Буквально три дня назад зима официально отступила, если верить календарю. Хотя на самом деле в городе уже давно изменилась погода: это чувствовали и понимали все. Из воздуха ушла прежняя морозная резкость и насыщенность; исчезло белое, холодное, давно уже грязное, застывшее покрытие, именуемое снегом. Снова глаз улавливал вокруг лишь серые тона. Ничего живого. Единственное, что выбивалось из общего фона полуспящей природы - это ярко-голубое небо, как бесконечное контрастное полотно, с пушистыми облаками, походившими на сладкую вату.
Никто не жаловался на мрачность и унылость за окном. Ощущение близившейся весны всегда дает людям надежду на начало чего-то нового, что крайне редко бывает осенью, когда наоборот все погружается в дремоту.
Термометр показывал плюс семь градусов, смуглая девушка в красном платье из прогноза погоды днем раньше уверенно обещала шесть. Несомненно, потепление.
Кандисс стояла на кухне и домывала остатки посуды, оставшиеся еще с прошлого ужина. Какие-то белые тарелки с золотым контуром по ребристым краям, стеклянные высокие стаканы, разные ложки, вилки, сковорода... В общем, почти полный набор.
Пальцы морщились от горячей воды, мыло стекало в раковину и почти сразу же бесследно исчезало в сливном отверстии, как будто его поглощали из канализационной трубы. В далеком детстве Кандисс так и думала. Ей представлялось, что под раковиной живут маленькие существа, которые моют посуду мыльной водой, попадающей к ним сверху, из мира людей. И чай заваривают на ней, потому что другой попросту нет. Кандисс становилось жалко этих крошечных незнакомцев, и иногда она тайком открывала смеситель и спускала чистую воду. Разумеется, пока никто не видел такого варварского перевода важнейшего природного ресурса. Она была уверена, что сейчас крошечные обитатели обрадуются и пойдут пить чай или кофе, потом испекут песочное печенье. Если у них, конечно, была мука. Хотя, это уж навряд ли, если они страдали даже от недостатка простой воды. И вот, девочка становилась на табуретку, нащупывала желтый пакет с мукой, лежавший на верхней полке, и насыпала пару столовых ложек перемолотой пшеницы в сливное отверстие... А потом ее заметили взрослые, и существа под раковиной навсегда остались без выпечки.
Вспоминая это, женщина невольно улыбнулась. Разумеется, она уже давно не верила во всякие детские сказки и собственные выдумки, и мытье посуды много лет назад окончательно превратилось в монотонное занятие. Тарелка, другая, чашка, кастрюля, десяток вилок и ложек... Это повторялось ежедневно. Как и у миллионов других людей.
А на улице было пусто. Только качались от ветра голые деревья, что росли под окнами кухни. Ни души.
"Странно", - подумала Кандисс. Она почти домыла посуду. Осталось пару тарелок - и можно будет заслуженно идти отдыхать.
Женщина повернула голову к окну. Намыленная тарелка выскользнула из рук в мойку.
На улице шел очень крупными хлопьями снег, походивший на манну небесную. При этом голубая высь не изменила своей нежной окраски; пушистые облака остались на месте; деревья по-прежнему раскачивались, а ветер продолжал дуть, и снег от этого постоянно менял свою траекторию: то падал вниз, то резко устремлялся вверх, а временами и вовсе кружился на месте, словно запутавшись, потеряв нужную дорогу, как усталый и испуганный путник.
Это продолжалось секунд тридцать-сорок, не дольше.
Когда Кандисс наконец домыла тарелку и подошла к окну, то не увидела больше снега. Он внезапно прекратился и растаял, столкнувшись с поверхностью земли. И только мокрые точки на асфальте напоминали о прошедших осадках.
Температура воздуха при этом не понизилась, осталась прежней: семь градусов тепла.
Что-то пошло не так.
А во время этого непродолжительного последнего весеннего снегопада где-то за городом из замученного тела вылетела стремительно душа с легкостью пушинки.
- Это будет не больно, мальчик. Обещаю, - с безумными глазами и трясущимися руками, как сломавшийся проигрыватель, без устали повторял человек в перепачканной кровью одежде. - Это будет не больно.
Маленькое тело лежало на сырой земле, насквозь пропитанной темной липкой жидкостью. Ярко-голубые, почти такого же цвета, как и весеннее небо, широко раскрытые глаза навсегда застыли в предсмертном ужасе. На еще теплую кожу крупными хлопьями мягко опускался снег и сразу же таял, стекая вниз, на землю, крохотными ручейками.
Кандисс сидела дома в любимом кресле, переключая пыльным пультом каналы телевизора, и мелькавшие картинки отражались на бледном лице женщины, слегка окутанном темнотой. Она еще не знала, что ее сын вечером не вернется домой с прогулки. Ни сегодня, ни завтра.
Никогда.