Аннотация: Это история про Джона Стейка и его корабль. Или про Джона Стейка и его ручную крысу. Или даже про Джона Стейка и его единственную на свете любовь.
Истории бывают разные.
Некоторые поучительны. Некоторые - неприятны. Некоторые затянуты так, что рассказчика такой истории хочется подвергнуть мучительной смерти уже после того, как песочные часы перевернули всего лишь второй раз.
На некоторых историях лежит печать тайны, и у них нет настоящего конца, потому что его некому рассказать.
А в некоторых набито столько приторной морали, что даже у отца-иезуита скулы сведет от тоски.
Но эта история не из таких. Она пахнет свежими пряностями, там плещут волны и... ладно, может быть, это всего лишь булькает в чугунном котле похлебка, щедро сдобренная жгучим кайенским перцем. Одна лишь ложка такой похлебки вышибает слезы даже у боцмана с луженым горлом, а пожар в желудке можно унять только пинтой крепкого эля.
Это история про Джона Стейка и его корабль. Или про Джона Стейка и его ручную крысу. Или даже про Джона Стейка и его единственную на свете любовь.
Кстати, про эль... Готовьте денежки, господа. Историю можно рассказать и просто так, но рассказчику-то нужно выпить.
Итак...
Джон Стейк и его трехмачтовый галеон "Эскалоп" были известны по всему Караибскому морю и островам, которые это благословенное и лихое море омывает. Раньше, пока галеон принадлежал знаменитому корсару Ржавой Бороде, он назывался "Золотая выпь". Говорят, что еще раньше на его корме красовались буквы, складывающиеся в название "Пеммикан", но кто это говорит? До сих пор всякое болтают пьянчуги в тавернах Порт-Ройяла - например, Барбос Джедедайя, да кто ему поверит-то? Найдется ли хоть один корсар в своем уме, который бы назвал боевой корабль, пропахший от киля до клотика порохом и кровью, в честь вяленого мяса, которое придумали краснокожие?
Вот и Джон Стейк в это не верил, и потому, выиграв в карты "Золотую выпь", тут же велел переименовать ее в "Эскалоп". Капитан Стейк, по его собственным словам, "любил повеселиться, особенно - пожрать", а больше всего уважал толстый, сочный кусок говядины, отлично прожаренной на угольях. Сказывалась юность, проведенная с антильскими буканирами, для которых превыше мяса и шкур нет ничего, и даже божатся они матерно, непременно упоминая филе и окорок.
- Значит, так, - сказал Джон Стейк, вставая из-за игорного стола и сгребая в свою черную шляпу выигрыш. - Твоя "Золотая хрень" теперь моя? Вот и славненько. Будет "Эскалопом".
И Стейк весело ухмыльнулся прямо в лицо Ржавой Бороде, заскрежетавшему зубами от такого оскорбления. Борода потянулся за своим катлассом, да не тут-то было - по традиции таверны "Три Дорады", все оружие здесь сдавали на входе угрюмому вышибале, который, хоть и однорукий, а бил единственной оставшейся клешней, точно молотом. Так что корявые пальцы рыжебородого пирата только цапнули пустые кожаные ножны и сжали их до скрипа.
- Всем привет, - галантно попрощался Стейк, чмокнул в губки Вертушку Молли, плотоядно на капитана глядевшую, и отправился восвояси. То есть, на "Эскалоп".
С тех пор прошло много лет.
Даже бесчисленные кренгования не спасли галеон "Эскалоп" от старости. Век корсара короток, но еще короче век его корабля. Сколько их - сгоревших, пробитых ядрами, издырявленных точильщиками-тередо, разбитых штормами - лежит на дне под волнами Караибского моря?
И все-таки "Эскалопу" повезло больше. Много раз его палуба бывала залита кровью до планширя, и еще больше раз - завалена золотом. Хитрый Стейк обводил вокруг пальца испанские эскадры и уворачивался от идальго и кабальеро, мечтавших увидеть его на рее, а красный галеон - переименованным в какой-нибудь "Педро Хуан де Энкрусильядо" или еще что похлеще. Но кастильским гончим не повезло.
