Этот голос наполнил меня болью настолько, насколько было возможно. До предела. До самых корней волос. Я не мог слышать его, но вынужден был слушать, не отрываясь, потому что настоящего выбора у меня не было. Мой рот переполнен кровью, а легкие горят невыносимым огнем - перед тем, как начать бить, они держали меня над открытым пламенем. Вообще-то, это не могло мне повредить - но лишь теоретически, умозрительно. Ненавижу философию.
- Давай, не дергайся, говори, где тайник. Тебе же будет лучше. Слушай, земляк, не выпендривайся. Когда пассатижи возьму, признаешься даже в убийстве царской семьи...
Для моего земного тела пытка уже становится невыносимой, и я хрипло кричу, корчась на столбе. Язык, как шершавая тряпка, мотается во рту, из гортани доносятся каркающие возгласы. Хорош, нечего сказать. Просто красавец.
- Ну, братан? Чего молчим? - я возвращаюсь в настоящее время. Как раз сейчас мой палач особенно ловко взялся за мои пальцы на руках. Боль. Невыразимая боль, лишающая остатков разума. Кричишь, сука? Кто кричит? Я? Чего ты хочешь, безжалостный демон? Что я должен тебе сказать? Спрашивай! Не молчи! Спрашивай!
- Так-так... - мой мучитель особенно долго медлит, видимо, пытаясь заставить меня прочувствовать финал ситуации. Закуривает. Острый запах "Житан" без фильтра щекочет мои ноздри. В точности так было и пятьдесят лет назад, когда светловолосый с острыми зубами хищника Рейнхард Гейдрих лично наблюдал, как его бездари из СД превращали тогдашнее мое тело в груду кричащего мяса, лишь бы я назвал имена и явки. Которые, кстати говоря, я к тому моменту забыл. Но они не поверили.
- Так что, земляк, - взрыв дикой боли возвращает меня к реальности, - говорить будем?
- Будем, - выдавливаю из себя я. Видимо, это становится для парня в кожаных перчатках неожиданностью, потому что он медлит, неоправданно долго чиркая зажигалкой. Запах обгорелого фитиля невыносим, я и не знал, что это может быть так отвратительно. Стискиваю зубы, изо всех сил сдерживаясь. Еще немного...
- Ну так давай. Бабу твою, наверно, уже грохнули, теперь твоя очередь. Извини, жить не будешь, но зато хоть умрешь, не напрягаясь.
Я улыбаюсь, но совсем незаметно, чтоб раньше времени не разорвать цепь, связывающую мое тело с сознанием. "Бабу твою грохнули...". Непонятно, почему она решила поступить именно так, но скорее всего - только от скуки и из любопытства, больше мне никак не объяснить решение вечно своенравной женщины.
- Ну? - в голосе палача проступает нетерпение, даже раздражение, вполне оправданное тяжелым трудом, и необходимостью оставаться здесь, со мной, в то время, когда друзья уже давно пьют по разным квартирам.
- Погоди, - приподнимаюсь я на обожженном локте, - слушай, братан...
- Чо такое? - наклоняется ко мне человек, вообразивший себя вершителем судеб только потому, что держит в руках железный инструмент с варварски ребристыми краями.
Я хватаю его за запястья, плавным движением освобождаясь от наручников, так глупо сковавших мое временное пристанище. Он кричит что-то невнятное, но суть и смысл совсем не в этом. Совсем близко от меня - искаженное страхом лицо, выплевывающий странные фразы рот. Я приближаю свои глаза к его зрачкам, улыбаюсь и рассказываю ему о себе. Я говорю все, что знаю, и два незримых ворона кружат над моими плечами, приземляясь на корчащееся в агонии тело, терзая невидимыми когтями не плоть, но дух. Мед поэзии может стать и ядом - смотря как его дозировать. Сегодня я, вновь познавший муки на древе - снова Убийца скальдов, Груз виселицы.
- Ты заче-е-ем... - тянет он в последний миг своей осмысленной жизни.
- О, брат, - улыбаюсь я в ответ, - ну как тебе объяснить, что боги тоже устают и хотят странного?