... Размеренно стучат копыта рыжего иноходца по дорожкам Венсеннского леса. В открытой двуколке - трое мужчин; один правит конем, насвистывая фривольную песенку, другой поигрывает часовой цепочкой. Когда экипаж выезжает на прогалины, их молчаливый спутник поднимает голову - солнце расцвечивает золотистыми искорками зеленовато-серые глаза. "Сегодня, всего через полчаса, не больше, все решится... смерть или жизнь, счастье или небытие... Отчего же угас огонь в крови? И почему на сердце легла свинцовая роба усталости? Раньше я не медлил встретить опасность лицом к лицу; своеобразное удовольствие ... Да, я воспринимал каждый свой поединок как последний - но теперь чаще думаю о том, что не имею права вести себя так... ради Марго. И не убью Жирардена... просто потому, что она не одобрит такой шаг. Что должно случиться?"
За пологом плюща - нежный посвист птиц; паутина на сине-зеленых кружевах больших папоротников. Я и не знал, что мир так прекрасен, и в малом скрыт космос... Этому научила ты.
- О чем задумались, мсье? - Персат перегнулся с облучка.
- А о чем могут быть мысли перед дуэлью? - дернул плечом Арман. - Все и ничто...
- Я Вас не узнаю, дружище, - хмыкнул сидевший рядом Амбэр. - Что за лирический вид? Это ли блистательный и неустрашимый главный редактор "Националя", гроза оппортунистов и легитимистов?
Сухое дерево, расколотое молнией... раскинуло ветви, как бессильные крылья... помнит ли оно о весенней листве? И кто теперь гнездится в рассохшемся стволе?
- Иногда даже редакторам хочется тишины, - Каррель облокотился о борт экипажа и устремил взгляд на проплывающие мимо рощицы буков.
- Давно пора проучить бастарда, - между тем продолжал Морис. - Иначе он скоро всех честных газетчиков по миру пустит со своими ценами... Виданное ли дело - сорок франков в год? Против восьмидесяти-то...
- И что ж Вы сами его не вызвали, милейший? - поднял бровь Амбэр. - Предпочли отмолчаться...
- У меня - нервы, - с достоинством ответил Персат. - Врачи волнения запретили.
Я помню...
... - Иными словами, мсье, Вы отказываетесь просить извинения? - горло сжимает ледяная рука, но мой голос звенит натянутой струною.
Бастард улыбается, как от хорошей шутки.
- Мне не в чем винить себя - я не пятнаю чести в развалинах...
- Просто потому, что ее у Вас нет.
... По прочтении того самого номера газеты, где этот скот дурно отозвался о тебе, я направился к нему домой, и мсье Тибо, оказавшийся рядом, тщетно отговаривал меня от опрометчивых шагов. Он говорил, что я был совершенно спокоен, но не подозревал, каких усилий стоил этот ровный тон и сдержанные манеры...
В огромном окне - будоражащий круговорот. Шум Елисейских полей доносится в обставленные с крикливой роскошью комнаты Авеню Матиньон. Со стен розовыми облаками взирают нимфы.
- Ах-ха, смелое заявление для сына торговца, - в темно-красном халате Жирарден кажется еще больше. - По-Вашему, эти слова способны задеть меня?
- Мне все равно...
В выпуклых глазах Жирардена - плохо скрытый ужас. Ему страшно оставаться со мною наедине, и главный редактор "La Presse" посылает слугу за своим приспешником, Латур-Мезрэ.
Пылающая грива солнца сжигает облака; где-то идет другая жизнь... а маятник роскошных напольных часов кажется косой костлявого всадника... И уже не разобрать - вертятся ли стальные шестерни в футляре часов, или - в моем сердце, безжалостно размалывая его. Жернова, жернова...
... - либо Вы публично извинитесь перед мадмуазель Дени, либо...
Вот и Латур. На безупречно черном сукне фрака застывшим призраком выступает белая камелия. И падает на нее кровавый отблеск солнца...
- Либо Вы пропечатаете меня в "Национале"? - Жирарден выплевывает слова, словно вишневые косточки. - Да кто поверит Вашей газетенке, мсье? Разве что прочие поклонники мадзинистской подстилки...
Мир взвивается на дыбы, но я держусь, вцепившись в стол. В его полированной крышке отражается довольная физиономия бастарда и высокая фигура Латур-Мезрэ, с обрамляющей лицо бородкой и непокорной прядью темных волос
- Как оскорбленная сторона, я выбираю пистолеты, мсье...
Раскатистый смех - как удар бича.
- Дуэль с таким человеком, как Вы, мсье, была бы просто подарком судьбы!
Интересно, сколько может вынести человек, сохраняя безупречное спокойствие? Горло обжигает ярость, она готова прорваться глухим рычанием лесного хищника... и мышцы дрожат, как натянутые струны... броситься бы, сомкнуть челюсти на дряблом, заплывшим жиром, горле, и не отпускать... кажется, Латур-Мезрэ прочел написанное на моем лице - иначе почему он бледен?
- Сударь, - и этот безжизненный голос - принадлежит мне? - я никак не могу считать дуэль подарком судьбы.
