- Я директор Мариинской средней школы Риги Гунтис Аболс. В нашей школе пропал ребёнок.
- Может, бродяжничает? Или ребёнок у родных в Англии? В гастарбайтеры подалась уже треть Латвии.
- Нет. Мать так не считает. Поговорите с ней.
Заказ очень кстати. Чтобы выжить, мне нужны для врачей 1000 евро с чем-то и неделя срока. Сейчас май, и за окном офиса кладбищенская сирень восхитительна. Мне за тридцать, я болен, одинок и у меня кружится голова. Рассматриваю фотографии, ощущая вежливое молчание визитёра, и закидываю насчет финансовых средств. Латышскому Яблокову, он же Аболс, на вид около пятьдесяти лет, школьный директор сухощав, седоват и импозатентен:
- Основную часть суммы или 2000 евро даст мать пропавшего ребёнка Тереза Вайкуле, а члены родительского комитета скинутся в общей сумме на семьдесят пять евро, чтобы их ребёнок не стал следующим. Немного, но наша страна сейчас в глубокой бездне.
- Хотите кофе? - спрашиваю у сомневающегося директора. - Единственный способ отделаться от искушения - поддаться ему, - говорю. За окном цветут каштаны, и тянет поразмышлять вслух.
- Дети, это такие хлопоты, - соглашается он с мной и, попивая горячий напиток, спрашивает:
- У вас есть дети? Семья? Каким было ваше детство?
- У меня никого нет, а о детстве не люблю вспоминать, потому что оно было не самым весёлым.
- Вы помните своего отца? - не унимается гость, и, видя меня скривившимся, извиняется за вошедшие в профессиональную привычку вопросы, спеша на работу.
Звук автосигнала. За окном офиса чиновная мать Тереза подъехала на Bentley за полмиллиона долларов, купленном явно не на зарплату, и машет рукой. Зовёт поговорить на улице, очевидно, из-за боязни подслушивающих устройств:
- Сын успел мне позвонить: "Мама, меня захватил..." - и разговор прервался, - вспоминает мать пропавшего ребёнка. Тереза Вайкуле - не родственница знаменитой певицы, а однофамилица из Службы государственных доходов. В латышском языке почти все слова произносятся с ударением на первом слоге. Одно из редких исключений, это имя "ТерЕза", и да ознаменует оно мой грядущий успех.
Отрабатываю еще одну версию:
- Не могло ли быть так, что ребёнка украли, чтобы вымогать у вас деньги?
- Нет, - уверяет ухоженная, претерпевшая бесчисленные пластические операции женщина неопределенного возраста как бы тридцати лет. - Мой Антон (значит, она - не латышка, но латгалка из Восточной Латвии, раз такое имя у ребёнка) пропал три дня назад, и до сих пор от него нет никаких сигналов.
- А что полиция?
- Заявление взяли. Проверили, откуда был его последний звонок. С аллеи Единства, от дома недалеко. Рядом не было другого включенного мобильного телефона. Поэтому идентифицировать похитителя никак не удалось. Он был либо без телефона, либо его выключил.
При первом намеке женщина раскрывает вышитый кожаный кошель и отсчитывает надутыми силиконом губами:
- 750 евро. Остальные 1250 получите, если вернёте ребёнка.
По выражению лица не заметно, чтобы она особо страдала. Полученная сумма меня приятно греет.
Мне очень на руку заказ о пропаже ребёнка. Врач сообщает в больнице:
- Старик, или мы тебе делаем эту операцию, или крышка. Как только будут деньги, так сразу. Чем быстрей, тем лучше. Необратимые изменения начнутся со дня на день.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Захожу в школу. Характерно, что на фотографии пропавшего мальчика фоном шли сатанинские символы. Что-то типа уличного граффити. Виноваты сатанисты? Неужто кто-то от попсовой "Металлики" докатился до уровня сумасшедшего норвежца Викернеса? Хоть и хлипенькая, но версия. Дежурный на входе полицейский ничего интересного не говорит. Сам он трэш- и блэк-метал не слушает, но даёт телефон и адрес коллеги-фаната.
Выхожу на улицу, прогуливаюсь вокруг школы и возвращаюсь. У меня вызрел план.
Мать же сказала, что жертва успела ей позвонить. Значит, похититель не сразу отобрал у ребенка телефон. Случайно? В нашем деле случайностей не бывает. Извращенец жаждет любви. В его мечтах похищенный мальчик вовсе не сходит с ума от страха, но вне себя от радости бросается похитителю на шею. И уж тем более, обалдев от любви, осчастливленный мальчик никому не должен звонить. Но реальность, как всегда, дала тычка монстру: затащенный в машину ребёнок кричит, бьётся в истерике и царапает лицо... Как оно, очевидно, и было.
-Ходил ли кто из окружающих здесь с поцарапанным лицом? - спрашиваю у полицейского. Но он ничего не видел и не слышал.
Наколка - друг чекиста, стучусь к руководству школы. Посещавший меня директор Гунтис Аболс в отлучке. Заместитель директора Майга Вавере не в восторге от моего визита. "Нежная Белочка" (так звучит по-русски ее имя в пристойном переводе) утверждает, что ничего не надо, всё и так хорошо, а ребёнок еще, глядишь, и найдется. Похоже, женщине не хочется выносить сор из избы.
- Но директор сказал, что мне окажут всё необходимое содействие, - настаиваю.
- Да, - соглашается она, возражая, что не надо поднимать паники:
- Учителя уже несколько дней, как предупредили детей об осторожности.
