Аннотация: Памяти Вильк Лидии Ивановны, участницы блокады Ленинграда, посвящается. Женщина, потерявшая за годы войны всех, и решившая жить ради одного ребенка, спасенного в горящем детском доме Ленинграда.
- ТЫ хочешь, чтобы я рассказала тебе о войне? Боюсь, что это будет слишком трудно вспомнить.- Лидия Ивановна опустила веки, покомкала в руках край остроугольного платка и мягко провела им по глазам.
И тут сыграло моё извечное нетерпение, за которое я впоследствии тысячу раз прокляла себя.
- я всё понимаю- вы стары, и не сможете вспомнить всё детально. Я от вас этого и не прошу. Мне достаточно всего- лишь пару слов для того, чтобы написать заметку в школьную газету. Знаете, я очень сильно провинилась, и это стало моим наказанием. если я не напишу эту заметку, то бишь не займусь общественно полезной работой, то меня могут даже исключить. Вы- один из немногих участников Великой Отечественной Войны в нашем селе, Следственно, вы должны мне помочь. Постарайтесь вспомнить хотя бы что- то.
Я помню её глаза. Она смотрела не на меня- куда то за мою спину, будто сквозь. И столько невыносимой боли отражалось в её взгляде, что мне впервые тогда стало стыдно. Лидия Ивановна тихонько засмеялась. Почти шепотом:
- Знаешь, я боялась этого- что наступит такой день, когда меня назовут наказанием. Наверное, милая, ты даже представить себе не можешь, насколько это больно.- она слабо улыбнулась, - но ты хочешь знать о войне? Что ж, я расскажу тебе о ней.
Я родилась в Ленинграде. Не в горящем городе бед и войны, нет. Я родилась за восемнадцать лет до начала той войны с фашистами. В цветущем, благоухающем Ленинграде... У меня была удивительно счастливая молодость. Я любила и была любима, чувствовала в себе бушующие силы и верила в светлое будущее. Знаешь- она искренне заулыбалась, словно погрузившись в то самое время- у меня было самое красивое платье на выпускном вечере в школе. Мой папа- военный офицер- привёз из командировки большой лоскут материала цвета небесной голубизны. И мы с мамой принялись за кропотливую работу. Платье было сшито за несколько дней. Я до сих пор помню один момент- когда мама из своей шкатулки достала моток красивых белоснежных кружев, которые достались ей от моей прабабушки. Мне казалось, что никого тогда не было на свете, счастливее меня. Я уже представляла, как красиво буду танцевать вальс в этом платье, а рядом со мной будет он- мой любимый человек- Сашенька. И этот день настал. Я помню, как шла по вымощенным тротуарам Ленинграда, а рядом со мной- моя любимая мама и старший брат. Отца с нами не было- его срочно вызвали в военный штаб. Но всё это тогда выглядело так безобидно, и никто из нас и подумать не мог, что на пороге- война. Отец, уезжая, обещал мне обязательно успеть заглянуть ко мне на выпускной. Таким я запомнила его навсегда- стоящим в передней в красивой военной форме. Он протягивал мне цветы, и улыбался. Он был счастлив. Все мы были счастливы. Я помню, как повисла на его шее, словно маленькая девочка. Это были наши последние минуты вместе. Самые последние, понимаешь, девочка моя...
Тот вечер навсегда остался в моей памяти. Учителя вручили выпускникам аттестаты, и пожелали удачи, свято веря в наше счастливое будущее. Да и мог ли кто- то тогда, глядя на нас- таких красивых и сияющих- усомниться в нашем скором счастье. Мы и сами без оглядки верили в это и спешили в совершенно новую- взрослую и ответственную жизнь. Никто, абсолютно никто не мог знать, что этот выпускной вечер станет не только первым, но и для многих из нас последним в жизни.
