Николай Васильевич Гоголь всю ночь проворочался с боку на бок.
За стеклами окон ревел ливень, бились в небе извилистые молнии. Вот уж точно - воробьиная ночь, как в народе говорят. К тому ж, снилась всякая пакость. И подумать-то стыдно - тьфу! вздор! А вот надо же - проснулся с утра весь взлохмаченный и чувство такое, словно всю ночь черти на тебе ездили.
Гоголь жадно выпил стакан воды из стоявшего рядом с постелью кувшина. Накинул шлафрок, вышел в кабинет. И тут же, словно ждал этого, в дверь просунулся старый слуга Иван.
- Николай Васильич, там к вам пришли...
Иван нерешительно мялся, словно хотел, да не мог что-то сказать.
- Ну? - нетерпеливо отозвался Гоголь. - Кто пришел? Уж не с деньгами ли из "Русского слова"?
- Нет, батюшка, - виновато отозвался слуга, - велели передать, мол, Нос пришел.
- Какой Нос? - не понял Николай Васильевич. - Да ты что, Иван, пьян, что ли?
- Никак нет, - слуга помотал головой, - а только странные оне... все укутаны в башлык. Так что же прикажете - впустить?
- Хм... - задумался Гоголь, - а черт с ним, впусти!
"Нос... Нос... Может быть, Носов, статский советник, цензор? Так он третий год как умер. Чертовщина какая-то".
В дверь вновь постучали.
- Да! - крикнул Гоголь.
Петли скрипнули как-то особенно зловеще.
В кабинет вошел некто, закутанный в серую разлетайку, держа наперевес длинную трость.
- Проходите, милостивый... - начал было Гоголь, но язык у него словно примерз к нёбу.
Гость скинул башлык и снял высокий черный цилиндр.
Перед писателем стоял... Нос. Один сплошной Нос, без малейших признаков остального тела. Розовый и гладкий, с широкими ноздрями - словом, самый обычный нос, если бы не его размеры. Гоголь зажмурился. Осторожно открыл один глаз. Нос не исчез. Напротив, он как-то особенно развязно прошелся по кабинету, плюхнулся в кожаное кресло и налил себе бокал вина из графина.
- А Вы присаживайтесь, Николай Васильевич, присаживайтесь, - внезапно строго сказал Нос. Голос у него оказался несколько гнусавый и хриплый.
Ошеломленный писатель осторожно сел на диван.
- Что ж Вы, Николай Васильич? - осведомился Нос. - Значит, исписались? Перестали уповать на свободомыслие и русский народ? В богоискательство ударились?
- Э-э.. ммм... - промычал Гоголь, не решаясь ответить.
- Молчите! - повелительно отмахнулся фантастический гость. - Сжечь третий том "Мертвых душ" - батенька, да кто ж Вам такое присоветовал-то, а? Уж не иначе, как Басаврюк, один из Ваших любимцев!
Николай Васильевич истово перекрестился.
- Но позвольте... Как вы можете такое говорить... - слабым голосом произнес он.
- Что? Что говорить? - вскинулся Нос в кресле. - Полноте, Николай Васильич, полноте. К тому ж, если угодно, я могу и свидетеля позвать. Эй! кто там!
Снова заскрипела дверь. На пороге появился сутулый человек со страшным, сверлящим взглядом черных глаз. Тени метались по его лицу.
- А вот, извольте видеть, и сам Басаврюк, - добродушно кивнул Нос. - Ну, что ж ты молчишь? Расскажи-ка - ты ли нашептал господину Гоголю мысль о печке?
Басаврюк пожал плечами и нехорошо улыбнулся.
- А коли и я, что с того? Его и толкать было не нужно, он и сам... Дай, говорит, брат Гоголь, сделаем так, чтобы Русь Святая очнулась.
- Нет! - отчаянно вскрикнул Гоголь. - Неправда! Это же вымышленный персонаж! Да и вы тоже!
- Э-э... - прервал его Нос. - Порой вымысел-то и почище правды будет, Николай Васильич. И Русь святая Ваших потуг не оценила. Да вы только гляньте - все мы существуем. Еrgo, мыслим, даже порой и поболее Вас.
Кабинет вдруг заполнился самыми разными людьми. Приглядевшись, Гоголь с ужасом узнал в них всех, кого когда-то он описал в своих книгах. Вон в углу стоит Хома Брут. Тут - Собакевич, там - Чичиков под руку с Коробочкой. И все молча смотрят на него. Под этим невыносимым взглядом множества глаз, Гоголь сжался на диване в жалкий комок.
- Смотрите на нас, смотрите, - говорил между тем проклятый Нос, - ведь это Вы нас так живо изобразили. Люди верят в то, что написано Вами - смеются, ужасаются порою даже. Но что же мы видим теперь? Великий русский писатель вдруг превратился в реакционного, тупого психопата. Лампадки позажигал, поклоны стал бить. Отвратил от себя всех истинно мыслящих людей. Нет, Николай Васильевич, извините - невозможно никак простить Вам сожжения труда всей жизни. Никто из нас, - Нос широким жестом обвел собравшуюся толпу, - не в обиде на Вас за то, как мы описаны - ведь это талант, истинный талант. Но за "Мертвые души"...
В издевательском тоне Носа отчетливо слышались знакомые нотки рецензий Белинского.
Гоголь почувствовал внезапное опустошение и душевную тоску, наподобие той, что бывает перед кончиной - мечется человек по кровати и все ему не так, все было впустую.
"А может и впрямь - зря все? Все эти "Письма русского человека", все эти бессонные ночи за чтением Писания? Может, и впрямь прав окаянный Виссарион?"
Все это время Нос пристально изучал что-то, одному ему известное, на лице Гоголя.
- А, пожалуй, хватит, - внезапно сказал он. Разношерстная толпа согласно загудела и мрак в кабинете, казалось, сгустился еще. Нос коротко глянул на бледного писателя и повернулся к двери.
Грохнуло, и дверь кабинета полетела с петель. На пороге угадывался кто-то огромный, нечеловечески кряжистый.
- А-а-а! - в ужасе закричал Гоголь, царапая себе лицо в кровь.
...Слуга Иван, кряхтя, поднялся с постели. Раннее утро, еще и сумрак за окном не разошелся. Однако же, Николай Васильевич снова всю ночь сам с собой разговаривал. Криком кричал, сердешный. Опять, значит, не спал, у икон на коленях ползал. Как подменили человека. Иван неодобрительно покачал головой. Шаркая туфлями, он подошел к двери кабинета и постучался. Подождал. Ответа не было. Иван постучал вновь.
- Батюшка, Николай Васильевич! Приказали разбудить пораньше!
Наконец, решившись, слуга повернул дверную ручку, шагнул в кабинет - и обомлел.
Николай Васильевич Гоголь, русский писатель, закинувшись навзничь, лежал у дивана.
На губах его тлела чуть заметная смертная улыбка, сведенные руки крепко прижимали к груди пачку разлохмаченных листов. Весь пол был усыпан клочками разорванной бумаги, в камине тоже что-то дотлевало.
Рядом с Гоголем лежал чужой черный цилиндр, прикрывая собой массивную резную трость с изогнутой рукоятью в форме горбатого человеческого носа.