Семкова Мария Петровна. 12. Песочник и его жертва

В новелле "Песочный человек" с самого начала появляется представление о зыбкости и возможности лжи в сказочном содержании.

К отцу Натанаэля по ночам приходит адвокат Копелиус, и они вместе занимаются какими-то странными, страшными и разорительными делами. Коппелиуса оставляют поужинать, и за столом его влияние оказывается жутким: пусть он смеется, но смеется злобно, и все члены семьи изнывают от нехорошей страшной скуки, которая обычно возникает вместо переживания ужаса.

"Весь его облик вселял ужас и отвращение; но особливо ненавистны были нам, детям, его узловатые косматые ручищи, так что нам претило все, до чего бы он ни дотронулся. Он это приметил и стал тешить себя тем, что под разными предлогами нарочно трогал печения или фрукты, которые добрая наша матушка украдкой клала нам на тарелки, так что мы, со слезами на глазах, смотрели на них и не могли от тошноты и гадливости отведать те лакомства, которые нас всегда радовали. Точно так же поступал он по праздникам, когда отец наливал нам по рюмке сладкого вина. Он спешил перебрать все своими ручищами, а то и подносил рюмку к синим губам и заливался адским смехом, заметив, что мы не смели обнаружить нашу досаду иначе, как только тихими всхлипываниями. Он всегда называл нас зверенышами, в его присутствии нам не дозволялось и пикнуть, и мы от всей души проклинали мерзкого, враждебного человека, который с умыслом и намерением отравлял наши невиннейшие радости. Матушка, казалось, так же как и мы, ненавидела отвратительного Коппелиуса, ибо стоило ему появиться, как ее веселая непринужденность сменялась мрачной и озабоченной серьезностью. Отец обходился с ним как с высшим существом, которое надобно всячески ублажать и терпеливо сносить все его невежества. Довольно было малейшего намека - и для него готовили любимые кушанья и подавали редкостные вина".

Потом мать уводила детей спать, напоминая им о страшном Песочнике и одновременно отрицая его существование:

"В такие вечера мать бывала очень печальна и, едва пробьет девять часов, говорила: "Ну, дети! Теперь в постель! В постель! Песочный человек идет, я уже примечаю!" И правда, всякий раз я слышал, как тяжелые, мерные шаги громыхали по лестнице; верно, то был Песочный человек. Однажды это глухое топание и грохот особенно напугали меня; я спросил мать, когда она нас уводила: "Ах, маменька, кто ж этот злой Песочник, что всегда прогоняет нас от папы? Каков он с виду?" - "Дитя мое, нет никакого Песочника, - ответила мать, - когда я говорю, что идет Песочный человек, это лишь значит, что у вас слипаются веки и вы не можете раскрыть глаз, словно вам их запорошило песком". Ответ матери не успокоил меня, и в детском моем уме явственно возникла мысль, что матушка отрицает существование Песочного человека для того только, чтоб мы его не боялись, - я-то ведь всегда слышал, как он подымается по лестнице!"

Нянька, видимо, хочет помочь маленькому Натанаэлю и рассказывает ему такую сказку - чтобы он не пытался ничего узнать, не подсматривал, не любопытствовал.

"Подстрекаемый любопытством и желая обстоятельно разузнать все о Песочном человеке и его отношении к детям, я спросил наконец старую нянюшку, пестовавшую мою младшую сестру, что это за человек такой, Песочник? "Эх, Танельхен, - сказала она, - да неужто ты еще не знаешь? Это такой злой человек, который приходит за детьми, когда они упрямятся и не хотят идти спать, он швыряет им в глаза пригоршню песку, так что они заливаются кровью и лезут на лоб, а потом кладет ребят в мешок и относит на луну, на прокорм своим детушкам, что сидят там в гнезде, а клювы-то у них кривые, как у сов, и они выклевывают глаза непослушным человеческим детям". И вот воображение мое представило мне страшный образ жестокого Песочника; вечером, как только загремят на лестнице шаги, я дрожал от тоски и ужаса. Мать ничего не могла добиться от меня, кроме прерываемых всхлипываниями криков: "Песочник! Песочник!"

