Rondo-Burleske. Allegro assai.
Куда идем мы сами в эту эпоху
всеобщего бюрократизма? К человеку-
роботу, к человеку-муравью, к человеку,
мечущемуся между каторжным трудом
на конвейере и игрой в карты... к
человеку, которого кормят поделками
стандартной культуры, как быка сеном.
Вот он - современный человек!
Совсем рядом быстро пролетела, шумя, приземистая легковая машина, за ней грозно, пугающе прогудел шатающийся кузов автопоезда, перед самым светофором проскочило, мелькнув, желтое такси, близко от тротуара громко рявкнул грузовик, рьяно визжа сиреной, пронеслась красная вереница пожарных автомобилей, сотрясая тяжелый городской воздух гулким эхом, где-то вверху прошипела белая змея монорельса. На ярких транспарантах бесшумно сменяли одна одну рекламы, на темных табло электронных перетяжек бегали зеленые буквы, на серых стеклянных стенах небоскребов сверкали пестрые эмблемы фирм, мигали цветные кружки светофоров, со светящихся витрин магазинов наперебой кричали, споря между собой, зовущие покупателей компьютерные голоса.
Турухтанский шел на работу. Он шагал в середине нестройной толпы однообразно одетых людей, тоже спешащих по своим делам. Над тротуаром висел несмолкающий рой голосов, возгласов, криков, ругательств и смеха. Если толпе преграждал путь красный свет светофора, она останавливалась, и недовольные люди, подходившие сзади, напирали на этот сплошной поток. Но вот загорался зеленый свет, и люди продолжали движение, пытаясь догнать оторвавшийся хвост передней толпы.
Справа от себя через несколько человек Турухтанский заметил своего соседа сверху - Кизильцева. Турухтанский поздоровался с ним, и тот рассеянно кивнул головой. Турухтанский с удивлением обнаружил, что лицо Кизильцева было мрачное и очень бледное, казалось, что возле него шел мертвец.
Но вот Турухтанский подошел к большому стеклянному офису, в котором он работал бухгалтером. Войдя в автоматически открывающиеся двери, он стал на ребристую ленту эскалатора, которая довезла бухгалтера до второго этажа, где находился его кабинет.
Кабинет Турухтанского был обычным скучным кабинетом бухгалтера. Стены были выложены легким белым пластиком, посередине стоял стол с ездящим креслом, на столе был расположен компьютер и бумаги с расчетами, длинное и узкое окно выходило на панораму серой улицы, окруженной квадратными великанами небоскребов. Турухтанский сел в кресло, повертелся на нем в правую и левую сторону, закрыл глаза, выдохнул, и, снова открыв их, включил компьютер. Затем он достал из стола пенсне и, небрежно посадив его на переносицу, отчего лицо Турухтанского приняло какой-то обезличенный вид, стал дожидаться загрузки компьютера.
Тут включился встроенный в стол динамик, и из него послышался хриплый голос директора фирмы - Коробкина:
- Федор, пересчитаешь доход компании за неделю. Документы в папке "1111".
- Хорошо, господин директор, будет сделано! - пообещал Турухтанский в динамик и стал щелкать мышью, вытаскивая на синий фон экрана прямоугольные окна.
А затем началась кропотливая работа бухгалтера. Пальцы Турухтанского затанцевали на белых клавишах, и на синем экране стали выстраиваться в ряды серебристые зигзаги цифр. Иногда их разделяли плюсы, минусы, маленькие звездочки знака умножения, наклонные черты деления, проценты, но после аккуратного знака равенства они пропадали, цифры быстро менялись, смещая путешествующую запятую то вправо, то влево. Прервавшись на короткий обед, Турухтанский поспешно съел два кубика помидора с привкусом целлофана и ломтик докторской колбасы, глотнув стакан безвкусного чая. Потом снова по экрану поскакали цифры, перекидываясь в противоположную сторону, исчезая и вновь появляясь. Это продолжалось до тех пор, пока Коробкин не объявлял об окончании рабочего дня через динамик и Турухтанский выключал компьютер, после чего ему еще долго всюду мерещились цифры и хотелось любой предмет, который попадался бухгалтеру на глаза, сравнить с тройкой или девяткой.
