Браун Лена : другие произведения.

Пятнадцать воспоминаний о мартовском августе. Малыш Ро

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Работа участвует в конкурсе "Русский stil'08" Пара фраз до. Малыш Ро - вовсе не кто-то из моей жизни и даже не собирательный образ: это не моя девушка и не мой молодой человек, не мой отец, не герой дамского романа, прочитанного в метро. Существует столько планет, столько звезд, о которых мы даже не подозреваем. На одной из них живет Малыш Ро, Голый Король, Принцесса, маркиза, мадмуазель, трубочист и я. "А зря никто не верил в чудеса, но вот однажды утром ранним над злой Каперной алые взметнулись паруса, и скрипка раздалась над океаном".

Пятнадцать воспоминаний о мартовском августе. Малыш Ро.

  
  
   Пара фраз до.
   Малыш Ро - вовсе не кто-то из моей жизни и даже не собирательный образ: это не моя девушка и не мой молодой человек, не мой отец, не герой дамского романа, прочитанного в метро. Существует столько планет, столько звезд, о которых мы даже не подозреваем. На одной из них живет Малыш Ро, Голый Король, Принцесса, маркиза, мадмуазель, трубочист и я.
   "А зря никто не верил в чудеса, но вот однажды утром ранним над злой Каперной алые взметнулись паруса, и скрипка раздалась над океаном".
  
   Первое воспоминание.
   Малыш Ро однажды нашел на своей и без того крошечной планете огромную пещеру. Казалось бы, Малыш Ро уже достаточно взрослый, чтобы успеть изучить свою планету досконально, а вот на деле и такие казусы случаются.
Темная, скалистая пещера стояла прямо за солнечным кратером и была прикрыта (к холодящему ужасу Малыша) разросшимся баобабом. Дерево тревожило перистое небо, а кора была настолько морщинистой, что можно было с уверенностью говорить: дереву не меньше сотни лет. Тогда молочное небо подергивалось пенкой и рассыпалось брызгами то ли звезд, то ли млечного пути.
Малыш Ро долго стоял, смотрел на пещеру, боясь даже выдохнуть слишком громко - вдруг там кто-то живет? Ведь не видел же Малыш Ро ни пещеры, ни солнечного кратера и, что самое страшное, баобаба тоже. Тогда он вернулся в замок (перебираясь буквально на цыпочках) и осмотрел свою кладовую.
- Грабли тут уже не помогут, - грустно вздохнул Малыш Ро.
Он взял свой игрушечный трон и пошел обратно, чтобы не заснуть и не пропустить выхода таинственного чудовища.
Малыш Ро кутался в бороду северного ветра, то и дело поеживаясь от попадавших за шиворот капель дождя. День сидел, два сидел. И с каждым днем становилось все страшнее - Малыш Ро видел, как растет баобаб. Вот он уже почти достал до соседней планеты, где жил Голый Король. А ведь тогда его величество обвинит Малыш в безответственности, объявит войну и никогда не захочет отдать свою дочь замуж.
Малыш Ро покивал головой собственным мыслям:
- Тогда мне придется переселиться в эту пещеру, а, может даже выкрасть Принцессу, дочку Голого Короля.
- Ты же в другом мире, - Малыш Ро вздрогнул, потому что пещера заговорила. Возможно, это была и не сама глыба скалы, а кто-то ее населяющий, но из-за сильного ветра и проливного дождя принц мог биться об заклад и клясться самым святым, что видел и рот, и глаза, и даже уши пещеры.
Малыш вскочил с трона и обнажил свою игрушечную шпагу.
- Кто ты?
- А я "кажущееся" отражение твоего "кажущегося" страха, который возникает при каждом "кажущемся" дожде.
Малыш Ро ничего не успел ответить, потому что пещера растаяла, баобаб растворился, а солнечного кратера, по словам ученого с соседней планеты, так никогда и не существовало.
- Крепче спать надо, - решил для себя принц, закутываясь в одеяло возле клумбы с Принцессой.
  
