Наматываем катушку. Чем больше витков, тем больше сопротивление. Тогда-то и вступает в силу основной закон ноль на массу. Выпадают игреки. Тема диссертации Сявыного отца Николая. Нарочно переехали в другой район, дабы никто не мешал писать диссертацию. И враги чтоб не знали. Врагов много, каждый может вломиться и похитить бумаги. Одна формула убьет человечество! Надо осторожнее.
Сява тоже уже сейчас проявляет задатки, он молодой ученый, но вынужден скрывать. В новой школе притирается трудно. Ведет себя неестественно - еще бы, такой груз в себе нести. Сын гениального отца, да от своих мыслей в голове тесно. И музыкант.
Проверяй музыку и поэзию математикой. Математику находи в кислых щах и цветках одуванчика. Физика тоже к этому причастна - ноль на массу. Учитель физики эту формулу не знает.
Борис Константинович - учитель физики, похож на обиженного пузатого вороненка. Пиджак - нараспашку, усы как обувная щетка, лоб кажется выше из-за лысины. А формулы не знает. Сява однажды написал ее на доске, во время перемены. Борис Константинович заходит, видит - поражается! - спрашивает:
- Кто это написал?
Все молчат. Сява тоже. Пусть учитель понервничает. Каково это - понимать, что в классе скрытно присутствует человек вселенского масштаба, способный ногтем перевернуть мир?
Математику проверяй аккордом. Сява носит повязку на голове и отращивает до плеч волосы. Длинные волосы зеркально отражают отрицательную энергию - поэтому у всех шаманов такие. Черный напульсник на запястье, кожанка - с виду он рокер. Здоровенный ноготь на мизинце.
В магазин на Володарского - каждую неделю. Улицу просто задавили высотные дома. Бурые, рыжие. Голову поднимаешь, неба не видишь. Нависают они, дома. Дальше - старая часть улочки сохранилась. Унылый желтушный домик на два этажа. В нем прохладный подвал с магазином. Там всегда играет тяжелая музыка, продаются кассеты и диски, футболки и кожаные браслеты с клёпками. А у входа пестрят бумажками объявления. Нужен гитарист. Я вокалист и собираю группу. Жанр такой-то.
Сява однажды прочитал - нужен гитарист в группу, играющую блэк-металл. А у Сявы есть гитара. Он знает аккорды и умеет читать табулатуры. Сява оторвал телефончик, позвонил из автомата, чтобы не вычислили. Надо шифроваться. Оставляй следы в истории, когда этого хочешь.
Договорился о встрече с каким-то - как его? Виталиком! Тот играл на басу. Сява пришел в гараж на репетицию группы. Гараж на отшибе, около Святошино.
Внутри оборудована почти студия. Пахнет сырым бетоном, всё в кабелях. Установка ударная, с носками в бас-бочке. Синтезатор у стены. Виталик улыбается:
- Видишь, всё как положено!
Кроме него, в гараже еще были мрачный ударник с квадратной головой и девушка-вокалистка. У девушки волосы длинные, а лицо круглое и доброе, как блин. Сява достал гитару из чехла, спросил:
- Можно подключиться?
- Вот педалька, вот комбик, - Виталий хозяином себя вёл. Это его дядя занимался музыкой серьезно. Гараж был дядин. Дядя приходил сюда, нажимал на клавиши синтезатора, бил в барабаны, и таким образом удовлетворялся на неделю вперед.
Сява воткнул кабель в гитару, покрутил на комбике громкость, бренькнул по струнам и сказал:
- Сейчас я покажу вам запил под Хендрикса.
Через пятнадцать минут Сява выходит из гаража. Впереди - пыльная, пустая улица, нагретая садящимся солнцем. За спиной у Сявы - гитара в черном чехле. А руки бурые от крови. Деку гитары он оттёр тряпками, а вот с рук не вышло. В гараже мертвая тишина. Сява ныкнулся в щель между гаражами. В нос ударило старой мочой. Вероятно, здесь у водителей отхожее место. Двинул вглубь, вышел в заброшенный сад. Стал пробираться, по ходу сорвал пучок листьев, начал водить ими по ладоням, но к бурости лишь прибавилась зелень, запахло кислым.
В следующий раз он пришел в подвальный магазин и спросил продавца, не слышал ли о происшествии. Тот не слышал. А Сява думал, что милиция будет ходить, расследовать. И в газетах ничего не написали. Сява сказал отцу - покупай больше газет, хочу быть эрудитом как ты. Николай несколько недель приносил домой газеты стопками. А сын всё читает. А потом Сяве сообщили по телевизору:
- Пойдешь в район треугольника Т!
Мало ли что? Но всё же достал карту, начал искать похожее улиц пересечение. А таких много. Все обойти? Теоретически возможно. Сейчас Сява много мотается по городу. Найти надо одного человека.
На Соломенке есть кирпичный дом на краю горы, куда уже не ходит трамвай. В доме том живет профессор точных наук Тимофей Чуча. У него нет телефона. Чуча - научный руководитель папы Сявы. Когда трамвайные пути разобрали, связь ученика с учителем прервалась.
