Семилетов Петр Владимирович : другие произведения.

Лунная пыль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
   Петр Семилетов
  
   ЛУННАЯ ПЫЛЬ
   (слиток чистого безумия)
   повесть
  
  
   Всякий смысл пропал во временах года, будто длился один бесконечный день, то серый, то холодный, одуряюще жаркий. Правила больше не соблюдались, в июне мог повалить снег, а под Новый год расцветала вишня. И было так.
  
   1
  
   Семья Намаховых невелика – сорокалетние супруги, Сергей и Анна, да их сын Миша. Обитают в Киеве, в белопанельном кооперативном доме, про председателя коего думают, что он един в трех лицах, вернее, что это три брата-близнеца, изображающие одного человека и живущих на один паспорт.
   Дом стоит на краю пустыря с исконными бетонными блоками и чахлыми зарослями, а дальше лежит заброшенное кладбище на дюжину крестов, и среди заболоченного мусора сочится ручей.
   Намаховы, приняв однажды доводы новой хронологии об ошибочности современного летоисчисления, не признают официальных датировок и посему живут днями, неделями и месяцами, невзирая на годы. Хотя ради счета дней пользуются календарем отрывным.
   По утрам включают радио и все трое делают зарядку. Сергей командует:
   – Ноги на ширину плеч! Правую – раз!
   Машут правой.
   – Левую – два!
   Взмахивают левой.
   Размявшись, выбегают во двор, на спортивную площадку, огороженную сеткой. Дождь ли, снег ли – сделают кругов десять, и возвращаются домой, принимать душ и завтракать. Спортивный дух задает настрой.
   Потом Сергей отправляется на работу. Обычно он вытягивает вперед руку и, шатаясь, хрипит: «Водыыы!». Будто идет по пустыне. Прохожие шарахаются. А он – припадает на колено, заплетается ногами. Лезет в маршрутку:
   – Водыыы! – с высунутым языком.
   Анечка работает дома, она разговаривает с кактусами, обучает их английскому языку. А еще играет в радио-викторины, выигрывает разные книжки и билеты, то на новое кино, то на выставку, модную-сковородную. Под вдохновение пишет книгу о том, что кактусы это хвойные растения пустыни. Любая сосна за несколько миллионов лет в условиях климата пустыни выродится в кактус. Доказано наукой.
   Миша недавно поступил в институт на дневное отделение. Семь пядей во лбу – учится на программиста. Ездит в метро и клеит девушек. Проведет по ней полоску «Моментом», прикоснется своим рукавом, цуп – и говорит загадочно:
   – Между нами возникло какое-то притяжение...
   Сергей и Анечка опасаются, что их сын – шахматный хулиган. Болеет за гроссмейстера Бистрюкова. Когда тот играет в шахматы, Миша ходит сам не свой, ставит у себя в комнате клетчатую доску и повторяет на ней все ходы проводимой партии. И гадает, как пойдет Бистрюков, а как – его противник.
   Если проигрывает киевский гроссмейстер, Миша садится в кухне на табурет и молча выпивает бутылку сильногазированной минералки. Ему стучит в голову, он идет в парадное и поджигает почтовые ящики, а потом вырывается на улицу, где – а ведь казалось бы, воспитанный мальчик, сын интеллигентных родителей.
   Если же Бистрюков одерживает победу, Миша пишет ему письмо бумажной почтой, раздобыл где-то адрес. Одно из писем:
  
   «Уважаемый Борис Степанович! Я глубоко проанализировал вашу последнюю партию с Чехардаевым и убежден, что на шестнадцатом ходе вы провели крайне слабую защиту, надо было вместо А5-Е5 пойти А3-А4, тогда бы удалось избежать потери пешки, оборонявшей проход к вашему коню. В итоге вы потеряли пешку – но не мое уважение к вам, Борис Степанович! Надеюсь на скорую встречу».
  
   Миша сторожил Бистрюкова у подъезда, бросался к нему за автографом, или со складной доской предлагал быстренько сыграть блиц. Бистрюков старался покидать дом запасным выходом – дворник давно заколотил его, чтобы промышлявшие тут воры не могли тайно выносить добро, но Бистрюков однажды вечером, гвоздодером отодрал доски и получил возможность улизнуть незаметно. Но дворник снова заколотил этот выход, а соседи рассказали дворнику о злом деянии шахматиста. Дворник пошел к нему и предупредил, что набьет морду, если снова отдерет доски.
   Бистрюков наловчился спускаться через чердак, с крыши по пожарной лестнице, пока Миша не просек хитрость. Он встречал гроссмейстера наверху и говорил:
   – Одному опасно спускаться. Я полезу первым. Спустимся – можем сыграть одну партийку. Хотя, – огорчался, – пропускаю первую пару!
   Поступив в институт, Миша преобразился. Из человека замкнутого стал разговорчивым, сыпал словами вроде «студак», «стипуха». Когда впервые получил стипендию, пришел домой, принялся выкладывать пачки денег на стол. Родители переглянулись, Анечка даже сказала:
   – Мы теперь можем не работать!
   Но Сергей возразил, что пускай их зарплаты идут на оплату коммунальных услуг и харчи, а Миша будет собирать на новую квартиру. За какой-то год с лишком Миша, отказывая себе во всем, съедая в день по гороховому пирожку, отложил достаточно, чтобы приобрести двушку в новом строящемся доме на Позняках, с видом на синий Днепр. Уплатил всю сумму и каждый месяц поднимался бетонными, без перил лестницами на четырнадцатый этаж, заходил в комнаты из голых панелей и любовался окрестностями.
   Потом оказалось, что руководство строительной компании – арфисты, отправились с концертами по селам Черниговщины и пропали где-то в болоте Замглай. Не доверяя никому, они держали деньги вкладчиков при себе.
   Но студенты – народ предприимчивый. Миша завез в новую квартиру обои, сам оклеил стены, затянул окна полиэтиленом, и стал осваивать жилье. Жег посреди пола костер, носил воду из бювета. Ночью с фонариком бегал по пустым коридорам и распугивал крыс.
   Пока Миша отсутствовал в старой квартире, у Сергея и Ани был второй медовый месяц. Два десятка лет тому назад Сергей, познакомившись на скамейке в парке с Аней, покорил ее своей непосредственностью. Достал круглую жестяную коробку конфет и предложил:
   – Монпансье?
   Сам же откликнулся:
   – Благодарю!
   Двумя пальцами взял леденец, сунул в рот, спрятал коробочку в карман, встал и пошел прочь.
   – Погодите! – догнала его Аня, – Я тоже хочу конфетку!
   Это так Сергей запомнил.
  
   2
  
   Меж тем Миша потихоньку обрастал бытом и копил на машину. Стипендию еще увеличили, некуда было девать деньги. Они выпирали из карманов штанов, оттопыривали нагрудный карман рубахи, лежали на всякий случай под стельками, а свёрнутыми вчетверо – в носках. Не обижал Миша и родителей. Те купили себе велосипеды и теперь ездили в загородные прогулки.
   Однажды покатили они, вместе с Мишей и его девушкой Катей, за город на речку Десну. Катя была студентка из того же института, что и Миша. Всемирная муравьиная империя Тацкоат избрала ее для контакта с человечеством. Телепатически общаясь с Катей, они передавали ей особые знания. Но рано еще было открывать сокровенное. Наполнялись мелким почерком страницы толстых общих тетрадей. Всему свой срок.
   Миша знал о великом труде Кати и не спрашивал подробностей. Иногда, впрочем, она зачитывала ему отрывки, и Миша сидел, пораженный.
   – Это же переворачивает все наши представления о мире! – говорил он растерянно.
   – Но мир еще не готов, – сурово отвечала Катя.
   – Да.
   К Десне надо ехать сначала по долгой улице Пуховской. Это прямая дорога через исчерченное водоемами, густотравное поле. Справа на пригорке маячили градирни ТЭЦ-6, толстые трубы.
   Крутили педали и вели разговор.
   – Катя, а вы чай в пакетиках покупаете? – спрашивал Сергей, напирая на пакетики.
   – Нет, рассыпной, – отвечала Катя, – Он душистее.
   Тут Миша весело крикнул:
   – Иногда у меня сносит крышу!
   И резко свернул вправо. Звон, крики – велосипеды сбились в кучу. Аня лежит руками вперед, ладони и локти красные от крови. Миша прыгает на одной ноге. А Сергей поднялся, поправил слезший на бок шлем и заявил:
   – Я не Максим!
   – Да мы знаем, – засмеялась Анечка.
   Сергей повторял, что он не Максим, всем – жене, сыну, Кате.
   – У тебя и в паспорте так написано, – убеждала его Аня, всё морщась и приложив ладони к штанам.
   Но долго еще, эдак с год, на Сергея находило, обычно в два часа ночи, и он топал по лестнице на парадном, звонил соседям в двери. Соседи, наблюдая в глазок, видели, как Сергей бьет себя в грудь и доказывает:
   – Я не Максим!
  
   3
  
   До Десны добрались с трудом, сначала петляли по улочкам поселка Погребы, нытыкаясь на сплошные тупики. А спросить не у кого – топорщатся домины за крепостными стенами, всюду пусто, и только машины на страшной скорости мимо воют. Миша заволновался:
   – Скоро купим тачку, тоже так поедем! Тоже так!
   На окраине зашуршали по гравиевой дороге, мимо пересыхающих иловых полей, прежней деснянской старицы. Они были разбиты на участки, на многих висели, прикрепленные к палкам, обтянутые целлофаном объявления о продаже. Здесь Намаховы переглянулись, и Миша предложил:
   – Давайте как раньше?
   – Давай! – откликнулся Сергей.
   Дальше они крутили педали, хором повторяя:
   – Мат-рас-ный-темп!
   Примерно месяц назад на покатушки к Намаховым напросились Чиж и Валя, молодая пара. Миша с ними подружился по интернету. А те лишь недавно приобрели велосипеды, маршрутов не знали, решили присоединиться к вылазке на Десну. Миша расписал им красоты, дикий, пустой и чистый пляж, а главное – хорошую компанию!
   – Никто вас не будет подгонять, – говорил он, – А то знаете, эти разные шоссеры и прочие, как возьмут темп, так с тебя шесть потов сойдет, едешь, язык до пола, не прогулка а мучение!
   – Верно, верно, да! – блеял Чиж, теребя козлиную свою рыжую бороденку, и блестел прямоугольниками очёчков.
   Собрались рано утром, встретились возле одного супермаркета на Троещине. Все в шлемах, перчатках. У Миши за плечами особый рюкзак с водой – «кэмелбэк» – оттуда ко рту тянется тонкий шланг. Едешь и пьешь. Миша сосал сосредоточенно, щеки его то втягивались у носа, то надувались. Наконец сказал:
   – Хорошо! Можно ехать!
   И Намаховы затянули свою походную волынку:
   – Мат-рас-ный-темп!
   Сначала Валя и Чиж весело это подхватили, на третьей минуте стали переглядываться, потом Чиж крикнул:
   – Может хватит?
   Миша резко ударил по его заднему колесу своим передним. Чиж вильнул рулем, на него налетела Валя, обое со звоном хлопнулись на асфальт. Намаховы стали кружиться – велосипедный хоровод, в середине которого поднимались на ноги Чиж с Валей. Намаховы твердили:
   – Мат-рас-ный-темп!
   И сейчас они повторяли то же. К ним с тихой улыбкой подключилась Катя. Так, словно гогочущее стадо гусей, они катили через полевую, в ухабах дорогу. Из высокой травы выпархивали в синее небо неведомые птички, за ними с высоты следил коршун. На повороте заболоченной, в желтых кувшинках очередной старицы росли, переплетясь ветками, два дуба. Впереди, вдали, показалась линия деревьев, за которой угадывалась река.
   – С вами просто отдыхаешь душой! – умилилась Катя.
   – Мы дружная семья, – сказал Сергей.
   – Ездим вместе, – добавил Миша, – Ищем на свою жопу приключений.
   – А каких именно?
   – Ой, да всякое случается.
   Сергей и Анечка захохотали и свалились с велосипедов. Миша продержался чуть дольше, но тоже полетел через руль, растопырив руки в перчатках без пальцев. Сергей начал корчиться на земле. Он сучил ногами, вытягивался и натужно кричал:
   – Ой, не могу!
   Шлем с него скатился, и волосы собирали дорожную пыль. Аня тоже продолжала хохотать, вытирая большим пальцем слезы. Катя несколько раз несмело хихикнула, да залилась смехом уже очередями. Над полем, изрытым грунтовками, жарко светило солнце.
   Воссияй небо сталью.
   Впереди затемнели высокие деревья. Значит, за ними река. Грунтовка то ныряла в ямы, то раздваивалась тропами. Ближе и ближе, добрались к берегу. Вместо песка были навалены большие, грубо расколотые черные камни. Такой пляж.
   – Дальше есть песочек, – сказала Аня.
   – Так поедем туда, – Катя тронула было велик, но Сергей спросил:
   – Зачем? И здесь хорошо! Посидим на бережке.
   – А купаться?
   Миша нагнулся, отыскав у небольшого обрывчика таки песок, и стал по-собачьи загребать его руками, отшвыривая между ногами. Аня ответила Кате:
   – Вы знаете, вода очень загрязнена. Мы не плаваем.
   – И не купаемся, – добавил Сергей.
   – Даже дома?
   – Дома особенно. Вам нравится купаться в растворе хлорной извести?
   Миша продолжал кидать песок. Катя ничего не ответила. Аня сказала:
   – Когда получается, мы ездим в купель, это за Ширмой, за Совками.
   – Вот там водичка чистая! – Сергей обрадовался, – А тут... Все выше по течению Десны, все эти сёла и города, всё своё сюда сливают.
   – Не хотела бы я попробовать эту водичку на вкус, – Аня покрутила головой из стороны в сторону.
   Миша перестал рыть и доложил:
   – Семян растения гонобобель не обнаружено!
  
   4
  
   Как-то Сергей прочитал на бигборде, что в Голосеево закончено строительство нового жилого комплекса и 13 числа будут выдавать ключи. Вернулся домой и сказал Ане:
   – А что, попытаю-ка я счастья, может новую квартиру нам добуду?
   – Попробуй!
   В нужный день сел на метро, отправился. Дождь только закончился. Сбор в десять утра. Чего так рано? Неясно. Хорошо, вынырнул из подземного перехода, сориентировался на серые громады, значит – туда. Пешком пять минут.
   Под тремя домами уже машин понаехало, а во дворе шарики и постамент с микрофоном. И за этим, на доме, транспарант широкий висит, поздравляет. Отражается в громадной блестящей луже. Неровен новый асфальт. Сергей поныкался, тут к нему подходит девушка, официальная, с каким-то списком в руке. Сергей ей говорит:
   – Я, наверное, счастливый обладатель одной из квартир в этих домах. А когда будут выдавать ключи?
   – Скоро начнем, – и очками блеснула. Хороший знак! Сергей у нее на бейджике прочитал: «Валентина».
   – А как ваша фамилия? – спросила девушка.
   – Барбарис! – чего-то ляпнул Сергей.
   Валентина поглядела внимательно в список, провела по бумаге пальцем, подняла лицо:
   – А вас в списке нет!
   – Как нет? – Сергей обиделся, – Мы всей семьей, можно сказать, впряглись в ярмо кредита, наодалживались, продали дачу. Проверьте еще раз!
   – Вас в списке нет, я не решаю эти вопросы, сейчас подойдет Василий Иванович, вам нужно к нему. Может кто-то забыл вас в список внести. А мне просто дали эту распечатку.
   – Ну, давайте подождем Василия Ивановича! – Сергей оттопырил губу и посмотрел в сторону. Потом рассердился:
   – Да. Вот так ишачишь как вол, света белого не видишь. Я, Валюха, на стройке прорабом работаю. Тоже строю дома. Только не такие, а мы их из пластиковых кубиков складываем. Новая технология.
   – Да вы шутите.
   – Нет. Это не кирпичи, не бетонные блоки. Им не нужен цемент. Вроде детского конструктора, только сами фигуры побольше, с половину обычного кирпича. Это для богачей особняки из таких делают. Сначала моделируется на компьютере, потом компьютер подсчитывает, какие нужны для сборки кубики и сколько. Затем – накладная на склад. Выдать такие-то кубики! Машина привозит наборы кубиков на стройку. Прибываем мы, строители. Я – прораб – как дирижер. Одеваю каску и руковожу. Вира! Майна!
   Валентина смотрела на него и смотрела. Сергей продолжал:
   – И никакого воровства. Это на обычной стройке что? Кирпич – тащат, – он загнул один палец.
   – Мешки с цементом, тоже тащат, – загнул и второй.
   – А тут тащить бесполезно!
   – Почему?
   – А, самое главное! В каждом кубике внутри металлическая основа. И в основание дома закладывается мощный электромагнит. Если строить дом без этого, то кубики – ну сложишь дом, а от первого же ветра он развалится. А магнит, он держит кубики прочно, понимаете? Не дает дому распасться. Но у меня и на других, обычных стройках, тоже не было воровства. Знаете почему?
   – Нет.
   – Я сторожил дыры в заборе. Сами дыры заделывать бесполезно. Сделают новые! Поэтому наиболее эффективным средством борьбы со строительными несунами является чуткий сторож, способный часами лежать в бурьяне, время от времени перемещаясь от одной дыры к другой. Скрип доски означает, что нарушитель лезет через дырку. Я вскакиваю, я – бегу, я – штрафую! Знаете, что нужно кричать, чтобы несун остановился?
   – Нет.
   – А ну положь! Положь тебе говорят!
   Сергей так распалился, что люди вокруг отшатнулись.
   – Тише, тише! – Валя тоже отошла.
   Сергей огляделся:
   – Так когда же ключики будут выдавать?
   – А вот и Василий Иванович! – Валя показала ему на дюжего человека в клетчатой тенниске, плотного, лысоватого. Подошла с Сергеем к нему, тронула за рукав. И Сергей тронул за рукав, ловко сделал подножку. Василий Иванович сел задом прямо в лужу. Намахов вытянул руку с пальчиком:
   – Хе-хе, бултых!
   Дюжий Василий Иванович стал подниматься. Сергей как богомол поджал руки, остервенился:
   – Давай, будем драться на кулачки!
   Не дожидаясь ответа, отвесил Василию Иванович в ухо оплеуху, присел, шагнул в сторону, дал другой удар наотмашь. Мастер единоборств. Одно время Намахов держал подпольную секцию каратэ – единство тела и духа, упорные тренировки. Месил кулаками битое стекло. Кровища, а он – окунет руки, поочередно, в трехлитровую банку с йодом, и снова.
   Вспомнив прошлое, Сергей сделал боевую стойку:
   – Ос!
   Резко рубанул воздух ладонью:
   – Ицукай!
   К нему спешили два охранника. Показать им ярость пантеры или сдержанность старого учителя, который одним касанием пальца в тайную точку на шее повергает человека в летаргический сон? Сергей стал совершать плавные движения, высоко и нараспев протягивая звук:
   – Ааа.
   Иногда быстро высовывал набок язык.
   Охранники, в черных формах, оторопело мялись, Василий Иванович встал за ними и звонил кому-то по мобиле.
   – Сейчас-сейчас, – закивал он Сергею, – Сейчас всё решим.
   Намахов обрадовался:
   – Спасибо!
   Но сразу опомнился:
   – На последнем этаже я не хочу! Если это, конечно, не пентхаааус, – прибавил мечтательно.
   – Сейчас тебе будет пентхаус! – пообещал Василий Иванович.
   У Сергея был товарищ по фамилии Чобит. Он поехал в Германию и привез оттуда Сергею в подарок баварский народный костюм, трахтен. Это кожаные шортики – ледерхозен, гетры, рубашка, жилет, да шляпа с пером на боку. У шортов справа был карман для ножа – и нож привез Чобит, всё как полагается!
   По выходным дням, как накатывало хорошее настроение, Сергей стал наряжаться баварцем и ходить по улицам. Иногда за ним в отдалении шествовала семья, потешаясь его находчивости. Сергей прятался за кустом сирени, выскакивал перед прохожим, привечал снятием шляпы и обращался с такими словами:
   – Гутен морген! Их бин турист! Скааашите битте пашалуста, кде в этом короде купить настоящий немецки кальпаса?
   И, запустив руки в кармашки, начинал приплясывать.
   – Пой со мной немецкий песнь! Я, я, я! Даст ист фруссэ, даст ист нихт!
   А когда ему пытались отвечать, махал руками:
   – Найн! Я ничьего не понимай!
   Подзарядившись недоумением в своем районе, Сергей несся на метро на Крещатик. Здесь его вхождение в образ усиливалось. Он растерянно ходил от одного человека к другому, едва не плача спрашивал:
   – Шприхен зи дойч?
   Один как перст, баварец затерялся среди чужого города. Не знает языка и местных обычаев. Испытывает страшный голод и потому ищет привычную еду. Баварскую колбасу.
   – Кде? – Сергей хватает за грудки испуганного офисного работника, вышедшего пройтись под каштанами и попить кофе, – Кде тут мошна купить баварски кольпасаа?
   – Я не знаю! – рвется молодой человек.
   – Я пудуу исполнять народны танзен! – и снова, руки в карманы, пляшет.
   Сейчас, у свежевыстроенного дома в Голосеево, Намахов остро пожалел, что не одет баварцем. Можно было выйти из толпы и сказать:
   – Их, баварец, и то купить в этом чудесны тооме квартиру! Налетай! – пустился бы в танзен, а люди, доставая тугие кошельки, выстроились бы в очередь к отделу продаж, да еще толкая друг друга, выкидывая из стройного ряда, с неизменными вас тут не было, вы тут не стояли.
   Чем черт не шутит?
   – Шитель Павааарии, – прокурлыкал Сергей, – одетый скромным киевлянином, заглянул к вам на огонек!
   Пружинисто и быстро остановилась белая, тяжелая машина, оттуда столь же быстро выбрались четверо. Они хлопнули дверцами, как одной, и решительно пошли к Василию Ивановичу. Тот показал на Сергей. В толпе кто-то крикнул:
   – Сейчас бить будут!
   Они не были похожи на охранников – те просто стояли как медведи, а эти, суровые и угловато-обтекаемые, коварные, окружили Намахова молча и точно. Двое схватили его за руки.
   – Коварные пердуны! – Сергей брыкнул ногой и разбил в кровь рот приблизившемуся Василию Ивановичу. Прижав ладонь к подбородку, тот отвернулся и промычал:
   – Кончайте его.
   Кулак коварного въехал Намахову в живот. Мышцами пресса Сергей схватил тот кулак. Дёрнул пузом. Запястье коварного смачно хрустнуло, и нападающий присел, молча от боли открыв рот. Кулак находился в плену живота.
   Другой коварный ударил было Сергея в лицо, но мощные челюсти остановили кулак и сжались, кроша костяшки пальцев.
   Те, кто держал Намахова...
   – Испугались и убежали, – рассказывал потом дома Сергей Анечке и Мише.
   Он вернулся домой – приполз по лестнице – с лицом, похожим на фиолетовый ялтинский лук, и таким же сплюснутым.
  