- Но письменное слово действеннее, - убеждаю ее. В школе пахнет краской, ее перестраивают. Я продолжаю: - Мне нужна помощь. У вас такая хорошая школа, она становится всё краше, так давайте будем позитивными и найдем пропавшего малыша.
Пишем по-латышски и развешиваем в школе несколько вызывающих объявлений:
"Ребята! Вниманию всех школьников! Наша школа попала под прицел подлеца и психически неуравновешенного маньяка. Пропажа четвероклассника Антона Вайкулиса - его рук дело. Кольцо вокруг преступника сжимается всё теснее, он будет пойман, изобичен, предан суду и наказан по всей строгости закона. Всем, кому что-либо известно, обращаться к сыщику Ивану Жукову по телефону U20712903 и на электронный адрес fff666eee@yandex.ru".
У педофила, кроме жажды любви, еще и больное самолюбие. На нём и сыграем, в надежде оскорбить, чтобы заставить ошибаться и дёргаться. Кто бы это мог быть? Полицейский? По доброй части полиции плачет тюрьма или сумасшедший дом. Педагог? Они так часто тщеславно лгут о своем позитивном примере, что, заигравшись в лицемерную любовь к детям, незаметно для себя переходят рамки дозволенного. Остальные родители? Мои познания в латышском невелики, но слов хватает для общения в коридорах и кафе школы. Школьники ошарашивают:
- За пару недель до пропажи Антона Вайкулиса у нас случилось ЧП. Ученик попал под трамвай и погиб.
- Как его звали? Сколько лет?
- Ивар Аболс.
- Почему у него фамилия такая же, как у директора?
- Потому, что он был его сын.
Ребята рассказывают:
- Возраст не знаем. 11 лет, наверное. Почему ему столько же, сколько пропавшему Антону Вайкулису? Они учились в одном классе. И были друзьями.
То есть сын директора попал под трамвай, а его соученик пропал. Как мать Тереза, так и отец-директор особо печальными не выглядели. Сидят на успокоительных таблетках?
Звоню директору Гунтису Аболсу.
- Я на совещании в министерстве, - приглушенно отвечает он.
- Вы мне не сказали, что у вас погиб сын, - упрекаю. Он молчит. - Почему?
Директор защищается, как делают в Латвии, перекладывая ответственность на другого:
- Тереза Вайкуле хотела, чтобы нашли ее сына. Она просила меня организовать поиски. Я нанял лучшего, то есть вас. А мой сын - совершенно другая история.
Потом добавляет, очевидно, выйдя из зала совещания в коридор:
- Он у меня был единственный ребёнок. Для меня гибель Ивара тяжелая утрата. Не хотел бередить рану. Мне до сих пор больно, хотя не плачу и не бью себя в грудь. Сына в цветах под колокольный звон медленно опускают в могилу. Жена? Она в Англии, тоже переживает.
- Вы видите связь между гибелью вашего сына и пропажей ребёнка Терезы Вайкуле?
- Не знаю. Пожалуй, нет. Возможно, виновата политика. Я раньше работал в Рижской думе при другом созыве и занимался там финансовыми потоками в сфере образования и вообще. В 2009 году пришёл новый мэр, и мне пришлось уйти. Деньги ходили большие. Это не телефонный разговор.
- Перед смертью сына вам угрожали?
- Да. Хотя версия полиции, что он сам попал под трамвай, необдуманно перебегая дорогу. Если надо будет, готов ответить на все ваши вопросы.
Версия: директор своровал замного и не поделился, а сына взяли и убили в отместку, поэтому отцу не хочется начинать этот разговор. Другой вариант: занятой директор не уделял внимания ребёнку, и с тех пор, как тот погиб, отца мучает совесть. Но при чем здесь пропажа друга-одноклассника? Того мальчика, которого я ищу. Не сомневаюсь, что его мать-чиновница тоже много ворует и тоже не всегда делится, и на сына у неё тоже не было времени... Случайное сходство ситуаций? В нашем деле случайностей не бывает. Или бывают? Настала пора посетить охранника школы, любителя блэк- и трэш-металла.
- Вот моя жена, она сейчас безработная (полноватая веснущатая Лена с улыбкой кивает из кухни), вот мои записи, скачал из торрента, хошь послушать, - беззаботно предлагает полицейский, обитатель квартиры обычного пятиэтажного дома.
Выспрашиваю его о школе.
- Да леший их разберет, - простодушно говорит сержант Вася. - Я своего ребёнка ни за что не отдам в латышскую школу. Только в русскую. Далек от латышской ментальности. У нас на работе латышей тоже хватает, но они почти такие же, как я. Но школа хорошая, если не считать похорон одного и похищения второго ребёнка. Тереза Вайкуле? Знаю, конечно. Вдувабельна. Директор ее пялил. Потом чего-то расстались. Но это уже давненько было.
...Два представителя золотых 3 % Латвии, что живут при коммунизме: директор Аболс и бухгалтерша Вайкуле, оба чиновные начальники. Воровали, воруем и воровать будем. В школе у Аболса ремонт с логотипом ЕС, то есть легально разрешенная кража европейских денег, демонстрирующая его высокий уровень связей. Только детей жалко: у него сын погиб, у неё - похищен.
Почти добрался до своей норы из квартиры и офиса, залюбовавшись на надгробия соседнего кладбища под вечерним солнцем. Времени пятый час. Короткой перебежкой пересекаю улицу Горнобашенную. Из-за громады автобуса выскакивает черный Volkswagen. Легковая немецкая автомашина тормозит, подхватывая меня передним капотом и перекидывая на тротуар. Слышу стук собственных черепа и костей. Хотя бы упал удачно, не на асфальт, а рядом, на землю. VW отъехал далеко, и номера не разглядеть.