Скрипя шпангоутами, старик "Эскалоп" дотащился до старушки Англии, и там Джон Стейк, получивший на руки корсарскую амнистию, в тот же хмурый сентябрьский день продал галеон какому-то ирландскому доктору с блудливой фамилией. Команда, из тех, кто пожелал спокойной старости, сошла на берег, получила свою долю добычи и растворилась в туманах Альбиона. Корабельный врач открыл свою зубодерню ("Чистые клещи", кажется, шикарный двухэтажный дом где-то в Бристоле), корабельный плотник стал уважаемым краснодеревщиком. А капитан Джон Стейк исполнил давешнюю мечту.
Стал владельцем и поваром собственной таверны.
Надо ли упоминать, что прежняя ее вывеска сгинула без следа, а над дверями теперь красовалась кормовая доска с галеона "Эскалоп"?
Наверное, нет.
Зато надо упомянуть, что хозяев в таверне "Эскалоп" было трое. Двое людей, и одна крыса. Но давайте по порядку, а значит - немного вернемся назад.
Когда Джон Стейк с тяжелым сундуком шагнул по прогибающимся сходням с борта своего (теперь уже бывшего) галеона, на причале Плимута он остановился, поставил у ног свою ношу и оглянулся назад.
- Да, были времена, - задумчиво пробормотал Стейк. На его плече висел скатанный плащ из выцветшей грубой ткани, защищавший корсара от стужи и непогоды. Плащ зашевелился, и из складок высунулась большая, остроносая крысиная морда. Поперек нервно шевелившегося носа пролегал глубокий шрам от кортика, а на месте левого глаза была черная кожаная нашлепка. На жилистой, с пролысинами крысиной шее сверкнула толстая золотая цепочка.
- Свят, свят! - шарахнулась от капитана портовая шлюха. - Это что такое?
- Это, душа моя, Иеронимус, - мягко ответил ей моряк, - он тебе тоже очень рад.
- Что-то не очень похоже, - недоверчиво отозвалась шлюха, глядя на крысу, пристально сверлившую единственным глазом женскую грудь, выставленную напоказ. - Экий охальник! Наверняка такой же, как его хозяин.
Сказано это было, впрочем, скорее одобрительно. Джон Стейк хмыкнул, поудобнее перехватил кожаную ручку тяжелого сундука, крякнув от натуги, оторвал его от земли и пошагал дальше. Развалистой и уверенной походкой. Двое портовых ухарей из шайки Тома Проныры проводили его взглядом, но пойти следом не решились - катласс на боку капитана и широченная спина под синей курткой-коутом выглядели весьма красноречиво.
Стейк свернул в переулок и почти сразу остановился перед потемневшей от времени дубовой дверью, обитой квадратными медными заклепками. Дверь выглядела надежной и несокрушимой. "Крепкая, ну чисто крюйт-камера, - отметил про себя капитан, - это хорошо". Потом он посмотрел вверх, где белело пятно от снятой вывески, шагнул вперед и решительно бабахнул кулаком в доски.
- Кто там? - послышался изнутри женский голос.
- Я, Молли. Отпирай.
Дверь распахнулась, и на шее у Джона Стейка повисла красивая, темноволосая женщина лет тридцати, но еще не потерявшая свежести кожи и сохранившая всю привлекательность уроженки северного Галлоуэя.
- Вернулся! - всхлипнула красотка. Джон Стейк радостно улыбнулся, поставил сундучок и крепко обнял женщину. Руки его невольно скользнули вниз, к округлому заду под юбкой - и тут же моряк получил крепкую оплеуху, от которой в голове зазвенело. Иеронимус слетел с плеча вместе с плащом и сердито заворчал, прячась под ближайший стол.
- Молли... - начал капитан ошеломленно, но его прервала новая порция сокрушительных оплеух. - Ты... что... делаешь...!?
- Сколько можно?! - Молли уперла руку в бок и потрясла небольшим, но крепким кулаком перед носом Стейка. - Я думала, тебя повесили! Ты утонул! Тебя зарезали на большой дороге!
- Да кто меня зарежет?! - заорал в свою очередь Джон, взъярившийся на глупость ситуации. - Кто меня зарежет?! На моем галеоне!
- Не ори на меня, Джон Стейк! - сверкнула глазами разгневанная шотландка.
- И ты на меня не ори! Иеронимуса напугала, змея ты горная!
- Ах, змея-а-а-а?!
Джон Стейк успел увернуться от метко запущенной ему в голову увесистой двузубой вилки, которая воткнулась в стену дома напротив. Пара матросов, по своим делам завернувших в переулок, переглянулась и, крестясь, шарахнулась прочь. "Это ж Молли, ей под руку только попадись..." - краем уха услышал Стейк, парируя катлассом сковороду, зазвеневшую, точно библейский кимвал.
