По-арабски гора будет - джябаль, а если скала, то сахра. Чайник из Русского Пекина назовёт гору - шан, житель Хадаш Иерусалима - хар. На арси можно сказать: гоха, или гаха, или кайха, в зависимости от диалекта. А на чёрном трэче следует говорить: шапка.
Бенджамиль Френсис Мэй протянул руку и задумчиво вывел на оконном стекле иероглиф 'шан'. За окном сияли снежными изломами островерхие конусы Скалистых гор, желанные и пугающие. Они походили на зубы исполинского дракона, больного кариесом. Ледяной воздух вокруг изъеденных осыпями склонов был так чист и прозрачен, что при желании можно было различить на белой поверхности ледника пять-шесть тёмных точек. То ли вереница людей, то ли стадо животных, если в Скалистых горах ещё водятся животные.
Всматриваясь, Бен приблизил лицо к окну и сразу же представил себе альпинистов в оранжевых и жёлтых куртках. Они шаг за шагом, размеренно поднимаются по склону, терпеливо вбивая тупые шипастые носы ботинок в твёрдую корку наста. Чёрные блестящие цилиндрики очков, седая от изморози щетина на скулах, облачка пара срываются с сухих, обветренных губ при каждом выдохе... Бенджамиль Мэй вздохнул. В наши дни едва ли найдутся охотники до горных походов. Да и корпорация подобных глупостей не поощряет - не эргономично.
Бен ещё раз вздохнул и отвернулся от окна. Не было никаких альпинистов, и Скалистых гор не было, не было стекла, не было даже оконного проёма. Сплошная иллюзия. Бенджамиль в четыре шага пересёк свой маленький кабинет и выключил триМ-проектор. Тонкая серебряная фольга горных вершин скомкалась, теряя очертания.
Психологи утверждают, что в каждом рабочем кабинете непременно должно быть окно, хотя бы одно, хотя бы голографическое. Непременно! За это окно Бен готов был простить психологам ежемесячные тесты на социальную пригодность, мучительные, точно ожидание приёма у стоматолога.
Раньше Мэй делил кабинет на семнадцатом этаже с двумя другими переводчиками, и в кабинете было настоящее окно. Из него, без вариантов, открывался вид на жёлто-зелёный сектор делового кольца. Бенджамиль правил машинные переводы с франглийского на евро, вручную переводил шибко важные депеши из Поднебесной вперемешку с отчётами из АрША и время от времени поглядывал в окно на стену 'Дэнк Шрифт Билдинг', занимавшую четверть горизонта.
Теперь Бен находился в прямом подчинении у толстяка Ху-Ху. Ху-Ху считался самым перспективным из молодых хайдраев среднего звена, носил туфли из настоящего войлока и воображал себя чистокровным земляным мандарином, хотя мало кто в компании не знал о его малайском происхождении.
В нынешнем положении Мэя были и преимущества, и недостатки. Зарплата выросла почти в полтора раза, зато ничем, кроме арси, Бен больше не занимался, ни китайским, ни франглийским, ни арабским. Только пятнадцать диалектов помоечного жаргона. Ну и ещё немного трэча, который ничем не лучше арси. Впрочем, жаргоном буферного кольца Бенджамиль занимался сугубо из баловства. Корпорация сбывала лицензионные наркотики крупным бандам из Сити, и мелочь из чёрного буфера никого не интересовала, скорее мешала отлаженному ходу бизнес-машины. Так что практической пользы знание трэча Бену почти не приносило, просто его страшно увлекало вылавливание из телефонной сети непрерывно мутирующих слов. К преимуществам относилось и то, что теперь Мэй мог участвовать в живых переговорах, то и дело происходивших на периферии чёрного буфера. Это оказалось не так страшно, как он думал поначалу, это будоражило воображение, и вносило в размеренную жизнь простого клерка немного разнообразия. А вот с переездом на тридцать пять этажей вниз, поближе к резиденции патрона, Мэй никак не мог определиться, хорошо это или не очень. С одной стороны, теперь он мог лицезреть склоны Скалистых гор или кабестаны портовой линии Нового Лиссабона вместо стены 'Дэнк Шрифт Билдинг', с другой стороны четыре миллиона тонн стекла и железа над головой действуют на человека особенно угнетающе, если его кабинет находится на пятьдесят метров ниже уровня моря.
Пройдясь по комнате взад-вперёд, Бен остановился перед своим столом. В душе он глубоко ненавидел любые проявления беспорядка, наверное, именно поэтому на его рабочем месте всегда царил бардак. Сокрушённо вздохнув, Бенджамиль кое-как собрал в стопку интерактивные пластинки официальных предписаний и, не разглядывая, сгрёб в выдвижной бокс информационные капсулы.
Наведя таким образом относительный порядок, молодой человек присел на край стола и принялся вспоминать альпинистов. Когда-то отец, покой его праху, оставил Бенджамилю отличную коллекцию древних двумерных фильмов. Теперь подборка старых импульсных дисков стоила немалых денег, но Бен ценил её не только как коллекционный экспонат, ему действительно нравились старые фильмы. Постепенно он перевёл почти все записи в формат би-4 и время от времени пересматривал то один, то другой. Имелась среди любимых видеоисторий парочка про скалолазов и горные восхождения. Так что, как выглядят и что делают альпинисты, Мэй знал досконально.
- Ти-ли-ли, - пропели часы в клипсе наушного телефона, - три-ри-ти, пора идти.