   5
  
   Как-то в дождь зашел Сергей с балкона. На капли глядел-глядел, да надумал. Говорит жене:
   – А знаешь, Аня, какое дело можно провернуть?
   – Какое?
   – Наберу кредитов и сменю фамилию.
   Аня даже рот открыла. Она – поражена. Муж семи пядей во лбу, никто до такого не додумался раньше. Однако забеспокоилась:
   – А если коллекторов домой пришлют, выбивать?
   – Так а мы переедем. Ищи-свищи! – и свистнул.
   Вечером на семейном совете выбирали Сергею новую фамилию. Он настаивал на «Хур». Чувствовалось в этом нечто ассирийское. Миша предложил, чтобы они с мамой тоже сменили фамилию. Тогда вообще все концы в воду. А то вычислят по родственникам.
   – А вы знаете, – подала голос Аня, – пословицу, что не нужно все яйца класть в одну корзину!
   – Знаем, – сказал Сергей, – Ну и что?
   – Надо нам всем выбрать себе разные фамилии.
   – Тогда точно никто не отыщет! – Миша стукнул себя ладонью по лбу.
   Искали себе новые фамилии по газетам, книгам и журналам. Знаменитые решили не брать, особенно артистов и политиков. А то будут спрашивать – не брат ли, не сестра ли? Как вы похожи, ну вылитый брат! Героев произведений тоже отложили в сторону. Во время разгара обсуждения, Сергей с Мишей вдруг переглянулись и принялись громко мычать. Аня спросила:
   – Чего вы?
   Сергей ответил названием:
   – Хиба рэвуть волы, як ясла повни?
   Миша издал еще один протяжный звук. Аня улыбнулась:
   – Так вы кушать хотите?
   И пошла на кухню греметь посудой. По кастрюле стучала ложкой и вилкой, ложкой и вилкой, а по тарелке скребла пальцем, по чистой, будто резиновой, гладенькой, и тарелка скрипела, пела, пела. А Миша и Сережа сидели в большой комнате и всё мычали.
   Аня вынесла им по сухарику.
   – С изюмчиком! – у Миши заблестели глаза.
   – Марш мыть руки! – указала Аня на дверь.
   – Ну маааа, выколупай мне изюмчик! – вился вокруг нее Миша, – Ну маааа...
   Сережа нагнул голову, разбежался и боднул сына в живот. Так они – один пятясь, другой наступая – вытопали на балкон и гулко торкнули перила. Вниз из земляных ящиков посыпалась грязь. На голову председателю кооператива Мурмызову. А тот возился себе в палисаднике, куст шиповника из шланга поливал. И мальве тоже доставалось.
   Мурмызов глянул вверх и возмутился:
   – Что вы это сыпете?
   Отец с сыном присели, спрятались за перила. Дружно заржали. Мурмызов крикнул:
   – Я знаю, кто вы! Я сейчас к вам поднимусь!
   – Клон! – воскликнул Сергей.
   И случилось удивительное. В то время, когда один Мурмызов продолжил полив, в дверь Намаховым позвонил другой Мурмызов, и даже причесывался перед глазком, отдаленный, взятый в шарик. Зажав себе пальцами нос, прогундел:
   – Откройте!
   Аня сказала:
   – Он тут и там.
   – К обороне! – Сергей пригнувшись бросился в комнату, перевернул диван, засел. Миша остался на балконе, взял в руку горшок с цветком потяжелее. Три секунды падения.
   Мурмызов внизу схватился за голову, обливаясь кровью, и упал на бок. Прибежал и потащил его за ноги другой Мурмызов. И третий стоял перед дверью!
   Намаховы потушили в квартире свет и просидели тихо до самого утра, временами наведываясь по очереди на балкон – не собирается ли председатель закинуть «кошку» с канатом и забраться? Сергей приготовил нож, чтобы обрезать канат, а Миша – свечку, дабы в случае чего канат поджечь.
   – Но мы это сделаем, когда Мурмызов почти поднимется, – сказал Сергей.
   – Он ведь разобьется, – заметила Аня.
   – А мы скажем, что это Макар со своего балкона свесился и топором рубанул. Или горелкой полыхнул.
   В квартире этажом выше, над Намаховыми, жил сосед, его все звали Святой Макар. Было ему лет под пятьдесят, он постился и крестился. Выходит – дверь перекрещивает, от воров. И те как чувствовали, его не трогали. Квартиру рядом, пятьдесят седьмую, обчистили. И слева – тоже, а его обошли. С чего бы?
   Каждый день Макар носил домой бутыли с водой из бювета, готовил на этой воде, стирал в ней, мылся ею же. Бутыли он святил в церкви. Невесть на какие доходы скопил на ремонт, нанял бригаду, те стали с утра до ночи сверлить дрелями, стучать молотками и расшатывать стены.
   Сыпалась штукатурка, с потолка у Намаховых капала вода. А они сидят, гадают.
   – Нам после окончания ремонта Макар Трофимович наверное купит тортик! – замечталась Аня.
   – Вот-вот, – буркнул Сергей, – За наше терпение.
   – Тогда мы может быть сами тортик выберем, а ему скажем название? – предложил Миша.
   На другой день пошли вместе в кондитерский магазин, обсуждали, переписывали в блокнотик названия и цены. Дома обсудили всё, остановились на «Пражском», и еще одном маленьком, «Каштане». Не обеднеет Макар Трофимович!
   Но вот Сергею подумалось:
   – Ребята, а что если... Он же набожный... Ему, лично, ничего не нужно. Свечку поставил и доволен!
   – Ну? – не понял Миша.
   – А он наверное решил сделать ремонт и подарить квартиру нам.
   – Как это? – Аня вскочила с дивана.
   – Да вот так! Кому же еще? Мы ему зла никогда не делали, ведем себя тихо, всегда здороваемся. Ефимовым дарить или Чайке, или председателю, что ли?
   – Нет конечно.
   – Ну вот и я так думаю. Это он нам хочет сделать сюрприз. Вы погодите, соседушки, потерпите еще, и еще, а воздастся. Всё воздастся!
   Аня и Миша закивали. С этого дня они, здороваясь с Макаром, стали улыбаться. А он, ответно кивнув, нес домой свои бутыли, где плескалась от качки ходьбы вода.
   Вечерами Намаховы собирались и вслушивались в перестук ремонтных работ.
   – Цеклюют пол! – радостно замечал Сергей.
   – Что же он нам там готовит? – спрашивала Аня, – Не квартиру, а истинно рай на земле!
   – Хата будет лялечка, – заверял всех Миша, показывая ладонь.
   Но в стройный ряд мыслей предвкушения затесалась сторонняя. Где будет жить сам Макар? Предположение, что у него есть другая квартира, отмели. Известно было, что прежнее свое жилье на Левобережке он продал и купил это.
   – Он собрался в монастырь, – поняла Аня.
   – Точно! – Сергей даже по лбу себя хлопнул.
   – Я читала. Там как – делаешь вклад, тебя принимают на полное довольствие. Можешь работать там в саду, посильно, или воду таскать.
   – Так он и здесь ее таскает!
   И как стали Намаховы ржать, ажник стёкла задрожали. И продолжалось так до самой полуночи. А тогда, в синеватом свете луны, Сергей медленными, привычными движениями полез с балкона по водосточной трубе на крышу, уцепился за старую телевизионную антенну и качался на ветру до утра.
   – Наш папа опять рассвет встречает, – рассеянно гладила Мишу по голове Аня, а тот сосал палец.
   Пока бригада заканчивала ремонт, Сергей ощутил недостатки своего образования. Он любил решать кроссворды, покупал сборники из тех, которые решаешь и отсылаешь в редакцию, чтобы получить приз. Многие вопросы там были школьного уровня, а знания, полученные в школе, Сергей порядком подзабыл. Поэтому он решил снова пойти в школу. Первые несколько классов перешагнуть экстерном, а потом уже полноценно влиться в коллектив.
   Ближайшая школа ему отказала. А где, скажите, написано, что взрослый человек не может поступить в школу? Какой закон? Нет, вы мне покажите? Сергей долго кричал в натертом мастикой пустом коридоре, пока директриса сидела, запершись в своем кабинете на ключ. Из классов выглянули маленькие головы учителей. Полоса стены – синяя, над нею – белая, желтоватые и двери и эти головы, как инородные тела.
   – А ну кыш! – Сергей подпрыгнул, мощно, до боли в стопах, ударил по паркетинам, вышибив из них полезшую в нос едкую пыль.
   Вытянув руку, пошел, сдирая со стены стенгазету, портреты, какие-то плакатики, правила. Кому это надо? Завернул в туалет. Предбанник с умывальником на один холодный кран, окно во внутренний двор. Ясень шелестит, солнце ясно, Есенина читают в соседнем классе, долетает в форточку.
   Сергей лицо наружу высунул и старательно завыл. Аууу, аууу! Аууу! Кто-то скрипнул позади дверью и быстро скрылся. Теперь побоятся войти. Даже когда прозвенит звонок на перемену. Будут ждать. Пока сам выйдет. А сам не выйдет. Поди вытащи! Кто?! Сергей хохочет.
   Но тут шаги и хлопают по плечу. Требовательно. Оборачивается и видит. Подросток, старшеклассник. Чернявый с усиками. Наверное, хулиган прокуренный.
   – Тебе чего? – Сергей недружелюбен, глазами бегает от уха к переносице.
   – Вы шумите и мешаете учиться! – ржаво говорит этот, с усиками.
   – Я может тоже хочу учиться! – вскидывает подбородок Сергей, лезет нахрапом, – А меня в кабинет не пускают! Обманом оттуда вытурили, говорит эта директорша ваша, мол, мне срочно надо к завучу зайти, и мы вместе с ней выходим, а она шасть обратно и дверь на ключ! И оттуда – я сейчас вызову милицию! Я ей – зови курва! И ручку начинаю трясти, пугаю значит, я так, шутя, пошутить хотел, а она не поняла, начинает там в самом деле вызывать, так я пулей метнулся, слышишь, пулей как бритвой, и перерезал телефонный кабель, он же по стене идет, на виду закреплен, дурачки! Она там по рычагу телефона клац, клац, а ей говорю – бесполезно! Барышня, аллё! Аллё, барышня! Передайте что надо через меня. Я сейчас, говорю, слышишь – иду прямо в милицию подавать заявление, что грубо нарушаются мои права – это мои права, слышишь? Не хотят в школу принимать, так и так. А ведь в Конституции, наивысшем законе, записано – каждый имеет право на образование. Я не прямо цитирую, но знаю, там такое есть. У меня брат работал на овощебазе, они там в бочках арбузы квасили, и на спор брат взял запас харчей, слышишь, сел в ту бочку, его закрыли. Ждет. Сутки, другие. Он там как йог сидит, медитирует. Мы этим делом увлекались. Он йог и я йог. Йогин. Так вот повезли его в магазин, среди других бочек. Раскупоривают.
   Бросился снова к форточке и завыл. Из туалета его изгнала уборщица, шваброй. Сергей неловко отбивался, махал ногами, грозил использовать кунг-фу в полную силу. Но подоспели физрук и трудовик. Они схватили Сергея под руки, поволокли к лестнице со второго этажа на первый. Сергей подмигнул невесть кому, зажмурил глаза, поджал ноги и высунул набок язык. Достигнув первого этажа, около столовки, откуда несло гречкой и подгоревшим молоком, Намахов сделал физруку подножку, а трудовику выкрутил руку и пинком послал его в открытую дверь.
   Когда учителя снова бросились на Сергея, он спокойно достал пластмассовый пистолет и несколько раз нажал на спусковой крючок. Из дула вылетели гирлянды мыльных пузырей. Облепив лица, лопались. Но это был необычная мыльная смесь.
   – Хотите узнать состав? – спросил Сергей. Учителя вытирали слёзы и чихали.
   – Лучше вам этого не знать, – и зашагал коридором прочь.
   На пути домой увидел автосалон. Придал подбородку мягкую весомость, присущую богатым людям. Сергей вытянул вперед руки, будто покручивая баранку, и с мечтательным лицом вошел. Внутри немного потоптался на месте. Чтобы привлечь внимание, остановился, громко сказал:
   – Би-би!
   Появился молодой человек в глаженых серых брючках и розоватой рубашечке, при галстуке.
   – Хонда! – воскликнул Сергей.
   – Вы интересуетесь покупкой машины? – менеджер чуть повернул голову и приподнял бровь.
   Намахов хлопнул себя по нагрудному карману:
   – Деньги жгут! Имею скромную сумму и хочу разумно потратить.
   – Понимаю, понимаю.
   – Значит, на семейном совете было решено. Приобретать автомобиль по частям. И сегодня, я хочу купить первую гайку!
   Менеджер рассмеялся кратко и вежливо. Полчаса в широкие окна автосалона было видно, как Сергей бегает, скачет через капоты машин, уворачивается от охранников, катит в их сторону стулья на колесиках, яростно машет ногами. Потом его, с порванным воротом, вышвырнули.
   Намахов поднялся, погрозил кулаком и пошел в соседний автосалон, за углом. Перед тем как войти, он повязал на голову носовой платок. Через минуту он уже изображал арабского шейха.
   – Биригуду! – обратился он к менеджеру с восточным приветствием. Тот не понял.
   – Нефтяной магнааат, – Сергей указал на себя пальцем, – Там на улице сломался мой кадилааак, и я хотеть покупать себеее новый машин, да-да. Какой у вас есть самый дорогой?
   И вдруг завизжал:
   – Да! И я не отказываю себе ни в чем!
   Час спустя он, еще более помятый, отлеживался на задворках, около мусорного серого. Одно веко потемнело, опухло, глаз открывался кровавой щелкой. Сергей встал на ноги, тщетно отрусил со штанов грязь, быстро пошел к просвету между зданиями.
   Внутри автосалона, которого почтил присутствием шейх, со стороны улицы услышали бодрое:
   – Гоу! Гоу! Гоу!
   Затем, приглушенно, якобы в рацию:
   – Айм хиа! Ковэр ми!
   Намахов, прячась за припаркованными машинами, перебегал с места на место и говорил себе в ладонь. Затем в витрину полетел камень, но отскочил. На всякий случай Сергей крикнул:
   – Гренэйд!
   И кинул другой камень. Тот тоже отскочил. Пока никто не появился, Намахов скрылся.
   А у себя во дворе пошел прямо в бомбоубежище, где жил Димон. Тот сидел за столом. С потолка на проводе свисала голая лампочка. Светила желтым, тускнела до оранжевого, снова вспыхивала. Димон жирно патлат и курчав, бородат, весь в коже, на запястьях клепанные напульсники, руки в перчатках без пальцев, а на пальцах здоровенные перстни с черепанами. Настоящий металлюга.
   – Ну как делы? – спросил Намахов, и ударил ладонью в пятерню Димона.
   – Манёхо-манёхо, – высоковато, чуток в нос ответил тот.
   – Что слушаешь?
   Димон вскочил, забил кулаками по столу:
   – А! Кинчева давай! Давай Костю!
   – Твой кумир приехал. Бесплатный концерт, только сегодня.
   – Где?
   Намахов назвал адрес последнего автосалона. Но уточнил:
   – Если там не будет, зайти в соседний корпус.
   – Пасиб!
   История со Святым Макаром действительно закончилась тем, что он ушел в монастырь, а квартиру отписал Димону. Тот вселился и стал слушать музыку, а Намаховы стучали по батареям и кричали из окон:
   – Сделай еще громче!
   Как-то Димон сбежал вниз и стал колотить Намаховым в дверь. Открыла Аня. И закрыла. А потом открыл Сергей.
   – Вы сбиваете меня с ритма! – возмутился Димон.
   – Чем?
   – Стучите по батареям! Мешает!
   – Мы будем вести себя тише! – пообещала из комнаты Аня.
   – Га-га-га! – в коридор выбежал Миша, бия по сковородке ополонником. Миша прыгал и корчил рожи. Димон обхватил голову руками:
   – Вы сведете меня с ума!
   И бросился вверх по лестнице. Сергей полз следом и высовывал язык, Аня шла и выделывала приемы каратэ, а Миша всё скакал да звенел.
   На другой день, в выходной, когда Намаховы притаились дома под кроватями, кто-то с утра шуровал в парадном. Гудел лифт, по лестницам топали, отпирались двери, слышались голоса. К вечеру к Намаховым позвонили. Пришла учительница, Мария Тимофеевна. Седая, в спортивном костюме. Протянула Сергею бумагу. Тот принял, взглянул на фамилии и подписи.
   – От имени интеллигенции нашего подъезда, – сказала Мария Тимофеевна, – Мне поручено передать вам эту коллективную просьбу. Мой бывший ученик, Дмитрий Малышев, был в школе на хорошем счету. Грамотный, усидчивый, он оставил в наших сердцах то теплое чувство, которое с годами не угасает, но разгорается всё больше и больше. Дима очень любит слушать музыку, он тонкий ее ценитель. Не каждому дано уловить...
   – Короче! – Сергей выдвинув челюсть подался вперед. Учительница продолжала спокойно:
   – Ваша семья – не просто возмутители спокойствия и нарушители тишины. Вы мешаете человеку питаться духовной пищей. Музыка, так же, как литература – это хлеб для ума и чувств. Из-за вас Димочка духовно голодает!
   Она топнула ногой.
   – Гони ее в шею! – крикнул из недр квартиры Миша. Аня принялась спускать унитаз и сдавленно звать на помощь.
   – Видите, – сказал Сергей, – у меня там жену в сортир затягивает! Спешу!
   И закрыл дверь. Мария Тимофеевна достала перочинный ножик и взрезала обивку. Одна линия, другая. Наружу полез поролон. Потом, из тюбика она выдавила на замок довольно клея, а в замочную скважину засунула спичку. И обломила ее.
   А Намаховы изучали подписанную бумагу. Надо всеми фамилиями потешались, покуда Сергей не подчеркнул ногтем Изварина Витольда Тихоновича:
   – А вот это уже весомо!
   Изварин был диссидентом-шестидесятником. Политический. Штаны и рубаху носил навыворот в знак протеста, еще тогда. Я, говорит, поступаю не как предписано Системой, а как велит совесть. На микропленках переправил на Запад сочиненные лично анекдоты в пяти томах, настолько острые, что их не решались печатать даже там. Только подносили к глазам, глядели на свет через увеличительное стекло.
   – Слишком остро, – говорили эмигранты.
   – Слишкомм остроо, – качали головами иноземные издатели.
   Его не выпускали. Он ходил в КГБ и стучал на выдуманных друзей. В своем воображении Витольд Тихонович создал антигосударственный заговор, развил и почти осуществил его. Изварина бросили в психиатрическую больницу.
   – Карательная психиатрия! – и много лет спустя с этим обличающим воплем Изварин тряс решетку на окне в парадном. Соседям пояснял:
   – Иногда вспоминаю.
  
