Аннотация: Хмурной и черный как зола,/Он выпрыгнул из-за угла./Я в страхе бегал тут и там,/А он за мною по пятам./Так и гонялась целый день/За мною собственная тень...
БИЛЕТ НА "АРАВИКУ"
Хмурной и черный как зола,
Он выпрыгнул из-за угла.
Я в страхе бегал тут и там,
А он за мною по пятам.
Так и гонялась целый день
За мною собственная тень...
- Ну, что ж, молодой человек, я думаю, вы нам подходите. - Тучный, явно страдающий одышкой человек, сидящий через стол от меня, еще раз окинул взглядом какие-то пометки у себя в блокноте, провел пухленькой ручкой по стриженой макушке и повторил: - Да, вы нам определенно подходите!
Мне было предложено пройти в соседнюю комнату и уладить бумажные формальности с секретарем.
Подпись бумаг заняла не более десяти минут.
- Поздравляю, - механически проговорила смуглокожая секретарша, с легким удивлением наблюдая, как я бережно, словно священную реликвию, перенимаю конверт из ее рук. - Не забудьте: корабль отходит послезавтра. Вы должны быть на борту не позднее шести утра. В этом конверте вы найдете свою копию контракта, всю необходимую информацию о том, что нужно иметь с собой на борту, номер вашей бригады и предварительное расписание ваших смен. На пропускном пункте предъявите контракт и паспорт моряка. Копии ваших бумаг есть у нас в офисе, но вас все равно попросят показать оригиналы перед посадкой...
Я вежливо улыбался и кивал, едва ли слушая монотонную инструкцию секретарши. Я с трудом верил в свою удачу. У меня в руках был контракт на рейс на теплоходе "Аравика" - крупнейшем торговом судне когда-либо бороздившем воды Карибского моря. Наконец-то! Мой билет на "Аравику" - это мой билет на Большую Землю, мой билет в большую жизнь, прочь от ненавистного острова...
...Остров Хадалакарти. "Жемчужина Карибского моря", "Кусочек рая на земле", и даже "Тропическая нирвана" - прочтете вы в рекламных брошюрах туристических агентств. Изящные пальмы, зеленеющие долины сахарного тростника, коралловые рифы, безоблачное синее небо, бирюзовая вода и белый песок - подобные радужные картинки вы увидите на пестрых рекламных фотографиях острова. Если вы на Хадалакарти впервые, то вас, пожалуй, удивит необычная строгость проверки на таможенных пунктах и постоянное присутствие вооруженных людей в военной униформе на улицах. Но несравненно низкие цены на путевки и относительная редкость ураганов и дождей в этой части Карибского моря, безусловно, возместят столь незначительные неудобства. Тем более, что ни один турагент не откроет вам жестокую правду об истинной сущности этого острова и ни одна рекламная фотография не покажет вам кровь, пот и слезы, которыми насквозь пропитаны его ослепляющие белизной песчаные пляжи...
По неизвестным причинам не переименованный испанцами, остров Хадалакарти (от аравакского Хадали - Сонце и Кати - Луна) почти в точности сохранил название, некогда данное ему коренным населением острова - народом Араваков, которых Колумб в свое время по ошибке окрестил индейцами. В отличие от злобных и воинственных племен Карибов, населявших большинство близлежащих островов, и благодаря которым Карибское море впоследствии получило свое название, Араваки были мирным и трудолюбивым народом; их отличало особое богатство духовных и культурных традиций. Их духовные представления в корне отличались от "религии" в понятии западной культуры - духовность Араваков являлась неотъемлемой частью их существования; естественный мир вокруг них был неотделим от мира духов. Их понятия о вселенной, о жизни и смерти, о природе, животных, человеке и божестве - основывались на принципе всеобщей гармонии и цикличности. Духов зла, например, Араваки не пытались победить или изгнать - они верили в необходимость сосуществования и баланса между добром и злом. Посредством медитации и ритуальных обрядов, они общались с духами стихий, объектов и процессов природы вокруг себя, празднуя единство и сбалансированность огня и воды, света и тьмы, болезни и здоровья, удачи и несчастья. Цикличность жизни и смерти Араваки видели в движении двух небесных светил - Луны и Солнца - и отводили им особое значение в своих ритуалах. Но и здесь Араваки сохранили свою любовь к единству и балансу вещей: как жизнь в их понятии была неотделима и находилась в гармонии со смертью, так и Луна неразрывно следовала за Солнцем в названии их острова.
Представления Араваков о всеобщей гармонии и балансе выражались и в устройстве их жизни, особенно в их бережном отношении к природным ресурсам острова. Араваки занимались рыболовством, охотой и земледелием, но при этом ловили и выращивали не более того, что требовалось им для пропитания. Они вырубали ровно столько деревьев, сколько было нужно, чтобы укрепить их жилища или построить каноэ для рыбной ловли. Остров и окружающие его воды платили тем же: плодородные земли Хадалакарти и океан щедро кормили Араваков и обеспечивали их всем, что требовалось им для жизни, тем самым оставляя Аравакам много времени для занятия искусством. Араваки рисовали на скалах и занимались резьбой по дереву. Они изготавливали различные изделия от амулетов и мельчайших предметов украшения до величественных тотемных столбов. Собирая заваленные ураганом деревья, Араваки умело отбирали различные породы дерева и создавали разнообразные духовые инструменты и барабаны, которые являлись неотъемлемой частью их ритуальных обрядов. Круглый год Араваки отмечали различные праздники и устраивали театрализованные церемонии по поводу сбора урожая, свадьбы, рождения ребенка или ухода члена племени в царство мертвых.
К сожалению, счастливая и гармоничная жизнь Араваков в одночасье закончилась, когда во время своего второго путешествия к Америке в 1493-м году на остров Хадалакарти ступил знаменитый испанец, Христофор Колумб. По своему первому путешествию сюда годом ранее, когда он ошибочно предположил, что прибыл к западным берегам Индии, Колумб был уже знаком с племенами ряда других островов. Все еще полагая, что он продолжает бороздить воды Западной Индии, Колумб вполне естественно именует Араваков "индейцами", но при этом с удивлением отмечает особые качества этого народа и особенно их разницу с воинственными Карибами, населяющими соседние острова. После высадки на Хадалакарти, Колумб описал свои впечатления в судовом журнале: "Мы встретили счастливых и дружелюбных местных жителей. Они не оказывают нам никакого сопротивления, разрешают нам ходить, где мы хотим, и спокойно отдают нам все, что мы ни попросим. При этом они, похоже, очень честны, и никто из них не пытается что-нибудь у нас украсть, как это делали иные туземцы. Они быстро учатся и без труда повторяют испанские слова, которые слышат от нас". К несчастью, все эти наблюдения вели к безжалостному заключению: "50-ти моих солдат будет достаточно, чтобы покорить все местное население. У этих туземцев очевидно нет никакой религии - мы обратим их в нашу Святую Веру и сделаем из них замечательных рабов..."
Так было положено начало колонизации острова Хадалакарти.
