Несколько секунд Иуда лежал неподвижно, вслушиваясь в звук удаляющихся криков, затем, всем телом перевалился на ту сторону и спрыгнул вниз. Больно ободрав колено, он упал на землю, вскочил и, откинув со лба прядь красивых вьющихся волос, чуть прихрамывая, заспешил в сторону Верхнего города.
***
Пётр дважды обошёл все хозяйственные постройки, сделал ещё один круг по двору и, бормоча ругательства, вернулся в верхние комнаты. Там, среди чашек с остатками марора, среди блюд с костями ягнёнка и кусочками пресного хлеба, среди горящих лампад плыли по полу ленивые сонные тени. Пригнувшись, Пётр вошёл и остановился в дверях. Участники вечерней трапезы зашевелились, приподнимаясь и оборачиваясь в его сторону.
- Похоже, маленький мерзавец удрал, - сказал Пётр, обводя всех бешеными глазами.
- Может, и не удрал, - засомневался Тфома.- Ты где его искал?
- Везде искал. - Пётр сел на одну из циновок и уставился на рабби.
- Но мы же не можем огульно... - начал было Тфома и замолчал от тычка в бок.
- Учитель заранее говорил о предательстве, - сказал рассудительный Иоанн. - Хлеб с ним преломлял каждый, значит нужно было держаться плана Иакова и оставаться всем вместе. А если Иуда сбежал, значит...
- Нужно уходить, - решительно произнёс Пётр. - Прямо сейчас... Что скажешь, рабби?
Ешуа поднял глаза от подола льняного хитона.
- Уходя откуда-то, всегда приходишь куда-то. - Губы учителя тронула слабая улыбка. - Впрочем, мне действительно пора... Вино выпито, хлеб съеден.
Пётр с готовностью закивал.
- Это правильно, - сказал он, оглядываясь на Андрея и Левия. - Через Новые ворота, а потом на Вифлеем.
- Или в Гезер, - добавил Симон.
Ешуа поднял ладонь
- Нет, - сказал он твёрдо. - Сегодня мы не пойдём ни в Гезер, ни в Вифлеем, мы пойдём через Сионские ворота в Гефсиманию, заночуем там. Я бы хотел напоследок подумать и помолиться. А после будет видно.
- Как скажешь, рабби, - пробормотал Пётр, и все зашевелились, поднимаясь, сворачивая циновки, собирая остатки праздничного седера.
Изрядно заполночь дюжина мужчин в светлых шерстяных симлах вышла из дверей безымянного двухэтажного особнячка. Никем не замеченные, они пересекли Нижний город, миновали Силоамский пруд, затем цитадель Давида, затем освещённые одиноким факелом Сионские ворота, а потом двинулись по тропинке между акаций к Масляничному холму. И лишь когда Ирушалимские стены остались далеко позади, у Петра немного отлегло от сердца.
***
В Гефсиманском саду пели соловьи. Казалось их трели, пронизывая листву, вплетаются в верхние ветви олив. Внизу, среди травы, соловьям вторили цикады, а чуть в стороне убаюкивающе журчала вода ручья. Пётр клюнул носом и сразу вскинулся.
Учитель был здесь, сидел в двух шагах от своих добровольных стражников, на разостланном покрывале. В лунной полутьме матово светилось его лицо. Глаза смотрели печально и задумчиво.
- Скоро придёт время, и я оставлю вас, - тихо произнёс Ешуа, и его слова смешались с треском цикад.
- Рабби, о чём ты? - Пётр оглянулся на Иоанна, яростно тёршего веки кулаками. - Если из-за собачьего сына Иуды, так это пустое. Мы уйдём завтра, уйдём полями, прямо в Вифлеем или в Ир-Мелах, и никто нас не схватит. Пусть Каифа пришлёт всех своих солдат и прихлебал. Ты мне веришь?
Ешуа грустно улыбнулся:
- Для того Господь и придумал дороги, чтоб проходить их с начала и до конца. Нельзя сглотнуть воду наполовину или наполовину родиться. Это противно самой сути человеческой... Я иду, как писано мне, хотя порою очень хочется свернуть в лес или в поле.