Этот вечер стал незабываемым для меня. Я тогда впервые произнесла слова любви и мы с Сашей поклялись друг другу в том, что обязательно поженимся и станем самыми счастливыми людьми. Я помню как мы сидели на крылечке школы, он держал мою руку, а я ужасно тряслась. - Лидия Ивановна засмеялась, и подняла на меня свои глаза- полные счастья. Счастья, которое было таким реальным, таким близким, и, таким несбыточным.- Глупенькая девочка, я рассказывала ему о том, как папа в детстве привез мне с моря ракушки, а я верила, что в них всё ещё живут улитки, и каждую ночь ложила их под подушку, в надежде что утром увижу их рядом со мной. А он смеялся, и целовал меня. В щеки, в лоб, в губы. Гладил по волосам, и вместе мы представляли будущее. Как я поступлю в медицинский- тогда я уже прошла небольшую практику у известного в Ленинграде врача- моя мама постаралась устроить мне её. А Саша хотел стать военным офицером, как его отец. Мне так нравилось смотреть, как увлечённо он рассказывает мне о знаменитых полководцах и военных людях. Он мечтал быть похожим на кото-то из них, сделать многое для своей Родины. А рядом с ним всю жизнь должна была быть я. Всё должно было быть хорошо. Но судьба наша распорядилась иначе...
Мы, уже бывшие ученики школы, вместе с родителями и учителями встречали новый рассвет. Он был прекрасен...- она вздохнула, и при тусклом освещении комнаты я увидела на щеке первую покатившуюся слезинку.- Последний для нас мирный рассвет, рассвет без слёз и горя. Последний для многих счастливый рассвет. Откуда же мы могли знать, что на этом рассвете мы услышим страшное заявление- "Без предупреждения войны Немецкие войска перешли границу СССР. Началась Великая Отечественная Война". Вы, молодое поколение, наверняка не единожды слышали запись этого объявления войны. Но никогда она уже не будет звучать настолько страшно, как тогда. Мы ничего не могли понять- в городе началась ужасная суматоха. Практически никто ещё не осознавал насколько серьёзным было это заявление. Все переспрашивали друг друга, верили ещё тогда в то, что всё будет хорошо. Война ведь ещё не здесь... и только в отделениях уже в срочном порядке формировались отряды солдат на передовую. Мальчишки, окрылённые отвагой и юношескими мечтами, со всех ног бежали записываться в ряды добровольцев. Наши мальчики. Такие молодые, полные сил и веры в себя. Они хотели быть героями, и каждый, несомненно им стал. Но вы уже никогда не увидите этих мальчиков такими, какие они вернулись с войны... Без рук и ног, израненные и покалеченные, с поседевшими головами. Видела ли ты когда- нибудь двадцатилетних парней с седыми головами! Двадцатилетних! Их глаза- повидавшие столько горя и смертей, уже никогда впредь не светились полноценным счастьем. Миллионы исковерканных и поломанных судеб. Но они никогда не жалели себя. Это страшно было слышать, но они постоянно твердили о тех, кто уже не вернулся в свой дом, к своим родным. О тех, кто не мог даже рассчитывать на то, чтобы не чужая ему рука присыпала его могилу землёй. О тех, кто нашёл свой вечный покой в большой братской могиле, или же вовсе остался лежать вдоль берегов рек и озёр, в лесах и бескрайних полях. Они говорили о тех, кто не вернулся с лагерей... Говорили они о них почти шепотом, вглядываясь куда- то вдаль- будто где то там находились их друзья и боевые товарищи. Да я и сама часто вижу во сне и наяву этот далёкий берег- там стоят все те, кто отдал свою жизнь за светлое будущее и мир на земле. Сколько их- все они разные- светлые и тёмные, молодые и в возрасте. Но все они навечно отделены от нас, живых. И нам, выжившим солдатам, всегда после войны становилось стыдно от своей судьбы. На войне мы все были на равных- каждый мог умереть в следующий момент. Но вот после Победы...мы остались живы, а они... их больше нет.
- И, кроясь дымкой, он уходит вдаль, заполненный товарищами берег...- я не слышала своих слов, не осознавала уже как я произнесла эту выдержку Твардовского. Я была уже вместе с ней- Лидией Ивановной- там, где осталась её память, её сердце. Она вздрогнула и замолчала на несколько минут, я тоже молчала. Молчала, и следила за её лицом. Она по- прежнему смотрела куда- то сквозь меня, будто там и впрямь стояли погибшие солдаты, и она вглядывалась в лицо каждого. По щекам её текли слёзы.