Я на правильном пути, раз кому-то мешаю. Правда, тело и кости ноют, и кожа саднит. Всё равно же скоро умру, так нет, кому-то хочется отправить на тот свет побыстрее. Телефон пиликает латышской СМС-кой:
"Друг! Ты решил пойти неправильным путем. Не надо этого делать. Предупреждение пока по-хорошему. Остановись. Отвянь от моей жены".
А вслед за ней значительное время спустя - еще одна: "Знай, в Мариинской школе педофилов не существует".
Обе - с телефона с блокированным нечитаемым номером. Есть о чем подумать. Немного подремал на кровати, как меня будит звонок:
- Андис Гесте, охранник и муниципальный полицейский из школы, с которым вы говорили. Разведал у детей, что сегодня у сатанистов на кладбище рядом с вами будет сходка. В полночь. Всего доброго, пока.
Хороший предлог, чтобы ударить очередной раз по нервам педофила шумихой в прессе. Звоню журналистам:
- Сегодня ночью. И с меня бутыль хорошего алкоголя. За церковью и разопьем.
Звоню Терезе Вайкуле и вежливо наезжаю:
- Вы мне не сказали, что ваш сын дружил с сыном директора Иваром, и что тот погиб. И еще: мне угрожали. Кто-то, похоже, подозревает меня в отношениях с вами.
Договариваюсь к ней завтра подъехать. Вдруг чего в доме учую. Тем временем за кладбищем в темноте под Горнобашенной церковью меня ждут журналисты. Свою долю водки незаметно выплескиваю, пока латышка говорит, что взяла с собой газовый баллончик, а русский наводит справки о размере гонораров у коллег-журналистов в латышском издании. В полночь перелезаем через забор. Несу с собой камни и палки, что подобрал по дороге. Кладбище небольшое и просматривается насквозь с улиц, попробуй только зажги хоть одну свечу, сразу будет в темноте заметно, поэтому логично, что заговорщики установили палатку и в ней колдуют.
Бросаю на шатёр подручные предметы, потом кричу:
- А-а-а!
Журналисты нервно смеются.
Встревоженные сатанисты выползают с фонариками мобильных телефонов. Пара особо резвых бросается на нас с бейсбольными битами, так что стреляю в воздух из пугача, устанавливая мир и порядок.
- Нас предупредили, что нападут русские антифашисты и ограбят, - говорят в темноте 16-18-летние фанаты. - Кто? Позвонили с блокированного номера телефона. Полиция безопасности, наверное.
Живут в иллюзиях. Правда в том, что я кому-то мешаю. Спрашиваю металлистов о погибшем и пропавшем школьниках. Один фанат, хлебнув журналистской водки, осеняется:
- Помню этого парня с фото! Интересовался металлом и группой Slayer. Где он сейчас, не знаю.
- В Мариинской школе один четвероклассник пропал, второго убили. Надо поднимать волну.
Убили, сам погиб, какая разница, это же пресса, для нее достаточно общего направления.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
"Возможно ли, что сатанисты украли ребёнка и съели?" - разбудил утром телефонный звонок с телевидения. Стоило оповестить пару журналистов, и дым пошёл. Позвонил директор Аболс:
- Ажиотаж, - он подсмеивается, - но вы молодец, так и надо, лишь бы найти ребёнка. Сегодня у нас собрание инициативной группы родителей. Не желаете ли посмотреть на них воочию и пообщаться? У таких, как вы, глаз - алмаз. Приходите!
И вправду, почему бы и не посетить потенциальных подозреваемых? Только собираюсь покинуть дом, как в чат на электронную почту стучится некий Unnamed:
- Привет, малохольный! Ты еще живой? Белых тапок не купил? А гробика? Когда собираешься на кладбище?
На моих глазах возникают новые письмена латиницей:
- Знаю, что меня читаешь. Что молчишь? Думаешь, ты сильный? Что можешь не отвечать? Что выдержишь?
- Это ты на меня покушался? На машине?
- :-)
- Что за "жена"? О ком была речь в СМС-ке?
- Нет ничего тайного, что не стало бы явным:-) На том свете узнаешь:-) Спроси у боженьки:-) Недолго уже осталось:-)
- А всё-таки?
- Твой заказ накрылся медным тазом. Не найти тебе мальчика.
- Не накрылся. Я тебя поймаю.
- Накрылся, накрылся:-) Дальше будет только хуже:-) Говорю с живым мертвецом.
Хулиган посылает ссылку на Youtube.com с жутким смеющимся ребёнком "Fat Kid With Creepy Laugh". Конец чата.
Преступник. У меня течет под мышками и пахнет потом. Кто хакнул больничную базу данных? Кто меня сдал? Врачи? Кто прихватил врачей? Похититель ребёнка? Звоню лечащему врачу:
- Кто-нибудь получил доступ к истории моей болезни? Приходил к вам? Угрожал?
- Нет, - отвечает врач, и в голосе его звучит страх: - С чего ты взял!?!
- Мы сможем об этом поговорить, если я подъеду?
- Нет. У меня операция. Я слишком сейчас загружен, старик. Тебе надо думать о своем здоровье. Я уверен, у тебя получится. Ты достанешь деньги. Пока.
Он кладет трубку. Зубы заговаривал. Или мне кажется? Что за мнительность. В любом случае... Я что-то забыл...У меня сейчас консультация. В психологическом центре "Марфа". По моим личным проблемам. На Западе чуть ли не каждый консультируется у психотерапевта, а я, хоть и не на Западе, дружу со скандинавским центром "Марфа", когда-то им в чем-то помог.
Они на редкость заботливы. После посещения консультации получаю от них письмо:
"Здравствуйте!