- Очень любезно с вашей стороны. Спасибо, что напомнили, - пробормотал Бенджамиль, поднимаясь со стола.
Он подошёл к двери, пригладил жёсткие, обесцвеченные пергидролем волосы и осторожно выглянул в коридор. Ни души! Только за углом, в отдалении певуче гудит пылесос уборщика. Полсотни шагов по абсолютно пустому коридору, лифтовый холл и абсолютно пустая кабина с зеркальными стенами. Тысяча экспонатов дактилоскопического музея на тёмном стекле панели с номерами этажей. Бен нажал на восьмой, и лифт плавно пошёл вверх. Какое, всё-таки, удовольствие ехать в лифте, который движется плавно и поступательно, а не дёргается, как паралитик, останавливаясь через каждые три секунды.
На восьмом этаже Бен покинул раковину кабины, тихо сомкнувшую створки за его спиной, вышел в центральный коридор и, ловко ухватившись за бегущий поручень, шагнул на узкую полосу абсолютно пустого слипвэя.
Бен скользил мимо закрытых дверей рабочих комнат, мимо светильников, мимо указателей на станах и голова его с каждым поворотом становилась всё легче и беззаботнее, теряя на ходу функциональные служебные мысли и заботы. Перед табельной машиной поручень замедлил бег и Бенджамиль шагнул на незыблемую пластиковую твердь пола.
Возле самого турникета за идеально гладким и пустым столом сидел менеджер контроля за табелем мастер Краус, длинный, надменный евроид с мутными глазками и глубокой залысиной на лбу. Бену нравилось считать, что мастер Краус сидит за своим столом день-деньской, не отлучаясь ни на обед, ни даже по нужде, для пущей надёжности привинченный к жёсткому сиденью огромным ржавым болтом. Однако фантазии Бена нисколько не мешали желчному, вечно чем-нибудь недовольному менеджеру занимать довольно высокую должность, неустанно гордиться чистотой своего евроидного происхождения и при каждом удобном случае делать Мэю выговоры и замечания. Надо отдать должное, память у этого, в общем-то глуповатого, субъекта была просто феноменальная. Бен отвечал Краусу взаимной любовью и поэтому старался, проходя мимо табельщика, приветливо улыбаться от уха до уха.
- Мистер Мэй, если не ошибаюсь, - проговорил Краус, собирая губы в куриную гузку, - Вы опять нарушаете рабочий график?
Бенджамиль вставил правый мизинец в гнездо сканера.
- Вы задержались аж... - Краус взглянул на часы, - на пятнадцать минут. Служебное время закончилось полчаса назад. Чтобы подняться сюда с самых нижних этажей достаточно...
- Но ведь я ухожу не раньше, а как раз наоборот, - попытался оправдываться Мэй.
- ... достаточно пятнадцати минут! - продолжал Краус, возвышая голос. - Сударь! Только потому, что вы нарушаете график рабочего времени в сторону увеличения, я пока не ставлю в известность ваше начальство. Но помните, моё терпение не безгранично! Приятных выходных, мистер Мэй!
- И вам того же, мастер, - сказал Бен сквозь зубы.
Он во всех красках представил, как лысина табельного менеджера покрывается нежными бледно-голубыми цветочками и ему стало легче.
Свежий ветерок остудил горевшие щёки. Бен сощурился на ослепительное, совершенно безоблачное небо и наконец почувствовал, что неделя позади и что впереди выходные. Задрав голову, он оглянулся на циклопическую громадину мегаскрёба, многотонной чертой делившую его жизнь на две неравные части и, засунув руки в карманы светлого френча, зашагал к станции тубвэя.
Четырехполосная пешеходная эстакада, по которой шёл Мэй, располагалась в тридцати метрах над землёй. Подойдя к ажурному решетчатому ограждению, можно было разглядеть внизу ещё одну эстакаду, а под ней улицу с движущимися электромобилями. За последние пятьдесят лет высокий транспортный налог сократил число частных мобилей почти в восемь раз, но здесь, в деловом поясе, движение было довольно оживлённым.
Вытянутый эллипсоид бара прилепился к краю эстакады, словно почка растения. Надпись над выгнутой стеклянной дверью гласила: 'Гансан Маншаль, лицензия ? 600001'. Бенджамиль замедлил шаг. Сначала его окатило вспышкой сухого песчаного жара, даже мельчайшие капельки пота выступили на верхней губе, но стоило сделать едва приметное движение в сторону заведения, как жара сменилась прохладой ледяного апельсинового сока. Бену всегда нравился этот рекламный ход. Зимой ощущения менялись: осклизлую промозглость северного ветра смывал аромат горячего кофе. Удивительно, что корпорация до сих пор терпит от частного торговца столь яркую вывеску.
Дверь услужливо отъехала в сторону, и Бенджамиль нырнул в бар. Это был его личный ежепятничный ритуал. Привычка, ставшая неким символом верного хода жизни.
Внутри было тихо, прохладно и безлюдно. Только за одним из крайних столиков, дама лет сорока в цветном жакете и цветных бриджах уныло ковыряла палочками блюдце, поглядывая на дверь тоскливыми глазами одинокого человека. Хозяин заведения скучал за стойкой бара, вид у него был рассеянный и грустноватый.
- Здравствуйте, Ганс, - издалека поздоровался Мэй. - Отчего я не вижу улыбку на вашем лице?
Хозяин улыбнулся:
- Проходите, Бен, всегда рад вас видеть, особенно по пятницам. Вам как всегда?