Песочник из нянькиной истории и равен, и не равен алхимику Коппелиусу.

Сказка о лунной птице-Песочнике, хоть и архетипична, но лжива. История о ночной хищной птице отвлекает Натанаэля от реальной опасности, которая грозит в первую очередь его отцу, но и всей семье в целом. Поскольку Натанаэль пугается еще сильнее, и сказка не помогает ему справиться с опасностью, то можно предположить, насколько сильно он идентифицирован с отцом.

Все интерпретации столь странного образа, как Песочник, будут зыбкими, ускользающими. Поскольку Песочник сам кормит своих птенцов, то он является и материнским, и отцовским символом одновременно. Реальный отец Натанаэля слаб, находится целиком под влиянием Коппелиуса и устранился от семьи в занятия алхимией. Мать Натанаэля парализована тревогой и сама не может противостоять злому гению своего мужа, адвокату Коппелиусу. Тогда можно предположить, что образ Песочника, лунного филина, верно отражает соотношение сил в семье героя и представляет собою грандиозную Тень обоих родителей, как-то связанную с их полной неэффективностью - у реальных родителей нет ни власти, ни радости, да и любви друг к другу уже не осталось. Эта Тень выходит к границе осознавания только в ночных фантазиях, что и символизируется образом филина, птицы ночного ужаса. Вся энергия (деньги) этой семьи достается силе, представленной фигурою зловещего Коппелиуса. Птенцы Песочника, которые питаются глазами капризных, не засыпающих детей - это та инфантильная часть психики, которая угрожает Натанаэлю диссоциацией и потерей способности к осознаванию (зрению).

Поскольку можно предположить, что отец занят сотворением искусственного человека, гомункулюса, то напрашивается вывод: отношения и любовь в этой семье (психике) заменены отношениями власти и использование контролирующих технологий.

Позволю себе небольшое отступление-амплификеацию. Полинезийский жертвенный вепрь (хряк), приносимый хозяином в жертву, как пишет Хендерсон, имеет значение и пищи, и поедающего - то есть символизирует наиболее ранние отношения матери и младенца. Но вепрь табуирован для женщин, его и выращивает, и приносит в жертву мужчина. Это значит, что в акте жертвоприношения мужчина с помощью определенной технологии, магическим образом присваивает себе основную функцию женщины той культуры - материнство. Материнские функции, видоизмененные с помощью проекций, делаются "опцией" психики мужчины, позволяющей добиться бессмертия. Но поскольку мужчины рожать не умеют, им доступны или инициации (обряды перерождения), или убийство - функция Ужасной Матери. Так в папуасском ритуале Майо, в котором девушку, специально обманом завлеченную на запретную для женщин территорию, насилуют, расчленяют и причащаются ее мясом, а голову закапывают под пальмой для гарантии высокого урожая, мужчины становятся одновременно и уничтожающей, и творящей с помощью магических технологий силой. Они овладевают женскими функциями и присваивают женскую природу. Жрец папуасов, закалывающий жертвенного вепря, специально для этого случая надевает женский передник.

Овладение материнскими влияниями со стороны мужчин может оказаться и важной задачей в семье Натанаэля - и тогда выяснить, кто же врет (мать или нянька) и противостоять Песочнику станет целью мужской инициации для этого перепуганного мальчика. Но вот удастся ли ему стать мужчиной?

Коппола изловил подглядывающего Натанаэля, и вот что из этого вышло.