Я не помню, как покинул апартаменты бастарда; Латур-Мезрэ бросился следом, желая остановить и увещевать, но какое мне было дело до его лживых слов? Я обратился к Амбэру и Персату, и тем же вечером они встретились с представителями Жирардена для обсуждения условий предстоящей дуэли. Что чувствовал бастард - я не знаю, но Тибо, видевший его вечером в театре, говорил, что Жирарден был спокоен и даже изволил шутить.
... Да, разумеется, меня предупреждали, что бастард отчаянно хитер и подл, отговаривали и советовали "замять дело"... Амбэр, например, кричал, что "это чистой воды самоубийство" и "моя жизнь нужнее газете", но главное понимал лишь я сам. Жирарден оскорбил тебя, это должно было быть наказано.
- Может быть, не поздно...? - просительно говорит Морис.
Небольшая прогалина была покрыта пышным ковром низких растений; тут же попадались островки кустарников, но их было немного. С одной стороны поднимался пологий склон холма под сенью орешника, а с трех других проезд был удобным, даже для пароконных экипажей. Морис слез с облучка и потянулся.
- Да, симпатичное местечко.
Амбэр посмотрел на часы.
- Задерживается мсье Жирарден, не спешит...
- Все равно.
Каррель равнодушно смотрел на поднимающиеся амфитеатром заросли. Зеленая страна... страна любви, мира и покоя, где закатные лучи солнца наполняют воздух невесомой золотой пылью... где же я читал про это?
В час, когда небес аквамарин
Уступает престол изумруду,
Ты поймешь, что уже не один,
В ожидании вечного чуда...
На миг стволы и ветви окрашиваются малахитом... Тень ли набежала? Или - обман зрения.
Этот свет... мягче шелка, и он не режет глаза... нежно-нежно целует кожу, укутывает землю полупрозрачной пеленой, словно театральным занавесом. И на душе становится удивительно легко. Что бы ни случилось... Сердце бьется ровнее, и спокойствие духа возвращается ко мне. Прошлое не изменить, но будущее скрыто изумрудным туманом. Что там?
- Главное, чтоб выпало стрелять из Ваших пистолетов, - с нервным смешком замечает Морис. - Я лично Жирардену не доверяю...
Греза уходит. Вновь жаркое июльское солнце пронизывает мир, накаляя его.
- Все равно, - повторяет Каррель. Как же хочется вновь окунуться в манящий полумрак!
Амбэр прислушивается, и брови медленно сходятся к переносице.
- Едут...
... Черной тенью из Венсеннского сумрака лесных колоннад обрисовывается фаэтон, запряженный парой голландских рысаков. Мощные, холеные жеребцы идут красивой высокой рысью, их спины отливают вороновым крылом, мягко струятся волнистые гривы.
- Похоронные дрожки, - натянуто улыбнулся Амбэр, но Каррель остался серьезным.
Кучер натянул поводья, и лошади, пофыркивая, остановились. Жирарден сам распахнул дверцу и тяжело спустился на траву; солнце играло в выпуклых стеклах пенсне и на начищенных туфлях, губы кривились в привычной усмешке.
- А, мсье Каррель, Вы уже здесь? Удивительно ранняя пташка... хорошее утро, господа. Это - он сделал жест в сторону прибывших с ним, - мои секунданты, мсье Латур-Мезрэ (кислолицый молодой человек чопорно кивнул), и Паляр де Вильнёв (блондин с породистыми чертами чуть иронично поклонился).
- Со мной господа Морис Персат и Амбэр, - внезапно Каррель испытал дикую усталость, все освященные кодексом приготовления показались пустой тратой времени... в самом деле, так ли уж важно, чей пистолет окажется в руке, и кто выстрелит первым... Солнце будет по-прежнему светить, птицы - петь, а цветы - дарить аромат. Скорее бы все закончилось... хоть как-нибудь. Он вспомнил полный тихой радости взгляд Марго; но разве могло быть иначе? Этот паршивец оскорбил тебя, он не имеет права остаться безнаказанным, но я не убью его, нет... Пускай он заслуживает смерти - мне нет дела до его участи, я хочу оказаться рядом с тобою, вдыхать аромат твоей кожи и зарываться лицом в прохладный шелк волос. Я хочу назвать тебя своей...
Бросили жребий: стрелять выпало из принадлежащих Жирардену пистолетов. Бастард усмехнулся.
- Я как чувствовал, мсье Каррель. Забавно, правда?
- Будет ли шанс против меня, мсье? - Арман спокойно смотрел в болотные глаза. Жирарден сморгнул.
- Все в руках Господа, сударь, - дернул он плечом.
Незаметная в листве горихвостка подскочила ближе, заинтригованная таким количеством двуногих. Что они замышляют? Для чего пришли сюда? Птица вертела головой, и в блестящих черных бусинках отражались секунданты, заряжавшие пистолеты, перебирающие ногами на месте лошади, и прямая фигура Карреля... Жирарден со скучающим видом помахивал тростью, сбивая головки цветов... маленькая горихвостка видела это, как и медленно ползущую по ветке напротив пяденицу, как танцующих в скрещении лучей стрекоз и самку фазана, ведущую птенцов подальше с открытых мест...
Каррель механически взял пистолет и взвел курок, успев отметить, что денег на оружие бастард не жалеет. Солнце вспыхнуло на рельефных бронзовых пластинах, блики пробежали по стволу... Две трости узкими, как стрелки, тенями, обозначили дистанцию... шаги, отдаляющие от... смерти? Все равно.
