Аннотация: Как я встречал свой юбилей в загробном царстве в компании Гоголя и Булгакова.
ЮБИЛЕЙ В ЦАРСТВЕ МЁРТВЫХ
версия для широкой публики
30.04.2004
(из дневника писателя)
День рождения. Мне сегодня тридцать!
Ну и поганестый же выдался денёк... С самого утра меня преследует гадкое, паршивое настроение. Что называется: кошки на душе скребутся. Лучше б совсем не рождался, в самом деле.
Всё! Всё идёт не так! Поцапался с начальством, нахамил соседям, сделал совершенно неуместное заявление на докладе. А ещё, чёрт за ногу дёрнул, обязался музею помогать. Впрочем, это, наверное, правильно.
Ещё один десяток стукнул. Теперь тридцать. Значит больше не мальчик. Наверное, жизнь переоценивается именно в этот момент. Как бы уже не в двадцатых годах, а во взрослых, в тридцатых. Шутка ли?
Завтра куплю бутылку шампанского. Что буду с ней делать, ещё не знаю... Компаньонов на распивку вряд ли найду. Русский в Африке... Один я тут, совсем один. Вот пойду когда-нибудь на выходной, возьму ручку с тетрадкой, сяду в тенёчке, буду писать что-то лёгкое, ветреное и пить шипучее шампанское. Красота!
Живу сейчас один. Тщательно поддерживаю присущий мне беспорядок. Если бы подумал об этом, так уши бы покраснели. И как мне только не стыдно?! И ведь не стыдно же!
По вечерам читаю собрание сочинений Михаила Булгакова. Безумно нравится. Уважаю. (Улыбка).
Так. Выглядит, как будто я написал про свой юбилей. Вот такой вот у меня юбилей. М-да-а-а...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1-2.05.2004
Большой зал, в интимной обстановке жмутся толпой разгорячённые люди. Конферансье объявил последних ожидающихся, музыка стихла, две сотни скрипок опустились в ожидании команды дирижёра, чтобы вскинуться и заиграть вновь. Всё готово. Можно начинать. День рождения!
Виновник торжества в свой тридцатилетний юбилей восседал на огромном, деланном гигантскими драгоценными камнями, троне, который стоял на возвышении в головной части зала. Дюжина соблазнительных красавиц обмахивали его со всех сторон перьями на палках, строили глазки, старались понравиться.
По залу пробежало волнение. Оно было волновым, разумеется. Все, разинув рты, смотрели на, восседавшего в кругу красавиц, именинника. Каждое его движение старательно регистрировалось двумя дюжинами стареньких писцов, сидевших поодаль в углу зала.
Именинник в этот вечер, был мрачен и хмур. Полный глубоких раздумий, он совершенно не обращал внимания на собравшихся. Даже красавицы не вызывали у него интереса. Думал о том, как повлияет на него новый возраст: тридцать лет. Официально, по документам, день рождения закончился ещё вчера, только это событие прошло незамеченным. Сегодня он решил исправить это упущение и отпраздновать юбилей. Поэтому на столе перед ним лежали два резанных в шестнадцать долек яблока, плитка чёрного шоколада Африканского производства, половина которой была наломана кубиками, и початая бутылка шампанского Grand Mosseux, неизвестно какого производства. Бутылка, конечно же, не лежала, а стояла.
- К черту, - подумал именинник. - Какая разница? Выпьем.
Бух - бух - бух - бу-бух! Сотни пробок взмыли в потолок. Гости принялись лакать Grand Mosseux, а писцы с усердием взялись за вычисление разницы.
Скрипки заиграли победоносный марш, заправляемый группой Accept, который назывался: 'Поживу ещё секунду', но это с Английского перевода. На своём языке песня имела совершенно другой смысл, такой, что и пером не передать.
Перед именинником на столе лежало перо, и он его взял. Гости хоть ещё и не допили, и бокалы были ещё полны, но уже надоели, а потому повалились на пол и потом под пол.
'Дедушка полез в подпол за картошкой' - написал именинник строчку. Это было из его далёких детских воспоминаний. И вот сегодня он вырос. Сегодня он пил шампанское, с которого слез 8 лет тому назад. И не важно, что день рождения был вчера, тридцатого Апреля. Отметить первого Мая намного лучше, чем никогда - выходного дожидаться не хотелось, и может ли он себе его позволить - выходной?