"Когда я увидел Коппелиуса, то меня, повергнув в ужас и трепет, осенила внезапная мысль, что ведь никто другой и не мог быть Песочным человеком, но этот Песочный человек уже не представлялся мне букой нянюшкиных сказок, который таскает детские глаза на прокорм своему отродию в совиное гнездо на луне, - нет! - это был отвратительный призрачный колдун, который всюду, где бы он ни появлялся, приносил горесть, напасть - временную и вечную погибель. Я стоял словно завороженный. Высунув голову из занавесок, я так и застыл, подслушивая, хотя и рисковал быть открытым и, как я хорошо понимал, жестоко наказанным. Отец встретил Коппелиуса весьма торжественно. "Живей! За дело!" - воскликнул тот глухим гнусавым голосом и скинул с себя платье. Отец безмолвно и мрачно снял шлафрок, и они облачились в длинные черные балахоны. Откуда они их взяли, я проглядел. Отец отворил дверцы стенного шкафа; и я увидел: то, что я издавна считал шкафом, была скорее черная выемка, где стоял небольшой очаг. Коппелиус приблизился, и голубое пламя, потрескивая, взвилось над очагом. Множество диковинных сосудов стояло вокруг. О боже! Когда старый мой отец склонился над огнем, - какая ужасная случилась с ним перемена! Казалось, жестокая судорожная боль преобразила его кроткое честное лицо в уродливую отвратительную сатанинскую личину. Он походил на Коппелиуса! Сей последний, взяв раскаленные щипцы, вытаскивал ими добела раскаленные комья какого-то вещества, которое он потом усердно бил молотком. Мне чудилось, что везде вокруг мелькает множество человеческих лиц, только без глаз, - вместо них ужасные, глубокие черные впадины. "Глаза сюда! Глаза!" - воскликнул Коппелиус глухим и грозным голосом. Объятый неизъяснимым ужасом, я вскрикнул и рухнул из моей засады на пол. И вот Коппелиус схватил меня."А, звереныш! Звереныш! - заблеял он, скрежеща зубами, поднял меня и швырнул на очаг, так что пламя опалило мои волосы. - Теперь у нас есть глаза, глаза, - чудесные детские глаза", - так бормотал Коппелиус и,набрав в печи полные горсти раскаленных угольков, собирался бросить их мне в лицо. И вот отец мой, простирая к нему руки, взмолился: "Мастер! Мастер! - оставь глаза моему Натанаэлю, - оставь!" Коппелиус громко захохотал: "Пусть у малого останутся глаза, и он хорошенько выплачет свой урок на этом свете; ну а все же мы наведем ревизию, как там у него прилажены руки и ноги". И вот он схватил меня с такой силой, что у меня захрустели все суставы, и принялся вертеть мои руки и ноги, то выкручивая их, то вправляя. "Ага, - эта вот не больно ладно ходит! - а эта хорошо, как и было! Старик знал свое дело!" - так шипел и бормотал Коппелиус. Но у меня в глазах все потемнело и замутилось, внезапная судорога пронзила все существо мое - я ничего более не чувствовал".

В семье Натанаэля мать куда сильнее отца. Отец, занимаясь алхимией, пытается добиться всемогущества, достигнуть божественной или женской возможности творить новых людей, но он забывает, что настоящих людей творят оба родителя из самих себя - и не с помощью столь возвышенных технологий. Трагические события ведут к тому, что его наставник и своеобразный патрон инициации Коппелиус пытается украсть глаза Натанаэля для своих экспериментов. Гомункулюс, улучшенный человек, создается из человеческого же, детского "материала".

Из второй части новеллы следует, что Я Натанаэля выжило. Но способ обращения с психикой - расчленение, жестокая игра, экспериментирование и требование совершенства - остался. Так, куклой оказывается идеальная возлюбленная Натанаэля Олимпия, собранная механиком Спалланцани и снабженная глазами самого Натанаэля. Ими овладел (украл в детстве или во время демонстрации подзорной трубы) сниженный двойник Коппелиуса, торговец Коппола.

...

Запечатленная детская травма будет мешать Натанаэлю и дальше - уже в юности, когда он будет решать проблемы, связанные с Анимой; тогда-то и обступят его эти жуткие содержания, и овладеть ими он не сможет. Юный Натанаэль пытался стать поэтом. Он написал весьма заумную поэму и решил прочесть ее невесте, Кларе. Э. - Т. - А. Гофман не приводит это произведение достовно, только пересказывает его. Даже их этого ироничного пересказа мы можем узнать довольно много (особенно если подключим к интерпретации теоретические представления У. Биона). Итак,

Поэма Натанаэля

Стиль стихов Натанаэля в этой поэме сильно меняется и становится туманным и мрачным.

Именно в области стиля и возникают ?-элементы - то, что он не может быть понято и преображено в полноценные символы. Поскольку Натанаэль - поэт, то, следуя романтической моде, его стиль жизни тоже должен уподобиться стилю его поэмы - и он садистически мучает этим чтением Клару - она сильно скучает и начинает бояться.