- О чём ты, учитель? - беспомощно пробормотал Иоанн. - Мы с тобой, мы спасём тебя, скроем до нужного часа...
- Всё это брен. - Ешуа тихо засмеялся. - Я знаю, вы ждёте, что я стану царём, но я не буду царём, моя судьба - стать дверью. В доме из сплошных стен можно лишь копать пол, погружаясь во прах и глину. Чтобы спастись и выйти вон, необходим проём. Но дверь не может пробить себя сама. Сначала нужен зодчий, чтобы найти место, потом разметчик, чтоб нанести контур и, наконец, каменщик с киркой, который разобьёт и разворотит камни, как бы больно им ни было... Пришла пора, дети мои, и разметчик уже чертит квадрат.
- Я не понимаю тебя, учитель, - горестно сказал Пётр. - Ты же знаешь, мы готовы на всё...
Рабби покачал головой:
- Даже вы готовы не на всё. Легко вести лодку по течению, труднее плыть против, редкий корабел, чтоб приплыть в нужную гавань, бросит судно в бурные пороги, но кто решится своими руками пробить дно своей лодки?
Пётр и Иоанн переглянулись.
- Говорю вам, - Ешуа поёжился от ночной свежести, - скоро многие из вас соблазнятся обо мне, меня же самого ждут испытания, но во сто раз будет горше тому, кто предал меня. Имя своё вместе с душою обрёк он на вечные муки и проклятия... Если бы я мог облегчить его участь... - Учитель помолчал. - Но он знает, на что идёт, а всяк должен нести своё.
- Рабби, - испуганно произнёс Иоанн. - Почему ты говоришь так, будто всё уже случилось?
- Потому что всё уже случилось. - Рука Ешуа поднялась, указывая на склон холма.
Пётр вскочил на ноги. Иоанн оказался рядом. Там, внизу, где между олив и тутовника остались иные ученики, мелькали многочисленные огни факелов. В кустах мирта захлебнулся сдавленный крик. Пётр шагнул вперёд.
- Бежим, - крикнул Иоанн, оборачиваясь к учителю.
Ешуа медленно поднялся с покрывала.
- И это уже не нужно, - сказал он очень спокойно, и Пётр с Иоанном увидели два десятка огненных светляков, окружающих поляну.
Фигуры в островерхих шлемах, прорывая покров ночи, возникали из темноты, словно камни из чёрноты мелеющего водоёма. Пётр, не отрываясь, глядел на одного: коренастого и чернобородого с костяным жезлом и в кожаном панцире. За его широким плечом, обшитым медными бляхами, в неровном свете факела маячило знакомое и ненавистное лицо, обрамлённое ухоженными локонами волнистых волос. Пальцы, хрустнув, сжали рукоять длинного широкого ножа, и сразу ладонь учителя легла на запястье.
- Уберите оружие! - Ешуа обвёл взглядом воинство Каифы. - Не надо крови! Чего вы хотите?
- Мы ищем Ешуа по прозвищу Ха-Ноцри, - отозвался чернобородый здоровяк.
- Вот он я, - сказал рабби. - Я Ха-Ноцри. Берите меня, но отпустите моих учеников.
Чернобородый смерил его взглядом и вопросительно покосился на Иуду, кусок дерьма судорожно кивнул. В тот же миг, рванув лезвие из ножен, Пётр прыгнул вперёд, и почти сразу его сбили на землю. Ворочаясь под навалившимися сверху телами, пытаясь достать кого-то ножом, он видел, как вяжут лежащего в траве Иоанна, как Иуда, прорвавшись к окруженному солдатами Ешуа, падает, обхватывая руками его колени, как рабби в светящейся тьме нагибается к предателю и прижимает его лоб к своим всеблагим, всепрощающим губам.
А над всем этим ревёт голос чернобородого начальника:
- Вяжите! Именем Каифы! Именем Каифы и прокуратора!
***
Когда последние отсветы багрового заката погасли над дальними холмами, и в небе, взрезанном узким серпом луны, начали зажигаться звёзды, Кривой Ицхак с Сирийцем перебрались через изгородь и затаились недалеко от вшивой глинобитной мазанки с тростниковой крышей.
