Аннотация: "Специальный приз Президента фан-клуба А. Бушкова".
Он зашел в приемную архангела Михаила и тихо присел на стул. Секретарь - из ангелов, озабоченно просматривавший какие-то бумаги, поднял светлый лик, тут же улыбнулся и поднялся со своего места.
- Николай Иванович? Что ж так скромно? Проходите!
Разведчик Николай Кузнецов смущенно кашлянул, привычно щелкнул каблуками стареньких, но до блеска начищенных сапог.
- Идите, - улыбнулся ангел. - Он ждет.
Михаил ходил по зале, задумчиво поигрывая темляком выложенной золотом шашки. В последнее время он предпочитал облик и форму кубанского казачьего генерала - и сейчас с расстегнутым воротником красного бешмета и сдвинутой на затылок черной смушковой кубанкой, лицом напомнил Кузнецову атамана Матвея Платова. Еще мальчишкой Ника Кузнецов часто разглядывал литографию в книге об Отечественной войне 1812 года, где грозный атаман был изображен на коне, сурово нахмурившимся и с обнаженной саблей.
Сейчас Михаил был именно таким - только не в седле. Короткие сапоги мягкой кожи неслышно ступали по узорным коврам.
- Николай? - пронзительно глянул на разведчика Михаил, и тут же помягчел взором, остановился и протянул жесткую, обжигающую ладонь.
- Хорошо, что пришел. Куришь?
- Нет, - покачал головой Николай Иванович, - все никак не научусь.
- Ну, а я подымлю, - архангел достал из ящика стола кисет и трубку, - тем более, что в этом образе мне...
- Сам Бог велел? - усмехнулся Кузнецов.
- Что-то вроде того, - хмыкнул Михаил, приминая табак в чашечке трубки большим пальцем. Потом он чиркнул длинной спичкой, несколько раз затянулся и выпустил клуб синего сладкого дыма.
- Зачем вызывали? - Николай Иванович вопросительно поднял брови. Архангел, еще раз неопределенно хмыкнув, оглядел всю его высокую, худощавую, с военной выправкой фигуру. Разведчик взгляда не опустил, только рукой машинально провел по груди, стряхивая несуществующие пылинки с потрепанного, но чистого, с аккуратно заштопанными пулевыми дырками мундира лейтенанта Вермахта.
- А ты все так и ходишь?
Кузнецов оглядел мундир, невесело усмехнулся.
- В чем явился...
- Ладно, - резко рубанул ребром ладони воздух архистратиг Михаил. Потом положил руку на плечо Кузнецову, и даже через витой погон и сукно тот почувствовал почти невыносимый жар и каменную тяжесть. - Это твой почет, Пауль Зиберт, никто здесь его у тебя не отберет. А вот там... - Михаил притопнул сапогом по ковру, - среди людей, пытаются. Вовсю.
- Это за что же?
- Говорят, террористом ты был, а не разведчиком.
- Как-как? - Кузнецов побледнел, отступил на шаг, опустился на стул. - Я - террорист?
- Говорят, невинных людей убивал.
- Невинных? - голос разведчика сорвался. - Это кто? Ганс Гель? Герман Кнут, боров жирный? Пауль Даргель, может быть? Или Альфред Функ, палач этот, которого я пристрелил в его кабинете?
- Успокойся, Николай. Об этих речи нет. Другое говорят там - мол, патриотов украинских ты убивал, националистов-освободителей из УПА, ОУН...
- Да, освободителей... - медленно проговорил Кузнецов. Он уже выглядел совершенно спокойным, только тоненькая жилка билась на правом виске, рядом с белым шрамом от выстрела в упор. - Освободителей...
Он посмотрел на Михаила.
- А там, - Кузнецов нажал голосом на это "там", - там помнят, как эти освободители деревни жгли, как немцам помогали народ в Германию гнать? Как вырезали всех от мала до велика, чуть только в сочувствии к партизанам заподозрят? Как амбары выметали дочиста, как последнее забирали? Помнят там?
В зале потемнело, словно за широким окном собиралась гроза. Но грозы не было, просто ворочались и клубились облака, стремительно проносясь мимо хрустальных стекол.
- Помнят, Николай Иванович, - повернувшись к окну, архистратиг произнес эти слова уважительно, тихо, совсем как старый генерал, разговаривающий со своим солдатом, - настоящие люди помнят. А ненастоящие возятся в куче мусора, пишут то, за что потом отвечать придется. Даже международный суд себе выдумали, собрались жалобу подавать - за то, что тебя великим разведчиком называют. Даже могилу никак в покое не оставят.
Николай Кузнецов поднялся, привычно одернул мундир, надел на голову фуражку.
- Нет, - сказал он, и Михаил обернулся, услышав, как в голосе разведчика прорезалась твердость.
- Могила - это ничего, - усмехнулся Николай Иванович. - Пусть лают, ветер носит. Да только никогда я не был террористом. А вот те, кого убивал - были. Палачи первостатейные, нелюди. За каждую пулю я готов ответ дать тому, кто спросит. Каждый осколок гранаты пересчитать могу. И сам я своей головой рисковал, чужие не подставлял, а если и прикрывали меня - на то и задание. А то, что мундир носил чужой и разговаривал на чужом языке - так я бы любой выучил, если бы это нужно было, чтоб поближе к ним подобраться... И потом, в том весеннем лесу, я ни о чем не жалел. Нет, вру. Только об одном жалел - что патронов больше нет, и руки уже не слушаются, потому что помирать на сыром снегу - невесело.
С минуту или больше - время здесь шло совсем иначе - старый казачий генерал смотрел на человека в мундире обер-лейтенанта. Потом улыбнулся.
- Иди, Коля, - мягко сказал он. - Иди, не было этого. Скоро тебе опять туда, времена настают... А сейчас - забудь до поры, ни о чем не тревожься, воин.