В палате большой больницы лечили девочку, у которой хирург удалил ступню. Девочка училась в третьем классе и у нее была тряпичная кукла с пластмассовой головой.
В своем нездоровье она виновата сама: не надо было ей ходить в морозный день далеко от детдома. Но ей очень хотелось посмотреть на полянку, где летом было много красивых цветов и летали разноцветные бабочки.
Обмороженный палец ей отрезали в районной больнице, но потом, оказалось, что в районной больнице нет какого-то заграничного лекарства и ее отвезли в большой город. Там ее лечили разноцветными таблетками и делали уколы. К ней приходили серьезные дяди в белых халатах, о чем-то говорили, разглядывая то, что осталось от ноги.
Сделали еще операцию, а то, что осталось, опять покраснело. И очень болело. Девочка клала рядом куклу и гладила тонкими пальцами розовую пластмассу. "Настёночка ты моя", - говорила ей. Или: "Если ты будешь плохо вести себя, то вырастешь дурой...". А однажды добавила: "И ты не сможешь адаптироваться в современное общество". Еще она вспоминала одного мальчика, который летом сказал, что у нее длинные ресницы. "И, вообще..." - добавил, смотря на бабочку, что села на цветок.
Оставшаяся часть ноги становилась все "болючей", - не помогали ей разноцветные таблетки и девочка все крепче прижимала к себе Настену...
В это трудно поверить, но десятилетней школьнице пришла мысль о смерти и от этого в ее горле появился жесткий комочек. И девочка подрагивающим голосом тихо сказала: "Я скоро умру и ты останешься без меня...Ты тут слушайся...". А кого слушаться Настенке, она не сказала.
И правда, скоро пришел какой-то важный дядя и говорил сестре непонятные слова, смотря на нее внимательно. В тот же день девочку - с сильно заострившимся носиком - перевели в палату с ширмами у кроватей. Ей разрешили взять с собой куклу, потому что она просила не разлучать ее с Настёнкой. И плакала.
Дня через два, ночью, девочке стало совсем плохо и ей захотелось, чтобы кто-то сел рядом и рассказывал о Новом годе и Деде Морозе, который принес детям подарки. И чтоб ей он подарил новое платье, а Настенке принес красивые сапожки. Но за ширмой была тетя, которая спала, положив голову на стол.
Под утро девочка очнулась в последний раз и, как это бывает у умирающих, в полном сознании сказала: "Настёнка, я тебя очень-очень люблю". Она прижала к груди куклу, а между ее длинных ресниц дрожало много влаги. Потом она вздрогнула телом и, пытаясь приподняться, кому-то сказала: "Я люблю тебя. Ты обними меня крепко-крепко". Видимо, забываться уже стала.
Утром разжали ее тонкие пальцы, удерживающую куклу, а дядя-доктор, зачем-то посмотрев мертвой девочке в глаз, разрешил ее отнести в подвал.
Потом, за счет какой-то статьи в бюджете, девочку отвезли на кладбище. На кладбище работали двое мужчин. Из неопрятных. Опуская гробик в могилу, один сказал: "Однако, еще и не пробована никем". И он кивнул на безногое тело, укрытое серым больничным одеялом. Другой, видимо, из учтивой нашей интеллигенции, шутки не поддержал, а, дыхнув перегаром, только хмыкнул. Вот так: "Хмм...". Тем и проводили в последний путь.
Настенку же больничная тетя бросила в большую машину с мусором. Машина, заурчав шибко лошадиными силами, отвезла мусор на городскую свалку, что рядом с кладбищем.
... И теперь, когда ветер с Енисея шевелит над могилой дощечку с белым номерком, дощечка поскрипывает жалобно. И тогда со свалки, где сжигают мусор, доходит дымок; он укрывает могильный холмик, напоминая о любви, которая, как и материя, не исчезает бесследно...
***
Недалеко ярко светит ночами огни большого города, но о том, что мы рассказали, не знает никто.