- Как всегда, - подтвердил Бен, взбираясь на высокий барный стул. - У вас всё в порядке, Ганс? Какой-то вы сегодня печальный.
- Печальный? - Гансан пожал плечами. - Вот весной я бываю по-настоящему печален. А это так, меланхолия для начинающих.
Он положил на стойку пластиковый шильдик с номером лицензии, поставил на него высокую кружку, наполненную соевым портером, и пододвинул к посетителю. Бен чуть-чуть подождал, пока сядет тяжёлая пена, и отхлебнул тёмную горьковатую жидкость. Нёбо приятно защипало, глаза чуть-чуть увлажнились.
- Хорошо! - сказал Бен с чувством, вытирая губы салфеткой.
- А меня оштрафовали на пять тысяч марок, - неожиданно пожаловался Гансан.
- Сочувствую, - сказал Бен. - А за что?
- Нарушение пятнадцатой поправки к закону Киттеля, - грустно сообщил хозяин.
- Я вообще-то в этом не разбираюсь, не моя сфера...
- Использование в сфере обслуживания программируемых машин, - пояснил Маншаль. - У меня стоял автомат для мойки посуды. На самом деле все так делают, просто мне не повезло.
Бенджамиль покачал головой:
- Не расстраивайтесь, Ганс, со всяким может случиться.
- А я и не расстраиваюсь, - улыбнулся Гансан. - В конце концов, корпорация вытеснит частный бизнес. Это как смерть, можешь возмущаться, можешь - нет, всё одно когда-нибудь угодишь в крематорий и продолжишь карьеру в форме удобрения.
Разноцветная дама расплатилась и вышла из бара.
- Слишком мрачно, Ганс, - Мэй машинально проводил женщину взглядом. - Я сейчас не расположен к мрачности. Что это вы всё время крутите в пальцах?
- Это? - оживился хозяин. - Это оракул.
- Что?
- Забавная вещица, раритет. Середина двадцать первого века, электроника, металлический корпус. Можно сказать, антиквариат, - Маншаль положил на барную стойку толстенький диск в четыре сантиметра диаметром.
- А для чего он? - спросил Бенджамиль, отхлёбывая пиво и наклоняясь поближе.
- Он отвечает на любые вопросы, вроде как предсказывает судьбу.
- Судьбу? - Бен осторожно взял диск двумя пальцами. - И как он это делает?
- Нужно взять его в руку, задать интересующий вас вопрос, можно вслух, можно про себя, и шесть раз сжать в ладони, - принялся объяснять Гансан. - И тогда на дисплее, вот здесь, появится ответ или совет, как вам угодно. Дайте его сюда, я покажу.
- А можно мне попробовать самому? - попросил Мэй.
- Нет, Бен, ничего не получится, - заволновался Маншаль. - Оракул отвечает только хозяину.
- Тут какие-то иероглифы, - сказал Бенджамиль, вертя кругляш в пальцах. - Но это не китайские. Чайники так не пишут, скорее похоже на стилизацию. Ганс! Продайте мне эту игрушку.
- Не знаю... не думаю. К чему мне его продавать? - Гансан отобрал диск у Мэя.
Но Бенджамиль уже загорелся идеей покупки оракула и принялся уговаривать бармена.
- Ну для чего он вам, Ганс? - говорил он со всей убедительностью, на какую был способен. - Неужели вы всерьёз верите этим предсказаниям? Это же какая-то ерунда, мистика.
Маншаль вяло сопротивлялся.
- Кончится тем, что вас обвинят в приверженности эзотерике и вообще лишат лицензии, как тихого сумасшедшего, - добавлял мрачных тонов Мэй.
- Ничего не понимаю! Если вы не верите в предсказания, то для чего вам оракул? - в конце концов удивился Маншаль. - Только честно.
- Я коллекционирую редкие безделушки, - признался Бен, - это моя маленькая страсть. Могут быть у человека маленькие слабости?
- У меня полно слабостей, - кивнул головой Гансан, - маленьких и не очень.
- Вот видите! - воскликнул Мэй, ему в голову пришла одна идея. - Ганс, а спросите совета у самого оракула.
Маншаль с сомнением посмотрел на собеседника.
- Ну, хорошо, - сказал он наконец. - Почему бы и нет?
Наклонив лицо к своим раскрытым ладоням, он тихонько прошептал несколько слов и шесть раз старательно сжал диск в кулаке.
- А зачем его надо сжимать? - спросил Бен.
- Я думаю, там есть механизм реагирующий на случайную силу сжатия по принципу чёт-нечет. Он имитирует бросок монеты, - Гансан положил оракула на стойку.
- Что он пишет? - любопытный Бенджамиль даже привстал на стуле.
- В мире всё быстротечно - то омут, то брод.
Всё на свете не вечно и скоро пройдёт.
Нам отпущен лишь миг для утех и веселья.
Не держись за былое, не плачь наперёд , - прочитал Маншаль.
- Значит, вы уступите мне игрушку? - полуутвердительно спросил Бенджамиль.
- Похоже, что так, - хозяин развёл руками. - Я вообще стараюсь быть последовательным. Только, умоляю вас, Бен, оракул далеко не игрушка! И не позволит относиться к себе подобным образом!
- Постараюсь это запомнить, - пообещал Бен.
'Я поставлю его между китайскими шахматами и цветным кубиком-головоломкой', - подумал он, и даже представил, как это будет выглядеть.