Со стороны Николая в ход пошли колдовские доски и вращающиеся столы. В глухую полночь отец с сыном выходили на перекресток, чертили мелом тайные знаки и кувыркались. Чуча не отзывался. Однажды, когда вспыхивала и громыхала летняя, освежающая и расчетливая гроза, Николай забеспокоился:
- Я чувствую, худо с Чучей.
Как обычно, в бигудях и халате, Николай был похож на домохозяйку, только что заправившую бельем стиральную машину и ждущую по телевизору любимый сериал.
- Может быть, Чуча сейчас на Луне, - продолжал Николай, - С его способностями и доступом к лаборатории Главной космической академии наук, не исключено, что профессор исследует селенитов.
Сява почти каждый день едет на Соломенку. То едет, а то пешком от вокзала идет. Кругом стройки! А потом - ярусами, лестница в глубоком зеленом овраге, на гору взбирается. И посередке - ручей течет. Берега оврага травой-муравой покрыты. Между ярусами лестницы - ухоженные перебеги, аллеи со скамейками. Замечает Сява парочку, подходит и спрашивает:
- Вам серенаду спеть? - а он с гитарой туда ходит. Однажды ему ответили:
- Иди мальчик!
Дело было вечером. Темно. Сява огляделся - тихо, прохожих нет.
- Сейчас я покажу вам запил под Хендрикса!
И гитару принялся расчехлять. Повезло - есть ручей, можно смыть кровь. Неделю не появлялся в этих краях. Прошло время, забылось - осмелел, опять начал Чучу искать. Надо перебарывать себя. Трус тот, кто не борется со страхом.
Наверху лестницы - улочка затаённая, в тени деревьев. Стоит киоск, там продаётся съедобная всячина и очень вкусные жвачки хуба-буба. Почему-то в этом районе, и еще в огромном переходе возле станции метро Лыбедская. А так нигде больше в городе нет. Сява закупится жвачками на месяц вперед, потом ходит - наслаждается. Хочет натренировать себе челюсти как у бультерьера. Будет так - выйдет в сад, перекинет через ветку ремень, ухватится зубами и повиснет. А с такими навыками можно уже в цирк. В каждом городе есть цирк и нужны артисты. Но талантов - мало. Все в менеджеры подались. Умеют галстучки завязывать - навык, достойный палача.
ГЛАВА 2, О ДРУГОМ
- У тебя прическа-деган!
Так крикнул чумазый пацан, наверное клей нюхает. Вскочил в троллейбус, двери - пшшш и уехал. А Болсунов Андрей подошел к витрине магазина и поглядел на себя. Приличный молодой человек, в брючках выглаженных, в рубашечке на все пуговички под горло застегнутой, сверху розоватый жилетик - как всё правильно. А прическу он сам выдумал, называется - бутон. Одна парикмахерша была веселая и сказала напарнице, когда он из салона выходил: "Как детский горшок на голове!". Он вернулся и бросил одеколон в зеркало. И заплатил за убытки. Еще ненормальным назвали. Сами ненормальные. На прощание сказал:
- Интеллект ниже плинтуса.
И ушел с улыбкой.
Мать Андрея - владелица небольшой пекарни, а отец - живописец чудовищной силы. Уже пятнадцать лет он работает над полотном "Атеист в аду". Недра пещеры, острыми контурами сталактитов и сталагмитов полыхает зарево адского огня. Герой картины - молодой человек в очках и рваном костюме. Обороняется от чертей книжкой, где на обложке начертано - Дарвин. Черти подобны вставшим на задние лапы собачкам из цирка, но с обезьяньими хвостами.
Живут Болсуновы в доме на Ширме, где узкие улочки соединяются взаимно под немыслимо крутыми углами, а старые двухэтажные многосемейные домики теснятся теремами тех бедных людей, у которых одни валенки на всю семью. А у Болсуновых даже и валенок нет. Дом с башенками, на три этажа, не считая подвального. Вровень с нижним - густые, темно-зеленые кусты лжетсуи тисолистной, впрочем их благодаря забору не видно. С бетонного забора на улочку глядят длинные, взятые в защитную сетку, лампы. Хулиган да не разбий!
У художника Болсунова там большая мастерская. Всегда играет классическая музыка. Или современная танцевальная - когда творец танцует для вдохновения. Пожилой, седобородый человек пляшет один в мастерской, похожей на просторную теплицу для тропических растений, как в ботсаду. Вместо крыши - стекло, вместо стен - тоже, но иное, с другой стороны не видно. Такова уж скрытная природа. Никто не должен видеть, как творит мастер. Картины вынашиваются, словно дети. Зародыши мерзки, поэтому и скрыты до урочного времени. Машут руки, дергается клочковатая борода, музыка играет. Запыхавшись, хозяин берет кисточку, смешивает в палитре краску и наносит на полотно точный мазок. Еще одна тень на пятом чертике. Следует опустошение души. Месяц-другой художник Болсунов будет копить вдохновение.
Беспокоился - вот бы успеть закончить до того, как Земля столкнется с кометой. Комета-то подлетает к дому нашему не по дням, а по часам. И скоро повиснет хвостатым уродцем на небе. Хвост с изгибом, как у лошади.
- Уже и Антихрист бродит среди нас, - говорил Болсунов друзьям-художника, - Только мы не знаем, где и кто он. Может быть это ты!