Турухтанский вышел на пропахшую бензином улицу, и его тут же поглотила стремительная река спешащих с работы людей. Параллельно тротуару медленно двигалась скрипящая, жужжащая, шумящая, визжащая, гудящая река серых машин. Шум людских голосов и грохот автомобилей отскакивал рикошетом от стеклянных громад небоскребов и разносился по улице скрежещущим эхом. С этим грохотом смешивался, перемалываясь, говор компьютерных голосов, призывно звучащих из-под сверкающих разными цветами, вертящихся вывесок магазинов.
Добравшись до своего дома, расположенного недалеко от офиса, Турухтанский поехал на лифте на семнадцатый этаж, где он жил. Наконец бухгалтер вошел в квартиру, от усталости прислонившись спиной к белой пластиковой стене.
- У-ф-ф-ф! - выдохнул Турухтанский.
- Добро пожаловать в вашу квартиру, Федор Александрович! - проскулил визгливый голосок компьютера, встроенного в стену.
Турухтанский невольно обвел глазами свою квартиру. Белые пластиковые стены, широкое окно с балконом, сбоку встроенный в стену телевизор, колонки, компьютер, холодильник, стол с выдвижными ящиками с документами, легкая пластмассовая полка с несколькими старыми потрепанными томиками по технической литературе, книжкой фантастики и тремя номерами научно-популярного журнала, автоматический диван-кровать, двери в туалет и душевую.
- Вам свежий выпуск газеты, - прервал размышления бухгалтера компьютер.
Из факса быстро выехали белые листы газеты, пахнущие свежей краской. Турухтанский медленно подошел к столу и, небрежно бросив скучающий взгляд на первую страницу, швырнул газету на далекий диван.
- Примите таблетку, примите таблетку! - заверещал противным голосом компьютер, и Турухтанский, только чтобы избавиться от этого звука, послушно выдавил из пластинки, покрытой фольгой, круглую зеленую таблетку от старения. Всем жителям страны предписывалось регулярно принимать ее один раз в день. Турухтанский, поморщившись, запил горький кружок таблетки от старения и присел на диван. Телевизор смотреть не хотелось, в газете не было ничего нового и интересного, чтение книг сейчас тоже не привлекало бухгалтера. Он поднялся с дивана и вышел на балкон.
С балкона открывалась головокружительная панорама дымящего серого города. Напротив балкона располагалась такая же безликая стена стеклянных и пластиковых геометрических фигур, в нескольких местах из нее торчали бетонные столбики труб, упиравшихся во всегда серое, хмурое небо. Темные разлапистые фигуры звездолетов впивались в клубящиеся, свинцовые тучи, исчезая в их глубине. Снизу, оттуда, где виднелась будто проведенная грифелем под линейку жирная шевелящаяся черта, доносился еле слышный на высоте семнадцатого этажа гул машин, вой неумолкаемых сирен и пронзительный свист монорельса. С наступлением малиновых сумерек магазины на нижних этажах небоскребов зажигались мутным желтым светом.
Вдруг над самой головой Турухтанский услышал ужасающий крик, вонзившийся в его сердце, словно лезвие ножа. Через мгновение, разрезая потревоженный вечерний воздух, перед балконом Турухтанского пролетел, отчаянно махая руками, темный силуэт Кизильцева. Человек с искаженным от ужаса лицом беспомощно барахтался в воздухе, опускаясь все ниже, и вдруг распластался еле заметной черной кляксой на сером тротуаре. Турухтанский, словно окаменевший, еще несколько минут стоял на балконе, уставившись в маленькую фигурку неестественно скрутившегося в запятую Кизильцева. Вокруг распростертого тела тут же собралась толпа зевак, и подоспевшие медики в белых халатах втаскивали его на носилках в воющую сиреной машину скорой помощи...
Турухтанский медленно, шатаясь и постукивая зубами, вошел в комнату. В его голове все смешалось, лишь иногда бессмыслицу, словно тьму, пронзали светящиеся иголки мыслей: "Это... суицид?.. Зачем?.. Кизильцев?.. Вот почему он был сегодня таким бледным!.. Но... как он смог?.."
Турухтанский рано лег в этот день спать. В его измученном мозгу все еще слышался тот ужасный предсмертный крик Кизильцева...
Кругом возвышались высокие, стройные березы в зеленых накидках, иногда между ними встречались хрупкие, тонкие осинки, боязливо трепещущие своими мелкими листочками. Время от времени на лес налетал свежий ветер, и березки слегка гнулись от его порывов, качая кудрявыми ветвями, словно приветствуя его. По всему березнику мягко прокатывался мелодичный шум деревьев, похожий на шум морского прибоя. Всюду слышалось красивое пение лесных пичужек, сливавшееся в радостный благодарственный гимн солнцу, земле и деревьям.
