Сколько себя помню, основным моим занятием с самого детства был рис. Сажать рис, следить за рисом, молотить рис. Рис, рис, рис. По колено в воде, согнувшись так, что солнце печет поясницу, иногда добираясь и до затылка под драной соломенной амигасой. Рядом по полю так же бредут другие, то и дело разгибаясь, чтоб вытереть пот со лба. Но со временем я начал понимать, что занимаюсь не своим делом.
Первое свое стихотворение я написал (вернее было бы сказать "нарисовал") старательно и неумело. Вместо стремительных линий каллиграфии получались брызгающие хвостатые кометы, начертание осмеял бы самый бездарный писарь. Все не так. У меня не было учителя, который смог бы поправить мою руку, придать уверенности начертанию и легкости - выражению смысла. Я занимался упорно, неистово, не разбирая материал. И - вновь ни надежды на то, чтобы хотя бы приблизиться к искусству, в древности сполна постигнутому Кукаем или Дофу.
Оценить мои труды было некому, они пропадали зря, и я уже начал отчаиваться, понимая, что бреду во мраке.
Но после этого я встретил Его. Единственный раз случайно увиденный мной на пыльной дороге, он даже не заметил меня - что ему за дело было до худого юноши, прятавшегося в кустах? "Миямото-сан, возьмите меня с собой!" - хотелось крикнуть мне, но я, понятное дело, не осмелился. А сам Мусаси не смотрел по сторонам, потому что у него была Цель. Он убивал человека.
Человеком этим был какой-то самурай, судя по виду - ронин, намеренно оскорбивший Мусаси в харчевне, где оказался и я. Тайно последовав за знаменитым фехтовальщиком, я видел то, что навсегда изменило для меня природу вещей. Убийство здесь было возведено в высшую степень искусства, в идеальный инстинкт, словно полет ласточки перед грозой, когда она острым крылом рассекает помрачневший воздух. Миямото Мусаси не сделал ни одного лишнего движения. Его меч ни разу не прервал плавной линии своего хода, двигаясь по заранее вычерченному в уме хозяина идеальному узору. Ронин упал, а фехтовальщик пошел своей дорогой.
Мне больше незачем было окликать его - в эту минуту я сумел понять Правило Стиха.
Самый лучший, самый потрясающий стих (а к чему еще должен стремиться поэт, как не к окончательному потрясению своих слушателей?) состоит из одной строки.
Или даже из одного слова. Важно только лишь правильно и в нужном месте написать это Слово - так, чтобы взгляд уже не мог оторваться от линий иероглифа, образующего стихотворение. Кисть и бумага здесь не подходят, оставаясь только черновиком, которым можно пренебречь.
Я больше никогда не встречал Миямото Мусаси. Очень сомневаюсь, что даже если бы я и встретил его, нам нашлось бы о чем поговорить. Он отодвинулся в тень, отдав мне, сам того не ведая, часть себя, а я поднялся дальше. Я стал Мастером Стихов тогда, когда нашел подходящий материал. Тело слушателя. Мусаси убивал своих противников всего лишь затем, чтобы доказать непогрешимость собственной школы фехтования. Я же - рисовал убийство, чтоб показать, как одно-единственное Слово, будучи идеально выраженным, может остановить дыхание. Что мне теперь Дофу или Кукай? Я сам оставил за собой множество красных стихов, которые при желании легко можно было бы сложить в поэму - если бы кто-нибудь этим занялся, если бы у меня были явные поклонники и ученики.
Открою небольшой секрет.
Идеального содержания стиха не существует, но лишь Мастер может максимально приблизиться к идеалу. Если только позволит слушателю, являющемуся одновременно с тем и свитком для иероглифа, самому вымыслить это содержание, заполнить им ввсе внутреннее пространство. Только не надо излишней вычурности в линиях. Точность, резкость и глубина - вот три составных части, соблюдение которых ставит Мастера Стиха превыше любого поэта - даже самого Моритаку с его совершенными хайку. Но все время остается некая недостижимая черта, словно горизонт, до которого не дотянуться рукой, как ни беги к нему. Все время хочется узнать - есть ли Стих, который можно написать одной, только одной линией? И есть ли такая линия?
Я странствую по пустым и людным дорогам, покрытым пылью, днем и ночью думая об этом и мысленно перебирая все новые и новые формы Стиха. Я вглядываюсь в лица и тела, ищу новые свитки, все время ищу новые.