Толкал кулаком в грудь товарища, бородача Вятского. Вятский - волосат, коренаст, любит вино и сыр. Живет на чердаке старого дома на той же Ширме. Окно выходит в сад. Вятский не пользуется дверью, а с балкона перемещается на яблоню и спускается по стволу. За пятьдесят лет жизни здесь он развил чрезвычайную ловкость, а благодаря ужимкам, волосатости и строению тела походил на обезьяну с патлами на голове. Когда на Ширме было еще много садов в частных усадьбах, хозяева приглашали Вятского лазить у них по деревьям и собирать урожай. Художнику доставалась треть. Маменька его делала варенья и везла на велосипеде на ближайший рынок - возле автовокзала. Благо, надо было ехать с холмов вниз, а не переться под гору.
У Болсуновых по вечерам собиралась компания людей искусства - художников, писателей. Бывали и общественные деятели. Эти последние, обыкновенно странники, находили в доме у Болсуновых приют. Андрей, тогда еще старшеклассник, был на таких вечерах и слушал. Гости обозначались для него как "дядя Миша", "дядя Слава", "тётя Сережа", "тетя Лида". Иногда Андрей тоже вмешивался в спор, но делал это неуклюже - он вообще составлял слова словно в вечной попытке удержать в руках горячую картофелину.
- Ну что, - говорил тётя Серёжа, вытянутый, длиннорукий, весь в светлом, - Поборем невежество в современном обществе?
- Борем-поборем, - со вздохом отвечал Андрей.
- Это верно сказано! - Вятский пускался ходить по комнате, приседая и раскачиваясь, - Под лежачий камень вода не течет! Надо объединяться и делать!
- Поддержим, - выступал вперед Скоромный, общественный деятель. Глаза у него всегда горели желанием помочь людям увидеть правду. Болсунов-отец указывал пальцем вверх - к этому пальцу устремлялось внимание, усиливая значение слов:
- Только на основах морали мы можем двигаться вперед. Мы за общество с высокой моралью - вот каким должен быть наш девиз!
И все галдят наперебой.
А то еще в подвале дома завелся святой человек, в мрачной одежде, подпоясанный, со светлыми очами, и молельный дом устроил для верных людей. Хлебопекарню семейную посещал и булки водой от своих рук кропил. Болсунова, по её выражению, "оделась простолюдинкой" и пошла к хлебному киоску, где спрашивала стоящих в очереди:
- А правда, хлеб в последнее время вкуснее стал?
Домой вернулась сияющая, спустилась в подвал и долго там со святым человеком беседовала. А Болсунов-отец сказал сыну:
- Ты учись у людей, видишь, какие люди возле нас собираются. Или мы возле них - не разберешь.
И Андрюша присматривался. В обозначенный день, самые близкие семье собирались у Чомина - так звали святого человека. Было у него лицо, будто человек понюхал несвежий сыр и тому испугался. С некоторой долей гнева.
Если приходил новый гость, Чомин скромничал и не знал, как начать речь. Тогда Болсунов-страший его просил:
- Расскажи о МилостИве. Человек вот не знает.
И Чомин тихо, ровным голосом, однако меряя бетонный пол подвала шагами, говорил, что Соединенные Штаты Америки, конечно, оплот сатаны, но оплот материальный, и антихрист появится не у них, а у нас, где клоака духовная. Что до бездуховных американцев, то у них добро попрано на государственном уровне. Так, обыкновенное имя Милостив сокращено до непонятного, ничего не значащего Стив и даже искажено - Стивен. Какой такой Стивен?
- И никто об этом не знает! - вставлял Болсунов-отец. Гость поражался.
Андрей завел себе дневничок, куда записывал самые показавшиеся ему важными слова Чомина, да и не только его, а и остальных - родителей, их друзей. Своих друзей у Андрея не было. Даже в школе он сидел на парте один. В институт не поступил. Дело в том, что Болсунов-отец писал скабрезные картины на каждого вузовского ректора в городе и рассылал им почтой. Так что в институт Андрею путь был заказан.
- Ничего, - сказали родители, - Ищи своё призвание!
И он искал. Приходит в библиотеку, говорит - поручите любое дело, например восстановление древних книг. Парень он усердный, а зарплату - сколько положите. Отказали. Тогда он в другую библиотеку, имени Салтыкова-Щедрина, ту, что над Кловом нависает. И там не приняли. Наконец отправился в Центральную научно-техническую, там где в здание встрял актовый зал, как летающая тарелка.
И он сразу смекнул. Тарелка - настоящая. Только выковырять её нельзя - может произойти взрыв и на месте города образуется воронка глубиной полтора десятка километров. Поэтому тарелку обмазали цементом и прилепили стекла, как будто окна. И когда он это сообразил, то испугался - пришельцы могут быть среди нас! А потом Андрея испугали.
Было это так. Андрей остался один дома. Чомин - в подвале, он не в счет. А должен был прийти сантехник, менять унитаз на втором этаже. Мать приказала Андрюше глаз с сантехника не спускать. Мало ли кто. Вышел из тюрьмы - записался в сантехники.