В ходе последующих трех столетий, в результате бесконечных войн и раздела территорий между различными европейскими державами, власть над островом переходила из рук в руки между Испанией, Англией и Францией. Наибольшей жестокостью отличались испанцы, и в течение первых ста лет их пребывания на Хадалакарти, десятки тысяч Араваков были избиты, изнасилованы, заражены, вырезаны, сожжены, и даже съедены... Естественно, что коренные жители острова тысячами гибли от жестокой эксплуатации на плантациях и от завезенных испанцами многочисленных болезней. Но кровожадность испанцев, к сожалению, воплощалась в других, гораздо более извращенных формах. Араваков забивали до смерти, сажали на колья и сжигали живьем; испанцы насиловали и убивали аравакских женщин и кастрировали аравакских мальчиков. Не имея представления об особом отношении Араваков к жизни и смерти, испанцы не понимали, почему арвакские мужчины с такой легкостью шли на самоубийство, чтобы избежать насилия и рабства, или почему многие аравакские женщины предпочитали убивать своих младенцев, чтобы избавить их от подобной участи в будущем. Большинством колонизаторов Араваки воспринимались не как люди, а как своего рода звери, и потому многие испанцы не гнушались тем, что кормили своих псов мясом убитых Араваков. Некоторые особо предприимчивые конкистадоры даже открывали для этого специализированные мясные лавки. Ужасным было и то, что зверства испанцев были совершенно неоправданны: в противоположность своим сородичам Карибам, которые беспощадно воевали с колонизаторами на соседних островах, Араваки с первого дня появления европейцев на их землях ничего кроме мира и гостеприимства не проповедовали.
Конечно же и другие острова Карибского моря в полной мере вкусили горькие плоды европейской "цивилизации". Но была одна особенность, из-за которой именно острову Хадалакарти суждено было стать тем, чем он является в сегодняшние дни. Особенность острова заключалась в уникальном свойстве его почвы, которое позволило распространиться здесь одному очень ценному растению, обычно в большом изобилии произрастающему лишь гораздо южнее - в высокогорьях Анд. Словно нашедшие в соке земли Хадалакарти особый привлекательный вкус, трехметровые кусты этого растения как сорная трава росли повсюду, плотным зеленым ковром покрывая бескрайние долины острова. Называлось это растение кока. В наши дни оно знаменито тем, что из его листьев извлекают алкалоид эритроксилин, более известный как один из популярнейших наркотиков мира - кокаин.
В то время как чистый кокаин был получен лишь в середине 19-го века, удивительные стимулирующие свойства растения были известны коренным народностям Южной Америки еще задолго до появления там европейцев. Жители Анд тысячелетиями жевали богатые питательными веществами листья коки, что позволяло им выживать в тяжелых горных условиях. На Хадалакарти кока хоть и не являлась питательной необходимостью, но все же была очень важной частью жизни Араваков. Для них жевание листьев коки было, скорее, культурной традицией, что объяснялось весьма просто. Наблюдательные Араваки не могли не заметить особенной "привязанности" их острова к этому растению; жевание его листьев вызывало у Араваков подъем духа и придавало силы и бодрости. Таким образом, Араваки полагали, что кока вмещала в себя "жизненный дух" самого острова, считали ее священной и широко использовали в различных духовных церемониях.
Первые испанские поселенцы, прибывшие на Хадалакарти, отнеслись к рассказам о чудодейственных свойствах коки с пренебрежением. Более того, католические миссионеры объявили традицию жевания коки "дьявольщиной" и ратовали за ее запрещение. Со временем, однако, испанские колонизаторы убедились в силе воздействия коки на местных жителей и стали повсеместно использовать ее в своих целях: листья коки позволяли испанцам увеличивать работоспособность и выносливость Араваков, которые трудились от зари до зари, не чувствуя голода. Впоследствии испанские власти легализовали культивирование коки и стали взимать с землевладельцев налог на прибыль. Интересно, что определенная часть этого налога шла непосредственно на поддержание на острове нужд католической церкви, которая, по понятным причинам, более не рассматривала жевание коки дьявольщиной.
После очередной англо-испанской войны в середине 17-го столетия, остров Хадалакарти на какое-то время переходит в руки англичан. Предприимчивые англичане быстро распознали удивительное плодородие острова и начали широко разворачивать на нем плантационное хозяйство. Наполовину истребленные и измученные непосильным трудом Араваки были уже не в состоянии обеспечить необходимую англичанам рабочую силу, и на остров стали тысячами завозить более сильных и выносливых рабов из Африки. Через какое-то время французы перехватили эстафету и с успехом продолжали насиловать как рабов на плантациях, так и несчастный остров: они безжалостно вырубали огромные площади нетронутого тропического леса и разбивали на его месте бесчисленные плантации кофе, табака, хлопка, бананов и сахарного тростника.
В начале 19-го века, в Центральной и Южной Америке началось повсеместное движение по освобождению колоний. Остров Хадалакарти оказался одним из первых островов Карибского моря вернувших свою независимость. Символично, что свободу острову возвратил именно испанец: в 1820-м году, почти три с половиной столетия после захвата острова Христофором Колумбом, испанский генерал Симон Боливар, руководитель освободительного движения, провозгласил независимость Республики Хадалакарти.
Однако освобождение Хадалакарти от гнета колонизаторов не принесло реального облегчения ни острову, ни его населению. Первые правители республики, представляя интересы землевладельцев, оберегали заложенное столетиями эксплуататорское устройство острова. Лишь тридцатью годами позже, когда к власти пришла Либеральная партия во главе с президентом Хосе Варгасом, в жизни острова начались какие-то перемены. Президент Варгас, уроженец Хадалакарти, искренне любил свой остров и его людей и мечтал построить здесь свободное и счастливое общество. Правительство Варгаса ожесточенно боролось за ограничение на острове власти католической церкви, добилось принятия конституции и начало проводить различные реформы. Одним из основных достижений Варгаса было принятое в 1861-м году решение об отмене рабства. Хосе Варгас видел будущее острова в укреплении сельского хозяйства, и потому за отменой рабства последовали земельные реформы, предусматривающие продажу земель фермерам и даже выдачу государственной ссуды на покупку и обработку земли. В результате этих реформ на остров начинают прибывать многочисленные переселенцы из Америки и Европы.
Парадоксально, но начатые Варгасом перемены не привели ни к чему хорошему. Проблема была в том, что поселенцы, прибывшие на остров, по большей части были авантюристы, неприспособленные к тяжелому фермерскому труду. Многие из них были отъявленные преступники и бежали на остров от тюремного заключения или каторги. В то же самое время, ранее освобожденные африканские рабы тоже не горели желанием беспросветно вкалывать на плантациях, как это делали трудолюбивые потомки Араваков. В результате, на острове начали организовываться многочисленные банды. В основном они грабили преуспевающее население острова, но не гнушались и тем, что собирали мзду с фермеров, которые и без того влачили жалкое существование.
Другая проблема, с которой в то время боролось правительство Хадалакарти, это непрерывный спад урожаев. Тянувшаяся несколько веков безжалостная эксплуатация острова привела наконец к истощению его почвы, и некогда обильные урожаи хлопка, кофе и сахарного тростника скудели из года в год, толкая упорных фермеров за грань выживания.
