Сешат : другие произведения.

Пуля для героя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Страшное, железное фырчало, разогреваясь. Что-то внутри клацало на холостом ходу. Арбышев не без скромной гордости демонстрировал гостям чудо современной техники. Чудо смахивало на огромный котел от паровоза, с самоварной трубой с левого боку и круглым отверстием, куда двое дворовых засыпали уголь - с правого. Колотов обошел вкруг машины, недоверчиво постучал по железным листам. Внутри гулко громыхнуло. - Ишь ты, - сказал Степан Афанасьевич, тщетно пытаясь скрыть уважение. <...> - Вот, господа, - представил чудо мысли Арбышев. - Это и есть та машина, которую я вам обещался показать. Хроноход, олицетворяющий торжество пара над временем...
  1.
  Дородная, нестарая, красивая зрелой бабской красотой женщина с большим достоинством, какое бывает у дворни, сознающей свою необходимость в барском доме, прибирала посуду со стола. Почти все вынесли лакеи; но собрать за гостями чашки, и при нужде наполнить их душистым кипятком Автодья считала личным долгом и почетной привилегией.
  Снеся чашки, она вернулась с графином и рюмками; крепкая, большая грудь красиво колыхалась над серебряным подносом. Мужчины раскуривали трубки, блаженно откинувшись после колотовской трапезы. Свинина по-русски была уж очень хороша, а стерляжья ушица - выше всяких похвал. Икра и балык были свежайшими, а клюквенный морс обжигал холодом - только из подвала. Потрошки в сметане так и просились в рот, а грибы и соленья просто требовали опрокидывать стопку за стопкой. Заячий пирог, недоеденный и унесенный на кухню, оставил свой румяный дух в гостиной, будто и не сходил со стола.
  По добела отскобленным полам прыгали солнечные зайчики. Сквозь распахнутое окно доносились крики мальчишек, ругань управляющего со старостой, хрюканье улегшейся у крыльца хавроньи и хай баб, сгоняющей ее с метеных дорожек.
  - А что, яблоки мальчишки у вас не воруют? - спросил у хозяина один из гостей. - Больно хороши у вас яблоки, иду - вся дворня ходит с полными подолами. Не жаль?
  - А пусть их, - добродушно отвечал полный, румяный мужчина лет сорока пяти. - Что мне, детям жалко яблок? Да у меня их полные сады, друг любезный. Пусть обносят - на наливку хватит, и ладно. Да и то сказать - половина моих, почитай... Скажут: народить народил, а яблок пожалел.
  - А ваших сколько? - живо поинтересовался другой гость.
  - Эх, батенька, да я разве ж считал? Это, поди, только турецкий султан считает, а по мне, сколько родится, столько и пусть бегает. А мы еще народим, бабы наши - эх, мать! - добродушно рассмеялся хозяин дома и сада, принимая от Автотьи рюмку.
  Авдотья поставила на круглый наборный столик поднос и с тем же достоинством удалилась.
  - Не люблю я этих тощих француженок, - продолжал хозяин дома, опрокинув первую стопку и хрустя огурцом. - Ни мяса, ни виду. Одна кожа да кости, мослы одни. Куда лучше Авдотьюшка или Прасковьюшка... Видали мою Прасковьюшку? Вот девка - огонь девка... В зиму из деревни взял. Пятнадцатый годок. Ох, девка...
  - Ничего подобного, Степан Афанасьевич, - возражал ему один из собеседников, расположившийся с удобством напротив окна, открывавшего вид на двор, где кипела буйная жизнь. Клумбы у хозяина водились, равно как и садовые статуи, выписанные его супругой и дочками, но двор все равно оставлял впечатление простой деревенской жизни помещика средней руки, не стремящегося угнаться с садовыми модами. - Дело вкуса; я, к примеру, предпочту хорошую актерку вашим неотесанным бабам...
  - Актерку! - скривился Степан Афанасьевич. - Да я тебе сколько хошь таких актерок научу! Для этих, ваших, теятров, - он специально выговорил это слово подобным образом, выражая свое отношение. - Теятрам, - повторил он, - а по-нашему - позорищам...
  - Ага, ага... и певиц для оперы, то бишь позорновоища, - расхохотались гости.
