Шабельник Руслан Вл : другие произведения.

Та-мань

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Та-мань - самая северная рыбацкая деревушка провинции Осю. Случилось мне путешествовать в тех краях ранней весной, когда отцветающая слива-муме только думает распустить первые почки, как сказал поэт: Колышутся тихо Голые ветви, Зеленеет листок на ветру.
[]
  Та-мань - самая северная рыбацкая деревушка провинции Осю. Случилось мне путешествовать в тех краях ранней весной, когда отцветающая слива-муме только думает распустить первые почки, как сказал поэт:
  
  Колышутся тихо
  Голые ветви,
  Зеленеет листок на ветру.
  
  Лошадь моя захромала, так что весь путь до Та-мани пришлось проделать пешком.
  Добрался я туда под вечер, когда удлинившиеся тени деревьев размываются, затягивая темными кляксами все пространство дороги.
  На подходе к деревне, тропа стала совсем узкой, едва не теряясь в густых зарослях шиповника, так что приходилось не только смотреть под ноги, но и следить за тем, чтобы дорожное кимоно не цеплялось за длинные, как лапы цутигумо и такие же острые колючки.
  Вот в этих самых зарослях, меня и встретил староста Та-мани. Он вышел из кустов, наверное лунный свет сыграл со мной злую шутку, ибо мне показалось - ветви сами раздвинулись, выпуская человека.
  Заметив мои мечи и одежду, староста низко поклонился.
  - Приветствую, рад видеть в нашем селении столь важного господина.
  Был он неимоверно стар, серая в лунном свете кожа обтягивала лысый череп с выступающими скулами, так что казалось - мертвец покинул могилу, чтобы приветствовать одинокого путника.
  - Мое имя - Мичи, - рука моя огладила покрытую кожей ската рукоять верной катаны - работа самого мастера Мурамасы, - веди меня в деревню, я устал с дороги и хочу спать.
  Старик снова поклонился.
  - Следуйте за мной, господин.
  
  
  Деревушка встретила меня темными хижинами и нестерпимым запахом рыбы. Странно, что от старосты совсем не пахло, или он, благодаря своему возрасту и положению, давно не выходил на промысел.
  Ветер с моря нес не только запахи, но и прохладу, так что я даже озяб и крикнул старосте, чтобы он поторопился. Поклонившись, он продолжил путь по грязным улочкам, где по сторонам я видел одни только покосившиеся лачуги. Наконец, мы подошли к небольшому домику на самом берегу моря.
  Затянутый тучами месяц светил на камышовую крышу и серые стены моего нового жилища. Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен, и внизу с беспрерывным рокотом плескались волны.
  Толкнув дверь, староста вошел внутрь, я за ним. В этот момент, луна вышла из-за туч, осветив нехитрое убранство рыбацкой лачуги. Серый пол, на нем две рваные циновки, в углу беспорядочной кучей свалены бамбуковые корзины, деревянные стены сплошь усеяны пучками сухих трав. Надо сказать, травы почти перебивали вездесущий запах рыбы.
  Посреди лачуги одиноко стоял мальчик в серых рваных штанах до колен. Спина его была привычно согнута.
  - Хозяйка где? - спросил его староста.
  - Нету.
  - Как? Совсем нет?
  - Совсем, ушла собирать коренья.
  Говоря это, мальчик не мигая смотрел впереди себя, и тут только в лунном свете, я увидел два бельма на месте глаз ребенка. Он был слепой, совершенно слепой от природы.
  Признаюсь, я имею сильное предубеждение против слепых, кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и прочих. Я замечал, что всегда есть какое-то странное отношение между наружностью человека и его душою, как будто с потерею члена, душа теряет какое-нибудь чувство.
  - Вот, господин, можете остановиться здесь, - староста снова поклонился и вышел из дома.
  Мальчик последовал за ним.
  Я думал, старик даст ему указание накормить меня, однако никаких голосов с улицы не послышалось, по видимому, они разошлись, каждый по своим делам.
  Вытянув мечи из-за пояса, я уселся на самую дальнюю от двери циновку. Ноги мои за день сильно устали, и я принялся массировать ступни.
  У меня еще оставалась пара рисовых лепешек, а так как кормить меня здесь явно не собирались, я вытянул их и принялся есть.
  Так прошло какое-то время. Месяц светил в окно, и луч его играл на деревянном полу лачуги. Вдруг, на яркой полосе, пересекающей пол, промелькнула тень. Я привстал и взглянул в окно - кто-то снова пробежал мимо его и скрылся, Будда знает куда. Я встал, засунул мечи за пояс и тихо вышел из дома. Навстречу мне двигался слепой мальчик, я притаился у стены, он не вошел в дом, а верным, но осторожным шагом прошел мимо, к обрыву, что вел на побережье. Под мышкой он нес какой-то узел.
  Узкая, крутая тропинка вела к морю. Подождав, когда ребенок начал спускаться, я тихо двинулся следом.
  