   6
  
   Сергей гордился своим знакомством с писателем Мякиным, Тихоном Ивановичем. Сергей прежде жил в частном доме на Монтажнике, а там тихая улочка и отделение почты. Однажды в округе появился умный с виду человек, новый почтальон. Одет он был как-то старорежимно – бежевый плащ, брюки, не хватало только шляпы с ложбинкой сверху. Глядел через очки, постоянно их снимал и протирал носовым платком.
   Потом оказалось – это настоящий писатель Мякин, устроился на такую работу, чтобы собирать материал для нового романа. Занесет пенсию какому-нибудь старожилу, и спросит:
   – Можно у вас попить чего-нибудь? А то в горле пересохло.
   И ему предлагают кто чаек, а кто компот. Сидит Мякин, сёрбает, да по сторонкам поглядывает.
   – А это кто у вас? – зыркает на черно-белую фотографию в рамке, где барышня с овальным лицом.
   – А что? – может человек насторожиться.
   – Да очень приятное лицо.
   – Это моя мама.
   Зашел Мякин и к Намахову, с заказным письмом. Тот встретил гостя радушно, пригласил в кухню, что ютилась в деревянной пристройке. Стол, обитый клеенкой, несколько продавленных стульев, газовая колонка.
   – Могу дать родниковой воды, – поболтал Сергей какой-то жидкостью в графине.
   – Не откажусь.
   Намахов с прищуром поглядел в сосуд на свет из окна, заключил – сейчас новую наберу – и исчез. Вскоре вернулся.
   – У вас родник во дворе? – спросил Мякин.
   – Нет, – ответил хозяин. И вдруг на что-то решился. Замолчал, напряженно глянул наверх и в угол, потом выпалил:
   – Нго! Меня зовут Нго! Я настоящий дикарь из джунглей!
   Вскочил на стол и стал подпрыгивать на корточках, оглядываясь и вытягивая губы:
   – У! У! Меня зовут – Нго!
   – Вы наверное дитя природы... Вроде Маугли... – предположил Мякин.
   – Я был потерян в Конго моими родителями-археологами, они раскапывали там затерянный город Зумби. Зууумби! – Сергей забил себя кулаками в грудь.
   – И что дальше?
   – Десять лет я странствовал в тропическом лесу, учился языку птиц и зверей. Потом меня приютило гостеприимное племя карликов-каннибалов. Они и дали мне второе имя. Нго! Нго!
   – А первое имя какое?
   – Сергей. Юрьевич Намахов.
   – Это не Юрий Алексеевич Намахов ваш отец, что открыл в Крыму Бухтынскую пещеру со скелетом... кого же...
   – Именно он. Но в то жаркое африканское время я забыл родного отца. Нго! Нго!
   Разговорились. В окно кухоньки, выходящей в сад, скреблись почти голые ветки осенней яблони. Зяблое небо хотело расплакаться дождем, да медлило. Сергей предложил:
   – Хотите забаву?
   – Какую?
   – Делай как я!
   Встал на четвереньки и похохатывая выскочил так во двор. Мякин последовал примеру. Вместе они проникли через лаз в заборе на соседний участок, в заросли бурьяна. Незримые, затихли, наблюдая за Яковом Прохоровичем, копавшем у себя во дворе яму, чтобы сбросить туда прелые листья.
   Намахов весело глянул на Мякина, вытянул шею и крикнул:
   – Сударь, вы мерзавец!
   Вместе с Мякиным смеясь и повторяя «чу-хи-чу-хи» они на карачках полезли назад сквозь забор, а Яков Прохорович кинулся к сорнякам и стал размашисто рубить их лопатой.
   – Ну как? – спросил Сергей.
   – Классная забава! – отдышавшись, сказал Мякин.
   Так они подружились.
   Почта стала поступать сначала в дом Намахова. Мякин и Намахов сидели, распаривали над носиком кипящего чайника конверты с письмами и вносили свои правки. На кухне стоял ржач. Конверты затем заклеивали обратно.
   В газетах и журналах лицам пририсовывали усы, бороды, рожки, к тылам добавляли изображения взрывов.
   Половину почты разносил теперь Намахов – помогал. Затем товарищи, весело повторяя «чу-хи-чу-хи» на четвереньках обходили всю округу, в таком положении незримые за заборами.
   – Вот эти помидорчики мне нравятся, – тянул Мякин обе руки к черным, тщательно подвязанным к дощатой рамке, ягодам. Зарились на самое лакомое, лелеемое. Обтрусят дерево сладчайших груш, предварительно расстелив внизу одеяло. Вырвут с грядки всю морковку, там же на месте погрызут и оставят записку: «Вам вершки, а нам корешки».
   Прошла осень, застыла холодным асфальтом зима, Сергей почти все три месяца продержался – ни разу не поскользнулся и не чихнул, а тут ближе к марту приходит как-то к нему Мякин, а его встречают перепуганные сергеевы родители.
   – Серёжа наш приболел, – качает головой Николай Андреевич.
   – Врачи не оставляют никаких надежд, – отворачивается Надежда Викторовна, и платочек в глазам подносит.
   Мякина провожают к хворому, тот сидит на кровати, спиной облокотившись на пирамиду подушек. Бледен. Красный нос обращен в сторону выключенного телевизора. Рядом на тумбочке – градусник, грелка, облатки таблеток и разные коричневые бутылочки.
   – Серёжа, твой друг пришел, – сказал Николай Андреевич. Вместо приветствия Сергей шмыгнул носом.
   – Узнает! – обрадовалась мать, – А то ведь он перестал даже нас узнавать.
   – Я всех прекрасно узнаю, – ватным голосом сказал Сергей, – Вы ангелы смерти, но я еще не готов. Еще не время. Но оно близится, – добавил он.
   Матушка в плачь, отец как-то сокрушенно поглядел в потолок и стал раскачиваться туда-сюда. Мякин спросил:
   – Как же ему помочь?
   – Мёд, – внятно ответил Сергей, откинулся на подушки и закрыл глаза.
   Мякина повели из комнаты.
   – Мы истратили на баночку мёда наши последние деньги, – рассказывал Николай Андреевич, – Каждая ложка вливала в нашего сына силы, но с каждой ложкой мёда в баночке становилось меньше. Когда мёд кончился, Серёже снова стало плохо.
   – Не волнуйтесь, – обстоятельно сказал Мякин, – Я добуду мёд. Достаточное количество.
   И ушел.
   В почтальонской его сумке лежали пенсии всей улицы Монтажников. Мякин спустился с горы и посетил базар около Московской площади. Оттуда к Намаховым он вернулся с трехлитровой банкой мёду.
   Сергей очнулся, взял столовую ложку и на глазах родителей и Мякина за полчаса умял всё принесенное. Затем сказал:
   – Я чувствую, что ко мне возвращаются силы. Смерть отошла от меня, но стоит неподалеку. Нужно еще больше мёду.
   И отключился.
   – Тихон, спаси! – затормошила куртку писателя Надежда Викторовна.
   – Не волнуйтесь, – снова успокоил он.
   И опять наведался на рынок.
   – Мёд? – Сергей будто бредил, медленно вращая головой и подкатывая глаза. В каждом чужом шаге ему чуялся Мякин с пчелиным снадобьем. Надежда Викторовна начала поправлять подушки:
   – Да, Сереженька, Тихон принес еще.
   Мякин поставил на тумбочку новую банку. Сергей сосредоточился, схватил, прижал к себе и достал из складок одеяла ложку. Слопав что было, облизнул губы и потребовал:
   – Еще мёду!
   Голова его поникла.
   До самого вечера ходил Мякин на базар и тратил пенсии на мёд, с каждым разом покупая больше банок – две, три, наконец пять.
   Сергей всё сидел в кровати, только лицо и руки его раздулись, а полуоткрытый рот дышал сипло. Он надел теплый свитер – «надо хорошенько пропотеть». Мякин не смог дождаться, пока приятель его насытится, и вышел в прихожую.
   – Но вы же растратили казенные деньги, – сказала Надежда Викторовна. Мякин прижал ладони к вискам, быстро и молча покинул дом.
   Больше Намаховы его не видели, и только много позже, уже когда Сергей жил с Аней на новой квартире, случайно увидел в газете заметку о выходе новой книге Мякина и гордо сказал:
   – А ведь я его знаю! Еще вместе сады обносили!
   В заметке было сказано, что писатель Мякин в понедельник, в семь часов вечера, будет представлять свою книгу в таком-то книжном магазине.
   – Узнает ли? Столько лет прошло, – Сергей одевался перед зеркалом, поприличнее. Рубашку сначала навыпуск, потом заправил в штаны, выдвинул из шкафа в коридоре ящик, начал искать подтяжки.
   – Да конечно узнает, – ответила Аня.
  
   7
  
   В книжном магазине было теплее, чем на улице. Осень бросала в стекло витрины оторванные, темно-желтые, даже бежевые листья. Срывался дождь каплями.
   Писатель за стеной толпы тихо бубнил, одна из продавщиц громче его ответила на вопрос нарочито небритого посетителя:
   – Это презентация книги.
   – А как зовут автора? – спросил небритый.
   – Фамилия Мякин.
   Тут дверь раскрылась и буравя толпу, на карачках задвигался Сергей Намахов – чу-хи-чу-хи! Люди расступились, будто морские волны, и Сергей через образовавшийся проход, преодолел расстояние до Мякина и поднялся пред ним:
   – Ну, помнишь? Чу-хи-чу-хи!
   Ткнул сочинителя пальцем под ребро. Раздался хлопок, Мякин лопнул. Одежда его упала кучей на пол.
   Сейчас обвинят Намахова. Он выкрутился:
   – Это такой фокус. Я ассистент. Погодите минутку!
   И мягко ступая, вышел, провожаемый встревоженными взглядами. Черт его знает, что получилось. Может...
  
   7
  
   А ведь Сергей довольно неплохо владел восточными единоборствами. В конце века Сергей одно время жил у тёти, ближе к своему институту. У тёти был видик и коробка кассет с фильмами, среди которых попалось немало про кунг-фу, снятых в Гонконге. Сергей волынил институт, сидел днями в квартире и тренировался. Поставит кассету, и крутит вперед-назад, повторяет приемы за китайскими мастерами. Поначалу многое не получалось. Плавность движений – раз. Прыжки – два.
   Прыжки Сергей подтянул очень быстро. Стал сигать с дивана на пол, потом даже с серванта. Взгромоздится, потом – гох оттуда! Соседи приходили, звонили – не открывал. Так они вечером, когда тётушка дома. Жаловались на племяша. Она посоветовала Сергею перенести свои занятия китайской оздоровительной гимнастикой на природу, в парк. Но родители Сергея позвонили с Монтажника и сказали, что хворый и квелый Сергей без спорта пропадет, однако лучше, чтобы он упражнялся дома, чем, скажем, делал пробежки в парке. Ведь было уже – трусцой задом наперед привязывался к гуляющим. Я, говорит, иду на международные соревнования. Недавно выписался из юниоров, зачислили в высшую лигу. А вы тут долго еще будете? Может быть, я поставлю на ваших глазах новый мировой рекорд, а вы будете свидетелями.
   Уже будучи зрелым и отцом, Сергей прогуливался в парке имени Котляревского и познакомился там с человеком по фамилии Мушля. Тот сидел на лавке и рассматривал прохожих через дыру в газете. Сергей подсел рядом и спросил:
   – Что это вы делаете?
   – Веду наружное наблюдение. Вы первый, кто меня раскрыл.
   И ребром ладони попытался удалить Сергея в кадык, однако Намахов – тоже ребром ладони – поставил блок! Оба вскочили. Мушля предложил ему войти в долю, открыть секцию восточных единоборств при бывшем детско-юношеском клубе где-то на Кудрявце. Сергей подумал месяц, другой, в декабре согласился.
   А Мушля оказался научным сотрудником и защищал в то время диссертацию. Всех оппонентов вырубил особыми ударами и был изгнан из института. Бросила жена. Единственный сын-подросток стал нюхать клей, у него склеились ноздри и врачи не знали, что делать. Сын ушел жить к бабушке, но бабушка заставила его переписать на себя квартиру Мушли, и решила поселить там квартирантов. Она не знала, что на антресолях там скрывается уже пятьдесят лет старший брат отца Мушли, совершивший экономическое преступление. Сойдя с антресолей, Виктор Андреевич очутился в новом, полном скоростей мире, о котором он знал лишь из передач по радиоприемнику – так велика была его боязнь мира, что антресоли он покидал лишь ночью, тихо-тихо, и не все члены семьи знали об его существовании.
   Пятьдесят лет Виктор Андреевич отрабатывал единственный удар рукой, не требующий большого размаха. Так он собирался обороняться от сотрудников ОБХС, когда те полезут стаскивать его с антресолей.
   Он передал прием племяннику, а Мушля научил Намахова. Положил на табуретку орех. Поднес близко руку. Резкое движение. На табуретке осталась разбитая скорлупа, а Мушля уже что-то жует. Вот это да!
   – Теперь медленно, – попросил Сергей, кладя еще один орех.
  
   8
  
   И вот, много лет спустя, Намахов задумался. Не от такого ли удара лопнул писатель Мякин?
   Сергей пришел домой ровно в семь вечера. Жена и сын уже начали ужинать без него. Сергей положил на кухонный стол брошюру – справочник-определитель грибов Киевщины:
   – В метро купил!
   – Зачем? Мы что, по грибы ходим? – спросил Миша.
   – А вот сюда посмотри, – постучал ногтем по буквам. Анна прочитала:
   – Почепцов С. А.
   – Да, – подтвердил Сергей, – наш Степан Андреевич! Теперь вам понятно?
   И всё стало ясным, как божий день. Пожилой сосед из соседней квартиры, что слыл заядлым грибником и в урочную пору чуть не каждое утро, темным рассветом уходил с рюкзаком и ведром, чтобы на электричке отправиться в одному ему ведомые места, оказался микологом – ученым, изучающим грибы.
   Понятно, зачем делился он с Намаховыми, кроме знакомых грибов вроде белых или маслят, некоторыми другими, зловещими на вид, однако по его словам безопасными и очень вкусными.
   – Дураки, – говорил он, – не берут эти грибы и проходят мимо. А вот взять их, ножки только обрезать, ножки невкусные, а шляпки отварить десять минут, да высыпать на сковородку в кипящее масло. Круто посолить еще раз, первый раз при варке. Потом, когда масло почти всё выжарится, туда лучку и немного черного перцу. Во!
   И поднимал большой палец.
   Намаховы и варили, и жарили, а потом ходили зеленые и обгоняя друг друга бежали в туалет. А это коварный миколог на них ставил опыты! Как бы иначе он составил свой справочник-определитель? Надо же знать влияние того или иного гриба на организм.
   Тут-то за кухонным столом и припомнили Намаховы, что дядя Степан, в очередной раз поделившись съедобными страшилами, на другой день всегда заходил что-нибудь одолжить, или нарочно давал грибы в своей посуде и сулил – я вечером зайду. Заходил, проверял, живы ли.
   – Так-так, – значительно закивал головой Миша.
   – Мы подадим на него в суд! – Аня стукнула кулаками так, что ложки и вилки звякнули в своих тарелках.
   – Тише! – успокоил Сергей, – Я тут по пути домой кое-что послаще надумал. Мы купим ему торт.
   – И добавим туда слабительное, – открылось Ане.
   – Мы с тобой одинаково мыслим.
   Однако нашлось и насущнее дело. Сергей высыпал из кармана на стол оторванные бумажки с номерами телефонов. Где был, там и отрывал какие приглянулись. Ремонт кондиционеров, компьютерный мастер, сниму квартиру, одно вообще странное: «Лева Примус. Я могу всё».
   Начали с компьютерного мастера. Анечка позвонила и закричала в телефон:
   – Спасите! Меня атакует компьютерный вирус!
   Сергей и Миша затряслись, согнулись со смеху.
   – Не волнуйтесь! – бодро ответили из трубки.
   – Скорей приезжайте!
   – Мы уже в пути.
   – А у вас усы есть?
   – А какое это имеет отношение к делу?
   – Вирус усатых боится! – и Аня жмет на сброс! Миша с Сергеем вытянули ноги, сучат ими, у Сергея жилы на шее вздулись, он повторяет: «ой не могу», а Миша бьет себя по колену, беззвучно раскрыв рот.
   Потом трубку взял Миша, набрал номер:
   – Здравствуйте, это ремонт холодильников?
   – Да.
   – У нас не морозит.
   К трубке вдруг подскочил Сергей:
   – Я дед Мороз!
   – Хвать за нос, хвать за нос, – пропела Аня.
   Так бы и прошел однообразно вечер, но Сергей снял с полки на стенке часы, перевел на них стрелки, и наступило утро.
   Надо было ехать на работу.
   На остановке начал сыпать снег, серый как гаснущий день, крупный, готовый таять. Рядом с Намаховым по грязнеющему асфальту топтался, вместе с мамой, толстый мальчик и ловил ртом снежинки – хам, хам, хам. Сергей увидел еще тетку в черной кожанке со значком: «Я ЗНАЮ, КАК ПОХУДЕТЬ. СПРОСИ МЕНЯ КАК». Он спросил:
   – Как?
   Тетка ответила:
   – Смотрите!
   Сделала ручками в одну сторону, повернулась туловищем, сделала в другую, дрыгнула ногой и сказала:
   – И так каждый день по сто раз, утром.
   – Понял! – кивнул Сергей.
   Подходила его маршрутка. Он преобразился, движения стали судорожными. Вошел в открывшуюся дверь, промычал:
   – Льготник, первая группа!
   Ему уступили место – уселся, начал поглядывать в окно и на пассажиров. Ехал-ехал, потом достал сотню, поднял над головой:
   – Водитель! Кати на Потехина!
   Жлобоватый водитель оглянулся, кивнул, и резко крутанул руль. Пассажиры стали смеяться:
   – Ура! На Потехина едем!
   Когда добрались, Намахов, отгораживаясь от водителя двумя вытянутыми дулями, спиной выскочил из маршрутки. В глубине этой узкой улицы, не доходя до района бронзовых гаражей, сбоку, за деревьями палисадника, стоял большой панельный дом о девятиэтажах. На первом ютилась фирма под звонким названием. Они искали нового сотрудника.
   Сергей проник в парадное и позвонил. Ему открыл перепуганный бородач, не молодой и не старый, с проседью и синими глазами.
   – Я вам звонил по вакансии, – сказал Намахов, – Мы договорились, что я подъеду к этому времени.
   – Да, входите, – сказал бородач.
   Внутри пахло крепким никотином, горячим кофе и свежей пластмассой. Намахова провели в боковую комнатку, где за столом с компьютером сидел гладко бритый, хорошо стриженный мужчина. Холеный! Он приподнялся и подал вялую руку – Сергей пожал. Представились.
   – Присаживайтесь, – указал на стул Валентин.
   – Спасибо, я постою, – ответил Сергей и сел. Валентин улыбнулся, Сергей нахмурился и заклокотал горлом, будто прочищая его, но слишком долго.
   – Мы ознакомились с вашим резюме, – затараторил Валентин, – очень понравилось, впечатляют все пункты, даже не верится, что у одного человека может быть такой опыт работы.
   – Гып, – сказал Сергей.
   – Что, простите? – Валентин по-птичьи вскинул голову.
   – Гып, – повторил Сергей.
   – Извините, не понимаю.
   – Гып.
   – Бессмыслица какая-то.
   – Спасибо, мы подумаем и в течении недели вам перезвоним! – Сергей встал и вдруг резко выбросил вперед руку со скрученной дулей.
   На улице подошел к одинокой будке таксофона, позвонил жене.
   – Что сказали? – голос в трубке был глух и далек.
   – Кажется, меня возьмут. Привет спецслужбам! – и повесил трубку.
   Теперь надо было уйти так, чтобы не проследили. Даже если с ищейками. Сергей встал на четвереньки и ударился головой об асфальт. Наверное, сотрясение. Наверное, для госпитализации мало. Стукнулся еще пару раз, так, что пошла кровь. Для госпитализации достаточно. Сам себе вызвал скорую:
   – Алло? Тут на Потехина человек с травмой доходит. Да, голова разбита. Возле третьего номера, у заезда во двор. Приезжайте скорее.
   В машине с мигалками и сиренами, он лежал и ворочал головой в стороны, издавая стоны и временами хватая здорового пожилого дядьку, санитара, за рубашку. Чуть ли не выл:
   – При мне была черная сумка?
   – Нет, ничего при вас не было, вот как есть вас везем, – санитар был уверен и спокоен. Сергей сжимал кулаки и корчился. Потом спросил:
   – А куда вы меня везете?
   – В больницу скорой помощи.
   – Надо в психиатрическую!
   Попытался укусить санитара за руку, рванул ремешок часов, те упали на пол, Намахов, как лежал, свесил одну ногу и стал топать ею, чтобы раздавить часы, и всё кричал:
   – Конец времени! Конец времени!
   Когда почувствовал, что достиг своего, у санитара спросил небрежно:
   – Не подскажете ли, который час?
  