Виновник торжества осмотрелся, поморщился и зал тоже ушёл к чёрту, остались только закуска, шампанское и компьютер - его старенький потёртый нот-бук. Именинник решил, что этого ему будет доставать. Впрочем, зал тоже остался, только сделался попроще. Что-то вроде комнаты.
Перо по прежнему оставалось в его руке - оно заменяло имениннику волшебную палочку, главное чтобы хватило чернил, но их он заправил ещё с утра. И ещё нужно, чтобы не кончалась бумага, но бумаги есть целая тетрадь, так что пусть эта ночь будет длинной, длинной. 'Будем принимать настоящих гостей, а красавицы пусть пока задержатся, и трон с камнями тоже оставлю. Потому что понравился'.
Accept заиграл сначала 'Стоим близко', а потом 'Железное сердце'. Шоколад толстыми брикетиками продолжал скрипеть на зубах, шампанское постепенно покидало сначала бутылку, а потом и бокал - праздник был в самом разгаре. Закурим.
В зал вошёл человек в длинном синем балахоне звездочёта и в таком же синем с жёлтыми звёздами колпаке.
- Вам полагается Нобелевская премия, - произнёс он, читая длинный закороченный у пола пергамент.
- За что это? - слегка удивился сидящий на троне.
- Ну, как же, как же... - произнёс звездочёт, таинственно улыбнулся, опустил слегка голову и вышел...
- За чёй-то? - спросил сидящий у ближней красавицы.
- Так вы же придумали, что делать с шампанским за один день! - Красавица улыбнулась, оставила след губной помады на его щеке и принялась нравиться.
- А-а-а... Ну, дык..., - ничего не ответил на это именинник и продолжил принимать гостей. Глотнул ещё. Яблочные дольки на блюдце поредели и остались в количестве семи, зато кучно.
- Зынь-зынь, - зазвенел телефон.
- Это вас. Дьявол звонит.
- Алёй? Чё? Куда? - и мимо трубки: - Дьявол звонит. - И опять в трубку: - Не, ты сам сюда валяй. Мне в царство мёртвых в облом переться. Да-да, подваливай, у меня тут места безграничное пространство, весь ад твой размещу, если нужно будет. Что?! Кто? Кто там у тебя? Так что ж ты сразу-то не сказал?! - Шоколадка отправилась в рот и захрустела. - Ладно, какая разница кто к кому придёт, увидимся на пол пути. Да. Конечно, можешь поприсутствовать... Да ладно, не за что. Ну, хватит, хватит спасибкать. Всё. Чау.
Телефонная трубка подлетела в воздух и растворилась.
- Что, красавицы? Какой вид мне принять? Демонический? Ангельский... или пророческий?
- Что вы, что вы! Идите как есть! Прямо так и идите! Лучше и не нужно! - Красавицы хором начали нравиться.
- Ладно, уговорили. Только вот нун-чаки свои возьму. Вдруг кому по лбу дать придётся.
Принесли на голубой подушечке нун-чаки. Засунул в боковой карман кожаной куртки. Хорошие нун-чаки, заводского производства, с подшипничками. Так и манят кому-нибудь по лбу дать.
***
Комната. Дрова в камине весело отбивают аккорды песни сочинённой лидером группы Death. Стол, шоколадка, яблочки, шампанское. За столом сидят Булгаков и Гоголь. Хрум-хрум. Яблочных долек осталось четыре.
- О! Привет!
- Наливай.
- Подожди, пена сойдёт. Ещё...
Надо же, Булгаков, Гоголь и я... все в одной комнате.
- Не легко написать то, что уже придумано... - философски произнёс Гоголь.
- Это точно! - подхватил я.
- А не придумаешь, и шедевра не выйдет, - поддержал беседу Булгаков.
- И это верно, - я, опять же, подхватил.
- Ты, Миха, закусывай. Не смотри, что шампанское. А ты - почто красавиц с собой не привёл? - Как бы, между прочим, спросил Гоголь.
- Обобьются. У тебя же их у самого прорва.
Гоголь воровато оглянулся:
- А ты откуда знаешь?
- Знаю, - отрезал я.
- Что ж ты все яблоки полопал? - перевёл разговор Гоголь, обращаясь к Булгакову. - Смотри, одна долька осталась!