  Луна за тучи ушла,
  И даже вековые криптомерии
  Прячутся в тени.
  
  С трудом я пробирался по крутизне, слепой между тем был уже внизу. Он шел так близко от воды, что казалось, сейчас волна его схватит и унесет, но видно это была не первая его прогулка, судя по уверенности, с которой он ступал с камня на камень и избегал рытвин. Наконец он остановился, будто прислушиваясь к чему-то, присел на землю и положил возле себя узел. Я наблюдал за ним, спрятавшись за скалой у берега. Спустя какое-то время с противоположной стороны показалась белая фигурка. Она подошла к слепому и села возле него. Ветер по временам приносил мне их разговор.
  - Что, слепой, - сказал девичий голос, - буря сильна, Юдаи не будет.
  - Юдаи не боится бури, - отвечал тот. - Он не боится ни ветров, ни тумана, это не вода плещет, меня не обманешь, - это его длинные весла.
  Девушка вскочила и стала всматриваться вдаль. Свет луны осветил ее лицо - высокий лоб, маленький, чуть вздернутый носик, полные губы и большие глаза. Дыхание мое сбилось, и я вынужден был опереться о скалу, за которой прятался, ибо прекраснее лица я не видел никогда в жизни. Как сказал поэт:
  
  Темный локон
  Мелькнул за занавеской,
  И сон ушел.
  
  - Ты бредишь, слепой, - сказала незнакомка беспокойно.
  Я тоже, сколько ни старался различить вдалеке что-нибудь наподобие лодки, ничего не увидел. Так прошло еще какое-то время, и вот показалась между горами волн черная точка, она то увеличивалась, то уменьшалась. Медленно поднимаясь на хребты волн, быстро спускаясь с них, приближалась к берегу лодка. Отважен был пловец, решившийся в такую ночь пуститься через пролив, и важная должна быть причина, его к тому побудившая! Думая так, я с невольным биением сердца глядел на бедную лодку; но она, как утка, ныряла и потом, быстро взмахнув веслами, будто крыльями, выскакивала из пропасти среди брызг пены, и вот она ловко повернулась боком и вскочила в маленькую бухту невредима. Из нее вышел человек среднего роста, в легкой одежде рыбака, он махнул рукою, и все трое принялись вытаскивать что-то из лодки. Груз был так велик, что я до сих пор не понимаю, как она не потонула. Взяв на плечи каждый по узлу, они пустились вдоль по берегу, и скоро я потерял их из вида. Надо было вернуться в дом, но, признаюсь, все произошедшее меня так растревожило, что я уже не уснул и насилу дождался утра.
  