   9
  
   С первыми каплями дождя с неба подошла очередь Сергея около раскладки с сыром и колбасами.
   – Отрежьте мне несколько ломтей «Пошехонского» и тщательно взвесьте, – попросил он.
   Пока продавщица отпетеливала сыр, стоящий позади Сергея мужчина в сером плаще, при шляпе, с усиками, сказал:
   – Вижу, вы знаете толк в сыре?
   Намахов многозначительно промолчал. Немного позже, отойдя метров на пятьдесят, он услышал:
   – Подождите!
   Его догнал незнакомец. А дождь усилился.
   – Станем под дерево.
   Клен защитил их. Сергей молча выжидал.
   – Как вы думаете, из чего делают сыр?
   – Из молока, – ответил Намахов.
   – Смешно! И вы в это верите? Меня зовут Пантелей Иванович, а вас? – протянул руку для пожатия. Тот принял:
   – Сергей.
   – Вот и я раньше думал, что из молока. Это нам по телевизору показывают, что есть фермы разные, там коровки молочко дают.
   – Ну да.
   – А мы, дурачки, этому верим.
   – Как же на самом деле?
   – Сыр готовят из сырного порошка.
   – Что же, как версия...
   – Это не версия, а факт. Особое полезное ископаемое, как нефть или уголь.
   – Скорее, как песок.
   – Именно верно! Сделайте еще один шаг в своей догадке.
   – Не понимаю.
   – Пыль.
   – Да, точно.
   – На Земле месторождения сырного порошка почти исчерпались. Вот почему снова началась гонка в освоении Луны. Она же вся покрыта сырной пылью.
   – Так вот по чему скачет Нейл Армстронг! – поразился Сергей.
   – Конечно. Луна – это огромная круглая голова сыра. Под воздействием космических лучей, на ее поверхности образуется сырная пыль. Кто получит Луну, тот будет сырным королем!
   – Согласен.
   – Сейчас я сделаю вам предложение, приняв которое, вы должны будете соблюдать определенные правила, будете многим обязаны, но перед вами откроются знания, недоступные простым людям. Согласны ли вы вступить в тайное общество сыроедов?
   – Это которые овощи сырыми едят?
   – То наши одноименцы, социальная группа для отвода глаз от нас, истинных сыроедов. Мы поклоняемся сыру. В наших целях – защитить божественную Луну от посягательств человечества. Мать сыров не должна быть подтянута к Земле и стёрта в пыль корпорацией Шморг. Больше я скажу, если вы станете одним из нас.
   – Я согласен.
   – Вот так, не раздумывая? Нет, я даю вам времени... до завтра. Завтра вы придете по этому адресу, – Пантелей дал бумажку, – И ваш приход будет означать готовность к обряду посвящения.
   На том и расстались. Сергей купил по пути нарезной батон и через час был на работе, в НПО «Гравитон Плюс». Эти «Гравитоны» есть в разных городах, в том числе несколько в одном только Киеве. На вопрос, чем занимался там Намахов, он отвечал туманно, вроде – кое-что подкручиваю там, или – я больше по наладке.
   А в последнее время начальник Сергея, Борис Леонидович, стал очень политическим. И Курков, сотрудник, и Бухтырев – они все курили вместе с Борисом Леонидовичем и обсуждали острое, а Сергей сделал простое умозаключение, что те, кто с начальником курят и обсуждают острое, получают больше.
   Несколько дней Сергей вынашивал, как вклиниться в их разговор и стать незаменимым. Услышат новость, пойдут к нему за мнением. Он рубанет веским словом, истолкует, как понимать, и сам Борис Леонидович будет отсылаться к нему, будто к гадательной книге. А вот Сережа мне на пальцах показал. Предельно ясно.
   Курить выходили в коридор под туалет, маленький, не развернешься, но возле него – тупик и окно, можно курить. Галдели все – и Борис Леонидович в широкоплечем пиджаке, и Курков, и Бухтырев. Намахов сначала прошел мимо в уборную, скрипнув дверью, выждал время, и вернулся.
   – А куда они денутся? На них санкции! – политически засмеялся.
   – На ком? – не понял Борис Леонидович.
   – Вот это и вопрос! Наложили на них, а выходит, что на нас! – и Сергей стукнул себя пальцами по другой ладони.
   Вдруг спохватился, кровь прилила к лицу. Стал раскачиваться и кряхтеть:
   – Ай-яй-ей-ей, йеха-ноха, ай-яй-ей-ей, йеха-ноха.
   Глядя в потолок, с шатанием, пошел Намахов по коридору прочь. Сегодня все под впечатлением индейских песен. Ну как удержаться, если поет душа? Бывает, музыка так увлечет, что начинаешь танцевать в маршрутке.
   А один раз Сергей ехал, слышит – громкий гитарный брень! Удивляется:
   – О, узнаю мажорный септ-аккорд! А у кого гитара? Кто здесь бард?
   – То мобила! – смеется пассажир.
   – Ну что я, – говорит Намахов, – Не отличу живого исполнения? Не отличу живого? – обижается и руками в грудь толкает пассажира. Возгласы, высаживание.
   На выходные Борис Леонидович затеял корпоратив в лесу. Но кто будет заведовать музыкой? Сергей посоветовал своего сына:
   – Миша известный диджей. Сейчас на всю Голландию гремит.
   – Почему Голландию?
   – Там центр... Всей модной музыки.
   – А он сможет что-нибудь зажигательное нам подобрать?
   – Конечно. Без вопросов.
   – Аппаратура тоже его?
   – Конечно!
   В субботу на лесную поляну съехались машинами. Намаховых подвозили Ежорины на своем джипе. Сергея укачало, по пути он несколько раз просил остановить машину и выходил на обочину дышать воздухом.
   Начали раскладываться, готовить шашлыки. Борис Леонидович подошел и осведомился:
   – Сергей, как вы?
   – Ничего, уже ничего.
   – Миша, как музон?
   – Всё готово, – кивнул на багажник.
   – Закачаетесь, – пообещала Аня Намахова.
   – А в каком стиле? – спросило начальство.
   – Крутой колбас! – ответил Миша.
   – Это хорошо. Это хорошо. Ну ты начинай устанавливать всё, – и отошел.
   Миша выволок музыкальный центр с потёртыми наклейками. Когда начало вечереть, народ захотел музыку, а начальство щелкнуло пальцами. Миша поставил диск, из колонок на фоне глухого шума послышалось пение Сергея:
   – Ииия-на, йеха-ноха, ииия-на а-йеха-ноха!
   Одновременно с этим пошла Аня, совершая плавные движения руками. Муж ее всё то же повторял в динамиках.
   Сотрудники не поняли. Хотя кто-то сказал:
   – Прикольно!
   – Включи следующую песню! – приказало начальство.
   Там оказалось то же самое. Борис Леонидович подбежал и нажал на стоп. И музыка кончилась. Но вдруг за деревьями громко ударил бубен. Замолк.
   Из сумерек выскочил, одетый в одни трусы, Сергей. В руке он держал заостренную палку. Зорко оглядевшись, он быстро-быстро засеменил к рассеявшимся у трех мангалов людям, воткнул копье в землю, сам, словно карандаш в циркуле, описал круг, держась за копье, потом резко вскинул его и, прыгая из стороны в сторону, завел:
   – Эе-на, йеха-ноха! А-эе-на, йеха-ноха!
   Вернулись домой ближе к полуночи. Сергей обрыгал Ежориным джип и всё извинялся, а во дворе своего дома решил постоять, подышать, пока жена с сыном пойдут наверх.
   У парадного курили и негромко беседовали Микола со второго этажа и Андрей, что вечно ходил с бутылкой пива. Микола показывал Андрею свою мобилку. Намахов приблизился, оценил:
   – Нехилая труба!
   На него посмотрели.
   – А как она против падений? – Сергей быстро выхватил у Миколы телефон и бросил его на асфальт. Вдребезги.
   – Ты чего?! – закричал Микола, стал трясти Намахова за грудки. Андрей вяло их разнимал. Прерываемый, Намахов пытался сказать:
   – Мне для обзора! Я...
   Но его повалили на асфальт и стали пинать. Сергей поджал колени к животу и заорал дурно.
   – Батя, держись! – басом крикнул сверху, с балкона, Миша.
   Рядом вдребезги приземлился большой цветочный горшок – один, другой. Соседи замешкались, Намахов вытянул шмалер, выстрелил пару раз. Из парадного выбежал клон председателя кооператива. Сергей пальнул и в него. Что было дальше – а тьма опустилась.
   Утром начальник сказал Намахову:
   – После вчерашнего ты уволен.
   – Вы паять не умеете! – возразил Намахов, – Кто вместо меня будет паять?
   – Найдем.
   Сергей пострелял там всех из шмалера и ушел. Открыл в себе музыкальный талант. Подсылал Мишу на радиостанции, в качестве агента. Тот пробивался к редактору и убеждал:
   – Просто Серый. Сценический псевдоним. Он придумал модный шлягер. Все будут слушать вашу радиостанцию. Только для нее. Вот первая строчка, а вторую Просто Серый споет в вашем эфире.
   Миша дергался куда-то вправо, с криком:
   – Я как бочка, я как бочка!
   – Что это такое? – недоумевал редактор. Миша пританцовывал:
   – Пой со мной, пой со мной! Но вторую часть шлягера – только в вашем эфире. Просто Серый. Мы ждем вашего звонка.
   И оставлял визитную карточку с телефоном. Но никто не позвонил. Тогда старший Намахов стал караулить у каждой радиостанции со шмалером. Как увидит редактора, так шпок ему в лоб стрелкой с присоской! И ведущего – тоже шпок!
   В остальное время Намахов ездил в метро и посмеивался. Не знают пассажиры, что среди них – знаменитый музыкант. Сергей выходил на какой-нибудь станции, усаживался на лавку и качал из стороны в сторону головой, будто не веря. Потом хлопнет себя по ноге, засмеется. Что вы люди за чудаки такие! Идете себе мимо, ничего не замечаете. Ничего, потом вспомните! А обидно будет, куда же денешься – а вот автограф не попросили. Но всё, ту-ту, поезд уехал!
   Грохотала, набирая скорость, электричка.
   Намахов купил газету и прочитал в ней заметку. Написал бумажное письмо на адрес редакции, но обращаясь к журналисту: «Хорошо накалякал, зло! Я тоже так могу, но боюсь. Смелость города берет. Неизвестный».
   Шмалер прожигал карман, становился опасным. Сергей вышел на станции «Днепр», где по одну сторону от рельсов статуя чувака, запускающего спутник, а по другую чувихи, отправляющей в небо голубей. Спустился к каменной набережной, пошел по стороне моста, что смотрит в сторону Подола, на ней рыбаков нет. Огляделся, кинул шмалер вниз – тот полетел в далекую темную воду. А если, перекинуть ногу через перила, и тоже туда?
   Тут вспомнил про сыроедов. Но к посещению дома на окраине душа еще не лежала. Безработный!
   С бесплатного таксофона позвонил бывшему шефу и спросил ехидно:
   – Ну как, нашли паяльщика?
   Когда на том конце провода положили трубку, Намахов крикнул в тишину:
   – Паяй... Носом!
   Три дня просидел он дома, хмуро уставившись в телевизор. Время от времени ударял кулаком по столику на колесиках, перед диваном, и восклицал:
   – Кто в доме хозяин?
   Тогда Миша уходил в ванну со словами:
   – Пойду побреюсь!
   И запирался. Старший Намахов продолжал сидеть, Аня же ломилась к сыну в дверь:
   – Не смей резать вены!
   Вскоре Миша выходил, показывал на языке лезвие, вращал его и снова прятал во рту.
   – Я на грани, – сообщал Миша и садился в кресло. Телевизор мелькал лицами политиков. Сергей, глядя перед собой, бросал:
   – Это я! сплошной комок нервов.
   Звонил бывшему шефу:
   – Нервничаю!
   Теперь и ты сволочь понервничай, как приеду под парадное с перочинным ножиком, как буду подпаливать квартирные счета в почтовом ящике, как намажу тебе замок стойким клеем. Борис Леонидович после десятого звонка сказал, что обратился в милицию. А после двадцатого стал перебирать страницы записной книжки, где-то там под фамилией «Пых» значился телефон темного человека, бывшего ломателя костей. После тридцатого же звонка к Намаховым позвонил сам Пых.
   – Что вы это, – сказал он снявшему трубку Сергею, – Уважаемых людей беспокоите? Я скоро к вам в гости приду, так что встречайте с оркестром.
   И добавил уже нешутейно:
   – Потолкуем.
   Человек вполне помещается в мусоропровод, надо только сначала пропихнуть одно плечо, а потом другое, оба сразу не лезут. Пока Намаховы это поняли, никак не удавалось спровадить стукнутого по голове, обезволенного Пыха.
   Сергей позвонил Борису Леонидовичу в полночь в самую дверь, а когда тот наивно растворил, ткнул его паяльником в пузо, запахнутое полой фиолетового халата. Утром их – Пыха с паяльником в руке, и Бориса Леонидовича – нашел сосед, вышедший погулять с собакой. Так и лежали на пороге, начальник и темный человек, бывший ломатель костей.
   Тогда же Намахов пошел в поликлинику и у знакомого врача получил задним числом больничный. Свою карточку Сергей всегда забирал домой, и в этот раз не удержался, чтобы среди жалоб переправить «изжогу» на «изжопу». Да и вообще он обращался с карточкой довольно свободно – то вклеивал туда собственноручно написанные листы, то правил старые, увлеченно и похохатывая.
   Официально он еще числился в «Гравитоне», на увольнение не подавал, о желании Бориса Леонидовича уволить его знали, кажется, немногие, так что Намахов прикинул, в связи со сменой руководства, удержаться на работе.
   Но в это время накрылся еще один источник дохода семьи, акции Киевского якорного завода. В прежнее время, Намаховы обменяли свои ваучеры на акции завода, и не получали никакой прибыли. И вот Сергей узнал, что десять лет назад, предприятие, после ряда перепродаж из рук в руки, было объявлено банкротом и ликвидировано с распродажей имущества. Это значило – акции пошли прахом! Их можно порвать и выбросить в унитаз!
   Жена и сын удержали Сергея от такого поступка, и на семейном сходе Намаховы решили обратиться за житейским советом к дяде Сергея, Косте.
   Родственники не любили общаться с Намаховыми, считали их придурками, и в последний раз Сергей говорил с дядей Костей по телефону пять лет назад, убеждая войти в долю фирмы по пошиву крестьянской одежды. Сергей собирался – при помощи семьи – покупать мешки, как на картошку, прорезать в них дырки для рук, и продавать с надписью «НМСАМ», что означало «Намаховы Сергей Анна Миша». Ведь слишком явен же пример, когда рабочие штаны с заклепками, джинсы, стали популярны во всем мире. Так и мешки Намаховых. Сначала их можно будет выносить, продавать под Троещинским рынком, или лучше возле Дарницкого вокзала, там базар, крестьяне привозят продукты. Вот где следует искать покупателей.
   Дядя Костя послал Сергея к черту и бросил трубку. Теперь же Сергей должен был спросить у него житейский совет – как быть дальше? Акции-то тю-тю, а с работой еще неизвестно что!
   Дядя Костя, или Константин Григорьевич, жил в частном доме на горе напротив Монтажника, через Совские пруды, на Ширме. Намаховы знали, что каждый год он закапывает в огороде или в саду банку сэкономленных денег, поэтому не раз то Миша, то Аня темными, глухими ночами перекапывали дяде грядки, а землю под деревьями протыкали длинными ножами. Один раз нашли так крышку от кастрюли, большую и ржавую.
   Сергей позвонил дяде Косте накануне и сказал:
   – Ну что, я к вам завтра заеду!
   – Зачем? – буркнул дорогой родственник.
   – Надо кое-что обсудить. Нетелефонный разговор. Ждите меня вечером.
   И повесил трубку. А сам пошел на работу.
   Борис Леонидович не забыл, что собирался уволить Намахова, сразу вызвал его к себе в кабинет. Сергей вошел и сразу начал:
   – Вы паять без меня не сможете, никто у нас больше не умеет паять!
   – А мы пайку заменим гайкой! – и Борис Леонидович нарочито и резко кивнул, мол, понял? Понял, да?
   – Что же, – ответил Намахов, – Мне уже предложили работу в «Астрале». С большим окладом.
   – Скатертью дорога!
   На улицах валил снег, на припаркованных машинах выросли сугробы. Крупные снежинки неприятно падали на лицо. Намахов прошлялся по улицам до вечера, потом сел на случайную маршрутку, чтобы добраться до автовокзала, а оттуда уже пешком на Ширму. В микроавтобус он вошел как частенько, сунув себе в рот селедку, чтобы она хвостом торчала наружу. Потом вытаскивает ее и говорит:
   – Первая группа!
   Раньше, когда Намахов был истово верующим и посещал деревянную церквушку в парке Пушкина, то всегда снимал шапку и крестился на иконы в кабине водителя.
   Намахов уселся. Нога за ногу. Не помещается. Так и эдак крутится. Слишком узко. Оглядывается, достает из сумки бумагу, заворачивает селедку, прячет. Сообщает гордо:
   – В Киеве открыто более пятиста пунктов обогрева! И мы на этом не остановимся!
   Потом изображает из себя большого начальника инкогнито. Берет мобильный телефон и начинает отвечать:
   – В курсе. Уже работаем над этим. На карандаше. Решение скоро будет принято, и я думаю, оно будет положительным.
   Оглядывается на пассажиров, поясняет:
   – И тут достали...
   А потом снова в трубку:
   – Да вот в маршрутке. Почему не в лимузине? Решил побыть, так сказать, вместе с народом, узнать его беды. И чаяния. Да, записывайте – и чаяния.
   А пассажирам замечает вполголоса:
   – Журналисты осаждают.
   В телефон:
   – В три я перерезаю ленточку на мосту!
   Окна маршрутки запотели и узорно заморозились, через них ничего не было видно, микроавтобус всё ехал, ехал, Намахова разморило, может быть он катался по кругу – а, всё равно. Склонив голову к стеклу, закемарил, и пригрезился ему не то сон, не то былое.
   По знакомству Сергей устроился на работу редактором в издательство, которое печатало фантастику и детективы. Сергей приметил, что фантастика идет бойчее, и решил повысить прибыль простым способом – преобразовывать детективы в фантастику. Поначалу он делал это с разрешения сочинителя. Отправляет ему письмо, где предлагает:
  
   «Дюдики уже отживают своё! А если так... Вот у Вас есть главный герой по имени Стас. Стас – хорошее имя! Но не добавить ли в произведение элементы остросюжетной фантастики? Допустим, перед лирическим моментом, где Стас признается Нине в любви, можно добавить следующий абзац:
   Стас, извиваясь в синеватых вспышках молний, вытянул вверх скорченную руку. Она прямо на глазах превращалась в трехпалую клешню.
   – Я мутируюсь! – вскричал Стас.
   Что Вы на это скажете? И после, сюжет с Ниной приобретает дополнительную остроту. Сможет ли она полюбить... такого? А может, Стас станет опасен, мутация изменит его поведение. Не сразу, нет. Но в своё время это проявится. Если Стас не будет питаться человеческим мясом, то мутирует еще больше (молнии, у Стаса на лбу бугрятся чудовищные наросты). Нина устраивается работать в больницу медсестрой. Стас поселяется там же, тайно, в каморке со швабрами, и ночами пробирается по коридорам...
   Как Вам такое? Тянет уже на приличный триллер».
  