Тогда бессознательное ради заполнения пустоты подсовывает Натанаэлю образы вроде бы архетипического спектра. Он видит огненный круг, символ Самости как границы. Безвыходность его травмирующей ситуации подчеркивается проекцией Анимы на смерть - потому что ему видится, как глаза Клары, вырванные Коппелиусом, "проникают в грудь Натанаэля, паля и обжигая". Создается впечатление, что не только настроение, "мрачный мистицизм" Натанаэля был создан Копелиусом - нет, кажетя, что и поэму создал не Натанаэль, а именно он.

Быстро запускается процесс проективной идентификации ?-=элементов: Клара приходит в ужас, в бессилие и возмущение, она чувствует, что все это ей навязано, и прерывает этот поток сознания и прежние отношения с Натанаэлем. Натанаэль обижается на нее и порывает с нею. Сейчас их отношения, которые нельзя ни расторгнуть, ни поддерживать, отвечают представлениям о "слипании" (описаны в книге Н. Шварц-Саланта, "Черная ночная рубашка").

Поскольку Натанаэль счел Клару глупой и бессердечной очень резко, чуть ли не внезапно, то мы видим еще одну проекцию - он проецирует на нее полную неэффективность своей ?-функции (создающей приемлемые для познания формы содержаниям бессознательного). Видимо, он хотел, чтобы она поняла то, что в поэме наиболее туманно и страшно, и, не различая себя и Клару, хотел воспользоваться ее ?-функцией. Она и поняла, и не поняла поэму - поэтому мы и здесь можем говорить о проективной идентификации. Натанаэль же причинил Кларе боль - почти такую же, угрожающую безумием, что в детстве причинил Коппелиус ему самому. Почему Натанаэлю так необходимо прочесть поэму именно Кларе, у которой совершенно иные вкусы? У него есть какое-то неосознанное намерение - кроме того, чтобы заставить невеступереживать его мучения. Может быть, он хочет, чтобы она его защитила, утешила или испугалась вместе с ним. Она повела себя "неправильно" - стала защищаться и отвергла поэму, и теперь Натанаэль не сможет узнать, какие чувства были ему необходимы. Чтением поэмы он уподобляется еще и няньке, которая рассказала ему ужасную сказку, которая оказалась ложью.

В поэме все происходит с точностью до наоборот. Вырванные глаза Клары падают в грудь Натанаэля. Они чужеродны, травмируют. Приземленность Клары впоследствии сыграет роль в том, что, уподобившись ее чистому и наивному взгляду, Натанаэль не сможет распознать истинной природы Копполы и Олимпии.

Когда Клара уверяет Натанаэля, что ее глаза целы, тот видит в ней смерть. Увы, он больше не отличает реальности от собственных настроений, и это сделала поэма. С детства способность видеть для него крайне травматична и смертоносна. Клара пытается вернуть проекцию, ее видение реалистично. Но видящий среди незрячих тоже опасен. Клара тревожится, видит, что ее жениху грозит безумие - принять это для него невозможно. Тогда Натанаэль чувствует, что его душа разрушена изнутри, и Клара якобы довершает разрушение. Поскольку на нее проецируются содержания Анимы, и она должна им в точности соответствовать, Натанаэль должен убить Клару - сначала он оскорбит ее. а в финале новеллы совершит попытку настоящего убийства.

Некая психическая сила не позволяет принять проекцию Анимы обратно (он не отличает реальную Клару от содержания собственной психики, не готов принять это огромное различие), и вместо Клары появляется Смерть. Живой Другой становится смертельно опасным. Душа умирает, но ценой этого сохраняется механическая целостность психики Натанаэля. Теперь он готов к тому, что его невестой - истинной, не ложной! - станет кукла Олимпия.