К каким мирам протянет выстрел нить?
В какие небеса лежит полет?
Иль в одиночестве мне суждено застыть
Под лживой эпитафией пустот?
Эти люди пришли сюда не охотиться, понимает горихвостка, прислушиваясь к стрекоту сорок. Из ветвей старого вяза хорошо видно, словно из беседки... отливающие золотом волосы Карреля и светлое сукно сюртука, тяжелая фигура Жирардена в коричневом рединготе.
"Я всегда смотрел смерти в лицо... не отведу взгляд и в этот раз". Прости меня, Марго...
Он спокойно занимает свое место и, сделав несколько шагов, прицеливается.
- Ради Бога, развернитесь боком, не подставляйте пуле перед! - воскликнул Амбэр, сжав руку. Каррель не обратил на него внимания.
Жирарден вальяжно идет вперед; его тень крадется по траве, словно охотящаяся гиена...
Почти одновременно тишину в клочья рвут два выстрела; перепуганная горихвостка взвивается в воздух и исчезает меж верхушек деревьев.
Арман нажимает курок и успевает почувствовать отдачу; в тот же миг сильный толчок бросает его назад, он падает на руку. Багровая пелена застилает глаза, и еще ничего не понимая, он пытается встать... огненная боль взрывается внизу живота, что-то теплое моментально пропитывает сюртук и брюки. Не удержавшись, Каррель снова валится в траву... на узких листьях дрожат, переливаясь, росинки... роса? Почему же она... красная?
К самой его щеке подползает божья коровка и, помешкав, перебирается на скулу, щекочет лапками. Миг - и взлетела... солнце слепит глаза, пунцовое солнце среди пурпурных облаков.
Как раскат грома - далекий смех Жирардена. Каррель с усилием приподнимает голову.
- Посмотрим, как теперь ты отымеешь карбонарскую шлюху!
Сквозь выступившие от боли слезы, Арман видит, как преобразилась лужайка - сочную зелень расцветили алые маки. Сколько же их... они сияют рубинами вокруг, распускаются на палевом сукне сюртука, на брюках... Бастард, опираясь на секундантов, подходит к карете... рана в бедро почти незаметна, и он глядит победителем.
Когда Морис и Амбэр помогли Каррелю привстать, он с трудом разомкнул губы:
- Вы... сильно страдаете, мсье Жирарден?
Главный редактор "La Presse" взгромоздился в дрожки и утробно рассмеялся, откидывая голову.
- Как бы я хотел, мсье, чтоб Вы были ранены не более серьезно, чем я. Трогай, проныра!
Фаэтон исчез за поворотом, и Каррель почувствовал сильное головокружение. Мир погрузился в багряную мглу.
- Дьявол! - выдохнул Персат, в ужасе глядя на расплывающиеся вокруг раны пятна. - Что же делать?
- Отвезем его в Сен-Ман, - буркнул Амбэр. - Он не жилец...
Вид лица Карреля, с которого мгновенно сошла краска, заставил трепетать их сердца. От природы равнодушные к чужим страданиям, эти господа не испытывали угрызений совести от увиденного, воспринимая подобные вещи с равнодушным фатализмом, словно газели, на глазах которых гиена загрызает их сородича.
- Я боюсь его трогать, - вполголоса сказал Морис. - Того и гляди, умрет...
- Если он умрет здесь, - парировал Амбэр, - Жирарден сможет обвинить нас в том, что мы не позаботились о раненном... Вы хотите, чтобы Вас пропечатали в "La Presse", мсье?
- Стану я бояться этого бастарда? - хмыкнул Персат, прислушиваясь. - Кого еще несет?
Цокот копыт приближался; через несколько секунд на поляну галопом вынеслась Марго и осадила возмущенно заржавшую кобылицу.
- Domine Jesu...
Этого не могло быть - но глаза не лгали. Окровавленная трава, свежие следы колес... и Арман, бессильно вытянувшийся на руках секундантов. В первую минуту Маргарите показалось, что он мертв, но, присмотревшись, она с облегчением заметила, что он дышит. Воспитание дочери врача дало о себе знать: "все эмоции потом, иначе ты только навредишь. Главное - это помощь больному, а не сантименты". Глубоко вздохнув, госпожа Дени спешилась и подошла ближе.
- Я осмотрю рану, - сверкнула глазами на ошарашенных мужчин. - Приподнимите его, да осторожнее... вот так... У вас есть нож?
Морис безропотно достал из кармана перочинный ножик.
- Снимите с мсье Карреля сюртук и визитку. Благодарю.
Закусив губу, Марго разрезала набрякшую кровью штанину и сощурилась: пуля вошла под углом, задев брюшину. "Серьезная рана... мне с такой не справиться... Если бы отец был жив!" Она вспомнила его руки, казавшиеся в детстве всемогущими; Лазар Дени не отказывался и от заведомо безнадежных для других врачей, случаев, и, бывало, возвращал к полноценной жизни тех, на ком итальянские dottores ставили крест. Впрочем, и Марго, выросшая ассистенткой (часто, единственной) при операциях, не была беспомощной: размотав шейный платок, она более-менее затампонировала рану, затем, оторвав край амазонки, наложила повязку.
Прибежавший на звук выстрелов селянин с суеверным ужасом воззрился на заляпанное кровью платье и руки госпожи Дени.
