- Недолго ты удержишь её, Человек из Джунглей, или тот, кто отнимет её у тебя. Ради неё будут убивать, убивать и убивать!
Р. Киплинг 'Маугли'
Этот субботний вечер начался с того, что Семён Егорыч Атутин попал в 'пробку' на Новобалаковской. Событие само по себе досадное, а для Семёна Егорыча досадное втройне. Дело в том, что Атутин был 'штопором' самой высшей квалификации, мастер экстра-класс, 'восемь глаз на затылке'. Для него угодить в дорожную пробку всё равно, что для гроссмейстера получить мат в четыре хода.
- Ну, и куда ты глядела, бестолочь африканская? - спросил Семён Егорыч, отщёлкивая застёжки на затылке.
- Я не виновата, масса Сэм, - заныла Чунга-Чанга.
- А кто виноват? - спросил Семён Егорыч.
Он, наконец, стянул с лица массивные водительские очки 'Car Man Careless' и огляделся своими глазами. Нос его 'порша' упирался в необъятную корму 'фольцвагена макси', слева урчал сиреневый 'крайслер', справа притулилась 'тойота колибри', а сзади подпирал ярко-красный 'самурай'. Двумя рядами левее поток машин полз вперёд со скоростью больной черепахи. По полированным бортам текли ручейки разноцветных бликов.
- М-да, - задумчиво протянул Семён Егорыч, - тридцать плетей по мягкому месту, и сто раз прочтёшь 'Отче наш', - и добавил, подняв указательный палец, - на суахили.
- Белый хозяин очень добрый, - тихонько вздохнула Чунга-Чанга.
Это была их обычная игра. Похоже, она нравилась им обоим, по крайней мере Семён Егорыч думал именно так. Чунга-Чангой он называл встроенный бортовой компьютер 'Чаньчунь навигэйшен' китайского производства. 'Порш-кабриолет', принадлежавший Атутину, тоже был 'мэйд ин Чайна'. Может быть, не слишком патриотично, но зато недорого и неброско. Машина Семёна Егорыча устраивала: маневренная, надёжная, компактная. Откидной верх к тому же удовлетворял негласным корпоративным требованиям работодателя. Семён Егорыч уже пятый год вёл курс 'маневрирования и уклонения от дорожных заторов' в частном автолицее 'Кабриолет'. Обучал молодых идиотов, пожилых идиотов и идиотов в самом расцвете лет хитрым штопорским премудростям.
'Да, - мрачно подумал Семён Егорыч. - Видели бы меня сейчас ученики. Полный тупец'.
- Чем желаете развлечься, масса Сэм? - тарахтела между тем Чунга-Чанга. - Могу поставить музыку. Есть новые калейдоскопы. Может быть, подключить порноканал?
- Порноканал засунь сама знаешь куда, - скривился Семён Егорыч. - Порнуха - развлечение для даунов.
Это тоже было частью игры. Чунга-Чанга прекрасно знала, что Атутин не любил и не смотрел порно (разве, когда в юности или за компанию). Семён Егорыч предпочитал раз, иногда два раза в месяц посещать клуб 'Коитус'. Раз в месяц это не так уж плохо в его возрасте, причём, заметьте, безо всякой химии (ну, или почти безо всякой).
- Можно включить 'Звуки ветра', - предлагала Чунга-Чанга. - Или...
- Открой-ка лучше верх, да помолчи, черномазая, - оборвал её Атутин.
Компьютер умолк, и крыша кабриолета начала раздвигаться.
- Если 'максик' двинется, ползи за ним помаленьку. Если появится просвет, разбуди меня, вдруг я вздремну, - проинструктировал Семён Егорыч и откинул спинку сиденья на 'сорок пять'.
Небо над городом уже не было сумеречно-фиолетовым; уже разворачивались в его бездонной черноте, сияя дрожащим светом, первые рекламные паруса. 'Чертовски обидно терять субботний вечер, стоя в треклятой пробке, - думал Семён Егорыч, удобно устроившись в упругом кресле, - тем более, когда выходной всего один. Полный викэнд - это большое благо. Но пенсионеру выбирать не приходится, или работай как скажут, или мёрзни на госпособии'. В башнях по обеим сторонам шоссе зажигались тёплые окна. Там незнакомые Семёну Егорычу люди разогревали на ультрачастотках пиццу и голубцы в брикетах, давили педали тренажёров, смотрели новости или тянули соевое пиво, развалившись на диване. Над крышами высоток показался двухместный 'одуванчик'. Он снизился, повисел над дорогой, ощупывая остановившееся автомобильное стадо прожектором, затем деловито застрекотал вдоль шоссе к устью затора. Семён Егорыч со смесью тоски и зависти проводил вертолёт взглядом. Жизнь - поганая штука, одни наверху, другие внизу.
С двадцати двух лет от роду Атутин Семён Егорыч работал в органах ББДД. Сначала рядовым наблюдателем, дорожным инспектором, потом его пригласили в отдел 'Выявления и нейтрализации автопреступлений'. Во ВНАПе Семён Егорыч вырос от простого полевого агента до оперативного инспектора с кодом допуска 02. Его даже рекомендовали на начальника группы. Да вот недорекомендовали. Сорок лет - предел для оперативника. Атутина продержали на три года дольше: здоровье у него было отменное и реакция в допустимых рамках. А потом всё. Прости, прощай. Семён Егорыч пытался зацепиться в аналитической группе ВНАПа. Куда там! Генералов у него в родственниках не имелось, а место считалось запитанным и желающих туда упасть было хоть отбавляй. Пришлось Семёну Егорычу от 'безопасников' вернуться к 'бесперебойникам' в отдел 'Прогнозирования заторов'. Пробивания запоров, как шутили остроумные коллеги. В ОПЗ Семён Егорыч прослужил десять лет, приобрёл неплохой опыт и в пятьдесят три был отправлен на пенсию в звании драйв-майора. Люди болтают, будто на отставных сотрудников ББДД с неба шоколад льётся. Ерунда! Может быть у мэтров и льётся, а на пенсию майора не развернёшься. Атутин поработал в охранном агентстве, потом в фирме по розыску краденых авто, а потом его порекомендовали в лицей 'Кабриолет'. Там Семён Егорыч и осел. Работа ему нравилась, хозяева его ценили, жалование, правда, было невысоким, но зато к своему скудному пенсионному лимиту он получал дополнительные карточки, а это весомое подспорье в жизни отставника.
Семён Егорыч ещё раз вздохнул, глядя вслед удаляющемуся геликоптеру. Когда он был инспектором, его не парили дорожные пробки. Отправляясь по служебной надобности, он садился за штурвал 'одуванчика'. На крыше конторы имелась обширная посадочная площадка. Если требовалась опергруппа больше двух человек, они заказывали большой 'кондор', и баки его были по самое 'не могу' заполнены первосортным керосином. Иногда удавалось использовать вертолёт в личных целях. Они с напарником (царство ему небесное) здорово друг друга прикрывали. Над шоссе прошёл тяжёлый трёхмоторный мусорщик 'кашалот'. Ветер от его винтов даже волосы на голове взъерошил. 'Ага, явился голубчик, - подумал Семён Егорыч. - Остаётся только чуть-чуть подождать'.
