Моя история может показаться вымышленной не только из-за событий, сопровождающих меня и по сей день. Отправка бумажного письма в наш век галлия и кристаллов кремния стала таким анахронизмом, что с ней сталкиваются разве что историки и архивисты, да и те не прикасаются к этому сами, ограничиваясь высокопарными речами о превосходстве современных способов связи. Надо сказать, что лично меня никогда не привлекала утрата такой характерной человеческой черты, как почерк, потому новость о том, что запрос в архив, хранящий необходимые мне старинные документы, необходимо сделать в традиционной форме, воспринял с энтузиазмом.
От дальнего родственника, профессора местного университета, у меня осталось немало старинных письменных принадлежностей, которые я не раз демонстрировал удивлённым гостям. На моём столе лежала перьевая ручка, заполненный архивный бланк и конверты со штампом профессора. Я не стал менять их, но лишь зачеркнул имя, но не тронул адрес, оставшийся прежним. Не хватало лишь марки. Проблема была в том, что хотя почта ещё формально работала, непогашенные марки уже перестали изготавливать. Я звонил знакомым филателистам, обращался в почтовый департамент, но всё было тщетно - ближайшие марки находились в шестнадцати часах пути по железной дороге. Я был в полном отчаянии. Без этих документов моя статья не могла быть опубликована, что ставило под угрозу саму возможность моего пребывания в университете.
Уже мысленно поставив крест на своей научной карьере, я вдруг заметил, что один из конвертов был запечатан. Любопытство взяло верх над унынием, и я стал с интересом рассматривать необычный рисунок, покрывавший этот конверт. Однако, узор математических формул, обрамляющий его, был искажён. Если на прочих конвертах он состоял из цифр и математических символов, то в данном случае по контуру шла длинная, очень сложная формула, в которой, помимо привычных интегралов, встречались знаки, которые я не встречал ни в одной статье или книге. Формула змеилась по всему конверту, образуя причудливый замок около его клапана. Я вскрыл его, и тут же почувствовал необычный запах, казалось, всегда сопровождавший эту квартиру. Однако в тот момент это меня мало волновало, я увидел зубчатые прямоугольники и забыл про обыденность.
Марок было много, но большую часть из них составляли виды нашей мэрии не в лучший из её периодов, а я хотел сделать своё письмо особенным во всех смыслах. Я заметил, что одна марка больше других и, к тому же обладает несколько неправильной формой. После того, как я наконец смог подцепить её ногтем и перевернуть, то в первый момент был ошеломлён, но затем понял, что мне невероятно повезло. На марке был изображён идол коренных уральских народов, а директор архива очень гордился тем, что смог собрать прекрасную коллекцию подобных образцов. Они встречались повсюду на Урале, от юга до проклятого перевала Дятлова, и самому старому из них было более одиннадцати тысяч лет. Однако если у всех экземпляров лицо было высечено самым простым способом и выглядело довольно условно, то здесь неведомый мастер с дьявольской смёткой, буквально несколькими штрихами превратил его в лик, искажённый страхом. В затылке торчал длинный шип, выходящий изо рта, а глаза были раскрыты настолько широко, что казались окнами. Я содрогнулся и ещё раз подумал о том, насколько странные увлечения бывают у людей, добровольно обрёкших себя на заточение в архиве.
Я дописал несколько заискивающий постскриптум к письму, объясняющий причину выбора марки, запечатал конверт, и понял, что я никогда не наклеивал марки. К счастью, я вспомнил какой-то старый рисунок в журнале, и облизнул зловещую картину с обратной стороны. Внезапно резкая боль пронзила мой язык, дотянулась до глаз и головы, а во рту появился едкий привкус. Сдавленно закричав, я содрал марку с языка, и бросил её на пол. Когда я несколько пришёл в себя и облегчил боль кеторолом и ледяной водой, то попытался понять, что же произошло. Я поднял зловредный кусок бумаги с пола и осмотрел его. Обратная сторона была покрыта кровью, но рисунок практически не был запачкан. Лишь глаза идола стали красными, но это можно было рассмотреть разве что под лупой, а директор архива, как известно, не обладал острым зрением. В конце концов я пришёл к выводу, что желеобразная жидкость, нанесённая на марку, являлась неким видом суперклея, весьма агрессивно реагирующим при столкновении со слизистой, но, как ни странно, на языке даже не осталось следов, чего следовало бы ожидать.
Я придавил марку к конверту, придерживая её так, чтобы кровь не выползла на внешнюю поверхность, спустился в почтовое отделение на первом этаже и с лёгкой душой отправился на вечер, где меня уже ждали.
Вернувшись домой под хмельком, я уже собирался рухнуть в постель, но мой взгляд упал на груду конвертов, и я вспомнил происшествие, которое, как теперь понимаю, пытался заглушить алкоголем, что мне в целом, несвойственно. Поморщившись, я подготовил себя к сну и провалился в него, как в бездну.
Мне снились тягучие волны и реки из красно-розового клея, пустые, растворяющие даже камни на своём пути. Марки взлетали к огромному деревянному идолу, оставляя за собой красные искры, бледнели и собирались снежными веками на его огромных глазах. Снег стал падать на меня, превращаясь обратно в марки, облепляя лицо, язык, и о, боги! - глаза. От жжения я закричал, но сон всё не кончался, я чувствовал, как марки прожигают свой путь в мою плоть и внезапно очутился в своей комнате, тяжёло дыша от ужаса и боли.
Отдышавшись, я взглянул на часы и понял, что пробыл в жгучем кошмаре почти сутки, и мне вполне мог прийти ответ из архива. Подкрепившись, я сбежал по лестнице вниз, и увидел, что служащий почты странно на меня смотрит. В ответ на мой вопрос о корреспонденции он едва покачал головой и взглянул на меня с каким-то странным выражением лица. И тут я заметил заголовок городской газеты, торчавшей за стеклом отделения: "ДИРЕКТОР ГОРОДСКОГО АРХИВА ПОГИБАЕТ ПОСЛЕ ТАИНСТВЕННОГО ПИСЬМА".
Остолбенев, я схватил газету, даже и не подумав заплатить за неё и взлетел домой, в тьму. Директор был мёртв. Неизвестный убил его острым предметом, вышедшим из затылка и надрезал края глаз так, что глазницы стали похожими на сферы, а коллекция идолов пропала. На столе убийца оставил марку с видом мэрии.
Мои руки дрожали. Всё это было каким-то отвратительным, мерзким совпадением, и во всём были виноваты марки. С криком я сгрёб остатки марок в духовку и включил огонь. Я не ожидал этого. Я не знал, что они будут шкворчать. Я не ожидал, что марки будут сделаны из человеческой кожи. Я не знал, откуда под моей кроватью появилась коллекция идолов. Я не ожидал, что ко мне придёт полиция, и не знал, что смертную казнь ещё могут применять.