- Видать конец света приходит, коли девки за докторское ремесло взялись, - проговорил он.
- У Вас есть вода? - не обращая внимания на слова, спросила Марго. Мужик вручил ей фляжку.
Смочив платок, она протерла лицо Армана, и тот медленно разлепил веки.
- Марго...
- Все хорошо, mon ami... не волнуйся, - госпожа Дени ослабила его воротник, и приложила пальцы к шее, ощутив частый пульс. - Вы вдвоем, осторожно приподнимите и положите в экипаж. Осторожно, я говорю! - и, обернувшись к селянину, - не стойте столбом, помогите им!
Она хотела убрать руку, но Арман удержал ее.
- Мой светлый ангел...
Марго коснулась губами его щеки.
- Я не оставлю тебя, милый... Господа, где здесь поблизости есть достойные условия для раненного?
- В Сен-Мане, - ответил Амбэр. - Там живет наш общий знакомый, мсье Пейра.
- Езжайте к нему, - госпожа Дени протянула руку к кобылице. - И скажите, чтобы срочно нашел самого лучшего в этой дыре врача.
Марго забралась на место кучера и пустила коня самой плавной рысью, тщательно объезжая рытвины и кочки.
- А Вы, мсье, показывайте дорогу, - бросила она Амбэру...
... На опустевшей лужайке в задумчивости стоял крестьянин, провожая взглядом экипаж и, почесывая в затылке, озадаченно думал: "Сильно прогневили мы Бога, если девки и впрямь за мужские дела берутся да командовать желают..."
II
Мирный сон Этьенна прервал громкий стук в дверь. Оторвав голову от подушки, де ля Гард нашарил пенсне и мир вновь обрел ясность - погожее летнее утро, солнце, радостно бьющее в окно, через золотисто-зеленую на просвет листву. Быстрый взгляд на брегет: четверть одиннадцатого.
- Кто там? - сонно протянул Этьенн, откидываясь на подушку. Все тело ломило после вчерашней верховой прогулки, и кажется, продуло поясницу. "Если б я знал, что хваленый Сен-Ман окажется такой дырой, никогда бы не поехал сюда на выходные, - недовольно подумал арденнец. - Нет же, поддался на уговоры Анри, так красочно расписавшего сей "милый уголок". Тьфу! Несколько домишек, гордо именующихся виллами, постоялые дворы и выжига-мэр, пресмыкающийся перед столичными гостями в надежде вырвать побольше денег на свои безумные прожекты... А теперь еще и прострел, словом, великолепные выходные Вы себе устроили, мсье доктор медицины!"
- Здесь живет Гард, врач? - спросили из-за двери.
- Де ля Гард, милейший, - Этьенн натянул халат и, стараясь держаться ровно, впустил гостя. Взгляду почтенного медика предстал лысоватый краснолицый крепыш, тщательно одетый, несмотря на ранний час. Манишка сверкала, словно снежная равнина, а позолоченная цепь часов слепила глаза, играя в солнечных лучах, словно святой Грааль. Де ля Гард узнал посетителя - то был владелец одной из наемных "вилл", Луи Пейра.
- Да, мсье, я приехал в Сен-Ман вчера, - сухо сообщил арденнец, теряясь в догадках. "Неужели будет заманивать переехать к нему? Вроде нет, я видел чей-то экипаж у его дома... значит, пройдоха нашел себе доверчивого клиента. Но тогда зачем ему я? Еще и так рано???" Спину кольнуло, и врач про себя выругался.
- Замечательно, доктор! - Пейра схватил его за рукав и потащил к выходу. - Срочно, просто ка-та-стро-фи-чески срочно требуется Ваша помощь! Умоляю Вас, мсье Гард!
- Де ля Гард, - рыкнул Этьенн. - Ну хорошо, хорошо, - он выпутался из цепких объятий экспансивного малого. - Но одеться мне можно?
- Поскорее мсье, - Луи явно не находил себе место, перебирая на месте ножками, словно застоявшийся рысак.
- Ждите внизу, - и Этьенн буквально вытолкал суетливого коротышку из комнаты.
Механически одевая костюм, врач вспоминал слова профессора Ларрэя, сказанные им на одной из лекций: "Вы можете спать только тогда, когда не требуетесь ни одному пациенту..." Значит, наверное, вот чем озадачен мсье Пейра! С его постояльцем, должно быть, что-то произошло, несчастный случай или острая лихорадка... Больше в Сен-Мане ничего не может случиться, это вам не Перу, где можно подхватить малярию, и не Лондон, где вас могут запросто пырнуть ножом... наверняка, думал Этьенн, завязывая шейный платок, какой-нибудь перепивший молодчик свалился с коня или простыл на сеновале, а ты из-за таких будь любезен скакать неизвестно куда без завтрака...
Он проверил инструменты - скорее по привычке, вряд ли они пригодятся, но чемоданчик взять надо, кинул на себя взгляд в зеркало - конечно, спросонья мы все выглядим старше своих лет, главное, чтоб лошади не шарахались...
Внизу, в холле, Луи уже извелся от нетерпения.
- Ну наконец-то, мсье! Мой экипаж ждет Вас...