   Потом его перебросили – тоже по знакомству – редактором еженедельной газеты, которая несла здоровье. Намахов сочинял свидетельства исцеленных разными мазями да бальзамами, присовокупляя к ним фотографии пожилых людей и выдуманные имена. Чтобы газета пуще действовала, Сергей вывел в заголовок, что она положительно заряжена пятью экстрасенсами.
   Тогда-то и вышла на сцену зловещая Алёна Столярова. На задней странице газеты, внизу, приводился абонентский ящик для обычных, бумажных писем, и Намахов еженедельно ходил на почту, отпирал его своим ключом и выгребал конверты. Однажды он получил послание:
  
   «Здравствуйте, меня зовут Столярова Алёна Михайловна. Я прикладывала вашу газету ко лбу каждый день, чтобы поумнеть, в течении трех месяцев, и у меня образовался болезненный нарост на лбу. Теперь я вас ненавижу и жажду возмездия».
  
   Намахов был просто редактором, и не ходил на воскресные собрания в нескольких городских клубах и бывших дворцах культуры, где по выходным продавались восхваляемые им чудодейственные бальзамы и мази. Он то работал дома, то, не в силах выносить более излучение монитора, отправлялся в редакцию, в квартиру одного из основателей фирмы, некоего Зайченко, известного лишь по фамилии. Зайченко жил в сраче, сидел на кухне, пил кофе и всё время говорил по телефону. А Намахов садился в комнате за хозяйский ноутбук, от коего исходило гораздо меньшее излучение, работал или вращал головой, разминая мышцы шеи.
   Чем дольше проходило времени с получения письма, тем беспокойней становился Намахов. Неопределенность тревожила. На улице он начал высматривать среди прохожих женщину с наростом на лбу. Но его можно, наверное, прикрыть волосами так, что ничего не будет заметно?
   А ведь Алёна Столярова, пожалуй, может его порешить как раз на пороге вступления человечества в эру мелкоступия – величайший дар, задуманный Намаховым во благо миру.
   Все люди начинают ходить в мелкоступах – любой обуви, связанной между собой шнурками. Безопасность. Тише едешь – дальше будешь. Семени в мелкоступах потихоном, надежно. Искоренение преступности. Поскольку все граждане на законодательном уровне обязаны, выходя из квартиры, пользоваться мелкоступами, преступник, совершив преступление, не может быстро скрыться! Более того – поскольку отказ от мелкоступов сам по себе преступление, сразу будет видно нарушителя! Сергей предусмотрел милицейский вопрос – а как с ними? Они тоже должны носить мелкоступы, однако длина связующих шнурков больше, поэтому стражи порядка смогут делать шаги большие, нежели остальные люди.
   И Намахову представлялся город, полный пешеходов в мелкоступах. Все спокойны и приветливы. Супруги связывают обувь шнурками обоюдно и перемещаются только рядышком, дети их тоже прикрепляются, причем соблюдается следующий порядок. Обувь ребенка, идущего справа от родителя, привязывается левым ботинком к правому родителя, и наоборот – если шагает слева, то правым ботинком к левому родителя. Таким образом закрепляются два ребенка, но если их больше? Тогда детей надлежит прикреплять по старшинству, старшие ближе к родителям, а младших закреплять по сторонам от старших.
   Всё это Намахов тщательно продумывал в троллейбусе, когда ездил в редакцию.
   Но как повлиять на массы? Сергей всё не решался сделать это через газету. Начальство – могло не так понять. Рекламировать мелкоступы в прессе надо, подготовив начальство предварительно.
   Что-то смешалось и соединилось, редакция совместилась в пространстве и времени с офисом малого предприятия «Гравитон М», арендовавшем кабинеты на третьем этаже зачахшего НИИ, от которого остались только шкафы в туалетах, полные старых папок с документами. У двери проходной среди табличек прикручена была вывеска «Гравитон М». Намахов останавливался, наклонял голову – надпись на его глазах менялась: «Астрал». Предмет зависит от точки зрения.
   Астрал – М. Редакция газеты. Дорогая редакция, я чувствую себя всё лучше и лучше. Благодаря вам у меня отсохли подвижные жгутики, образовавшиеся на ладони от мутации, вызванной использованием мобильного телефона.
   Первое время коридоры наполнились грохотом падающих тел. Намахов смеялся – не привыкли еще сотрудники к мелкоступам, забывают! Но как-то Борис Леонидович подошел к нему, тронул за плечо и сказал:
   – Знаешь, Сережа, жизнь моя изменилась к лучшему.
   – Это мелкоступы, – утвердительно кивнул Намахов.
   – Да, ты прав. Я буду докладывать в министерство.
   Наверху восприняли, прикинули, и уже склонились к, но, чтобы окончательно утвердить, пожелали личного с философом общения. Дело государственной важности! И нужно до поры до времени сохранить его в тайне. Намахову назначили явиться в четырнадцать ноль-ноль подземным ходом, что начинался на склонах Днепра и должен был привести Сергея к самым высшим эшелонам власти. Знает ли он, где дверка в склоне? Конечно же да. Он не посмел уточнить. До встречи. На том конце повесили трубку.
   Воодушевленная скрутилась ушками на кустах зелень – это называется листья. Ноябрь выхаркал кровью декабрь, и тут расцвели вишни. С отрывного календаря так и летели листки, а Намахов ловил да читал с них мудрые пословицы и заметки о юбилеях писателей и покойных политических деятелей. Намахов вспомнил, что его пригласили в тайное общество сыроедов. Бумажка с адресом лежала у него в кошельке.
   – Папа, не пойти ли нам и попить квасу? – спросил Сергея Миша. Они стояли на балконе и глядели, как в черном небе крутится сияющая воронка. Оттуда сыпался град.
   Неподалеку от дома, на углу, сидела тетка при бочке и наливала в пластиковые стаканчики квас.
   – Там дохлые мыши, – ответил Сергей. Ему не хотелось спускаться.
   – Ну так я схожу сам.
   – Сходи.
   Внизу под балконом крутил головой председатель кооператива. Вот он перемахнул через перила палисадника, опустился на четвереньки по покарачкал среди цветов, раздвигая их пальцами.
   – Монетки ищет, – заметил Сергей.
   – А кто их туда бросает? – спросил Миша.
   – Я.
   – Зачем?
   – Чтоб он искал.
   За квасом Миша идти расхотел, а ближе к полуночи надел клеенчатый плащ – лил сильный дождь – и пошел проветриться. Я, говорит, пойду проветрюсь.
   – Ну иди! – сказал Сергей.
   Сын вернулся ближе к рассвету, вымокший до нитки, стуча от холода зубами. Принес в кульке – копейки, несколько сломанных лезвий, три прищепки.
   – Негусто! – Сергей улыбнулся, – В следующий раз вместе пойдем!
   Дождались полуночи и отправились, а снова ливень. Но днем Сергей много пятаков с балкона набросал, грех их так оставить. И вдруг осенило, раз уж собрались.
   – А давай, – говорит, – пойдем на Брусиловскую улицу.
   – Зачем?
   – Дело там одно есть. Называется сыроеды.
   Транспорт уже того, тю-тю, надобно пехом добираться по мосту через Днепр, в Новобеличи. Долго ли, коротко... На правом берегу по коллекторам и теплотрассам, сверяясь с обстановкой через люки.
   Частный сектор, сиренью пахнет, хотя уж завяла. На асфальте узкой дороги написано: «КОРЖ!», Сергей указывает рукой:
   – Это знак!
   – А что он означает?
   – Я не знаю. Наверное, скоро поймем.
   Неприметный домик, за деревянным линялым заборушкой, в садике. Намахов смотрит в бумажку. Здесь. А уж ранёхонько, солнце тужится рассвесть. Сергей стучится в калитку, громко возвещает:
   – Незваные гости!
   Только собака по соседству бухающим лаем откликнулась. Сергей руку ко рту поднес, крикнул:
   – Ау!
   – Ау! Ау! – Миша стал присаживаться и повторять на все лады разными голосами.
   Пуще того собака залаяла. Там же, у соседей, в форточке высунулось злое, с усами как у Гитлера, лицо:
   – Вы чего шумите?
   – Пришли проведать старых знакомых, давно не виделись, – пояснил Намахов.
   – Хозяев нет дома! Они отдали нам ключи, мы следим за домом.
   – Как быстро летит время, – покачал Сергей головой, – Еще неделю назад я пил у них чай.
   – Вы врете, их уже полгода нет!
   – Ну может хозяева возвращались, и не поставили вас в известность.
   – Так, давайте, пошли отсюда! Я сейчас поворачиваюсь и вызываю милицию.
   – Да хоть конную армию! – и шепнул Мише краем губы: «Уходим».
   Пригнулись, так, что за забором их не стало видно, и пошагали прочь, впрочем недалеко. Остановились, посовещались, спрятались за куст и начали выжидать. На вишнях среди листков – завязь. Стучит весна в висках.
   В то же время, Анечка Намахова, дома, просыпается. Мужа и сына нет. Наверное, на рыбалку пошли – озаряется мыслью. Приставляет руки ладонями к голове, словно уши у овчарки стоят, шевелит ими и повторяет:
   – Уху, уху, сделаем уху!
   А на Брусиловской, в усадьбе, откуда лаяли, усатый сошел с табуретки под форточкой. Без табуретки Егор Фуксин был много ниже. В комнату на четвереньках забежал его брат Макар. Это он лаял. Чтобы не держать собаку и не кормить лишний рот, братья, соблюдающие строгую экономию, по очереди дежурили во дворе. За забором всё равно не видно, кто гавкает.
   Егор придерживался мировоззрения, что сущее лишь зримое, а зримое – выдуманное. Брат, вид за окном, чашка на столе, продавщица в киоске – всё это плод воображения разума Егора, являемый восприятию по мере надобности. Когда Макар что-то говорит Егору, это Егор сам себе говорит, влагая свои слова в уста воображаемого брата. Вселенная сосредоточена в Егоре и в действительности не существует ничего более, кроме хода его мысли.
   – Я спать, – сказал Макар. Стенные часы с кукушкой и двумя свисающими на цепочках тяжелыми шишками показывали пять. Егор вышел во двор и уселся на низенькую табуретку. Если кто будет проходить мимо, Егор станет греметь цепью, шатать забор и лаять, изображая беснующегося сторожевого пса.
  
   10
  
   Там еще, у забора, отец и сын Намаховы посовещались, как быть. И возникла мысль, требующая воплощения. Оба ушли. Поехали, в центр города.
   На Львовской площади в большом здании есть магазин, где продается грим, парики, накладные бороды и усы. Намаховы отоварились, а в соседнем отделе Сергей прикупил еще залихватский малиновый берет.
   В полумраке арки под зданием налепил себе усики, надел косо берет:
   – Я француз Сапажу!
   – Знаменитый художник, приехал в Киев смотреть древние фрески! – сказал Миша, примеряя рыжеватую поповскую бороду.
   – Но сначала давай проверим на маме, – предложил Сергей.
   Вернулись домой. Аня встретила их у порога. Миша сделал шаг в сторону, за ним стоял Сергей.
   – Мама, кто к нам пришел? Это же известный французский художник Жан Сапажу! – к этому Миша прибавил звук, похожий на «оэ».
   – Сапажюуу – вздрогнул плечом Намахов и побежал в дверь.
   – Он хочет вина! – пояснил Миша, – Все французы пьют много вина. Вместо воды, вместо еды. Одно вино.
   – Дядядя, – закивал Сергей, жестом будто опрокидывая в рот стакан.
   Вскоре, смеясь, он открылся Ане и она поразилась. Отец с сыном изложили свой план. Надо было проникнуть в дом на Брусиловской, где якобы все съехали. А как? Художник Сапажу осматривает Киев. Домики, архитектуру, всё такое. Редкое строение. Хочется посмотреть, что же внутри. Соседи, покажите! Сапажу щедро вознаградит.
   – А как же... Клуб сыроедов? – спросила Аня.
   – Вот и выяснится всё! Смотри, мы пришли, нам говорят – там нет никого! Но ведь меня пригласили недавно. Как же никого?
   – Может их убили, всех сыроедов. Они там жили общиной, а их убили, – предположил Миша.
   – Тогда, – сказала Аня мужу, – Тебе надо назваться фамилией Бижу!
   – Почему Бижу?
   – Жак Бижу!
   – Но я не вижу себя в этом образе. Я уже вошел в роль, понимаешь?
   – Мне кажется, мы напрасно спорим, – Аня решила не отступать.
   Кончилось тем, что Сергей порвал перед ней накладные усы, смял берет и бросился сливать его в унитаз. Анечка повисла у Сергея на спине, крича: «Не смей! Не смей». Миша же отправился гулять в парк. Там он покормил голубей булкой, перевернул ногой урну и вернулся домой. Его папа уже спрятался под кровать и время от времени глухо восклицал:
   – Ку-ку! Найдите меня!
   Аня смотрела телевизор. План проникнуть в дом сыроедов сорвался. Нечего и говорить. Всё.
  
