I

  

  Ползла история как вошь по телу потному.

  То тело разума? животного? не внять, распознавая...

  Века - колоколов бой, местами по живому

  Кровь, дитя над телом матери, в грязи, рыдая.

  

  Вот мир, который космосу теперь взор кажет.

  Куда деваться, есть движенье, надо двигаться -

  В развитие, в грядущий век: "пусть Бог поможет".

  (Да с Богом бы в конец не разругаться...)

  

  Намерение свято - жить, в мечту вселико возрастая,

  Народы смогут стать едины, разум в помощь!

  И суетятся меж друг друга, причин не постигая,

  Что от чего, зачем... Пытаются. Но духом немощь...

  

  Берет за горло, повергает оземь, на колени, на колени...

  Как жить не знает мир, старается, то не отнять...

  И поразмыто всё; и где рационально - тонны лени;

  И там еще на сцене мира... танцует смерть опять.

  

  Она шальная и срамная девка. Танцует смертью, так -

  Сказать хотелось, что ли. Блудница Вавилона: по Писанию.

  Она взяла вожжою мира путь, рукой другою начертала знак,

  Всем показала вмиг: то символ был приветствия безумию.

  

  И руку спрятала, берясь прочней за вожжи. Мир дрогнул,

  Когда им овладела скока прыть, взять высоту, барьер,

  Предначертанье славы, ор народов, ликованье, взметнул

  Мир стяги, "мы государства", неописуем, злачен их задор.

  

  Порыва полон и сует и постоянства. Великое и пошлое в одном.

  Безнравственность и целомудрие, хвала прогрессу!

  А в чем прогресс... Коль человек себя отыщет тут с трудом.

  Свою хмельную суть, всё существо, как есть, от пятки к носу.

  

  И от пупочной кисточки, до "шаттла", цивилизация, респект!

  И даже в космос мысле-шлак, как сообщение-привет, но...

  Там тема уж особая, да и не ждет никто, наверное, ответ...

  Лишь терпким вкусом на закате согреет сердце пьяное вино.

  

  О жизни плавно бреющие мысли. Над океаном снов-облаков.

  Отгрохотали войны мировые... И строить общий мир, в века?

  Иль снова мир вставляет ноги во кандалы беспутицы оков...

  Ведь нет совсем пути? И вой погибельный потомков, издалека...

  

  Истории что уж не будет? не свершится. Время терпит?

  Иль нет его уже. Иль рухнут города под натиском волны...

  Гриб ядерный войны... в лукошке детском сколько весит?

  Смотри какой! "Я сам нашел!". Мир вечной тишины...

  

  Так от чего "так тупо" в завтра день... и смотрит, смотрит,

  Повергая сумрачну главу, на грудь повесив, изнывая

  В сумятице и мраке мыслей-путей, озноб навязчиво колотит,

  То нервы, нервы, что так и не постигнут близость, благость рая.

  

  Постигнут? Благонравным побужденьем сути живой,

  Ликующей внутрях рассветом невозбранным, праведным,

  И разумом, следящим ход путей тех, верных, головой

  Встречая ветер всяких перемен, благих, - судьбою званным.

  

  А миру постигать в себе судьбу свою? А как иначе, если

  И космос дышит уж на темя, и взором скользко по галактикам,

  Народов ноги маршем стройным, верным, чутким, шли,

  Не наступая в грязь беспутства, да по планетам-шарикам?

  

  А как то будет, коль (пока) безнравственность и шок,

  Он не культурный, он кувалдой в это темя, со всей силы

  Того греха, которым мир обляпался, и очень не "чуток",

  По самое и самое. И мир кому держать - в натуге жилы?

  

  Держать над пропастью, над бездной мрака. Стерегясь,

  Чтобы не оползень, не соскользнуть в погибель чтоб.

  И вот простой трудяга, с мотыгой, молотом, и матерясь,

  Почешет в тяжкой думе свой истерикой не поразбитый лоб.

  

  Не до молитв, тем более визгливых. Встать в рост, понять

  Свою надежду правды, лицом в сияньи разума открыть

  Небесной выси свою мысль о вечном. И чтоб надежно знать,

  Что миру дале надлежит лишь только неизбывно миром быть.

  

  II

  

  Тряслись эпохи, вехи, веков минувших, в двуколке иль телеге,

  Дороги смутные меж городов, селений, деревень. И где-то

  И счастье бродит, где-то морок жуткий, где-то томность в неге,

  Царица на постели рукой взмахнет, зовя прислугу, или свята...

  

  В лице священника уж призывая, старясь на глазах, скорбя,

  Вот "только что" ведь танцевала, молода, свежа, вселика.

  И годы юрким мотыльком, порывом ветерка, да трелью соловья.

  В ее лице - народы всея Земли, заблудши в поисках истока...

  

  Средневековье в мрак ушло, исторьи ночь покрыла связь времен.

  Отгрохотали войны века, фашизм нацистский канул в ночь ту.

