Питерская весна наводила на него скуку. Cырой тягучий воздух пропитывал все: одежду, тело. Въедался в машины. Сочился по стенам домов. Даже утренний кофе казался безвкусно-водянистым, и к его аромату уже примешивался другой, холодно-смоляной, аромат неродившейся травы и нераскрывшихся почек.
Пригнувшись под дождем - опять забыл треклятый зонт! - Максим торопился к машине. Зябкие сумерки обгладывали город, выплевывая синтетический свет фонарей и рекламы. Лицо облепило водяной пленкой. Он нырнул в машину и включил зажигание. Поёжился - несколько предательски-холодных капель скатились-таки за шиворот. "So don"t call me up", - старик Джаггер отсек усыпляющий шум дождя и шуршание дворников.
В салоне вкусно пахло кожей, любимым Hugo. Он стряхнул оцепенение: всё, сегодня домой - отдыхать! Накатить рюмку коньяка - и в койку. В гордом одиночестве! Хоть один день! Даром он, что-ли, напел Кэтрин про безу-у-мно занятый вечер (so, so sorry my sweet!), а Леночке - просто, без изысков, - про холостяцкую вечеринку! Дела подождут до завтра, бабы - тем более. С хрустом потянулся и только начал плавно сдавать назад, как вдруг...
...как будто огромная черная птица метнулась в зеркале! Инстинктивно ударил по тормозам. Машину тряхнуло. Черт! Черт! Какой козел кинулся ему под колеса? Кровь бросилась в голову, во рту появился металлический привкус. Выскочил наружу и сразу по щиколотку утоп в грязи. Проклиная все на свете, скользя в ледяной каше, он обогнул машину и увидел черную распластанную фигуру.
Фигура подавала признаки жизни. Абсолютно молча, кто-то барахтался в жиже, силясь подняться. Слава тебе, Господи! Кто бы он ни был, но он - жив! Макс бросился его поднимать.
- Ты что, охренел? Чего под машину лезешь? - стал судорожно хватать человека за одежду.
- Н-не трогайте меня, я сама, - забормотала фигура тонким голосом. В свете фонаря блеснули толстые стекла очков.
- Блин, девушка?! Вы -ќ самоубийца? В следующий раз выбирайте другие машины! А... у вас ничего не сломано? Встать можете?
Девушка, теперь Макс рассмотрел гладкую кожу, волосы, стянутые тяжелым пучком, оттолкнула его руки и попыталась подняться. Охнув, оперлась о багажник и замерла, судорожно дыша.
-Девушка, все хорошо?- с тайной надеждой спросил Макс. Надо же так испоганить вечер!
- Скорее да, чем нет, - переступив ногами и прислушиваясь к себе, сказала она. - По-моему я просто ушибла ногу.
- Так как - в больницу? - обреченно спросил Макс.
- Нет, если не трудно, помогите дойти. Я живу напротив, - она кивнула на громадину дома с черным ртом-подворотней.
- Не вопрос! - обрадовался Макс. - Лучше поедем - так быстрее!
Он осторожно усадил девушку сзади. Пусть даже обшивку изгваздает: быстрее доставить домой и - откланяться!
Через пару минут, оставив машину в гулком дворе-колодце, парочка начала осторожное восхождение на второй этаж. Огромный подъезд, провонявший обезумевшими мартовскими котами, пыльные слепые окна, монументальная лестница, истертая ногами бесчисленных жильцов, ими же заплеванная и загаженная. Макса передернуло от отвращения. Искоса глянул на спутницу: толстые очки в черной пластиковой оправе, зализанные волосы. Сквозь синтепоновую мягкость куртки больно давил острый локоть. Возникшая перед носом дверь обещала скорое избавление.
- Зайдете? Хоть руки вымоете, - она повернула к Максу лицо с черными провалами линз.
Он оглядел себя: вымыть руки и почистить брюки определенно не помешало бы. Ничего, еще минут десять - и - свободен!
- Первая дверь слева, - девушка махнула куда-то вглубь черного тоннеля. Тусклый свет вспыхнувших светильников подкорректировал дорогу.
Комната ошеломила. Её сливочное великолепие оттеняла фарфоровая голубизна ванны-ракушки. Мозаичный блеск стен смягчала пушистость расшитых полотенец. Это так не соответствовало облику её хозяйки, что казалось миражом! Разгулом воображения!
Пожав плечами, он попытался отчистить брюки. Бесполезно! Максим умылся и с удовольствием вгляделся в отражение. Необычная - медово-золотистая - поверхность зеркала бесстрастно констатировала: красавчик! Он пригладил темный ежик волос, провел по смуглому упрямому подбородку: опять щетина вылезла! Хоть по два раза на день брейся. Подмигнул себе - что ж, пора и честь знать. Ура! Ура!
- Может - кофе? - любезно предложила хозяйка. "Она меня что, под дверью ждала? - поразился Макс.
- Нет, спасибо, мне пора. Если вам, конечно, больше ничего не нужно... -- ему не терпелось вырваться на свободу.
- Да нет, благодарю, - она равнодушно скользнула по нему глазами. - Если передумаете насчет кофе - я сейчас освобожусь.
Явное пренебрежение задело Макса. Желание уйти немедленно подостыло.
Поразительное несоответствие ванной и хозяйки заинтриговало, потянуло дальше, в темное нутро квартиры. Мимолетно удивившись своей прихоти, шагнул в чернеющий зев ближайшей комнаты. С трудом нашарил выключатель. Зажглись сразу несколько бра и торшеров. "От любопытства кошка сдохла" - усмехнулся он.