  - И певиц, - согласился Степан Афанасьевич. - Только что-то никто из гостей, оставаясь на ночь, от моих девок не отказывался!
  - Так, господа, если угощают - грех обидеть... А француженки все-таки лучше.
  - Так за них платить надо, - резонно возразил Степан Афанасьевич.
  - Зато - шарман! - не унимался оппонент.
  - И все-таки, любезный Владимир Александрович, ты со мной не спорь; ты еще юноша...
  - Однако!
  - Юноша, - упорствовал Степан Афанасьевич. - Поживи с мое, поймешь, что русская девка получше любой француженки будет...
  Оживленный спор приверженцев русского и европейского прервало появление казачка, при виде которого Степан Афанасьевчи весь как-то скривился, словно набрал в рот горсть клюквы без сахару.
  - От братца, письмо, - пробормотал он. - Гляди ж ты! Что пишет? Ах, супостат! Ах, ирод! Вы подумайте, что пишет: нанял юриста - слово-то, слово-то - тьфу! Так бы и писал: ворюгу ученого... Судить мою Тимофеевку будет. И половину гарнитура, что у меня уже лет двадцать, со смерти покойного батюшки, стоит, тоже себе хочет, иродина окаянная... Слышь, Васька!
  - Чево, барин?
  - Беги к подлецу, неси мой сказ, - Степан Афанасьевич скрутил смачный кукиш. - Писать не буду, так скажи: "Накоси-выкуси, брат любезный!". И чтоб через час здесь был: что скажет?
  Казачок повернулся и исчез за дверью, выполняя поручение. Рубаха на спине была порвана, правое ухо раздулось и покраснело - видно, адресат уже имел удовольствие услышать от Степана Афанасьевича неудовольствие по поводу сутяжничества.
  - Братец мой в соседней Матреновке живет, - пояснил хозяин гостям. Письма шлет, сутяга окаянная...
  Гости, в целом ознакомленные семейными взаимоотношениями Колотовых, вежливо покивали.
  - А Авдотья! - в сердцах крикнул Степан Афанасьевич. - Чего встала? Неси, дура, еще наливки, да из той, зеленой бутылки!
  - С чего наливка? - поинтересовался дотоле молчавший третий собеседник.
  - Это перцовая, а та будет клюквенная... Авдотья делала, я рядом стоял. Мой рецепт! Прадедовский.
  - Все эти ваши старинные рецепты... - поморщился тот из гостей, кто протестовал против обращения "юноша". - С бургундским, пардон, не сравнить, - заметил он, опрокидывая стопку с наливкой.
  - Да что твое бургундское! - обиделся хозяин. - Кислятина, тьфу! Ведро выдуешь - и ни в одном глазу!
  - Ага, квас ваш лучше...
  - А то и квас! И квас! Словно тебе и Россия не мать...Сегодня ты ругаешь квас, а завтра...
  - Да полноте господа, успокойтесь... Не ровен час, все рюмки переколотите. Давайте лучше выпьем.
  Лица, собравшиеся в гостиной, друг друга хорошо знали и, несмотря на отдельные политического характера разногласия, в некоторой степени даже любили.
  Первое лицо, Степан Афанасьевич Колотов, крупный помещик и отец четырех законных дочерей на выданье, давно уже в свет не выезжал: во-первых, по причине ранения, полученного лет десять назад на Кавказе, а во-вторых, потому, что куда больше любил принимать гостей у себя в имении. Собственно, беседа шла в столовой его дома, за рюмкой наливки его собственного приготовления. Домосед и человек хозяйственный, Степан Афанасьевич был, что говорится, ревнителем старины глубокой и ратовал за освобождение крестьян - разумеется, в некотором будущем, когда народ сумеет распорядиться своею свободою. Пока же он сек своих крепостных с отческой строгостью и высказывался в прессе города N. о необходимости возобновления порядков новгородского вече.
  Кроме того, Степан Афанасьевич с переменным успехом судился с младшим братом, Вениамином Афанасьевичем Колотовым, проживавшим в соседней деревеньке Матреновке.
  Второе лицо, Владимир Александрович Иванников, не юноша, но мужчина лет тридцати или тридцати двух, имел бледное выражение, и взор горящий. Объездив в свое время пол-Европы, вернулся он с идеями, некоторое время вращался в свете, но вынужден был уехать из столицы по причине скандала с княгиней N.-M., весьма известной особой времен императора Николая Павловича.