Вслед за первым 'кашалотом' пролетел второй и ждать пришлось не чуть-чуть, а целых сорок минут. В результате Семён Егорыч добрался до Второй Северской Башни только без четверти девять. Досадуя на злодейку судьбу, он миновал автозаправку 'Ренат и сыновья', украшенную огромным светящимся предупреждением: 'Бензин только за деньги!', проехал под знакомым парусом голорекламы и направил машину к восьмому проезду. Под высоким сводом сияли фонари, помаргивали огоньки сигнализации, камеры наружного наблюдения, поворачиваясь, негромко жужжали: 'Ты ужжже дома, добро пожжжаловать'. Было свежо, даже немного зябко. Семён Егорыч остановил 'порш' между стойками контроллера, перекрестился на электронный иконостас над воротами и только потом заметил нищего в инвалидной коляске. Попрошайка отделился от стены и ехал к машине, протягивая перед собой большую пластиковую кружку с надписью 'Христа ради'. Это вовсе не камеры жужжали, это назойливо жужжал электромоторчик его коляски. Лицо нищего, грязноватое и оплывшее, украшенное сухой колючкой недельной щетины, было натужно сведено в печальную гримасу, губы беспрестанно повторяли:
- Подайте, Христа ради. Не дайте помереть инвалиду семинедельной кампании. Подайте ветерану нефтяной войны. Подайте, Христа ради!
Семён Егорыч прижал ладонь к пластине дактилоскопа и произнёс внятно и раздельно: 'Я, Атутин Семён Егорович, блок восемь, квартира шестьсот пятьдесят два'. Попрошайка был уже рядом, а ворота, как назло, всё не открывались. Семёну Егорычу казалось, что он уже ощущает запах нечистот, исходивший от коляски. Атутин ещё раз прижал руку к пластине и назвал своё имя. Нищий уже совал кружку чуть ли не в открытое окно. На панели загорелась надпись: 'Извините, идёт обработка данных'. Ворота не открывались. 'Что же за день сегодня такой?! - мысленно простонал Атутин. - Какого хрена охрана не выгонит этого мухомора из проезда?! Чёрт, наверное, у хрыча лицензия. Таскается по башням, урод. И окно закрывать теперь поздно, недостойно как-то'.
- Помогите инвалиду, - продолжал ныть оборванец.
Казалось, вслед за кружкой в машину вот-вот влезет его испитое рыло.
- А ну назад, мухомор!! - рявкнул Семён Егорыч. - Назад на пять шагов. Сейчас вызову охрану, они тобой живо асфальт подотрут!
- Что, мелочи пожалел, жмот? - спросил безногий полуобиженно, полуагрессивно, но назад всё-таки отъехал. - Я кровь проливал, а ему, понимаешь, пары мятых жалко.
- Да, жалко! Тебе, мухомор вонючий, даже воды из унитаза не дам! - вконец разозлился Атутин. - Герои! Ветераны! Коммандос! Просрали всё на свете! Где они, скважины?! В Тюмени остались?! А тебе лучше бы башку вместо ног оторвало!
Некоторое время нищий изумлённо хлопал глазами, потом лицо его налилось ненавистью и он, выпятив грудь, двинулся на 'порш'.
- Я!!! - орал инвалид, брызгая слюной. - Я кровь...! На китайской мине...! Сами же Тюмень продали, а я отбивай!!! А ты, говнюк, пока я ноги по мерзлоте собирал, - он тыкал себя в грудь пальцем и тряс гачами завязанных выше колен грязных джинсов, - небось, под столом прятался?!!!
В это время наконец разъехались створки ворот, 'порш' взял с места в карьер, едва не опрокинув коляску.
- Сука! - крикнул вслед попрошайка.
Семён Егорыч сбавил скорость до минимума, оглянулся на закрывающиеся ворота и возбуждённо засмеялся. Сердце стучало как встарь, не от аритмии стучало, от возбуждения. Адреналин, мать твою! Уже спускаясь на десятый ярус подземного гаража, Семён Егорыч пробормотал: 'Под столом прятался... Мне тогда пятнадцать было, под стол уже не лазил'.
Припарковав автомобиль на обычном месте и подняв стёкла салона, Семён Егорыч спросил у Чунга-Чанги:
- Слышала последний разговор?
- Слышала, масса Сэм.
- Сотри и забудь, - приказал Атутин.
- Слушаюсь, хозяин.
Семён Егорыч включил охранные контуры и направился к лифту. В пустом помещении его шаги отдавались гулким эхом. Впрочем, не в пустом. Семён Егорыч прислушался. К лифту двигался кто-то ещё, пристукивал каблуками, напевая себе под нос, видать, от хорошего настроения. 'Немедленно в душ' - подумал Семён Егорыч, нажимая вызов. Лифта ждать не пришлось, двери раскрылись почти сразу. Хоть в этом везёт.
- Дядя Сёма, меня подождите! - раздалось позади.
Атутин придержал дверь пальцем, и в лифт ловко ввернулся его сосед по этажу Гера Самойлов.
- Как дела, дядя Сёма? - жизнерадостно спросил Гера, ответив на крепкое мужское рукопожатие.
- Порядок, - ответил Семён Егорыч.
- Про здоровье даже не спрашиваю, - вид у Геры был какой-то лукавый.
- Что, так плохо? - поинтересовался Семён Егорыч.
- Как раз наоборот, очень даже небедно!
- Небедно-победно, - пробормотал Атутин. - А у тебя как дела, Гера?
- В целом упор нормальный, хотя... - Гера замялся, - мог бы быть и повертикальней.
Бывший оперативный инспектор неплохо разбирался в движениях и интонациях. Парень явно хотел чего-то попросить, но мялся.
- Да ты не мёрзни, сосед, - сказал Семён Егорыч. - Спрашивай. Может, я чего посоветую?
- Да так, ерунда, Семён Егорович, фульгент, - сказал Гера, улыбаясь от уха до уха. - Мы тут с амигами, столковались на вояж, хотим погонять ночью на дискоциклах, потом упадём в 'Лесото', подруги, ну и всё такое. А я, как назло, уже все карточки сжёг, и денег на частную заправку не хватит. У амигов одалживаться несолидно, вот увидел вас, думаю, может дядя Сёма выручит.
Покачав головой, Семён Егорыч вынул бумажник. В среднем отделении лежали две карточки по тридцать литров. Атутин вынул одну и протянул спутнику по лифту.
- О-ля-ля! - обрадовался Гера, бережно принимая блестящий твёрдый квадратик с логотипом. - Вот это вертикально, дядя Сёма, я ваш должник.
- Вернёшь когда? - строго спросил Семён Егорыч. - Мне тоже на чём-то ездить надо.
- В среду верну, предел - в четверг! - Гера клятвенно приложил руки к груди. - Вы ж меня знаете.