Хорошо хоть беговые дрожки оказались удобными, и Этьенн смог опереться о кожаные подушки, давая отдых спине. Луи что-то вещал, оживленно жестикулируя, а де ля Гард равнодушно смотрел на усаженные липами дороги, которые местные жители называли "авеню". Кучер щелкнул кнутом, и лошади свернули на улицу Бель-Эр, выходившую к окраине. Стоявшие здесь "виллы" походили друг на друга незамысловатостью постройки, напоминающей еще о 18 веке, отличаясь лишь цветами в саду и ухоженностью дорожек. Рысаки остановились у дома номер 5, и Пейра соскочил с экипажа.
- Пожалуйста, доктор. Проходите!
Этьенн медленно сошел с подножки и ... замер. На аккуратной, посыпанной песком дорожке алыми цветами расплывались пятна крови! Их присутствие в мирном садике Сен-Мана, под цветущими кустами дрока и резеды, было настолько устрашающим, чужеродным, что по спине пробежал холодок, хотя день был безветренный и жаркий. Де ля Гард медленно поднял взгляд - ступени входа тоже были забрызганы кровью, и там, где на них случайно наступили, виднелись рубчатые следы туфлей.
- Доктор?
- А? - Этьенн обернулся. Луи закрыл калитку и сделал приглашающий жест. - Вот сюда, пожалуйста.
Старательно обходя влажно блестевшие пятна, де ля Гард поднялся в полутемную прихожую, и едва не налетел на метнувшуюся навстречу фигуру.
- Пейра? Сколько можно... - и, тут же, заметив свою ошибку, говорившая отпрянула. - Простите ради Бога, мсье. Я ... подумала...
Она судорожно сжала руки. Невысокая и тоненькая, скорее похожая на немку, с овальным лицом и белоснежной, как молоко, кожей... под светлыми прямыми ресницами - огромные темно-янтарные глаза с золотыми искорками. Рыжевато-каштановые, очень гладкие волосы убраны в простой, немного небрежный узел, но странно - эта незамысловатая прическа только придает шарма ее облику. Мальчишески-угловатые плечи облекают мягкие складки синего шелка, сливаясь на почти незаметной груди, струятся по узким бедрам. Никаких украшений, кроме тонкого серебряного браслета на хрупком запястье.
- Это я должен просить извинения, - улыбнулся Этьенн. - Ворвался, как медведь...
- А, вот и Вы, - за его спиной возник отдувающийся Луи. - Госпожа Дени, это господин Гард, врач.
- Де ля Гард, - вздохнул Этьенн. - Доктор медицины к Вашим услугам.
- Слава Марии! - молодая женщина прижала пальцы к губам. - Пожалуйте в комнаты.
Проходя коридором, врач услышал обрывок разговора - в гостиной сидело несколько хорошо одетых молодых людей и что-то горячо обсуждали:
- Это было настоящее безумство, мсье Грегуар!
- А я утверждаю, что он напрасно согласился на эту дуэль! - высокий плотный господин в черном сюртуке вертел меж пальцев пустой бокал. - Жирарден - известный подлец, и не надо быть провидцем, чтобы предугадать результат поединка...
- Мсье Грегуар, Вы не присутствовали при обстоятельствах, приведших к этому вызову, и не можете никого судить, - надменно вскинул бровь светлоусый крепыш. - Я уверен, что обстоятельства не позволили мсье Каррелю поступить по-другому...
- Знать бы еще, из-за чего он с такой яростью набросился на Жирардена, Морис, - проворчал третий участник компании - флегматичный брюнет в пенсне. - Газеты, как всегда темнят, а у каждого литератора своя точка зрения...
- Если бы я точно знал, Амбэр, то сообщил бы Вам, - ощерился названный Морисом.
- Скоты, - сквозь зубы процедила девушка и ускорила шаг. Ничего не понимающий доктор пожал плечами.
Спальня ничем не отличалась от множества подобных апартаментов, бытующих в загородных домиках средней руки: небольшая, с высокими потолками, украшенными аляповатой барочной лепниной, обитая полосатой тканью в ампирном духе, с кроватью под кисейным пологом и массивным кривоногим бюро. Де ля Гард поставил чемоданчик на стул, и встретился взглядом с лежащим на кровати человеком.
- Это Ваш пациент, мсье Каррель, - она опустила глаза, и щеки залил просвечивающий румянец.
Ему было лет тридцать на вид; чуть суживающееся книзу лицо, высокий лоб под пышной гривой темно-русых, отливающих пепельным, волос. Внимательный взгляд темных глаз из-под строго очерченных бровей, прямой нос и хорошей формы рот... расстегнутый воротник рубашки обнажал незагорелую шею и гладкую кожу груди. Этьенн вздрогнул.
По одеялу растекалась кровь, и батист рубашки был пропитан ею.
- Горячей воды, пожалуйста, - сухо бросил де ля Гард.
- Я распоряжусь, - с коротким кивком госпожа Дени исчезла.
Этьенн подошел к кровати и убрал одеяло, на которое тут же воззрился побледневший Луи. Рубашку пришлось разрезать, и светлые брови арденнца сошлись к переносице. "Скверная рана, - отметил он, натягивая перчатки, - жгут не наложишь и затампонировать рану тоже очень проблематично. К тому же боль, наверное, адская... но я должен хотя бы извлечь пулю". Перед внутренним взором встал образ профессора Легаллуа, поджарого экспансивного каталонца, "главное, птенчики, это остановить кровь, ибо кровь, как писал еще Шекспир, есть жизнь организма, и, потеряв ее, спасти уже ничегошеньки не получится..."