- У меня ещё два есть, - вытащил я из кармана ещё два яблока и начал резать их Летерменом на 16 долек. .
- Хороший ножик, - оценил мой Летермен Булгаков.
- Он ещё и на плоскогубцы раскрывается! - и я начал демонстрировать тонкости своего ножа. Гоголь с Булгаковым смотрели как завороженные, особенно их заинтересовало приспособление для перекусывания проводов.
Нот-бук, стоявший на краю стола, начал проигрывать видеоклип группы Мановар 'Войны Мира'. Три видео клипа Кристины Арбакайте мы, слава богу, пропустили мимо ушей. Разве что, время от времени кто-то из нас украдкой кидал взгляды на её покачивающиеся ничем не прикрытые бёдра. Особенно украдчивым старался быть Булгаков, а у Гоголя покраснели уши. Я же из всей троицы оказался самым хладнокровным и на бёдра смотрел прямо и по несколько секунд, потому что клип был из моего времени, а в наше время, если какая-нибудь певица пытается прикрыть бёдра, то у неё не все дома, и в клипе её снимать никто не захочет. Учёные до сих пор не могут прийти к выводу, что же для певиц нашей современности важней: голос или бёдра?
- Пером по бумаге писать намного лучше, чем печатать в компьютере, - мечтательно произнёс Гоголь, посматривая, на прыгающий огонь в камине - единственное освещение в комнате.
- Это почему же? - не понял я.
- Сохранять не надо, и файл не потеряешь.
Я согласился. Что, правда, то, правда.
- А как же печатная машинка? - попытался вступить в спор Булгаков.
- А печатная машинка ещё хуже компьютера. Сделал опечатку и пиши пропало - перепечатывай всю страницу.
'Пропало' - Написал я.
- Что ж ты 'пропало' пишешь? - возмутился Булгаков. - Ты же ведь пером пишешь!
- Для художественной окраски, - пояснил я.
- Ну да, всё правильно. Что то я стормозил, - засмеялся Булгаков, но простоватым он не казался, а был как всегда, по своему демоническим. Тени каминного огня прыгали по его по лицу и фоном плясали на стенах.
Яблочки на блюдце лежали уже не выстроенными, а грудой и разрезанными не на шестнадцать долек, а на восемь крупных, которые нужно откусывать и есть в два раза. На шестнадцать разрезать не удалось - хмель.
На бис ещё раз прокрутили все три клипа Кристины Арбакайте. Старались смотреть прямо.
- Не дуй на пену! - кричал Булгаков.
- Доливай, доливай, сошло! - кричал Гоголь. И я лил. Яблочные дольки предательски покидали тарелку.
- Ты, наверное, думаешь, почему ты с нами? - трезво спросил меня демонический Булгаков. Гоголь хитро посмотрел, но ничего не сказал. Я притворился, что не обратил внимания на вопрос Булгакова и ничего не ответил. Однако от Булгакова и Гоголя скрываться бесполезно. - Ты - третий... - продолжал Михаил.
- А почему не первый? - я опять притворился, что не понимаю о чём он, но на самом деле я всё понимал.
- Гоголь первый... ты - будешь третьим. - объяснял мне Булгаков, словно рассказывал идиоту, что кашу нужно есть ложкой.
- Стоп... - не выдержал я - это про что же вы мне тут толкуете, братцы?
- Да уж не про дюжину красавиц с перьями, - саркастически сострил Гоголь. - Теперь тебе нашу волынку тянуть, брат! Ты теперь на миссии по изменению мира!
'Попал...' - подумал я. Ну а что я ещё хотел? Кому-то же нужно тянуть эту чёртову волынку. В конце концов, кто-то же должен менять, этот чёртов мир! В конце концов, кто-то должен его крутить, если уж совсем напиться и сделать смелое заявление! А кто как ни Гоголь, Булгаков и им подобные будут его улучшать? Через искусство! Через литературу!
- А почему я?
- С тобой шампанское пить приятно.
'Враньё' - подумал я. 'Вовсе не поэтому'.
- Ладно тебе, - успокоил Гоголь. - Мы тоже в этой цепи, и такую же волынку тянули, и ничего! Видишь, теперь сидим в царстве мёртвых, пьём шампанское. - Он взял со стола бутылку Grand Mosseux и попытался прочесть этикетку.