Лифт остановился на тридцать пятом. Желудок, ёкнув, подскочил к гортани. Разошлись в стороны прозрачные створки, Гера, крикнув на бегу: 'Пасиб!', исчез в лабиринте коридоров, Семён Егорыч отправился к себе в шестьсот пятьдесят вторую. Он был ещё слегка на взводе, но постепенно успокаивался. 'Что-то я совсем страх потерял, - думал Семён Егорыч, шагая по знакомому с детства маршруту. - Хорошо, что в кошельке оставалось всего две карточки. Будь их там штук шесть, было бы по меньшей мере странно. В конце месяца в бумажнике пенсионера шесть карточек на бензин. Впрочем, Гера, даже увидев полсотни карточек, ничего не поймёт. Он глуп. Это же надо придумать, одалживаться у пенсионера! Или я говорил ему про дополнительный паёк из 'Кабриолета'? И всё-таки Гера обычный лопух. Таких девяносто девять на сто. Занимается какими-то технологиями утилизации каких-то пакетов. Когда не утилизирует пакеты, гоняет на дискоцикле, курит грасс, пьёт текилу в барах или глотает экстази на каком-нибудь дансплясе, а, накурившись, нагонявшись и наглотавшись, занимается групповой любовью. Я знаю про него почти всё. Или не всё? Ведь ночные забавы на дискоцикле тянут изрядный расход горючего. Значит, есть нелегальный приход этого самого горючего, контрабандочка. Надо бы об этом поразмыслить на досуге'.
Одна из дверей раскрылась, и в коридоре появился Валентин Петрович Дрозд. Семён Егорыч хотел свернуть в боковой коридор, но было поздно, Дрозд вяло помахал ему рукой и потопал навстречу, шаркая по грязезащитному покрытию. Они встретились возле двери в двести пятнадцатый.
- Здорово, Семён, - пропыхтел Дрозд.
На нём была мятая пижамная куртка, домашние брюки и шлёпанцы без задников.
- Здорово, Валя, - ответил Семён Егорыч. - Как жизнь, старпёр?
- Какая там жизнь, - уныло отмахнулся Дрозд. - Китайцы уже за Уралом. Погоди, ещё лет пятьдесят, они нас и отсюда попрут.
- Я не могу столько ждать, помру, чего доброго, - попытался шутить Семён Егорыч. - А ты точно пятьдесят не протянешь. Вон, какие бурдюки под глазами (Дрозд обречённо потряс вислыми щеками, он уже смирился со всем, кроме 'китаёз'). Они поговорили минут пять, но все темы упорно скатывались на 'косоглазых' и 'желтозадых'. Наконец, не любившему подобных разговоров Семёну Егорычу сделалось совсем скучно, он сказал, что ещё не ел и вознамерился пройти дальше, но Дрозд поймал его за рукав куртки.
- Слушай, Атутин, - развязно проговорил он, заглядывая в глаза. - Я тут в аптеку пошёл. Одолжи полтинник. Ты же знаешь, у меня астма.
- Да вы что, сговорились все?! - воскликнул Семён Егорыч, пытаясь освободиться из неожиданно цепких пальцев.
- Кто это, все? - спросил Дрозд, отпуская рукав.
- Какая разница кто! Ты мне с Нового года четыре сотни висишь.
- Ну, буду четыре с халфом висеть, - угрюмо отозвался Дрозд. - У меня астма.
- Знаю я твою астму, - пробормотал Семён Егорыч, второй раз за вечер вынимая бумажник. - Смотри, Валя, ты релаксином доиграешься, на него не хуже, чем на морфий, садятся. Ты в зеркало поглядись. Ты же меня на два года младше.
Дрозд вытянул у него из пальцев купюру и побрёл к лифту. Конечно же, он поедет на десятый этаж в аптеку-незакрывашку, возьмёт релаксин, закинет дома пару таблеток и уплывёт по карамельной реке с кисельными берегами. Семён Егорыч глядел в удаляющуюся пижамную спину, на душе у него закипало раздражение. После смерти жены Дрозд сильно сдал, а продав машину и сделавшись 'лишенцем', вообще покатился в кювет. Начал принимать 'Параллакс', потом 'Релаксин'. 'Да и хрен с тобой! - почти зло подумал Атутин. - Каждый сам за себя, один бог за всех'.
Квартира Семёна Егорыча располагалась довольно далеко от лифта номер пять. По дороге он опять пришёл в приподнятое настроение. Навстречу время от времени попадались соседи по этажу. Многие с ним здоровались. Вторая Северская Башня была одной из самых старых в районе. Среди жильцов попадались правнуки первых новосёлов. Время от времени кто-то из старых съезжал, на их месте появлялись новички, вроде бойкого на язык Геры. Семён Егорыч старался быть в курсе и знал большую часть соседей по этажу, даже молодёжь. Здесь вообще царила особая аура, не то, что в новостроях.
Маленькое путешествие, наконец, завершилось, Семён Егорыч открыл дверь своей квартиры и с наслаждением потянул носом уютные домашние запахи. В сердце вползла истома. Не позволив себе расслабиться, Семён Егорыч сразу отправился в душ. Выбрался он из-под горячих струй бодрый, посвежевший, готовый со вкусом употребить остатки субботнего вечера. Стоя босиком на тёплой керамической плитке, Семён Егорыч оглядел себя в зеркале. Сухощав, подтянут, даже жилист, почти что без расслабленной старческой рыхлости, нос орлиный, подбородок волевой. От морщин на щеках никуда не деться. В сентябре позапрошлого года Семён Егорыч делал небольшую подтяжку, но, видно, придётся повторить. Зато никакой лысины, волосы свои, не пересаженные, не синтеноловые. Зубы, увы, не свои (а у кого они свои?) держатся крепко и ладно. 'Я ещё мужчина хоть куда, - подумал Семён Егорыч. - Вон, и безногий хмырь решил, что я его намного моложе'.
Через четверть часа Семён Егорыч, облачённый в мягкие домашние брюки, тёмную сорочку со стоячим воротничком и стеганый халат, очень похожий на настоящий шёлковый, нарезал ароматными кружками настоящий лимон. По головизору показывал новости официальный госканал. Полутораметровый куб, наполненный легчайшим дымом, висел посреди комнаты, источая во все стороны звук и свет. Внутри куба суетились три рафинированные личности в сетчатых пиджаках. Они взахлёб читали о событиях в мире, перехватывая друг у друга цветные листочки и время от времени совершая серии нелепых телодвижений. У двоих явственно посверкивали лысины. Теперь так модно. Естественность в фаворе.
Семён Егорыч убрал звук и пошёл к настенному бару. Там из потайного отделения он достал пузатую бутылку со звёздами на горлышке и стеклянный стаканчик. Поставил бутылку на низкий столик возле разовой тарелки с лимоном. Отступив на шаг, полюбовался. В холодильнике лежало говяжье филе, разделанное на пластики. Его можно было отбить и обжарить с солью и перцем. Семён Егорыч взглянул на часы и отказался от этой идеи. Вместо мяса Атутин нарезал немного пармезана, затем подвинул столик к креслу, налил полную стопку коньяка и уселся, блаженно вытянув ноги. Гурманя и растягивая удовольствие, он долго разглядывал напиток на свет, нюхал его, покачивал из стороны в сторону. Затем отхлебнул глоток, покатал во рту, тихо мыча от удовольствия, наконец, проглотил и откинулся на мягкую спинку. Семён Егорыч обожал коньяк. Что ни говори, а так жить стоит! Неделя выдалась непростая, и масса Сэм заслужил пару рюмочек. В четверг он продал Носорогу четыре карточки и взял за каждую по штуке. Сукин сын, конечно, был страшно недоволен, пытался торговаться и даже прозрачно угрожать, но денежки таки выложил. С Носорогом иметь дело проще чем, скажем, со Стасом. Надо и впредь не опускать марку, но быть начеку, дилеры не любят расплачиваться из собственных карманов. И Семён Егорыч сделал ещё глоток за здоровье Носорога. Коньяк был выше всяких похвал, и сыр неплох.