В финале новеллы безумный Натанаэль кричит: "Куколка, кружись!" Эта фраза непонятна, но отсылает к танцу Олимпии, издевательству над Кларой и огненному кругу. Натанаэль одновременно становится куклой в жестоких руках Коппелиуса, как было в детстве и о чем он забыл, и кукловодом по отношению - к Олимпии или к Кларе? Он повелевает, становится кукловодом, подобно Коппелиусу и Спалланцани. Уже в поэме и во время ее чтения некая сила не только разрушает отношения, но и ломает (перестраивает) то ли образ Анимы, то ли процесс проецирования ее содержаний, то ли создает дефект внутри самой Анимы Натанаэля. В будущем этот процесс воплотится реально, в "отношениях" Натанаэля и Олимпии. Что именно атакует эта сила? Видимо, все вышеперечисленное. Образом Анимы оказывается симулякр, кукла. поскольку Анима проецируется на смерть, то живая Клара своей непредсказуемостью пугает. Требуется управляемая Анима. И управляемая так, чтобы Натанаэлю не надо было бы заставлять ее и уговаривать. Она сама должна делать то, что ему надо, чувствовать он будет только безопасное очарование и восхощение. Снимается знаментый вопрос Д. Винникотта о груди: "Ты это создал или нашел?". Олимпию контролирует Спалланцани. Натанаэля - Коппола. Сам Наанаэль не задается вопросом о том, кем и как было создано его нынешнее счастье.

В поэме есть символы - по крайней мере один очень мощный: огненный круг. Есть и странные объекты - глаза, падающие в грудь. но некому понять ни то, ни другое. Мы видим, как происходит нечто ужасное и отвратительное: из изначально архетипических элементов строится Бионов ?-экран; его. этот непроходимый контактный барьер, и символизирует образ огненного круга. Образ очень точен, но мы не можем сказать, символизирует ли он еще и самость или же нет. Образ огненного круга не несет целительного смысла, он только пугает. Дело тут не в неразвитой рефлексии (как в истории, рассказанной Юнгом, о юноше, увидевшем отражения пар звезд в реке и сошедшем с ума), а в двусмысленном происхождении - и архетипическом, и психотическом - самого образа. Контакт не состоялся, контактная граница разрушена - и вот глаза Клары прямо проваливаются в грудь Натанаэля. Когда появится Коппола со своей трубой, контактного барьера не будет - только слипание с Олимпией, эпизоды восхищения и страха. Натанаэль пытался создать подходящий символ, грезил - задействовать ?-функцию и переработать и удалить из сознания травмирующие ?-элементы. Как контейнер сначала он использовал образ Песочника, потом поэму, потом - Клару. Что ж, его переживания приобрели архетипический привкус, возник образ Теневой Самости как границы, но все равно переживания остались непонятыми.

Олимпия, истинная невеста

Клара плохо подходит для проекций идеализированной Анимы. Кроме того, она значима как сестра друга (Лотара, которому Натанаэль пишет письма). Когда Натанаэль наедине читает ей поэму, отношения всех троих рушатся. Натанаэль еще не имел дела ни с Анимой в стадии Евы, ни в стадии Елены. Совершенство образа его Анимы появилось слишком рано. В Олимпии нет никакой сексуальности и строптивости, она правильна, предсказуема. Натанаэль понимает восхищение и страх, а не любовь, и Олимпия восхищается им, но его не пугает.

Происхождение образа Анимы таинственно: какой вклад в него вносят собственные чувства, а какой - мода? Тайна - и есть ключ к происхождению столь совершенной Олимпии. Вспомним, что Коппелиус называл детей своего напарника "зверенышами". Естественный человек, естественный ребенок ему по какой-то причине ненавистен, и он хочет создать куда более совершенного гомункулюса. Но что неотъемлемо от естественного человека? Его сознание, способность познавть и видеть истинное - поэтому глаза для любого гомункула нужны настоящие.

Если Олимпия воплощает собою душу Натанаэля, то душа эта безопасна - она самодостаточна, прекрасно отлажена, ее можно завести, если она остановится. контролировать ее уже не надо. она и так ведет себя согласно идеальным представлениям Натанаэля. Вроде бы такое наивное представление о душе и любви смешно, но не опасно, и должно со временем разрушиться. Настоящая Анима непослушна и стремится вступать в диалог, поучать, требовать. Олимпия отрицает эти опасные свойства Анимы.