По непонятным причинам единственное растение, которое несмотря ни на что продолжало благоденствовать на почве Хадалакарти, была "жизненный дух" острова - кока. Трижды в год плантации коки давали щедрые урожаи листьев, поддерживая на плаву дырявую экономику республики.
Необычайно огромный спрос на коку в этот период был связан с тем фактом, что в 1859 году немецкий химик Альберт Ниман впервые выделил из листьев коки чистую форму кокаина в виде порошка. В течение последующих двадцати лет интерес к кокаину рос с необыкновенной скоростью, а в 80-х годах того же столетия в Европе и Америке началась настоящая кокаиновая эпидемия: кокаин широко рекламируют и свободно продают в виде сигарет и порошка; западная медицина пророчит кокаину великое будущее и начинает широко использовать кокаин как болеутоляющее; в Европе на основе коки производят популярное вино "Мариани", которое регулярно пьет и восхваляет сам папа римский Лев XIII, а в США создают знаменитую Кока-Колу, в основе рецепта которого содержится кокаиновый настой.
К несчастью для правительства Хадалакарти, и этот источник доходов быстро иссяк: кокаиновая эпидемия неожиданным образом закончилась. К концу 19-го столетия выясняется, что кокаин вызывает сильнейшую наркотическую зависимость. Множество научных и медицинских публикаций в Америке и Европе пишут об ужасающих последствиях потребления кокаина. Общественность США возненавидела кокаин также быстро, как и влюбилась в него. Правительство США начинает вводить множество ограничений, а впоследствии и вовсе запрещает легальный ввоз коки в страну. За счет этого правительство Хадалакарти не только теряет огромный рынок сбыта, но и сталкивается с другой проблемой: на острове образован и набирает силу преступный синдикат по контрабанде кокаина в Америку.
Так или иначе, не известно, как сложилась бы дальнейшая судьба острова, если бы либеральное правительство - последователи человеколюба и реформатора Хосе Варгаса - смогли удержать власть в республике. К сожалению, в результате военного переворота в 1917-м году власть на острове захватывает генерал Гонзалез, в свое время известный под именем Горилла...
...Хорхе Гонзалез родился в 1870-м году в одной из бедных деревушек Хадалакарти. Он был младшим из четырех сыновей нищего проходимца, испанца Родриго Гонзалеза, который с тысячами других переселенцев прибыл на остров в поисках заработка. Мать Хорхе, дочь бывшего африканского раба, была женщиной набожной и трудолюбивой. Она была исполинского роста (почти что на две головы выше тщедушного Родриго) и славилась в деревне своей невероятной силой и выносливостью. Маленький Хорхе, как позже показала история, унаследовал полезные качества от обоих родителей: он был жесток, хитер и изворотлив, как его отец, и при этом живуч и силен как его матушка. Благодаря своей необычайной силе и непропорционально длинным рукам, Хорхе уже в раннем детстве заработал кличку Горилла. С нескладным телом, угрюмый и молчаливый, Хорхе был частой жертвой злых шуток и издёвок со стороны деревенской ребятни, что как правило заканчивалось жестоким избиением последних и опять же не добавляло несчастному Хорхе популярности. Старшие братья почему-то тоже невзлюбили Хорхе и периодически лупили его без причины и всячески над ним издевались. Хорхе сносил избиения братьев без единого звука, что злило их еще больше. Однажды они привязали упрямого Хорхе к пальме и оставили под открытым солнцем, чтобы посмотреть, как долго он продержится без воды, не начав просить о пощаде; Хорхе потерял в конце концов сознание, так и не раскрыв рта. Даже мать Хорхе, казалось, относилась к нему с меньшей любовью, и когда отчитывала старших сыновей за особо жестокие проделки, похоже, больше беспокоилась о спасении их душ, чем о физических страданиях Хорхе.
Как и абсолютное большинство населения острова в то время, семья Гонзалез влачила жалкое существование, с утра до вечера работая на плантациях. Дети работали почти наравне со взрослыми, и редкие часы досуга десятилетний Хорхе проводил в компании своего единственного друга - приблудной собаки Тори, которая не отходила от него ни на шаг. Пытаясь найти укрытие от жестоких братьев, Хорхе как-то обнаружил узкую, но достаточно глубокую щель в скале недалеко от деревни и часто прятался в ней, прикрывая вход широкими пальмовыми листьями. Он любил подолгу сидеть в прохладном полумраке своего убежища, рассказывая верному другу Тори о том, как он однажды сбежит отсюда, станет богатым как дон Карлос (владелец местных плантаций), а потом вернется похвастаться своим богатством перед всей деревней.
Однажды, во время сильного урагана, Хорхе как обычно отсиживался в своей скале, прижимая к себе трясущуюся от страха Тори. Сам Хорхе никогда ураганов не боялся, и только лишь злился, что шум ветра и ломающихся деревьев снаружи мешает ему думать и мечтать о будущей жизни. Неожиданно сильнейший порыв ветра сломил огромное махагониевое дерево, которое, рухнув, наглухо завалило выход из Хорхиного убежища.
Более или менее организованные поиски Хорхе жителям деревни удалось начать лишь спустя четыре дня, когда стих ураган. После того, как за несколько дней не удалось найти никаких следов Хорхе, поиски прекратили, посчитав, что странного мальчишку унесло в море. Лишь через три недели после исчезновения Хорхе, несколько местных ребятишек признались, что слышали какие-то непонятные звуки у прибрежных скал. Когда разобрали завал, из скалы вытащили безжизненное, залитое кровью тело Хорхе. Осмотрев тело повнимательнее, жители деревни с удивлением обнаружили, что Хорхе был не только все еще жив, но и кровь на одежде была не его: глубже в скале они нашли обрывки шерсти и полуобглоданные кости - все, что осталось от бедняжки Тори.
После этого случая, Горилле совсем не стало жизни в деревне. Достаточно окрепнув, он собрал свои скудные пожитки и, не сказав никому ни слова, ушел в лес. Несколько лет Горилла бродяжничал, шатаясь из деревни в деревню, попрошайничая и приворовывая там и сям. Постепенно он перебрался в город и примкнул к кучке таких же как он малолетних бродяжек; они занимались тем, что налетали гурьбой на какую-нибудь из местных лавок, хватали что подороже и разбегались в разные стороны. Глава бандитской группировки, занимавшейся в том районе рэкетом, устав от постоянных жалоб со стороны лавочников, отправил парочку своих головорезов приструнить назойливых оборванцев. Головорезы вернулись, - один со сломанной рукой, другой с подбитым глазом - стыдливо рассказывая о невероятно сильном, похожем на огромную обезьяну подростке, у которого, видимо, были "не все дома". Заинтригованный главарь отправился сам посмотреть на чудо-подростка и через какое-то время вернулся с Гориллой, представив всем нового члена банды.
К тому времени Горилле исполнилось пятнадцать, но уже тогда мало кто в банде мог сравниться с ним по росту и силе. Со временем выяснилось, что и с головой у Гориллы было все в порядке: в условиях жестокой криминальной конкуренции в городе, он часто придумывал новые хитрые способы как заработать денег или избавиться от ненужных людей. Таким образом Горилла сделал себе "карьеру" и к уже двадцати годам был одним из наиболее "продвинутых" членов банды.