Скальпель вошел в нежную кожу паха, расширяя входное отверстие; кровь тут же потекла с удвоенной силой, и де ля Гард торопливо пережал вышележащий сосуд. Помогло. Теперь можно было ввести зонд в рану, чтобы извлечь пулю - он медленно касался раневого канала, и тут проклятая спина дала о себе знать. От мгновенного спазма зонд дернулся, задев нерв. Глаза Карреля расширились - и только.
- Donnerwetter! - вполголоса ругнулся Этьенн, как всегда, в минуты сильного волнения переходя на родной язык. Проклятая пуля не желала обнаруживаться; он только напрасно раздражал рану зондом, но к немалому удивлению врача, Каррель переносил операцию абсолютно спокойно - лишь остановившийся взгляд и плотно стиснутые челюсти свидетельствовали о переносимых страданиях.
- Дайте другой зонд, Пейра, - рявкнул через плечо Этьенн.
При виде окровавленных перчаток и погруженного в живую ткань стального инструмента, домовладелец приобрел зеленоватый оттенок, икнул и, зажимая рот руками, опрометью бросился вон. Де ля Гард мотнул головой и потянулся к чемоданчику.
- Вам помочь? - на пороге появилась госпожа Дени с дымящимся тазиком в руках.
- Милая мадам, не мешайте, - фыркнул врач. - Поставьте воду вот сюда и идите отдыхать. Я справлюсь.
- Я понимаю, - она послушно поставила таз на стул и подошла ближе. - Вы хотели взять вот этот зонд? - она безошибочно выбрала нужный и подала его Этьенну.
- Именно, - врач повернулся к Каррелю и вздрогнул, услышав тихий голос.
- Я могу пока прижать кровеносные сосуды и попытаться их перевязать, если Вы позволите.
Арденнцу было некогда спрашивать, откуда эта ясноглазое создание знает оперативную хирургию, он лишь кивнул и вновь попытался нащупать пулю. С третьей попытки это удалось, и вскоре врач держал в руке металлический шарик. Брезгливо бросив его на пол, Этьенн спросил:
-Я полагаю, в этом доме найдется корпия?
- Под тазом с водой - плоская коробочка, - ответила Дени. - Корпия там.
Когда повязка была наложена, госпожа Дени присела в кресло и взяла Карреля за руку. Боль понемногу уходила, и его взгляд вновь прояснился.
- Марго... Простишь ли ты меня...
- Мне нечего прощать, Арман, - улыбнулась молодая женщина. - Ведь любой поступил бы так же на твоем месте.
- А можно все-таки полюбопытствовать, месье, где Вы умудрились получить такую опасную рану? - Этьенн осторожно сел на освободившийся стул.
- Вы не догадываетесь, месье? - у Карреля был удивительно приятный бархатистый голос; сейчас, щадя силы, он говорил негромко. - Дуэль. Обычнейшее дело между моими ровесниками.
- Понимаю, - Этьенн никогда не мог взять в толк, зачем необходимо дырявить себе подобных с далеко идущими последствиями. - И Вы выбрали для этого Сен-Ман?
- Это место не хуже прочих, - через силу улыбнулся Арман. - Мсье Пейра был настолько добр, что позволил остановиться у него, и кажется, я нанес его гостеприимному дому немалый урон, - он выразительно кивнул на окровавленную постель.
"За Ваши деньги этот прохвост купит себе новое белье, - поясница ныла все сильнее, и это окрашивало мысли врача в пасмурные тона, - Вы лучше побеспокойтесь об уроне, нанесенном самому себе, мон ами. Я, конечно, видел немало ран и оттого сильно сомневаюсь, что Ваша когда-нибудь заживет".
Он поймал взгляд Марго: похоже, эта девица все понимает.
- Ну я могу сказать, - Этьенн откашлялся, - что рана, конечно, серьезная, задеты крупные сосуды и это привело к значительной кровопотере...
Маргарита чуть заметно сжала ладонь Армана.
- Оставайтесь в постели и не делайте ни малейшего движения, - продолжал де ля Гард, - иначе кровотечение неминуемо возобновится. И тогда... Вы понимаете...
Каррель рассмеялся.
- Вы шутите, доктор? Какие движения - мне и пальцем не пошевелить... Я буду тих, как мышка, не сомневайтесь: Марго об этом позаботится.
- Да, кстати, - Этьенн прищурился, - я должен поблагодарить госпожу Дени за квалифицированную помощь. Честно сказать, я немало удивлен Вашими познаниями, мадам...
- Мадмуазель, - тихо поправила его молодая женщина. - Мой отец, Лазар Дени, был военным врачом, и я видела многое, помогая ему еще в Италии...
- Лазар Дени! - вот почему это имя сразу показалось Этьенну знакомым. - Врач-легенда, помогавший тосканским карбонариям и объявленный австрийцами вне закона... это он оперировал при свете факелов, в пещерах, используя методы, опередившие французскую школу. Ну да, артротомия Дени, о ней еще Ларрэй отзывался с большим почтением...
- Тогда я спокоен. Вы знаете, что трогать повязку до полной остановки крови нельзя.