С образом Анимы Олимпию роднит еще и то, что она находится под контролем невидимого могущественного колдуна, воплощения мужского Анимуса или в худшем случае Теневой Самости. От этой власти Анима должна быть освобождена, а колдун убит - но как раз этого Натанаэль сделать не сможет: он просто увидит, как Олимпию ломают на части два ее создателя, Коппола и Спалланцани. они рассорились: Спалланцани считает, что его труд важнее, он создал куклу; но Коппола настаивает - живые глаза Натанаэля (вставленные в глазницы Олимпии) куда важнее. Образ Спалланцани имеет отношение к силам, создающим лики Персоны. Но Коппола - тот, кто травмирует, одновременно и нуждаясь в сознании, и стараясь исказить его...

Высвобождение Анимы возможно лишь тогда, когда у мужчины хороший контакт с содержаниями Тени (вспомним сказку о том, что победить Горного Тролля герой может только с помощью Благодарного Покойника, собирающего для него нужную информацию). Натанаэль же теневых влияний избегает: там - смертельно опасная травма. И поэтому "освобождение" Олимпии выглядит карикатурно: ее, куклу, ломают, а ее создатели и контролеры остаются живы-здоровы; Натанаэль сходит с ума.

Эта новелла посвящена созданию искусственной анти-Анимы, очень точно отражающей состояние травмированной души Натанаэля - настоящая Анима не совпадает с его ндивидуальными переживаниями.

Клара казалась Натанаэлю механизмом, он сам был куклой в руках Коппелиуса и получил куклу в возлюбленные. В детстве и юности машинообразие его ужасало, потом он полюбил его и перестал замечать. Безумный, он будет протестовать против механистичности - и тогда ему останется только перескок в другую крайность, к импульсивным разрушительным действиям. прежде он переживал их как жертв а, теперь - как агрессор. И это опять спровоцировано Копполой и его подзорной трубой: в столь травмированной психике нет места спонтанности и росту, интеграция воспринимается как м5еханическое соединение частей психики, и Эго претендует на то, чтобы самому сводить лоскуты вместе. Различия между Копполой, воплощением сил фрагментации и "сшивания" выхолощенной психики, и Я Натанаэля пропадают в психозе.

Странные объекты

С поэмы Натанаэля начинается превращение архетимпичекий по сути содержаний в странные объекты. Образ его Анимы изменен так, что подменяется его мечтой, мечтой Коппелиуса, об идеальном объекте - и его сфабрикованность, а также влияния Коппелиуса из детства совершенно не осознаются. Репрезентации Анимы в его психике незаметно уничтожены. Остается только образ, красивый и нудный - примерно такой, как принято в вульгарном романтизме. Клара - образ трафаретный, Олимпия - образ самого трафарета. Женственные содержания вымываются из психики Натанаэля и оказываются только в реальности, непроницаемые и вне контакта с ним.

Образы Песочного Человека с Луны и Коппелиуса остаются в памяти, они живые и многогранные. Они созданы в детстве, до засилья странных объектов, и поэтому не непроницаемые, а таинственные, ужасающие и непонятные. Коппола и его подзорная труба оказываются целиком во внешней реальности - как идеальное изображение процесса проективной и интроективной идентификации. Натанаэль не занимает себя мыслями о Копполе. И этот целиком внешний служебный объект остается единственным стабильным состоянием в его психике. Он и есть странный объект, а также создающий странные объекты.

Почему же новелла "Песочный человек" не кажется мутной и туманной, как поэма Натанаэля? Ирония для рассеяния тревоги не нова, ее используют и психически больные. Видимо, важно, что есть сам протагинист, Натанаэль, и возможность для читателя хотя бы отчасти вживаться в его состояние.

Расщепления

Если привлечь идеи М. Кляйн о шизоидно-параноидном расщеплении на абсолютно хороший и абсолютно плохой объекты, то в новелле "Песочный человек" мы увидим следующее.

Сначала - расщепление в образах Анимы: Клара и Смерть (смерть, кажется, мужчина). Есть реальная девушка и есть абсолютно плохой андрогинный объект, не хватает только абсолютно хорошего.