  Владимир Александрович и Степан Афанасьевич были, как это модно говорить, антагонистами - один глядел на запад, другой - в историю. Оба они отражали то разделение общества, которое постигло Россию с недавних пор и породило две непримиримые стороны в любом современном споре.
  - Аз, - говорил, бывало, Степан Афанасьевич.
  - Буки, - возражал Владимир Александрович.
  Так они договаривались до самых последних литер, до "хер" и до "ижицы", и до "сам таков".
  Третье лицо, Николай Алексеевич Арбышев, ни к той, ни к другой стороне не примыкал, ибо, по его же словам, "несколько не определился". Однако же, при покойном императоре был он сослан в имение за некоторые политические взгляды, что показывало, что взгляды эти он все-таки имел, хотя и не был склонен относить себя к ревнителям старины или апологетам европейских порядков. Был он близорук, дважды дрался на дуэлях, дважды же был ранен, писал стихи, однажды их сжег разом и с тех пор не писал ни строчки, кончал университет, ненавидел итальянский климат и итальянскую оперу, не пил водки, но другими крепкими напитками не брезговал, вернулся из Севастополя с медалью, читал Вольтера и водил дружбу с архиепископом.
  Николай Алексеевич считался в городе N. и его окрестностях оригиналом, чему немало способствовало и то, что он мастерил в своем имении самопилки и пароезды, которые однажды напугали до икоты генерал-губернатора, по каковой причине Арбышева и при нынешнем императоре сочли политически неблагонадежным,.
  Высказывался он мало, но резко, все больше слушал. Вот и сейчас, дав собеседникам дойти едва ль не до "ижицы", заметил:
  - Так вы, господа, до Бориса и Глеба докопаетесь...
  - А отчего бы и не докопаться? - возразил Владимир Александрович, выбивая трубку. - Если поглядеть, да присмотреться, да под микроскопом исследовать...
  - Далась тебе эта иностранщина! - перебил Степан Афанасьевич. - Обзовут же. Куда проще сказать: мелкоскоп. И сутью яснее, и по-русски.
  - Так вот, ежели в этот микроскоп, - Иванников надавил на слово, - поглядеть, так и окажется, что русский дух начался едва ли не от первых наших святых. Русский человек что? Революций не делает, под спину кнут подставляет. То ли дело Европа! Высеки-ка там французского крестьянина, или дай в зубы горничной! А я к своей подойду и дам. И девка слова мне не скажет, разве что: "Спасибо за науку, барин!", - поклонится. И это народ? И это народ, я вас спрашиваю?! Как его не пороть! В Европе - прогресс, в Европе все что-то делают, куда-то бегут, что-то придумывают, торопятся, строят. У нас же... тишь да гладь, да топь. Встанет мужик да и созерцает.
  - Зато наш человек последнюю рубаху готов, а ваши европейцы все контрактами, да контрактами! - возмутился Колотов.
  - Вот именно - последнюю рубаху! Тьфу! Гордиться этит, что ли? А откуда все это, поглядите-ка? Случайно ли, что купола европейский соборов и костелов рвутся к небу, символизируя устремление духа на покорение вершин? А у нас? Купола наши шатрами скрывают от невзгод... Случайно ли, что первые наши святые принадлежат к тому нашему специфическому национальному типу, который может быть назван "кенотическим"? Читали ли "Житие Бориса и Глеба"? Конечно, читали, как не читать! Страстотерпцы наши первые святые, страстотерпцы. Не мученики за веру, не проповедники, не миссионеры - удостоились они канонизации за непротивление, за страстотерпие... Сравните с житиями западных святых! Не отсюда, скажете, эта наша русская черта - кротость и покорность? Покорность - не отсюда?
  - Что ж плохого-то, - рассудительно отвечал Степан Афанасьевич. - Не понимаю я тебя, брат - все ты правильно говоришь, все так и есть... Не подняли они руку на брата своего, но приняли судьбу Авеля. Страстотерпцы наши потому и почитаемы, что причастники страстей Христовых, и что ты так кричишь - не пойму тебя...