Вы сегодня были у нас. Знаем из СМИ, какое Вы расследуете важное дело. Хочется помочь ради справедливости и добра, на чем, выходит, специализируемся не только мы. Есть замечательный психотерапевт, который о Вас уже знает. Его зовут Янис Силиньш. Этот доктор Вам поможет, в том числе, как консультант, дав психологический портрет преступника. Для экстренных случаев - каков, несомненно Ваш - он обладает сильными медикаментозными средствами психорегуляции. Смело звоните ему по телефону W50512355. Сегодня же вечером он Вас готов принять. Кабинет в доме на берегу Мариинского пруда.
С уважением,
Вера Плуме, центр "Марфа".
Созваниваюсь по указанному телефону. Приятный резкий мужской голос. Подтверждаю свой визит к концу дня. Не повредит.
Вспоминаю, что сейчас родительское собрание в школе, куда приглашал директор Аболс. Здороваюсь с незнакомым охранником, взлетаю по лестнице, и опять кружится голова от пустых пространств. Большой класс, а людей маловато.
- Это детектив Иван Жуков, - представляет меня директор.
В первом ряду мать пропавшего ребёнка сексапильная чиновница-богачка Тереза. Подхожу к ней с напоминанием, что после собрания надо бы встретиться. Родителей вместе с Терезой человек 10, и им не очень нравятся наши с ней шушуканья. Держу речь к собравшимся:
- Есть успехи. Потенциальный преступник проявил себя, на меня покушался и мне угрожал.
Относительную тишину и перешептывания класса взрывает многолосый хор пиликаний мобильных телефонов. Тереза впереди тоже достает свой и краснеет, пока остальные начинают возмущаться.
Я, как и все, получил ту же СМС-ку:
"Обращаюсь к моей маме, которую зовут Тереза Вайкуле. Я слышал, что в школе паника, и меня начали искать. Мама! Ведь ты в курсе, где я! Со мной всё хорошо. Я доволен и счастлив. Мама! Разве ты забыла о нашем уговоре? Твой Антон. PS. Посылаю это сообщение и остальным людям. Люди! Со мной всё хорошо! Надеюсь, что с вами тоже! Будьте счастливы! Ваш Антон, с искренними пожеланиями счастья, здоровья и любви".
- Госпожа Вайкуле, с какого номера пришло сообщение? Это телефон вашего сына Антона?
- Да, - бледнеет она, родители в недоумении:
- Так значит, вы врали?
- Что за глупый розыгрыш, сударыня?
- Это всё ваши схемы! Наверное, хотите получить за якобы похищенного сына страховку?
- Вы, чиновничья орава, обкрадываете всех нас, остальных нормальных людей.
- Очередной воровской гешефт?
- Получает государственную зарплату, а ездит на машине, как у олигарха.
- А мы-то испугались, что наших детей тоже могут похитить. Тьфу!
- Пиночета на вас нет!
Директор, подняв руки, пытается успокоить толпу:
- Это недоразумение, кто-то гадко пошутил над уважаемой госпожой Вайкуле... - но его перебивают.
Я пытаюсь взять слово:
- Уверен, что шутит тот же преступник, что похитил сына Терезы, покушался на меня и издевался в чате... - однако родители продолжают шуметь:
- Ты, любезный, небось, тоже в доле с этой воровкой. Пойдёмте отсюда!
Директор закрывает дверь и встает к ней спиной:
- Мы сейчас наговорили много такого, за что нам потом может быть стыдно. Я прошу вас, дамы и господа, сосчитайте до десяти, - улыбается он, и родители приходят в себя.
- Простите нас, - наконец, признаёт один, потом, за ним, извинения бормочут другие.
Беру у родителей номера их мобильных телефонов. Вдруг пригодятся. Пока что даже спросить нечего. Мы прощаемся. Я тоже шокирован. И голова кружится всё сильнее.
- Тереза, я вам скоро позвоню и навещу вас, - шепчу я, когда она, прощаясь, растерянно кивает.
- Давайте я угощу вас кофе, - любезно приглашает директор. Спрашиваю его об отношениях с Терезой и о погибшем ребёнке. Он вежлив и откровенен, а версию, что сына убили из-за того, что директор с кем-то не поделился, отвергает. Зато оба ребёнка ходили в один и тот же технический кружок вне школы, который имеет дурную славу из-за парочки странных преподавателей. Этим я займусь уже не сегодня и не на этой неделе. Надеюсь, что доживу.
Директорский кофе бодрит, а одиночество укрепляет. Сижу на стуле у входа школы рядом с охранником и молча смакую. Один ребёнок погиб, второй... тоже погиб? А труп уничтожен или спрятан? Озарение! Выход в том, чтобы начать с того, что есть. Искать тех, кто надо мной издевается через интернет или пытается наехать на автомашине, смысла нет: процесс динамический и непрогнозируемый. Но гибель сына директора - уже свершившийся факт. С похищенным ребёнком погибший дружил, погибшим мы и займёмся. С кого начать? Директор что знал, то уже сказал. Надо пообщаться с классным педагогом. Она уже не в школе, звоню и уговариваю встретиться. Хотя школа у меня вызывает тошноту, прикидываюсь родителем, я - отец русского мальчика из вашего класса. Учительница к скамейке у устья Мариинской речки приходит быстро, оказываясь уже в годах, понимающей и симпатичной: "У меня есть подозрения. Значит, вы - детектив? Может, я - старомодна, но мне не нравится мракобесие. У мальчика были близкие отношения со священником, который преподавал закон Божий". Благодарю и прощаюсь.
Звоню знакомому ксендзу, чтобы навести справки.