  
  Утром я пустился на поиски старосты деревни, и довольно скоро нашел его. Старик сидел у порога своего дома и грелся на солнышке. Надо сказать, при свете дня, он мало походил на ожившего покойника.
  - Какая девушка? - в ответ на мой вопрос, удивился старик. - В доме живет старуха-травница и ее внук, вы видели его вчера.
  - А дочь, у старухи есть дочь, или внучка?
  - Нет, и не было никогда.
  Вернулся я домой угрюм и сердит. Меня в дверях встретила старуха в рваном одеянии с седыми космами, которые торчали у нее во все стороны. Очаг горел, и на огне варился обед, судя по запаху - похлебка из рыбы. И то хорошо, потому как - я слышал - рыбаки имеют обыкновение есть рыбу сырой. На все мои вопросы, старуха отвечала, что она глухая и ничего не слышит. Что было с ней делать? Я обратился к слепому, который сидел перед огнем и подкладывал в него хворост.
  - Ну-ка, слепое отродье они, - сказал я, взяв его за ухо, - говори, куда ты ночью таскался с узлом, а? И кто это был с тобой?
  Вдруг мой слепой заплакал, закричал, заохал:
  - Никуда я не ходил!.. Никуда не ходил... с узлом? Каким узлом?
  Старуха на этот раз услышала и стала ворчать:
  - Вот выдумывают, да еще на убогого! За что вы его? Что он вам сделал?
  Мне это надоело, и я вышел, твердо решив достать ключ этой загадки.
  Я спустился к морю, к тому самому месту, где наблюдал ночную встречу. Лодки уже не было, а голые камни не сохранили следов.
  Внезапно я услышал песню. Женский, свежий голосок, выводил слова:
  
  Мой милый плывет на лодке,
  Мой милый плывет под лодкой.
  
  Везет всякие товары,
  Полную лодку всяких товаров.
  
  Но откуда? Песня будто лилась с неба, подняв голову, я увидел ее - мою ночную незнакомку. Защитив глаза ладонью от лучей солнца, она стояла на краю обрыва, пристально всматриваясь вдаль. Внезапно она рассмеялась и снова запела песню:
  
  И никто не знает тайну моего милого,
  Тайна его скрыта от глаз.
  
  Только я знаю тайну милого,
  Ибо тайна у нас одна на двоих.
  
  Я вскочил и побежал наверх, когда я поднялся на обрыв, прекрасной незнакомки уже не было, зато из дома слышались громкие голоса. Двери были открыты, и, подойдя к ним, я замер на пороге. Она была там, внутри, - ночная прелестница. Сейчас, в свете дня, девушка показалась мне еще прекраснее. Решительно, я никогда подобной женщины не видывал. Она была не совсем красавица, но... в ней было что-то... необыкновенная гибкость маленького стана, озорной блеск темных глаз, особый наклон головы, длинные густые волосы - в свете дня - с рыжиной, золотистый отлив слегка загорелой кожи...
  Старуха сердилась и громко кричала, моя же прелестница только смеялась в ответ. Увидев меня, старуха замолчала, девушка же пристально посмотрела мне в глаза, словно удивленная моим присутствием. Потом она ловко обернулась, и прошмыгнула мимо меня на улицу. Оставив старуху, я ринулся за ней.
  - Скажи-ка мне, красавица, - остановив незнакомку, спросил я, - как тебя зовут?
  - Кто зовет, тот знает.
  - А кто зовет?
  - Кому надо - тот зовет.
  - Экая скрытная! А вот я тоже кое-что про тебя знаю. Я знаю, что ты вчера ночью ходила на берег.
  И тут я очень важно пересказал ей все, что видел, думая смутить ее.
  Она захохотала во все горло:
  - Много видели, да мало знаете, так держите при себе!
  - А если б я, например, вздумал донести сборщику налогов? Как он посмотрит на тех, кто ввозит товары, без пошлины, а, может, и знается с пиратами.
  Она вдруг отшатнулась от меня, сделавшись серьезной. Больше я ничего не успел сказать, моя певунья убежала, махнув на прощанье черными с рыжиной кудрями.
  