  - Да кабы не было этих святых, кабы Борис не ждал, покуда его Святополк зарубит, а пошел на Киев, да сел там, может, у нас все и по-другому было! Не было бы у народа нашего этой рабской покорности...
  - А кабы царя Петра в колыбели придушить - оно бы и еще лучше было, не было бы этого торгашества да позорищ на святой Руси, жили бы в старинном благочестии и благодати...
  - Да, все у вас если бы, да кабы, кабы да если бы, - не выдержал Арбышев. - Даже у вас, Владимир Александрович: только "кабы", и никакого действия. Что и доказывает - не спорьте! - что русский вы человек... Тихо, тихо, шучу я! Шучу. Наслышался я от вас этих самых "кабы"... - Арбышев покачал головой. - Кабы Петра не было, да кабы с крестоносцами помирились, кабы немецкую слободу сжечь, да кабы христианство из Рима приняли. А что, господа, когда б была такая возможность - что б вы перво-наперво в истории нашей поменяли?
  - Ну, ты, братец загнул, - крякнул Степан Афанасьевич, не донеся рюмку до рта. - Кабы можно было такое учудить, уж Русь матушка не оказалась бы в такой жо...
  - А что? - перебил размышления Степана Афанасьевича заинтересовавшийся Иванников. - Можно было б и вправду многое поменять - сделать Россию Европой, выжечь каленым железом византийщину да азиатчину... Только как сие сделать? Силой мысли и духа? Силой науки и прогресса?
  - Именно, друг мой, именно, - удовлетворенно кивнул Арбышев, подняв вверх указательный палец. - Современный прогресс науки и использование пара предоставляют человеку небывалое могущество. Мы уже покорили пространства земные и водные, но возможности паровой техники поистине неисчерпаемы... И, если позволите, хотел бы я пригласить вас после обеда в свое имение. Там я имею вам что показать. ...
  - Добро, - согласился Степан Афанасьевич. - Тем паче анжуйское у тебя... у тебя еще осталось анжуйское?
  - Да, да, анжуйское, - оживился Владимир Александрович. - У нашего друга Арбышева прекрасная коллекция вин. И в гостях у него мы давно не были... А не отметить ли нам это решение тостом?
  - Еще как отметить, - утирая губы, согласился Степан Афанасьевич. - А Авдотья... А неси-ка нам!..
  Вошла Авдотья, следом вбежал запыхавшийся казачок. Левое ухо у него теперь уже ничем не отличалось от правого.
  - Опять от чертова братца, - с неудовольствием проворчал Степан Афанасьевич, швыряя на пол замасленную салфетку. - Тьфу, пропасть!
  - У некоего Квитки-Островъяненко, малороссийского писателя, вышла недавно книга, "Пан Халявский", - заметил Арбышев. - Там точь-в-точь описана ваша, любезный друг, ситуация: братья наследство делят. Вы, к слову, как библиотеку делили?
  - Ну, как... - нахмурился Степан Афанасьевич, припоминая. - Половину мне, половину Веньке, подлюке...
  - То есть если томов двенадцать, с первого по шестой вам, с седьмого по двенадцатый - братцу? - расхохотался Арбышев. - Не отвечайте: знаю, знаю, сами рассказывали! Именно так в той книге и написано: чтоб все поровну и ни один брат другому не уступил: только так, один том романа - одному, другой - другому... И не приведи господь уступить кому-то: чуждому б уступил, а брату - упаси Господь! Вот она наша, славянская натура. Три брата в сказке - нет чтоб друг за дружку стоять, нет же - вспомните наши народные сказки...
  - Ну уж эти малороссийцы, - отвечал Колотов, вскрывая письмо. - Давно пора им запретить... все запретить. - Колотов пробежался по письму, заскрежетал зубами. - А только я эту сволоту, погоди-тко, достану! Говорит, Прасковью отдай! Мол, я ее из Камышовки зимою брал, а ту Камышовку в марте он отсудил! И девку назад требует! А вот только хрен тебе, братец, а не Прасковью!
  И Степан Афанасьевич с сильнейшем волнении швырнул письмо на пол и притопнул по нему каблуком.
  
  2.
