Когда я и третий стул разбил об голову О`Флаэрти, вечерок еще только начинался. Полежав немного, тот стряхнул со спины щепки и гвозди, встал, пошатываясь (в пабе все так и замерли), и, не обращая на меня никакого внимания, ломанулся прямехонько к стойке. Вот же везет мудакам, подумал я, ведь быка можно свалить такой крепкой мебелью, а этому хоть бы хны. Только память, видно, отшибло до печенок.
- Эй! П-п-пинту мне! Э... - О`Флаэрти начал буйствовать у стойки и стучать кулаками по пивным лужам. Я было снова привстал, но тут старый бармен по прозвищу "Водолаз", не долго думая, вытащил из-под стойки черенок от лопаты. Взмах - и пижончик наш, весь заблеванный, сползает под стол, выпучившись этак удивленно. Красота.
- Рафферти! Заколебал ты меня уже! - прошамкал Водолаз после этого, пряча черенок обратно. - Потом заплатишь за стулья!
Я кивнул - нет проблем, дядя Ангус, нет проблем.
- Слышь, Тим, ты за что его приложил? - Ник Мерфи, капрал из соседнего взвода, двинул ко мне по столу полную кружку. Парни рядом помалкивали - понимают, что мне под горячую руку сейчас лучше не попадаться. Но Ник - дело другое, ему можно. Свойский мужик, жизнью битый - ну, поговаривали про него всякое-разное, конечно. Только мне было плевать - кто из нас без греха? А в карты он не жульничал, точно говорю, ни перед кем не прогибался и службу нес исправно.
Поэтому я ответил.
- Понимаешь, Ник - вот смотри. Сидишь ты в пабе. Мало того - не просто так сидишь, а со смыслом. К примеру, поминки у тебя. По другану, который в Штаты свалил лет этак с десяток назад, чтоб без малого президентом там стать. Да вот не срослось у него, так и помер в Нью-Йорке патрульным, от дурной уличной пули. Потому что "служил и защищал", как оно и полагается. А вы с ним еще перед отъездом договорились - кто станет важным да богатым, другого к себе позовет. И вот ведь хрень какая - ни ты не разбогател, всю жизнь в армейке проторчав, ни он на своих улицах капусты не срубил, потому что хоть и коп, а честный оказался...
Тут я крепко приложился к пивку, и снова продолжил:
- А потом - хоба-на! И лежит перед тобой на столе казенная бумага - здорово, мол, сержант Тимоти Рафферти, откинул твой друган Мик Малоун копыта, а все свое барахло тебе завещал. Потому как ты есть для него первейший кореш и брат, а больше он себе в Штатах никого не завел, даже кошки.
Я пошарил в кармане и достал оттуда потертую жестяную коробку. Аккуратно поставил ее на стол, на газету, смахнув крошки от закуси. Ник молча поглядывал то на коробку, то на меня. Где-то сзади, судя по воплям, снова зашевелился О`Флаэрти - упертый сукин сын. Но Мерфи подмигнул одному из своих ребятишек - здоровенному такому, ростом под два метра, в лихо заломленном берете. На берете, кстати, неуставной листок шамрока сбоку прицеплен, я заметил. Встал этот здоровый ребятеночек, шагнул аккуратненько - и крик как отрезало, а входная дверь нехорошо громыхнула.
А я крышку с коробки снял. Взял первое, что сверху лежало - потертое серебряное кольцо.
- И вот, - говорю дальше, - оказывается, что и осталось-то с гулькин нос, как говорится. Колечко вот это осталось - память о Рози МакМанус, она еще хвасталась, что гуляет с подрывниками. Глупая девчонка, но первая красавица в Дерри была, а танцевала - у самого старого пенька хрен бы встал столбом, про тебя уж и не говорю, браток. Мы с Миком оба на нее в свое время глаз положили. Ну, правда, дала-то она Мику, а не мне, что есть то есть, не соврать...
Рядом с колечком я положил фотографию.
- А на фотке - мы с Миком. Это аккурат после того случая, как в Белфасте броневик сожгли в семьдесят девятом.
- Сожгли? - не утерпел, перебил меня все-таки один из никовских пареньков. Глаза по шиллингу, рот приоткрылся - как так, мол, сержант такие вещи говорит? Я только усмехнулся, а Мерфи на него так нехорошо глянул, что я понял - ох, огребется рядовой потом по полной программе.