- Спасибо, что выручил тогда, - вспоминает он меня.
- Всё в руце Божией, - в тон отвечаю. Однажды падшая женщина украла у падре дароносицу, и могли быть большие неприятности, если бы церковное начальство узнало о его сексуальных подвигах, но утварь удалось вернуть, за что он мне по гроб жизни благодарен.
- Ну? Что хочешь ты?
Спрашиваю об отце Агрисе, что преподает в Мариинской школе.
- Больших подвигов муж сей, имеет ученую степень и благорасположение в глазах начальства. Но Господь в милосердии своём всякому из нас дал свое жало в плоть, дабы не возгордились.
- Какое жало у него? Алкоголь, наркотики, проститутки?
- Не совсем, - мягко отклоняет священник. - Он иначе любим Господом.
- Гомосексуалист, что ли? (Священник в трубке привычно вздыхает.) Разве это не грех?
- Грех. Но что делать, если хочется? А пост и молитва не срабатывают?
- Разве это нормально, что детям преподает гомосексуалист?
- Но мы же в Европейском Союзе, - поправляет меня кюре. - Ныне это, как раз, считается самый лучший вариант, чтобы с малолетства воспитывать в детях терпимость.
Действительно, подруги-феминистки из скандинавского центра "Марфа" меня за подобные сомнения тоже не одобрили бы. Благодарю католического батюшку и двигаю к подозрительному священнику.
Отец Агрис живёт при церкви Святой Терезы в нашем районе. Его комната завалена научными журналами на английском. Он сам в гражданской одежде. На стене характерный символ "Ad maiorem Dei gloriam". Иезуит? Да. Представляюсь и наезжаю:
- Некоторые считают, что вы могли развратить Ивара Аболса и стать причиной его смерти.
Священник качает головой.
- Это так или не так?
- Нет. Секс с несовершеннолетним не просто грех, но страшное преступление.
- Что вы обо всём этом думаете? О гибели одного мальчика, о пропаже другого? Вы были близки с Иваром Аболсом? Отвечайте!
- Он был хороший мальчик, но очень несчастный.
- И вы решили его осчастливить?
- Я хотел ему помочь. Мне симпатично, что вы так близко к сердцу принимаете чужие несчастья. Ивар Аболс вёл дневник. Вы знали об этом? Он может стать ключом к тайне.
- Вы сами видели этот дневник?
- Да. Он мне показывал, нося его с собой в ранце. Много мне задавал вопросов. Наивных.
- О любви мужчины к мужчине?
Священник смотрит прямо:
- И об этом тоже.
- Короче! Если не вы, то кто? Кто виноват в гибели 11-летнего мальчика? Старшеклассник? Другой учитель? Кто-то из гей-тусовки, что здесь недалеко собирается в парке "Аркадия"? Ваша версия?
- Вам надо найти дневник. Мальчик был довольно размыт в формулировках, и я его дневник так до конца и не понял, да и неловко мне стало от его откровенности. Дневник видел, держал в руках, листал, но отдал обратно.
По версии иезуита, погибший попал под трамвай, передвигаясь налегке, очевидно, перебегая дорогу:
- Один день один ребёнок носил оба ранца за двоих, другой день - другой.
Созваниваюсь со знакомыми в полиции, чтобы по дружбе ознакомиться с материалами дела о гибели 11-летнего Ивара Аболса и по цепочке дозваниваюсь до дознавателя. В описи вещей погибшего значился ранец? "Нет. Стопроцентно нет. Личный дневник? Тоже нет. Только одежда". - Но ведь ранец должен был бы быть на месте происшествия? Это поворот между парком "Аркадия" и прудом. Мальчик шёл из школы". Однако дознаватель, который закрывал дело, больше ничего не знает.
На пути от церкви нестандартного священника к особняку Терезы Вайкуле ко мне на мобильный телефон приходит электронный чат от Unnamed:
- Это я, твой друг! Твой двойник:-) Тот, который знает, что ты скоро умрёшь:-) Уверен, что ты тоже ждешь с нетерпением, болезный:-) Освобождения от всех забот:-)
Включаюсь в игру:
- Антон Вайкулис у вас?
- У меня:-)
- Как он?
- Счастлив:-)
- Сочувствую вам, с детьми бывает нелегко.
- Очень даже легко:-) Я доволен:-) И удовлетворен:-) Как, впрочем, и Антоша:-)
- Добро побеждает зло. И вы тоже имеете возможность явки с повинной.
- Добро? :-) Побеждает? :-) Зло? :-)
- Я серьезно.
- :-) Добро - это я. Мои желания - истина и правда. Твои желания - зло. Потому что ты - смерть:-) Ты ведь уже практически умер:-) Я разговариваю с мертвецом:-)
- Я в порядке. Когда умру, жизнь продолжится.
- Ты умрешь, а я продолжу наслаждаться детьми:-) Продолжится жизнь таких, как я:-) И таких, как Антоша, который тоже счастлив играть со мной:-) Сам понимаешь, в какие игры?
- В какие?
- В святого Антония:-) То, что говорили про святых, неправда:-) Посмотри на нынешних иерархов любой церкви, и ты поймешь:-) Раньше было то же самое:-) Только пиарщики работали лучше:-)
- Я не Антоний, и я не преступник. Я не использую детей.
- А, может, стоит попробовать? А?
-
- Чего молчишь? Я говорю, может, стоит попробовать деточек? А?
-
- Ответишь ты или нет? Побори искушение, поддавшись ему:-)
- Если я выбираю добро, то лишаюсь удовольствия зла, но получаю несравненно больше.