- Третьим так третьим, - согласился я. - В конце концов, кто ещё будет тянуть эту волынку. (Что за неподходящее выражение!)
- Правильно. Кто взял на себя ответственность отдуваться миллион жителей этой планеты перед... перед этими же жителями?! А кто отчитывается по полной программе за небольшой спад в производстве? Ты у нас что производишь, а?!
- Ну..., - постарался я уйти от ответа. - Мало ли...
- То-то же! И в дополнение ко всему, кто вызвался писать рассказы на десятиминутных перерывах и по ночам? Времени то у тебя не много...
Конечно, звучит, будто бы Гоголь говорит со мною загадками... но я прекрасно понимаю, о чём он. От царства мёртвых не утаишься. Наверное, у всех есть свои тайны... у меня тайны такие, что любой Джеймс Бонд позавидует.
- Ну, ладно. Третьим так третьим. Буду третьим! Выпьем!
И сказал я Гоголю, совсем уже опьяневший:
- Слушай, Лёха, или как тебя там. А где же Дьявол? Встречу мне назначил Дьявол, присутствовать я ему разрешил. Где он?
- Дьявол? Дьявол! Дьявол! Сучий ты потрох, ко мне!
В комнату вбежал большой чёрный пёс с преданными глазами, уселся возле Гоголя.
- А-а... Понятно...
Дьявол поджал лапку и высунул красный язык со стекающей слюной. Поймал зубастой пастью шоколадку.
- Ты что же это собаку со стола кормишь?! - наехал я на Гоголя, опасливо поглядывая на оставшиеся три кусочка яблока. 'Ты его ещё шампанским напои!' я Гоголю не сказал, чтобы тот с дуру действительно не напоил пса шампанским. Гоголь, услыхав мой упрёк, виновато посмотрел на Дьявола и отправил его лежать на коврике в углу.
Закурили.
На Дворе стояла непроглядная ночь, а в комнате у меня - лежала. Шампанское заканчивалось, яблочки тоже. Шоколадка ещё держалась. Табачный дым улетучивался в выбитое мною пальцами, с дуру, несколько месяцев назад, маленькое окошко.
Вздремнули.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
- Что же у вас тут в Африке даже топоров нету? - у-ух! Кирка глубоко вонзилась в землю и хрякнула корень рядом стоящего дерева.
- Не самая приятная работёнка с будуна. - Хряк... Булгаковская кирка вонзилась в землю рядом.
- А ну-ка, ребят, давайте-ка попробуем его расшатать. Навалились, раз-два, раз-два. - Жёлтые листья жидко посыпались с еле дрогнувшего дерева.
- Нет, я определённо для такой работы не создан. Я - писатель. Валить деревья, это не моя специальность, да ещё без топора.
- Ну и что... я тоже писатель, а не жужжу. После вчерашнего шампанского, правда, тяжеловато.
- Это ты то писатель? Ха-ха. Да на тебе с тяжёлым плугом пахать можно. Легко сказать не жужжу, вас тут в... вашем 'кружке по подготовке суперменов' чему только не учат. А насчёт писателя ты загибаешь. Сколько ты книг издал, а?
- А вот это уже несправедливо, - вмешался Булгаков. Меня при жизни тоже печатать не любили. Ну, ребят, ладно, давайте свалим это дерево, выполним долг, и... - он выдернул из кармана маленькую, самолётного размера бутылочку белого вина Boland Cellar. - У меня их дюжина, продолжим юбилей!
- Хряп, хряп... - затрещали корни, работа закипела. Работал в основном я, потому что, как выразился Гоголь, на мне можно пахать, и по роду своей таинственной деятельности могу делать практически всё, причём вне зависимости от того обучали меня этому или нет.
Булгаков дышал тяжело и вздымал кирку над головой так, как будто ещё чуть-чуть и умрёт. Однако не умирал, и после очередного зверского удара в землю, возносил кирку над головой опять.
Гоголь совсем сдался, и уже не работая, принял страдальческий вид, а вместе с ним и направляющую обязанность. Нужно же участвовать хоть как-то. После ещё пятнадцати минут долг перед человечеством остался выполнять я один. Гоголь с Булгаковым ушли, выполняя писательские долги, в магазин за чипсами, колбасой и орехами кешью. Шоколадку решили больше не брать, чтобы избежать сахарного переутомления, а яблок рядом не продавали.