Как и большинство рядовых сограждан, Атутин отоваривался в обычных маркетах средней руки. Соевая свинина, пли-и-и-з, ананасы со вкусом, идентичным натуральному, сублимированное пюре из модифицированной картошки и прочий конденсат. Большинство из этих продуктов исчезало в утилизаторе, потому как не перевелись ещё в мире божьем магазины для VIPов. В середине каждого месяца отставной майор отправлялся в одну из таких точек. Нет, он не бродил между полок, выбирая балычок понежнее. Он вызывал кассбоя из обслуги, давал ему подробный список и через полчаса сгружал всё искомое в багажник 'порша'. И ни одна камера внутреннего наблюдения ни разу не зафиксировала атутинского лица в заведении, которое майору на пенсии не по карману! Кассбой получал хорошие чаевые, а Семён Егорыч получал упаковки точь-в-точь такие же, как в простом маркете, но содержащие натуральную картошку с натуральной свининой и, конечно же, бутылку коньяка в придачу. Все оставались довольны.
Семён Егорыч доел сыр, допил вторую стопку, немного поколебавшись, налил третью и включил газету. Потягивая коньяк, он пробегал глазами последние сообщения. Цунами в Индонезии, засуха в Бразилии, новая постановка 'Кошек' на Бродвее, теракт в Дели, теракт в Сиднее, китайцы никак не могут снять своего последнего космонавта с орбиты, их стыдят ООН и Красный Крест, а они прикидываются дурачками, Британская королева беременна, причём неизвестно от кого (вот соплячка!), убит Болеслав Ижич... Стоп! Семён Егорыч открыл раздел и начал читать подробно: 'Вчера, в четыре часа утра, сотрудниками органов Безопасности была обнаружена подпольная лаборатория по изготовлению нелегальных синтнаркотиков. В помещении лаборатории оказались: гражданин Болеслав Ижич, спонсировавший производство, два его телохранителя и химик-лаборант. На предложение сдаться вышеперечисленные ответили отказом и открыли по спецгруппе огонь из автоматического оружия. В результате боевого контакта Ижич и его телохранители убиты, лаборант получил тяжёлое ранение в область грудной клетки и скончался по дороге в клинику'. Семён Егорыч прочитал два раза. Ничего себе, наворот! Ижич убит! Конечно же, наркотики здесь не причем. Никто из-за этого стрельбы не устраивает. После национализации наркоторговли героиновые войны практически прекратились, с государством не повоюешь. Но Болеслав Ижич никогда не занимался наркотиками. Болеслав Ижич занимался делами куда более серьёзными. Больше тридцати лет назад контора, в коей работал Атутин, заинтересовалась Ижичем как 'самогонщиком'-одиночкой. Взять его тогда не удалось. Контора пустила пузыри. Парень оказался словно мылом намазан. Он был изворотлив до невероятности, имел блестящее образование в области химии и математики. Его пытались взять на колбах раз десять, и каждый раз он уходил буквально из-под носа. К тому времени Болеслав, проходивший в документах следствия как 'Нострадамус', уже сменил весовую категорию. Он больше не был просто головастым луноходом, 'самогонщиком'-любителем. Теперь за ним кто-то стоял и стоял крепко. Несколько раз брали прекрасно оборудованные и хорошо законспирированные лаборатории. Приборы и помещения стоили больших денег. Все в конторе понимали, что дело Ижича затрагивает интересы очень важных людей, но сделать ничего не могли. Потом Ижич вдруг исчез. Была информация, что Нострадамус перебрался в Европу, ходили слухи, что его радарили на Ближнем Востоке. А Ижич, вот те и раз, здесь всплыл, правда, кверху брюхом всплыл, бедолага. Семён Егорыч закрыл газету, поерзал в кресле, отгоняя неприятные мыслишки, безо всякого удовольствия допил коньяк, поднялся и пошёл в ванную.
Большой палец, потом средний, потом указательный и мизинец разом. Панель из четырёх плиток отошла в сторону. В нише стоял он - Прибор. Уже долгое время Семён Егорыч Атутин не мог думать о нём иначе как с большой буквы, хотя сам Прибор большим не был. Он свободно помещался в обычном кейсе. Плоский, продолговатый, ничем не примечательный ящик, посередине дырка в кулак величиной, передняя стенка из помутневшего, местами исцарапанного акрилата. Три загрузочные камеры сверху, ниже пористая масса четырёх цветов, ещё ниже путаница из проводов и трубок, местами видна не очень аккуратная спайка. В отверстии аптечный пузырёк, зажатый в пластмассовую струбцинку. В самом низу подобие радиатора из серебристых пластинок. Аккумуляторные батарейки примотаны прямо к корпусу прозрачным скотчем. Бережно и благоговейно Семён Егорыч проверил расходные элементы в загрузочных камерах и пузырёк в струбцине, закрыл дверцу в стене, активировал замок и присел на крышку унитаза. Там, за четырьмя керамическими плитками, вываривались в плоском чёрном нутре неведомые химические реакции, там стоял если не 'табурет', то пожизненный срок для господина Атутина, одиночная камера в психушке. А, скорее всего, всё-таки 'табурет'. Но не было на свете силы, способной заставить Семёна Егорыча отказаться от Прибора.
Поначалу он ничего не понял, только позвоночником почувствовал, что плоский ящик может как-то сгодиться. Атутину тогда исполнилось тридцать пять. И не был он ещё ни дядей Сёмой, ни Семёном Егорычем, а звали его тогда просто Сёмой, Самуэлем или Семафором. Они с Колькой Швейнецем, по кличке Кеша, вели четыре дела сразу. Одно из них было самым глупым и бесперспективным. И назвалось оно забавно: 'Сомнамбул'. Пациентом был пятидесятитрёхлетний инженер-ядерщик по фамилии Ташевский. Его имя и отчество Атутин-Семафор со временем выбросил из памяти за ненадобностью. Этот Ташевский ничего особенного из себя не представлял. Самый обыкновенный луноход, начитанный умник-растяпа. Остаётся только удивляться, как аналитический отдел смог его зацепить. Он даже носил настоящие очки из-за каких-то специфических особенностей зрения, а, между прочим, про очкариков Семён слышал только от родителей. Видно, имелись в жизни лунохода тёмные уголки, и вот Ташевский начал фигурировать в деле 'Сомнамбул' как вероятный самогонщик-одиночка. Над Атутиным и Швейнецем потешалось всё управление. Оказалось, что злостный самогонщик, луноход-недоумок не имеет и никогда не имел водительских прав. Случай редчайший, придающий всему делу оттенок комедийного фарса. Напарники попытались избавиться от смехотворного задания. Но начальство прикрикнуло, и пришлось заниматься. Через три недели появились кое-какие результаты. Ташевский, и правда, по выходным исчезал из поля зрения наблюдателей часов на пять, на шесть. Это ещё не было преступлением. Может быть, у мужчины роман с чужой дамой? А ещё через неделю Колька заявился сияющий, словно начищенный ботинок, и сказал, что засёк 'гнёздо'. 'Ташевский сейчас там, - говорил Колька, заваливаясь в казённое кресло и задирая ноги на казённый стол. - Одевайся, брат Семафор, самое время нанести пациенту визит'. Атутин облачился в бронежилетку, накинул куртку и через полчаса вёл вертолёт к юго-западной окраине. Колька показывал куда лететь, успевая при этом пошло шутить про половые различия луноходов и луноходих. Дом оказался совсем старой шестиэтажкой. Сесть на крышу им не удалось. Пришлось посадить 'одуванчик' в квартале от объекта и добираться пешком. Они вошли в подъезд.