  
  Весь день я искал ее, однако, кого не спрашивал, никто из жителей деревни не мог указать мне на девушку. Под вечер, я вернулся в лачугу.
  Только начало смеркаться, а так как ни старухи, ни ее внука в доме не было, я придумал нагреть себе воды, чтобы помыться, как вдруг дверь скрипнула, легкий шорох одежды и шагов послышался за мной; я вздрогнул и обернулся, - то была она, моя певунья!
  Она села против меня тихо и безмолвно и устремила на меня глаза свои, и не знаю почему, но этот взор показался мне чудно-нежен. Она, казалось, ждала вопроса, но я молчал, полный неизъяснимого смущения. Лицо ее было покрыто тусклой бледностью, изобличавшей волнение душевное; грудь ее то высоко поднималась, то, казалось, она удерживала дыхание. Я собрался было прервать молчание, как вдруг она вскочила, обвила руками мою шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на губах моих. В глазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал ее в моих объятиях со всею силою мужской страсти, но она, как змея, скользнула между моими руками, шепнув на ухо: "Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег", - и стрелою выскочила из комнаты.
  Через некоторое время пришла старуха, внук так и не показался. Когда она, кряхтя и отдуваясь, улеглась спать, я поднялся со своей циновки, заткнул за пояс мечи и вышел из дома.
  Она дожидалась меня на краю спуска, ее одежда была более нежели легкая.
  - Иди за мной! - сказала она, взяв меня за руку, и мы стали спускаться.
  Внизу мы пошли по той же дороге, где накануне я следовал за слепым. Месяца видно не было, и только две звездочки, словно глаза, сверкали на темно-синем своде.
  - Куда мы идем? - спросил я.
  - Уже пришли, - ответила моя спутница, и тут же, обернувшись, обвила мой стан своими руками. - Я тебя люблю! - ее щека прижалась к моей, и я почувствовал на лице моем пламенное дыхание.
  Вдруг что-то шумно хлюпнуло сзади. Я хотел обернуться, но она, как кошка, вцепилась в мою одежду. Между нами завязалась отчаянная борьба, страх и бешенство придавали мне силы, наконец, я смог оттолкнуть ее от себя, и как раз вовремя. Обернувшись, я увидел, что от моря ко мне приближается водяной-каппа. Был он высок, мокрый панцирь блестел в свете звезд, а длинный клюв был направлен на меня.
  - Что тебе нужно! - закричал я, нащупывая рукоять меча.
  - Он видел, он донесет! - вместо каппы ответила моя спутница, и голос ее больше походил на гавканье.
  Через плечо я взглянул на нее - о ужас - вместо прекрасной незнакомки, припав к камням, в готовом сорваться прыжке, замерла огромная лиса. Острая мордочка хищно щерилась мелкими зубами. В следующий миг она прыгнула. Привычным движением, я выхватил меч, сталь клинка великого Мурамасы тускло блеснула в свете луны, что показалась из-за облаков, осветив происходящее на берегу. Клинки Мурамасы не стоит обнажать без причины, но обнажив, не следует вкладывать в ножны, не обагрив их кровью. Такова сущность этих мечей. Клинок словно сам извернулся в моей руке, движение было почти незаметным глазу. Лиса тихо гавкнула, и вот уже две половинки мохнатого тела, упали к моим ногам. В тот же миг взвыл каппа, вытянув длинные пальцы с перепонками между ними, он кинулся на меня. И снова почти невидимо блеснула сталь. Голова каппы, расплескав содержимое темени, упала к моим ногам.
  Я замер на берегу, у ног моих лежало два трупа. Внезапно я услышал плач, обернулся, готовый отразить нападение очередного противника и увидел, что плакал слепой мальчик. Крупные слезы, блестя в свете луны, катились по его щекам. Ужели он видел происходящее? Но как? Или слух слепых настолько обострен, что воображение с легкостью дорисовывает недостающее.
  - Ты убил их, - сквозь рыдания сказал мальчик. - Они были моими друзьями, моими единственными друзьями. Я проклинаю тебя, самурай Мичи, чье имя означает "тропа". Отныне, во всех следующих жизнях, где бы ты ни родился, дорога судьбы будет приводить тебя на морской берег, подобный этому. Каждый раз, ты будешь встречать нас троих. И каждый раз, лиса-кицунэ будет пытаться тебя убить.
  Меч мой уже обагрился кровью, и я спрятал его в ножны.
  - Ты бредишь, слепец, - сказал я.
  - Так будет продолжаться, пока в одной из схваток, ты не оставишь ее в живых, только тогда проклятие будет снято. Останешься ли жив ты сам - неведомо.
  Я развернулся и зашагал обратно к подъему. За спиной тихо плакал слепец, но какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне - странствующему самураю.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"