   Второе воспоминание.
Малыш Ро тихо выдыхает и открывает глаза. Не то чтобы он просыпался в холодном поту, однако сон, который упорно снился ему уже на протяжении девяти месяцев, на утро оставлял неприятный осадок размытого мокрого кофе на дне разбитой белой чашки. Чашкой был Малыш. Он заворачивается в простынь, накинув ее на голову, забирается на подоконник, чтобы поймать ртом парашютики легких одуванчиков. В комнате ужасно душно, да и на улице не лучше. Небо отвратительно однотонное, абсолютно безвкусное, по мнению маркизы. Малыш Ро еще раз вздыхает и оборачивается через плечо. На кровати молчит маркиза. Ее спина изрезана перьями в попытках стать ангелом и усыпана алмазами. Морок дергает в комнате воздух. Страх потери утекает эфиром в немодное небо. Малыш Ро отворачивается, смотрит вверх в надежде увидеть пушистое, кудрявое облако. Он натягивает простынь крепче и туже, чтобы зажать уши и не услышать крик разорванных в поле бабочек. Сегодня на полигоне стрельба.
- Если ты хочешь, я сыграю на скрипке, - маркиза переворачивается, смотрит на Малыша. Шуршат простыни.
Ро не слышит, в ушах звенит. Он пытается не глядя вспомнить, как она выглядит. Не выходит, Малыш Ро виновато вздыхает и смотрит на фонари. А еще вчера ночью в грязном узком стекле молчал в бешеном танце огонек. Фонарщик, похожий больше на трубочиста, ловил его своим огнивом. Старый, седой, как будто и в черном фраке, фонарь что-то невразумительно ворчал под нос.
- Я видел его бороду.
- Что?
- Я видел его бороду, - терпеливо повторил Малыш и почувствовал, как маркиза пожала плечами.
Малыш Ро думает о дне рождения Голого Короля. Он помнит, как Король сидел в своей комнате, угрюмо уставясь на иголку с пунцовой ниткой, как Его Величество уже несколько часов пытался сшить себе платье из чистого воздуха.
Ну, как сказать, из чистого ли. Воздух был пропитан запахами готовящегося на кухне обеда. Голый Король тогда принюхивался (Малыш Ро отчетливо помнит, как двигается кончик его носа и пробегает смешная морщинка по лбу) и думал, что вечером он будет вкушать отличного молочного поросенка. Но это не помогало пошиву. Из раскрытого окна тянулся тонкий, пестрый букет полевых цветов. Все еще стоял мартовский август, и в саду цвели маргаритки с белыми тюльпанами. А потому Голому Королю хотелось шить платье в яркие бутоны, чтобы можно было щеголять на зимнем балу (который, кстати, состоится через неделю, и поговаривают, что все королевство приглашено), удивляя своих подданных. В воздухе витал парфюм маркизы. Кисловатый, плотный аромат, напоминавший рождественскую жизнь и постоянные разводы. Голый Король тогда вздохнул. Вздыхает и Малыш Ро.
- Знаешь, я, пожалуй... - начинает Малыш и понимает, что маркиза опять заснула. Он продолжает уже шепотом, - я, пожалуй, на седьмое небо, за своей мечтой. Все-таки, она ведь из воздуха.
Малыш Ро завязывает простынь на шее и прыгает с пятого этажа.
  
   Третье воспоминание.
   Я часто писала письма Малышу Ро, чаще без ответа и постоянно "до востребования" на адрес главного почтамта. Не знаю, прочел ли он хотя бы одно из них. Я любила его когда-то, а может, даже была его Ангелом. Люди нуждаются в ангелах или хотя бы в вере в них.
   (Из моих неотправленных писем)
   "7 июля.
Помнишь-помнишь, тогда, в далекие-далекие времена, когда варенье делали из баклажан с фиалковой приправой, когда я просыпалась каждое утро, когда тысячи настоящих, небумажных журавлей закрывали солнце своими острыми крыльями, которое плавилось тысячи лет в моей кружке с кофе; помнишь, именно тогда ты взлетел так высоко, что я не успела поймать тебя за руку. Я помню, тогда на синем небе пестрели синие птицы счастья, неотделимые от безоблачного, вывернутого наизнанку мешка для фокусов. Иногда оттуда вылетали белые голуби, они приносили письма, а, может, мне просто хотелось, чтобы они делали это для меня.
Тогда в моде были крупные перламутровые пуговицы.
Ты всегда был маленьким принцем, коллекционировал всякие мелочи, убирал планету с рассветом, ругался с Голым Королем. Ты не поверишь, но я никогда не забуду, как ты, забираясь по ночам на разросшиеся баобабы в дебрях "неубранных" планет, садился по-турецки и грыз леденцами звезды. Особенно, ты любил кофейные и малиновые: они были самые теплые.
Вот так, с каждым заходом последних лучей быстрого солнца ты запрокидывал голову назад и ловил облака, чтобы построить новый воздушный замок. И действительно, каждый раз выходил новый, непохожий на предыдущие. Я все хотела, чтобы ты построил замок и мне.
Однажды, не дождавшись, ты начал свою стройку еще на закате. "Кирпичи" завораживали, а ты все боялся обжечься, потому что они были яркими: морковные, пунцовые, фиолетовые. Ты построил высокую башню с витой лестницей, забавные и немного вычурные ворота, которые, казалось, открываются с музыкой скрипок. В твоем замке было все: даже в камине трещал огонь, подкидывая в трубу сгоревшую золу. Ты хватал все новые и новые облака, пока они не погасли и не стали опять обычного медного цвета. Я впервые видела, как ты плачешь. Так грустно, но ты разрушил тот воздушный замок, а мои уговоры ничем не помогли.
С тех пор ты поругался с облаками, они убегали от тебя сильным ветром, скрываясь за баобабами. Но, может, ты помиришься и построишь мне что-нибудь? пусть самый маленький пористый домик, пусть в нем пахнет имбирем и корицей. Я буду приглашать тебя в гости на чай, чтобы потом вместе ловить облака и смотреть на исчезающее в треснувшей кружке, за острыми перьями журавлей солнце."
  
