Радуга была необычная. Несмотря на то, что сквозь нее явственно просачивался дождик, радуга совсем не была мокрой. Она была разноцветная, как и все радуги. И, как и все радуги, она была веселой и бесшабашной.Ведь жизнь радуг очень коротка и каждой радуге хочется прожить свою короткую жизнь как можно более цветасто и запоминающеся. Но эта радуга была не такая, как все. Ей совсем не хотелось славы. Она просто раскинулась над всем островом и вместе со мной вдыхала полной грудью теплую морось склоняющегося к вечеру дня. От нее не исходило ощущение кратковременности. Это была необычная радуга. Я думаю, что мое одиночество тоже смотрело на эту радугу.
Я не люблю одиночество. Я его даже не замечаю теперь. Его нет для меня. Как человека, которого ты любил, когда-то, но который, предав тебя однажды, перестал для тебя существовать. Этот человек умер для тебя, хотя физически он вполне жив, ходит в институт, покупает хлеб в магазине, вы даже встречаетесь на остановке автобуса и здороваетесь. Но его нет для тебя. Ты перестаешь его воспринимать, ощущать в своем внутреннем мире. Так и я не воспринимаю одиночество. Правда, мое одиночество никогда не предавало меня. Наоборот, оно меня холило и лелеяло. Оно ухаживало за мною. Водило в кино по выходным и дарило торт на день рождения. Мы чокались бокалами шампанского в новогоднюю ночь. Мы бегали по снегу, дурачились и кидались снежками. Мы фотографировались в самых удивительных, сотрясающих душу своей красотой, местах нашего города. О, как мое одиночество любит этот город! Это даже болезнь какая-то. Мое одиночество водило меня по самым заброшенным, забытым Богом и людьми улочкам Питера. Там никогда не убирают мусор, там обязательно есть какая-нибудь приткнувшаяся сбоку кафэшка, там, на подоконнике, щурится на солнце пыльная, но довольная киска. Там, опустив морду на лапы, всегда ждет чего-то или кого-то безнадежно лопоухий и беспородный пес. И что меня всегда удивляло, так это то, что на этих улочках никогда не было грязно. На каждой такой улочке обязательно есть своя достопримечательность. Простенькая, но непохожая на остальные. Особенная достопримечательность, своя. Поэтому эти улочки никогда не перепутаешь. По ним ветер обязательно гонит какой-нибудь листочек или бумажку, или даже пакет, но всегда маленький и аккуратный. Мое одиночество уговаривало меня погулять по этим улочкам осенью, но я так ни разу и не пошел. Если честно, я испугался. Я испугался, что осенью там будет так красиво, что мне не захочется возвращаться домой. И я останусь там навсегда. Тогда одиночество устроило мне прогулку по мостам и набережным каналов. Я ходил и видел чудные вещи. По водной глади резвились феи. Веселая Дюймовочка исполняла сложный гимнастический элемент. Как она подросла с тех пор, как мы встречались с ней последний раз! Мой лучший друг - Снусмумрик, предложил мне прокатиться на его личной яхте. Он сказал, что он здесь проездом из Швеции, и направляется прямиком на остров Горящей Лавы. В прошлую навигацию он выронил там две ноты из флейты, и теперь у него никак не составляются мелодии. Это обычная для него история. Он их постоянно теряет. А над яхтой развевался наш любимый пиратский флаг - желтая Рысь на сером фоне. Мы сами придумали этот флаг, когда я был еще маленький. Я отказался ехать. Я сказал, что я уже слишком взрослый и что я теперь не очень во все это верю. Снусмумрик задумчиво посмотрел на небо, потом на воду, потом на пиратский флаг и улыбнулся. Это пройдет, сказал он, раньше ты рос в длину, а теперь будешь расти в глубину. Ты будешь становиться все младше и младше. И скоро снова сможешь кататься на моей яхте. Я приеду к тебе в следующую навигацию. Одиночество облегченно вздохнуло, когда яхта Снусмумрика скрылась из виду. Они не очень друг друга любят. Я видел там много счастливых людей. Вы не верите, но это правда. Особенно запомнились мне двое. Мужчина и женщина. Высокие, хорошо одетые, мужчине лет 26, женщине 21-22. Они стояли неподалеку, а я все удивлялся, почему большинство из увиденных мною счастливых людей - высоки ростом? А летом мы с одиночеством пошли гулять в ЦПКО. Я рассматривал круги на воде и гладил по холке львов. А одиночество разговаривало с богами. Греческими. Или римскими, я никак в них не разберусь. Одиночество разговаривало с ними, кажется, на латыни, но я не слушал. Во первых, потому что я не понимаю по латыни. А во вторых, потому что мне это было неинтересно. Мне не нравятся эти боги. Духовой оркестр на площадке играл что-то развеселое. Был уже конец лета. На улице было не очень тепло и народу, поэтому, было немного. Две пожилых пары перетаптывались с ноги на ногу совершенно не в такт. И еще там танцевала девочка лет двенадцати. Она танцевала сосредоточенно и самозабвенно. Было видно, что она занимается танцами. Но как же она танцевала! Невозможно было отвести взгляд. Оркестр перестал играть. Музыканты были уже пожилые, им было необходимо отдохнуть, погреть руки, становилось уже довольно холодно. Они захлопали руками о китель, кто-то закурил, кто-то стал пить чай из термоса. И люди постепенно разошлись. Последней ушла танцевавшая девочка, она увлеченно говорила о чем-то своей маме, наверное, они обсуждали какой-нибудь танцевальный элемент. И тогда я решился. Я повернулся к одиночеству и сказал: я не люблю тебя. Ты хороший человек, прекрасный друг, у тебя чудесное чувство юмора, я всегда хохотал над твоими анекдотами, но я тебя не люблю. Понимаешь? Не люблю. Не ходи больше за мною. Одиночество заплакало. Я стоял, засунув руки в карманы моей куртки, а сверху накрапывал дождик. Накрапывал грустно и зябко. Я повернулся и пошел по дорожке. А дождевые капли сваливались с кепки на куртку с куртки на дорожку. Я не выдержал и обернулся. Одиночество стояло на месте и плакало, уткнув лицо в ладони. На него, так же как и на меня лился дождик, и оно совсем промокло. Мне стало его жаль. Как тяжело признаваться в нелюбви! Но не зря же я решался столько лет. И я пошел дальше. И над всем этим грустным, мокрым, полуосенним островом, вдруг, почему-то, встала радуга.