Вернулись они в самый подходящий момент, когда я, обливаясь семью потами, и качаясь от усталости, перебил у дерева большинство корней, так что осталось лишь на него навалиться. Что мы все втроём и сделали. Долг выполнен.
- Хорошо у вас в Африке, и живёте вы общиной, мне нравится, - довольный сделанной работой сказал Булгаков. - Я бы к вам вступил, ей богу.
На это Гоголь кинул на него прищуренный взгляд и осторожно спросил:
- А что, ремонтные работы у вас каждое Воскресенье?
- Разве ты не воскрес после вчерашнего? - и мстительно - да и печататься у нас нелегко.
- Да не серчай ты! - всплеснул он руками. - Разве это главное? Я, например, серьёзности этому никогда не придавал. Так, баловался, а они вдруг подхватили: 'Да вы, Сибонис Валерьянович - гений! У вас семи прядий во лбу!' и давай печатать. Тут-то меня и подстегнуло на писательство.
- Подожди. Тебя ведь не Сибонисом звать, - не понял я что там, у Гоголя во лбу.
- Это я так, для художественной окраски.
- А-а-а... - протянул я. - Лопухнулся.
И лопухнулся второй раз:
- У меня тоже во лбу кое-что есть. У меня там три титановых пластины вмонтировано, шурупами прямо к черепу прикручено. - Объясняя это, я слегка выпятил грудь. Булгаков передёрнулся.
- Этим-то всё и объясняется! - и они засмеялись.
'Вот ведь глумители' - подумал я. И тут же решил свести счёты. Вливаясь в их смех, я сказал:
- Ха-ха, хе-хе. Так. Я дерево валил, а вы его тащите через дорогу вон туда, и ветки пообломайте, чтобы не тротуар не торчали. - Смеяться мне долго не удалось. Не сумев сдвинуть поваленное дерево и на метр, писатели выкомандировали меня на подмогу, и я взял на себя тянучество самой тяжёлой древесной части, у его основания. Когда я хрякнул последнюю ветку и сложил дерево возле забора, долг перед человечеством был выполнен окончательно, и мы смело могли продолжить празднование моего тридцатилетнего юбилея. Его традиционный третий день.
Вечер тронул небо тёмной и по нехорошему весёлой хмурью. Обидевшееся солнце, словно застанная врасплох девица, стыдливо пряталось за шторкой горизонта, а выскочившая из-за куста тусклая луна вглядывалась в другую шторку, и ждала свою повелительницу ночь. Стоящий рядом дом нахмурил тенями окна, и мы все втроём поняли, что туда вошёл Дьявол. Я напряг зрение и увидел его красный двигающийся язык в окошке второго этажа. И ещё я ощутил на себе его не собачий взгляд, отчего целое стадо мурашек ветром пронеслось по моей спине.
- Какого дьявола ты вообще здесь работаешь? Тебе же человечество поручили спасать! Ну, я понимаю, если бы строил бункер для сохранения величайшей мудрости во вселенной, или сотворял храм, чтобы хранить знания для людей, мы ведь не весть где работаем! И вообще, что это за место такое, и чей это дом? - Глотнув вина, начал буянить Булгаков.
- Это дом Л. Рона Хаббарда, - пояснил я.
- А кто это?
- Здрасьте! А кто самую совершенную науку о разуме создал? А духовную природу человека кто доказал научно? Пушкин?
- Ну, нет, - махнул рукой Гоголь. - Пушкин до такого бы не допёр.
- Нет, нет. Увольте, только не Пушкин. - Поддержал Булгаков. - Тот и кирки-то не поднял бы.
- Киркой махать - не стихи сочинять! - Гоголь принял позу героя социалистического труда.
- Хаббард, кстати, был не плохим писателем, и его охотно публиковали, - старался я направлять разговор в правильное русло.
- Во даёт мужик! - позавидовал Булгаков. - Классику писал?
- Нет... не классику.
- Да ты чё, Булгаков, какую классику! - взорвался Гоголь. - Классику нормальную только в России пишут. Ты попробуй классику по-английски писать, это что на балалайке с одной струной бренчать. У них ведь никакой живости языка нет!
- Паганини на скрипке и на одной струне мог сыграть, - не отступал Булгаков.