Маншаль с сомнением покрутил головой.
- А сколько вы хотите за ... вещицу? - Бенджамиль бережно потрогал оракула кончиком пальца.
Гансан поморщился:
- Пятьсот тридцать одну марку, - сказал он, не раздумывая ни единой секунды.
Бенджамиль Мэй аж присвистнул:
- Ганс, вы включили в стоимость уважительное отношение?
- Нет, - вид у Маншаля сделался чрезвычайно довольный. - Уважения оракул добьётся сам. Для вас это дорого?
- Дороговато, - признался Бен. - Два месяца назад я имплантировал себе в ноги аль-найковские мышцы и связки, и мне это обошлось в четыре тысячи вместе с операцией и регенерацией. Может, скинете?
- Исключено, - отрезал Гансан.
- Ладно, будь по-вашему, - вздохнул Бенджамиль. - Всё одно, торговаться я не умею. Пятьсот тридцать, так пятьсот тридцать.
- Пятьсот тридцать одна, - поправил хозяин. - И наличными.
- Наличными?!
- Наличными. В моём заведении есть банкомат, - Гансан указал в конец зала.
Не переставая удивляться, Бен слез с табурета и направился к банковскому автомату.
- Этот Маншаль ещё оригинальнее, чем я думал, - бормотал Бен, вставляя мизинец в отверстие.
Банкомат малость подумал, считывая с ногтя информацию, и заявил, что может выдать только тысячную купюру.
- Эй, Ганс! - крикнул Мэй, не вынимая пальца из сканера. - Ваш бессовестный автомат не даёт сотен.
- Я знаю! - крикнул в ответ хозяин. - Берите тысячу, я дам вам сдачу.
Вернувшись к барной стойке, Бен вручил Гансану тысячную купюру, а тот отсчитал четыреста шестьдесят девять марок сдачи. Мужчины пожали друг другу руки.
- У вас действительно искусственные мышцы, Бен? - спросил Ганс, пряча деньги в карман жилетки.
Бенджамиль кивнул.
- Зачем вам это? Вы ведь не спортсмен?
- Люблю велотренажёры.
- А если серьёзно? - на лице Гансана читался неподдельный интерес.
- Да, так, ерунда... Дурацкие мечты... Снег и камни, - уклончиво ответил Бенджамиль. - Вот лучше вы мне скажите, Ганс, откуда такая странная цифра: пятьсот тридцать один?
- Не знаю, - пожал плечами Маншаль. - Оракула нельзя продавать за другую сумму, я сам отдал за него ровно столько же.
- А если бы я платил вам ньюанями?
- Было бы тоже пятьсот тридцать один.
- Жалко, - огорчился Бен, - ньюани в два раза дешевле.
- Вы и в магию чисел не верите? - сочувственно спросил Гансан.
- Даже не представляю, что это такое, - беспечно отозвался Мэй. - Просветите.
- Это долго объяснять. Ну, к примеру, - Маншаль сделал рукой неопределённый жест, - сколько вам на данный момент лет?
- На данный момент, тридцать два, - сообщил Бенджамиль.
- Тридцать два, - задумчиво повторил хозяин. - Тридцать два - число перелома, число материализации тёмных магических сил. Типичная ситуация, характеризуемая числом тридцать два - это когда к вам приходит сатана и пытается заключить с вами сделку.
Бенджамиль зябко поёжился.
- Но при определённом старании, везении и настойчивости, - продолжал Маншаль, - вы сможете извлечь из ситуации свои выгоды и оставить дьявола ни с чем. Вот, что такое тридцать два.
- Вы бы поменьше поминали всяческие суеверия, - попросил Бен. - Корпорация не поощряет подобных разговоров.
- Я не служащий корпорации, - гордо заявил Гансан.
- А я пока ещё служащий, - напомнил Бен.
Он забрал со стойки диск оракула и положил его в карман брюк.
- Погодите, - сказал Гансан, - у меня есть для него шнурок.
Бенджамиль допил пиво, купил пакетик хлебных крошек и, попрощавшись с хозяином, вышел из бара. Прогулочным шагом он двинулся вдоль ограждения, насвистывая что-то из Османа Фишера. Настроение было приподнятое. В понедельник один из секретарей Ху-Ху обязательно заведёт душеспасительную беседу о вреде пьянства и эзотерических разговоров. И Бен и секретарь будут жутко скучать в процессе нудной лекции, но это будет в понедельник. А сейчас пятница.
Бенджамиль остановился возле сетчатой скамейки, достал купленный у Маншаля пакет, надорвал его и высыпал крошки на тротуар, потом отошёл на пару шагов и принялся наблюдать.
Первый воробей появился секунд через тридцать, за ним второй. Вскоре у ног Мэя копошилось штук пятнадцать коричневых прыгучих механизмов. Они скакали взад-вперёд, старательно склёвывая хлебные крошки. Бенджамиль с интересом следил за эволюциями маленьких дворников и размышлял о том, куда они потом потащат содержимое своих животов. Наверняка, никакой это не хлеб, а какая-нибудь синтетическая гадость.