  

Четвертое воспоминание.
   Бледный свет луны сквозь тюль, у Малыша Ро болит голова: видимо, это к дождю. Он все никак не мог забыть, как признавался в любви маркизе, а она смеялась над ним. Малыш Ро сидит в своем необычно большом для него кресле, он рисует в небе, как на бумаге. Аккуратными прикосновениями передвигает облака, направляет лунный свет. Звезды тают на сиреневом бархатном в блестках дождя небе, как кусочек сахара, брошенный в горячий чай.
На указательном пальце сидит крошка-фея. Она настолько миниатюрная, что Малыш Ро совсем не ощущает ее присутствия до тех пор, пока малютка не зашевелит крылышками. А они у нее волшебные: крылышки тонкие, пронизанные тысячью серебряных нитей, и, кажется, дотронувшись до них, они либо рассыплются в пыль, либо со звоном упадут на ладошку Малыша Ро, и пара осколков обязательно, будто в укор, вонзятся занозой.
Фея болтает ногами в воздухе, смеясь, напевает какую-то невыносимо знакомую мелодию. Малыш Ро улыбается, всматриваясь в лицо феи. Он не хочет узнать в волшебстве свою маркизу, смех которой до сих пор снится ему по ночам, как только он закрывает глаза.
Фея с аляповатой торжественностью вручает Малышу Ро букет белоснежных ромашек и, смущенно краснея и смеясь, убегает, чтобы скорее спрятаться за одним из согнутых пальцев или в воздушном манжете рубашки. Ее смех хрустальный и настолько звонкий, что Малыш Ро забывает о грязном смехе маркизе, который колет в самое сердце. Малыш Ро улыбается и думает, что обязательно напоит фею горячим красным чаем с зимними снежинками, как только она перестанет прятаться.
  
   Пятое воспоминание.
На одном высоком шкафу моей комнаты лежит небольшая картонная коробка. Самая обычная. Но есть в ней свой изюм: она перевязана зеленой полупрозрачной лентой. Это яркое пятно каждый раз останавливает меня перед тем, чтобы разобрать коробку и выкинуть половину вещей. Прошлое - это прошлое, иногда совсем не хочется им жить. Зачем в нашей жизни есть слова "вчера", "в том году"? Я исключаю их, оставляя только "завтра", "следующим летом" и прочие-прочие. Мне ничего не жалко. Моего будущего больше, чем моего прошлого, и оно увлекательнее; с каждым годом все интереснее и интереснее. Так зачем же беречь этот старый хлам - это хлам. Люди лелеют вещдоки, что их когда-то любили. Вот, любили же, дарили, писали - но теперь не любят, и значит, черт с этим со всем, не потрясать же этим перед носом разлюбивших. Глупо. Мы собираем улики когда-то случившегося счастья, кропотливо, фанатично - а следующее счастье куда важнее предыдущего. Но каждый раз эта ленточка останавливает меня. Я храню там неотправленные письма (ведь так ни одного письма от Малыша Ро получено мною не было) и вырванные листы из моих дневников.
   (из Неотправленных писем)
"8 августа.
   Надеюсь ты помнишь, как однажды, в далекие-далекие времена, когда звезды, сияющие на черной смолянистом небе, что каждую ночь пахло свежескошенной травой, а каждое утро - холодной родниковой водой, собирали в мешочки из парчи, не давая им разгореться холодным пламенем. В те времена звезды пахли розами, цитрусами, а в особенно холодные морозные ночи они источали тонкий запах свежих опилок и елочных иголок.
И жил тогда один человек...он так напоминал мне Робина Гуда! Рыжие конопушки-кляксы, разбросанные по всему лицу, скопились на скулах и переносице, а улыбка загоралась всякий раз когда он клал новую звездочку в свой старые весь в заплатках мешок. Чем больше звезд в мешке, тем больше веснушек на носу. Он был коллекционером.
Он любил ночное время, ветер с моря, малютку-луну и, конечно, больше всего небо, которое казалось ему каждый раз новым. Каждую ночь он собирал свои звезды. Каждую ночь они созревали над его головой и загорались бледными разноцветными огоньками. Особенно он любил серебряные - за их нежный мятный запах, а желтые - за солнечный цвет среди ночи.
Каждое утро он просыпался, и шел в город на самую большую площадь, и раздавал звезды людям: он просил загадать желание. И тогда глаза людей загорались огнями вечерних звезд, уголки губ дрожали и расплывались в неуверенной улыбке. Они становились счастливее.
А потом кто-то стал время от времени выключать звезды и спрятал их за облаками. Заплатки на мешке протерлись-порвались, а "Робин Гуд" исчез в толпе."
  
  
  
   Шестое воспоминание.
(Из моих неотправленных писем)
   "24 апреля.
Я рисую зеленое небо, красные облака простым черным карандашом. Я рисую тающий замок. В общем, здесь живу я, когда-то жил Голый Король, маркиза, ты и сад высаженных роз. Одинаковых, капризных, глупых. Это маленький кукольный мирок, а заправляет всем кукольник. Он здесь шеф, бог, мама и бабушка с пельменями и малиновым вареньем. Я рисую деревянный мост в камушек. Мост, а под ним пустота. Абсолютно лимонная на ощупь. И все это стадо (весь королевский двор с цветами) бегало по мосту. Все хотели прощаться и прыгать с него, но карандаш все время ломался. Черно-белые сказки-сны-дни. Я рисую месяц, прибитый гвоздями к зеленому небу. Месяц неразборчиво смеялся и хотел утонуть в собственном "кажущемся отражении". Поэтому котенок Гав никогда не доверял старому, плешивому коту с колбасой и "не кажущимся" дождем. "Вернись" не крикнут: не тот этикет. Нами управляет кукольник. Все улыбаются и хотят, чтобы по весне их откопали в снегу. Придворные шили костюмы. Опять улыбались, прокалывали ткани, пальцы и сердце. Маркиза играла тобой. Принцессы уверяли, что никогда не вернутся. Врали, как обычно. Голому Королю так и не сшили наряд, так как все спешили прыгнуть с моста, под которым пусто. Король застрелился - это факт. И все в жирных каплях крови и слез. В глазах падает занавес. Какой синхрон! Аплодисменты! Браво! Принцессы, все разом, падают в обморок и рассыпаются пылью в жарком полудне мартовского августа. Зрители плачут и убегают млечным путем в зеленое небо. По пути отгрызают куски металлических звезд, скрипят ими на деснах и выплевывают с кровью. Ты аплодируешь один. Маркиза тонет в собственных нижних юбках. После этого окна забивают наскоро гнилыми досками, театр закрывают по причине банкротства, а кукольник кончает жизнь самоубийством на заднем дворе своего дома среди фарфоровых кукол, в фарфоровых платьях и неиспользованных гвоздях."