- Что, если не секрет? Радость вечной жизни на том свете? Для тебя это, как никогда, актуально. Но вопрос только в том, что вечной жизни нет, говорю, как специалист. Мы умираем, и всё. Эй, любезный! Раз ты не хочешь общаться и так плохо себя ведёшь, то я решил избавиться от мальчика. Уничтожить. Найду другого. Понял? Даю тебе на наши поиски еще только один день срока. Вот, посмотри.
У меня телефон тянет не очень хорошо, но в видеоприложении онлайн вижу искаженное лицо мальчика, того же, что был на фотографии, и он натянуто говорит:
- Я - Антон. Мне хорошо здесь.
Чат прерывается. Я слишком ослаб. Враг нервничает? Значит, рано или поздно он ошибётся. Дожить бы только. Да, можно, последовав совету врага, пропить и прогулять все деньги, что есть, что заплатила Тереза, и потом умереть без операции, наплевав на себя и на искалеченного ребёнка. Самоограничение - жизнь, капризы и прихоти - смерть. Раз изверг надо мной издевается, значит, боится.
Тереза Вайкуле живёт в белом особняке на берегу Мариинского пруда на месте бывшей средневековой мельницы. Мы - на улице, под сверкающими в вечерних лучах стенами и колоннами кружится голова. История с СМС-ками произвела на мать впечатление. "Ваш сын жив". "У какого же подлеца он оказался в руках?" Расследование продолжается. Мог ли на меня покушаться кто-то из ее мужчин на черном VW? Она отрицает. Лучше ей не знать, что я только что говорил с ее сыном. Женщина вспоминает:
- Антон был свидетелем гибели Ивара. Тот при нем попал под трамвай. ("Значит, всё сходится", - ликую про себя.) Антон мне рассказал вскользь. Мои отношения с сыном были далеки от идела.
- Почему?
- Сын был слишком себялюбивый и вредный. Хотел всегда настоять на своем..
- Разве ребёнок отвечает за то, что взрослая женщина не может наладить с ним отношения?.. Где ваш сын хранил свои вещи? Где он не любил, чтобы вы его заставали?
- На чердаке, - говорит мать. Эклектичность богатой обстановки вопиет об одиночестве и жажде любви. Поднимаемся по деревянной резной лестнице, и я спрашиваю: "Что у вас было с директором Аболсом? Что он за человек?"
- Отношения у нас не сложились, а человек он обычный, эгоист, как современные мужчины.
Женщина в последний миг меня останавливает:
- Может, не надо, а? - и в глазах читается иррациональный страх. Она боится. Сдергиваю ее руку с плеча. Иногда кажется, что деньги, удовольствия и капризы для нее дороже сына.
Чердак, вопреки остальному дому, который убирает домработница, запылён и хаотичен. Где ребёнок мог устроить тайник? Под центральной балкой потолка пусто. У окна... Под подоконником... Ящик. В нем рюказак, как и говорил священник, яркий, броский, играющий синтетикой под лучами вечернего солнца, как будто кричащий: "Поймите меня!"
Выпотрашиваю содержимое. Падает школьный дневник: "Ивар Аболс". Удача! Ручки, тетрадки, тамагочи, старый и сломанный. А в потайном кармане... Вот он, личный дневник.
Описания туманные, писаны не от мира сего и их не хочется произносить. Постоянно повторяется: "Мой папа..." Он сделал так, потом - так. Рисунки, мальчик у коленей взрослого и недетские схемы. Тереза ужасается, вспоминая директора: "Он лелеял сына, как зеницу ока. Никто не мог подумать. Какой кошмар".
Получается, что это директор меня бомбил издевательствами? Впоминаю чат: "Побори искушение, поддавшись ему", - парафраз моих слов в первую встречу с директором. Он их у меня подхватил.
- Он украл вашего сына, Тереза. СМС-ки, что получили родители на школьном собрании от имени сына, директор заранее написал и отправил их из телефона в своём кармане.
- Какие ваши доказательства? - тянет полицейский на горячем телефоне. - Какой-то дневник? Сегодня пятница, придете в понедельник, напишете заявление. Может, до тех пор еще всё утрясется. Дети часто играются в разную чушь.
У меня есть телефон начальника Управления по борьбе с организованной преступностью МДВ Латвии Лаймониса Лациса. Звоню ему, никто не берёт трубки, потом появляется связь, фоном звучит музыка и многоголосый женский смех, - конец недели:
- Информация интересная, если всё так, как вы говорите, то надо делать экспертизу дневника, обычно это долго, от одной недели до пары месяцев. Однако, если госпожа Вайкуле заинтересована, она можно лично поговорить с экспертами, - говорит начальник УБОП Лацис. "Дать взятку экспертам", - думаю я: - Чтобы придать им ускорение? - Да, - понимающе усмехается полковник полиции, - именно, - добавляя: - Со мной ей тоже не мешало бы поговорить. Ведь дневник - слабое доказательство. Адвокаты скажут, что ребёнок нафантазировал, а улики шиты белыми нитками. Вопрос: объявлять ли директора подозреваемым? Это в моей компетенции. Я могу его арестовать и принудить к чистосердечному признанию и сделке со следствием. Пусть мать со мной свяжется, и мы, возможно, договоримся. Преступник грозит, что времени сутки? Тогда ждать нельзя. Пусть мать завтра мне позвонит. Я сейчас занят.
Конец связи. Мать всхлипывает.
- Что делать? - спрашивает она. - Об этом все узнают? И пресса?
Успокаиваю, что завтра поднимем на ноги УБОП. Она пытается дать остаток причитающихся мне денег. В моем лице она хочет откупиться от судьбы. Говорю: "Денег за свои усилия хотят также криминологическая экспертиза и полицейский начальник", - и мать понимающе кивает: "О какой сумме может идти речь?" Я очень плохо себя чувствую. Беру ранец погибшего мальчика и прощаюсь. Мы еще повоюем. Ее сын скоро будет с ней.