- Видать, не сильно зажируешь с проклятых денег, - прошептал Сириец.
- Это точно, - согласился Ицхак. - Не забогател, ублюдок.
- Обождём ещё?
- Нет. - Ицхак всмотрелся в тёмное окошко. - До посёлка далеко. Да и не ходят они сюда, я спрашивал, а зайдут, так скорее нам помогут.
- Тогда пошли?
- Пошли.
Источенный узкий нож, скользнув в щель между стеной и кривобокой дверью, легко сдвинул хлипкий засов, и двое мужчин, уже не пытаясь скрываться, ввалились в хижину. Сонный, мало что понимающий, хозяин вскочил с лежанки и тут же полетел на земляной пол, сбитый ударом кулака. Лезвие ножа, нырнув под красивую стриженую бородку, прижалось к шее.
- Тихо, - прошипел Ицхак. - Тихо, сучий выкормыш. Иди со мной и не дёргайся. А ты найди что-нибудь ему под ноги, - добавил он, обращаясь к подельнику. - Верёвка у тебя?
- У меня, - отозвался Сириец.
- Дай кусок, свяжу ему руки.
Луна, поднявшаяся к созвездию Кесиль, заливала водянистым голубым светом истоптанные грядки маленького огорода, яблони и ухоженные саженцы смоквы. Капая кровью из свёрнутого носа, Иуда стоял на коленях под толстой веткой старого карагача. Сириец прилаживал верёвку. Сбоку от него на горке рыхлой земли валялась щербатая лопата.
- Эй, собака, - позвал Исхак, рассматривая содержимое почерневшей шкатулки. - Почему здесь так мало?
Иуда поднял испачканное лицо.
- Все что было, - проговорил он невнятно.
Ицхак взял его за волосы.
- Хочешь сказать, что продал своего рабби всего за тридцать монет?
Иуда мучительно сглотнул.
- Вам нужны деньги?
Ицхак оскалился:
- Плевал я на твои деньги. Воды в Иордане не хватит, чтоб отмыть их дочиста. Мне нужны те деньги. Я должен отдать их одному человеку.
- Здесь всё, - тихо повторил Иуда. - Я не прикасался к ним, с тех пор, как зарыл в тайнике.
Секунду Ицхак испытующе всматривался в залитое кровью лицо.
- Ты знаешь в чём твой грех? Понимаешь, что будет дальше? - спросил он сквозь зубы. - Знаешь, что за всё надо платить?
- Я ждал вас, - Кадык на худой шее скакнул вверх-вниз. - Я знаю...
Сириец закончил крепить верёвку.
- Готово, - сказал он, устанавливая под петлёй низкую скамейку.
Ицхак сплюнул под ноги.
- Взяли, - скомандовал он Сирийцу.
Они подхватили Иуду под руки, поставили на скамейку, накинули на шею петлю.
- Ты можешь помолиться и покаяться, - разрешил Ицхак.
Пленник улыбнулся разбитыми губами.
- Я не могу каяться, - проговорил он с невыразимой горечью, - Хотел бы этого больше всего на свете, но не могу. Моё проклятье в том, что мне не в чем каяться. А кто не может раскаяться, того нельзя и простить.
- Что он там болобочет? - удивлённо спросил Сириец.
- Как может каяться младенец за то, что терзает лоно матери? Как может каяться зодчий за то, что пробивает дверь в стене дома?
Палачи недоуменно переглянулись.
- Но ты будешь вечно гореть в аду...
- Я знаю. - Иуда запрокинул голову к небу, усыпанному огромными светляками звёзд. - Рабби! - крикнул он. - Я верю в тебя...
Нога Ицхака ударила по краю скамейки. Коротко всхлипнув, нагое тело Иуды рухнуло вниз и закачалось, задёргалось в петле.
***
Жаркое полуденное солнце светило в ажурные решётки окна, отбрасывая на каменные плиты яркие световые пятна.