  Но что ж, опять? И люди разума в ряд встали, смотрят в склон,

  Куда грядущее их тянет, в бездну, в неизмеримую рассудком черноту.

  

  И гриб... Зачем? Никто не даст ответа. Время встало. Секунды

  Стрелка дрожью странной, - от испуга? - затрепещет...

  Какие же еще у мира странности, необозримые причуды?

  Вон, ангел ада визжащую душонку уж, хмурясь, к преисподней тащит.

  

  Сопротивляется! И сучит ножками, вопит "не надо", осознала, мол...

  А осознала - что? Что безрассудство смрадное терпел веками мир?

  И тут еще "и ты, несчастный", тот ангел вслух подумает. Сдирая пол

  Когтями, рвя паркет залы Суда, душонка ором потрясет небес эфир.

  

  И превращаясь в то что есть: исчадье ада; во зверя, извиваясь, гадя.

  И когти, рык утробный уж, с клыков слюна. И желтые зрачки безумия.

  Чем было, стало тем во свете ясном и святом. Всем обликом. Судья

  Уж занят далее, поток земельный, будто черви, и вот еще душа, ничья уж.

  

  И взгляд на землю ангела: среди обрывков суши, что между луж,

  То океаны, но с небес видней, какая-то возня, бесчеловечность.

  Вон, государство... было, народ задирист, прыток, умишком неуклюж,

  И только стали государством... и жизнь проверила на прочность.

  

  Другое рядом государство, видом статно, историю глядит: по дымке сфер

  Всепланетарных, как по листу читает, обнажая тайны, видя Зреньем.

  И то дружило с этим, кручины одолели вместе; и стало государство-вор.

  Присвоив себе то, что брать нельзя за так, а только в единение стремленьем.

  

  И как - "за так"? - качает головой, уж дотащив визжащее, и бросив, в - ад.

  Столкнув. Очередную душу смотрит: надо брать, тащить. Как будто бы

  Из ямы мусорной, а сверху прет поток, "пакеты" черные, и смрад, и чад,

  От страха их, от жути их, от их грехов, от их такой теперь "нечаянной" судьбы.

  

  И размышлял, стремясь постигнуть то бессмыслие. Объединяя мысли,

  Строя в ряд их складный "хор", их песню вынуждая быть высокой нотой...

  То визг. Поморщился. Опять еще душа. Тащить же должен. Средь пыли.

  От "этих", - как назвать их? - сыплется, грехов остатки, осознали что...

  

  Суд громыхает мощно, там, вверху. И в яму валятся, червями извиваясь,

  Преображаясь в суть свою, не человечью. Клыками, вот, что вылезли из пасти-рта

  Заклацав, в дрожи, во пыхтенье тяжком, визга средь, куснуть стараясь,

  Слепо, неразумно: зверь есть зверь. Душа же Божия? И ад для оных верная мечта?

  

  Иль вечная... "Не понимаю", - ангел сбросил тушу мрака вниз, еще одну.

  Пошел назад, до ямы, снова глянув меж мирами, в мир тот, откуда "эти".

  Вгляделся во "страницы" сфер. Ну, верно, мир свихнулся тот, пошел ко дну.

  Ему вот разгребай теперь завалы ямы. Отвратно, муторно. Работа адская. И...

  

  Еще смотрел на сферы, пока тащил. Уж сотни их во жерло кануло. Трясет.

  Тут воздух даже сотрясается от жути. А там в глуби провала - что?

  А там, - он знал, - их червь, их жизни жила, внутренне, для Бога не умрет.

  Затем и ад. Он оживляет. Будит дух. Чтоб не распался дух творения в ничто.

  

  Тогда - геенна. Для тех лишь "душ", что намертво-навечно изнемогли,

  Грех их сожрал, изъедены грехом, как ржавчиной, коррозией. Могли ж жить вечно...

  Вибрирует, жужжит пространство, чавкает из жерла. Собрался в кулак воли.

  Работать надо. Чудо жития, наверно, скоротечно, - подумал, - скоротечно...

  

  "Но для чего себя ввергать в ту пыль? Зачем бессмыслие?"

  Пучина в жерле чавкала. Ответа не было. Суд слышен... партия

  Еще вот прибыла. Тащи. И сваливай во мрак тот. Чуждо "я".

  Им собственное "я", вдруг, стало чуждо? Размыслил. "Всуе".

  

  Не понять. Всё бестолково. Зачем душа себя грехом сжирает?

  На ад превечный отдает, и для геенны копит грех в себе. Безумие.

  Вцепилось в руку, отпихнул, визжа еще одно исчезло в жерле. Смрад.

  Чтоб жить ведь нужно только лишь чуть-чуть благоразумия!

  

  III

  

  Сидел, потом, смотрел на Землю, вглубь сфер, как мог узреть.

  Там шастали людишки, копошась, как муравьи.

  Они не смогут разве повзрослеть?

  Но Бог явился ему: "И?.."