Явился дядя, усатый, с пузиком, в кепочке, в кожаной курточке - а осень была, в самую пору. Похож на фотокора, только с чемоданчиком. Унитаз-то уже стоял, был куплен заранее.
- Валера, - представился дядя.
- Жомовик, - невесть чего сказал Андрей и пожал протянутую руку. Валера хмыкнул. Огляделся в коридоре:
- Ну-с, где пациент?
- На втором этаже. Только вы потише. Бабушку разбудите.
Не было никакой бабушки. Андрей повел сантехника наверх, к туалету. Валера поставил свой чемоданчик и сказал:
- Так, давайте мы сначала всё перекроем. Где у вас тут подвал?
Андрей сообразил, что вопрос глупый и задан для отвода глаз. Нет, не проведешь на мякине. Поэтому отвечал так:
- Там же, где у других - внизу.
- Ну я понимаю, что внизу. А может вы спуститесь и перекроете?
Андрей растянул губы улыбкой так, что чуть пальцами уголки рта не взял да не отвёл в стороны. И произнес тщательно и издевательски:
- Хе, хе, хе. Может, вам еще ключ от квартиры?
Валера посмотрел по сторонам выразительно, потом наверх, и на Андрея глазами зыркнул:
- Вот что, парень, как говорится, не гони говно по трубам.
- О! - Андрей вскинул палец, - Тюремная лексика! Что же, уважаемый, думаете, мы все тут сидим и лапу сосем? Думаешь на лоха попал? Вот у меня твои соображения где!
И сжал пальцы в щепоть, как для крёстного знамения. Потом сам же вызвал для сантехника карету скорой помощи. Дело замяли откупными.
Болсуновы всем составом ходили в гости к Злобиным. Дружили семьями. Злобины пребывали в родственниках у каких-то академиков и неизвестно с чего кормились. Глава семейства, бородатый Игорь Злобин, находился в вечных переговорах с мастерами по дереву - заказывал у них деревянную мебель в народном стиле. Жена его, молодящаяся Софья Злобина, сидела дома, перемещаясь по комнатам в просторном сарафане, и ткала за настоящим ткацким станком. Дочка Зина шестнадцати лет, обладательница косы ниже пояса, приглашала в гости студентов-толстовцев, невесть где ею найденных. Казалось, что Зина не учится, не работает, а бродит по городу и в каждом закоулке выискивает толстовца.
Злобины привечали Болсуновых столом, выставляя глиняные миски с большими деревянными ложками. Игорь сам выстругал эти ложки и гордился.
- Ну-с, отведаем щец? - весело спрашивал он.
- Щи! - восторгался Андрей, брал ложку и шутливо стукал её держаком об стол. К веселью присоединялся и старший Болсунов:
- Щи давай! Давай щи!
И все смеялись. Вплывала утицей Софья, неся парящуюся кастрюлю. Один раз оттуда высунулась розовая человеческая рука, и Болсуновы всё же похлебали ради приличия, но потом, дома, художник Болсунов сказал:
- Это у них определенно перебор, да.
Однако на другие выходные снова ужинали у Злобиных. Не чуждались ужинов, но уже по будням, у других знакомых, которых между собой называли Чумазыми.
Порфирьевы, отец и сын, Борис и Степан, держали неподалеку, на узенькой Пролетарской улице - скорее даже переулке, нежели улице - сапожную коптильню. Копченые сапоги были в ходу осенью, зимою да ранней весной, а в остальное время Порфирьевы сидели без дела, иногда выдумывая потехи, на которые созывались все местные жители.
То возьмут и в самую жару устроят пробежку на лыжах по асфальту. То заходят в магазин на руках. Магазин местный располагался наверху крутого холма, так что представьте, сколько Порфирьевым пришлось отмахать с самого низу, где коромыслилась у подножия Пролетарская.
ГЛАВА 3, НАЧИНАЕТСЯ С КЕД
Больше мыслей об асфальт. Перед тем, как всё заострилось - вот верное слово - в сентябре, папа дал Сяве деньги и сказал - пойди купи кеды. В новую школу - в новой обуви. Может дело иначе повернется, как знать? Сява положил деньги под пятку в носок и поехал в китайский торговый центр. Увидел там черные кеды с желтыми шипами. Наверное, все чемпионы мира по футболу в таких если не голы на ответственных матчах забивают, то хотя бы тренируются. Купил, поехал домой на трамвае, довольный. А китайцев так и не увидел.
Пока этот железный козел - трамвай - вёз Сяву мимо депо, Сява вспоминал, как продавщица говорила с улыбкой - носить не сносить! Наверное, это те самые знаменитые китайские кеды, которые могли прожить с 1960 года по 1990 и остаться при этом чуть потрепанными, хотя исходили в них не одну туристическую тропу. Не те туристы, что сейчас блядовать по заграницам ездят, а наши обыкновенные туристы. Спортивный костюм, палатка, завтрак у костра, умывание в холодном ручье и всё такое. Еще транзисторный приемник. Включат и шагают след в след. Так было.