'Экая всё же разбойная морда', - думал Иоанн, рассматривая обезображенное шрамом лицо Ицхака.
- Это всё, что вы нашли? - спросил Пётр, брезгливо перебирая дерхемы в шкатулке с треснувшей крышкой.
- Да, мой господин. Он так сказал.
- Странно, - пробормотал Пётр. - Я думал, что ему заплатили больше. Он не пытался бежать?
Ицхак ухмыльнулся:
- От меня не сбежишь. Хотя... - Он поскрёб кривую переносицу. - Ни бежать, ни уговаривать он даже не пробовал. Просто - раз! - и задёргался на ветке.
Пётр захлопнул шкатулку и протянул её одноглазому визави.
- Я хочу, чтобы ты выбросил это в море. Найми лодку, отплыви подальше от берега и высыпь монеты в воду, - сказал он Ицхаку. - Это проклятое серебро. Оно просто должно исчезнуть.
- Хорошо, мой господин.
- Вы дали ему помолиться? - неожиданно спросил Иоанн. - Он каялся перед смертью?
Ицхак пожевал губами.
- Мы разрешили ему покаяться, мой господин, но он начал нести какой-то бред. Говорил, что хочет каяться, но не может потому, что ему не в чем каяться, будто это его крест. Болтал про зодчего, который пробивает какие-то двери, про роженицу.
- Что пробивает? - На лице Иоанна проступило изумление.
- Дверь. Дыру в стене... Я думаю, он просто слетел с катушек.
Иоанн ошарашено выпрямился, пытаясь ухватить мысль юркую и страшную, как песчаная гадюка. В животе похолодело.
- А вы предали тело земле? - спросил Пётр.
Громила вдруг стушевался.
- Тут такое дело, - пробормотал он. - Едва мы хотели снять его с дерева, как он вспыхнул.
- То есть?
- Загорелся, что твой факел. Живот лопнул, и весь ливер заполыхал будто кедровая ветка, даже искры посыпались. И сразу же земля у нас под ногами загудела, вздыбилась и треснула. Вот так. - Ицхак показал пальцами. - От того места, где был тайник до самой его глиняной халупы. Мы с Шурканом повалились друг на дружку, а потом вскочили и кинулись удирать от греха подальше... Думаю так, что это Бельзевул забрал мерзкое отродье в преисподнюю. Гореть ему там до скончания веков. Амэн.
- Амэн, - машинально повторил Пётр и оглянулся на замершего с приоткрытым ртом Иоанна. - Ты молодец. - Он похлопал Ицхака по плечу. - Если будет нужда, я сам тебя найду.
- Хорошо, мой господин.
Пётр проводил одноглазого, затворил дверь и вернулся в комнату.
- Вот так, - сказал он, - дело сделано.
Иоанн неподвижно смотрел мимо Петра, куда-то на солнечные пятна.
- Тебе не кажется, что мы совершили большую ошибку? - спросил он в пространство.
- Какую ошибку? - Пётр нахмурился. - Грешно убить человека. Но это не человек, это хуже ядовитого гада. Не прогневится Господь, когда давишь ногой скорпиона.
- ...дверь не может прорубить себя сама, - вдруг проговорил Иоанн. - Нужен зодчий, чтобы найти место, нужен разметчик, чтоб обозначить контур и нужен каменщик с киркой, чтобы разбить и разворотить камни... Он не был в тот день у грота. Он не мог слышать слов учителя. А значит...
Пётр покачал головой:
- Да нет. Ерунда. Просто Ицхак что-то напутал.
- Легко вести лодку по течению, труднее плыть против, редкий корабел бросит судно в бурные пороги, но кто решится сам пробить дно своей лодки?
Пётр медленно сел на скамью.
- Нет... - произнёс он с ужасом. - Этого не может быть. Ты ошибаешься...
Иоанн криво усмехнулся.
- Тогда откуда он мог знать?
- Знать что?
- Что искать рабби следует у грота?
С минуту Пётр потрясённо молчал, затем, качнувшись вперёд, закрыл лицо руками.
- И ещё мне кажется, - сказал Иоанн негромко, - что об этом лучше никому не знать.