Седьмое воспоминание.
На краю земли есть заколдованный феями сад, в котором царила вечная зима.
В те времена занесенные снегом вишни что-то бормотали про любовь, теснясь друг к другу при порывах ветра; надеялись согреться и когда-нибудь снова запестрить нежно-розовыми лепестками. Оледенелые ветви яблонь пригибались в сугробы и казались прозрачными колючками от висевших на них сосулек. Холодно. А главное, что привлекало внимание каждого, кто появится в этом уединенном саду, - карусель. Такая, какую рисуют иллюстрациями во всех сказках, да хоть бы и про Мэри Поппинс: с лошадками в яблоки. Цвета давно поблекли. Все мечтало о весне.
Сад входил во владения Короля того царства. Он не любил приезжать в сад; что-то все время напоминало ему детство, когда он, будучи маленьким принцем, срывал своей шпагой кислую вишню, когда карусель кружила его вокруг всех звезд. Он ни разу здесь не появлялся с момента проклятья, да никто и не знал, отчего зима не покидала этот сад.
Но вот однажды, когда на свет у королевской четы появилась дочь, сад ожил. На краю земли, в самом отдаленном уголке королевства расцвела весна в январе.
Принцесса растет, каждое лето приезжая в заколдованный сад. Облака опять ставят свои белоснежные паруса, белые ладьи плывут быстрее к ярко-красному солнцу - к ветру. Принцесса смотрит, как плывет синими килями флотилия пушистых кораблей. Она смотрит в сонные облака, загадывая желания на каждое, которое напоминает ей ту или иную вещь: цветок, жирафа, шляпу или какую другую безделицу.
Небосклон тускло блещет, королевство дремлет под дождем. А сад светится голубыми глазами принцессы. Она хочет, чтобы наяву повторились все ее сны. Старая карусель несется по кругу, запутывая волосы.
За скрипящей калиткой обрыв, а под ним - бескрайнее, бесконечное море. Над ним всегда светят голубые планеты. Море слушает восторженные речи о мечтах, смотрит на едва горящий костер на далеком утесе. Принцесса прибегает к берегу, строит синий замок из песка. Он никогда не перестанет быть синим. Принцесса хочет так немногого: взять на память ветер, взять море, хотя бы одну соленую волну, взять солнце, чтобы по ночам обнимать его, думая о завтрашнем дне.
Вечера догорают быстро. Принцесса всегда приходит посмотреть на алые паруса, которые иногда появляются на горизонте. Белая птица кружит над волной. Принцесса ловит планеты и шепчет в раскрытые ладони: "Не грусти без меня, капитан, я превращусь в облако и когда-нибудь обязательно нагоню твои алые паруса и увижу тебя".
  
   Восьмое воспоминание.
   (Один листок из дневника)
   Я не помню, на какой планете и планете это случилось, которое было число, время суток; я не помню, как меня звали, потому что я всегда приходила сама. Произошла эта история много лет назад; всех мелочей не упомнишь, так что, несмотря на всю ее емкость, она уместится на ладони да в нескольких строках.
   Мороз был крепкий, вредный и, в общем, человек глубоко творческий. Он рисовал на стеклах веранды пушистой кистью, которую макал в белую краску, пахнущую ванилью с мятой, большие цветы. То ли маки, то ли подсолнухи, я точно помню, что тридцать три тысячи лет назад синие птицы счастья обронили их семена на землю и кому-то на опальную голову, и вот с тех самых пор на моей голове растут ромашки. На веранде - астры с лилиями, а на маленьком круглом чердачном оконце Малыша Ро, живущего в те холодные времена в моем деревянном домишке, Мороз рисовал Принцессы, что, видимо, делалось исключительно по просьбе (а может, даже и приказу) Малыша.
   Не сказала бы я, что той зимой Малыш Ро походил хоть чем-то на принца. Его крошечная корона украшала мою новогоднюю елку, впрочем как и его расписные башмаки. Малыш шлепал по дому в огромных шерстяных носках, которые он носил с великой важностью (как и подобает королевской персоне) на подтяжках, дотягивая эти чулки до самого пояса. Шлепал и запивал свою вредность теплым молоком. Единственная вещь, пожалуй, которая так и кричала о том, что он принц голубых кровей, была его накидка. Такая, какую только и видишь в историческом кино, - белая, в черную крапинку. Она переливалась в лунном свете странным, но чарующим перламутром и кутала Малыша Ро по ночам.
   По-моему, Малыш умещался на моей руке. Это только потом он вырос, вымахал, полюбил женщин да и забыл все зимние сказки.
   Малыш Ро был чаще молчалив и просил развлекать его историями. Что я могла рассказать о себе тогда? Что могу сейчас? Я не была волшебницей, а потому он редко верил моим рассказам и легендам на слово. Малыш - царевна Несмеяна, и рассмешить его мне удалось всего несколько раз; их можно пересчитать по пальцам.
   Смех Малыша Ро такой же маленький, как и он сам. Звонкий, но абсолютно не детский и серьезный, я бы сказала, если так можно говорить о смехе. Могу спорить на все деньги мира, могу зуб дать, но этот смех свой он не растрачивал даром и зря и собирал в свой маленький кулачок.
   Все было хорошо в этом чердачном королевстве. В подданных - я, пара мышей и моя вечно грустная собака, в гостях - мама и сквозняки.
   Только однажды Малыш Ро казнил нас всех своей игрушечной шпагой. И тогда все-все растаяло - наступила весна.
   Вы спросите меня: "Так что же случилось? В чем же была сама история?", ведь я рассказала только о Малыше Ро, как он выглядел и что ел. Все ответы на нескончаемые "почему" и "как" таятся в одном лишь вопросе, на который никто никогда не ответит.
  