Последнее, что мне осталось, это зайти к психотерапевту по рекомендации центра "Марфа". Для уточнения психологического портрета преступника. И, вроде, мне обещаны психостимуляторы для бодрости и от кружения головы. Странное имя было у приглашавшей, Вера Плуме, то есть Слива. Сливающая? Нехорошее предчувствие или просто усталость. Дом тут же, на соседней стороне большущего пруда. Звоню в дверь, и меня встречает человек в белом халате, улыбающийся по-западному и в очках-хамелеонах: "Янис Силиньш".
Врач идёт впереди по лестнице, провожая наверх под музыку и в пятнах света, зеленых, фиолетовых и красных. Словно на дискотеке, только играет амбиент. "Необычно". "Да", - отвечает спина врача. Он как аршин проглотил, психотерапевты часто странные люди. Автоматически касаюсь своей одежды. Наверху - комната в зыбком фантастическом свете. Сажусь в кресло. Психотерапевт - высокий и дерганный, стоит напротив, крутя на пальце ключи. Спрашиваю:
- Что у вас с лицом?
- А, это, - он указывает на очки. - Ожог. Попал в автоаварию.
Он садится напротив, протягивает приготовленный кофе и замирает, говоря:
- Рад вас видеть. Как у вас дела?
Говорим несколько минут ни о чем. Янис Силиньш - приятный собеседник.
- Так что у вас с делом? Нужна ли консультация?
- Оно практически раскрыто, только преступник включил счетчик.
- Вы его нашли?
Отвечаю вопросом на вопрос:
- Как часто педагогов или директоров школ ловят на педофилии?
- Если помните, десять лет назад у нас в Риге уже было нечто подобное. Правда, никого не наказали, а директор так и остался на своей должности. А вы, значит, молодец, профессионал.
- Часто ли жервы педофилов пишут дневники, и насколько трудно идентифицировать содержание, как подлинное?
- Вы нашли такой дневник? - удивляется он. - Чей?
- Того парнишки, Ивара Аболса.
Облокачиваюсь поудобнее - и ловушка защелкивает руки и ноги. Дергаюсь, но замурован намертво. Помещение заливает слепящий свет. Мужчина улыбается, снимая халат, сдергивая парик и очки, оставясь лишь в женском гриме. Гунтис Аболс, как всегда, в деловом костюме, подходит и бьет меня по уху. Садится на стул напротив, демонстративно закидывает ногу на ногу, снимает с себя одну туфлю на высоком каблуке и кидает мне в лицо, затем, так же, другую. Переодевается в кроссовки.
- Будешь играть Зою Космодемьянскую? - он смеётся, хвастаясь героическим отцом, что, как полицай, боролся с евреями и белорусскими партизанами и, как легионер Ваффен СС, держал блокаду Ленинграда. - Я помню, я горжусь, а? Затеял со мной эту дурацкую игру и проиграл, - ключом он открывает дверцу в столе и раскладывает на нём передо мной клещи и пыточные инструменты. - Но мне было интересно, - он разевает пасть в смехе и больно бьет по моему колену железкой. - Сатанинские знаки на фото, ложный ход с сатанистами, звонки, чат, СМС... Завидно, какой я умный?
Я киваю, а он продолжает:
- Кроме тебя, который сегодняшнего вечера не переживет, поделиться мне не с кем, а хочется. Когда мой мальчик ушёл, стало одиноко и грустно, а потому ему на замену взял сюда в тайный вертеп Антона Вайкулиса, который по характеру очень похож, да и погибшего сына хорошо знал. Чтобы Тереза Вайкуле не ходила в школу истерить и не доводила коллектив идиотскими звонками, подрядил детектива послабже, такого, который бы всё равно ничего не разобрал. Однако ты проявил недюжинную прыть и развернул параноидальную активность. Тогда я придумал дополнительный способ тебя урезонить. Я нанял крутого детектива, хотя официально так никто его не называет, - штатного контрразведчика из Бюро защиты Конституции Латвии. Он припугнул больничных врачил и забрал копию твоей истории болезни. Наша страна - член НАТО, поэтому специалист сообщил американским коллегам, что ты российский шпион. В кооперации с ЦРУ распотрошили Фейсбук и Гмайл, на которых твоя переписка с психотерапевтом из центра "Марфа" поведала о проблемах с отцом в детстве. Они, на самом деле, никакие не проблемы, как ты возомнил, но знак избранности и отметка свыше. Ты, оказывается, интересная личность, и сильно на меня похож.
- Может, как раз поэтому к тебе и подобрался?
- Да, - смеётся он. - Но я написал письмо от имени несуществующей Веры Плуме, и ты купился.
- Что это было за покушение на меня? На машине?
- Элементарно, - смеется директор, и бьет меня по другой ноге. - Тусил с друзьями-политиками, и один мне признался, что ревнует свою жену. Я сказал, что виновный ловелас - ты, и дал на тебя наводку. Ревнивец, пьяный и обкурившийся, сел за руль, поехал и сбил тебя для острастки.
- С друзьями-политиками?
- Да, - и он бьет меня под дых. - Я - член правящей партии "Единство Латвии". Той, что такие, как ты, лохи называют партией жуликов и воров. Мы на вас клали с прибором.
- Но я звонил в полицию и сообщил о тебе, а там все разговоры записываются. Тебя найдут. Лучше отпусти нас с мальчиком, и тебе срок скостят.