Банда продолжала расти и, часто не без совета хитроумного Гориллы, укреплять свои позиции в городе. В какой-то момент в банду затесался паренек, который, оказалось, был с Гориллой из одной деревни. По банде поползли слухи о некой странной, связанной с Гориллой историей. Однажды во время ужина со своими приближенными, главарь банды подмигнул собравшимся и предложил Горилле отведать горяченькой собачатинки, специально для Гориллы приготовленной. Бандиты взорвались хохотом, в то время как Горилла, не оценив, судя по всему, шутку, не спеша поднялся со своего места, подошел к главарю и одним ударом переломил ему хребет. Затем, спокойно оглядев присутствующих и увидев, что никто из притихших бандитов не двигается с места, немногословный Горилла заявил: "Я собираюсь прибрать этот остров к рукам. Кто со мной?"
Так двадцатипятилетний Горилла стал главой одной из крупнейших и влиятельных группировок города. Земляк Гориллы в тот же вечер бесследно исчез из банды, а еще через несколько месяцев по неизвестной причине в бывшей деревне Гориллы случился сильный пожар. Среди немногих уцелевших после пожара жителей никого из родственников Гориллы не оказалось.
Последующие десять лет Горилла посвятил целенаправленному и безжалостному истреблению своих конкурентов. Окружив себя небольшой группой доверенных, безгранично преданных ему людей, он изобретательно устранял самые верхушки конкурирующих банд, переманивая обезглавленные группировки на свою сторону. Горилла платил своим людям вдвое и втрое больше, чем они могли ожидать, в ответ требуя лишь преданность, дисциплину и безоговорочное подчинение законам банды. Империя Гориллы, как и его слава, росла на глазах, и все попытки соперничающих группировок прикончить Гориллу заканчивались для их лидеров в буквальном смысле смертельно плохо.
Проницательный Горилла довольно быстро понял, что грабежом и рэкетом много не заработаешь, и вместо того, чтобы собирать с землевладельцев мзду, как это продолжали делать его архаичные соперники, Горилла сам становится землевладельцем и начинает усиленно скупать плантации коки по всему острову. В период кокаинового бума Горилла продает тонны кокаинового листа в Штаты и при этом исправно платит налоги как добропорядочный фермер. В Штатах Горилла в огромных количествах закупает и завозит на остров оружие и военную амуницию.
В 1906-м году в США утверждают "Акт о Чистоте Продуктов и Медикаментов" - первый серьезный удар, пошатнувший легальную продажу коки в Америку. Многочленные рассеянные по острову банды принимаются за контрабанду кокаина; началась дележка территорий и путей доставки кокаина по морю в Мексику и Соединенные Штаты. Однако к этому времени синдикат Гориллы уже полностью контролирует все крупные порты острова и владеет большей частью кокаиновых плантаций - не пожелавшие примкнуть к синдикату группировки, сами того не подозревая, начинают работать на Гориллу.
Очень скоро Горилла в буквальном смысле монополизирует производство и сбыт "белого золота" Хадалакарти. В то время как общая экономика республики трещала по швам, доходы Гориллы увеличивались в геометрической прогрессии. Недальновидное правительство слишком поздно осознает серьезность надвигавшейся на них угрозы: в один день Горилла провозглашает себя генералом, а свою многотысячную, к тому времени вооруженную до зубов банду объявляет "Армией Спасения".
Справедливо опасаясь помощи официальному правительству со стороны Штатов, новоявленный генерал не решился на тот момент завязать гражданскую войну, а лишь создал в своем лице "оппозиционное правительство". В надежде заручиться поддержкой населения, он развернул широкую антиправительственную компанию. Разосланные во все уголки острова "офицеры" Армии Спасения, проводят яростную агитацию против Либералов, обвиняя их во всех смертных грехах и подогревая растущее недовольство фермеров. Генерал Гонзалез самолично посещает многочисленные фермы и обещает трудягам золотые горы. Он ездит по бедным кварталам городов и, черпая деньги из своей безразмерной казны, щедро разбрасывается должностями, вербуя все больше и больше добровольцев в свою армию.
Однако даже при всех этих стараниях, абсолютное большинство простого населения острова, большую часть которого составляли трудолюбивые фермеры, никак не желало признать в бывшем бандите Горилле спасителя республики и было настроено до конца поддерживать свое правительство, надеясь, что оно найдет-таки способ спасти экономику.
По злой иронии судьбы, изменить решительный настрой фермеров в конечном итоге помогло само же правительство. После того как в 1914-м году в США принят "Акт Харрисона по Наркотикам", в котором кокаин официально признается наркотическим веществом и его распространение в Америке становится нелегальным, Либеральное правительство острова решается на отчаянный шаг. Прекрасно понимая, откуда в Армию Спасения рекой льются деньги и в надежде отрезать Гориллу от неиссякаемого источника его доходов, правительство решает на корню истребить на острове коку. Закупив в Америке тонны широко разрекламированной смеси по уничтожению сорняков, правительство проводит крупную акцию по массовому опрыскиванию кокаиновых плантаций. Результат этой акции оказался неожиданным и весьма плачевным как для фермеров, так и для правительства: плантации коки благополучно выжили, зато прилегающие к ним поля сахарного тростника, хлопка и кофе были надолго загублены...
Свержение Либерального правительства прошло очень быстро и без единого выстрела. 25 октября 1917 года, под ликующие возгласы толпы генерал Гонзалез прибыл на правительственную площадь в столице Хадалакарти Сан Альбаро. С дюжиной своих верных офицеров генерал величественно поднялся по ступеням здания парламента и, не встретив никакого сопротивления, вошел внутрь.
Тем временем кучка министров во главе с президентом молча сидели в тускло освещенном зале совещаний, покорно ожидая своей участи. Затаив дыхание они наблюдали, как раскрылись высокие витражные двери, и в зал вошел огромного роста человек в неброской одежде военного покроя. У него были несоразмерно длинные руки, что заставляло его казаться еще выше. Задержавшись на секунду в дверях, человек уверенно прошел по каменному мозаичному полу, равнодушно обвел съежившихся политиков взглядом и произнес: "Господа, вы можете убираться к чертям - остров мой".
Так за четыре столетия остров Хадалакарти превратился из райского уголка, приюта мирных Араваков, в огромную государственную машину по производству и торговле кокаином...
...Я вежливо улыбался и кивал, едва ли слушая монотонную инструкцию секретарши. Я с трудом верил в свою удачу. У меня в руках был контракт на рейс на теплоходе "Аравика" - крупнейшем торговом судне когда-либо бороздившем воды Карибского моря. Наконец-то! Мой билет на "Аравику" - это мой билет на Большую Землю, мой билет в большую жизнь, прочь от ненавистного острова.
- Постойте, - секретарша нахмурилась, перебирая листочки у себя в папке, - я не вижу среди ваших документов копию справки о медосмотре. Справка, надеюсь, у вас при себе?
Я с вымученной улыбкой принялся нервно шарить у себя в карманах.
- Похоже, при себе справки у меня не имеется...