Бенджамиль любил наблюдать за воробьями, это тоже было частью пятничного ритуала. Однажды, давным-давно, когда Бену было лет семь-восемь, он подшиб камнем почти такого же воробья, нарочно подшиб. Вернее кидал нарочно, а подшиб, конечно, нечаянно. Совершив этот ужасный и совершенно несвойственный для себя поступок, Бен здорово перепугался, но отчего-то не затолкал птицу в первую попавшуюся решётку канализации, а притащил её домой. Бенджамиль до сих пор помнил, как ругала его мать, а отец страшно заинтересовался, достал ящичек с инструментами, положил коричневое тельце на свой стол, пошевелил его так и эдак, затем одним ловким движением вскрыл корпус. Мать махнула рукой и ушла из комнаты.
Отец, ковыряясь в механизме, дудел нечто неразборчивое в пышные седые усы, а Бен присел тихонько рядом. Затаив дыхание, он зачарованно следил за отцовскими движениями, ничегошеньки не понимая и не пытаясь понять. Наконец отец закрыл корпус, воробей слабо дёрнул скрюченными ножками и вдруг с неожиданной прытью перевернулся на брюшко. Отец ловко накрыл его ладонью, а Бен запрыгал от восторга.
Потом они открыли окно и выпустили воробья на свободу. Птица нырнула вниз и, заложив лихой вираж, умчалась по своим механическим надобностям.
- Не так-то просто их поломать, - тихо и строго сказал отец Бену, - но больше так не делай.
И ещё отец рассказал, что раньше, в молодости, видел настоящих воробьёв.
Бенджамиль вытряхнул из пакета остатки крошек. Воробьи прыснули в разные стороны, но тут же вернулись и принялись клевать, нагло поглядывая на человека то одним, то другим глазом. 'А ведь тот, подбитый камнем воробей из детства, был как-то естественнее', - с лёгкой грустью подумал Бен. Мысль, конечно, абсурдная, за двадцать пять лет птицы, наверняка, стали совершеннее, но думалось отчего-то именно так.
- Вас нужно звать робовьи, - сказал Бенджамиль проворным механизмам. - Я никогда в жизни не видел настоящего воробья. Откуда мне знать, похожи вы на них или нет?
Не очень-то хотелось смотреть, как воробьи расправляются с упаковкой. Бен сунул надорванный пакет в брючный карман, наткнулся пальцами на гладкий прохладный бок оракула и даже улыбнулся. На редкость удачное приобретение, настоящий раритет. Бен вынул диск, полюбовался тусклым блеском полированного металла, взвесил на ладони, похоже на старинные часы со стрелками. Бен давно мечтал заполучить что-нибудь подобное в свою коллекцию. Красивая игрушка, предсказывает будущее и даёт бесплатные советы. Интересно, в какой форме надо задавать вопрос?
- Хочу знать... э-э-э... как мне сегодня лучше всего провести вечер? - торжественно проговорил Мэй и шесть раз осторожно сжал диск.
Когда он поднёс оракула к глазам, на сером прямоугольнике дисплея проступили слова:
О, гонимый игрою судьбы человек!
Сколько гор позади, сколько стран, сколько рек!
Только тот, кто весь век направляет твой бег,
Может знать, где сегодня твой будет ночлег.
Глава 2
На станции тубвэя было довольно оживлённо. Ночные сабвокеры спешили в офисы, занять на выходные ещё тёплые места своих дневных коллег. Мегаскрёбы делового пояса не засыпают даже ночью. Их дыхание становится медленнее, пульс ровнее, но жизнь в них идёт своим чередом, течёт словно кровь по венам.
- ...Может знать, где сегодня твой будет ночлег, - недоуменно повторял про себя Мэй, поднимаясь на посадочную платформу.
Недалеко от эскалатора стояли два полистоппера. В своих чёрно-жёлтых рельефных дефендерах они напоминали шмелей-мутантов.
'Чего они торчат здесь, как мухи на сладком?', - подумал Мэй, невольно замедляя шаг и разглядывая стражей порядка.
Один из стопов, будто спиной почуяв чужое любопытство, обернулся и смерил Бенджамиля недобрым взглядом.
- Эй! Мистер! - сказал он, поигрывая длинным стрекалом шокера. - Проходите, не стойте столбом, вы не на выставке.
Второй стоп поправил ремешок каски и сплюнул на платформу.
Вагончик тубвэя потому и называют таблеткой, что он представляет из себя плоский цилиндр. Его объёма хватает ровно настолько, чтобы вместить человека средней комплекции. Толстяки выкручиваются как умеют. Довольно рослому Бенджамилю тоже приходилось терпеть некоторые неудобства.
Бен втиснулся в узкое кресло без подлокотников, изогнутая пластина двери скользнула на место и таблетка втянулась в горло трубы. С полминуты она двигалась плавно, потом рванула вперёд так, что заложило уши, а от желудка до затылка пробежала волна дурноты. Бен прикрыл глаза, он знал, что через пару минут ощущения войдут в норму. Ехать предстояло час с небольшим. Бен поднял руку и под рубашкой с высоким воротом нащупал медальон оракула. Глупое какое-то предсказание: '...где сегодня твой будет ночлег'. Что имел в виду электронный кругляш?
'Может мне нужно сегодня пойти к Ирэн?', - терялся в догадках Бен.
Вот уже в течение пяти лет он был женат на Ирине Гирш. Долгие пять лет их отношения оставались настолько счастливыми и гармоничными, что два месяца назад они решили перевести свой брак из разряда гостевых в разряд стационарных.