Марго безмятежно смотрела сквозь арденнца - какой странный взгляд - отстраненный и в то же время внимательный, полный то ли ласки, то ли предчувствия скорби. Ее вид являл собою странное смешение женских и юношеских черт, но слитых в соразмерности; простое платье подчеркивало ее своеобразную прелесть: если б мадмуазель Дени одела бальное платье последней моды и взбила волосы, то сразу превратилась бы в нескладную дурнушку. Сейчас же, у постели Армана она была, - доктор помялся, подыскивая слово, - на своем месте. Да, именно. Ей лучше оставаться среди непритязательных интерьеров Сен-Мана.
Марго внезапно поднялась одним стремительным, упругим движением, и складки шелка на миг очертили худенькое тело.
- О Мария! Хорошая же я хозяйка, господа, если угощаю гостя лишь беседой... Вы, верно, не завтракали, доктор? Этот Пейра вытащил Вас прямо из постели, признавайтесь?
- Вообще-то да, - смущенно потупился Этьенн.
- Значит, Вы не откажетесь от чашечки кофе? - она склонила голову набок.
- Почту за честь, мадмуазель.
- А Вам, Арман, я принесу вина с пряностями, - улыбнулась Дени. - Оно Вас подкрепит.
Когда дверь за Марго закрылась, Каррель прошептал:
- Надежды нет, доктор?
Де ля Гард кивнул.
- От силы - три дня. И то, рана может нагноиться, Вы понимаете... тогда смерть будет мучительнее...
Арман повернул голову, и Этьенн понял - его глаза казались темными из-за расширенных от боли зрачков. На самом деле, они были зеленовато-серыми, словно вода над старицей. Тихая-тихая прозрачная вода над песком... в таких местах растут кувшинки и кубышки, а по вечерам кричат ибисы... как на Мозеле, где вырос де ля Гард.
- Я хотел жениться на ней, - прошептал Каррель, и доктор заметил тускло блеснувшее кольцо. - Уехать в Гретно-Грин, чтобы получить развод... все мы совершаем ошибки в своей жизни, верно? Я наделал кучу глупостей, опасных и не очень, а потом... я встретил Марго, и понял, что все преходяще.
Врач молчал. Он мог только смотреть, как Арман кусает губы, борясь с мучительной болью, и собственный прострел уже не казался таким страшным бедствием. Каррель комкал простыню, пытаясь подобрать слова... пока их не слышала Маргарита.
- Я прежде не знал столь чистого существа, мсье де ля Гард. Другие девушки, женщины... о, они не таковы, им плевать на тебя, если ты не разъезжаешь на чистокровках, если не хвастаешься частицей "де" перед фамилией и особняком в Париже... Им важно, не каков ты, а кто ты есть в этом обществе, чего достиг, как будто человек - это только довесок к своему годовому доходу! А мадмуазель Дени, - он произнес ее имя, словно смакуя, - она... пойдет за тобою хоть в Сибирь, ежели полюбит, понимаете? Так ее воспитали, и знаете, даже среди соблазнов света она останется собою, не продаст своих чувств, брось весь мир к ее ногам!
- А вот и кофе! - в дверях появилась Марго в сопровождении пышнотелой старухи. - Рената, поставьте чашки вот сюда... и не забудьте про вино! Вы не скучали без меня, господа?
- Скажем так, с нетерпением ожидали возвращения, - улыбнулся Арман.
Впервые за долгие годы практики, де ля Гард почувствовал подкативший к горлу комок и одним глотком выпил обжигающий кофе. Этот человек, медленно истекающий кровью, знает о том, что обречен, и, несмотря на это, находит силы улыбаться, шутить, чтобы не омрачать настроение любимой! Этьенн еще раз посмотрел на них: даже сейчас было заметно, что Арман высокого роста, и хорошей комплекции, наверняка умелый наездник и танцор, а Марго - андрогин и есть, эльф-андрогин, словно сотканная из пронизанного светом тумана и еле слышного аромата примул... как красиво, они, наверное, смотрелись вместе, на верховых прогулках в Венсеннском лесу или на веранде этой "виллы"! И как хороша, наверное, была бы эта пара в церкви, перед алтарем!!! Флер-д"оранж пошел бы госпоже Дени больше траурного крепа...
Все с той же нежно-отстраненной улыбкой Марго взяла бокал вина, и, приподняв голову Карреля, поднесла к его губам. Ее движения были так грациозно-просты, что врач провел рукою по векам, желая отогнать морок: он видел ее матерью, полной спокойной любви, дающей сок жизни... Но мадмуазель Дени не станет матерью, если она действительно такова, как считает Арман: подобные натуры любят единожды и до конца. Отдав последние распоряжения, Этьенн распрощался и отправился домой, попросив Маргариту держать его в курсе, и срочно вызвать при малейшем ухудшении.
... В тот вечер де ля Гард долго лежал без сна, понимая, насколько изменило его жизнь создание в синем платье... Этьенну недавно исполнилось сорок шесть лет, выросший в методистской семье, он никогда не поддавался соблазнам плоти, заслужив еще в студенческие годы прозвище "Анахорет", да и в дальнейшем не позволял себе наведываться в весёлые дома, заполняя работой дни, и чтением или верховыми прогулками - вечера. Он жил в согласии со своею совестью, но...