- Не понимаю, как вас пропустили без этой копии... - она снова принялась перекладывать документы.
- Хм, я уверен, что все документы прилагал к заявлению, - озадаченно пробормотал я. - Может, затерялась?..
Секретарша строго на меня глянула. Я заискивающе улыбнулся. В дверях уже топтался следующий завербованный счастливчик.
- Ладно, сделаю для вас исключение, - снисходительно сказала секретарша, сделав пометку у себя в бумагах. - Я отмечу, что справку вы предъявите при посадке.
- Спасибо вам за это огромное, - поблагодарил я, пятясь к двери.
- Не забудьте, без этой справки вас на корабль не пустят, - заверила она меня.
Через десять минут я сидел в машине и судорожно набирал телефон Марвина.
- Что ты мне подсунул, проклятый идиот, - проорал я в трубку, услышав хриплый голос старикашки Марвина. - Я тебе такие деньги заплатил, а ты мне липу всучил!
"Что значит, липу, - невинным голосом отозвался Марвин, - Все документы чистые, не подкопаешься. Я за свою работу отвечаю!" - гордо заявил он.
- Я за свою работу отвечаю... - злобно передразнил я его. - А как насчет медосмотра, об этом ты не побеспокоился?!
"Ты просил документы матроса, и получил что заказывал, - невозмутимо продолжал хрипеть Марвин. - Медосмотр за тебя проходить - на это у нас договора не было. Да и куда мне, старику, молодым моряком прикидываться!" - захихикал Марвин и тут же закашлялся.
- Чтоб ты сдох! - завопил я. Я бы придушил старикашку на месте, если бы он только оказался рядом в этот момент. - Нашел когда шутки шутить! Я тебе доверился, деньги заплатил - ты забыл, что со мной будет, если я с этого паршивого острова не исчезну?!
"Нечего тебе жаловаться, Алехандро, и проклятия на меня насылать - нехорошо это, - назидательным тоном прохрипел Марвин. - За такие деньги тебе кто другой даже паспорт не взялся бы сделать, а я тебе в придачу еще и рекомендательные письма устроил - только по дружбе!"
- Хороша, дружба!
"И зачем ты вообще всю эту мореходную кашу затеял? - поинтересовался Марвин. - Предлагал же я тебе у моего племянника на борту спрятаться, он бы тебя со следующим грузом благополучно в Мексику доставил".
- Такого рода услуга очень уж дорого стоит, у меня таких денег не было, - огрызнулся я. - Не станет же твой племянник за несколько сотен свою шею подставлять? И потом, куда я в Мексике без гроша в кармане? А так я деньжат заработаю, да и соскочу в последнем порту. И прощай тюрьма Хадалакарти!
Марвин пытался что-то сказать, но снова закашлялся.
"Да ты не переживай, Алехандро, - наконец, отдышавшись, успокоил меня Марвин. - Подумаешь - справка, делов-то!"
- Мне послезавтра на борту быть. Кто мне, по-твоему, за такое время справку сделает? - спросил я с раздражением.
"Послезавтра... хм... - Марвин на секунду задумался. - А зачем делать? Пройди ты этот медосмотр, да и все!"
- Опять шутишь... - Я собирался снова прикрикнуть на старикашку.
"Вовсе нет, - с нездоровым воодушевлением хрипел Марвин в трубку. - Ты молод, здоров как бык, документы у тебя чистые. Чего тебе медосмотра бояться?"
- Ты хочешь сказать, что эту справку злополучную в тот же день получить можно? - засомневался я.
"Там же на месте тебе ее и выдадут! Распереживался, тоже... Явишься на прием - постукают тебя, пощупают, пару прививок вколют. Пустяковое дело!" - Марвин захихикал и опять закашлялся.
Похоже, не все еще было потеряно.
- А заранее обо всем этом предупредить нельзя было? - спросил я менее враждебно.
"Запамятовал. Старею, видать, - заныл Марвин. - Но за работу свою отвечаю!" - поспешил добавить он.
Выяснив у Марвина где мне полагалось пройти медосмотр, я направился в город. Я не проехал и пяти минут, как меня нагнал военный Джип и сигналами предложил съехать на обочину. Из Джипа вылез стриженый узколобый громила в униформе цвета хаки. Озираясь по сторонам, он не спеша подошел к моей машине.
- Дружище Алехандро! - с наигранной дружелюбностью заговорил громила. - Чего это ты в порту околачиваешься?
Не успел я открыть рта, чтобы ответить, как он быстрым движением ухватил меня своей огромной лапищей за затылок и с силой двинул лицом о рулевую колонку.
- Проклятье, Хигстон! - завопил я.
- Сержант Хигстон! - грозно рявкнул громила.
- Сержант Хигстон, - поправился я, вытирая кровь из разбитого носа. - Ты же мне чуть нос не сломал!
- Уж не решил ли ты спрятаться от меня, дружище Алехандро? - не обращая внимания на мои жалобы, все так же дружелюбно пропел сержант.
- Где ж мне от тебя на острове спрятаться? - невинно возразил я.
- Что верно, то верно, - самодовольно ухмыльнулся сержант, - деваться тебе, дружище, некуда. А это, - он указал на мой разбитый нос, - чтобы не забывал, с кем имеешь дело. И кстати, - как бы невзначай припомнил сержант, - где мои пять сотен?
С кем я имел дело, я прекрасно понимал и без кровопусканий Хигстона. С того самого дня, как по глупой случайности сержант обнаружил, что я приторговывал кокаином среди туристов, он регулярно собирал с меня мзду за молчание. Вся штука, однако, была в том, что сержант, уличив меня, обязан был немедленно об этом доложить "вышестоящим органам", и я давно уже должен был кормить рыб в прибрежных водах. За то, что он по собственной жадности вместо этого стал качать с меня деньги, ему самому теперь грозила не лучшая участь. Видимо, осознав, чем рискует, он решил, что пора от меня избавляться. Когда он заявил, что возьмет с меня "последнюю" плату и потом оставит в покое, я понял, что дни мои на острове сочтены. Таким образом, пять сотен долларов, которые эта скотина, Хигстон, считал своими, успешно перекочевали в карман проходимца Марвина, как плата за мои липовые документы.
Конечно, я прекрасно понимал, что сержант прикончит меня независимо от того, заплачу я ему или нет. Пообещав недалекому Хигстону большой "куш", я справедливо надеялся, что жадность заставит его подождать какое-то время.
- Два дня, Алехандро! Два дня! - угрожающе прошипел Хигстон. - Не принесешь деньги через два дня - переломаю тебе ноги... для начала. Что потом будет - сам знаешь.
- Два дня - это все, что мне нужно, - поспешил заверить я сержанта. - Обещаю!
Сержант одарил меня на прощание зловещей ухмылкой и зашагал к своему Джипу.
- Два дня - это все, что мне нужно... - тихо повторил я, потирая разбитый нос.
Прибыв по указанному Марвином адресу, я разглядел свободное место прямо перед входом в здание. Развернув машину, я едва не столкнулся с огромных размеров Бюиком, который намеревался занять парковку с противоположенной стороны. За рулем Бюика невозмутимо сидела отвратительного вида старуха, похожая на сморщенную поганку. Резко надавив на тормоз, я нервно посигналил.