  
   Девятое воспоминание.
   Давным-давно на одной крошечной сказочной планете волшебники открыли тайну: в каждом человеческом сердце - городок. У кого-то маленький, у кого-то побольше, с печными трубами, черепичными крышами, башенками или высотками, раскаленный опальными лучами солнца и защищенный от северных ветров высокой городской стеной.
У Малыша Ро город-сердце с мерными подземными толчками. Здесь синие улицы берут свое начало из тупиков, а жители смотрят на яркое солнце сквозь бутылочные стекла. Толстые и зеленые. Кто-то заворачивает в переулок и, перебежками попадая в светлые пятна фонарей, тянет за собой свою тень. Она растягивается, нервно дергается на треснувшем асфальте, а потом сжимается в комок. Еще чуть-чуть и ее можно будет поймать за хвост или клетчатую штанину. Малыш Ро делает вдох, делает выдох.
Все-таки городские стены не справляются, и ветер дует в лицо. Обветренные щеки и холодные пальцы. Ветер поднимает сухие листья, рвет на части и заставляет танцевать в воздухе "не вальс". В полдень можно увидеть, как чьи-то ноги отрываются от земли. И, обняв руками горячее солнце, горожане неловко ведут в танце, спотыкаясь и наступая друг другу на ноги.
На мосту кружит золотая пыльца, а под ним мешается лимонная пустота с пористым туманом. Вот такой вот пирог: немного клубники и яблок, и можно ощущать вкус корицы на кончике языка. Рябь на воде рисует знаки бесконечности, рассыпается горячими осколками солнца.
С площади доносится слабый звон башенных часов и флейты маленького трубочиста, который, укрывшись золотым одеялом-облаком, засыпает, глядя на первые планеты. Каждый житель знает, что они никогда не остановятся, даже когда город окутывает сон.
И сердце видит сны. Про Германию, Нидерланды, страну Оз и Тридевятое королевство, маленьких принцев с принцессами, сады, обрывы и ветер. Трубочисту на башне снится летний воздух и одуванчики. Они щекочут ему нос и улетают парашютиками в мартовский август, утягивая за собой запах малины.
Если прислушаться, если приложить ухо к дощатому дну ночного небосклона (но надо быть осторожным, чтобы не засадить занозу в барабанную перепонку), можно услышать, как на далеком-далеком, на самом седьмом небе молчат романтики, свесив ноги за борт своих пушистых флотилий-облаков.
Однажды Малыш Ро встретил мадмуазель. То была ранняя весна, а, может быть, поздняя осень. Если попробовать расспросить Малыш, как она выглядит, авось вам впервые удастся увидеть его пунцовые щеки. Скажет, что вроде обычная, а ведь светится изнутри. Тоненькая, прозрачная, с перьями цыпленка в мягких волосах. И что бы вы думали? В его сердце зацвели ирисы, а солнце садилось далеко за полночь. Синие тенистые улицы распахивали створки окон, запуская свет сквозь тюль и запах сирени.
Мадмуазель появляется каждый вечер и поднимается вверх на периллах крученой лестницы, ведущей в башню Малыша Ро. Она тихонько садится рядом и напевает что-то старинное и убаюкивающее. Так Малыш Ро забывал маркизу, которая как раз накануне сбежала (на время, а, может, и навсегда) к ученому на пыльную планету.
Малыш Ро выключает свет: щелк, закат быстро догорает и тонет в лимонной пустоте под мостом. Малыш выдыхает июльский воздух прогнивших листьев, а город-сердце засыпает до утра.
  