- Саша был одним из первых.....одним из первых он отправился на фронт...одним из первых он погиб... у нас не было даже минутки попрощаться... попрощаться уже навсегда. Был лишь забитый до отказа перрон, растерянные, но готовые ко всему солдаты, и слёзы матерей, жён и детей... я пыталась сквозь толпу протиснуться к нему. Всё ещё в красивом платье цвета небесной голубизны. Я плакала и просила пропустить меня к нему. Но все здесь провожали дорогих им людей, а поезд уже трогался. Мне помог старый офицер- он подсадил меня к окошку поезда, и лишь на мгновение я коснулась его руки- и вложила в неё кусочек белой бахромы, оторванной с моего воротника. А он обещал мне вернуться. Все они обещали. А мы верили. Верили и ждали до последнего.
Ты знаешь, у меня ведь нет даже его фотографии. Но я помню каждую его черту. Помню эту растерянную улыбку из окна вагона, помню тепло его рук так, словно всё это было вчера. Но прошло уже столько лет. И кто знает, может и скор уже тот час, когда мы снова будем вместе. Я верю в это. Ну не может быть судьба так жестока с нами- мы перенесли столько бет, должен же быть шанс начать всё сначала. Не здесь, так на том свете. А нас уже ждут там наши товарищи и друзья, все, кто были лишены жизни на этой земле. Я жду встречи с ними. Очень жду.
Он уехал. Похоронка с известием о его смерти пришла спустя полтора месяца.- Лидия Ивановна замолчала. В этот раз минут на пять, а я не смела уже прервать её задумчивости. В доме слышалось тиканье часов, и в наступившей тишине оно казался очень громким.- я слышала, как кричала его мать, потерявшая уже к тому времени сына. Я слышала, как тихонько на кухне плакала моя мама. Я всё это слышала, забившись в угол большого платяного шкафа. Я не могла тогда плакать. Я просто не верила в возможность его смерти. Мой Сашенька. Мой молодой, красивый, целеустремлённый и бойкий мальчишка. Его больше не было...я не могла поверить, что всё это происходит в моей жизни. За что?- спрашивала я у судьбы. И не получала ответа. А я ведь ещё совсем не знала, что мне уготовано пройти в будущем, за все эти страшные пять лет войны.
На следующий день я отправилась в отдел- у меня была медицинская практика, и санитаркой меня взяли без проблем. Но каково же было их удивление, когда я потребовала отправить меня на передовую. Я знала- где то там был он, где то там он и погиб. Мне казалось, что так я смогу быть ближе к нему. Даже просто пройду по той самой земле, по которой быть может в последние минуты жизни ходил он, вдохну воздух, который вдыхал мой Саша. Коменданты знали моего отца, от которого мы не получили спустя полтора месяца ни строчки. Мы даже не знали о его местонахождении. Мама сутками отстаивала очереди во все организации, но никто так и не сказал ей, куда он был отправлен. "Боевое задание. Ждите информации"- это был их ответ на все её мольбы и просьбы. Коменданты знали моего отца, он был уважаемым человеком, и мои просьбы отправиться на передовую постоянно отклоняли, предлагая мне остаться в местных госпиталях. Но лучшая черта, доставшаяся мне от отца- это моя настойчивость. Они не могли постоянно выгонять меня, и в итоге я добилась желаемого.
Я помню, как плакала мама. Она кричала, что никогда не отпустит меня на войну. А я уже знала, что внутри у меня- не та маленькая девочка, с искренней радостью шагавшая на выпускной бал в платье цвета небесной голубизны. Её там больше нет. Она уже тогда была убита горем и спрятана мною в самый дальний ящик души. Я помню, как в углу комнаты молча стоял старший брат. Он всё это время оставался на защите Ленинграда. Никогда, никогда впредь, он ничего не сказал мне о моём решении отправиться на передовую. Я должна была тронуться в путь через 15 дней. Но, судьба и тут решила распорядиться по- своему- 8 сентября 1941 года началась Блокада Ленинграда.
Этот день я помню как сейчас. Ужасный хаос творился в городе- после налёта вражеской авиации вспыхнули несколько крупных пожаров. Сгорело много муки и сахара. Люди, испуганные и загнанные в угол, ещё не знали тогда, сколько предстоит выстоять нам- Ленинградцам. Девятьсот блокадных дней холода, ужасов, голода, боли и страха были впереди.