Марго, этот непостижимый гомункул, казалось, не рожденный женщиной, эта святая с янтарными глазами и острыми плечами... как она вспыхнула, бросившись навстречу врачу! И ... смутилась, увидев незнакомца. Как спокойно держалась во время операции, бестрепетно погружая тонкие пальцы в кровоточащую рану любимого... и чуть снисходительно смотрела на пытающегося скрыть прострел Этьенна, беззлобное удивление молодости перед старческой слабостью. Марго...
Арденнец вздохнул и перевернулся на другой бок. Всю жизнь он мечтал видеть с собою именно подругу, не унылую бюргерскую кухарку или напыщенную салонную куклу, а человека, готового разделить его мир, мир старинных медицинских фолиантов и сверкающих сталью инструментов. Это было невозможно, - утешал себя он... до сегодняшнего утра.
Но теперь это невозможно вдвойне.
... - Иди спать, - прошептал Арман. Тело пронзала нестерпимая боль, угнездившаяся в паху и бедре, затекшие ноги словно кололи иголками, но двигаться было нельзя. Как и все здоровые, не привыкшие к длительной болезни, люди, Каррель стыдился своей беспомощности, полагая ее лишь досадной помехой. Он знал, чувствовал темным дочеловеческим разумом близость ледяного дыхания смерти, но плоть не желала смиряться с небытием, трепеща в возражении. Противная липкая теплота крови... приставшая к ране повязка, которую запретил трогать доктор... жаркая, душная ночь...
- Я не усну, - покачала головой Марго. - Ты же знаешь, как я упряма... помнишь вечер в Шантийи?
- Конечно... ты во что бы то ни стало хотела проникнуть в запертые кабинеты Кондэ, и мы лезли туда по плющу, словно твои карбонарии... а ты смеялась и рассказывала, что когда твой отец скрывался под Бризигеллой, ползти к нему в подземелье приходилось по горным вьюнкам...
- А когда я чуть не сорвалась, ты схватил меня за руку и взвалил на плечо...и я держалась за твой пояс...
- Интересно, что сказал бы сторож, застав нас на месте преступления?
На ней - только муслиновая сорочка, не скрывающая линий тела - сейчас, с распущенными волосами, свернувшись у кровати, Марго кажется младше своих лет, и сходство с мальчиком блекнет. Дриада... ей не хватает только венка из полуувядших кувшинок, тех, что растут в старицах, на зеленовато-прозрачной воде над серым песком...
Заметив пот на его висках, она спрашивает:
- Может быть, помочь снять рубашку?
- Да... от нее все равно мало что осталось.
Этот пот выступает от боли, боль туманит взгляд, склеивает упавшие на лоб волосы... сухи бледные губы.
Теперь наготу Армана прикрывает только простыня, наброшенная на бедра, на окровавленную повязку, но это не важно. Свет канделябра обрисовывает хорошо вылепленные мускулы, это торжество совершенной плоти, гармония тела, обреченная на распад совсем скоро... Маргарите все равно, все так же спокоен и проникновенен ее взгляд.
Влажно блестят зрачки... как почерневшая кровь. И слезы дрожат на ресницах...
- Дурачок... неужели ты любишь меня так сильно? - Марго обнимает его, прижимается горячим телом. - Ты ради меня дрался с этим фонфороном?
- Он не смел называть тебя карбонарской шлюхой, милая... - прячет лицо в прохладных волосах, - ибо ты - святая... Тосканская святая и дочь святого Лазара...
... Я помню... Выстрел.. огонь и удар, вмиг разодравший тело, алые цветы на палевой ткани брюк и на сюртуке... вначале было безмерное удивление, я помню, как пытался встать, но рухнул на залитые горячей кровью колени... и Жирарден, этот рыхлый, как слизень, толстяк, смеялся, и солнце играло на его запонках и одутловатых щеках сальным блеском, пока секунданты усаживали его, легко раненого в ногу, в экипаж.
- Посмотрим, как теперь ты отымеешь карбонарскую дрянь!!!!
Пейра суетился... о, он всегда больше кричит и жестикулирует, чем делает... он пытался помочь мне добраться до дрожек... а я глотал воздух, как выброшенная на берег макрель.
Я помню... цокот копыт - ты спрыгиваешь со взмыленной гнедой кобылицы, и склоняешься надо мною.
- Арман? Дурачок ты мой, что ты натворил...
И алая дымка... и липкое тепло...
- Неважно, как он называл меня, - сдерживая слезы, шепчет Марго. - Главное, это ты... поверь.
- Я не могу позволить пятнать твое имя .. бастарду... продающему себя всем подряд.
- Боже, Святая Мария, как же ты дорог мне, именно таким, какой есть... Арман, мой Арман, сердце мое...
Каррель пытается обнять вздрагивающие плечи, но от слабости, свинцово нахлынувшей так внезапно, едва не роняет руку; словно щенок, ластящийся к хозяину, Маргарита подлезает под его предплечье и замирает, часто дыша.
Запах цитруса... ты смочил виски и запястья ароматной водою, идя на дуэль, как на праздник, уверенный в победе... и теперь свежий дух итальянского померанца мешается с тяжким духом крови... За что, все заступники???
- У нас была бы чудесная свадьба, Марго... где бы ты предпочла назвать меня своим мужем - в Соборе Богоматери, Сен-Сюльписе или Сен-Жермене? А может быть, мы бы обвенчались в часовне Шантийи?