Сяве казалось, что стоит ему обуть эти кеды, и можно идти записываться в сборную. На массиве есть стадион, там вечно какие-то тренируются. Вот он туда, к главному тренеру. Дескать, хочу играть, записывайте. Команда уже собрана? А вы посмотрите на мою игру. Тренер ставит против него самого слабого игрока. На ворота. Говорит - забей. Сява - забивает. Потом тренер ставит сильнее. Потом самый сильный уже бьет, а Сява на воротах. Отбивает головой! Тренер такого не видел. Мяч от удара просто лопается. Бох! Звук такой - бох! Очень резкий, взрывной.
- Ну что, - говорит Сява, - Берете? Я могу так, на любительском уровне, а могу в большой спорт. Со мной у вас есть шанс пройти до самого верха. Держитесь меня и не пропадете.
Тренер ему, конечно, вырабатывает отдельное расписание. Когда вставать, что кушать, какие принимать витамины. Сява ему:
- Я что, мильянер? Нет у меня таких денег.
Открою секрет - профессиональные футбольные витамины стоят очень дорого. Бром и кальций в особой пропорции, совмещенные с особыми тибетскими травками. Тогда тренер говорит:
- Пошли со мной в аптеку.
Едут в самую дорогую аптеку города. И там все начинают думать, что тренер и Сява - голубые, и что тренер ему покровительствует, покупает барбитуру. Мол, из бутика зашли в аптеку за колесами. Сява тренеру грозит пальцем:
- Всё, мужик, я вычислил тебя.
Нет, не так, ничего он не говорит, а тренер везет его в ночной гей-клуб, и там все думают, что Сява голубой, там играет рок-группа, и Сява в перерыве между песнями выбирается на сцену, просит у музыканта гитару и объявляет в микрофон:
- А сейчас я покажу вам запил под Хендрикса.
И начинается танец кровавой силы, полет тяжелой деки. Викинг-берсерк один против многих, кругом враги, сам среди пустыни снежной. Нападайте, волки! Вввва. Стекла - вдрызг, и лица перекошенные, и тёплый, пьяный кисель в голове. Сява в кедах бегает по стенам. Смена центра тяжести по формуле ноль на массу. Тайная борьба дружбо.
Руки-ноги врозь, телескопический кадык наносит удар в область лучевого сплетения и человек в шляпе, наверное профессор, у него лицо и бородка профессора - пробит кадыком насквозь. Враг повержен и трепещет теплым мясом. Посреди главной улицы города. И все разбегаются.
Первый раз в новый класс. Сентябрь. Сява зашел раньше классной руководительницы, Евгении Ивановны. Хотел зайти вместе с нею, чтобы она его представила. В учительскую явился - там училки нету, она прямо на урок должна, того. Ну и все на Сяву смотрят, кто говорит - привет, а кто молчит. Он понимает, что надо как-то людей заинтересовать, поэтому садится на парту, приподнимает ноги, снимает кеды, потом натягивает на руки носки и прячется за учительским столом. Над поверхностью его сначала появляется одна рука в носке. Словно рот, она квакает:
- Бесплатное представление!
Слышен короткий ржач, потом еще. Это хорошо. Сява высовывает вторую руку:
- Приключения Смуглиии! Новая серия называется "Дегенерация".
Первая рука сказала:
- Я Смуглиии!
А вторая:
- А я учительница Евгения Ивановна.
- Я принес вам две таблетки дегенератина. Примите одну сейчас, а одну перед сном.
Надо же такому случиться, вот несчастье - именно в это время в класс зашла Евгения Ивановна и слышала всё, что говорил Сява. Попал парень! Училка оборвала представление так:
- А ты сейчас выйди. Вернешься с родителями.
Подобрав кеды, босой Сява потопал к двери, возле неё обернулся и бросил:
- Мать умерла, а отец очень занят.
Открывается загадочная страница истории семьи Савченко. Где мать Сявы, жена Николая? Последний утверждает, что вдов, однако сыну он рассказывал другое. Пришельцы. Искусственное осеменение. Рождение через задницу. Поэтому в нем задатки гения.
Сява остался ждать под дверью. В коридоре тихо, пусто, гудит и переливается длинная лампа под потолком. Стенгазета на стене - кто её нарисовал? Творческий человек. Такому всегда поручают. Умеешь рисовать, так потрудись. Сява подождет звонка, а когда училка выйдет на перемене, то - а ведь он не взял гитару, оставил её дома, вспоможительницу, души успокоительницу, мира сокрушительницу.
Тут в школе есть музыкальный кружок или местная рок-группа? Нехило бы попробовать туда влиться. У Сявы новое модное слово - нехило. Смена настроя вызывает смену модных слов. Было - кузяво, некузяво. Теперь - нехило. Пошел опять в учительскую. Там сидит за столом такая седая, с кудряшками, в круглых очках, чай из стакана пьет. Наверное сладкий чай. С дымком. Сява её спрашивает:
- У вас тут группа есть?
- Какая группа? Почему ты не в классе? - голос как у клуши.
- Рок-группа у вас есть? Алло мы ищем таланты. Я хочу поучаствовать.
Тётя клуша отхлебнула глоток:
- Что-то такое есть. Надо в десятом Б спросить.
И поставила стакан на стол - стук! Сява подошел, быстро наклонился и харкнул в стакан. Сказал:
- Чай-экспресс, как в поезде!