- Лучше накачаю тебя с мальчиком наркотиками и кину под поезд. Рельсы отсюда недалеко. Кому поверят? Исдохшему русскому оккупанту? Или уважаемому человеку? Вижу, у тебя с собой дневник моего сына. Да ты опять просто молодец, пропущу один удар. Тереза Вайкуле? У нее политическая крыша гораздо слабее, так что по ее заявлению полиция бы меня никогда не разоблачила. Думал Антошу взять с собой, но лучше тоже убью для надежности. Бросаю работу в школе и уезжаю в рай. Моя родственница - спикер сейма, глава "Единства Латвии" Солвейга Абола, поэтому мне доверяют партийную черную кассу. Буду обслуживать ее в крае вечной весны, в безналоговом Тенерифе.
- Это правильно, - поддакиваю я.
- Когда ты сказал мне: "Единственный способ отделаться от искушения - поддаться ему", - я почувствовал человека сходной души. Если твой отец тебя имел так же, как имел меня мой, то что может быть лучше? Правители имеют своих граждан, а родители - своих детей. Но ты - трус, и не последовал правильному примеру, хотя мог бы быть, как я, сверхчеловеком.
- По крайней мере, умер, борясь. За правое дело. Пытаясь спасти ребёнка.
- Ладно, - изувер смеется и зовёт по внутреннему видеофону: - Антон, поднимись сюда, - и приходит мальчик, разряженный, как на праздник Лиго, с лентами и шапкой из цветной бумаги. Он слабо улыбается:
- Папа, - говорит он извращенцу.
- Зачем? - спрашиваю я.
- Напоминает мне погибшего сына, - отвечает довольный враг, пока мальчик трётся головой о его колено. - Взял его на улице за руку, и он сразу за мной сел в машину. Вначале Антоша дёргался, но потом понял: ему со мной нравится, и он любит меня. Правда?
- Да, - отвечает мальчик.
- Я вас тут на минуту оставлю, - бодро говорит школьный директор, - и спущусь вниз позвонить насчет авиабилета на Канары. То есть авиабилетов, - смеется он. - Если вы займетёсь друг с другом любовью, то я вас еще и пощажу. Зависит от вашего энтузиазма. Я буду наблюдать и слышать через видеокамеру, - указывает он на глазок на стене, и шаги спускаются вниз по лестнице.
Мы одни, если не считать видеокамеры. Смотрю на несчастного мальчика. Говорю в голос: "Ласкай меня!" - и тихо шепчу: "Убей. Если хочешь, убей меня. Или себя. Но лучше всего - преступника. Ты - не преступник. Он причинил тебе зло. Ты не хотел. Ты - добрый. Люди не одинаковы. Одни хорошие, а другие - плохие. Ты - хороший, а он - плохой. Это был дурной сон. Поймай его на мушку, нажми на курок и проснись".
Люди не откровенны с детьми, потому что боятся демонов, что вокруг нас, летают, ползают, ходят, окружают и пронизывают насквозь снаружи и изнутри. Люди не обращаются с детьми, как со взрослыми, потому что боятся. Дети - это реальность. Люди боятся зеркал. Люди знают, что, если поднять глаза, как Хома Брут, то демоны узнают, налетят, нападут и сожрут. А вдруг обознаются? И не узнают? Мы меняемся каждый миг... Слышно, как внизу палач говорит по телефону, пока мальчик наигранно прижимается к моему бедру.
- Что вы тут шепчетесь? - зайдя наверх, похотливо спрашивает маньяк, и тут же ловит первую пулю в грудь, а радость на лице сползает в неуверенность и злобу.
Хлопают выстрелы. Отрезвляюще пахнет порохом.
- Стервец... Испортил мальчика и научил жестокости, - шепчет директор в крови от пуль на белой манишке и брюках.
- Извини, что не оставил тебе ни одной, чтобы в него выстрелить, - говорит мне ребёнок, держа в руках пистолет, что снял у меня с голени.
- Теперь всё у тебя в жизни будет хорошо. Освободи меня. И будем звонить в полицию.
...Есть латышская пословица: "Никогда не думай плохо о своём государстве, потому что оно всегда окажется еще хуже". Директор в больнице при смерти. Уголовный процесс начат, ребёнок проходит рехабилитацию, правящая партия открещивается от преступника, что он всё наврал, а они из своих рядов его уже давным-давно исключили. Всё, как обычно. История шокировала общество, но не удивила. Под подозрениями в педофилии бывали премьер, министры и иерарх православной церкви, но никто из них ничем не поплатился. Тереза дала мне деньги на операцию, я сейчас выхожу из наркоза, лежу и смотрю в больничный потолок. Злодей использовал сына, и тот стремился к смерти. Когда сын погиб, садист переключился на другого ребёнка. Но нам повезло, мы остаемся жить. Я записал на диктофон последний разговор с монстром. Успел нажать кнопку. В полицию отдал копию. Оригинал - для суда. Полицейские часто теряют вещественные доказательства и находят их потом за бешеные деньги. Или вообще не находят, на радость своему кошельку давая злу торжествовать, что вовсе не повод для уныния. Преступники ошибаются, думая, что они правы. Жизнь нередко бывает ужасна, но мы живём вопреки злу и благодаря добру. После нас будут другие, наши или чужие дети, которые тоже будут страдать, но уже не так мерзко, как мы. Добро = (равно) жизнь, и их становится больше и при нас, и уже после нас.
![[]](/img/s/shabanow_a/experimental_story/___dscf2142.jpg)
![[]](/img/s/shabanow_a/experimental_story/___dscf0546.jpg)
![[]](/img/s/shabanow_a/experimental_story/__1184058.jpg)