Второе: Олимпия (объект) - Спалланцани (его хозяин). Есть абсолютно хороший и видимый феминный объект; потенциально агрессивный мужской персонаж, контролирующий его, остается в тени.

Третье: Спалланцани (контроль, управление) - Коппола (обесценивание, уничтожение) феминного объекта. Оба они плохие и маскулинные. Параллельно ему: глаза Натанаэля (его сознание, травматическая ясность) - кукла Олимпия (симулякр вместо архетипического содержания): и то, и другое уничтожены.

Песочник и Троица

Для этой и некоторых других новелл Э. - Т. - А. Гофмана типично создание триад отрицательных персонажей.

Последовательность проявления ипостасей злодея в новелле такова:

Адвокат Коппелиус (детство) -> сказочный Песочник (детство) -> продавец оптики Коппола (юность).

Эта последовательность может оказаться даже инфернальным отражением образа христианской Троицы, но без полноценного образа Сына. "Сыном" является Натанаэль, которого эти персонажи успешно губят.

Ночная птица Песочник - это образ для Натанаэля вовсе не помогающий. Поскольку Песочник кормит птенцов сам, то это образ комбинированной родительской фигуры. Поскольку он скармливает птенцам детские глаза, это значит, что родительская часть в семье Натанаэля опасна, она действует так (создавая таинственность и запреты), чтобы дети как можно меньше осознавали происходящее и становились беспомощными. Такое знание не может поддержать Натанаэля - напротив, оно пугает еще больше.

Коппелиус, руководитель отца в занятиях алхимией - это духовный отец отца либо воплощение его Анимуса. Его задача - порабощение воли, а также лишение радости и обесценивание детского и естественного (таких обесценивающих персонажей у Гофмана немало - например, таков учитель Тинтэ в новелле "Божественное дитя").

Коппола - это своего рода фамулюс, служебный дух. Поскольку он строит некие отношения, связывает нескольких персонажей воедино, то действительно является воплощением Духа: опасного, пошлого, пустого. Коппола становится кем-то вроде Св. Духа - его отвратительной пародией.

Основная функция, которая извращается - это зрение (сознание). Поскольку новелла повествует о психозе, то нужен грубо материальный символ, глаз и оптический прибор. Глазом не Я вижу, а моим же украденным глазом меня же видит кто-то ужасный и непонятный. Такое зрение не служит сознанию. Оно ужасает и ослепляет. Такой символ сам подчиняет себе и сознание, и познание объективной реальности - не зря для того, чтобы кукла Олимпия ожила, в нее было необходимо незаметно вставить глаза Натанаэля. В "Божественном Дитяти" примерно так же составлен образ учителя Тинте - Пепсера - Мухи, но есть и прекрасный сыновний аспект - божественное Дитя.

*Песочный Человек*	*Коппелиус*	*Коппола*
Связан с матерью и няней - с материнским имаго и комплексом.	Связан с отцом (Анимус отца?)	Связан с самим Натанаэлем
Архетипический персонаж. Касается способности не быть в сознании	Связан с семьей, с целостностью и трехмерностью тела. С образом тела и с моделью психики-семьи	Незримый посредник для внесемейных связей - со Спалланцани и Олимпией. Порочный принцип контакта с опошленными архетипическими содержаниями
Является заботливым отцом-матерью для своих совят	Поработил отца Натанаэля	В амбивалентных отношениях с "отцом" Олимпии - его слуга, претендующий на большую власть
Обращается с детьми как с объектами	Садист	Манипулятор
Запрет пребывать в сознании, видеть. естественная потеря осознанности во сне и попытки контроля над ней. Необходимость созранять сознание из-за ужаса. Кто-то вроде Медузы Горгоны.	Необходимость видеть.отвратительного Коппелиуса за столом. Запрет видеть и понимать то, что происходит в семье и особенно с отцом. провоцирует расследовать их тайные алхимические занятия.	Резко ограничивает поле зрения. нельзя видеть ничего, кроме своих фантазий. Запускает процесс проективной идентификации в отношении Олимпии.
Атака на сознание	Атака на целостность тела	Атака на отношения и внутрипсихические связи
Способность символизировать и воображение не исцеляет, а травмирует еще больше	Соматизация и угроза смерти	Символ заменяется странным объектом. Воображение не осознается как таковое - теряется тестирование реальности.
Власть (покидающей матери) над ребенком	Власть над отцом	Власть над сыном.