- Только глиняную не бей! - в отчаянии взвыл он. - Не напасемся!
- Что я, совсем дура?! - яростно отозвалась Молли Макальпин. - Успеют еще пьянчуги побить нам все стаканы! Чтоб...
Она остановилась на полуслове, отшвырнув сковородку, и ее глаза наполнились слезами. Джон Стейк сунул катласс в ножны, подошел к ней и крепко обнял, на сей раз не встретив никакого сопротивления.
- Здравствуй, любовь моя, - сказал он весело. - Я вижу, ты тут уже вовсю хозяйничаешь?
- Почему ты так долго, Джон? - шепотом спросила Молли.
- Я торопился, - развел руками Стейк, - клянусь! Но шторма... старый "Эскалоп" еле-еле справился.
- Вылезай, Иеронимус, - шмыгнув носом, сказала Молли. Крыса опасливо высунулась из-под стола, потом ловко вскарабкалась на тяжелый табурет и выжидательно уселась на хвост, сложив передние лапы на пузе.
- Сейчас накормлю, проглот, - хмыкнула женщина. - И тебя тоже, Джон. Правда, пока особых разносолов нет...
Она стремительно умчалась на кухню, а Джон Стейк снял свою куртку, бросил ее на табурет и устало примостился рядом, на широкой скамье.
- Мы дома, дружище, - доверительно сказал он Иеронимусу, глядевшему на него бусинкой единственного глаза. - Мы дома...
* * *
Хорошую историю можно закручивать бесконечно, не рискуя надоесть слушателям.
Но что особенного можно рассказать о поваре и его крысе?
Джон Стейк и его Молли держали таверну "Эскалоп" в крепком кулаке, не упуская ни одной монетки, которая завалялась в кармане моряков, возвращающихся из долгого плаванья за моря и страшно соскучившихся по доброй английской выпивке, горячей еде и жаркому камину.
Однако "Эскалоп" сильно отличался от прочих портовых заведений. Здесь почти не сквернословили и никогда не дрались. Любителям крепкого словца Джон Стейк сразу же после открытия дал понять, что выражаться здесь не стоит.
- Джентльмены! - обратился он к толпе морской братии, густо набившейся в таверну, как только дверь распахнулась в первый раз. "Портовая почта" уже разнесла весть о том, что легендарный капитан Стейк решил осесть на берегу, да еще ухитрился сберечь свою шею от королевского гнева и веревки в Тайберне, где "трехногая кобылка" стала последним пристанищем многих неудачливых пиратов.
- Джентльмены! - повторил владелец таверны, внимательно оглядывая притихшую толпу, яростно дымившую глиняными трубками. - Чтобы я здесь не слышал божбы, грязных слов, богохульства и оскорбления Божьей Матери, а также всех прочих матерей! Мне этого на "Эскалопе" вот так хватило.
Для убедительности при этих словах бывший пират медленно провел по горлу обухом матросского ножа.
Толпа уважительно молчала, но вдруг из темного угла таверны донеслось бульканье, звучное икание, и заметно нетрезвый голос спросил задиристо:
- А то что? Н-не нальешь? В морду дашь? Да, Стейк... ик!... размяк ты... обабился...
- Кто это там тявкает? - мирно осведомился Джон Стейк.
- Я! - распихивая матросов, вперед выполз здоровенный детина в заляпанной смолой рубахе и когда-то бархатных штанах. За поясом у него торчал длинный кинжал.
- Иеронимус, друг мой, - склонил голову капитан Стейк, не отрывая глаз от лица детины.
Серая молния пронеслась в воздухе, и здоровяк заорал от боли и ужаса.
- А-а-а! Что за... Не-ет!
Он рухнул на пол, пытаясь закрыть окровавленное лицо ладонями. Крыса с видимым отвращением выплюнула кусок уха и, оскалившись, неторопливо прошествовала к стойке таверны, звучно цокая когтями по дощатому полу. Моряки уважительно расступились. Каждый видел, что кроме уха, серое чудовище успело откусить детине еще и кончик носа.
- Билли, - Джон Стейк отыскал в дымящей табаком толпе знакомое лицо, - выведи этого паренька отсюда, и замотай ему чем-нибудь лицо, ладно? Я вижу, он не сдал оружие, вопреки моим настоятельным просьбам... Но этот грех мы ему простим - что взять с убогого? Верно, джентльмены?