  Страшное, железное фырчало, разогреваясь. Что-то внутри клацало на холостом ходу. Арбышев не без скромной гордости демонстрировал гостям чудо современной техники. Чудо смахивало на огромный котел от паровоза, с самоварной трубой с левого боку и круглым отверстием, куда двое дворовых засыпали уголь - с правого.
  Колотов обошел вкруг машины, недоверчиво постучал по железным листам. Внутри гулко громыхнуло.
  - Ишь ты, - сказал Степан Афанасьевич, тщетно пытаясь скрыть уважение.
  Иванников изучал машину с видом знатока, отмечающего и подмечающего все достоинства и недостатки.
  - Вот, господа, - представил чудо мысли Арбышев. - Это и есть та машина, которую я вам обещался показать. Хроноход, олицетворяющий торжество пара над временем. Мы с Никитой, склепав сей механизм, заставили пар служить нуждам человека. Пар уже ныне передвигает нас по земле и по морю, в скором времени поднимет нас на небо, а вот теперь, перед вами - способ ходить по времени, дарованный нам наукой и торжеством человеческого разума...
  Хроноход, он же олицетворение торжества, помещался на заднем дворе, посреди круга яблонь, рабочего инструмента и кур, роющихся в грязи.
  Под узловатой, косоватой яблоней, на телеге, в тени, храпел чернобородый мужик Никита Куляпин, завсегдашний помощник барину в практической реализации заковыристых чертежей. Выписан он был, по слухам, из самой Тулы по причине острого зрения и всякой сноровки. Владимир Александрович полагал, однако ж, что лучше б Арбышев выписал инженера из Англии или Германии, а рачительного Степана Афанасьевича возмущала цена, которую заплатили за туляка. Резону платить такие тысячи Степан Афанасьевич не находил:
  - Я б тебе пять Куляпиных за такие деньги отдал, и еще б пару борзых накинул, - говаривал он. Хозяйственность души не позволяла Степану Афанасьевичу одобрять подобные траты. Он и сорочки-то французские носил только из-за нежелания спорить с женой - ее-то, в отличие от европейца Иванникова, ни в жизнь не переспорить.
  Что обо всем этом думал Куляпин, истории не ведомо, потому как в тот момент он храпом отгонял мух и дрыгал сквозь сон грязной пяткой.
  - А увидим ли мы изменения, Николай Алексеевич, если с помощью этого... хренохода... посетим, как вы уверяете, прошлое и поменяем его?
  - Только мы и увидим, - ответствовал Арбышев. - Потому как только мы будем помнить, как оно было раньше. А другие уже будут жить в обновленной истории.
  - Ха, - сказал Иванников. - Проверить, поменялось ли чего, просто будет: вот ежели я в истории что поменяю, а после вернусь и дворовому в зубы дам и на конюшню пошлю, значит, не поменялось. А ежели он мне в ответ революцию учинит - значит, получилось.
  - А кабы в будущее сходить?
  - В будущее не могу, - развел руками Арбышев. - Будущего еще нет. Как будет - мы там сами очутимся, своим ходом.
  - Ишь ты, - еще раз хмыкнул Колотов. - Так что, можно туда, в хреноход, залезть и ехать к царю Петру в гости?
  - Ну-ка, ну-ка, - потер руки Иванников. - Как в день убиения Бориса и Глеба очутиться? Или за неделю до того, что лучше?
  Арбышев скрестил на груди руки.
  - Думал я, думал... И вот что, господа, надумалось. А надо ли вообще использовать сей хроноход? Послушал я ваши идеи, послушал... И вот стою теперь, как на краю пропасти: и хочется, и страшно - что-то будет? Нет, пожалуй, не стоит, господа, тревожить Хроноса. Кто-то знает, чем обернется дело?
  - Спасовал! - возмутился Владимир Александрович, подходя к хроноходу и примериваясь, с какого боку на него влезать. - Так давай я сам, без тебя. Сделаю Россию Европой.
  - Ку-уда? - взревел Степан Афанасьеваич, хватая Иванникова за грудки и оттаскивая от машины. - Куда полез?
  - Тихо, господа! - крикнул Арбышев. - Пожалуй, и впрямь не стоит оно. Гляжу на вас и ужасаюсь. О чем только я думал, затевая этот эксперимент? Да вы же хуже всякой революции в истории будете! Владимир Александрович, не пытайтесь залезть на самый верх! Ехать надобно внутри. Только на дверь я амбарный замок повесил. Без меня не получится.