- Люба, смотри, какой я гриб нашел! - крикнул, улыбаясь, Турухтанский. Он держал в руках два сросшихся молодых подосиновика с красноватыми бархатистыми шляпками, соединенными одна с другой.
Из молодого березника выбежала, радостно смеясь, прекрасная белокурая жена Федора.
- Покажи, - произнесла она ласковым голосом и, рассмотрев необычный гриб, улыбнулась: - Какая прелесть!
Нежный взгляд Турухтанского мгновенно был пойман пламенным взором его жены.
Из-за тонких, маленьких березок на светлую полянку выбежал сын Турухтанского лет семи и дочка лет пяти.
- Папа, а почему они так выросли? - поинтересовался сынишка.
- Потому что... Потому что одному грибу жить скучно, а вдвоем им веселей, - улыбнулся Турухтанский.
- Правда, правда! - захлопала в ладоши его дочка и закрутилась на одной ножке, радостно смеясь...
Вдруг над самым ухом Турухтанского яростно просигналил серый автопоезд, пронзительно просвистел монорельс, сзади, толкнув бухгалтера плечом, кто-то крикнул:
- Смотри, куда прешь, болван!
Турухтанский снова шел на работу. Грохот скрежещущей технической пляски города мгновенно разметал в стороны прекрасные мечты бухгалтера, о которых он думал. Турухтанский вздохнул, грустно осознав то, что он вернулся в действительность, и двинулся дальше, увлекаемый толпой.
В юности Турухтанский часто хотел сбежать от общества куда-нибудь в лес и спокойно жить там вместе с семьей, питаясь дарами леса и размышляя о тайнах бытия. Только так, думал Федор, можно достичь счастья. Но он никак не мог решиться на этот поступок, во-первых, потому что Турухтанскому не хотелось огорчать своих родителей, а во-вторых, потому что побег казался ему неоправданным и несколько опрометчивым действием. И побег все время откладывался на неопределенное время. Но вот Турухтанский повзрослел, окончил учебу в университете и стал бухгалтером. Цепь обязанностей по работе скрутила его, кинула в механический омут городской жизни. И теперь Федор уже не мог так просто сбежать из города, хотя мысль о побеге все настойчивее приходила бухгалтеру в голову. Самоубийство Кизильцева выбило Турухтанского из колеи, воспоминания о прекрасных несбыточных мечтах юности настолько контрастировали с окружающим городским миром, что Федора охватило отчаяние, из которого надо было выйти, принимая решительные действия.
Об этом думал Турухтанский, уставившись невидящими глазами в синий экран компьютера. Пальцы бухгалтера машинально бегали по клавиатуре, но его мысли блуждали далеко оттуда. Наконец Турухтанский решил сбежать из этого адского города.
"Завтра же я убегу, - думал он. - Я не допущу, чтобы мне диктовали законы, которые противоречат моему мировоззрению. Мне осточертела эта техника. Я хочу свободы! Я докажу этой гнилой материалистической системе, что человек создан для свободы, творчества, любви!"
С этими мыслями прошел весь рабочий день Турухтанского. Когда бухгалтер шел домой, вокруг него по-прежнему грохотали автомобили, квакали компьютерные голоса, но он ничего не слышал. Все мысли Турухтанского были поглощены предстоящим побегом. Вырваться из города нельзя? Что ж, он готов бороться.
В последний раз выпив таблетку от старости, Турухтанский с особенным удовольствием стал готовиться к побегу. Бухгалтер выдвинул нижний ящик стола, где лежали сохраненные им с прошлых времен вещи. В потертую бледно-зеленую сумку он сложил красную палатку, топорик, перочинный нож, котелок, десять коробков спичек, увеличительное стекло, соль, немного муки. Турухтанский с удивлением обнаружил в ящике Библию в пыльной обложке, томик стихов Пушкина и "Белые ночи" Достоевского. Бегло просмотрев запрещенные книги, бухгалтер кинул в сумку и их.
Последней на дне нижнего ящика Турухтанский увидел фотографию прекрасной белокурой Любы. Грустно посмотрев на нее, он вздохнул и положил фотографию поверх всех вещей в сумку.
Турухтанский был готов.
