- Значит, как было-то, братан. Она, короче, любила его. Ну, он - ее, ясен пень. Сильно любил.
- Сильно?
- Отвечаю. Сильнее некуда. Ну и, короче, жили они вместе. Долго. Ну, года три что ли. А потом он однажды вышел из дома за хлебом, вернулся - а ее нету. Ну, то есть, совсем нету, ни следа, и даже простыня на кровати уже холодная. Хотя, конечно, январь был, мело там, типа, по всей земле, во все пределы. И все такое. Короче - хоба, и нету. Прикнь.
- Искал?
- Он-то? А как же! Я тебе больше скажу - вобще всех на уши поддернул. Ментов там, знакомых врачей, всех. Не нашли. У него прямо башню закоротило, он все думал - как так, мол, даже список кораблей еще до середины вместе не прочли - и тут такая байда. Обзвонил все, кучу денег на телефоне просадил. Не, всё, бесполезняк.
- Ну?
- Чё - ну? Ну я тебе и говорю, что все искали и без толку. Он сначала думал, что она к другому ушла. Тогда почему сразу не сказала? Он же с понятиями, не деревянный по пояс, он бы ей простил. Но ему все сразу закричали - ты зря гонишь на нее, она тебя любила, братан, как есть любила, больше так полюбить просто нельзя! Да он и сам знал. Тогда он просто сел и стал ждать.
- Просто сел? А работа?
- Да нужна ему была эта работа после такого! Сам посуди - как придет домой, машину у подъезда поставит, выглядывает, а там в окнах света нет, пусто и темно. Ты бы куда подался? А? Правильно мыслишь, вот и он сначала по кабакам затусовался. Девки всякие, разлюли-малина, водка-танцы. Не-а, не берет, лажа полная. Тогда он и кабаки бросил. Мне сам так и сказал - что толку после токайского на водку переходить? А она мне, говорит, как токайское была. Я как стакан водочный, а она как токайское вино. Прикинь? Так и сказал.
- И бросил?
- Как отрезало. В натуре, ни грамма больше не принял. Забил на все. Машину продал, стал книгу писать. Если кто интересовался - он честно говорил: вот, мол, пишу как все было, потому что молчать об этом еще хуже. Потом дописал.
- Получилось?
- Да ты чё! Вобще на ять вышло. Три издательства бегали, редакторы готовы были ему своими макинтошами туфли драить, только чтоб у них напечатался. Свежий язык, хуе-мое, правда жизни. А он взял - и в мусоросжигатель все как захерачил!
- Блин... С концами?
- Типа того. "Рукописи не горят? - говорит. - Щаз поглядим, как тут чё не горит". И шабаркнул в печку, только искры веером. Реально, на него после этого даже друзья быка включили. Ты зря, мол, написано было от души. А он рассмеялся и сказал, что если она где-то там есть, то почувствует, что он ей написал. А если ее нигде нету, то и писать незачем.
- Круто. И долго так?
- Да года три. Или больше, лет семь, я чё-то запамятовал по числам. Короче, точно помню, что снег уже таял, когда она вернулась.
- Вернулась?
- Ну, вернулась. А ты чё думал? Это же только рукописи горят и джипари насмерть бьются. Настоящая любовь - это тебе не страховка по ДТП. Она всегда прикроет. Я к чему это перетираю тебе сейчас? Факт, короче, что однажды ночью он сидел и читал. А тут звонок в дверь. Ну, он пошел не спеша. Он же, хоть и верил, да подустал все-таки, не пять минут прошло. А там - она. Улыбается. В руках палка железная полустертая, на ногах - туфли, тоже типа рабочих, на железном ходу и подошва насквозь протерта. Въезжаешь?
- Что было-то?
- Эх ты... Что было... А вот что. Это она пошла его спасать. Душу его, или вообще его самого - я не в курсе, конечно. Я вообще во всю эту метафизику плохо врубаюсь, мне что Сведенборг, что Шестов - один хрен, там за базаром не уследишь, чердак съедет после пятой страницы. Короче, она пошла его спасать. Потому что поняла - или сейчас спасет, или все. Ему, понятно, ничего не сказала. Как полагается - семь пар железных башмаков, семь посохов истерла.
- Спасла?
- Тут, братан, все непросто, если подумать. То ли она его, а то ли он ее спас, когда книгу написал и сжег. В натуре, чё выходит-то? А выходит, что написать не главное - главное сжечь. Тогда до всех быстрее доходит. Ну и до тех мест, где она как муха в лед вмерзла, не осилив, тоже дошло. Может, лед растаял, может просто треснул. Ну, факт что там вроде как откат случился, только не по деньгам, а... Ей за то, что не испугалась, его подарили; а ему за написанное и сожженное - её. Нате, берите оба.
- Взяли?
- Да ты же их сам видел.
- Видел.
- Ну вот. Получается, что взяли. А сейчас - для них что семь лет, что один день прошел. Как будто он и не выходил за хлебом.