчал, а затем негромко произнес.
-- Есть предсказание, что если власть фараонов вернется раньше, чем Кетиш уговорит Ри пропустить его, то возвратятся крылатые змеи, которые прогонят Кетиша и возродят Страну Цветущих Лесов. Да только мало кто в это верит, царевна.
-- А в этом предсказании не сказано, владыке какого нома предначертано стать фараоном? -- поинтересовался мой брат.
-- Нет, царевич. -- покачал головой жрец. -- Все номархи Бара-Бара происходят от Первого Фараона, так что любой может стать объеденителем. Кто знает, быть может, ты, когда вырастешь, станешь им?
-- Я постараюсь. -- Тети-Ри кивнул головой.
***
-- Смотри, Ками. -- Тети что-то рисовал прутиком в пыли. -- Если выковать несколько больших пластин из железа и соединить их вот так, то получится крепкая и легкая броня, в которой не будет слишком уж жарко.
-- Так-то оно так... -- Камис задумчиво почесал в затылке. -- Только как ты их выкуешь? Это тебе не бронза, панцирь не отольешь.
Брат разочарованно закусил губу. Он сильно вытянулся за эти несколько лет, превратившись в красивого, гармонично развитого юношу. Уже сейчас, несмотря на то, что еще полгода оставалось до дня, когда он перейдет на мужскую половину дворца, я часто замечала восхищенные взгляды подруг, замиравших при виде моего брата. Да и взгляды, которые нет-нет да и бросали на него степенные матроны, тоже были более чем благосклонными.
А брат... Казалось, он их просто не замечал, целыми днями пропадая то на верфях, то в кузнице отца Камиса. Наш родитель даже выразил ему легкое неудовольствие, однако затем сменил гнев на милость, решив, что номарх, который сам умеет строить корабли и ковать клинки лучше приспособлен к управлению государством, чем номарх, который делать этого не умеет.
-- А ты что скажешь, мелкая? -- Тети-Ри повернулся ко мне.
Я отложила рукоделие и подошла к чертежу, а Камис вспыхнул и потупил взгляд. Кажется в последнее время, с той поры, как у меня начала расти грудь, он стал несколько неравнодушен ко мне.
Приложения:
Правила образования имен Бара-Бара
У Бара-Бара крайне редко встречаются более чем трехсложные имена. Большая часть имен состоит из двух слогов, причем первый слог всегда начинается с согласной буквы, вне зависимости от того, мужское это имя или же женское, на него же ставится и ударение.
Жреческая каста, а к ней относятся и номархи, поскольку они являются главой и светской, и религиозной власти, после имени, через тире, ставит имя божества, которому они посвящены (например Некхо-Пта). Родовое имя вместе с ним не употребляется, так как жрец считается человеком, не имеющего иного рода, кроме своего божества-покровителя и собственного потомства.
Аристократические роды, после имени пишут родовое имя через частицу 'та' и тире с двух сторон от нее (например Фило-та-Рет). Родовое имя редко бывает более чем двухсложным и в нем также ударение ставится на первый слог.
Простолюдины родовое имя, обыкновенно, не употребляют, кроме как случаев, когда оно должно быть записано на официальном документе. В таких случаях, так же через тире, имя и фамилия пишутся через частицу 'и' (например Сефу-и-Неп).
Родовые имена могут начинаться с гласной буквы, однако такое бывает крайне редко -- пережиток старой системы письма, ныне вышедшей из употребления, где гласных букв не было вообще.
Характерной особенностью является и то, что после замужества, кроме случая смены касты, женщины свое родовое имя не меняют (например госпожа Нефрет-ат-Хем замужем за господином Неосом-ат-Фиркх). Дети носят родовое имя отца.
Сноски
Атев -- корона фараонов.
"...мужчин уводят на отцовскую половину, чтобы выбрить голову, а девочкам повязывают вуаль..." -- у аристократии Бара-Бара принято брить голову мужчинам, а женщинам ходить в вуали, скрывающей лицо. Бритая голова у мужчины означает, что он достиг совершеннолетия (четырнадцати лет). Также, наличие вуали у девушки означает, что она вошла в брачный возраст (достигла двенадцати лет). И первое бритье головы, и повязывание вуали, являются сакральными ритуалами, и проводятся жрецами с соблюдением множества церемоний.
Схенти -- полоса узкой ткани, которой оборачивали бедра мужчины и укрепляли поясом на талии.