На другой день Сява под школой ждал одноклассников после уроков, днем. У него память цепкая на лица и числа. Взаимосвязь - лицу назначаем число, по числу вспоминаем лицо. Никто не укроется, не забудется, даже через сто лет. А он доживет до ста лет, вот увидите.
Ждал и в носу ковырял. Вот так забор, за ним площадка и школа. Забор из бетонных штучек крест-накрест, будто вышивка. Березки еще растут. Идет мимо прохожий, дяденька в пиджаке и шляпе. Сейчас только чудаки носят шляпы. И этот. У него в ноздрях гильзы, как знать? Надо же было сказать шутливо:
- Мальчик, а ты почему не в школе?
- А ты мне не тыкай! - и пяткой по туфле. А, скачи на одной ноге, дяденька в шляпе! Ты мне не тыкай, сам ученый, вызываю давай на диспут, поговорим о системе координат Декарта. Ноль два икса игрек, газ аргон и новый ледниковый период, всё мы знаем. Давай скачи отсюда!
Но дяденька решительно зашагал внутрь двора, к школе. Школа похожа на карлика с мощными плечами. Посередке, где значит тулово - там вход, там один этаж. Вроде книжного магазина, только не продается ничего. А с боков примыкают трехэтажные корпуса панельные, кирпичом обложенные. Учись, юноша, в уютной остановке! Вот тебе прибор карлопод, а вот зольская азбука и глобус. Никодим Петрович конечно директор школы, ему всё можно, но дихлофосом нос вздрючить поутру на линейке это перебор. И никто, ни одна собака поперек не сказала, вот что обидно. Это было вчера.
Сейчас так - или будет перемена и выйдут ученики, или успеет дядечка и приведет директора. Ему же хуже. Обоим будет хуже. Есть смысл подождать.
Покуда ждал, вспомнил. Год назад, в другой школе, проучился Сява ровно месяц. У одноклассника сломался компьютер.
- Так я тебе починю, - сказал Сява, - Я хорошо разбираюсь в технике.
Дима пригласил его к себе домой. Были там еще Димыны родители очень интеллигентного вида - оба в очках и тонко улыбающиеся. Много книжек везде - в шкафах, на шкафах, на полках и даже на полу стопками. Вот причина ухудшения зрения.
Провели Сяву к столу, где стоял компьютер. Системник да старый монитор с электронно-лучевой трубкой. Папа Димы пообещал жене:
- Сейчас нам молодое поколение покажет высший пилотаж, как с компьютерами надо обращаться.
И подмигнул. Сява уселся на стул-вертушку, крутанулся и, сцепив перед собой пальцы, хрустнул ими.
- Смотри, как асс работает, - сказал папа Димы.
- Не включается? - спросил Сява.
- Нет. Раньше включался, а потом перестал.
Дима тихо стоял рядом с мамой. Сява начал бормотать, тыкая пальцами в клавиатуру:
- А бэ це на два, эф пять, икс игрек зед, так. Лоад сервер. Лоад сервер. Эф пять.
Повернувшись к зрителям, пояснил:
- Ввожу секретные коды. Но что-то сопротивляется, - Сява нахмурился, подумал, добавил решительно:
- Будем разбирать.
- А может, вы сначала включить попробуете? - предложил папа Димы робко. Сява издал смешок, как будто при нем ляпнули очевидную всем глупость. Папе Димы стало стыдно, и маме Димы тоже стыдно, но за папу. Сява всех успокоил:
- Ничего, сейчас разберем, починим, а потом полетаем-постреляем!
Резко дернул вперед головой, вклеился в монитор и отклонился назад. В стекле образовался серый кратер с зубчатыми толстыми краями.
- Некоторые вирусы, - пояснил Сява, размазывая между пальцами кровь со лба, - Выдают гипнотизирующий эффект двадцать пятого кадра. Я нейтрализовал этот эффект прежде, чем вирус смог причинить нам вред! А иначе мы бы стали как сумасшедшие и поубивали друг друга. Так уже было.
Директор Никодим Петрович решил сам выйти. Еще пятнадцать лет назад жил в двухкомнатной квартире с женой - общались языком жестов. На кончиках пальцев нарисовали рожицы. Вот кислая, а вот с улыбочкой. И показывали друг дружке пальцы, Никодим Петрович с женой-то. А потом жена ушла с прорабом, он зарабатывал больше, а Никодим Петрович через год стал директором школы - так жизнь повернулась.
Похож на дикобраза - неопрятные жирные волосы копной назад, черные с перцем, лицо удивленного льва. Застыло в глазах это удивление, будто человек обратил взор свой к непонятному предмету.
Особо трудных учеников он желал вывести на тропу праведности, заводил на каждого тетрадь, куда писал свои наблюдения. Посещал родителей буянов на дому, смотрел условия, как кто живет.
- Вот, этот пацан, - показал дядя в пиджаке и шляпе. Сява в это время плевок кедом по асфальту растирал.
- Сломал мне на ноге пальцы! Я в судмедэкспертизу обратиться имею право!
- А может быть, он хотел убить угрожающую вам осу, - спокойно ответил Никодим Петрович. Сява насторожился. С чего бы это за него заступаются?