Тут противно заговорил компьютер:
- Вам свежий выпуск газеты, вам свежий выпуск газеты.
Тихо заскрежетал факс, и из него вылетели хрустящие свежеотпечатанные листы. Турухтанский подобрал с пластикового пола газету и прочел на первой странице:
"САМОУБИЙСТВО НА ПРОСПЕКТЕ АСТРОНАВТОВ
Вчера в 21 час 10 минут в доме N808 по проспекту Астронавтов произошло самоубийство. Сергей Константинович Кизильцев 2006-го года рождения выпрыгнул из окна своей квартиры, расположенной на восемнадцатом этаже. Следователи объясняют это тем, что гражданин Кизильцев сошел с ума. Это видно из содержания предсмертной записки..."
- Что?! - удивился Турухтанский.
Сбоку была напечатана фотография предсмертной записки. Несколько предложений, написанных неаккуратным, прыгающим почерком: "Вы променяли Бога на науку и технику, любовь - на разврат, семью - на государство. Я не хочу жить как животное. Прощайте!"
"Идиоты! - вскочил Турухтанский и зашагал взад и вперед по тесной квартире. - Неужели они не поняли?! Да они сами с ума посходили!"
Бухгалтер яростно бросил газету на стол и стал готовиться ко сну. Пока Турухтанский раскладывал диван-кровать, в его голове беспорядочно бегали обрывки таких понятных бухгалтеру фраз: "...Променяли Бога на науку... Семью - на государство... Любовь - на разврат... Не хочу жить как животное..." Когда Турухтанский оказался в постели, он подумал: "А ведь Кизильцев мог бы стать мне хорошим другом... Променяли Бога на технику... - пронеслось в голове бухгалтера. - Я бы спас его от смерти... Прощайте!.."
Засыпая, Турухтанский снова вспомнил последнее слово Кизильцева. "Прощайте!.. Прощайте!.. Прощайте!.." - медленно гасли в его голове мысли.
Подземный переход представлял собой огромный, кишащий людьми муравейник. По бетонным ступенькам спускались и поднимались наверх кричащие, смеющиеся, бормочущие, ворчащие, ругающиеся пассажиры метро, и их шум изредка перекрывал свистящий вой поездов. На этот вой, как корабль на свет маяка, и шел Турухтанский. Он очень редко пользовался метро и не знал, куда идти; Турухтанский просто шел вместе с толпой идущих по переходу на работу людей.
Впереди появились турникеты. В каждом из них сверху была узкая канавка. Бухгалтер провел по канавке своей кредитной карточкой и, пройдя вперед, двинулся вместе с толпой на станцию метрополитена. Она представляла собой, по сути дела, широкую никелированную трубу, верх которой был усыпан желтыми шарами ламп. Слева застонал, тормозя, воющий поезд метро, направляющийся к центру города, двери открылись, и бушующий людской поток хлынул сначала из него, а затем и стоявшие на станции люди стали штурмовать синие вагоны. С трудом закрывшись, скрипнули двери, и поезд с нарастающим гулким грохотанием умчался в темноту тоннеля.
Тут же справа появился свистящий синий поезд, идущий к окраинам города. Поезд был почти пустой: в центр люди ехали на работу, на окраины - домой. Турухтанский зашел в раскрытые двери и сел на кожаное сидение, спрятав сумку у себя за спиной. Он собирался ехать до конечной станции. Машинист объявил следующую остановку, и поезд тронулся с места, сначала плавно заскользив по рельсам, затем разогнался, простучав колесами, загрохотав, с силой выбивая дрожащий воздух вперед по тоннелю.
Через три станции в вагон к Турухтанскому сел милиционер в синей форме. Бухгалтер не на шутку забеспокоился. Ему показалось, что милиционер строго, подозрительно посмотрел на него. Поэтому вопреки своим планам, Турухтанский сошел на следующей же станции с поезда и быстро выбежал из подземного перехода.