- Ты что, старая карга, совсем зрение потеряла?! - заорал я на старуху, высунувшись из машины. - Не видишь куда прешь?!
Старуха опустила стекло и вроде как даже удивленно на меня уставилась.
- Грубиян! - возмутилась она противным скрипучим голосом. - Если кто и потерял зрение, так точно не я!
С этими словами она вытянула тощую руку и указала на небольшую табличку на стене: "ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО".
- Ага! - прикрикнул я со смешком. - Тебе место на кладбище давно уже зарезервировано!
Я уселся на сидение и врубил передачу, намереваясь протиснуться мимо старухи на парковочное место. Но старуха, на удивление, оказалась проворнее. Разгадав, по-видимому, мой замысел, она в свою очередь надавила на газ и двинула свой крейсер мне наперерез. Дабы избежать столкновения, я вынужден был нажать на тормоз, остановившись буквально в сантиметре от старухиного бампера. Не веря своим глазам, я снова высунулся из машины.
- Да ты что, ведьма, ошалела?! - Я плюнул в ее сторону, пытаясь угодить в открытое окошко, но промазал.
Старуха, даже не глянув на меня, припарковала свою жестянку и как ни в чем не бывало проследовала в здание.
В результате, я вынужден был припарковаться на соседней улице, продолжая ругаться про себя и удивляясь старухиной наглости. По мне, так я бы отбирал права у этих старых грымз уже с самого рождения!
Проходя мимо угловатого, древнего как она сама старухиного Бюика, я выудил из кармана ключ и как бы невзначай провел по полированной поверхности капота. Ключ легко вошел в краску и с противным слуху, но приятным сердцу скрежетом оставил за собой свеженькую глубокую царапину. Эта мелкая месть доставила мне облегчение. Даже разбитый нос, казалось, болел не так сильно.
Отыскав нужный офис, я вошел в приемную и подошел к окошку, за которым, окруженная полками с множеством папок, сидела молоденькая особа в белом халате с вышитым именем Анита на переднем кармане. От Аниты я выяснил, что она являлась ассистенткой врача, что я находился именно там, где нужно, что поскольку я здесь впервые, мне полагалось заполнить небольшую анкету, и что доктор Мендоза начнет послеобеденный прием с минуты на минуту.
Я уселся на один из свободных стульев, выставленных вдоль стены, напротив двери с металлической табличкой "Доктор Мендоза". Кроме меня в приемной сидели два типа сомнительной наружности: один нервно грыз карандаш и внимательно изучал такую же, как у меня, анкету, второй безучастно разглядывал всевозможные медицинские плакаты на стене. Через минуту в офис вошел еще один посетитель: коренастый мужик с черной густой бородой и наголо выбритым черепом. Буркнув Аните в окошко что-то невразумительное, он бесцеремонно плюхнулся на стул рядом со мной, больно задев меня локтем. Я покосился на его плечо, на котором красовалась огромная татуировка бога морей Нептуна. Догадаться о профессии бородача было не сложно; по отсутствию анкеты я предположил, что эту процедуру он проходит не в первый раз.
- На "Аравику"? - осторожно поинтересовался я.
Бородач почему-то обрадовался моему вопросу, встрепенулся и, улыбнувшись рядом желтых зубов, пробасил:
- Не угадал, приятель! На "Ориану"! - Он протянул волосатую мускулистую руку и представился: - Боб.
- Алехандро, - ответил я на рукопожатие.
- Через месяц выходим, - доложил Боб. - А сам?
- Я на "Аравику", - нехотя ответил я, опасаясь лишних вопросов.
- "Аравика" - это что сейчас в порту стоит? Что-то ты дотянул, брат Алехандро, с медициной, - назидательно отметил Боб.
- Да знаю... - отмахнулся я. - Слушай, приятель, - заговорил я в тон Бобу, - как тут вообще с медосмотром, строго?
- А ты здоров?
- Здоров! - поспешно ответил я, будто от Боба зависела судьба моей справки.
- Полагается быть не строго, - пожал плечами Боб. - Зададут пару вопросов, зрение проверят, давление измерят - все как обычно.
- Полагается?... - не понял я.
- Все дело в том, - пояснил Боб, - что тут многое от настроения врачихи Сильвии зависит. А она вреднющая, должен тебе сказать, особа.
- Что значит, от настроения? - забеспокоился я.
- Она же может к чему угодно придраться! - знающим тоном сообщил Боб. - Это же врачи: они если захотят, мертвым тебя признают - пойди с ними поспорь! Точно тебе говорю: если Сильвия не в настроении или, того хуже, ты ей не понравился по какой-то причине - пиши пропало: загоняет до чертиков, пошлет тебя на всяческие анализы - неделю канителиться будешь.
- Замечательно... - мрачно проговорил я, начиная нервничать.
Я взялся, было, за анкету, но тут Боб тихонько ткнул меня локтем:
- Вот она - Сильвия Мендоза, собственной персоной.
Я поднял взгляд и оцепенел: из кабинета вышла сумасшедшая старуха с парковки. Не обратив на нас ни малейшего внимания, она подошла к регистрационной стойке.
- Это и есть та самая врачиха - Сильвия Мендоза, ты уверен? - нервно спросил я, надеясь, что Боб все напутал, и сейчас скажет мне, что никакая эта не врачиха, а всего-навсего уборщица, или что она похожа на врачиху Сильвию, но на самом деле не была Сильвией, а зашла в кабинет по ошибке...
- Она самая, - безжалостно подтвердил Боб.
У меня перехватило дыхание, и в груди образовался неприятный комок. Я прикрыл глаза... Случайный инцидент со старухой ярко и болезненно всплыл в памяти... Я представил, что появился у здания минутой позже, и что не ругался с Сильвией из-за глупой парковки, не хамил и не оскорблял ее, и что я видел ее сейчас впервые, и что она не имеет о моей персоне не малейшего представления. Я представил, как захожу к ней на прием - вежливый и приветливый, и как Сильвия, проникшись ко мне симпатией, быстро и легко выписывает нужную мне справку. А денем позже, я стою на палубе "Аравики" и с радостным трепетом наблюдаю, как берега Хадалакарти становятся все дальше и прозрачнее и вскоре совсем исчезают, как и все мои проблемы, а впереди меня ждет все только светлое и прекрасное...
Я открыл глаза, и неприятные чувства страха и паники разом хлынули обратно. Меня вдруг начало тошнить от осознания того, что моя судьба зависела от какой-то нелепой справки и находилась, как оказалось, в руках у этой отвратительной старухи.
Я постарался собраться с мыслями.
...На парковке старуха меня видела всего лишь мельком... Может, она вовсе меня не запомнила... Может быть, у нее зрение слабое... Наверняка слабое... А вдруг нет...
...Зайти в кабинет и прикинуться, что ничего не произошло, вести себя как ни в чем не бывало?... А может, зайти и попросить прощения, объяснить ситуацию, покаяться?... Или поначалу вести себя как ни в чем не бывало, посмотреть сперва, что будет, а потом, если прижмет, попросить прощения?...