   11
  
   Следующим вечером Сергей улыбался, что-то в себе таил. За ужином выпалил:
   – Тысячу в день.
   – Что? – спросила Анечка.
   – Будем зарабатывать. Каждый. Каждая.
   Миша вскочил, побежал куда-то, затем появился со стопкой книг и выкинул их в форточку с криком:
   – Ураааа, долой учебники!
   – Ты что?
   – Бросаю институт!
   – Можно, – со вздохом решил Сергей, хотя конечно стипендию сына терять не хотелось.
   Следующим утром на остановках транспорта появились Сергей, Миша и Анечка, в ярко-оранжевых жилетах с надписями большими буквами «Я ЗНАЮ» спереди и «КАК ПРОЕХАТЬ» со спины. Они ходили среди пассажиров и радушно заглядывали в лица.
   За весь день несколько человек спросили, на какую маршрутку надо сесть. Одного Миша, дав совет, укорил:
   – А деньги?
   Его поблагодарили матом.
   – Надо действовать иначе, – предложил на семейном совете Сергей, – Не люди, но государство должно оплачивать нашу работу.
   Намаховы пришли под мэрию и выстроились у входа.
   – Я! – выкрикнул Сергей.
   – Знаю! – продолжила Аня.
   – Как! – подскочил Миша.
   – Проехать! – закончил Сергей.
   Безуспешно.
   – Пойду подзаработаю, – сказал Сергей, – А вы возвращайтесь наверное домой.
   – А куда ты? – спросила Анечка.
   – Да буду повышать продажи.
   Тур по супермаркетам. Намахова трижды вышвыривали. Встанет рядом с полками, возьмет соус, глядит на него картинно и облизывается. Если мимо проходит сотрудник магазина, Сергей к нему обращается:
   – Выберите любой товар и я повышу спрос на него на сколько угодно процентов. Сергей Намахов, специалист по росту продаж. Смотрите.
   Словно кот плавно, захватывая вперед руками и зажмурившись, вышагивал он к какой-нибудь консервной банке, прижимал к себе и словно убаюкивал на груди.
   – Еще усиливаем! – начинал пускать слюну и вытирать ее платком. Кричал:
   – Я не могу удержаться! Я хочу это купить! Отложите сто! Беру всё!
   Когда его утаскивали, дрыгал ногами, возмущался:
   – Давайте пойдем на кассы и проверим, как повысились продажи за время моей работы!
   Или даже грозил:
   – Вы знаете, кто у меня жена? Силачка Могута!
   К вечеру Намахов решил действовать без неожиданностей, хотя это не могло поразить, как в случае представлений без предупреждения. Просто шел к охранникам и говорил:
   – Мне нужен ваш менеджер.
   – А зачем?
   – Я специалист по росту продаж. Хочу пригласить на свой семинар, – и совал визитку.
   Между тем Миша снова влюбился. Он звонил по телефону сто раз ко дню, только и слышалось, что Полина то, да Полина сё.
   – Когда же уже ты нас познакомишь? – улыбался Сергей.
   – Скоро, папа, скоро! – говорил сын, и наконец таки привел, на тихое семейное торжество по случаю дня рождения Миши, причем почему-то с братом Полины, Василием. Тот приглашал к себе в гараж, жарить шашлыки, однако Намаховы настояли на своей квартире.
   – Просто посидим в узком кругу, – предлагал Сергей.
   Как и договорились, в субботу в пять часов Полина и Василий Пикусы стояли на пороге. Миша открыл, из-за его спины выглядывала Анечка в шляпке по моде двадцатых годов двадцатого столетия. На парадное дохнуло запахом пригоревшей манной каши.
   – Готовится вкусное суфле! – подмигнула Анечка перед тем, как исчезнуть в кухне.
   Покуда гости переобувались в коридоре в предложенные тапки, из санузла раздалось чавканье.
   – Это папа качает вантузом черный нал, – пояснил Миша.
   – Крутимся как можем! – глухо подтвердил из туалета Сергей, – Копейка к копейке! Соседи теряют, а мы находим!
   Пикусы переглянулись, вошли в большую комнату. Брат – здоровенный, под два метра, сестра – щуплая, крашеная, в потрескавшейся помаде.
   Посередине был накрытый красивой клеенкой стол с пустыми тарелками, рядом с каждой лежало по ножу и вилке. На донышке одной краснело нарисованное сердце. Миша указал на него Полине глазами многозначительно. В кухне посуда гремела так, будто постоянно ее роняли и подымали, подымали и роняли.
   Вошел Сергей и показал на ладони, в черной слизи, какое-то копейки.
   – Вот, – сказал он, – Добыл. Руку подам позже! Приятно познакомиться!
   – Какой улов? – спросил Василий.
   – Негусто. Мы с Мишкой ночью засядем, будет по очереди. Иногда за ночь бывает до сотни доходит. Он же сам на себя зарабатывает. На учёбу, на жизнь, всё сам.
   У Миши буряково потемнели щеки.
   – Ты же говорил, что работаешь, – Полина поглядела на возлюбленного.
   – Я работаю, – сказал тот, – И учусь! Получаю второе высшее!
   – Похвально, – отозвался Василий.
   – Серёжа, – раздалось из кухни, – Подойди на минутку сюда, мне нужна твоя помощь!
   – Иду! – сжав монеты в кулаке, Сергей зашагал прочь.
   Жена ему келейно сказала:
   – Миша рассказывал, что у них папа профессор, доктор наук, а дедушка – академик-лингвист!
   – Вот это да!
   – Ты прояви в разговоре, между прочим, широкие познания в этой области.
   – Да. Только ты мне подыграй.
   – Идем тогда к ним.
   Появились обое, присели.
   – Скоро суфле будет готово! – объявила Анечка.
   – Хорошо бы, – Василий завозил ножом, кругами, по тарелке, – А то я уже изголодался. Говорил, надо было ко мне в гараж на шашлыки!
   – И не думайте! Мое суфле лучше! – Анечка пулеметом захихикала.
   – Вы конечно же знаете, – сказал неторопливо Сергей, – Что жвачка, жевательная резинка, будет по-английский баббл гам.
   – Знаем, да, – кивнула Полина.
   – Но... На одном из других иностранных языков... Это будет... Кау... Гумми! – Сергей поднял палец вверх.
   – Гумми? – удивилась Анечка.
   – Да, представьте себе! – подтвердил Сергей.
   – Кау гумми, кау гумми, – повторила Полина, – Эти слова заставляют мое тело ритмически двигаться.
   – А меня они вдохновили на песню, – сказал Миша, – Пойду напишу!
   Снял со стены гитару и отправился в туалет, присел там на край ванны, стал искать аккорды.
   – Наш дедушка, известный лингвист, – Василий отвлекся, перестал грызть край тарелки, – Он тоже знает подобные слова.
   – Да, у него их полная книжка! – добавила Полина.
   – Кау... Гумми! – всё еще важничал Сергей, но чувствовал, что корона падает. Миша понял, и попытался спасти его, спросив из туалета:
   – Как там, папа... Кау... Гумми?
   – Гумми!
   Донеслось яростное бренчание и пение:
   – Кау гумми кау гумми...
   – Это уже не модно, – сказала Полина.
   – А что модно?
   – Модно слово гып.
   – Я использую это слово, – как само собой разумеется, согласился Сергей.
   На кухне со страшным грохотом попадала посуда.
   Как-то сидели вечером на диване, смотрели ящик. В нем была прорезана дыра, где проглядывали пластилиновые люди, освещенные лампочкой. Вдруг Сергей спросил у жены:
   – А как ты думаешь, вода в каком из наших кранов наваристей?
   – Не знаю, – но подумав, Аня сказала, – Знаешь, наверное в ванной наваристей.
   – Я тоже так считаю, – согласился Сергей.
   Вскоре после этого разговора у Миши и был день рождения, и с утра еще приехала мать Анечки, Марта Борисовна, помогать в готовке. Сергей пришел на кухню и обратился к теще загадочно:
   – А вы не знаете наверное про наш секрет.
   Марта Борисовна заулыбалась:
   – Вы с доцей ждете прибавления?
   – Нет. Вот скажите, в каком кране у нас вода наваристей? – и предупредил жену, – Цыц! Не подсказывай!
   – Нууу, – протянула Марта Борисовна, – В каком кране наваристей? Я даже не знаю. Я всегда набираю тут, в кухне, мне кажется всюду одинаковая вода.
   – Не одинаковая! – возразил Сергей, – В ванной она наваристей!
   – Да! – подтвердила Анечка.
   ...Пикусы, услышав грохот посуды, оживились. Полина встала:
   – Я пойду! У нас гости! Я забыла!
   Василий полез под стол и замычал, а потом стал хохотать. Миша протянул вперед руки:
   – Полина!
   Та покраснела и выпалила:
   – Вы все тут ненормальные! У меня от вас...
   И не договорила. Из кухни вышла Марта Борисовна с важными словами:
   – Вы злоупотребляете гостеприимством этого дома. Прошу вас покинуть его.
   – Я работаю в НПО «Квазар», – вдруг сказал Сергей.
   Лет десять назад, пятый витаминный цех. Стеллажи, столы с булькающими колбами, сверкающие чаны – в них плещется разноцветное варево. Тогда-то Намахов и провитаминился по полной. Ходил, излучая здоровье. Дарил здоровье другим, обыкновенным касанием. Врачевал. Дотронется до сухого дерева – на нем сразу набухают зеленые почки и распускаются.
   А потом «Квазар» уничтожили спецслужбы, или конкуренты, фармакологическая корпорация, потому что это ведь невыгодно. Пожар на пятом витаминном. Обвиняют Намахова.
   – Я не виноват! – заслоняется он руками.
   Всегда жертва. Потому и пришлось в свое время съехать с района Монтажника. Соседи на Намаховых ополчились. Сергей с семьей три дня прятался на близлежащем Байковом кладбище, потом вернулся и увидел на своей калитке угрожающую записку, начертанную красным фломастером.
   Намаховы посовещались. И стали укладывать чемоданы. Сидели на чемоданах, пока не продали дом. Взамен купили двушку в дальнем, спальном районе. Но всё равно тянуло на родину. Да и дядя остался на соседнем холме Ширмы, через пруды.
  
   12
  
   Уже с вечера внезапно повалил снег, и ночью Сергей вскакивал с постели, подходил к окну и вглядывался. В четыре утра сообщил домашним:
   – Смотаюсь-ка на улицу Потехина, буду торить путь. Миш, со мной?
   – Не батя, у меня рано пары!
   – Тебя же исключили?
   – А я всё равно хожу.
   – Ну как знаешь.
   Оделся потеплее и отправился пешком через весь город на Потехина. Миша догнал отца:
   – Я с тобой.
   – Добро!
   К пяти они были на месте. След в след, заложив руки за спины, шагали по немеряным синеватым сугробам. Сухой снег распадался пылью.
   – Жаль что Мякина с нами нет, – вздохнул Сергей, – Мы бы с ним сейчас... Чухи-чухи, чухи-чухи.
   – Так давай его позовем?
   – А я телефона не знаю.
   – А не надо.
   Миша достал мобилку и, ничего не нажимая, стал в нее кричать:
   – Алло! Девушка! Соедините с Мякиным! Мя-кин его фамилия, знаменитый писатель.
   – Постмодернист! – добавил Сергей.
   – Знаменитый писатель-постмодернист! Алло! Алло!
   Сергей тоже стал кричать в трубку:
   – Алло! Мякина, да, Мякина!
   – Алло! Алло!
   В окнах домов один за другим зажигались окна.
   – Постой, – Сергей хлопнул себя по лбу, – Я же забыл! Погиб Мякин!
   – Как?
   – Темная история! Потом как-нибудь расскажу. Я француз Сапажу!
   Они продолжили торить путь, и так до утра. Потом, уставшие, вернулись домой, и Сергей лег спать до полудня, а Миша сел в туалете подбирать аккорды.
   Проснувшись, Сергей взял кулек с собравшимся за неделю жеваным хлебом и отправился в магазин. Посреди пустыря стоял железный киоск с дверкой. Внутри было холодно, за прилавком мерзла продавщица в свитере и зеленом фартуке. Намахов раскрыл кулек и показал ей:
   – Жеваный хлеб купить не желаете?
   – Это что? – заглянула, – Нет!
   – Может быть, у вас уже есть поставщик? Сколько вы ему платите? Я продам дешевле.
   – Вы что, сумасшедший?
   – Я стараюсь зарабатывать как могу, мне семью кормить надо! Сын – бедный студент, жену зовут Могута.
   Продавщица протянула ему круглый леденец на пластмассовой палочке:
   – Вот вам, уходите только.
   – Вы от меня так просто не отделаетесь! – закричал Намахов, – Я буду жаловаться на вас в общество...
   Тут его похлопали сзади по плечу. Сергей обернулся. Перед ним пожилой дядька, с красным и гладким лицом. Два круглых глаза под мохнатыми, чернейшими бровями. Какой-то горбатый нос. Ярмарочный колдун из Гоголя.
   – Жеваный хлеб продаете? – спросил он Намахова.
   – Да.
   – Я куплю весь.
  
   13
  
   Вечером Сергей решил отправиться в гости к солидному соседу Панкратову, этажом выше. Познакомиться. То всё здоровались, Сергей зазывал его на чай с маслом, говорил – заходите, давайте чайку попьем с маслицем, а Панкратов воодушевленно кивал. И вот сегодня Сергей стал шарить по кухне, повторяя:
   – Где же спички?
   Хотя спички лежали на самом виду. Но ни Аня, ни Миша не подсказали. Они знали, зачем. Сергей сказал уставшим голосом:
   – Пойду по соседям одалживать спички.
   Накинув в коридоре на плечи курточку, подмигнул:
   – На разведку!
   Панкратова он застал дома врасплох, тот был зачумленный, верно спал. А ведь у него дача, что же он туда не поехал, не возится в саду? Самая пора. Потом зимой спасибо скажет. Всё своё – огурчики, всякие там грушки-яблочки.
   – Вот как хорошо, что вы не на даче, – и Сергей без приглашения зашел.
   – Да. А что?
   – Спички кончились! – Намахов развел руками. Хозяин, видно, не понимал, поэтому Сергей пояснил:
   – Не дадите хотя б пару штук?
   – Да я вам целый коробок. Пройдите, – Панкратов указал на кухню. Пока он там поворачивался, отодвигал ящик, поворачивался обратно, Намахов был уже в комнате и цепким взглядом водил по отзеркаленным полкам серванта.
   – Это у вас что? – спросил Сергей у вошедшего Панкратова о камне цвета колбасы, лежащем на салфетке среди прозрачных блюдец и рюмочек.
   – Полевой шпат.
   – Я возьму, снесу в краеведческий музей, – Намахов стал отодвигать стекло полки.
   – Как это?
   – Музеи нищают, острый дефицит фондов. Экспонаты разворованы и разрушены временем.
   Панкратов перехватил его руку, потянувшуюся за камнем:
   – Так пойдите в поле и найдите себе шпат!
   – Зачем? У вас он уже есть. Кто на него тут смотрит, какую пользу он приносит обществу? А в музее его положат под витрину, подпишут как надо, и так и на латыни. Народ, ходи, образовывайся!
   – Уберите руку от моего шпата, – Панкратов уже обозлился.
   – Вы знаете Зуева?
   – Нет. Кто такой Зуев?
   – Не важно. Он не спортсмен, а я спортсмен. Так вот у него не было против меня никаких шансов. И вы не тоже спортсмен, и тоже против меня ничто, я вас в скручу в бараний рог, если что. Позвольте мне забрать камень. Мы в музее припишем – пожертвовал такой-то. Я прослежу, чтобы вас указали.
   На улице Заквасина стоит коммерческий ларек. Ничего там больше нет, только кусты, закрытые ржавые гаражи под снос, и этот киоск, с вековыми батончиками и отсыревшими пачками сигарет за витриной. Во время гонений на лишайники, работал там Иван Зуев, частный предприниматель. Начал деятельность свою он с того, что нашел яблоко, вытер об рубашку, продал яблоко, и так постепенно обзавелся торговым ларьком. И к нему повадился ходить Намахов, покупать в обеденный перерыв пакетик соку с соломинкой. Через весь город добирался. У Зуева, дескать, сок особый, такого вкусного нигде более в Киеве не сыщешь.
   Если Зуев прятался, приседал под прилавок, Намахов колотил в железную дверь, стучал костяшками пальцев по стеклам, выл и катался в судорогах по асфальту, брызжа окрест белопенной слюной.
   – Соку! – вздувались на шее жилы, а руки вытягивались вдоль туловища, сжав кулаки. И снова его колотит, колотит!
   Зуев вздумал перевезти киоск в другое место, но тот врос в землю и не поддался. Я, говорит, призван Сергея Намахова соком обеспечивать, поэтому не сдвинусь даже. И чтоб всегда сок был в наличии!
   История про шпат закончилась репортажем на телевидении. Намахов говорил в камеру:
   – Я знаю этого Панкратова, хороший вроде мужик.
   Журналистка с микрофоном в руке кивала, Сергей обличал соседа, стыдил:
   – В то время как музейные фонды нищают, у него дома, на полке, стоит полевой шпат.
   Журналистка всё кивала.
   А после двадцать второго декабря резко потеплело. Правительство, посовещавшись с синоптиками, постановило следующий день считать пятнадцатым апреля. Как по команде, на деревьях сложились зелеными ладошками листья. На улицах появились выводки велосипедистов. Оседлали железных коней и Намаховы. По дороге в Бровары познакомились с другой велосемьей – Журковыми. Их было четверо – молодые еще супруги Лена и Степан, да их дети Боря с Людой, подростки.
   Стёпа любил говорить про всех – веломама, велопапа, велодочка, велосын. На одинаковых горных великах, в круглых шлемах, перчатках, с рюкзаками за плечами – красным, зеленым, желтым, малиновым.
   Только они ехали из Броваров, а Намаховы наоборот, туда, и по шоссе рядом с птицефабрикой врезались – Сергей в Стёпу, Аня в Лену, Миша в Люду. Один только Боря уцелел.
   Договорились отправиться вместе в Подгорцы. Журковы предложили, места мол красивые. Ну и встретились через неделю под Зверинецким холмом у моста Патона, чтоб сразу на юг оттуда. Намаховы тоже решили блеснуть, во всей экипировке – шлемы, яркие жилеты поверх футболок. Но Стёпа был в настоящих облегающих велоштанах, а Сергей в обычных спортивных. Намахов закивал головой:
   – Полная форма!
   На что Степан ответил:
   – Вы помните закон Ома?
   – Нет, – растерялся Сергей. Дети Журковых переглянулись, Боря зловеще сказал:
   – Он не помнит закон Ома!
   Вяло переговариваясь, двинули по шоссе между горой и Выдубицким озером, за которым синел Днепр. Впереди один мост, другой, дальше могуче горбятся прибрежные, темно-зеленые от деревьев холмы. Заехали как-то не туда, вдоль забора ботсада, и ближе к перекрестку со сбегающей сверху Тимирязевской улицей решили перебраться через рельсы железной дороги.
   Тут Степан объявил:
   – Смотрите на меня! КилоОм!
   И надул щеки. Дети его рассмеялись, Боря аж к рулю пригнулся и едва с велика не упал.
   – Не правда ли, он очень остроумен? – гордо спросила Люба у Ани.
   – Мой Сережа тоже любит пошутить! – как бы возразила Намахова.
   За коротким железнодорожным мостом над речкой Лыбедью, под крутой Лысой горой у Люды резко спустило колесо. Все остановились, Степан начал помогать дочке менять камеру – благо, у каждого была запасная. Боря снял шлем и явил небритое лицо. Особо заросшими были баки. Он их почесывал и тревожно озирался.
   Мише чего-то захотелось позадираться.
   – Хочешь, я подарю тебе бритву? – спросил он.
   – Я как человек-росомаха, – тихо сказал Боря.
   – Не верьте ему! Он всё выдумывает, – Лена подошла и надела сыну шлем. Но Боря продолжал загадочно водить глазами и поеживаться. Будто ему холодно, будто что-то должно случиться.
   – Чему не верить? – спросил Миша.
   – Что он оборотень.
   – На него иногда находит! – велопапа отвлекся от возни с шиной и хохотнул.
   – На меня тоже иногда находит, – процедил Сергей, но так, что никто не слышал.
  
   14
  
   Из воспоминаний Анечки. Как она и Сергей встретились. Он ехал в троллейбусе и увлеченно решал кроссворд. Она сидела рядом. Он сказал сам себе:
   – Фамилия из трех букв!
   – Гук! – отозвалась Аня.
   Сергей удивился ее уму. Потом они поженились.
  
   15
  
   Мишу послали в оптовый ларек за коробкой сырников. Пошел, купил. По пути домой наплыло на Мишу доброе расположение духа. Он пальцем вскрыл полиэтилен наверху коробки и стал раздавать сырники понравившимся прохожим. Предлагал с улыбкой:
   – Возьмите сырничек.
   Или:
   – Сырничек попробуйте.
   Некоторые люди брали. Вернулся домой, а коробка уже пустая. Разбил свою копилку в виде кошки с поднятыми лапами, отправился снова в оптовый ларек, приобрел коробку сырников. И снова на улице благодушие накатило:
   – Попробуйте сырничек!
   Так все раздал.
   Отец в коридоре встречает, руки тянет, облизывается:
   – Сырнички!
   Миша только руками развел.
   – Ничего, сын, – сказал Сергей, – Ничего.
   И стал обои от стены отдирать. Отодрал кусок, на кухню понес, полил сверху соевым соусом, начал жевать. Головой кивает:
   – Пойдет, пойдет.
   На Мишу набросилась Аня:
   – Ты знаешь, что у папы нет работы? Что у меня нет работы! Это были нашли последние деньги, а сырники они питательные, понимаешь? Мы бы как-то перебились на них до зимы, а там стали бы заготавливать снег...
   – Погоди, – успокоил Сергей, – Погоди. Что-нибудь придумаем.
   И Намахов решил заняться преподавательской деятельностью. Договорился со знакомой библиотекаршей о помещении – кажется на Демиевке – и стал раз в неделю читать курс «Как рисовать пальцем». А Миша с Аней расклеивали по метро объявления о наборе на курс.
   – Вам не нужно знать, – улыбался Сергей слушателям, – как надо грунтовать холст, смешивать краски, не нужно разбираться в толщине кисточек. Природа уже дала нам лучший инструмент для рисования – палец. Берем любую баночку с краской, а хоть бы и эту гуашь, – поднимал баночку, – обмакиваем в нее палец и рисуем на любой поверхности.
   Сергей одет в голубую куртку и малиновый берет. Дверь раскрывается, в помещение, увешанное портретами классиков литературы, танцующей походкой, кружась и не то напевая, не то бормоча, посещает Аня в длинном платье.
   – Моя муза, – представляет ее Сергей. Муза заливается смехом и выбегает, прикрыв лицо рукой. Ах!
   Натурщиком выступал Миша. Его собирались вот-вот вышибить из института, сам ректор против него ополчился. Поэтому Миша махнул на учебу рукой и помогал отцу. Он стоял на постаменте, переменяя позы, а его срисовывали.
   Однажды к ним пришли художники из какой-то академии – и преподаватели, и ученики, и начали всё громить. Сергей, конечно, парочку вырубил восточными приемами, но его скрутили и засунули в кладовку, а Мишу не тронули, Мишу приняли за статую – так хорошо он замер.
   Художники, разорив также и библиотеку, повесили на видном месте портрет какого-то патлатого бородача и ушли. После этого Намаховы стали искать для своего курса новое помещение, и тут пришла в голову мысль обратиться к Мурмызову.
   Председатель кооператива Мурмызов в детстве мечтал быть начальником жэка. В юношестве, обратившись к богу, он в представлениях своих уподобил начальника жэка тоже господу, но с меньшими полномочиями. Жильцы молятся – звонят с жалобами. Начальник в праве уважить их молитвы и ниспослать по известным адресам благо. Просишь воды из крана? Водопроводчик, словно ангел, спешить починить. Нет света? Да будет свет! И является электрик.
   И зудела в Мурмызове мысль – а где учат на начальника жэка, как им стать? Дядя вот его Николай работал начальником столовой, еще в семидесятые. А отец тот был ботаником, гербарии собирал по всему миру, привозил из командировок то пробковый шлем, то восточный ковёр. Кого же спросить? Матушка Мурмызова та скупала спички в предчувствии больших перемен. Спички после государственных потрясений самая верная валюта, они да еще соль. Покупай за раз соли по три пачки, складывай в сухое место, потом соль обратится в золото. «Капитал в потенциале», – говорила Мурмызову мать. А отец всё листочки собирал. Приклеит в альбом, подпишет каждый листик, и несет в академию наук. Время от времени получает от них новую ученую степень, а то и предложение – не желаете ли издать свой труд? Еще пишете? Так поторопитесь! Ставим вас в план.
   Уже на склоне лет Мурмызов, войдя в доверие к членам домового комитета, был назначен ими председателем кооператива в обход общего голосования. К тому времени у него уже были ключи от подвала, чердака и сарая, а также электродрель, позволявшая Мурмызову ощущать себя мастером на все руки.
   У этого-то жука, из-под кровати коего каждое утро, а то и вечером вылезали двойники и потребляли то газ, то воду, а некоторые оставались надолго жить в квартире, или внезапно исчезали, либо были съедаемы, Намаховы решили арендовать сарай или подвал.
   – Он не захочет, – сказала Анечка.
   – Точно, – согласился Сергей.
  