- Первый этаж, - шёпотом сказал Колька Швейнец и указал на дверь. - Здесь.
- Соседи? - тихо спросил Семён.
Колька помотал головой:
- Съехали. Я так понимаю, гнездо он арендует на время, пока дом не снесли.
- Ну, с богом, - прошептал Семён и вставил в замок электронную отмычку. Колька взвёл свою пушку.
Отмычка пожужжала, приспосабливаясь, и бесшумно провернулась четыре раза. Семён тоже взвёл затвор пистолета и легонько надавил на дверь. Ничего. Атутин нажал сильнее. Дверь не поддавалась. С минуту напарники удивлённо глядели друг на друга.
- Там щеколда, - наконец, догадался Семён, и даже хлопнул себя кончиками пальцев по лбу.
- Такая? - Колька поводил рукой, показывая.
Семён кивнул.
- На такую есть такая, - пробормотал Колька, вынимая из кармана куртки тюбик со штурмовым пластидом.
Они обмазали притвор двери желтоватой массой, прикрепили взрыватели и прижались к стене по обе стороны от входа.
- Три, четыре, - сказал Семён. Глухо бумкнуло, и Колька Швейнец высадил дверь плечом.
Семён ворвался в квартиру следом. Уже на бегу, он понял, что они попали не в комнату, а в длинную обшарпанную прихожую. Кеше и Семафору хватило трёх секунд, чтобы сориентироваться и добежать до конца коридора. Они ворвались в большую комнату, захламлённую кусками упаковочного материала. И всё же темп был уже потерян. Высокий, сухощавый мужчина вскочил из-за стола, на котором стояла раскрытая ПК-станция.
- Сидеть!!! - заорал Колька.
Но пациент и не думал сидеть. Он сделал быстрое движение, словно выдернул из компьютера короткий шнурок, и Семёна ослепила ярчайшая вспышка. Сразу за вспышкой грохнул выстрел. Ещё ничего не видя, ориентируясь на слух и на память, Атутин прыгнул через стол и дважды ударил, стараясь попасть в нервные центры. Хвала господу, он попал, по крайней мере, один раз. Пациент покатился по полу и затих. Семён поднялся с коленок. Перед глазами расплывались багровые пятна, роговицу сильно жгло, но Семафор хорошо знал: тереть глаза не следует. Почти вслепую он нашёл клиента, ощупал его. Вроде живой. Постепенно начали проступать очертания предметов.
- Кеша, - позвал Атутин, - ты на ходу?
Колька не отзывался. 'Что за конденсат? - подумал Семён. - Может, его контузило? Такое случается'. Сегодняшний день нравился Семафору всё меньше и меньше. Он заторопился, перевернул слабо застонавшего пациента на живот, зафиксировал его запястья липучками и только потом подошёл к сидевшему возле стены напарнику. Его поза Семёну совсем не понравилась. Атутин всё-таки протёр глаза и присел на корточки. Колька Швейнец был безнадёжно и необратимо мёртв. В самой середине высокого Колиного лба чернела небольшая дырочка, из неё кривым ручейком сочилась кровь. На всякий случай Семён приложил пальцы пониже Колиного уха и тихо выругался. Какая нелепость, череда нелепостей. Они надели бронежилетки и не позаботились о защитных линзах. На старый фокус с блицем они попались, как малые дети. Расслабились, и косорукий везунчик с перепугу попал Кольке прямо в лоб. Пациент за спиной зашевелился. Семён поднялся, обошёл стол, подобрал маленький пистолет, явно переделанный в боевой из химического шокера, и перевернул Ташевского на бок. Тот заморгал глазами. Очки слетели с него, когда он падал.
- Что же ты наделал, сука? - спросил Семён, поднимая над головой Ташевского ботинок, и сам же ответил. - Ты человека убил, лишенец.
- Не надо... - попросил лежащий.
Семён убрал ногу, поискал вокруг очки, положил хрупкую, похожую на велосипед оправу перед носом пациента и раздавил её каблуком. Потом Атутин подкатил единственный в комнате стул поближе и уселся над пациентом, уперев локти в широко расставленные колени.
- Тебе, господин луноход, теперь табуретка будет, - как бы между прочим проговорил Семён, разглядывая самодельный пистолет (Ташевский сглотнул), - но до суда ждать долго. Я намерен внести кое-какие кор-рек-тивы. Вот, сейчас, я вставлю эту мухобойку тебе в ухо и нажму на спуск. В конторе скажу, что ты убил Николая и сразу застрелился. Что скажешь?
- Не надо... - повторил Ташевский.
- А почему?! Почему, мать твою, не надо?! - заорал Семён, нагибаясь к самому лицу преступника. - Что может мне помешать?
Ташевский вдруг заговорил сбивчиво, горячо и торопливо. Из его слов получалось, что аналитики не ошиблись. Пациент действительно частным порядком занимался разработкой нового энергоресурса, и добился 'удивительных результатов'. Атутин слушал всё внимательнее.
- ...Вы не поверите, - захлёбывался словами Ташевский. - Я собрал прототип, и он работает, он вырабатывает мегазин... Я проводил лабораторные испытания... Там в колбе есть миллиграммов пять, вы можете проверить его.
- Какой мне резон от этой техномудии? - спросил Семён.
Ташевский заворочал худой жилистой шеей:
- Резон огромный! Вы вливаете тридцать миллилитров мегазина в бензобак, и на стакане обычного бензина можете доехать до Архангельска или... ну не знаю... до Таллина. Ингредиенты можно купить в любой аптеке, ну ещё бытовая химия...
- А тебе какой резон всё это мне рассказывать?
- Я отдам вам прототип и объясню, как им пользоваться, а вы меня отпустите...
Семён усмехнулся:
- Ну, и как он работает?
- Я не смогу вам объяснить принцип действия, - снова заторопился Ташевский. - Вы не поймёте, это ракетные технологии (Семён поморщился), я могу объяснить, как пользоваться.
- И где твой прототип? - поинтересовался Семён.
- Здесь, в тумбе стола, - Ташевский указал на стол подбородком.
Семён вынул из тумбы плоский чёрный ящик с дырой посередине. В дыре и правда размещалась колба с прозрачной жидкостью на донышке. Атутин поставил ящик перед пациентом, опять сел на стул и сказал нарочито равнодушным тоном:
- Предположим, ты не метёшь. Но зачем мне тебя отпускать? Загляну в твою станцию и выясню, что надо.
Ташевский засмеялся:
- Вы не разберётесь, к тому же я взорвал оба винчестера.
- Умник, - ласково сказал Семён. - И что же мы теперь будем делать?
- Вы освободите мне руки, и я уйду, - постепенно успокаиваясь, проговорил Ташевский. - Вы заберёте прототип и тоже уйдёте. А завтра я переправлю на Вашу почту подробные инструкции. Всё будет выглядеть вполне безобидно, в крайнем случае, как дурацкая шутка.