Бен не сомневался, что они с Ирэн проведут замечательные выходные, что с субботы на воскресенье он останется у неё, и у них будет волшебная ночь, но к тому, чтобы нанести визит прямо сегодня, он был как-то не готов. Тем более следовало привести себя в порядок. И вообще, пятница была его днём. Он уже наметил планы на вечер: надо определить полку под новое приобретение, надо разобрать ящик с комиксами и почистить аквариум, надо принять душ, на десерт перед сном один из любимых фильмов, в холодильнике есть бутылочка пива, а Ирэн, кстати, не выносит запаха пива.
- Нет, - сказал Бенджамиль сам себе. - Сегодня идти никак не стоит, тем более, что корень моих переживаний - сумасшедший бармен и антикварная игрушка.
Бен решительно достал карманный интельблок и углубился в изучение сегодняшних записей, скопированных с рабочего терминала. В основном это был бытовой трёп криминальной прослойки чёрного буфера, термин 'трэч', собственно, и переводится, как 'трёп'. Кое-какие разговоры были закрытыми, и служебного допуска Мэя явно не хватало для дешифровки сигнала. Эти записи Бенджамиль, не раздумывая, стирал. Всё больше входя во вкус, он рылся в этом хламе, время от времени помечая и записывая интересные или не совсем понятные слова. Что-то получалось определить сразу, что-то нет и Бен подолгу глядел в потолок таблетки, пытаясь почувствовать связи и аналогии.
Он как раз мучительно размышлял над сочетанием 'клюни пашнан', когда назойливый сигнал в левом ухе вернул его к действительности. Бен мысленно выругался.
- Я слушаю, - сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно, с небольшой толикой верноподданнического рвения.
- Мистер Мэй, - зазвенел в ухе неприятный фальцет Соломона Шамсу, - я звоню вам по поручению мастера Ху. Где вы сейчас находитесь?
- В трубе! Еду домой! - не удержался-таки от неприязненного тона Бенджамиль.
- Нет, где вы находитесь? Рядом с какой станцией?
Бен протянул руку и активировал поцарапанный видеомонитор таблетки.
- Проехал пятидесятую, - сообщил он. - А что случилось?
- Вы должны немедленно прибыть в распоряжение мастера Ху, - нетерпеливо задребезжал голос секретаря. - Чрезвычайные обстоятельства!
- А Майер? - совсем потерялся Мэй.
- Майера не будет! Все разъяснения вы получите позже. Сойдите на пятьдесят третьей, - Шамсу прямо-таки захлёбывался от волнения. - Рядом со станцией посадочная площадка. Мастер Ху подберёт вас на своём прыгуне... Что? Да, бортовой номер тридцать один, красный парковочный сектор, пятая зона. Поспешите, мистер Мэй!
'Как же я поспешу, кретин!? - с ненавистью подумал Бенджамиль. - Я в трубе, так тебя и растак!'
С тихим щелчком отключился корпоративный телефон.
- Ч-ч-чёрт! - сказал Бен сквозь зубы.
В ухе опять тихонько пискнуло:
- Бенджамиль Мэй, - сообщил скрипучий механический голос. - За употребление нецензурно-религиозных слов, вы оштрафованы на десять марок. Примите к сведенью.
- А, ч-ч...тоб тебя! - прошипел Мэй, и прикусил язык.
'Что же случилось? - размышлял Бенджамиль, шагая по пассажирской дорожке к пятой зоне красного сектора. - Что за кишер? Что за бедлам? Ху-Ху на сон грядущий потребовался переводчик? Но куда подевался Майер? Одно ясно, как день: накрылась моя пятница'.
Персональный прыгун мастера Ху-Ху был уже на месте. Вызывающе блестел вишнево-красными боками, уставив тупое рыло в безоблачное, уже слегка отдающее розовым, небо. Машина чем-то походила на самого Ху-Ху: маленькая головка, покатые плечи и толстая, самодовольная задница с эмблемой корпорации. Возле открытого люка ждал секретарь. Его худые ноги, затянутые в светлые бриджи притопывали от нетерпения.
Бенджамилю захотелось нарочно пойти помедленнее, но ноги его сами собой прибавили шаг.
- Теперь всё замечательно, - тараторил Шамсу, глядя куда-то в область воротничка Беновой рубашки, он никогда не смотрел в глаза. - Мастер Ху выражает вам благодарность от лица корпорации. Рабочее время будет вам оплачено. Садитесь поскорее.
Слегка обалдевший Бенджамиль, пригнувшись, шагнул в проём люка. Соломон Шамсу, совершая массу ненужных движений, забрался следом, указал Мэю его кресло и велел пристегнуться.
Хуан Ху сидел рядом с пилотом. На появление Мэя хайдрай ровным счётом никак не отреагировал, не соизволил даже обернуться. Но Бен отчетливо видел его локти, плотно охваченные розовым шёлком дорогой рубашки, и складчатый затылок над спинкой кресла. Как всегда в присутствии начальства, на Бенджамиля накатила робость. Он стыдился этого чувства, ненавидел его всеми фибрами души и ничего не мог с ним поделать.
В кресле рядом с Беном оказался Ингленд, личный телохранитель мастера Ху. Ингленд ободряюще подмигнул Бену, они встречались уже не первый раз и, похоже, друг другу симпатизировали.
- Что случилось? - вполголоса спросил Бенджамиль. - Куда мы?
- К юго-восточным воротам. Ситтеры забились с Ху-ху на переговоры, - шёпотом ответил Ингленд.
- А где Майер?
- Кто его знает? Может статься уже на полпути к соевым плантациям, - телохранитель усмехнулся и пояснил. - Большая авария где-то на стыке 'воротничка' и 'аутсайда'.