Сколько ему еще надо было бежать до границы города? Километр, может, два. Турухтанский растерянно стоял на опустевшем тротуаре возле шумящей, трезвонящей, сигналящей автомобилями улицы, окруженной стеклянными и бетонными цилиндрами жилых домов. Однако опомнившись, бухгалтер бросил короткий взгляд на часы и со всех ног бросился бежать по проспекту. Гудели машины, вверху грохотал, свистя, монорельс, в небе звучно шипели черные звездолеты, похожие на огромных воронов, а Турухтанский все бежал. Перед ним быстро мелькали незнакомые очертания небоскребов, черная лента проспекта извивалась змеей на поворотах. Бухгалтеру становилось все труднее бежать, силы медленно, но верно покидали его, Турухтанский часто дышал, в его горле пузырилась противная разъедающая слизь, а сосуды правой руки словно что-то сдавливало, отчего одна кисть стала просто болтаться вверх и вниз, будто безжизненная. Бухгалтер судорожно хватал ртом горький городской воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Он остановился на некоторое время, чтобы передохнуть, и посмотрел на часы. Турухтанский тут же словно окаменел, парализованный страшным положением часовых стрелок. Часы показывали пять минут девятого. "Это конец! - подумал в отчаянии бухгалтер. - Рабочий день уже начался, а меня нет в офисе. Коробкин будет разыскивать меня, может быть, и милицию подключит... Милиционер! Что, если он запомнил меня и уже доложил обо мне в участок?" Эта безысходная мысль почти убила Турухтанского. И он снова помчался вперед, к свободе, глотая горькую слизь и растрачивая уже и без того угасшие силы. А заветная зелень леса все не показывалась впереди проспекта.
Вдруг сзади послышался предательский вой милицейских сирен, все приближающийся к Турухтанскому. Бухгалтер побежал еще быстрее, удивляясь сквозь отчаяние, откуда взялись у него силы. Но, видимо, тщетно, его все равно заметили. Из одной милицейской машины загудел, колыша воздух, монотонный голос из громкоговорителя:
- Гражданин Турухтанский, перестаньте валять дурака! Немедленно возвращайтесь на работу! Не сходите с ума!
Милицейские автомобили, злобно крича сиренами, все настигали бухгалтера. Он понял: сейчас или никогда. Турухтанский шмыгнул в первую попавшуюся щель между небоскребами, рискуя заблудиться в лабиринте дворов. Он очутился возле каких-то длинных складских помещений, тянувшихся большими серыми ангарами вдоль небоскребов проспекта. Милицейская сирена осталась где-то позади, возможно, ее выключили. Турухтанский бежал, хватаясь рукой за бок, тяжело дыша, спотыкаясь, петляя, будто заяц в лесу, между ангарами.
- Вот он! - послышался вдруг сзади голос милиционера и быстрые шаги.
Турухтанский был в отчаянии. Он метался между ангарами, словно подстреленный зверь. И вдруг... обогнув ребристый металлический склад, бухгалтер увидел близко от себя спасительную лесную зелень, правда, ее преграждала тонкая металлическая сетка. Но мысль о том, как ее преодолеть, не приходила сейчас в голову Турухтанскому: судьба предоставляла ему последний шанс, и бухгалтер цеплялся как мог за эту спасительную соломинку. Подбежав к металлическому забору, Турухтанский хотел зацепиться за него, но, едва дотронувшись рукой до прутьев, он упал навзничь, словно что-то его толкнуло. Еще одна попытка, отчаянная, сумасшедшая. Турухтанский, еще не осознав того, что с ним случилось, второй раз бросился на стальную сетку, и бухгалтера, тряхнув в воздухе, что-то невидимое снова опрокинуло на асфальт. А погоня была уже слишком близко... И вдруг Турухтанский все понял: стальной забор был под напряжением. Эта ужасная догадка пронзила его мозг, сжигая все мосты надежд, перечеркивая все заветные мечты, за которые он так боролся. И, прежде чем схватили сбежавшего бухгалтера, он разрезал городской воздух ужасным криком отчаяния и безысходности...
Жизнь Турухтанского снова потекла в своем привычном бурлящем русле. Его волосы быстро поседели, хотя бухгалтер, согласно законам, регулярно пил таблетки от старения. Турухтанский стал еще более молчаливым и угрюмым. Когда он приходил поздно вечером домой с работы, им овладевала пожирающая все чувства апатия. Бухгалтеру не хотелось ни смотреть телевизор, ни читать газеты и техническую литературу, ни играть в компьютер, а нижний ящик стола был пуст: все, что было дорого Турухтанскому, конфисковала милиция. Он подолгу стоял на балконе, смотря невидящими глазами на однообразные улицы города, и мысленно молил Бога, чтобы Он избавил бухгалтера от этих ужасных мучений.