- Вы знаете, - продолжал директор, - Сява у нас очень отзывчивый мальчик, просто немного импульсивный. В школьном курсе есть материал об аллергии, а укус пчелы может вызвать такую сильную аллергию, что человек умирает в считанные минуты.
- Вы тут сумасшедшие все! - сказал дядя в шляпе, приподнял её и попрощался:
- Честь имею!
А Никодим Петрович остался рядом с Сявой.
- Давно хотел напроситься к тебе в гости. Твои родители дома? - директор сложил руки и чуть согнулся, склонив набок голову. Как смиренный проповедник.
- У нас сегодня генеральная уборка! Нет времени! - Сява хотел быстрее сдыхаться Петровича и дождаться однокашников. Не надо путать планы. Всё продумано и предопределено. Воплотитель судьбы, вот он кто - Сява.
- С мамой и папой хочу поговорить, есть возможность записать тебя на кружок юных авиаторов в бывшем Доме пионером, нужно согласие твоих родителей. Что Сява, хочешь на самолете летать, с парашютом прыгать?
Сява скорчил одухотворенное лицо и молодечески выпалил:
- Кто же не хочет?
- Ну, пойдем проводишь меня к себе домой.
- А это далеко!
- Ничего, у меня свободного времени много. Жены нету, хожу в театры. Сегодня спектакль отменили.
- Тогда пойдем пешком, к нам никакой транспорт не ходит.
- Люблю ходить пешком!
По дороге, Никодим Петрович рассказал Сяве такую быль. Идет он, Никодим Петрович, с тихой улочкой и видит, как под высокой акацией стоит бабулька и зовет котика, что на самый верх залез. Никодим Петрович решил помочь и вскарабкался на дерево. Добрался до котика полосатого, кричит вниз:
- Он у меня! Что делать?
- Бросайте, ничего не будет!
Сбросил Никодим Петрович котика, тот сел внизу, пришибленный. Бабулька подобрала своего дружочка и была такова, а Никодим Петрович сидит, слезть не может. Труден и опасен показался ему обратный путь. Тогда Никодим Петрович решил схитрить. Когда внизу проходили люди, он кричал:
- Я прыгаю! Вызывайте скорую психиатрическую помощь!
Одна сознательная женщина позвонила из таксофона и бело-красная машина козырная действительно приехала. Вышли оттуда доктор и два санитара. Доктор задрал голову и сказал:
- Подождите! Я сейчас поднимусь к вам.
И залез к той же развилке, где Никодим Петрович закрепился.
- А вниз - никак, - рассмеялся Никодим Петрович.
- В самом деле, - признал доктор и попросил санитаров:
- Валентин, Лёша, позвоните пожарным, пусть нас снимут!
Сява прервал рассказ:
- Нам на ту сторону, - и указал на дорогу.
Шли по Бажова, тихой прямой улочке с панельными пятиэтажками. У одной палисадник был огорожен проволокой и снабжен устрашающей табличкой, запрещающей выгул собак. Еще был дом, где выгорело целое парадное. Его стену подперли наискось поставленными ржавыми столбами и казалось, что дом выпустил из бока четыре мощные, рыжие лапы. Между ними темнели окна угоревших квартир - жители покинули их.
В другом доме прямо за окном на первом этаже - двуспальная кровать. На втором ярусе, поверх казенного одеяла, какие бывают в общагах, больницах и домах отдыха, ворочалась старуха в долгой ночной рубахе.
- Замечательный район, - сказал Никодим Петрович, - Воздух тут особенный.
И втянул носом, задышавшись. Пока директор говорил, Сява выдумал себе, как через пару лет, когда ему стукнет 18, он пойдет в какой-нибудь магазин и, торжественно предъявив паспорт, купит себе пива. При этом будут присутствовать друзья, которыми он обзаведется. Эта грёза повторялась у Сявы во множестве вариантов. Иногда спутниками при событии были друзья, иногда - некая девушка. Идет Сява с ней по улице и вдруг говорит:
- А зайдем-ка пивка прикупим.
Вот они в магазине, Сява тычет пальцем в испариной покрытые бутылки, стоящие за стеклом холодильника:
- Два пива. Это и это.
Говорит обстоятельно.
Миновали с Никодимом Петровичем перекресток, уже замаячил базар возле станции метро Дарница. Когда-то тут был звонкий сосновый лес.
Впереди кроме прочих медленно шел, вразвалку, дюжий, коротко стриженный человек в бежевой футболке и коротких штанах. В одной руке он держал сумочку, несогласную с размером хозяина. Сява ему крикнул:
- Эй бычара!
Никакого отклика, только директор удивленно посмотрел на Сяву. Тогда он уточнил:
- Бычара с педерастической сумкой! В дыню хочешь?
Дюжий человек повернулся и направился к директору и ученику, соблюдая на лице масляное спокойствие. Сява показал на директора пальцем:
- Вот мой папа! Это он меня подговорил такое сказать.
Здоровяк покрутил пальцем у виска. Никодим Петрович, однако, узнал:
- Павел Валентинов! Видишь, среди каких шутников приходится работать?
- Вижу, - подошел, пожал директору руку, скосил глаза на Сяву.