- Вот оно что, - пробормотал Бен, вспомнив двух стопперов на станции трубы. - Теракт? Ситтеры?
Ингленд пожал плечами:
- Вроде, нет. Говорят, столкнулись две таблетки на входе из станционного патрубка в главный ствол. За четверть секунды, пока сработала аварийная автоматика там человек двести убилось в кашу, поди опознай. И линия, само собой, встала...
- Все пристегнулись? - не оборачиваясь, спросил пилот. - Тогда, старт.
Путешествовать на прыгуне - сомнительное удовольствие. Сначала тебя вжимает в кресло так, что не вдохнуть, не выдохнуть, потом ты ухаешь вниз так, что кишки подскакивают до подбородка, и только сама посадка не оставляет особенных впечатлений, ни плохих, ни хороших. Зато скорость перемещения невероятная. Как по мановению волшебной палочки: только что ты был там и вот ты уже здесь.
Всего за три прыжка они пересекли 'воротничок', белый буфер, индустриальное кольцо, чёрный буфер и опустились у самой границы Сити.
- Приехали, - сказал пилот.
Мэй отстегнул ремень и на неверных ногах двинулся к выходу. Ингленд слегка придержал его за плечо и выскочил из прыгуна первым. Бенджамиль по короткой лесенке спустился следом. Они стояли на рубчатой жароупорной плите в двух шагах друг от друга и осматривались. Бенджамилю уже приходилось бывать на границе с Сити и хотя конкретно здесь он был впервые, всё окружающее выглядело смутно знакомым. Пустырь вокруг посадочной площадки зарос редким дистрофичным кустарником. Вдалеке за пустырём виднелись десяти- двенадцатиэтажные здания непривычной архитектуры. В полусотне метров от посадочной площадки щерился амбразурами блок-пост, разбитая асфальтовая дорога огибала его приземистую коробку и упиралась в высокие бронированные ворота. Влево и вправо от ворот тянулась трёхметровая бетонная стена, утыканная поверху колючкой заострённой арматуры. Там, за забором, покрытым следами цветных рисунков и потёками неопределённых оттенков, притаился загадочный и жестокий Сити, цитадель зла и гнездо разврата, раковая опухоль в самом сердце счастливого и благополучного гигаполиса. Бенджамиль мельком подумал, что за сотни лет человечество не придумало ничего эффективнее уродливой бетонной ограды и заточенной арматуры.
Из прыгуна бочком выбрался Шамсу. Он затравленно огляделся и подал руку мастеру Ху, шагнувшему на первую ступеньку трапа. Грузный Ху-Ху руки демонстративно не заметил. Пыхтя и переваливаясь, он спустился сам, лицо его при этом оставалось настолько непроницаемо-самоуверенным, что нелепые телодвижения казались игрой или притворством. Поверх блестящей розовой рубашки Ху-Ху надел чёрный жилет, расшитый серебряными драконами. И ведь не оштрафуют жирдяя за ношение мистически-оккультных изображений, с завистью подумал Бен. Бритый череп хайдрая сально поблёскивал в лучах низкого солнца, и весь Ху-Ху целиком казался неприлично ярким пятном на фоне пыльных кустов и бетонной ограды.
Краем глаза Бенджамиль уловил где-то сбоку неприметное стеклянистое движение. Ингленд, похоже, заметил то же самое.
- Вот и эскорт, - сказал он с лёгчайшей ноткой скепсиса.
'Где?', - хотел спросить Бенджамиль, но в это время прямо из воздуха появился человек.
Впечатление было такое, будто совершенно прозрачный бокал очень быстро наполнили тёмно-серой жидкостью. Сделавшись личным переводчиком мастера Ху-Ху, Бенджамиль неоднократно слышал про дефендеры с покрытием типа 'камбала', но воочию видел в первый раз.
- Офицер Аббаси, - представился подошедший, на выпуклой шероховатой поверхности нагрудных пластин его костюма красовалась ядовито-чёрная надпись: 'D.T.F. Патрульный отряд ?22'.
Ингленд кивнул.
- Сейчас мы откроем ворота, - продолжал патруллер, его голос звучал сквозь опущенное забрало, как из гулкой железной бочки. - Оружие оставлять будете?
Ингленд кивнул. Из подмышечной кобуры он извлёк большой воронённый пистолет, потом вытряхнул из правого рукава маленький на пружине и передал оба бронекостюму. Тот бережно принял оружие и сложил в поясную сумку.
- Если что, мы за вами приглядываем, - офицер Аббаси, так и не подняв забрала, козырнул в сторону Ху-Ху и быстро пошёл к зданию блок-поста, на ходу превращаясь в прозрачный воздух.
- Сидят, патрульные крысы, - то ли одобряя, то ли осуждая, пробормотал Ингленд.
Возле ворот пахло застоялой мочой. На секунду Мэй представил себе, как ночью ситтеры один за другим покрадываются на цыпочках к воротам и, хихикая, мочатся на их броневые полотна. Мелко подрагивая, левая створка ворот пошла в сторону, отъехала на четверть и стала.
- Можно идти, - сказал Ингленд и как всегда вошёл первым.
'Как это они за нами будут присматривать через щель в воротах?' - подумал Мэй и непроизвольно поёжился.
Следом за телохранителем океанским сухогрузом проплыл в ворота Ху-Ху, за патроном трусил Соломон Шамсу, замыкал процессию Беджамиль Мэй.