Вокруг сурово закивали, стукнули глиняные кружки.
- Будет сделано, Джон, - хрипнул Билли Бонасье, ходивший помощником квартирмейстера на "Эскалопе". - Пойдем, болезный... Это тебе еще повезло, раньше Иеронимус сразу в глотку вцеплялся - и привет, зашьют тебя в парусину и за борт... Шагай, шагай.
- Ешьте, пейте, джентльмены, не забывайте платить и уважайте старого Стейка и мою прекрасную Молли - и все будет в порядке, удача вас не покинет, - ослепительно улыбнулся Джон Стейк.
После этого случая ни одной драки здесь не случилось.
И ведь что интересно - удача и впрямь не покидала "Эскалоп". Словно с кормовой доской галеона таверна переняла все, чем славился добычливый корабль. Кстати сказать, тот галеон, который безымянным был продан ирландскому доктору, решившему стать пиратом, получил от нового хозяина нелепое имя "Арабелла" и ясным тихим днем затонул где-то на рифах вблизи Кокоса, будто бы усталая опустевшая оболочка корабля больше не захотела держаться на плаву. Узнав об этом, Джон Стейк налил себе кружку рома, вышел на улицу и ласково, словно холку верного пса, потрепал вывеску.
- Я всегда говорил, старина, что давать кораблю новое имя надо с умом. Вот я - назвал тебя "Эскалопом". Это доброе имя, от него пахнет дымком, и каждый крепкий мужик сглотнет слюну, почуяв в этом имени вкус жареного мясца... А где мясо - там и кровь, надо только уметь правильно отрезать лакомый кусок и бросить на уголья. Но вот назвать корабль в честь какой-то непонятной бабы... Да если даже и понятной? Нет, женщина на корабле - к несчастью! Это как если бы мне взбрело в голову назвать тебя "Молли"...
- Что ты сказал, Джон? - Молли Макальпин возникла на пороге таверны и шутливо ткнула Стейка кулачком под ребра. Шутка шуткой, но ткнула ощутимо. - Говоришь, в мою честь корабль назвать нельзя?
- Нельзя, - твердо сказал Джон Стейк, вздыхая и готовясь к обороне. Глаза его подруги потемнели, предвещая бурю.
- Значит, нельзя? Как жрать и в койку, так можно, значит? А как корабль назвать... Я, между прочим, из рода королей Далриады...
- Ага. И трон твой в таверне "Эскалоп", - весьма неосторожно буркнул Стейк.
"Началось!" - в ужасе зажмурился Иеронимус. Крыса, не страшившаяся абордажных атак, мгновенно заняла безопасное место на самой высокой полке. Да, Иеронимус отлично знал, что будет дальше. Хорошо бы на этот раз обошлось без того, чтобы в дело пошел большой котел...
Но чаще всего Джон Стейк просто готовил, и дело обходилось без посудных баталий - потому что котлам, вертелам и сковородам повар находил совсем другое применение. Еще в бытность свою простым юнгой, когда Стейк ходил на "Ягненке" под начальством де Рюйтера, он выучился готовить так, что пальчики оближешь. Старый Джонас по прозвищу Барбекю, кок на "Ягненке", обучил юнгу Стейка всем премудростям готовки в открытом море - и чтобы в любую погоду.
- Запомни, сынок, - гремел кастрюлями Барбекю, успевая почесывать хохолок своего старого и почти совсем лысого попугая по кличке Эскудо, - матрос - не свинья, помои жрать он не будет. Ты можешь один раз накормить команду дерьмом, можешь и второй... Но в третий раз, после тяжелого боя, кто-нибудь попробует твою стряпню и всадит тебе в брюхо нож. Нет уж, я двадцать лет кок, и до сих пор жив только потому, что готовлю как следует. И тебя научу, клянусь своим тезкой Ионой, которого кит пожевал, да выплюнул!
Джонас Барбекю погиб у острова Гернси, когда "Ягненок" изрешетили ядрами англичане, да так, что корабль, превратившийся в дуршлаг, только чудом держался на воде. От камбуза остались одни обломки. Но школа Рюйтера и кока Барбекю не прошла Джону Стейку даром. Чудом выживший, вернувшись в Англию с одной только луженой сковородой своего учителя, он недолго оставался на берегу, и скоро снова ушел в море.