- Я бы предпочёл получить информацию сейчас.
Ташевский замотал головой:
- Тогда нет гарантии, что вы меня отпустите.
- Верно, нету, - согласился Семён.
- Да вы ничего не теряете, - заговорил Ташевский просительно. - Я вас не собираюсь обманывать. На вашей стороне власть. Вы можете объявить меня в розыск, и тогда мне...
- Табуретка, - подсказал Атутин.
- Да, табуретка. Вы думаете, я не понимаю, отчего этот сыр-бор? Не знаю, куда деваются такие, как Рейнгольд, почему случаются несчастные случаи с такими, как Баскаков или Веншин? Я прекрасно понимаю, что такое нефтяные акции и сколько они сейчас стоят. И сколько будут стоить потом. Нас, альтернатившиков, давят, как крыс. Вашими руками душат. Законами душат. Зачем мне вас обманывать?
- Обманывать незачем, - опять согласился Семён. - Хотя есть ещё один вариант. Сейчас я вкачаю в тебя кубика три 'ацетона'. Твой язык станет мягким-мягким. И ты всё объяснишь мне сегодня, безо всякой почты.
Ташевский заметно побледнел.
- Как видишь, дружок, выхода у тебя нет, - сказал Семён и полез во внутренний карман.
- Не надо уколов, - севшим голосом сказал Ташевский. - Помогите мне встать.
Инструктаж со связанными руками занял минут пятнадцать.
- Всё тривиально, - подытожил Семён, он был слегка разочарован.
Ташевский виновато и жалко улыбнулся:
- Да, тривиально... Я вашего товарища... не нарочно... Вы меня простите, если можете.
- Бог простит, - отрезал Атутин - А ну, повернитесь спиной.
Ташевский послушно повернулся. Семён снял с него липучки.
- А теперь отойдите на четыре шага назад!
Ташевский так же послушно отошёл и стал грустно наблюдать, как Атутин упаковывает прототип в чёрный пластиковый мешок. Когда Атутин шагнул к двери, он сказал:
- Прощайте и простите.
- И вы прощайте, - сказал Семён и, быстро подняв руку, выстрелил навскидку.
Ташевский упал навзничь. Семён поставил упакованный прибор на стол и подошёл взглянуть на труп.
- Надо же, - пробормотал он, - точно в лобешник.
Семён задержался ровно на пять минут, стирая запись с личных диктофонов своего и колькиного. Потом он ушёл к вертолёту, неся подмышкой вещь, значения которой ещё не оценил и даже не понял.
В конторе поднялся жуткий шум. Оперативники пили за упокой Колькиной души. Аналитики ходили гордые неизвестно чем. Швейнеца посмертно наградили медалью. А Атутина едва не отправили на психореабилитацию. Когда всё утряслось, Семён перепрятал прибор из надёжного места в место сверхнадёжное и забыл о нём аж на восемь лет. Переход с оперативной работы в ОПЗ освежил память. Семён Егорыч вдруг как-то сразу, с пугающей отчётливостью понял, что уже не молод, что ещё пять-шесть лет и его спишут на обочину. Он также как все будет раз в месяц получать карточки, а потом экономить каждый грамм бензина. Сколько карточек получает пенсионер? А сколько раз может заправиться на свою пенсию за деньги? Раза два в месяц, если питаться одной лапшой в пакетах. Семён Егорыч захандрил. Семён Егорыч начал интересоваться ценами на общественный транспорт и приходить от этих цен во всё большее уныние. Слово 'лишенец' снилось Атутину в кошмарных снах. И тогда Семён Егорыч, наконец, решился. Из сверхнадёжного места он перетащил Прибор в свою квартиру и, следуя инструкциям, извлечённым из старой записной книжки, изготовил первый флакончик мегазина. Эффект оказался невероятным. Оперативник Семафор прекрасно понимал: стоит только засветиться с капелькой чудесного препарата, как товарищи по ВНАПу скушают бывшего сотрудника вместе с костями и прошлогодними заслугами. И Семён Егорыч взялся за разработку общей концепции своего дальнейшего существования. Во-первых, он заказал в четырёх разных местах детали для потайного сейфа. Собственноручно выдолбил нишу в стене ванной комнаты. Затем приступил к обдумыванию того, как регулярно пользоваться Прибором, не попадая при этом в поле зрения конторы и получая из плексигласового 'клондайка' хотя бы минимальную выгоду. Решение пришло не сразу, зато оно оказалось простым, гениальным и почти безопасным. Когда его отправят на покой, заберут удостоверение, когда перекроется допуск к служебным заправкам, он начнёт потихоньку производить топливо сам для себя. Только для себя! Чтоб ни одна живая душа не знала! А вот карточки на бензин можно продавать честным дилерам. Так и пошло, тьфу-тьфу, без всякого конденсата. Отставной майор ездил на том, что вырабатывал Прибор, бензиновые же карточки сбывал на несколько надёжных контактов. Дилеры по его намёкам считали, что он старается для своих приятелей, полных 'лишенцев', которые не отказались от карточек в счёт пособия, и всё было шито-крыто. У Семёна Егорыча водились деньги, он не зарывался, не сибаритствовал, но имел возможность удовлетворить свои маленькие слабости. Подвернулась работа в 'Кабриолете' и Семён Егорыч подумал о небольших накоплениях, так, на всякий случай. Он открыл в различных банках несколько анонимных счетов. Чуть-чуть рискованно. Да ему ли бояться риска? Он не Ижич, он не будет гоняться за миллиардами и ловить пули. Ему хватает того, что есть...
...За стеной раздался протяжный удар гонга. 'К вам пришли' - прокомментировал домашний компьютер. Семён Егорыч поднялся с унитаза, пригладил волосы и пошёл в коротенькую прихожую. Гонг прогудел вторично. Что за чёрт? Семён Егорыч несколько раз глубоко вздохнул. В последние время его настораживали неожиданные визиты. Нервишки сдают, что ли? Атутин отодвинул стальную пластинку антикварного глазка. Он не подключался к коридорным камерам и не имел дверного монитора, потому что Петруша не советовал. Он сказал, дескать, световод в квартире снижает гарантию приватной защиты от прослушивания и проглядывания. Атутин доверял Петруше и не доверял световодам. За дверью стояла молодая, хорошенькая, абсолютно незнакомая девушка. Она нерешительно протянула руку к звонку, потом как будто передумала и собралась идти дальше по коридору.
- Вам кого? - спросил Семён Егорыч в последний момент.
- Извините, ради бога, - девушка вернулась к двери. - Можно с вами поговорить? Я ваша новая соседка. Я из шестьсот двенадцатой.
Семён Егорыч ещё раз взглянул в глазок, отодвинул щеколду и открыл дверь. Не искажённая линзой глазка девушка оказалась не просто хорошенькой, а очень хорошенькой. Невысокая, ладная, в простеньких светлых джинсах. И улыбка такая... (Семён Егорыч некоторое время не мог подобрать слова)... милая.
- Я знаю, уже поздно... - девушка переступила с ноги на ногу.
- Да вы проходите, - неожиданно для себя пригласил Атутин и отступил в прихожую.
Девушка вошла и с интересом огляделась.
- Как вас, кстати, зовут, соседка?