Это была студия. Максим, хоть и далекий от искусства, понял это сразу. Несколько картин висело. Остальные теснились на полу, повернутые лицом к стене. На большом столе - хаос из кистей, тряпок. В воздухе стоял странный запах. Дальние углы огромной залы тонули в чернильной темноте.
Посреди студии, на мольберте, стояла картина, завешенная полотном. Рядом - другая, открытая. Сначала в глаза бросилось лишь хаотичное нагромождение мазков. Макс досадливо поморщился: картина под стать хозяйке! Внезапно в воздухе как будто что-то дрогнуло. Приглушенная пастельная россыпь неторопливо начала складываться в образ. Он зачарованно смотрел, как из многоцветного водоворота рождается чей-то лик. Лицо женщины. Нежное лицо Мадонны, с леденцовыми голубовато-зелеными глазами... Она, казалось, выступила из ниоткуда, из полумрака, с непонятным состраданием вглядываясь ему в глаза. Изображение странно колебалось. Сквозь него просвечивали далекие изумрудные холмы, подбитые кроваво- красным. Россыпью цветов. Сердце сжалось...
- Наш кофе!
Максим чуть не подпрыгнул: забыл про очкастую хозяйку. А она успела привести себя в порядок! Он, с возрастающим изумлением, отметил высокую грудь, странное платье, напоминающее Средневековье, и - волосы! Волосы потрясали! Золотым нимбом окружали голову, струились по плечам, достигая, кажется, лодыжек. Девушка пристроила поднос на маленький резной столик. От густого аромата свежезаваренного кофе перехватило дыхание.
- Я - Симона!
- Максим, - с трудом протолкнул он слова через пересохшее горло.
- Да, совсем забыла, - и она сняла очки. - Дома я вполне обхожусь без них. Это портрет моей мамы. Она умерла. Давно. - Симона подошла к картине. - Говорят, мы похожи,- она полуобернулась.
Взгляд леденцовых голубовато-зеленых глаз завораживал. "Почему я решил, что она страшила?" - изумился Максим. Он еще не встречал такой красавицы! Казалось, она все время неуловимо менялась. Будто сквозь мягкие черты все увереннее проступали другие, более совершенные, четкие, ослепительные.
Время замедлилось, загустело, искажая пространство. Вывешенные картины залучились нежным бирюзовым, фисташковым, палевым, взорвались пурпуром и морозной синевой! Волосы Симоны взвивались медными крыльями ангела. Кофейный запах сгустился, стал почти нестерпимым. К нему примешивался тонкий аромат увядающих роз. Взрыв красок, запахов ошеломил. Нарастало одно желание - обладать! Обладать всем этим и, в первую очередь - женщиной, эпицентром этого взрыва. Максим не удивился, ему казалось - это так естественно! Обладать, сделать частью себя. Хоть как то погасить огонь, неукротимо разгоравшийся внутри.
Он схватил её за руку. Она обжигала. Симона спокойно смотрела, слегка улыбаясь. Не отстранилась, не закричала. Странная прозрачность глаз манила, обещала утоление. Максим совсем потерял голову Последняя мысль перед погружением в пропасть: "Это не со мной!". И еще, почему то: "Спаси меня, Господи!"
Это больше походило на извержение вулкана. Жалобно тренькнув, разлетелись впыль забытые кофейные чашки. В полной тишине двое погружались в лаву желания, плавясь, задыхаясь и не желая выбраться на поверхность. Влечение было таким яростным, что кожу саднило от прикосновений. Максим чувствовал - еще чуть- чуть - и бушующее чувство сожрет, поглотит целиком. Бесконечно-сладостно он растворялся в адском пламене... Когда мрак перед глазами начал разрываться разноцветными торжествующими сполохами, он почувствовал, что... сгорает. Что кожа постепенно и абсолютно безболезненно обугливается, превращаясь в золотую гарь...Страха не было. Лишь вспыхнул перед глазами рыжий ангел и.. исчез!
Симона еще долго лежала среди яростно содранной одежды. Мучительный жар наконец покидал тело. Она благодарно провела рукой по золотистой пыли, оставшейся от возлюбленного. Вечного Возлюбленного. Медленно встала и подошла к завешенному полотну на мольберте. Наконец-то она закончит картину. Несколько месяцев не могла нанести ни одного мазка. Но судьба благосклонна к ней - подарила Максима! Теперь "Вечный Возлюбленный" обретет бессмертие. Всегда немного жаль этих страстных мотыльков, сгорающих в пламене её любви. Но без этих жертв - не приблизиться к идеалу. Её картины знает весь мир. Их часто выставляют, но обладает ими она одна. Все они здесь - часть её души, её вечные любовники.
Последняя выставка Симонетты Велуччи произвела фурор! "Поистине грандиозное событие нашего века! Последний представитель известной богемной семьи - Велуччи встала на одну ступень с признанными классиками живописи. Она превзошла в мастерстве Лайзу Велуччи, свою мать, что казалось невероятным! От её картин невозможно оторваться! Они напоены неукротимой жизненной энергией!" - восторгались газеты.
В отдельном зале представили новое полотно - "Вечный Возлюбленный". Критики сошлись на том, что это одна из лучших картин автора.
Симона безучастно наблюдала за столпотворением у своих творений. Тускло отсвечивали уродливые очки. Старушечий пучок скрывал великолепие медных волос. Новый сюжет уже завладел ею. "Это будет - "Нарцисс"", - думала она. Сердце сладко сжалось.