   16
  
   За ужином Намаховы придумали продать свою квартиру. Ведь со дня на день перепадет новая там, в Голосеево. А старую рухлядь – долой!
   Впрочем, рухлядь надо было привести в товарный вид. Аня повесила в коридоре календарь с репродукцией какого-то пейзажа.
   – Лувр! – похвалил Сергей.
   Миша оклеил дверные косяки пленкой под дерево.
   – Сойдет за дуб! – одобрил папа.
   Также были вкручены новые лампочки, а участок обоев, где Сергей ночами чиркал стихи, взят в рамку и подписан: «Мандельштам».
   – Ну теперь, – сказала Аня, – можем выставляться за любую цену!
   И заломили ого-го! Спустя неделю после объявления в газете, позвонил дядечка и солидным голосом представился Иваном Ивановичем Лысым. Спросил, когда можно приехать смотреть квартиру. Да хоть ночью! Ночью и явился. В самом деле, лысый, здоровый такой, в пиджаке, с бабочкой под горлом и бантом на кармане. «Как с похорон», – шепнул Сергей жене.
   Лысый не обратил внимание на Лувр и на дуб, но достал рулетку и начал мерять дверные проемы.
   – Это он хочет сделать тут офис похоронного бюро, – тихо пояснил Сергей Мише и Ане, – Проверяет, можно ли гробы будет проносить.
   Заметив, что Миша собирается корчить из себя дегенерата и уже чудовищно шарит языком за щеками, посматривая по сторонам, Аня спешно увела сына в другую комнату. Сергей спросил у Лысого:
   – А зачем вы меряете?
   – А чтоб вы меня не обманули. Я очень, знаете, подозрительный. Подозрительный я такой. Подержите, – и сунул Сергею конец рулетки, а сам отошел к противоположной стене. Обвел взглядом потолок, сказал:
   – Чувствую, вы что-то замышляете, но не пойму, что.
   Миша за стеной объявил:
   – Выступает заслуженный тенор, лауреат всех конкурсов, – и дурновато запел на одном звуке.
   Сергей напрягся. Сделка срывалась. Он постарался придать голосу умную приятность:
   – Мы ничего не замышляем. Мы интеллигентная семья, много читаем.
   В комнате появилась Аня с журналом кроссвордов:
   – Город на «эн», семь букв!
   – Нальчик! – сразу нашелся Сергей.
   – Подходит! – заключила, записывая, и в задумчивости вкручивая в висок карандаш, вышла. Спасла положение.
   – Вижу, вы в самом деле достойные люди, – Лысый нажал кнопку на рулетке. Вжик! Она втянулась.
   – Мой папа сын профессора! – глухо крикнул из-за стены Миша.
   – В самом деле? Какой институт? – осведомился Лысый.
   – КПИ.
   – Достойно, достойно, – закивал головой, – Будем оформлять сейчас или потом?
   – Лучше сейчас.
   – А вы дееспособны?
   Миша ответил чередой гулких ударов в стену.
   – Да, – подтвердил Сергей.
   – Но если вы в самом деле сын профессора, то конечно же умеете готовить профессорские щи.
   У Намахова взмокло на линии волос и лба. Профессорские щи. Их готовят в семьях профессуры раз в неделю и приглашают на ужин студентов. Давний обычай единения студентов и преподавателей. Преподаватель дает не только пищу духовную, но и материальную. Но грань между кормящими и кормящимися соблюдена. Единение не полно, лишь показывает принадлежность к общему миру. Вкус знаний усиливается вкусом особых профессорских щей.
   – Мы свято блюдем традиции, – ответил Сергей несколько надменно.
   – Вот и отлично. Угощайте меня!
   И отправился на кухню, сел на табурет за столом, сложил ручки на животе.
   – Так, дайте мне покуховарить! – зашел Миша, подкатывая рукава.
   – Аня, – позвал Сергей, – У нас есть кислая капуста?
   В это время Лысый закачался вперед-назад, повторяя:
   – Щи. Щи. Щи.
   Продолжая, он из нагрудного кармана вынул раскладную ложку, отворил ее и облизал.
   – Щи. Щи. Щи.
   Аня побежала на парадное, вниз, к председателю кооператива. Звонит в дверь. Открывает заспанный клон, даже не спросив, кто.
   – Кислой капустки! – пищит Аня.
   – У меня всего довольно! – широкий жест рукой, – И капуста, и огурки соленые бочковые, и бадья моченых яблок. Заходите, набирайте.
   – Ой, я посуду забыла! – убегает, возвращается с банкой. А клон уже дверь затворил и не отпирает. Сверху всё громче доносится:
   – Щи! Щи! Щи!
   Из-за двери клон забубнил:
   – Дом в долгах, как в шелках. Я хожу голый-босый, всю зарплату отдаю в счет этого долга. И после этого вы еще смеете требовать у меня кислую капусту? А я не дам! Не дам! Не дам! – сорвался в крик.
   По лестнице уже спускался Лысый и пыхтел:
   – Теперь, конечно же, ни о какой сделке не может быть и речи. Отведав профессорских щей прямо сейчас я, может быть, изменил бы решение, но...
   Следом топал ступенями Миша и разевал рот, протяжно испуская неприятный звук на одной ноте.
   – Распевочка! – пояснила Аня, – Готовится поступать в консерваторию!
   – Готовлюсь, – согласился Миша, – на неделе у меня будет прослушивание.
   И снова проделал неприятный звук.
   – Из Павловки не вылажу, – тарахтел за дверь клон, – Лягу, проколят чем надо, выхожу успокоенный и безвредный. А иначе меня только тронь! – и застучал ногами в дверь:
   – Аааа! Аааа!!!
   Днем пришли еще смотреть квартиру. Тётя с зонтиком, хотя дождя не было, и ее прыщавый сын, выпячивающий вперед челюсть.
   – Выпускник института истории, – представила его тётя.
   Намаховы показывали квартиру во всей красе.
   – Хата – лялечка. И зачем только мы ее продаем? – сам недоумевал Сергей.
   – Если вам не хочется, то не надо! Мама, они не хотят! Они бы остались тут жить, но мы как бы лишаем их квартиры, – выпускник потянул даму с зонтиком прочь.
   – Погоди-погоди Вася, это они для красного словца!
   – Именно! Для красного словца! – Сергей закивал. Тут позвонили, по городскому. Сергей ответил:
   – Моя фамилия Крук, – и повесил трубку. Засмеялся. Ему так понравилась выдумка, что он сразу набрал случайный номер и снова сказал:
   – Моя фамилия Крук, – бросил трубку, ртом силясь удержать хохот.
   – А вот в Корее с этим строго, – обронил Вася.
   – В какой?
   – В Северной.
   – Ну там со всем строго. А с чем?
   – В псевдонимами. Надо регистрировать в особом бюро.
   – У меня есть один товарищ, так он пишет статьи в три газеты, и всё под разными фамилиями.
   Пока Намахов рассказывал историю про товарища, председатель кооператива и его двойник прислушивались, приставив к стене по стакану, но как уловить за много этажей? Двойник председателя выглядит как подлинник, но был больнее, с какими-то красными язвочками под нижней губой и по всему подбородку спускаясь к шее. Пятый уже двойник, предыдущие все умерли, и всё начиналось с этих язвочек, затем проваливался бордовой ямой глаз, пучками лезли волосы. Двойника переставали слушаться ноги, он ползал по квартире и невнятно гундел, а председатель боялся, что соседи подумают, будто это он, председатель, ползает и гундит. Пуще всего опасался такого – двойник вылезет в окно, спустится по пожарной лестнице, она там рядом, и будет во дворе изображать из себя настоящего председателя. Хотя только настоящий носил кольцо с черепом и змейкой, выглядывающей из ока.
   Это раздвоение случилось впервые после весеннего дня, мокрого, когда по апрельским лужам двора шагал начальник жэка – плотный, в пальто, с портфелем в руке. Поджав губы, он слушал, как Мурзымов вьется вокруг и твердит:
   – Ни одной бумажки! А у вас? Всюду срач! А у меня в палисаднике скоро зацветут тюльпаны!
   Однако начальник жэка шел дальше. Он, властитель сантехников, электриков, ниспосылатель благ. Поглядел на лужу, и она испарилась. Мурмызов хлопнул в ладоши. С дерева сорвался уцелевший еще с осени мрачный лист, слетел Мурмызову в раскрытую ладонь. Тот сжал пальцы. Разжал – и был зеленый лист.
   Начальник улыбнулся, потом нахмурился. Лист пожелтел, затем стал высох и сморщился. Начальник топнул ногой. Подул сильный ветер, на доме закачались спутниковые тарелки.
   – Хватит, хватит, не надо! – Мурмызов вытянул руку.
   – То-то!
  
   17
  
   Василий с матерью купили квартиру у Димона. Вася начал по утрам бегать вокруг дома, для поддержания спортивной формы. Несколько раз обежит, по лестнице домой поднимется, и уже чувствует, как наполняется здоровьем. Потом – рюкзак за плечи, и в институт. Аспирант, а выглядит как первокурсник!
   Как-то разговорились его матушка и Аня на лестнице. Тут-то и оказалось, что Василий подает надежды как прозаик. По старому адресу, соседом был один известный писатель, так вот он почитал васины рукописи и сказал:
   – Если над ним поработать, то будет толк!
   Тут Аня поведала, что ее муж – опытный редактор, и он мог бы на досуге почитать произведения Васи, с карандашом, кое-что подсказать, а может и того... Способствовать в продвижении в издательство!
   Вечером явился Вася и принес несколько толстых распечаток, каждая перехваченная двумя скрепками.
   – Марайте, – говорит.
   – С удовольствием! – отвечает Сергей.
   Ночью, сидя на кухне, он пожирал бутерброды с маслом и листал страницы. Вася, у себя дома, ворочался в кровати и не мог заснуть. Как оценят его повести?
   В это время Мишу из института вышибли, якобы за прогулы, но на самом деле это была месть отцу. Чтобы как-то помочь семье, Миша придумал службу оперативного ремонта велосипедов «Велоспас». Допустим, у кого-то в пути лопнула камера, а запасной – нет. Велоспас! Слетела цепь, нет инструмента вернуть ее на место? Велоспас! Простейшее, спустилось колесо, а насос забыли дома. Велоспас!
   Миша нанес эту надпись себе на шлем и яркую жилетку, в которой всегда ездил на велосипеде. Поколесив пару дней по городу, расклеил объявления, и засев в квартире, стал ждать звонков.
   Позвонила девушка, представилась Олей, сказала, что наехала на стекло. Где вы находитесь? Улица Пуховская, это такая дорога через поля, возле шестой ТЭЦ. Знаем! Выезжаем! Но Сергей сказал сыну:
   – Знаешь Миша, наверное она перепутала. Отправляйся-ка лучше на Лысую гору, там если наверх подниматься, слева будет яр. Вот там она скорее всего на стекло и наехала.
   – А ведь точно, – согласился Миша и поехал туда. А чуть погодя Сергей взял велосипед и сказал Ане:
   – Пойду прокачусь.
   И покатил на Пуховскую. Миша тем временем допыхтел до Лыски, а там надо по небольшому железнодорожному мосту над Лыбедью перейти и дальше следовать тропой вдоль рельсов с одной стороны, горы с другой. Миша остановился посреди моста, спешился и бросил свой велик через перила в воду. Подобрал камешек, положил его на рельс, со злобным видом уселся на конце бетонной шпалы и стал ждать поезда.
   Сергей тоже не добрался до Пуховской. На пути он увидел киоск с надписью «Свежая сдоба». Ларек был закрыт, за стеклами темнела ткань или клеенка. Мимо шел бородатый, патлатый старичок с длинным носом и в спортивной шапке-петушке. Сергей притормозил и спросил:
   – А что, скоро киоск откроется?
   – Не знаю, – пожал плечами старичок.
   – Как думаете, стоит подождать? Может быть у них обеденный перерыв, или продавщица выскочила в туалет?
   – Я не знаю, – и старичок ушел.
   Намахов прислонил велосипед к растущему рядом с киоском клену. Рядом на улице был дом о пяти этажах, на первом вход в парикмахерскую. Что-то запало в голову Сергею. Он поджал губы, огляделся. Вернулся к велосипеду, проверил сколь накачены шины, потрогал как провисает цепь, не прокручивается ли руль. Сел на багажник, сел на седло, обошел киоск кругом, постучал в дверь, затем отправился в парикмахерскую, осведомился о графике работы ларька со сдобой, но парикмахерши ничего толком ответить не смогли.
   Сергей до вечера бродил возле киоска, выпил всю воду, что была в велосипедной фляжке. Никак нельзя отойти. Свежая сдоба. Вдруг откроют? С минуты на минуту. Вот-вот. В бойком месте ларек, должен работать. Наверное пересменка. Скоро новую сдобу завезут. Обычно привозят утром и вечером. Вот скоро вечер.
   И солнце опускаясь потускнело, а из парикмахерской запахло горячим кофе. Сергей сидел под киоском, опустив голову. С нижней губы стекала струйкой слюна. Он втянул толстую блестящую нить, поднял голову – синий киоск нависал над ним, давил и не отпускал.
   Услышал вдруг обрывок разговора:
   – ...из породы ибисовых, – сказал сдержанный мужской голос.
   – Разве? – ответил ему другой, повыше, – Но как быть с тем, что Луна всегда выше облаков?
   – Не всегда, – возразил сдержанный, – Но ученые это скрывают.
   – Это да.
   – После мифического полета американцев на Луну, поверхность этого атмосферного тела была поделена поровну между Союзом и Штатами. На обоих полюсах Луна приближается к поверхности Земли максимально и тогда к ней поднимаются заранее подготовленные дирижабли и их экипажи особыми лопатами соскребают сырную пыль и наполняют ею трюмы дирижаблей. Потом они опускаются обратно.
   – На сколько лет еще хватит запасов сырного порошка на Луне?
   – Этого никто не знает. Есть теория, что сырный порошок образуется вокруг ядра постоянно.
   – Так вот в чем дело! – подал голос Намахов, – Не зря америкосы туда больше столько лет не летают! В смысле на космических кораблях. Некуда летать!
   Молчание. Молчание. Ему никто не ответил. Сергей поднялся на затекшие ноги, обошел киоск со сдобой. Никого. Провел пятерней вверх по волосам, сказал себе:
   – Пора ехать.
  
   18
  
   Ради экономии решили купить машинку для стрижки. Уже давно Сергей и Миша ходили патлатые, а тут еще Анечка смогла бы освоить новую профессию, и Намаховы откроют парикмахерский салон на дому. Анечка бы стригла, Сергей варил кофе, а Миша его наливал.
   Разбили глиняную свинью-копилку, пересчитали деньги – хватит – заказали по телефону в одном магазине машинку. В назначенный день Намахов отправился на Подол, на эту фирму.
   Ехал на метро, в вагоне наплевал на пол хлебом и возмутился:
   – Нажевали тут!
   – Вы же сами и нажевали! – тётка в синем сказала. Какая-то тётка в синем. Намахов отвернулся к двери и потом вышел, когда створки открылись. В метро всегда пахнет резиной. Намахов пристал к работнице метро, что сидела в стеклянной будочке с телевизором, перед эскалатором:
   – Почему у вас нефтью какой-то пахнет? Это мазут, которым шпалы смазывают?
   – Я не знаю!
   – А вы еще знаете, что не знаете?
   – Что?
   – У вас хлеб жеваный в вагонах валяется!
   Пять минут его ловили на эскалаторах. Сергей прыгал с одного полотна ступеней на другое, карабкался между перилами, подтягиваясь руками за лампы, гримасничал и показывал язык, а в перерывах посмеивался:
   – За вход я заплатил, имею право!
   Потом долго бежал кирпичным по задворкам старых домов, утыканных разными конторами аблакатов, кафешками и полиграфиями. Наконец, когда стук ботинок позади утих, остановился и перевел дух.
   – Что вы здесь делаете? – спросил его молодой человек, вышедший из темной двери покурить.
   – Выполняю государственное задание. В настоящее время скрываюсь от преследования. У вас есть деньги?
   – Немного, – растерялся молодой человек.
   – А жаль.
   Тут вышел другой молодой человек, по имени Паша. Со стаканчиком кофе в одной руке, и сигаретой в другой. Паша был по профессии креативщик и знал всего три слова – нах, пох и нех.
   Сергей обратился к нему:
   – А у вас есть деньги?
   – Нах?
   – Мне очень нужно.
   – Пох.
   – Я поиздержался.
   – Нех.
   – Понимаете, я купил в метро жетон, по-итальянски жетоонэ, и теперь мне не хватит на заказанную по телефону машинку для стрижки.
   – Пох.
   Намахов оторвал от угла дома кусок водосточной трубы и врезал Паше в голову, в висок. Паша растянулся на асфальте, кофе стало растекаться лужей.
   – Он дерется! – вдруг крикнул уцелевший молодой человек. Сергей ударил его тоже, но тот, умываясь со лба кровью, нырнул в парадное. Намахов быстро сунул руку Паше под грудь, нащупал в кармане тенниски бумажки, достал – это оказались деньги, отсчитал нужную сумму, остальное спрятал. Оглянулся, тут в парадном послышалась возня, кто-то приближался, несколько человек. Рванул со двора на улицу, через нее, в другой двор подворотней.
   Выбрался оттуда спокойно и пошел к магазину, держа ориентиром бетонную башню элеватора у Днепра. Рядом с башней маячили соединенные с ней переходом толстые колонны-хранилища. Намахов погрузился в думу – вот там держат зерно, а если случайно упадет туда человек, как даст другим знать? Как выберется? Допустим даже зерно на самом дне, и человек на дно упадет и выживет. Может быть внутри есть лестничка металлическая, и по ней карабкаются, ведь нужно же зачем-то спускаться?
   Едва удержался, чтобы пролезть на элеватор и всё разузнать. Тут и к фирме поворот. С обратной стороны дома вход в полуподвальное помещение, но большое. Дверь с видеокамерой.
   Намахов вошел и направился к стойке. За ней – девушка, наверное менеджер. Улыбнулась. Табличка на груди: «Марина». Сергей высунул язык, куда предварительно приложил бумажку с номером заказа.
   – Что? – девушка заморгала глазами.
   – Номев вакава! – а трудно было так говорить. Чтобы сглотнуть слюну, Сергей засунул язык обратно, а потом снова высунул и замычал. Он даже взялся руками за стойку и подпрыгнул несколько раз.
   – Охрана! – позвала Марина.
   Намахов сразу исправился. Вежливо:
   – Мой номер заказа двенадцать двадцать четыре.
   Явился пожилой охранник, видно что очень крепкий:
   – В чем дело?
   – Вот тут товарищ ведет себя странно.
   – Вот тут товарищ ведет себя странно, – передразнил ее Намахов тонким голосом, – Между тем в Англии подобное поведение называют эксцентричным! Многие англичане эксцентричны.
   – Именно, – кивнул в подтверждение охранник.
   – Обыкновенный англичанин, без причуд, это не совсем настоящий англичанин.
   – А вы англичанин, что ли? – спросила Марина.
   – Этот предательский акцент, – вздохнул Сергей, – Никак не могу от него избавиться. Да, я работник посольства. Могу ли я забрать свой заказ?
   – Да, конечно.
  