Однажды Турухтанский шел утром на работу, идя в густой, звенящей, как пчелиный рой, толпе людей. Возле него устрашающе прогремел грузовик, ноющим звуком пригрозил грохочущий автопоезд, сбоку прикрикнул на бухгалтера разъедающий душу компьютерный голос. Вдруг Турухтанский нервно рассмеялся и закричал:
- Люба, смотри, какой я гриб нашел!
Бухгалтер уже не видел, куда шел. Спотыкаясь, он врезался в людей, протискивался между ними, а на его лице сияла радостная бессмысленная улыбка.
- Псих! - крикнул кто-то, толпа подхватила, как по цепной реакции, это слово и посторонилась от Турухтанского. А тут уже по проспекту мчалась, ревя сиреной, машина с психиатрической больницы. Автомобиль остановился, из него выбежали санитары в белых халатах, быстро подхватившие улыбающегося Турухтанского. Когда бухгалтера занесли в машину, он пробормотал, улыбаясь:
- Потому что... Потому что одному грибу жить скучно, а вдвоем им веселей.
Хлопнула дверца, и автомобиль резко двинулся с места, громко запричитав сиреной, теряясь в сплошном потоке машин...
Между двух высоких сосен на лесной опушке, на обрывистом желтом берегу реки приютилась красная палатка. Над рекой вставало золотистое солнце. Медленно поднималось оно из спокойной речной глади, окрашивая воду в ярко-желтый цвет. Небо стало светлеть, проснулись и поплыли по нему нежно-сиреневые облака. Восток разгорался, распространяя вокруг себя хрупкое тепло, прогонявшее легкие обрывки густого тумана. Птицы запели солнцу свои радостные серенады.
Турухтанский поднимался на крутой песчаный берег с удочкой в одной руке и ведром с плавающим в нем карпом с золотистой чешуей в другой. Он зашел в красную палатку, где сидела его красавица Люба и дети, и, улыбаясь, произнес:
- Смотрите, какого я карпа словил!
- Да, красивый, - согласилась жена Федора и улыбнулась.
- Какая красивая рыбка! - восхитилась дочка, заглянув в ведро. - Как она называется?
- Карп, - ответил ей Турухтанский.
- Только она почему-то плавает кругами и в стенки стукается... - растерянно сказала дочка.
- Потому что она хочет свободы, - объяснил Турухтанский. - Рыбка не хочет, чтобы ее съели.
- Папа, выпусти ее, - попросил сынишка. - Мы не хотим ее кушать.
- Правда, папа, выпусти! - проговорила дочка.
- Хорошо, - согласился Турухтанский, взглянув на улыбающуюся Любу. - Пошли со мной.
Федор вместе с женой и детьми вышел из палатки и быстро спустился к воде, по которой бегали, переламываясь, солнечные блики. Он перевернул ведро, и карп упал в переливающуюся на солнце воду, затем, взмахнув блестящим хвостом, снова вынырнул, словно поблагодарив и попрощавшись, и вновь исчез в речной глубине. Все улыбались. Люба обняла своего мужа, семилетний сын помахал карпу вдогонку рукой, а пятилетняя дочка Турухтанского захлопала в ладоши и закричала:
- Как хорошо!..
Интервью со спикером парламента
Репортер: Константин Павлович, каковы причины столь массовых суицидов в стране?
Постулатов: Эта тема будет обсуждаться на Аккумулевском конгрессе, который пройдет в ближайшие три дня.
Репортер: А каковы ваши предположения на этот счет?
Постулатов: Пока не знаю. Положение в стране, действительно, катастрофическое. Из-за нулевого прироста населения, вызванного законом о запрещении браков и рождения детей, людей становится все меньше. Таблетки от старения не имеют теперь никакого смысла, так как население уменьшается из-за многочисленных самоубийств, психиатрические больницы переполнены сумасшедшими. В городах нет ни одной улицы, ни одного переулка, в котором бы кто-нибудь не покончил жизнь самоубийством или сошел с ума.
Репортер: А какие версии происходящего будут рассматриваться на Аккумулевском конгрессе?
Постулатов: Основная версия - эпидемия сумасшествия, охватившая страну. Наши ученые работают над созданием вакцины против нее. Однако случаи суицидов и сумасшествий наблюдаются также и у них. Некоторые депутаты считают, что причина массовых самоубийств - жесткие законы нашего государства. Но сторонников этой версии меньшинство.
Репортер: Спасибо за интервью. (Оператору) Дима, выключи камеру...