Моментом, когда жизнь моя изменилась уже навсегда, стал день блокады- 13 сентября. Сгорел наш семейный дом. А мама...она умерла от полученных ожогов и травм. Андрюша, мой брат, вытащил её из горящего дома, но ранения были очень серьёзными. - тут она задохнулась слезами. Я вздрогнула. Дрожащими руками Лидия Ивановна хваталась за края платка и вытирала им слёзы. Господи, какие же непередаваемые эмоции разрывали меня изнутри в этот момент! Я готова была броситься в воспоминания этой пожилой женщины и пережить всё это вместо неё. Только не она, нет, только не она!- на её похороны пришли многие. Под звуки бомбёжек и разрывающихся бомб, люди стояли и отдавали дань почтения умершему человеку. И так было с каждым. До последнего дня Блокады.
Начались ужасные дни- мы с братом воевали в разных местах, и практически не виделись. А вокруг, в любимом нашем городе- страшные картины человеческого горя и бедствия. Все воевали наравне, каждый внёс вклад в освобождение Ленинграда. Страшно было видеть, как беременные женщины и совсем ещё маленькие детки бросают бутылки с горючей смесью на танки и тушат бомбы, а солдаты воюют в окопах и на полях сражения. Каждый день....каждый божий день мы видели столько человеческих смертей... и каждого героя, отдавшего жизнь за огненный город, мы хоронили с честью и достоинством...
На пропитание тогда выдавался граммовый кусочек хлеба, продовольствие и пропитание не подвозилось. Единственным нашим тогда спасением была Ладожская дорога. Она жила полной фронтовой жизнью, и именно по ней доставлялись в город крохотные спасительные запасы. Недавно я прочитала в одной из газет, как Ладогу назвали поэмой о мужестве и бесстрашии солдат. И это действительно было так. Каждый день мы видели как многие падали замертво, отдавая свою жизнь во имя спасения ближнего, во имя спасения Ленинграда, во имя спасения Родины.... А теперь всех нас называют наказанием...- Она сказала это без единого намёка на упрёк в голосе. Будто бы это вовсе было сказано не мне. Так глубоко засели в сердце ветерана слова, необдуманно сказанные мной. Я почувствовала как сжалось моё сердце. До мурашек на коже. - Единственным родным и близким моим человеком во время Блокады был мой брат Андрюша. И самым страшным испытанием за всю мою жизнь для меня стало опознание его тела. Я помню, как меня пригласили пройти на опознание к большому сараю. Меня трясло с ног до головы- в сердце ещё теплилась надежда на ошибку. Но это был он. В большой груде тел, лежащих друг на друге, находился самый любимый и родной мой человек. Последний, с кем я могла вспомнить наших родителей, с кем мы хранили тёплые воспоминания наших детских лет. Его тело вытащили на середину большого сарая и завернули в грубую серую ткань. Тогда я с ужасом наблюдала там, как сошедшая с ума старуха- мать пыталась разбудить своего сына. Тот лежал с пробитой грудью, запрокинув навзничь голову, а она прикрывала его раны своим телом и тихонько стонала. У меня же уже не было сил плакать. Была только боль. Резкая, пронизывающая всё тело. Я понимала, что никогда уже моя жизнь не станет прежней. Война забрала у меня всё, что было мне так дорого. И всех, к чьему плечу я могла бы прижаться в минуту грусти и бед. Я осталась совершенно одна. А кругом- кругом страшная кровопролитная война, ужас и всепоглощающее горе. В восемнадцать- она замолчала на несколько секунд.- в восемнадцать лет я лишилась всего, что у меня было. - и смахнула краешком платка слезу.
Андрюшу я похоронила сама. Я несла на руках его завёрнутое в тряпьё тело по улицам Ленинграда, застывшего от ужасного мороза, и осознавала, что мой брат больше никогда не скажет мне ни единого слова. Всю ночь я провела на кладбище, в одиночку пробивая ломом и лопатой могилу в застывшей ледяной земле. Здесь со всех сторон, сливаясь с гулом бомбёжек, слышны были стоны тех, кто как и я лишился близких людей. Терять дорогих нам людей всегда тяжело, но пережить такого я бы не пожелала никому.