  - К чему же тогда машина?
  Арбышев вздохнул.
  - Да вот придумалось, сочинилось. А теперь самому страшно, какого я духа себе служить заставил. Сам думаю - куда ее теперь? Что с нею делать? Как думаете, стоит направить чертеж в Санкт-Петербург? Там машине, полагаю, найдут применение. Хотя, в том-то и дело - там применение найдут...
  - Это же можно битву на Чудском озере проиграть и с немцами подружиться! - воскликнул Иванников.
  - Это же можно царевича Алексея от лютой смерти избавить и на трон посадить! - взмахнул массивными ручищами Колотов.
  - Вот именно, - вздохнул Арбышев. - Вот потому-то разберу я ее, пожалуй, да смастерю из этого железа летающий аппарат. Пар - это господа, сила; пар - это будущее, господа! Но только в правильном применении. Ваши разногласия меня в этом убедили. Никита!
  - Да, барин, - зевнул, слезая с телеги, чернобородый мужик.
  - Разберешь завтра машину... Аппарат летательный будем делать.
  - Твоя воля, барин. А только б лучше мы ту бабу не разбирали - хороша была, только бы нутрь помягчей надо б сделать, глядишь, и не оцарапались бы...
  
  3.
  Цепляясь за ветки, спотыкаясь о корни деревьев, Степан Афанасьевич проклинал девственные леса, в которых приходится пробираться без кучера и вообще - пешком. Заодно Колотов проклинал подлеца Иванникова, который за ведро водки выцыганил у Никиты ключ от аллегории торжества паров над разумом, а потом дал еще червонец за то, чтоб запустил агрегат.
  Когда Степан Афанасьевич, выйдя из гостевого флигеля усадьбы Арбышева якобы покурить, пробрался на задний двор, Никита был уже в хорошеем таком подпитии, но покамест соображал, что может получить еще ведро и еще червонец. Однако же известие, что Иванников уже уехал в июль 1015 лета от Рождества Христова (как уехал? куда уехал? ведь машина стояла тут же, среди яблонь и крестьянского скарба!), застало Степана Афанасьевича врасплох. Ехать спасать царевича Алексея или убивать младенца Петра (Колотов пока не решил), более не представлялось возможным. Следовало скорей догонять Иванникова!
  И вот теперь Степан Афанасьевич, отдуваясь, пробирается к шатру князя Бориса. Что-то сделает Иванников? Что-то уже сделал?
  Чаща (точнее, мелкая роща), наконец, кончилась. Степан Афанасьевич утер пот и вздохнул с облегчением. Открылась степь: в травах стоял шатер, почти никем не охраняемый. Так и должно быть: дружина далече, с князем осталось лишь несколько отроков. Только вот где дружина?... Нехорошие мысли бродили в голове Колотова, вспоминались старые разговоры с Иванниковым.
  Неужто и вправду соблазнил, публицист, речами прелестными Борисову дружину, как соблазнял статейками молодые умы, да увел на Киев, как обещался, чтоб преподнести князю победу да княжение, не дать Борису с братом страстотерпцами стать?
  Добро хоть Никита довез правильно: почти к самому месту. Степан Афанасьевич поморщился, вспоминая ужасное помутнение в глазах и ужас, объявший его за краткое, но весьма нервическое путешествие.
  Да и поискать все-таки пришлось: встреченный славянин бормотал что-то неразборчивое, на диалекте еще менее вразумительном, нежели малороссийское наречие. С торжественным церковнославянским или звучным языком поэм князя Шифринского сей диалект ничего общего не имел. У самого же Степана Афанасьевича в голове вертелись только "шаропех" и "шарокат", что для общения с предком было явно недостаточно.
  Тем более с чего-то тот принял Степана Афанасьевича, одевшего для такого случая национальный русский парчовый кафтан с шелковым кушаком - не поверите! за басурманского купчину. Это из лопотания туземца Степан Афанасьевич слегка понял. И очень обиделся: русский народный костюм он сам выдумывал.
  Очень Колотову интересно было, как Иванникова поняли. Хотя тот много языков знал - наверное, и с этими как-то объяснился.