- Да? А на четырёх играл намного лучше.
Булгаков остался без аргументов. Тут Гоголь добил нас обоих.
- Россия славится своей классикой, а Запад своей попснёй.
Что, правда, то, правда.
- Ладно, - попытался я хоть как-то погасить спор. - Рекомендую вам почитать десятитомник 'Миссия Земля'. Конечно, написано не по-русски, но сюжет поставлен отменно. Начнёте читать - не оторвётесь, пока не закончите. Самая длинная фантастическая история, написанная за всю историю человечества! - так мне удалось привить писателям уважение к Хаббарду и оставить их при своём мнении.
Я занёс бутылочку, чтобы опрокинуть её над своим ртом, но одёрнул руку.
- Мне нельзя пить сегодня... Завтра на учёбу пойду, голова должна быть свежей.
- Что изучаешь то? - спросил Булгаков.
- Философию прикладную. Мне по роду деятельности положено, забыл что ли?
- Да... Вычитаешь что интересное, обязательно расскажи потом... - набравшись торжественности, добавил: - Будь ты хоть в могиле, а продолжай учиться.
Наверное, он хотел сказать: Век живи - век учись, но это было бы не уместно...
Вечер нахмурился, и придал обстановке серьёзность. Язык Дьявола больше не краснел в окне второго этажа дома - скрылся в темноте, но я знал что Дьявол там, и он на нас смотрит. Ну, да ладно. Я ему сам разрешил. Странный он, однако. Нет бы по нормальному присоединился. Ну, да ничего. Уверен, выдастся ещё денёк. Сядем мы с ним, откроем бутылку с черепом и костями на этикетке, выпьем и поболтаем о том, о сём - о жизни, о смерти.
Обстановка стала совсем серьёзной.
- Нам пора, - с бровей Булгакова падали тяжёлые тени. Чёрной бездной глазниц он смотрел на окружение взглядом полным мистики. Гоголь стоял так, что луна отражением играла в глубине его зрачков, и казалось, что глаза его светятся. От этого Гоголь тоже казался мистическим, только по-своему. - Мы возвращаемся в царство мёртвых. Не забудь пригласить нас на следующий день рождения. Мы хотели сходить в этот раз к Толстому - отношения выяснить, но если тебе на учёбу, то иди. - И Булгаков положил мне руку на плечо так, как будто направлял меня на смертный бой. Впрочем, это отчасти было действительно так.
Из глубины неба выбежали и спустились к нам два красавца коня. Крепкие, большие кони. От них исходил некий магический свет, а из ноздрей клубился пар. Белый конь подошёл к Гоголю, мотнул головой и разразил воздух мощным зовущим ржанием.
К Булгакову подошёл черный конь. В нетерпении он хватанул по земле копытом так, что та задрожала. Поднялся ветер. Гривы коней и одежды писателей колыхались от порывов, и это усиливало мрачную романтичность момента. Только на писателей Гоголь с Булгаковым больше не походили. Они мне казались войнами из царства мёртвых. Их взгляды были тверды, а плечи круты. Такие наверняка могли сшибить дерево покрупнее одним лишь ударом руки, у меня в этом не было никаких сомнений. Кажется, даже Дьявол, крутившийся рядом собакой, излучал к ним благоговение. Ну, ещё бы. Он ведь у них в подчинении. Не будь писателей, не было бы и Дьявола, а эти взяли его за самые рога.
Всадники тронулись, и, не оглядываясь, стремительно унеслись прочь. Хорошая компания. Хороший день рождения. Жалко нам пришлось расстаться так быстро. Могли бы поговорить ещё о многом. Сходить к Толстому и сказать ему всё, что о нём думаем, подраться с местными бандитами и слетать через Англию в Лос-Анжелес. А ещё я так и не задал им свой самый заветный вопрос: пишут ли они теперь? Впрочем, я знаю, что пишут. Быть может, прямо сейчас пишут, быть может, чьей-то рукой пишут.
Хотя, что переживать... в моей руке волшебная палочка - ручка, и я могу их вызвать в любую минуту, по своему усмотрению.
Хорошо я справил свой юбилей. По истине лучший из проведённых мной дней рождения.
Конец.
(Вторая часть написана в аэропорту Лондона и на пути к нему. Первая часть написана в Йоханнесбурге, где всё и происходило).