- Много чего было, короче. Малоун тогда "резинку" между лопаток хватанул почти в упор, потом кашлял месяц, а мне вот повезло. Потом сбегали, сфотографировались - одну мне, одну ему. Он-то свою сохранил, а вот моя, блин, на Фолклендах через три года сгорела вместе со всем барахлом. Дурак, конечно, был - ишь ты, за блядищу Тэтчер воевать побежал, храбре-ец... Ну, правда, выбора не было - либо в тюрягу, либо под каску, слишком много мы тогда начудили по молодости.
Фотку я накрыл потускневшей медалью.
- Служил, служил Мик Малоун копом - и всего выслужил, что серебряную медальку за храбрость, когда какого-то бандюка в ихнем маркете взял голыми руками. Зато потом, говорят, скромничал - у нас, мол, в Корке, все такие, нас рыжих, тронуть просто так не моги! И не могли. Ни меня, ни его. А медалек у меня побольше, да что толку?
Я повертел в руках банковский чек.
- Эх, люблю я друга Мика! Вот глянь, Ник - сам помер, а денег корешу отписал, хоть и небогато - восемьсот долларов всего, но зато в гроб с собой забирать не стал. Сейчас обналичим его - и гуляй, Ирландия, разговаривай, Дерри! У тебя пареньки-то, я гляжу, быстроногие, а бумажка на предъявителя. Пускай один из них до банка и сгоняет, тут за углом... Чтоб потом никакая гнида не сказала, что Тимоти Рафферти на поминках кореша своим не проставился!
Ник все так же молча кивнул, и еще одного из евойных охламонов как ветром сдуло - только подковки на ботинках сбрякали.
- А вот и пара письмишек. Одно - отцу, только припозднилось, уж года два как старик Малоун преставился. А вот другое - мне. Корявым почерком накорябано, писал Мик как курица лапой. Да разберу все равно.
Я развернул сложенный вчетверо лист и прочитал с выражением:
"Здорово, братишка!
Как ты там живешь-можешь? Думаю, что все еще, как и я, носишь все казенное, спишь на жестком, а патроны тебе и вовсе выдают сколько попросишь и все бесплатно, верно? И мода в одежде все та же - портки пятнистые да оливковые таскаешь, ага? Ладно, чего тут лясы точить. Короче, если ты щаз это читаешь - значит, мне хана, и не получилось помереть в Ирландии. Жаль, конечно. Папаше моему кланяйся, там для него я черкнул пару строк. А деньжат я ему уже переслал..."
- Как раз на похороны пригодились, - кивнул я сам себе, и стал читать дальше.
"...так что все остальное, что у меня есть, забирай себе и нажрись там хорошенько, понял? Пламенный привет, так сказать, от мерикайского копа Малоуна. Я в тебе не сомневаюсь. Не забудь подраться!
Ну вот и все вроде.
Бывай здоров, Erin Go Bragh и все такое.
Мик".
Я аккуратно свернул письмо и положил в нагрудный карман куртки. Повозился, застегивая пуговицу. Все это время капрал Мерфи не произносил ни слова, задумчиво раскуривая трубку.
- А вот теперь, Ник, представь - прочитал ты, Тим Рафферти, это письмишко от помершего кореша, и сидишь, будучи припитым уже, башкой поник. А в черепушке одна мысль - как бы помянуть получше? И тут вваливается эта морда, О`Фланнаган, мама-оранжистка которого вперед ногами рожала. И подваливает к тебе и спрашивает: слышь, фелла, а чо такой невеселый? САСовцы жопу надрали, или баба кинула? - Отойди от греха, - говоришь ты ему, а он не унимается, тычет свою пинтишку к твоей, чокаться лезет. И только ты, чтоб отвязаться, свою кружку берешь, как он на весь паб: ну, за бригады Ульстера, поддержи меня, Рафферти, ты же солдат государственный, а не какая-нибудь рванина из ИРА!
У Ника поднялась бровь.
- Во-во. А ты спрашиваешь - за что? Тут, земляк, и трех стульев мало, не то что кулаки жалеть! Ну, а вот и твой паренек чешет, резвый. Ох, щаз и помянем Мика Малоуна...
Следом за нашим гонцом в застонавшую на петлях дверь паба ввалились сразу пятеро, рожи у которых явно требовали не пива, а драки. Разглядев за их спинами помятую морду пижона О`Флаэрти, я вздохнул и повернулся к сержанту Мерфи, неторопливо поднимавшемуся из-за стола. Свой ремень с выгнутой пряжкой я уже наматывал на кулак.