  Наконец, славянин понял, чего от него хотят. Сам оказался забредшим по некоторой нужде отроком князя, потому и пообещался провести чудного иноземца к Борису. Степан Афанасьевич, не будь дураком, от дурилы удрал, даром что ли на Кавказе лихим воякой слыл... И теперь, сделав круг, подбирался к шатру с другой стороны.
  Подкравшись к самому пологу, услышал Колотов молитву истую. А охраны, почитай, не было.
  - Ах ты супостат, - прошептал Степан Афанасьевич. - Нашему святому святым не дать стать... Нет, я таки историю не дам поменять. А вернусь - еще и проверю, не поменялась ли!
  Колотов сунул руку за пазуху, слегка приоткрыл полог и увидел коленопреклоненного князя.
  - Вернусь - всю дворню перепорю, - пообещал себе Степан Афанасьевич. - Для острастки.
  И взвел курок, целясь в спину молящегося.
  - Я сделаю тебя героем, даже если мне потребуется тебя убить, князь. Во имя Руси! - прошептал Колотов, поднимая пистолет...
  
  4.
  День выдался жаркий, душный, и даже дворовые ребятишки попрятались в тени. В столовой за паровой осетриной сидели два человека, имеющие кардинально разные представления о том, почему Россия оказалась там, где оказалась. Местоположение особого дискутирования не вызывало, зато поиски выхода из него - назад или вперед - всегда порождали у собеседников оживленные и отчасти даже нервические споры.
  Сегодня, впрочем, Степана Афанасьевича куда больше занимало письмо брата о наследстве. Вениамин требовал уже - ни много, ни мало! - весь погреб наливки, на которую никаких прав не имел, потому как делали ее лично Степан Афанасьевич с Авдотьей по прадедовым рецептам. Супостат же Венька настаивал на проценте от использования прадедовского патента. Что тут скажешь, каинова душа.
  Едва не свалив при входе вазу с полевыми цветами, быстрым шагом в комнату вошел Арбышев.
  - А-а, господа, здравствуйте! - приветствовал он, однако в тоне его чувствовалась нервическая раздражительность.
  - Наливочки гостю, наливочки! - крикнул Степан Афанасьевич. - Ты уж извини, друг, что мы так... твоей машиной... твоим хреноходом...
  Иванников, пряча глаза, промычал что-то невнятное.
  - Ничего; Никиту я уже выпорол, - ответствовал Арбышев, принимая рюмку с наливкой. - Яблочная? - с видом знатока спросил он.
  - А как же! - ответствовал Степан Афанасьевич.
  - Вот поеду в Англию - будет мне не хватать вашей наливки, милый друг. Налейте-ка еще.
  - Авдотья!.. Неси.
  - А что вы в Англию собрались? - спросил, смелея, Иванников. - В Италии, однако ж, интереснее.
  - Климат не люблю. Да и просили меня там, в одном любительском научном сообществе, эту машину показать.
  - Э-э, - сказал Иванников, - а я хотел было взять реванш. Я-то всю дворню перепорол - русские! Дайте, Николай Алексеевич, еще раз туда - назад проехаться!
  - Ни-че-го по-доб-но-го, - раздельно, по складам произнес Николай Алексеевич. - Ваши рассказы о том, что вы в прошлом вытворяли, убедили меня в мысли, что к этому делу подходить надо исключительно с умом. А не с клюквенной наливкой, сколь хороша бы она ни была. Отныне ездить будем только в будущее. Я, в общем-то, почти догадался, как в будущее поехать. Никиту пару раз запускал: говорит, видел в будущем людей: красивых, как ангелочки, что картинах рисуют, и малых ростом. А дворня у них живет под землей, и бывает, устраивает революции. Как революцию устроит - так сразу ест своих бар, потому как больше им есть нечего... Только думаю я, господа, Никита, подлец, все еще не протрезвел. Приеду в Англию - будем там изучать будущее с научной точки зрения.
  От огорчения Степан Афанасьевич намазал вареньем свинину, и, не заметив сего конфуза, проглотил.
  - А я-то думал еще к царю Петру съездить. Попробовать добиться своего вразумлением. Для начала...
  - Нет, - твердо ответил Арбышев.