Тем временем, Сильвия подобрала несколько папок со стойки и направилась обратно в кабинет. Я быстро опустил глаза, делая вид, что крайне сосредоточен на своей анкете.
- Добрый день, уважаемая доктор Мендоза! Замечательный денек сегодня, не правда ли? - услышал я голос Боба.
Старуха остановилась. Продолжая упорно пялиться в анкету, я почувствовал, как медленно вжимаюсь в сидение стула. Не удержавшись, я исподлобья глянул на Сильвию. Проигнорировав замечание Боба, она оглядела своих будущих жертв крошечными мутными глазками. На секунду задержав на мне взгляд, старуха мерзко скривилась и молча проследовала в кабинет.
Узнала! Теперь идти к ней на прием было бы самоубийством. Не идти - означало остаться без справки, что, собственно, от самоубийства ничем не отличалось.
В этот момент дверь кабинета снова открылась и в проеме показалась стройная, обворожительная брюнетка, лет тридцати пяти. Приятным бархатным голосом она пригласила в кабинет первого посетителя - нервного типа с карандашом.
- Молодая докторша, - прошептал всезнающий Боб, - Габриэла... - сладостно протянул он. - С этой-то всегда договориться можно. Если б только Сильвия Мендоза всем не верховодила! Помню в прошлом году Сильвия по болезни отсутствовала - наиприятнейший был осмотр, скажу я тебе!
Как только за нервным посетителем и эффектной докторшей закрылась дверь, я тут же подскочил к окошку регистрации.
- Анита, - любезно обратился я к полненькой ассистентке, - скажи, пожалуйста, а могу я в другом месте медосмотр пройти?
Анита отрицательно покачала головой.
- Медицинское освидетельствование моряка вы можете пройти только здесь, - важно заявила она. - У наших врачей с вашим профсоюзом специальный договор, - гордо добавила Анита. - Да вы не беспокойтесь, перед вами всего два человека - успеете, - заверила она меня, глянув на часы.
- Ну да, ну да... - пробормотал я, нервно постукивая пальцами по стойке. - А завтра вы принимаете?
- В четверг мы принимаем весь день, - кивнула Анита.
- Чудненько! Анита, милочка, - ласково пропел я, - а посмотри-ка, пожалуйста, кто у вас здесь завтра принимает.
- А мне и смотреть никуда не надо, - кокетливо ответила ассистентка. - Я и так знаю, что завтра принимает доктор Мендоза.
- Надо же, какая ты умница... - криво усмехнувшись, я отвернулся от окошка. - Проклятье!
Я принялся соображать, как поступить. Ясно было одно: рисковать нельзя, ставка уж больно высока. У меня оставался один вечер и один день: я был уверен, что что-нибудь придумаю.
Я мучительно медленно катился по пригородному шоссе. Впереди, на небольшом расстоянии от меня, над темной дорогой плыли задние огни старухиного Бюика, за которым я неотступно следовал от самого офиса.
События последних нескольких часов развивались следующим образом. После того, как я вернул Аните незаполненную анкету и сообщил, что предпочитаю пройти медосмотр завтра, я первым делом снова позвонил Марвину, который заверил меня, что липовую справку за столь короткий срок добыть никак не удастся, и что моим единственным шансом было каким-то образом получить ее официально. Хорошенько осыпав его проклятиями и пожелав ему вечно гореть в аду, я сам несколько часов варился в душной машине, прикидывая различные варианты. В какой-то момент я убедил себя, что ничего страшного не произошло (подумаешь, не поделили парковочное место - с кем не бывает) и решился по-доброму объясниться со старухой. Дожидаясь, пока Сильвия закончит прием, я заготовил трогательную речь, надеясь, что смогу разжалобить противную старуху. От этой идеи пришлось отказаться: как только Сильвия вышла из здания, она тут же обнаружила царапину у себя на капоте; она кричала, хваталась за голову и призывала прохожих разделить ее негодование. Я понял, что уладить проблемы со старухой по-хорошему у меня надежды не было. Тогда-то у меня и родился простой, хотя и не совсем определенный план. Припомнив, о чем говорил Боб, я понял: мне всего-навсего требовалось устроить так, чтобы Сильвия не появилась завтра в офисе. После этого получить справку у красотки Габриэлы наверняка не составило бы труда.
Как осуществить этот план было задачей отдельной, и именно ее я пытался сейчас решить, ни на секунду не выпуская из вида старухин Бюик. Самое простое, что приходило в голову, это столкнуть старуху в кювет. К сожалению, это было слишком рискованно. Во-первых, я мог по случайности покалечиться сам; во-вторых, на дороге было слишком много машин, чтобы сделать это незамеченным.
Тогда я решил просто следовать за старухой до дома и там уже действовать по ситуации. На острове темнело рано, и уже сейчас вокруг была совершеннейшая темень, что мне, безусловно, было на руку. Пошарив в бардачке, я на всякий случай достал и сунул за пазуху заношенную бандану - сойдет в качестве импровизированной маски.
Наконец мы добрались до района, где жили представители не элитного, но более или менее преуспевающего общества города: в основном офицеры средних чинов, а также врачи, юристы и редкие бизнесмены. Поскольку в этом районе ничего кроме частных домов не было, машин здесь было гораздо меньше, и очень скоро кроме меня и старухиного Бюика на дороге никого не осталось. Через несколько блоков старуха свернула к одному из домов и остановилась у гаража с автоматическими воротами.
Я медленно проехал мимо, свернул на ближайшую улицу, а затем снова - в боковой проезд, прямо за старухиным домом. Бросив там машину, я быстро обежал вокруг дома и посмотрел по сторонам: слабо освещенная улица и подъезды к соседним домам были совершенно пусты. Лучшего момента нельзя было представить: гаражные ворота были все еще открыты; старуха стояла ко мне спиной и копошилась в багажнике своего Бюика. Повязав на лицо бандану, я взвесил в руке прихваченную из машины монтировку: в самый раз. Достаточно будет легонько приложиться к старухе - много ли ей надо. Главное, не прибить ее ненароком насмерть: уж больно шумная получилась бы история.
Так тихо как только мог, я подкрался к старухе и медленно занес руку. Ничего не подозревающая Сильвия собирала в пакет рассыпанные по всему багажнику фрукты. Я находился в удобнейшей позиции: оставалось опустить руку, и удар пришелся бы ей четко по затылку. Прошла секунда, две... Я крепче сжал монтировку в руке и замахнулся еще раз... Я испытывал сильнейшую ненависть к мерзкой старухе и даже желал ей смерти. Ударить посильнее и избавить это гадкое существо от земных мучений! Секунда, две, три... Я удивился, почему старуха не слышит, как бешено колотится мое сердце. Четыре, пять... Я медленно опустил руку - что за дьявол: я никак не решался ударить окаянную старушенцию!
Я стоял у Сильвии за спиной, как идиот, сжимая в руке бесполезную монтировку и не имея ни малейшего представления, что делать дальше. Я чуть шевельнулся - старуха с удивительной быстротой развернулась и уставилась на меня своими крысиными глазками. Мы оказались нос к носу: так близко, что я почувствовал ее смрадное дыхание.