Я похоронила его рядом с мамой. И уснула прямо там- на прожжённой морозом земле, рядом с прахом тех, кого я любила. Судьба слишком сильно подкосила меня. Казалось, что больше сил не было... Разбудил меня пожилой солдат. Он тряс меня за подол тулупа и что- то кричал, я не могла разобрать. Понемногу придя в себя, я увидела, что он плачет. Плачет и просит меня жить. Жить ради него. Да-да, именно так он мне тогда и сказал, протянул в руку самокрутку, и побрел восвояси среди уродливых могильных насыпей, что- то бормоча себе под нос. Я закурила. Впервые в жизни. И попыталась встать. Но ноги совсем не слушались. Я не помню как дошла до госпиталя. Мне рассказывали что почти двое суток я пробыла в беспамятстве. А когда пришла в себя, то тут же рванулась в бой. Мне больше не за что было цепляться в этой жизни. Намного легче тогда было отдать эту жизнь за Родину, за жизнь других людей. Но судьба вновь решила всё изменить.
27 января- день великого торжества, день снятия блокады Ленинграда. Теперь уже можно было не скрывать друг от друга слёз. Слёз, накопившихся за эти 900 дней холода, голода и ужасов войны. Все люди почувствовали тогда себя одной общей большой семьёй. И радость на всех у нас была одна, и горе одно. Всё мы в эти месяцы блокады делили поровну, и всё же выстояли, не сломились! Я тоже бесконечно радовалась снятию блокады с города. Хотя и понимала, что память моя навсегда уже останется здесь, в моём Ленинграде, где я всё обрела и всё потеряла. В этот день я узнала, что мой отец пропал без вести в первые дни войны. Тяжело было думать об этом, тяжело было вспоминать череду смертей дорогих мне людей, но теперь это было врезано в память неизбежно. Словно частицу меня у меня же и забрали. Я была совершенно одна. Внешне совсем юная, такая взрослая внутри девочка.
В одну из последних бомбёжек города загорелся детский дом, где ютились дети- сироты. Среди прочих солдат я помогала спасти детей от огня. И сколько же их там было- маленьких, грязных, закутанных в разорванное тряпье, ни в чём не повинных чистых человеческих душ. Я смотрела в их испуганные глазки, и вдруг осознала, что у них, так же как и у меня, никого нет в этой жизни. Я тоже сирота. И ради этих то маленьких деток не страшно было потерять и жизнь. Они сжимались в кучку, словно птенцы, и кутали свои щёчки в дырявые шали, спасаясь от жгучего мороза. Никогда не забуду эту кучку маленьких ребятишек, с раннего детства повидавших и хлебнувших горя сполна.
Через пару дней мы отправляли их из города - это была единственная надежда на спасение этих детишек. Каждый из нас, кутая малюток в тряпки, внутренне молился Господу, чтобы они смогли выжить и увидеть ещё в своей жизни что- то хорошее, чтобы они могли понять, что такое детство. - я вздрогнула при этих словах. Слишком уж ярко в моём представлении видны были маленькие грязные испуганные лица этих детей.
- и тогда то моя жизнь неожиданно для меня решила обрести новый смысл. Я заметила девочку, которая, отбившись от основной кучки детей, засмотрелась на то, как жители города набирали воду, появившуюся после артобстрела в пробоинах в асфальте на Невском проспекте. Её щеки горели алым пламенем на морозе. Я подхватила её на руки и понесла ко всем остальным, дабы она не отстала и тоже могла спастись из города. И тогда то я впервые увидела глаза моего нового смысла жизни. Большие, испуганные зелёные глазки. я до сих пор помню как наивно, по- детски, она спрашивала меня о том, правда ли я являюсь её мамой. Я поклялась ей в этом, как и в том, что обязательно найду её после войны и мы счастливо будем жить вместе. Я просила малышку не забывать меня, и назвала её Танечкой. А она просто обняла меня в ответ, и этого было достаточно для того, чтобы пройти все впоследствии выпавшие на мою долю испытания. У меня теперь была маленькая дочурка.
И бед действительно выпало ещё немало. Тяжелее всего было покидать город моего детства и юности- мой Ленинград, хотя он уже и мало был похож на тот самый город, в котором я жила. Я знала, что уже не смогу вернуться сюда, не смогу снова жить в этом городе. Я забирала с собой всю боль и воспоминания. А война продолжалась. И мне пришлось побывать ещё не в одном бою. В победном сорок пятом я была в Берлине, и видела те самые победные салюты и счастливые слёзы наших солдат. Всех тех, кто выжил. Я танцевала тот самый венский вальс, и полной грудью вдыхала свежий весенний воздух. Здесь же, в Берлине, мы впервые осознали всю трагичность потерь. Раньше от погибших на фронте нас отделял только учётный лист, а теперь мы расставались с ними навсегда. Мы, оставшиеся в живых. Всё это было в победном сорок пятом.