Принадлежность (предположительная) Коппелиуса, Копполы и Песочного Человека к одному и тому же состоянию вовсе не означает, что эти ипостаси тождественны. Коппелиус значим сам по себе и по отношению к отцу. Коппола напоминает о его влияниях и, кажется, создан отчасти поэмой Натанаэля. Песочник-птица - сказочный и совершенно неэффективный в этой истории персонаж.

Что же это за состояние? Единый Песочный Человек (во времени и в переживаниях Натанаэля) и есть, и в то же время его нет, и юноше приходится довольствоваться только частями содержаний, которые не могут быть из-за этого расщепления поняты. даже объединяющий Копполу и Коппелиуса сказочный образ грозит ослеплением; Натанаэль, как и читатель, предчувствует это единство трех ипостасей, но понять его не может.

В отношениях с женщинами темная антитроица тоже существует, но никакого единства в ней нет. Клара, Олимпия и Невеста-смерть не равны друг другу. Смертоносная Анима грозит гибелью разуму Натанаэля и планомерно уничтожается им. Еще в поэме Натавнаэля появляется мужской деструктивный персонаж, и Натанаэль по аналогии с мужской триадой пробует выстроить смертоносную троицу женских образов; это не соответствует вообще никакой действительности, что и убивает юношу.

Вся новелла построена на проживании Натанаэлем и постижении читателем этого парадокса подобия и нетождества, отсутствия объединяющего троицы понятного психологического состояния. Ему удалось насильственно объединить женское со смертью и этим создать видимость единства. Кукла появилась тогда, когда он стал воспринимать как объект Клару. Кукла - не настоящий символ, это странный объект.

В "Божественном дитяти" у читателя и героев обратная задача: пережить радость и облегчение от того, что Тинте и Пепразилио - одно лицо, что это по сути насекомое и что основной субъект этой троицы, гном Пепсер - самозванец. Если с Пепсером удалось разобраться, то для Песочника не нашлось ни общего символа, ни даже более или менее подходящего странного объекта. Переживание, что стоит за ним, невыразимо ужасно. Оно телесно, и поэтому нужно было заставить куколку кружиться и вертеться.

Важно, что учитель Тинте превращается в муху в нашем мире, а Пепразилио - жук в царстве фей - так сохраняется разделение реальности и воображаемого; кроме того, очеловеченное и "насекомское" содержание в обоих мирах строго уравновешены, Пепразилио, гном-самозванец, занявший министерское кресло, разоблачен; созданный символ развенчивается как ложный - это решение, о ложности, приводит прямо к истине о происхождении гнома Пепсера. Разоблачение этого гнома и его бегство под землю возвращает гармонию царству фей и придает ему еще одно измерение - глубину подземного.

Коппола и Коппелиус живут (независимо друг от друга) в нашем мире, а Песочника на Луне и вовсе нет. Реальный Коппелиус куда опаснее песочника с его птенцами - значит, символ разрушен, а реален всемогущий странный объект, жуткий реальный человек. Символ из сказки нельзя счесть ни истинным, ни ложным - само обращение к архетипическим аспектам психики тогда обесценивается как бесполезное или травмирующее.В "Песочном человеке" нет ни мира грез, ни воображения - это и приводит к безумию. Символа из этой троицы не получается: Натанаэль даже не сравнивает всех троих, а оказывается захваченным воспоминаниями о детской травме.

Оставить комментарий © Copyright Семкова Мария Петровна (mari_sem76@mail.ru) Размещен: 26/03/2016, изменен: 26/03/2016. 35k. Статистика. Эссе: Гофманиана Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Как и кто вызывает одержимость и безумие? Как он это делает и почему тот, кто насылает безумие, неуловим? Отношения внутреннего вредителя и его жертвы исследуются на примере новеллы Э. - Т. - А. Гофмана "Песочный Человек"

Семкова Мария Петровна : другие произведения.

12. Песочник и его жертва