От неожиданности я выронил монтировку, и она звонко брякнулась о бетонное покрытие. Старуха содрогнулась всем телом и широко раскрыла рот, глотая воздух. Я понял, что через секунду она начнет вопить.
Не чувствуя под собой ног, я побежал, ломая кусты, напрямую через задний двор и перескочил через металлическую ограду, едва при этом не вспоров себе живот. Прыгнув в машину, я не стал включать свет и потому еле различал дорогу, виляя по темным проулкам между домами. Перед глазами у меня маячил образ перекошенной от страха Сильвиной физиономии...
Через какое-то время я благополучно добрался до своего скромного жилища: небольшой комнаты в дешевом многоквартирном доме. События минувшего дня совершенно выбили меня из колеи. Я был просто изнеможден; мне не хотелось ни о чем думать, мне не хотелось гадать, что сталось со старухой, и, тем более, мне не хотелось раздумывать о том, что произойдет завтра. Решив, что вернее будет оставить переживания на утро, я выпил полный стакан рома и улегся спать.
Я долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок в душной комнате. Наконец я стал погружаться в сон, но вдруг услышал отчетливый и неприятный щелчок. Открыв глаза, я увидел направленный мне в лицо пистолет и склонившегося надо мной, скривившегося в злобной ухмылке сержанта Хигстона.
Я оцепенел от ужаса. Глядя прямо в дуло пистолета, я, словно парализованный, не мог шевельнуть ни единым мускулом. Жуткое чувство оцепенения усиливалось тем, что я совсем не мог говорить, будто у меня в горле застряла пробка. Я пытался заорать: "Постой, сержант, это не справедливо! Ты же дал мне два дня!" Вместо этого я лишь беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды, тщетно пытаясь выдавить из себя хотя бы подобие звука.
Поздно... Я увидел как палец Хигстона медленно давит на курок, и в следующее мгновение прогремел оглушающий выстрел...
...Я сел в кровати, вытирая холодный пот со лба: что за кошмарный сон! Я поднялся и выпил еще один стакан рома. Не понимая, почему в комнате так светло, я подошел к окну и увидел огромную, с пол неба, полную луну. Плотно закрыв жалюзи, я бухнулся обратно в постель.
Всю ночь меня продолжали мучить кошмары. Позже мне приснилось, что Сильвия Мендоза была вовсе не врачом, а самой настоящей ведьмой. Она примчалась ко мне на метле, в черном развивающемся балахоне и широкополой шляпе с заостренным верхом. Отбросив метлу, она уселась мне на спину и принялась кататься туда-сюда, визжа и гигикая своим мерзким скрипучим голосом. В это время неизвестно откуда появился сержант Хигстон, и между ним и ведьмой завязалась потасовка: сержант тщетно пытался выудить из кобуры свой пистолет, в то время как старуха безжалостно отхаживала его своей метлой. Наконец сержант одержал верх над сбесившейся ведьмой, и до того, как я успел поблагодарить его за спасение, сам взгромоздился на меня и принялся на мне ездить, больно тыча меня в бока своими сапожищами.
Промучавшись таким образом всю ночь, я проснулся совершенно разбитый и с больной головой. Я выпил пару таблеток аспирина и крепкого кофе, принял холодный душ, выпил еще кофе. Эта процедура помогла лишь отчасти: в голове у меня прояснилось, но настроение не улучшилось. Я ругал себя за свою вчерашнюю нерешительность. Теперь мне оставалось только надеяться, что эта ведьма Сильвия получила вчера достаточное потрясение, чтобы не явится сегодня в офис. Я глянул на часы: пора было отправляться туда и решать все на месте.
Через каких-то пятнадцать минут я уже подходил к дверям офиса, где меня встретила заплаканная Анита. Она крепила к двери листок бумаги.
- Анита, милочка, что-то случилось? - с притворным участием спросил я.
Анита повернула ко мне зареванное лицо.
- Случилось, еще как случилось! - срывающимся голосом ответила она. - Доктор Мендоза вчера скончалась, прямо перед своим домом! - Анита всхлипнула: - Сердце прихватило...
"Неужели старуха преставилась? - с облегчением подумал я. - Надо же, как все удачно сложилось!"
- Неожиданно удар, говоришь, хватил. Ах, как жаль, ах, как жаль... - театрально покачав головой, проговорил я.
- До сих пор не могу поверить, - снова заныла Анита. - Ведь вчера был ее последний рабочий день! Она была так счастлива, строила такие планы! Не могу поверить...
- Вчера был ее последний день? - Я дернул Аниту за плечо. - Постой, что ты такое говоришь, Анита? Ты же мне сама вчера сказала, что сегодня будет принимать доктор Мендоза!
- Ну, да, - невинно захлопала глазами Анита, - доктор Мендоза. Габриэла Мендоза - Сильвина дочка. Сильвию вчера проводили на пенсию, Габриэла пока наш единственный доктор. Теперь-то ей бедняжке, конечно, не до приемов. Сколько хлопот... Какое горе...
- Что значит не до приемов? - пробормотал я, ощущая неожиданную сухость во рту.
- Сильвия была замечательным человеком, мы все ее так любили, - гундосила Анита, явно меня не слушая. - Надо же, только ушла на пенсию - как несправедливо!
Анита развернулась и зашагала прочь, продолжая всхлипывать и бормотать себе что-то под нос.
Я почувствовал неприятный холод в конечностях. Нехотя повернувшись, я глянул на прикрепленный к двери листок: "Приема не будет. Офис закрыт до конца недели".
Какое-то время я просто бежал по сырому тропическому лесу. Я бежал напролом - царапаясь о ветки, спотыкаясь и падая, я вскакивал и снова бежал. Я знал от кого бегу, но не знал куда. Я бежал не для того, чтобы прибежать куда-то - я просто бежал, и бежал, и бежал...
Я думал, что бегу вглубь леса, но каким-то образом оказался на побережье. Я вышел на пустынный берег. В такое время вряд ли наткнешься на праздно шатающихся туристов: остров находился в преддверии столь редкого здесь урагана. Воздух был наполнен вкусом приближающегося тропического шторма. Ветер крепчал на глазах и как беззаботный, набирающий силу юнец бесцельно носился от леса к морю в предвкушении славной бури. Он то дразнил непослушные волны, то заигрывал с еще недавно скучающими деревьями. Деревья возбужденно трясли листвой и поскрипывали гнущимися стволами. Среди всего этого шума мне вдруг показалось, что я слышу скрипучий хохот старухи Сильвии. Я вытащил из кармана теперь уже бесполезный контракт, со злостью разорвал его на мелкие кусочки и с силой швырнул в воздух.
- Вот тебе, радуйся! - крикнул я вдогонку разлетающимся обрывкам.
Ветер легко подхватил и в момент растворил обрывки в воздухе. Деревья заскрипели еще громче, и с тем усилился хохот Сильвии.
- Будь ты проклята, старая ведьма! - заорал я, стараясь перекричать шум ветра и скрип деревьев.
Сильный порыв ветра по-предательски ударил меня в грудь.
- Будь ты проклят, ненавистный остров... - прошептал я, в бессилии опустившись на влажный белый песок.