   Десятое воспоминание.
   (один листок из дневника)
Малыш Ро забирается с ногами на скрипучую балку старой беседки. Беседка, как из сказки, с иллюстрации к волшебным легендам о красивых принцессах, страшных троллях, феях и живых цветах, обвита плющом и незнакомыми Малышу Ро красными и пунцовыми цветами. Они, яркие, привлекают внимание, хочется срывать их, подносить к лицу и вдыхать их аромат. Принцессы, нарциссы, ромашки, астры, орхидеи? Этот запах смешивается с утренним воздухом и напоминаем бабушкино малиновое варенье, перец в курином бульоне, духи мамы, запах гуаши и черно-белых снов у открытого окна.
Как-то всегда неприятно возвращаться в эту беседку; может, просто стыдно, что больше нет такого места. Малыш Ро прячется от цветов за скамейкой. Они яркие. Их цветы въедаются, и, даже отведя взгляд, еще долго перед глазами пляшут неприятные кляксы. Ему страшно. Но Малыш Ро всегда возвращается, потому что так надо.
Чтобы пробраться в эту беседку, необходимо перейти весь яблоневый сад; а это уж самое страшное приключение из всех, которые встречаются на пути Малыша Ро каждый день. Деревья здесь сухие, с тяжелыми ветками. Малыш Ро, несмотря даже на свой маленький рост, пригибает голову, чтобы вдруг ненароком не задеть и разбудить крючковатых жителей сада. Эти деревья помнят и игры в крикет, и карточные расклады на шляпы, деньги и женщин; помнят велосипедные гонки, слишком громкие крики, слезы, бирюзовый платок и даже меня, пусть меня и никогда не существовало.
И Малыш Ро помнит.
Я люблю приходить к нему в черно-белых снах; в таких, которые бы напоминают мне детективы тридцатых годов, фильмы с вивьен ли и мое прошлое лето.
- Ну почему ты не хочешь верить в ангелов? - его голос всегда срывается на шепот, звенящий, с дрожью, а потому настолько неприятный, что я предпочитаю закрывать уши руками.
- Самое страшное, ты никогда не хочешь верить мне.
- Ты не ангел.
- Откуда тебе знать?
- Ангелы не оставляют, не уходят, не убегают, не закрывают глаза и уши, когда с ними говорят...когда с тобой говорю я... ангелы верят, любят. Ты, в конце концов, должен делать меня счастливым. - В такие моменты я верю, что Малышу Ро давно за тридцать, что он потерял всю надежду и вот-вот уйдет навсегда.
- Может, ты просто не знаешь меня; может, я просто учусь.
Потом я всегда разворачиваюсь и ухожу. А на утро Малыша Ро несложно найти в беседке.
  
  
   Одиннадцатое воспоминание.
- Любит, не любит, любит, не любит...- Малыш Ро отрывал один за одним лепестки у снежных ромашек, - ну, ей-богу, Принцесса, не понимаю, зачем тебе это глупое гадание! - негодующе воскликнул Малыш. Принцесса пожала плечами и попросила продолжать, - не любит, любит, не любит, - Малыш Ро остановился, - а вдруг будет "не любит"?
- Ну, тогда я исчезну, наверное, - неуверенно сказала Принцесса, робко глядя исподлобья.
- Зачем, зачем мы гадаем? Точнее ты гадаешь, а я рву тебе ромашки?
- Посмотри на меня, Малыш Ро! - воскликнула Принцесса, - Неужели ты ничего не видишь!
- не вижу чего? - Малыш Ро выглядел и впрямь недоуменным.
Принцесса как будто даже покраснела и приподняла верхние зеленые юбки-листочки. Пожелтевшие у прожилок и на кончиках, листья сыпались при самом слабом порыве ветра! Малышу Ро вдруг стало стыдно и не по себе.
- Я же ухаживал! - оправдательно заговорил принц, Принцесса согласно кивнула и сказала "гадай, увидим".
- Любит, не любит, любит, - с каждым оторванным лепестком у ромашки у Малыша уверенности заметно убывало, а непонятный страх прибавлялся, - не хочу гадать! глупости все это! - вскочил Малыш Ро со своего стула и порвал ромашку, пустив по ветру.
Принцесса наклонила голову в бок, а Малыш Ро, кивнув на прощание, расстроено побрел в замок.
Принцесса проснулась только около десяти, когда солнце уже настойчиво стучало в ее окошка. Проснулась-встрепенулась, а с пожухлых листьев упала роса. "Плакала, что ли?" - подумал Малыш Ро, глядя на свою Принцессу из высокой башни. подпер подбородок руками, задумался. Принцесса глубоко вздыхала, изредка украдкой глядя на укрепления замка, а потом и вовсе скрылась за ширмочкой. Травы бушевали, бунтовали, иногда нашептывая легенды и сплетни Принцессе. Она как-то устало кивала и искала глазами глупые ромашки.
После обеда Малыш Ро пришел навестить Принцессу. Он долго тяжело молчал, иногда смотрел на цветок и выглядывал что-то на лужайке, бормоча себе под нос "раз-два-три-четыре...восемь. эх, не подходит! раз-два-три". Принцесса молчала легко и смотрела наверх: искала еще не погаснувшие от мороза планеты. Выпускала пар изо рта, шептала и вторила ветру "ласточка полетела...ой, уже растворилась. какой же пар недолговечный! ох, любит, не любит".
- Нашел! Нашел! - чем-то обрадованный Малыш Ро сорвал ромашку и сел напротив Принцессы, улыбаясь глазами, - смотри: любит, не любит, любит, не любит, любит, не любит, любит, не любит, любит! - Торжествующе подняв вверх последний лепесток, воскликнул Малыш, - Видишь, любит, люблю! А ты и не верила.
Последний пожелтевший лист упал с юбки Принцессы и улетел: "любит", - сказала Принцесса, а на утро обнаружила ярко-зеленую юбку листиков.
  