В Порт-Ройяле он познакомился с Молли.
На этом месте плохой рассказчик непременно пустился бы в долгое и подробное повествование о том, как это случилось, и как гордая шотландская девушка полюбила кока, который стал капитаном... Но так делают плохие рассказчики, потому что им нечем заняться, и они готовы травить байки без перерыва. А хороший рассказчик всегда нарасхват.
Поэтому интереснее сказать о том, что стряпня Джона Стейка очень скоро стала притчей во языцех среди "берегового братства" Ямайки и Тортуги. На корабль, где он властвовал камбузом, моряки ломились толпой, каждый хотел не просто помахать саблей, а при этом еще и отведать знаменитого "рагу по-стейковски". Каждый был готов на что угодно, лишь бы оказаться записанным в команду. Были даже те - слыханное ли дело! - кто отказывался от своей доли в добыче, вместо этого требуя добавочной кормежки "от Джона".
Как-то утром, нетвердой походкой возвращаясь из порт-ройялского кабака, Джон Стейк задумчиво подкидывал единственную оставшуюся у него монету - золотой дублон. На крутящемся блестящем диске попеременно мелькали щит и крест, а Джон размышлял о переменчивости удачи. Остановившись у какой-то глинобитной стенки, чтобы отлить, кок уже завязывал штаны, как вдруг услышал яростный лай, рычание и воинственный писк.
Заглянув за угол, Джон Стейк удивленно хмыкнул. Две бродячие шавки, худые - кожа да кости - злобно рыча, пытались ухватить крупную серую крысу, которая прижалась в углу и собиралась, судя по всему, дорого продать свою жизнь. На глазах у Стейка, крыса яростно цапнула одного пса за лапу, а второго полоснула по морде острыми когтями. Шкура у серой бестии уже была вся изодрана собачьими зубами, но сдаваться крыса не собиралась.
Джон Стейк молча смотрел на баталию. Потом вдруг, сам не зная, отчего, выхватил из-за пояса два пистолета (соваться в некоторые переулки без оружия было чистым самоубийством) и разрядил их в собак.
Когда дым рассеялся, и кок покрыл тяжеловесными матюгами пару любопытных, сунувшихся в переулок узнать, что творится, он увидел, что оба пса застрелены наповал, а обессилевшая крыса лежит на земле, но ее бок, кажется, еще чуть-чуть подрагивает.
- Чтоб тебя... - пробормотал он растерянно. Потом порылся за широким поясом и достал оттуда узелок. Аккуратно развернул тряпицу, вынул женские сережки с рубинами и задумчиво повертел в пальцах.
- Ежели не потеряю, то Молли получит их завтра, потому что я обещал ей эти цацки. А ежели потеряю... тогда да спасут мою душу все святые, потому что иначе Молли ее из меня собственноручно вынет.
Джон Стейк сунул сережки в голенище сапога, потом поднял крысу и завернул ее в тряпицу, на которой сразу проступили пятна крови.
- Помрешь ведь... - сказал он негромко. Крыса зашевелилась и что-то воинственно пропищала в ответ. - Ладно. Если не помрешь, то выживешь.
Подвыпившие моряки рассказывали в тавернах, что кок с "Черного Мартина" совсем спятил - выходил громадную помойную крысу, перевел на нее уйму мяса и бульона, а теперь носит на плече, да еще и разговаривает с ней, как с человеком!
- Колдовство! - уверенно заявил Косой Хименес. - В Испании за это быстренько бы в инквизи...
Дальше Хименес договорить не успел, потому что костлявый кулак Джона Стейка сломал ему челюсть в трех местах.
- Кто-то еще, джентльмены? - любезно осведомился "полоумный кок" у повскакивавших из-за игорного стола "береговых братьев". - Нет? Вот и отлично. Присаживайтесь, карты сданы.
В лицо флибустьерам холодно глянули черные дула двух длинноствольных пистолетов, отделанных перламутром и серебром.
- Не заставляйте брать грех на душу, джентльмены, ей-богу... - мягкий голос Стейка не повысился ни на йоту, но что-то такое в этом голове было, отчего крепкие, битые жизнью моряки побледнели и быстро сели на свои места.
Самым обидным для валяющегося на утоптанном земляном полу Хименеса, который громко стонал, придерживая челюсть, оказалось то, что наглый крысюк соскочил с плеча Джона Стейка, вальяжно подошел к брошенным Косым картам и уверенно перевернул их лапой.
