Сегодня новый год. И ночь выдалась как по заказу. Ветра нет, и идет легкий снег. Хлопьями. Я еще помню, что снег может падать хлопьями.
Я слишком много помню, и в этом моя проблема, как говорит сержант. Он постоянно напоминает мне об этом. И по большому счету он прав. А еще он говорит, что память - мое слабое место. И это тоже правда. Наверное, мне было бы легче, если бы я почти ничего не помнил. Но от меня в этом вопросе ничего не зависит.
И вообще, что значит "легче"? Солдат должен делать свою работу, и воспоминания не должны ему мешать. Но мне они и не мешают. В бою просто не до них. Память вступает в свои права только во время редких передышек. Вот как сейчас, например.
Мы сидим на пригорке прямо в снегу. До ближайших домов какой-то маленькой польской деревушки не больше полукилометра. Там сейчас идет бой, но как-то совсем вяло. Техники в деревне нет, поэтому мы слышим только очереди винтовок и шипение огня. Время от времени бухают разрывы гранат.
До места огневого контакта не так уж далеко, но звуки боя чуть приглушены, как будто новогодняя ночь не хочет ничего слышать, и воздух сам гасит их. С нашего пригорка хорошо виден костел, стоящий в центре деревни. А на его башне я вижу круглые часы. Где-то рядом с костелом полыхает пожар, и я могу даже рассмотреть стрелки часов. Без десяти двенадцать. Почти полночь. Почти новый год.
Я поднимаю голову и смотрю в темное небо. Снежные хлопья планируют вниз, как маленькие парашюты. Снежинки падают с неба, как звезды. Их так много, что кажется, будто все звезды небосвода решили, что лучше упасть на землю, чем смотреть сверху на то, что мы делаем. И я на их месте поступил бы точно так же.
Когда видишь падающую звезду, надо загадать желание. Это я еще помню. Но сейчас я вижу столько звезд, что их, наверное, хватило бы для всех, кто еще остался в живых в этой многострадальной Европе. Интересно, а что бы пожелал себе я?
В деревне снова ухает взрыв, и я смотрю на часы костела. Без пяти двенадцать. Скоро новый год. Интересно, нас сегодня в бой пошлют, или мы так и просидим в снегу всю ночь?
Что я помню про новый год? Да почти ничего. Помню, что должна быть ночь, и что должен идти снег. Помню, что новый год почему-то связан с ожиданиями. И песню помню.
Если снежинка не растает.
В твоей ладони не растает,
Пока часы двенадцать бьют!
Пока часы двенадцать бьют.
Я подставляю ладонь, и вижу, как на нее медленно опускаются парашютики снежинок. Звезды с неба падают в мою ладонь. Оказывается, звезды не надо доставать с небес. Нужно лишь подождать, и они сами упадут тебе в руки.
Часы костела начинают бить. А я смотрю, как в моей ладони собираются снежинки. Они не тают. Значит, мне можно загадывать желание, правда?
-- Встали, -- рявкает сержант. Тут же начинают бить барабаны, и все мы поднимаемся на ноги. Вот и наше время пришло.
Мы подхватываем свои М-16 и начинаем медленно спускаться к деревне, увязая в рыхлом снегу. Я вижу короткую вспышку на башне костела, и мой сосед падает в снег. Впрочем, он тут же поднимается, и я вижу, что в плече у него дыра. Значит, на башне засел снайпер. Надо будет его выкурить, когда подойдем к центру деревни. Но это потом. Сейчас мы медленно спускаемся с холма. Черным пешкам спешить некуда.
Высокие ботинки черпают снег, но нас это не беспокоит. Хлопья снега падают на голые плечи, и не тают. В жилах зомби нет горячей крови.
Под мерный рокот барабанов мы спускаемся к маленькой польской деревушке. Интересно, кто-нибудь вообще мог предположить, что Армагеддон разразится в Европе?
Я иду вперед, и вдруг понимаю, что сквозь барабанный ритм я слышу слова.
Если снежинка не растает.
В твоей ладони не растает,
Пока часы двенадцать бьют!
Снежинка ведь не растаяла, правда? Значит, я мог бы загадать желание. Я перевожу селектор огня на винтовке, чтобы стрелять очередями, и понимаю, что впервые после смерти у меня есть желание.
Я хочу драться на другой стороне. Я хочу, чтобы костел с древним символом креста на шпиле был последним рубежом моей обороны. Я хочу, чтобы и у меня был шанс на победу и спасение.