   Двенадцатое воспоминание.
Малыш Ро ловит бабочку на ладонь. Бабочку в кристалле. Она бьется и звонко машет своими крылышками. Они у нее просто волшебные: ярко-голубые с серебряными ниточками-прожилками, которые мерцают при каждом взмахе.
- На тебя похожа, - изрекает Малыш, показывая свою находку фее, сидящей в кофейной чашке. Фея, сдунув с плеч молочную пену, посмотрела, рассмеялась и спряталась в своей ванночке, - ну что ты смеешься! - топнул сапогом Малыш Ро, - я же правду говорю.
Он поднес к своему уху переливающийся кристалл. Бабочка давно успокоилась и сложила крылышки платьицем. Малыш Ро слышал какую-то мелодию. И, воодушевившись какой-то идеей, стал тихонько подпевать. Только спустя какое-то время понял, что фея высунулась из чашки и смотрит на него.
- Дай мне тоже послушать?
- ты, кажется, не хотела, - прищурившись, заметил принц, но, в конце концов, все-таки аккуратно поднес бабочку к чашке.
В комнате стоял запах кофе и еще чего-то щекотавшего нос так, что Малыш Ро время от времени чихал, чем страшно веселил фею. Бабочка пела вроде никому не знакомую, но родную с детства песенку. про фламинго и крикет, сладости и запах кислого молока с железом, "дрыгающееся" желе, внутри которого спрятана чья-то мечта. фея болтала ногами, расплескивая кофе по столу с игральными картами и фантикам от трюфелей.
- так-так... повернись-ка в профиль, - попросил Малыш Ро, - ну я же говорю! вы очень похожи!
- чем же? - поймав солнечный луч в ладошку и отправив его путаться в ресницах Малыша, спросила фея.
- Глаза голубые? голубые! сарафан у тебя серебряный? серебряный! крылышки? есть! - Малыш Ро еще продолжал, задавая себе вопросы и тут же на них отвечая самостоятельно.
- И кристаллом похожи?
- неправда, бабочка сама туда попала. Я ее такой уже и нашел... - оправдываясь, Малыш Ро пытался найти дверцу в стеклянном шестиграннике.
Тогда выпускай ее, только осторожно - крылышки хрустальные.
  
   Тринадцатое воспоминание.
   (из моих неотправленных писем)
   "1 декабря.
В результате обычного несчастного случая, то ли аварии, то ли еще на войне, мой любимый художник перестал улыбаться. Просто исчезла возможность растягивать уголки губ в разных направлениях, и каждый раз, когда он пытался улыбнуться тем, кто улыбался ему, художник отпугивал их своим лицом.
Когда мой любимый художник понял, что последний человек в его жизни перестал ему улыбаться, он начал коллекционировать улыбки. Он брал ножницы своими непослушными дрожащими руками и вырезал из журналов, фотографий, книг, иллюстраций все, что хоть мало-мальски напоминало ему улыбку. Он старался запомнить смех людей, их глаза, черты их губ.
Мой любимый художник рисовал по ночам. Стоя перед раскрытым окном, он вдыхал теплый влажный воздух. Глубокие морщины прорезали его скулы, щеки, лоб...Художник смотрел на чистый холст и чему-то загадочно улыбался. Он макнул широкую густую кисть в краску индигового цвета и провел полосу. Смешивая разные тона, старик рисовал. Рисовал не просто так, для того чтобы заработать денег, он рисовал свою жизнь. Добавляя черный цвет в темно-синее испанское небо, он хмурился. А потом, в порыве странных смешанных чувств, художник выбрасывал недоделанную картину. Он садился в старое кресло и курил. Дым впитывался в стены, обволакивал мебель, щекоча своим ароматом нос. Как поэт пишет стихи, чтобы выплеснуть туда свои чувства, так и художник пишет картины. Боль, радость, грусть, чувство мести, сладость, спокойствие, хаос в душе...Старик натягивал новый холст - начинал новую историю своих эмоций.
Единственное, что он никак не мог нарисовать, по иронии судьбы, - это была улыбка. Ему казалось, неизменно, что еще недорисованное лицо усмехается над ним, оглушая и ошарашивая своим шипением.
Он много плакал. И улыбки были главное причиной его слез.
Однажды, идя по улице, он нашел манекен. Она валялась никому ненужная на помойке, без рук и одной ноги. Но у нее было лицо. Ее улыбка. Он никогда ее не забудет и сам момент их первой встречи, улыбка казалась идеальной.
Уголки губ старика дрогнули, он опять попытался улыбнуться, но, как и всегда, ничего не случилось - скулы свело болью. Художник не мог самого простого: улыбаться. Но манекен все продолжал улыбаться в ответ, она не отводила глаз в сторону, губы не дрожали в какой-то неестественности. Ее улыбка светилась той человечной теплотой, которой ему не хватало уже много лет.
Он забрал ее в охапку и принес домой...
Так они и жили, душа в душу: она улыбалась, а он плакал, но уже от счастья."
  