- Не вспоминаешь школу? - спросил Никодим Петрович. Валентинов махнул рукой:
- Что вспоминать? Каждый день мимо хожу.
- А я вот не знаю, вы с одноклассниками каждый год собираетесь?
- Да собирались в прошлом году, я не пошел.
- Кем работаешь?
- А зубным врачом.
- Не страшно?
- У меня дядя родной в этой области, так что я можно сказать с младенчества был окружен наглядными пособиями. У дяди в комнате на столе стоял гипсовый зуб размером такой знаете, - показал руками в воздухе, - Наверное с туловище человека. Тяжелый такой зуб, мы его в качестве пресса для солений потом использовали. Ну и книжки разные, справочники.
- А дай на всякий случай твой телефончик.
Достал блокнотик и ручку, приготовился записывать, но Валентинов протянул ему визитку:
- Вот тут мы на улице Герцена, частная клиника, адресок, а это мой мобильный. Звоните, будем рады!
- Мне еще нужно решиться, - пообещал директор.
Отправились дальше. Дарница, рынок кипит людьми. Люди в быстрых потоках воздуха, между торговых рядов с упакованным в пакеты виноградом, овощами, цистернами с живой рыбой - битком набитых жертвами. Приговор вынесен и его невозможно отменить.
У ларьков мобильной бижутерии стоят продавцы, слушают музыку и общаются между собой. Вглубь уходят коридоры школьных принадлежностей, массовых книг и мягких вещей. Свитер касается рукавом книги - они дружат. Возле входа в метро селяне разложили корзины с грибами - покамест в лесах, на полянах зеленого мха, прут только лисички. Остальной, кондовый гриб пойдет позже.
Серая женщина в косынке продает живых раков. Темно-зеленые, они ползают в коробочной картонной крышке и шевелят усами. Раков ждет кипяток. Каково это - быть сваренным живьем? Чтобы быть съеденным под пиво и досужий разговор.
В подземном переходе станции метро, у правой стены спят, мяукают и урчат котята да щенки на руках, в корзинах, за воротниками. Малые, они хотят спать и кушать, но дышат куревом и духом уставших людей. Скоро начнется новая жизнь.
Девушка сидит в коляске, показывая отрезанные наполовину ступни, рядом находится её - родственница, что ли? Они просят денег. И две сонные, слепые старухи в огромных, толстенных очках просят денег. И пьяненький блаженный - он тоже просит денег. А выше на лестнице стоит блатной и наяривает на гитаре. Рядом подпевают.
Сява и Никодим Иванович вынырнули на поверхность, в проходной скверик под соснами. Пахло жареной картошкой. За деревьями маячило здание Детского мира - с золотыми ячеистыми рамами по бокам, похожее на пчелиные соты.
- Нам долго еще идти? - спросил директор.
- Еще минут двадцать! - обнадежил его ученик.
- А скажи, почему ты ни в одной школе больше четверти не задерживаешься?
- Я бунтарь по натуре, - важно ответил Сява, - Таким как я нужны наверное особые условия обучения, совсем другой подход.
У Никодима Ивановича в разуме возникает демонический образ - стоит он, Никодим Иванович, в клубах черного дыма, на ветру, в развивающихся лохмотьях, и показывает перед собой по два пальца на каждой руке, перекрестьем одни на другими, так что образуют решетку. Никодим Иванович мысленно хохочет. А вслух говорит:
- Может тебе в какой-нибудь кружок записаться?
- Я уже ходил в кружок скоростного чтения и на экибану. Но мне нужен рок-н-ролл!
- У нас нет при школе рок-группы. Была, но распалась.
- А жалко. Я придумал панковскую песню - ты не пей из унитаза, там бациллы и зараза.
- А умеешь играть на гитаре?
ГЛАВА 5, ПРО ГИТАРУ
Как Сява покупал себе гитару и вообще как всё началось. И как учился!
Была некоторая сумма денег и вопрос - на что потратить, на электрогитару или на электродрель? Дрелью мозги можно людям сверлить, да ведь не везде подключишь. Дома же и так просверлены, и у Сявы, и у его папы. Разрушение клеток головного мозга приводит к их обновлению - новая теория. Нобелевская премия в скором будущем. Это озаботило Николая:
- Там речь толкать на шведском или английском? Надо срочно засесть за словари!
Сява тогда записался в библиотеку имени Салтыкова-Щедрина, что на бульваре Леси Украинки, взял стопку словарей и с ними исчез. Потом приходит письмо из библиотеки - мол, отдайте книги. Второе, третье. Пошел Сявын папа разбираться - распыжившись, воняя на три метра потом, стучал книжкой о прилавок перед очкастой пожилой библиотекаршей, слюной брызгал и кричал, что учится, а на ученье нужно время. А на продление времени не было - они с сыном вместе учатся и готовятся ехать в Швецию. Вы говорите с будущем лауреатом. Как каким? Премии мира, конечно. Нет, биология. Специализируемся на цитологии, науке о клетках.
- Я известный в определенных кругах цитолог! - сообщил сявын папа и с размаху долбанулся об доску головой, так что у библиотекарши авторучки в пластиковом стакане подскочили.
- Верните нам книги и мы не возьмем штраф, - попросила притихшая библиотекарша.