   19
  
   Сергей, с фирменным белым кулечком, где лежала покупка, шел Парковой дорогой. Она лежит на склоне холма над Днепром, в зелени, по ней обычно ездят, а не ходят. Намахов собирался свернуть потом к Зеленому театру и сверху подойти к тем остаткам давней кирпичной стены, на которых тренируются альпинисты. Они бы цеплялись своими кошками и другими приспособлениями, а он забавы ради их отцепливал.
   Замечтавшись, поглядел на небо. Синее сквозь кленовые листья. Замечательно. И получил удар в темя.
   С острой болью упал на асфальт тротуара. Мимо по черной брусчатке неслись машины. Алёна Столярова, в длинном платье и платке на голове, размахнулась большим молотком и ударила снова, по виску. Намахов не пошевелился.
   Она ушла. А он лежал. И по серому текло темное. Потом он увидел, как один автомобиль остановился, клацнули дверцы. Ноги в выглаженных штанинах, обутые в блестящие кожаные туфли, перешагнули через полосатое бело-черное заграждение между шоссе и тротуаром, и подошли ближе. Встали рядом.
   – Вам плохо? – прозвучал участливый вопрос.
   – Кто вы? – спокойно спросил Сергей.
   – Чиновник. Высшего ранга.
   – Я умираю.
   – Это очень плохо. Я понимаю вашу проблему. Но ее нужно решать только системно!
   Начищенные туфли повернулись, мягко отправились прочь, перелезли ограждение. Дверцы хлопнули. Намахов тяжело моргнул глазами и умер.
  
   20
  
   После черных похорон Аня сказала, что ей нужно сменить обстановку и махнула в Железный Порт, на море. В Железном Порту есть широкий пляж, вдоль него разные частные пансионы, с питанием и без. Хочешь – голодай.
   А Миша остался дома и стал думать, где достать деньги. Конечно, надо было продать коллекцию пивных крышечек. Он пошел на задворки местного супермаркета, где мужики вечно пили пиво, и за час выколупал из земли немерянное количество крышечек. Еще час ушел дома на отмывание. Совсем негодные – выкинул. И потом разместил в интернете объявление, на свежекупленный мобильный номер.
   Клюнуло сразу десять человек. Миша одному продал, остальных кинул, симку выбросил, ищи-свищи!
   Надо было бы отложить, да проходил мимо веломагазина, загорелись глаза, зашел, приобрел себе модные шатуны, руль, да всякого по мелочам.
   Неделю просидел на пицце утром и вечером. Деньги разошлись быстро, стал думать еще. Ночью взял свечку, спустился во двор, постучался к Димону в бомбоубежище.
   Тот не спал:
   – А, заходи!
   Долгая сырая лестница, дверь, комната. Под потолком висела на проводе желтая лампочка. Она мигала, словно в шторм. Прямо на столе – бутылка водки и гитара.
   – Завтра на разогреве, – сказал Димон.
   – У кого?
   – Ну ты ваще, как не знаешь? Афиши читай!
   – Мне не до афиш, у меня траур.
   – А, я забыл, да. Ну так самые они приехали. А я репетирую.
   – Я вот что, – начал Миша, – Как мне быть дальше? Не хочешь у меня купить велосипед?
   – А на кой он мне? Свои колеса есть! – Димон поднял руку и качнул лампочку. На стене осветился висящий дорожник советского времени.
   – На этом разве можно ездить?
   Димон обиделся и выгнал Мишу, награждая обидными словами. Миша по пути домой закапал воском замочную скважину председателя кооператива. Клон наблюдал в глазок и не сопел. Подлинник проснется – копия ему всё расскажет. Так было и будет, председатель всеведущ. Бросит кто бумажку во дворе – несколько пар лишних глаз увидят, несколько ртов доложат. Спи, Мурмызов. За тебя не спят!
   Миша сел на диван и пялился в телик. Со двора дурным голосом позвали:
   – Ми-ша! Миииш!
   Вышел на балкон:
   – Чего?
   – А кто батю твоего убил? – прокричал из темноты Димон.
   – Я об этом много думаю! – тоже криком ответил Миша, – Мы тут недавно ввязались в одно дело, связанное с сыром.
   – Тогда всё ясно!
   Миша вернулся на диван и продолжил пялиться в телек. В экране мельтешило серое мусорное море. Ничего. Встал и достал из вазочки в серванте бумажку с телефончиком.
   Скоро по дому прошел слух, что могила Сергея Намахова разрыта, а самого его замечали ночью на крыше. Он, в похоронном костюме, сидел вцепившись в давно отключенную антенну, на которую раньше ловили государственные каналы, и скалил зубы. Это видел из соседнего дома жилец Иван Малюк, обладатель телескопа. Вышел человек на балкон понаблюдать за звездным небом, а тут такое.
   Миша внешне приободрился, стал со всеми здороваться – даже с председателем кооператива, и обмолвился ему, что скоро приезжает двоюродная сестра из Чугуева, погостить, так он, Миша, идет в магазин за яйцами, потому что эта сестра Алёна сидит на особой диете.
   – А вы переезжать не собираетесь? – почему-то спросил Мурмызов.
   – Нет.
   – Вы же хотели и вроде квартиру другую купили в Голосеево.
   – А, так мы ее уже продали! Семье нужны теперь деньги, – прибавил озабоченно и скорбно.
   Вечером Сергей Намахов, бледный, с обострившимся, будто рубанком вытесанным носом, несколько замедленный против прежнего, однако вполне разговорчивый, сидя на диване излагал Мише план действий:
   – Первое и безотлагательное – рассчитаться с Лёвой Примусовым.
   – Я могу всё, – донеслось из стоящего у кровати полосатого чемодана.
   – Второе – подкупить членов домового комитета либо войти в число этих членов. Сместить председателя кооператива Мурмызова и занять его должность. Только так мы получим полный доступ к подвалу.
   – Зачем? – спросил Миша.
   – Мы сможем развести там болото.
   Разговор прервался – в дверь позвонили. Сергей проворно уполз под кровать, а Миша пошел открывать. С электрогитарой наперевес влетел Димон.
   – Аааа! – закричал он, – Десантура!
   И разбежавшись, перевалился через перила балкона. Миша туда, глядит вниз. Ничего, Димон в палисаднике на карачках, подобрал гитару, отряхивается. Поднял кверху лицо:
   – Еду на репу!
   Сергей вылез из-под кровати, снова уселся на диван:
   – Скоро Луна приблизится к поверхности настолько, что на нее можно будет перебраться с верхушек деревьев.
   – Да ну! – Миша чуть не подскочил.
   – Только в определенном месте. Мне сообщили координаты.
   – Кто?
   – Там, – многозначительно поднял палец.
   – Сам?
   – Не уверен, но почти.
   Намаховы, отец и сын, пошли на кухню и стали варить суп из картошки и селедки. Лёва Примусов дергался в чемодане и кричал:
   – Дайте мне попробовать! Сволочи! Дайте хоть ложку!
   Намахов водил в кастрюле ополонником, подмигивал Мише и причмокивал губами. Сын пускал слюнки. Сергей вывалил в кипящую жижу банку сгущенки:
   – По новому рецепту!
   Миша от восторга заплясал.
   А Примусов умудрился достать из кармана перочинный ножик, раскрыть его и взрезать чемодан. Маленький, рыжий пожилой человечек вскочил на ноги, побежал в кухню и с размаху ударил Сергея в спину ножом, через клетчатую рубашку. И оставил нож там.
   Никакой крови. Сергей повернулся к Мише:
   – Что за комар меня укусил?
   Фигура Лёвы сразу угасла, стала черно-белой, и глаза его вывалились на лёсках. Оказалось, это стеклянные глаза. Он свалился на пол грудой тряпья и пластмассовых конечностей. Выпала вставная челюсть.
  
   21
  
   На улицу Намахов стал выходить как чугуевская двоюродная сестра Миши. Сначала появился во дворе вместе с Мишей. Сергей оделся суровой богомолкой – длинное темное платье, на голове платок, еще и челюсть выпятил и затравленно глядел по сторонам. Так, по его мнению, кузина должна была вести себя в столице.
   Поздоровались с бабками на лавочке у подъезда.
   – Это у вас что? – высоким голосом спросил Мишу Сергей, указав на мусорные контейнеры. Несмотря на мусоропровод, они стояли для подстраховки.
   – Контейнеры для мусора, – пояснил Миша.
   – А у нас прямо за окна вываливают! – выпалила бабкам кузина.
   – У вас это где? – спросила одна.
   – Да в Чугуеве.
   – Это моя двоюродная сестра, – сказал Миша.
   Так была запущена легенда.
   Вскоре, в один из дней вечерком, в дверь квартиры Намаховых позвонил Мурмызов и полюбопытствовал, долго ли пробудет здесь кузина из Чугуева, ведь она тоже потребляет газ и воду, а те плата за них раскидывается по числу жильцов, и несправедливо, что...
   – А у тебя клоны живут! – прокричал Сергей из-за двери дурным голосом.
   Мурмызов смутился и мелко-мелко затопал вниз по лестнице. Лифтом он перестал пользоваться с тех пор, как сев в лифт в своем парадном, вышел в другом парадном. Он хотел даже позвать ученых исследовать феномен и позвонил в Академию наук, но ему ответили, что такими вещами не занимаются, и посоветовали обратиться к врачу. Мурмызов так и сделал, отправился в поликлинику на прием к терапевту и тот удостоверил, что Мурмызов совершенно здоров и, как настоял сам Мурмызов записать в своей карточке, без труда поднимает правой рукой гирю весом в двадцать, а левой в пятнадцать килограммов.
   – Хотите притащу сюда гири и покажу? – спросил он у доктора.
   – Нет, не нужно.
   – Но я вижу, вы мне не верите.
   – Я вам верю.
   – Получается, вы записали просто с моих слов, а вдруг это не так?
   – Ну так и будет.
   – А с вас потом могут спросить.
   – Я отвечу, не волнуйтесь.
   – Но ведь потом для перепроверки могут меня позвать, а если я буду занят?
   – Так и будет.
   – Я на двух работах, что мне, отпрашиваться срываться?
   В дверь постучали, заглянул Намахов – это когда он еще был живой. Просунул голову, говорит:
   – Что вы этого щеголя так долго принимаете?
   – А вы следующий? – спросил врач.
   – Через двоих, впереди себя жену и сына еще пропущу.
   Доктор полез в раскрытое окно.
  
   22
  
   До приближения Луны оставалось несколько недель. Намаховы – отец с сыном – отыскали в лесу место на пригорке, где корчились невысокие сосны. Это здесь будет наименьшее расстояние до небесного тела.
   Собирались взобраться к нему с деревьев по канатам, завязав на них предварительно узлы, как в школьном спортзале, чтобы лезть было удобнее. Высадка на Луну, сбор лунной пыли – сырного порошка – в рюкзаки за плечами. Возвращение на Землю. Продажа порошка корпорациям-производителям сыра либо открытие собственной сырной фирмы.
   Не хватало денег на канаты. Миша пошел посудомойщиком в фастфуд, а Сергей стал читать публичные лекции. Расклеил по всему району объявления, что сегодня в таком-то парке состоится лекция «Путь к процветанию», вход бесплатный. Был некоторый подвох – Сергей хотел брать деньги за выход, но еще не придумал как, надеялся сообразить по ходу ведения лекции.
   В назначенное время на заброшенную танцплощадку в уголке парка собралось человек десять. Намахов посмотрел на них и отметил в лицах крайнюю заинтересованность. Он ступил на середину треснувшего пола из бетонных плит и представился. Ему нестройно ответили. Кто-то спросил:
   – А вы кто по профессии?
   – Кризисный менеджер. Я вывел из кризиса многие компании и даже несколько африканских стран. Теперь они процветают. Будете процветать и вы! Теперь приступим к лекции.
   Он выдержал паузу.
   – Дааа, Шохин – не Ерохин! Но и Ерохин не Шохин! – огорошив этим сообщением собрание, Сергей задал вопрос:
   – Вы спросите, кто такие Шохин и Ерохин? А это я вас хочу спросить.
   Все молчали.
   – Ааа е, ехай-нохай, – Сергей пошел по кругу, вытянув одну руку в сторону и вверх, словно на комету указывая, – Ааа е! Ехай нохай! Знаете, что это?
   – Нет.
   – Это старый индейский ритуал призывания счастья. Что такое счастье? Это процветание.
   – И что нам с этим делать?
   – Допустим, вы пришли на собеседование к работодателю. Вот так ручку вверх – призыв к небесным духам-покровителям, и ааа е, ехай нохай, ааа е, ехай нохай! Сразу, я повторяю – сразу, отношение работодателя к вам изменится. Сумма заработной платы, разные там страховки, это уже не имеет значения, диктуйте условия сами. Вы приняты. Вы процветаете. А теперь, кому понравилась моя лекция, прошу складывать деньги вот в эту коробочку, – и Намахов потряс перед собой большим ящиком из-под мыла.
   Вскоре деньги на канаты были заработаны честно.
  
   23
  
   Чтобы ускорить приближение Луны, Сергей в отрывном календаре на кухне выдрал дюжину дней, один за другим. А Миша глядел в это время в окно и только глазами моргал, как менялась на дворе погода и в секунду солнце сменялось луною, а прохожие смешно то вскидывают зонтики, то прячут их, или в одних шортах и футболках бегут домой надевать пуховики. Потому что каждый день была другая погода и синоптики сошли с ума, возвещая прогнозы и втайне вращая ручки заоблачных погодных машин, что выпускали то холодный, то горячий воздух. Намаховы давно раскусили эту связь синоптиков с погодой, когда синоптики нарочно сообщали ошибочные прогнозы. Мол, это не мы! Мы сбоку-припёку, над погодой не властны.
   Понятное дело, что Намаховы об этом держали язык за зубами. А то придут синоптики, из особого ликвидационного отдела. Внешне обычные люди, но с остро заточенными пятикопеечными монетками. Берешь такую между пальцев и черкаешь по горлу, или – бросаешь, и летит эта монета, как маленький диск. При столкновении с головой прорезает череп и застревает в мозге.
   И вот четырнадцатое октября. Еще с утра Намаховы упаковали канаты в рюкзаки. Завтра должна была приехать Анечка из Железного Порта, конечно лучше бы с ней на Луну, больше рук, однако как в даже телефонном разговоре сообщить, что Сергей жив, хотя и мертв? Миша предлагал позвать Димона, но Сергей возразил:
   – Он нам всё испортит.
   Весь день дул сильный ветер. Под вечер Намаховы отправились в лес за Лесным кладбищем на те выбранные ранее округлые песчаные холмы. Сосны шумели в кронах и скрипели. А внизу было спокойно. Отец с сыном шли широкой просекой, переступая через пни и давние сглаженные борозды.
   – До восьми еще два часа, – сказал Миша.
   – В восемь начнем привязывать канаты к верхушкам, – повторил Сергей еще дома многократно сказанное, обсужденное.
   – Как же образуется на Луне эта сырная пыль?
   Сергей ответил как по-писанному:
   – Ядро Луны представляет собой плотно сжатый комок носков. На них-то и образуется этот на ощупь сыроватый рыхлый субстрат, верхний слой которого сухой от воздействия солнечных лучей и в самом деле совершенно пылеобразен.
   – Откуда же в ядре носки?
   – А это, сынок, одна из величайших тайн мироздания.
   Темнело. И пришло урочное время, и зашумели пуще прежнего деревья. Намаховы как два жука, с рюкзаками за плечами, полезли на две стоящие рядом сосны. Были те сосны приземистые да кривые. На развилках веток, куда можно было добраться, уже ждали привязанные канаты, с якорем на конце каждый. Якори Миша купил на барахолке.
   Сергей уселся на ветви, взял в одну руку якорь, сказал:
   – Ну что, ждем...
   Внизу наметилась какая-то суета. Забегали люди. По стволу сосны Сергея ударили топором, в мишину сосну вгрызлась с ревом бензопила. Сергей опустил глаза – на него глядела сытая рожа Мурмызова. Такой же Мурмызов рубил сосну, и такой же с ожесточенным лицом пилил. Еще несколько ждали на подхвате.
   Сергей бросил вниз якорь с канатом, но Мурмызов увернулся и поднял якорь. Сергей стал тащить канат на себя, председатель кооператива не давал.
   Треснула у основания под Мишей сосна. Двое Мурмызовых подскочили, спинами уперлись рядом с третьим, натужились, толкнули. Быстрее порхнувшей птицы упало дерево. Миша, проткнутый в живот суком, хватался за сук руками и ворочал головой, открыв сочащийся кровью рот. Сосна лежала сверху мёртво, растопыренно. Миша видел трех Мурмызовых перевернуто и сбоку.
   Сергей спрыгнул. Поднялся, но припал на колено – нога сломалась. Ближайший Мурмызов ударил его в голову топором. Намахов пополз по смешанному с хвоей песку, ко краю горки, где склон круто понижался в сторону желтых зарослей березняка.
   И вдруг начало светлеть, светом сизым и дивным. Над холмом среди леса повисла луна совсем близкая, в кратерах и рытвинах, со следами гусениц и ботинок космонавтов. В воздухе резко запахло сыром.
   Мурмызовы открыли рты, едва не присели, двое побежали прочь, размахивая руками. Миша более не двигался.
   Сергей бросил горсть песка ближайшему Мурмызову в глаза, и сполз вниз. Целая чаща невысоких березок, растущих так близко, что между ними трудно пройти.
   Оставшиеся Мурмызовы проворно полезли на сосну, где раньше сидел Сергей. Один из председателей бросил вверх якорь и тот, увлекаемый притяжением Луны, словно магнитом, потащил за собой и канат. Мурмызовы один за другим, по завязанным на канате узлам стали перебираться на другую планету. Ветер дугой отводил канат в сторону.
   Первый Мурмызов, отсюда маленький, перевернулся ногами к Луне и, присев рядом с якорем, кувыркнулся в сторону. За ним последовал другой, третий.
   Намахов, таща за собой ногу, загребая песок пальцами, выволок себя снова наверх, к сосне, и к другой сосне, что на Мише.
   – Миш, ты как? – окликнул он сына. Сын молчал.
   Сергей на одних руках цеплялся за ветки, пару раз почти срывался, но достиг развилки с привязанным канатом. Тот уже напрягался в тугую линию – Луна хотела уходить, канат держал ее. Мурмызовы копошились на ее поверхности, набивая пылью себе карманы и рты.
   Узел не хотел развязываться. Сергей оттолкнулся, упал на землю. Топор. Пила. Что-нибудь. Вот брошенный топор.
   Уже с топором, заткнутым в штаны, снова забрался Сергей к развилке и рубанул по канату. Канат на миг расслабился и стал уноситься ввысь. Луна плавно уходила в черное небо. Мурмызовы, едва различимые, перестали жрать пыль и бегали, протягивая к Земле ручонки.
   – Сколько клонов успело уйти? – спросил Сергей, – Сколько клоны могут жить без подлинника?
   – Ни дня, – ответил Миша. Глаза его были черны как кровь.
   – Возьми топор свой, – продолжил Миша, – И вернись в дом свой. Там ты найдешь оставшихся Мурмызовых. И сам станешь вскоре председателем кооператива.
  
   24
  
   На рассвете лил дождь, холодный октябрьский дождь, смывая остатки лета. Там в лесу под упавшей сосной недвижимый лежал Миша, и некому было его найти еще много дней. Сергей отмывал в ванной топор свой, и собирался дотащиться как-то на мост Патона, чтобы бросить его в Днепр, но сначала надо было выписать себе новый паспорт, где будет одно только имя, без фамилии и отчества – Забзуланга. Начинать, так с чистого листа.
   В квартире на первом этаже сипел, с раскроенной головой, жалкий клон в луже крови. Ноги другого торчали из-под кровати. В носках, без тапок. Из открытой дверцы холодильника исходил мягкий желтый свет. Сергей забыл закрыть.
   В пяти метрах под землей во дворе, в бомбоубежище репетировал на гитаре Димон, и лампочка на потолке мигала от перепадов напряжения, а потом хлопнула и перестала, и Димон решил, что наступил конец света. Но продолжил играть.
  
  
   конец
  
   Киев, 12 мая 2015 – 22 апреля 2017
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"