- Ну мать твою, Косой... - нарушил тишину укоризненный бас Натаниэля Перкинса, канонира с "Избавления от мук". - Что ж ты, растудыть твою...
Туз, который должен был давно уйти в "отбой", светился в картах Косого Хименеса так же отчетливо, как луна в летнем небе.
Сломанной челюстью Хименес не отделался.
Когда бесчувственного шулера выкинули на улицу в одних портках, Перкинс уважительно подмигнул крысе, с достоинством восседавшей на своем привычном месте - на плече Стейка.
- Слышь, Джонни, - спросил он. - Как хоть кореша-то твоего звать?
Джон Стейк задумчиво почесал крысу за ухом.
- Я полагаю, что Иеронимус, - ответил он безмятежно.
- Из немцев, что ли? - Перкинс покивал головой. - Подходящее имя... Немцы - они все умники, да. А ты, Еронимус, - канонир обратился к серому зверьку, - забожись, что своему хозяину наши карты не светишь!
Иеронимус возмущенно запищал и очень выразительно посмотрел на Перкинса.
- Верю, - веско сказал тот. - Эти глаза не врут. Это тебе не человеческая натура паскудная. Ну что, кто сдает?
Вот так Джон Стейк нашел Иеронимуса, а серый Иеронимус нашел сытный камбуз и теплый гамак, в котором спал вместе с коком.
Потом случалось всякое. Глаз Иеронимус потерял при абордаже испанского золотого конвоя, когда кругом рушились мачты, сшибаемые ядрами, с визгом летали книппели, а крови на палубах было столько, что сапоги у всех, кто дрался в тот день, промокли и покоробились. Зато и золота потом оказалось так много, что перегруженный "Эскалоп" едва не отдал концы на дне моря.
А потом Джон Стейк вернулся в Англию. Не всем так повезло, джентльмены, далеко не всем. Вот уже и конец истории.
Но постой, спросите вы, а что же было в сундучке капитана Стейка?
Самые нетерпеливые из слушателей тут же хлопнут в ладоши и закричат: "Конечно, золото, что же еще!" Да только какой же глупец, пусть даже это и бывший корсар, получивший от короля прощение грехов и бумагу по всей форме, сойдет на берег в Плимуте, всем и каждому показывая сундук, полный золота? Такие дураки и на Тортуге-то живут недолго, а уж в Плимуте или Бристоле...
Итак, Джон Стейк пришел в таверну, которая потом будет носить гордое имя "Эскалоп", поссорился и помирился с Молли, скинул свой коут и присел на скамью.
А потом открыл сундучок. В замке лязгнул ключ, хорошо смазанный механизм мягко освободил крышку. Потайная кнопка, заблаговременно нажатая владельцем сундука, не дала выстрелить скрытому внутри колесцовому пистолету, готовому разнести голову любому, кто проявит неуместное любопытство.
Джон Стейк склонился над содержимым сундука.
И громко чихнул.
Спустя мгновение к нему присоединился Иеронимус, звонко чихнувший несколько раз и принявшийся тереть нос лапками.
- Что тут у вас? - Молли подошла с подносом, на котором стояла миска, от которой шел вкусный пар. - Ой-й... чхи!
Она едва успела брякнуть поднос на стол, и чихнула еще раз.
- Да что там у тебя такое, Джон?
- Говорил я, нужно было в тройную парусину завернуть, - досадливо хмыкнул Джон Стейк. Он аккуратно достал из сундука несколько увесистых мешков и пакетов, и бережно разложил на столе.
- Это то, о чем я думаю? - Молли улыбнулась радостно.
- А, ты тоже привыкла? - ухмыльнулся капитан, он же кок.
Он любовно погладил мешки загрубевшей от рукояти катласса ладонью.
- Лучший, черт его побери, кайенский перец! Лучшие специи Нового Света, даже те, которые испанцы днем с огнем не могут достать. Что золото, Молли? Есть у меня, у нас с тобой и золотишко, но это...
Капитан Стейк выпрямился во весь свой высокий рост и гордо оглядел таверну.
- С этими приправами я такое приготовлю - все трактирщики Плимута сдохнут от зависти! А уж если жарить мясо...
Молли обняла его и крепко прижалась сзади к широкой спине.
У Иеронимуса насчет мяса и специй было свое мнение, в корне отличавшееся от капитанского. Но он промолчал.