- Марина, - сказала девушка, разглядывая немой головизор со скачущими внутри яркими фигурками. - Протянутая модель.
- Не жалуюсь, хороший кубик, - сказал Атутин. - Меня можете величать Семёном.
- А по отчеству? - спросила девушка.
- Егорович, но без отчества удобней.
Девушка пожала плечами:
- Можно и без отчества. У вас две комнаты?
- Зал и спальня.
- Небедно, - уважительно сказала девушка. - У меня одна.
- Марина, вы, может быть, выпить хотите? - предложил Семён Егорыч, указывая на столик с початой бутылкой и лимонами. - У меня ещё пара яблок есть.
- Да я вообще-то на минутку, - девушка опять переступила с ноги на ногу. - Хотела помыться, а фильтры для душа кончились. Фармарка на этаже закрыта. Вот я и подумала, позвоню к кому-нибудь, или фильтр одолжу, или на каком этаже 'незакрывашка' спрошу. А то здесь нигде картинок нету.
- Картинок нет, - согласился Семён Егорыч. - Я дам вам фильтр, - он знал, на каком этаже открыта аптека, но ему было приятно присутствие ночной визитёрши.
- Спасибо, - обрадовалась девушка.
- Вы спешите?
- Вообще-то не очень.
- Тогда давайте понемножку. За знакомство, - Семён Егорыч поднял со стола бутылку. - Это коньяк. Вы пробовали коньяк?
- Нет, - Марина приблизила лицо к бутылке. - А это крепко?
- Довольно крепко.
- Я крепкого не пью, - девушка нахмурилась.
- Господи, боже мой! - воскликнул Семён Егорыч. - Да разве ж я вас пить зову? Коньяк не пьют, его смакуют.
- Ну ладно, давайте немножко, если это так вкусно, - наконец решилась хорошенькая соседка.
Семён Егорыч усадил Марину в кресло, достал второй стаканчик, нарезал яблоки и разлил коньяк. Девушка отпила немного пахучего коричневого напитка, зажмурила левый глаз, следуя жесту Семёна Егорыча, подхватила дольку лимона и сказала, прожевав:
- Вроде ничего.
Они немного поговорили о каких-то пустяках. Марина допила свою рюмку, отказалась от второй, сказала, что всё было топ, и собралась к себе. Семён Егорыч принёс ей из ванной фильтр. Девушка попрощалась и ушла. Атутину стало тоскливо. Он выключил головизор, бесцельно побродил по пустому залу, потом представил себе, как Марина принимает душ, и плеснул себе ещё конька пальца на три. 'Так жизнь и напоминает тебе, что ты уже старый пень, - грустно размышлял Семён Егорыч. - И чего я так размяк? Пустил в дом совершенно незнакомую девушку. Нарушил самолично разработанный принцип. Уж больно мне приглянулась эта пигалица. А чем спрашивается?' Семён Егорыч крепко задумался. Имелось что-то неуловимое, хмельное, как дымок сигареты с грассом, что его ум никак не мог ухватить. Какое-то давнее воспоминание. И тут Семёна Егорыча как током ударило. Ну, конечно же! Эта девушка была похожа на Нину. Не копия, разумеется, однако сходство имелось, и сходство разительное.
- Так вот чего я раздухарился, - пробормотал Семён Егорыч.
Столько лет прошло, а оказывается, ничего не забыто. Атутин-Семафор познакомился с Ниной в каком-то большом клубе, как теперь говорят, дансплясе. Семафору тогда было двадцать семь, ей - двадцать два. Три года они встречались, ничем друг дружку не обременяя, получая от встреч одну сплошную радость. На четвертый год решили, что это судьба, и зафиксировали свой союз нотариально. Тут-то союз и пошёл наперекосяк. Ссоры, обиды, примирения, перемирия, опять ссоры. Неудачная беременность положила всему конец. Они расстались вполне мирно. Некоторое время 'мылили' переписку. Затем Нина уехала по контракту в Хельсинки и ничего больше не осталось. Это он так думал, что не осталось. Теперь сидит в пустой квартире. Сам себе хозяин. Семён Егорыч опять потянулся к бутылке и отдёрнул руку. Ещё какая-то мыслишка крутилась в голове. Что-то более важное, чем ностальгирование по бывшей супруге. 'Стоп! - Семён Егорыч ухватил мыслишку за хвост. - Шестьсот двенадцатая ближе к лифту, чем шестьсот пятьдесят вторая!!! Или она ходила не к пятому лифту, а скажем, к третьему? Почему она выбрала именно мою квартиру? Чёрт! Чёрт! Чёрт! Уж не пахнет ли здесь дерьмом? Почему она так похожа на Нину? В моём личном файле есть фото жены. А конторские любят и умеют устраивать подобные фокусы, чтобы пациент отмяк. И коньяк на столе. Старый идиот! Если она из оперативных, то она представляет, сколько стоит такая бутылка. Где я наследил?! Петруша совсем недавно божился, что в квартире всё чисто. Петруша мне по гроб жизни обязан, он делает всё на совесть. Может, Носорог? Ну, и что он знает, Носорог, кроме того, что я срубил с него четыре штуки? Ничего определённого у них нет и быть не может. Но если меня прощупывают, нужно принимать контрмеры. Прибор я отвезу в старый тайник. Машину отгоню на окраину и сожгу. Пусть бывшие коллеги поищут угонщиков. Поди тогда, возьми меня голыми руками. Чунга-Чангу жалко'. Семён Егорыч вскочил, действовать нужно было прямо сейчас. Он быстро, но без суеты подобрал нужную одежду: неброскую и свободную, отыскал старый кейс. Из домашнего сейфа Семён Егорыч достал кредитки, три с лишним тысячи денег, кастет и маленький шокер-игломёт. Разложив это добро по карманам, Семён Егорыч вынул из тайника Прибор, упаковал его в три слоя полицикленовой плёнки и аккуратно поместил в раскрытый кейс, немного подумав, поставил туда же недопитый коньяк.
Перед дверью Атутин остановился, несколько раз выдохнул воздух через вытянутые трубочкой губы, перекрестился и только потом осторожно вышел в коридор. В коридорах было пусто. 'Камеры меня зафиксируют, - подумал он на ходу. - Ну и ладно, по дороге, придумаю, что говорить, если спросят. Семён Егорыч вошёл в лифт, нажал нужную кнопку. Кабина ухнула вниз так, что перехватило дыхание. За прозрачной дверью бежали вверх тёмные массивы перекрытий. Семён Егорыч следил, как меняются на табло цифры. Минус восемь, минус девять, минус десять. Всё. Лифт пружинисто остановился. Семён Егорыч вышел и огляделся. Кажется, никого. В гараже, освещённом дежурными фонарями, царили полумрак и прохлада. Семён Егорыч поёжился и быстро зашагал туда, где был припаркован его 'порш'. Он шёл вдоль рядов знакомых и незнакомых авто, словно муха бежала между разложенными на подносе цветными леденцами. В правой руке он загодя сжимал ключи от машины. Вот впереди показался жёлтый борт приземистого 'хёндая', а следом багажник атутинского 'порша'. Семён Егорыч на ходу дезактивировал охранные контуры. Подошёл к машине и нагнулся, отыскивая в полутьме отверстие для ключа.
- Одну минуту подождите! - сказали позади громко и напористо.