Маленькая колонна отошла от ограждения шагов на двадцать и остановилась посреди перекрёстка с покосившимися светофорами.
- Подождём, - негромко сказал Ингленд, засовывая руки глубоко в карманы.
Наверное, лежало там нечто, притиснутое к горячей ляжке, выкидной нож или кастет с лезвием. Бенджамиль никогда не видел настоящего выкидного ножа или кастета, но почему-то был уверен, что существуют модели, которые свободно помещаются в кармане брюк. Он украдкой покосился на руки Ингленда, на его сосредоточенно-спокойное лицо и подумал, что этот человек, действительно, будет терпеливо ждать и час, и два, и три, ждать целую вечность, покуда не придёт нужда в одну секунду взорваться серией смертоносных движений. Сам Мэй никогда так не мог и в глубине души остро завидовал подобному умению.
Пейзаж по эту сторону бетонного забора мало чем отличался от того, что остался снаружи. Когда-то здесь был жилой квартал, теперь царило запустение. От разрушенных домов остались одноэтажные коробки с тёмными провалами окон. Асфальт тротуаров и проезжей части местами выкрошился, сквозь трещины пробивались всё те же пыльные кустики. Тихая жуть закрадывалась в сердце.
- Идут, - негромко сказал Ингленд, и Бенджамиль вздрогнул.
Из-за остова ближайшей постройки появился человек, судя по русалочьим бёдрам - женщина. Вышла на середину улицы и остановилась. Постояла, секунду осматриваясь, и присела на корточки. От стены дома отделилась вторая фигура, на этот раз мужская, и неторопливо, даже вальяжно, двинулась навстречу делегации. Шамсу шумно втянул воздух. Женщина ловко, одним неуловимым движением поднялась на ноги и пошла чуть сбоку и сзади.
Мэй во все глаза рассматривал ситтеров. Мужчина был молод, лет двадцати пяти, не больше, длинное костистое лицо, углы рта брезгливо опущены книзу. Сначала Бенджамилю показалось, что на голове у парня светлые коротенькие кудряшки, но когда тот подошёл поближе, Бен с изумлением разглядел вместо волос массу крохотных золотых колечек. Продетые прямо сквозь кожу, они покрывали череп ситтера ото лба до затылка. Что касается одежды, то Хуан Ху явно утратил здесь пальму первенства по части яркости. Красные, как кровь, и блестящие, как вода, узкие брюки, ядовито-жёлтая блуза с меховым воротничком и клёпаными манжетами, высокие шнурованные ботинки-ножи с узкими стальными носами... Молодой ситтер сверкал так, что Бенджамилю хотелось зажмуриться. Девушка была одета скромнее. В том смысле, что одежды она носила гораздо меньше: прозрачные шаровары с тёмным треугольником в причинном месте и острые металлические конусы, прикрывавшие соски маленьких крепких грудей. Бенджамиль усердно старался не пялиться на соблазнительную диву, но взгляд его то и дело соскальзывал то на плоский мускулистый живот с чувственной впадиной пупка, то на ложбинку повыше солнечного сплетения, то на тёмный треугольник, срывающий промежность. Кожа девушки поблёскивала, словно натёртая маслом. Её азиатское лицо с правильными чертами было равнодушно, как маска Будды (этот экземпляр своей коллекции Бенджамиль, от греха подальше, никогда не выкладывал на полку).
Ситтер остановился в шагах в пяти от Ху-Ху и смерил толстяка презрительным взглядом. Девушка тоже остановилась, она развела в стороны руки с раскрытыми ладонями, демонстрируя отсутствие оружия. Бенджамиль заметил, что ногти у неё на руках плоские и длинные. Не ногти, а заострённые кусочки жести. При этом девушка, не отрываясь смотрела на Ингленда. Она сразу выбрала его из всей компании и интересовалась теперь исключительно его персоной. Ингленд, криво усмехнувшись, распахнул полы сюртука. Девушка удовлетворённо качнула головой, и стала смотреть куда-то в сторону.
- Будут ждать наблюдателя, - негромко сказал Ингленд.
Бен уже участвовал в подобных переговорах и знал, что кроме двух заинтересованных сторон, во встрече обычно участвует наблюдатель от той группировки, что контролирует район, прилегающий к воротам. Роль этого персонажа всегда представлялась Бенджамилю в загадочном и полумистическом свете. Наблюдатели приходили, равнодушно смотрели за происходящим и уходили. Они никогда не пытались подойти ближе, чем на полтора десятка шагов, ни во что не вмешивались и не высказывали никакого интереса к теме разговора. Но при этом без их участия не начинался ни один диалог.
Бен поглядел в ту же сторону, куда смотрела девушка-ситтер, и увидел пожилого горбоносого мужчину с высоким седым гребнем на голове. Наблюдатель вышел к перекрёстку и остановился на почтительном расстоянии, всем своим видом показывая, что теперь приличия соблюдены. Глядя на его скучающее лицо, Бенджамиль вдруг сообразил, что сейчас потребуются его услуги, а он понятия не имеет, на каком диалекте пойдёт разговор.
- Хам, - скучно сказал обладатель золотой причёски.
На лице мастера Ху появилось вопросительное выражение. Суетливый Шамсу тихонько дёрнул Бена за полу френча.
- Он здоровается, - перевёл Мэй. - Я спрошу его, из какой он семьи?
- Он из Кабуки, - не поворачивая головы, сказал Ингленд.