   Четырнадцатое воспоминание.
(из моих неотправленных писем)
   "30 февраля.
Дело было далеко за полночь, но в это истекшее медом время, когда автомобильные пробки в центре города гудят даже в три часа ночи, в вагоне метро был час пик; Люди толпились, изредка ругались матом и прятали своих желтых младенцев за пазухой. Я прислоняю лоб к жирному холодному стеклу и слышу, как ускоряется поезд в тоннеле. Скользкие отражения пассажиров нервно трясутся и растекаются кривыми гримасами. Это как шахматы, как игра в слова (когда я говорю кот, следующий говорит что-то на букву "т", например, ток или тризна), как назад в будущее. Я точно знаю, вот-вот мы пересечем какую-то скоростную границу и ворвемся в стеклянное поле. Я почти слышу скрежет колес по осколкам упавших звезд.
Я смотрю в соседний вагон. Кажется, я в шестом. На мимолетной, пустой остановке туда заходит женщина с пустым ведром. Со странной, кривой усмешкой осматривает лица пассажиров, заглядывает каждому за плечо; искривленная линия губ резко распрямляется, столкнувшись с моими стеклянными глазами. Я вяло машу рукой и отпускаю кота. На обложках блестючих журналов фотографии, погасших и умерших звезд; они сделаны в перерывах на сигарету и кофе, отщелканы "в шутку", с перекошенными лицами в зверском приступе бешенного смеха.
Я смотрю в соседний вагон. Это как стоять между двумя зеркалами. Я знаю, почему в Букингемском дворце шестьсот комнат! Я открыла тайну египетских пирамид! Я знаю, почему в моем сердце тысяча пятьсот три двери, а ключей - тысяча девятьсот девяносто два (но, к слову, ни один не подходит).
Шоу закрывают, однако мы как раз набираем обороты и вырываемся в открытый космос. Последние вагоны отлетают, как ступени космического корабля; я слышу крики выпавших пассажиров. Они хватаются с пеленки своих детей и падают сквозь стратосферу с ватными парашютами.
На какой-то из станций (говорят, конечная на кольце) освобождается место, и я юрко успеваю его занять. Я сплю с пистолетом, потому что "убийцы наконец-то научились любви". Все разбились по парам. Девушке напротив, в белом ситцевом платье, не хватило пары противоположного пола; она мнется, краснеет, но все равно, шаркая босыми ногами, пересекает вагон и садится на колени девочке лет десяти. Я наблюдаю за женщиной с пустым ведром. Она, роняя свою шапку, наклоняется и целует мальчишку в губы, оставляя след красной, дешевой помады. Вот чем ему запомнится детство! Запахом кислого молока, тоннеля метро и вкуса парафина на губах.
Я вижу, как кто-то клянется на крови, умереть за, уйти на и исчезнуть восвояси. Мы обрываем телефонные провода, а Эйфелевой башней можно проломить череп. В моей голове пульсирует Кауфман: "помогите! тону в потоке бумаг, не понимаю здешнего языка и не знаю, что делать с учеником, который обращается ко мне "привет, училка!". Мужчина рядом хлещет портвейн, прикладывая к носу вместо закуски мазь "звездочка", а я выхожу - моя остановка."
  
   Пятнадцатое воспоминание.
   (один листок из дневника)
   Трубочист с деревянной поварешкой (в малиновом варенье) за спиной сидел, прислонившись к почти развалившейся кирпичной трубе, на старой, проржавевшей крыше. Он запрокинул голову наверх и сощурился, позволяя прямым лучам солнца пробираться сквозь ресницы. Блики солнца гуляли по рваным листам железа, спаенным наскоро, а трубочист по облакам. Он ловил их, накручивал на палец, как кудряшки маленькой принцессы, и отпускал, сдувая с ладошки. Тонкие, золотистые, совсем-совсем легкие, они плыли по прозрачному небу павами и напоминали простыни. И когда наступал вечер (а трубочисту совсем не хотелось уходить с крыши), мальчик укрывался одним таким облаком и ему обязательно снился сон про вишневый сад.
Я наблюдаю за ним из своего окна. Я не маленькая принцесса, у меня нет кудряшек, я даже не пушинка и меня никогда не сдували с ладошки. Меня сажали, запирали, замыкали, чего только со мной не делали, а трубочист все сидел на своей крыше.
- Я вот это облако, вон то, что справа, - говорит трубочист достаточно громко, указывая куда-то в небо, что даже я, свесившись из своего окна напротив, отлично слышу. Я оглядываю крышу и соседние окна, - ну чего ты молчишь? - спрашивает трубочист и смотрит мне в глаза.
Вероятней всего, это страх на всю жизнь. Я проглатываю язык, теряю дар речи, забываю свой родной и не нахожу нужных слов. Я теряю равновесие и падаю за окно.
Трубочист вздыхает, разводит руками и думает, что одной трубой в его плотном графике меньше.
Иногда что-то такое происходит, что заставляет маленького трубочиста вскочить и побежать. Может, просто солнце скрывается за сереньким облаком; может, принцесса звонит в свой серебряный колокольчик; может, начинается дождь, а я умираю; может-может-может... тысячи вероятностей и ни одного верного ответа. Трубочист бежит по покатой крыше, разбрызгивая лужи, разрывая облака в клочья.
Он бежит, чтобы опустить поварешку в малиновое варенье, слопать его, улечься опять возле развалившейся кирпичной трубы и забыть на время обо мне, так невовремя выпавшей из окна, маленькой принцессе; чтобы закутаться в воздушную простынь и увидеть вишневый сад.
  
   Lena Brown (Shaydulina)
  
  
  
  
  
   - 1 -
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"