Семён Егорыч похолодел спиной, вставил ключ в замок и обернулся. К нему приближался здоровенный широкоплечий мужчина в форме внутренней охраны. Наверное, он вышел из-за высокого вишнёво-красного 'Элефанта'. Совершенно незнакомое лицо. Новенький. Семён Егорыч произнёс про себя несколько матерных слов и улыбнулся. От сердца всё-таки немного отлегло.
- А в чём, собственно, дело? - спросил Семён Егорыч.
- Восьмой номер межярусной смены, Сергеев, - представился подошедший. - Что вы делаете возле машины?
- Как что? Это моя машина, - натурально удивился Семён Егорыч. - Я могу показать водительскую карту и техпаспорт.
- Покажите, - согласился амбал.
- А вы свое удостоверение предъявить не хотите?
- Пожалуйста, - амбал достал светящийся треугольник и показал Атутину на вытянутой руке.
Это действительно было удостоверение внутренней охраны. Семён Егорыч кивнул и полез во внутренний карман за правами.
- Уберите руку! - быстро сказал амбал, берясь ладонью за кобуру. - Просто расстегните замок и раскройте куртку. Я возьму сам.
Семён Егорыч поставил кейс на бетонный пол и расстегнулся. Охранник стоял совсем близко, и у Семёна Егорыча возник опасный соблазн. Аж кончики пальцев зазудели. Хорошо стоит дилетант. Можно достать его и положить на пол. Амбал протянул руку.
- Ты чё, охрана? Это же дядя Сёма.
Семён Егорыч невольно обернулся. В пяти шагах позади него стоял Гера. Руки в карманах, под правым локтём дырчатый шлем для дискороллинга. Семён Егорыч ещё раз выматерился про себя. Не везёт просто фатально. Видно, придётся вывозить Прибор завтра. Амбал притормозил.
- Вас я знаю, а этого господина вижу впервые, - мрачно сказал он, вынул таки из кармана Семёна Егорыча удостоверения и начал их внимательно изучать.
- Игорёк, ну не вытягивай ты. Это свой. Он из старожилов. В шестьсот пятьдесят второй живёт, а ты ему мозги морозишь, - сказал Гера укоризненно и подошёл поближе.
- Что вы делаете в гараже ночью? - упрямо осведомился Игорёк.
- Старческий маразм одолел, - заулыбался Атутин, напуская на себя виновато-дурашливый вид. - Лежу в койке и не помню, включил я контуры или нет. Просто так идти обидно, вот чемоданчик прихватил, завтрашний багаж. - Семён Егорыч потыкал ногой в кейс.
- Понятно, - хмурый амбал вернул документы и добавил, снимая с пояса идентификатор. - Предъявите, пожалуйста, гражданский код, и будет полный порядок.
Семён Егорыч со вздохом расстегнул манжет, поддёрнул рукав и протянул охраннику руку, где, как у всякого, чуть выше кисти были вживлены четыре миниатюрные пластинки. Амбал крепко взялся левой рукой за тыльную сторону ладони, а правой прижал к запястью Семёна Егорыча идентификатор. Терминал аппарата замигал, и вдруг руку Атутина пронзила резкая боль укола. Он рванулся, но ладонь словно в тиски попала. А сзади его крепко обхватил Гера. Семён Егорыч попытался ударить Геру затылком в лицо и понял, что не может управлять своим телом. Мышцы лица деревенели. Его волоком дотащили до красного 'элефанта'. Затолкали на заднее сиденье, поочерёдно согнув ему ноги. Гера поместился рядом, амбал Игорёк сел за руль.
Гера вытащил из кейса коньяк. Открыл пробку, понюхал, передал Игорьку. Тот тоже понюхал, спрятал под сиденье и сказал насмешливо:
- Хорошо ты жил, майор.
- О-ля-ля! - сказал Гера. Он извлёк из чемоданчика Прибор и снимал с него плёнку. - Кажется, есть! Это оно?
Семён Егорыч слабо кивнул.
- Ты дурак, дядя Сёма, - продолжал Гера, сноровисто обыскивая и ощупывая Атутина, изымая из карманов кастет, шокер, кредитки. - Ты думал, что самый умный? Тебя же учили: любое действие оставляет след и вызывает противодействие. - Гера назидательно поднял палец.
- Носоог? - с трудом спросил Атутин, глотая буквы.
- Ну и Носорог тоже, - рассеянно подтвердил Гера, он вытянул из маленького кармашка бутылочку с мегазином. - Продукт?
Семён Егорыч кивнул:
- Заенитель беезина.
- Заменитель... - задумчиво проговорил Гера, поглядел на жидкость и передал амбалу. - Не рванёт?
Семён Егорыч помотал головой.
- Мы вспороли бортовой компьютер на твоём 'порше' и выяснили любопытные вещи, - продолжал Гера. - Ты каждый раз регулировал сопла форсунок до такого невероятного минимума, при котором нормальный авто ездить не будет. Нам оставалось только подождать, пока ты ошибёшься. Думаю, спецам будет интересно порыться в твоём бензобаке.
Семён Егорыч покорно слушал, апатичный и бессильный. Стянутые липучками руки покалывало. Семён Егорыч знал, что надо бороться до последнего, но не было сил.
- Та деушка приходиа от вас? - спросил он, через силу поднимая глаза.
- Девушка? - переспросил Гера. - Какая ещё девушка?
- Маина.
- У нас никаких Марин не водится, - сказал Гера.
- Ты старый человек, майор. Ты сам бывший безопасник. Ты профи, - сказал Игорёк с переднего сиденья. - Незаконное изготовление заменителей бензина карается смертной казнью, а ты крутишь, как любитель. Тебе будет табуретка, майор. И ничего с этим не поделать.
Семён Егорыч вдруг словно проснулся.
- Есть шанс, - прошептал он. - Мы можем догоориться, - от волнения язык Семёна Егорыча заработал вроде как лучше.
- О чём?
- Эта кообка золотое дно! Зачем вам здаать её в контоу?! Я аскажу, как ползоваца! - Атутин с надеждой глядел то на Геру, то на амбала. - Я аскажу, а вы отпустите...
- На хрена нам геморрой, который пахнет табуретом? - спросил амбал.
'Их двое! Ничего не выйдет!' - с отчаяньем подумал Семён Егорыч.
- Ты нам и так всё расскажешь, - Гера лениво сплюнул в открытое окно. - Знаешь, что такое реплитамин? Ответ на все вопросы. Даже незаданные.
- Не надо укоов, - прошептал Семён Егорыч и начал сбивчиво объяснять.
Его слушали внимательно. Когда он закончил, оперативники переглянулись, амбал Игорёк едва заметно покачал головой.
- Нужный прибор! - проникновенно сказал Гера. - Давай-ка, дядя, вылезем из салона, подышим воздухом, ну и потолкуем. Поворотись.
Гера снял с Атутина липучки и помог выбраться из салона.
- Поаккуратней с ним, - бросил вслед Игорёк.
- Мы и так аккуратно.
Гера прислонил всё ещё негнущегося Атутина к бетонной колонне и пошёл к 'элефанту'.
- Поощай, Геа, - проговорил ещё не верящий в свою удачу Семён Егорыч. - Спаси тея бог.
- И вы прощайте, майор, - сказал Гера, и быстро подняв руку, выстрелил навскидку.