  - А ты, брат, - сказал тогда Колотов, поглядывая на молчащего Иванникова, - юн и глуп. Не вышло по твоему! То-то и оно, брат, то-то и оно: хотел по своему, а вышло по-нашему. Мы, брат, Русь-матушку... Не просчитал!
  - Да кабы не вы с пистолетами, все бы получилось! - воскликнул, вспыхнув от обиды, Владимир Александрович.
  - Вы, Иванников, - переходя к Иванникову на "вы", что означало у него высшую степень раздражения, заметил Арбышев, - балбес. Вы, любезный Владимир Александрович, в своем стремлении сделать Россию Европой готовы шагать по ее народу, по ее истории. Вам бы все революции делать, да столицы брать.
  - Вот, точно, - закивал Степан Афанасьевич, с аппетитом пережевывая баранью отбивную. - И я о том же. Революционер. Супостат.
  - А вы, любезный Степан Афанасьевич, - продолжал Арбышев, - вы совершили еще более ужасное преступление...
  - Бог мой! О чем вы говорите! - поразился Колотов, также переходя на "вы".
  Авдотья внесла пироги, и на некоторое время разговор утих. Прожевав, Арбышев утерся салфеткою, и продолжал:
  - Вы, как я помню, рассказывали о том, что сделали князя святым помимо воли его? Выстрелом положили конец и начало всей этой истории, отчего княжеские отроки сочли, что странное и мистическое убийство князя - происки Святополка... Так и отражено было в летописях. Однако с чего, скажите, вам пришло в голову самому его убивать?
  - Ну как же, - опешил Степан Афанасьевич. - Иначе б Владимир Александрович преподнес ему князю киевский стол, и стал бы Борис не святым, а князем киевским...
  - Да не стал бы! - в раздражении кинул Арбышев вилку. - Раз уж однажды раз отказался отбирать трон у брата, когда мог - и в другой отказался бы. Даже если б Иванников Святополка убил - сколько там еще Владимировых сыновей оставалось? То-то и оно. И по летописи - один другого краше... Либо почти всех бей, либо кто-то Бориса и Глеба от стола отодвинет и нож всадит... А те и не пикнут.
  - Так, значит, зря я стрелял? - растерялся Степан Афанасьевич.
  - Выходит, зря. Вы, наверное, свою вражду с братом на Бориса перенесли: вам бы шанс дай, порвали б Вениамина на мелкие куски...
  - Веньку? Да Веньку я хоть сейчас...
  - И я о том же. Каждый судит по себе о других... Мол, дали б мне дружину - я бы их всех порешил! Принесли б мне Киев с поклонами - уж я бы всем показал! Дали б мне брату в зубы вмазать да засудить - уж я бы его... Перенеся свои чувства и мысли на князя, вы, Степан Михайлович, не дали ему принять смерть со смирением, зная, что пришла она от брата... А вы стреляли в спину!
  - Да может, я и не попал, - обескуражено оправдывался Колотов, сминая в руках салфетку. - Выстрелить - выстрелил, а попал ли? Я и на Кавказе всегда плохо стрелял, кто угодно подтвердит... Попал ли? Близко, конечно, было, но я сразу - такого дёру дал! Аж до твоего хренохода не оборачивался. Скорей к Никите, потом опять назад, но уже к Глебу - Глеба порешил - и бежать... То есть наверное, порешил... Стрелять стрелял... Попал в кого? Вот, батенька, и не скажу. Думал, что попал - ведь история-то, братец мой, какая была, такая и осталась. А может, и не попал... Может, их Святополк сам потом...
  Арбышев достал трубку, раскурил.
  - Да уж, ситуация. Хотя знаете, Степан Афанасьевич, ежели вы и попали даже - думаю, Борису и Гебу все равно зачтется. Они ведь выбор свой сделали, а уж коли вы им мученическую кончину уготовили - так это уже на вашей совести, с вас и спросится... А знаете, - неожиданно рассмеялся Арбышев, - в таком случае, вы, наверное, хорошее дело сделали! Ведь вы избавили Святополка от братоубийства, облегчили человеку душу...
  Степан Афанасьевич крякнул, хмыкнул, опрокинул стопку и сунул в рот огурец. Хрустя огурчиком, он еще долго думал о прихотливых перипетиях истории, аж до того самого момента, пока Авдотья не внесла царские расстегаи.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"