На Родину я вернулась ровно через год- в мае сорок шестого. И все последующие четыре года я потратила на поиски моего маленького смысла жизни.
- и вы нашли её?!- мне не терпелось узнать это. Смахивая непрекращающиеся слёзы, я надеялась, что судьба всё же наградила эту женщину счастьем. Лидия Ивановна улыбнулась:
- Танечка... да, я нашла ту самую Танечку. Мою дочь. Объехав пол страны, я нашла её в Ростове. Вместе с ней мы и переехали в Сибирь. И прожив здесь, на Сибирской стороне пятьдесят лет, я могу с уверенностью назвать себя сибирячкой! Здесь я воспитала свою дочь и сына, своих детей и правнуков. Здесь повстречала свою любовь, всю жизнь всё же храня память о Саше в своём сердце. Здесь я смогла почувствовать себя счастливой.- я вздрогнула. В комнату забежала девочка лет пяти, пробежала босыми ножками по полу, и, заливаясь искренним детским смехом, прыгнула к бабушке на колени. Я почувствовала, что и я стала от этого счастливее- вот он- смысл жизни этой героической женщины. Она всё же смогла побороть судьбу и построить своё счастье. А сейчас она сидела и улыбалась, глядя на внучку, а та пухленькими пальчиками вытирала ещё не высохшие слёзы на щеках у бабушки. Сердце мое сжалось от радости- никогда в жизни я не видела такой милой картины...но мне не давал покоя ещё один вопрос, который я никак не решалась задать, ёрзая на стуле.
- ты хочешь спросить меня, бывала ли я после в Ленинграде?- Лидия Ивановна опередила меня.- Да, я была там.- она поглаживала русые завитки волос своей внучки. - Я была там несколько раз после окончания Великой Отечественной Войны. И, отставая от своих родных, я сутки просиживала у могил любимых моих людей- мамы и брата. Как же больно мне было в те минуты от того, что они не видели тот победный салют в мае сорок пятого, что они так и не увидели новый мир, новый Ленинград. Но в эти минуты их души были там- рядом со мной, я чувствовала это. Я рассказывала им обо всём, что происходило в моей жизни после войны. И знаю, они были счастливы вместе со мной. А вот известий об отце я так и не нашла. Танечка сделала всё возможное и невозможное для того, чтобы отыскать хоть какие- то зацепки, но всё тщетно. Хотя мы всё же нашли его документы, которые, проехав с частным коллекционером половину России, так и не смогли обнаружить места своего первоначального нахождения. Но самое главное заключается в том, что мой папа сейчас тоже с ними- и, надеюсь они гордятся прожитой жизнью своей дочки. Всегда, какое решения бы я не принимала, я задумывалась о своих родителях и брате. И наверное это и помогло мне избежать многих ошибок на своём жизненном пути и прожить её достойно своих предков. - Лидия Ивановна аккуратно ссадила внучку с колен на пол и, взяв её за руку, подошла к окну. Я встала рядом. Она снова вглядывалась вдаль. За окном- простая деревенская улочка, стадо гусей и несколько соседних домиков с приусадебными участками. Но её взор явно обитал не здесь.
- Лидия Ивановна....а что бы вы пожелали нынешнему поколению?
- Беречь мир.- она ответила мгновенно. Берегите его для себя, для своих близких и друзей, для своих внуков и правнуков. И помните своё прошлое. Конечно, нельзя вспомнить каждого поимённо с помощью человеческой памяти, но можно вспомнить каждого простым человеческим сердцем. И большей награды не требуется для тех, кто жертвовал собой ради мира на земле.
В этот вечер я возвращалась домой, не видя ничего кругом. Глаза мои сами орошали щеки слезами. За какой- то час беседы с Лидией Ивановной мой мир изменился, и я уже точно знала, что прежним он не станет. Эта женщина открыла во мне что- то новое, что- то простое...и такое человеческое...
Через неделю в школьной газете вышла моя статья под названием "Я помню!". И это была не просто заметка "ради галочки", а прочувствованная история ветерана Великой Отечественной Войны, его жизнь и нелёгкая судьба. И эта судьба могла бы послужить примером для подражания для всего нашего поколения. А совсем недавно я снова навестила Лидию Ивановну, и её искренняя счастливая улыбка стала лучшей наградой для меня.